Церковная жизнь эпохи гонений глазами тайного курьера украинских епископов: следственные показания Г. А. Косткевича 1931 г. (окончание) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Вестник ПСТГУ

II: История. История Русской Православной Церкви.

2011. Вып. 2 (39). С. 89-130

Церковная жизнь эпохи гонений глазами

ТАЙНОГО КУРЬЕРА УКРАИНСКИХ ЕПИСКОПОВ! СЛЕДСТВЕННЫЕ ПОКАЗАНИЯ Г. А. КОСТКЕВИЧА 1931 Г.

(Окончание*)

В настоящем номере заканчивается публикация ценного источника по истории Русской Православной Церкви 1920 — начала 1930-х гг. — показаний на допросе украинского церковного деятеля Г. А. Косткевича. Приводятся краткие биографические сведения о лицах, упомянутых в показаниях.

II. Центр к[онтр]-р[еволюционной] церковной организации на Украине, связи его со Всесоюзным центром и с периферией и их деятельность

С миром церковным я столкнулся впервые в 1922 г. на погребении моего отца. Тогда я познакомился со свящ[енником] Жураковским, бывая затем у него со св[ященником] Стешенко, архим[андритом] Голубевым, еп[ископом] Дели-евым, а также с Р. А. Ржевской. Весной-летом 1923 г., после ареста и ссылки Жураковского и Голубева, Ржевская познакомила меня с еп[ископом] Кармазиным, приезжавшим из Умани в Киев. Мне было тогда 19 лет, я стал интересоваться церковной жизнью, обновленческим движением, много говорил о нем со знакомыми мне духовными лицами и, т[аким] обр[азом], входил в круг и курс церк[овной] жизни. Тогда же, читая нелегальный журнал «Новь»1 — орган РДО и Киевского Центра Действий2, данный мне Толпыго Б. Н., я нашел там статьи против обновленчества и послание М[итрополита] Агафангела Ярославского3, ранее читанное мною и ходившее по рукам в церк[овных] сферах Киева. Тогда я не обратил никакого внимания на это дело, но, оценивая его теперь, признаю, что оно есть доказательство связи между церк[овной] к[онтр]-р[еволюционной] организацией и организациями РДО за рубежом, где издавалась «Новь». Послание М[итрополита] Агафангела, имевшее большое политическое значение, попало почти одновременно в зарубежную печать РДО (№ «Нови», читанной мной, относился к концу 1922 г.) со своим появлением в СССР, что не может быть объяснено случайной передачей. Таким образом, этот факт свидетельствует определенно о наличии связи между организацией и заграницей, в частности кругами РДО.

* Начало публикации см.: Вестник ПСТГУ:11 (История. История Русской Православной Церкви). 2010. Вып. 4 (37).

В течение 1923—[19]24 гг., познакомившись ближе с Кармазиным, бывая у него, я стал выполнять разные его поручения мелкого характера: переписывать во многих экземплярах разные бумаги, разносить его письма. Этим фактам тогда я также не придавал никакого значения, рассматривая их как дружеские услуги; теперь же, в свете того, что я узнал, я придаю им иной смысл. Переписываемые бумаги носили секретный характер и давались мне как лицу доверенному, они состояли из различных обращений, посланий, открытых писем и пр. и содержали в себе скрыто антисоветский материал. Как я потом узнал, они широко распространялись по Украине и служили той агитационной литературой к[онтр]-р[еволюционного] характера, которая, очевидно, использовалась организацией для своей работы.

Письма, которые я разносил, были тоже очевидно не простые, а секретные, которые должны были попасть прямо в руки адресатам, да притом через доверенное лицо, каким был я. Помню, что с таким письмом я был один раз у Брянских (еп[ископ] Парфений) на квартире М. Н. Бурой, Театральная № 3, где он жил. С другим письмом я ходил вечером к свящ[еннику] Козловскому на Львовскую ул. у Вознесенской церкви, где я застал что-то вроде собрания духовенства. Меня долго не хотели впускать и, лишь узнав, что я от Кармазина, впустили.

Как впоследствии в 1924— [19]25 гг. я узнал от самого Кармазина, в это именно время (осень 1923 г.) происходили тайные собрания групп духовенства Киева, обсуждавших вопрос об избрании тайных епископов, об отношении к обновленчеству; а затем Кармазин и Брянских и совершили эти тайные посвящения. Тогда же, как говорил мне потом Кармазин, он был фактической главой украинской церкви — к нему обращались и с Полтавщины, и с Черниговщины, и с Волыни, и Подолии, и даже из Одессы и Днепропетровска. Не будучи в силах руководить всеми сам, хотя он и работал вместе с Брянских, он поставил себе тайных помощников в лице Куминского, Линчевского, Власова, Молчановс-кого и Лазаренко. Первые четверо должны были руководить частями Киевщины, примыкающими к ним Подолией, Волынью, Черниговщиной, а последний Полтавщиной. Все осуществляемое ими руководство было законспирировано, в их работу был посвящен лишь круг доверенных лиц на местах, с которыми они и поддерживали связи. Также конспиративно совершали они и свои поездки по вверенным им округам, являясь лишь к определенным посвященным лицам. Осуществляя т[аким] обр[азом] тайное нелегальное руководство, Кармазин и окружавшие его лица назначили особую функцию Власову: он не вмешивался в дела руководства, жил в Киеве и представлял из себя нечто вроде резерва, запасного члена, долженствующего приступить к своим обязанностям лишь в случае ареста остальных. Все эти подробности я узнал впоследствии в 1924—[19]25— [19]26 гг. от Кармазина и Куминского.

Эти события представляются мне в настоящий момент в следующем виде: Кармазин и Брянских в Киеве представляли из себя фактически верхушку организации на Украине, ее Всеукраинский центр. С ним были связаны группы и ячейки на местах городских и сельских. Для руководства ими Кармазин и Брянских в целях усиления этого руководства создали кадр т[ак] наз[ываемых] «тайных епископов», причем предварительно собрания членов Киевской организа-

ции обсуждали этот вопрос и каждую кандидатуру. Быть может, на одно из таких собраний я и попал у Козловского.

Помимо этой работы по усилению своих руководящих кадров организационный центр на Украине вел еще в этот период широкую агитационную работу, рассылая разные директивы на места — это и были, вероятно, те бумаги, которые давал мне размножить Кармазин.

Поименованными Куминским, Линчевским, Молчановским, Власовым и Лазаренко не исчерпывались проекты украинского центра организации по линии расширения руководящих ее кадров. Как я узнал в 1926—[19]27 г. от Кармазина, таким же порядком должны были быть тайно посвящены в 1924 г. на Днепропетровщину — Попов и Игнатенко, но это их посвящение не состоялось ввиду отзыва о их недостаточной надежности со стороны Днепропетровской организации в лице Перевозникова. Телеграмму Перевозникова из Днепропетровска показывал мне тогда Кармазин.

Структура организации в Киеве и в других местах мне в это время известна не была. Знаю, что она охватывала духовенство и руководящих мирян, что в Киеве для обсуждения ставимых Кармазиным вопросов члены организации собирались у Козловского, кажется, у Долгополова и Поройко, о чем я слышал уже в 1926—[19]27 гг. от Куминского.

Очевидно, она делилась на группы — ячейки, прикрепленные или возглавляемые этими лицами. На селе организация также имела свои ячейки, к возглавлявшим каковые и адресовались во время своих разъездов так наз[ываемые] «тайные епископы».

Осенью 1924 г. мне впервые пришлось узнать о Всесоюзном центре организации или о тайном совете при патриархе4, как говорил мне тогда Кармазин.

Узнал я об этом в связи с вопросом о ставропигии Лавры5, который был злободневным в то время. Как оказалось, Москва, т. е. патриарх и тайный совет при нем, оставались недовольны самостоятельной политикой Кармазина на Украине, подозревали в нем сепаративные тенденции, которые будто бы шли навстречу политике Сов[етской] власти. Дабы иметь нужный противовес против этого, Московский центр, опираясь на определенную группу в Киеве, состоявшую из верхушки Лаврских монахов во главе с Жеретиенко и Ткаченко, из свящ[енников] Златоверховникова, Церерина, Григоровича и гр[аждан] Христова, Чернявского, Давыдовой и др[угих], мне неизвестных, провел ставропигию Лавры. Факт этот свидетельствует о том, что в Москве был центр, очевидно, всесоюзного масштаба организации, которому должен был подчиняться украинский центр и который, имея и непосредственную связь с Киевской организацией, стремился проводить строгую централизацию в политике и деятельности организации в целом. Очевидно, и поименованные лица, поддерживавшие ставропигию, входили в состав организации, составляя ее наиболее централистически настроенное крыло.

Наличие центра всесоюзного масштаба в Москве подтверждается еще и тем фактом, что в 1924 году осенью Церерин и Христов, а затем Куминский и Капралов ездили в Москву по вопросам, связанным с ставропигией, — ездили строго конспиративно и адресовались там к тому же Брянских, высланному в это время в Москву.

Зимой 1924— [19]25 гг. в Киев съехались и жили Куминский, Линчевский, Молчановский, Делиев, и с ними я встретился и познакомился у Кармазина в ноябре—декабре 1924 года. Когда затем в январе 1925 года Кармазин был арестован, он передал свои обязанности Делиеву, каковой, приблизив меня к себе, облачив большим доверием, стал давать уже более серьезные поручения. В конце марта 1925 г. по заданию Делиева я ездил в Москву, поездка моя была строго конспиративна; настолько, что даже своих родных я не посвящал в нее. Тогда, т. е. перед поездкой, получая директивы от Делиева, я узнал от него о персональном составе так наз[ываемого] тайного совета при Патриархе — органа, который в настоящее время представляется мне Всесоюзным центром организации. В него входили Брянских, Полянский, Титов, Кедров, Добронравов, Степанов, Зверев, Попов, Кузнецов, Громогласов. Делами Украины ведал Брянских, с ним надо было поддерживать связь, и к нему я должен был явиться. Задания Делиев дал следующие: сообщить об аресте Кармазина и о том, что он вступил в исполнение его обязанностей, просить утверждения директив, информации отмены ставропигии Лавры. Передать адрес для поставки переписки, а именно адрес М. Н. Бурой: Театральная, № 3.

В Москве я виделся с Брянских в Даниловом м[онасты]ре, где он жил, передал поручение и на следующий день получил пакет для Делиева и на словах обещание, что вопрос ставропигии будет пересмотрен, что Делиев утвержден, что адресом для переписки воспользуется.

Вернувшись в Киев, я передал пакет и устные сообщения Делиеву.

Из этой моей поездки вытекает, что действительно центр организации в Москве был, что в состав его входил Брянских, что с ним был связан украинский центр, что помимо официально церк[овно]-административных существовали и взаимоотношения по линии организации, которые требовали конспирации, что в вопросах церков[ных] украинский центр и Всесоюзный стремились к контакту, что, наконец, имел место и ряд расхождений между московским центром и украинским, как, например, в вопросе ставропигии Лавры.

В течение весны 1925 г. бывая постоянно у Делиева в Михайловском мон[астыре], где он жил, встречая там Куминского, Линчевского и Молчановс-кого, я убедился, что Делиев играет роль руководящую; они же, как и при Кармазине, помогают ему. Т[аким] обр[азом], можно говорить, что в этот период, т. е. [в] 1925 г., Делиев играл роль руководителя организации во Всесоюзном масштабе. Связи он продолжал иметь, как и Кармазин, и с Подолией, и с Одесщиной, и с Черниговщиной, Полтавщиной, Днепропетровщиной и Волынью. С кем первоначально были эти связи, не знаю, на Подолии же в Ольгополе таким лицом был Гулевич, приезжавший тогда к Делиеву и переписывавшийся с ним.

Кажется, в мае 1925 г. в Киеве организовалась «прогрессивная группа» духовенства, стремящаяся добиться легализации церковного управления. По этому поводу имел место ряд собраний духовенства и руководителей мирян; причем Делиев должен был санкционировать «прогрессивную группу», т. е. соглашение с Сов[етской] властью, или распустить ее. Кто участвовал на этих собраниях и каковы были их постановления, я не знаю, не знаю также, были ли эти собрания всего духовенства или лишь членов организации.

Одновременно возник и другой вопрос — группа епископов во главе с Пого-рилко рассчитывала созвать в июле 1925 г. епископский всеукраинский съезд в Лубнах6 в целях той же легализации — соглашения с Сов[етской] властью. Приглашения на этот съезд были разосланы всем епископам, в том числе и Делие-ву, Куминскому, Линчевскому, Молчановскому. Из Полтавы и Харькова Делиев получил в это время сведения, что там тоже образуются прогрессивные группы, и что тамошние епископы, в частности Лисовский, склонны поддерживать и Лу-бенский съезд. Дабы выяснить эти вопросы, достичь единомыслия, единой тактики поведения Делиев вновь столь же конспиративно, как и первый раз послал меня в Полтаву, Харьков и Москву. В Полтаве я должен был выяснить все эти вопросы у Лисовского, в Харькове — у Дьякова и Цедрика и в Москве — у Добронравова, Брянских и Полянского. Сущность поручений, данных мне Делиевым, сводилась к тому, чтобы выработать единый фронт против попыток соглашения с Сов[етской] властью, крепче связать с Киевом, т. е. со всеукраинским центром, организации Полтавы и Харькова, для чего обменяться адресами для переписки и получить санкцию Всесоюзного центра на такую тактику.

Конкретно это сводилось к мысли о роспуске сепаратных «прогрессивных групп», бойкоту Лубенского съезда. Кроме того, мне же поручалось обсудить вопрос о новых тайных епископах, т. е. о пополнении руководящих кадров организации. Кандидатами такими для Подолии Делиев считал Гулевича, Козулю и для Черниговщины и Ващинского. В видах конспирации свидание с Делиевым должно было произойти у меня по возвращении в Зверинецком скиту, для чего встать с поезда я должен был у ж[елезно]-д[орожного] моста.

Вновь, не посвящая никого в свою поездку, я отправился в Харьков с остановкой в Полтаве. В Полтаве я виделся с Лисовским на его квартире на Загородной, кажется, улице. Изложивши ему мысли Делиева, я получил от него ответ, что он присоединяется к точке зрения Делиева, обещает поддерживать ее, считает, что постоянную связь с Киевом надо поддерживать и ничего не решать без предварительного соглашения. Связь эту он обещал поддерживать не по почте, а присылая в Киев специальных курьеров к Делиеву. По вопросу о пополнении кадров руководства он высказался за посвящение на Полтавщину Зеленцова и Жевахова.

В Харькове я виделся с Дьяковым на его квартире на Конторской улице и с Цедриком на его квартире на М[алой] Панасовской ул. Оба они также присоединились к точке зрения Делиева, дали мне адреса для переписки по почте, которых я не помню; я же дал им для переписки с Делиевым свой адрес. Цедрик, кроме того, дал мне поручение церковного характера к Кедрову (арх[иепископу] Пахомию) в Москву.

Т[аким] обр[азом], в итоге моей поездки по Украине я достиг, согласно директивам Делиева, того, что руководящие церковные круги приняли тактику возглавляемого Делиевым центра организации в важнейших вопросах — о взаимоотношении с Сов[етской] властью, условились поддерживать связь и контакт с этим центром, т. е., иначе говоря, произошло то, что можно назвать консолидацией церковных групп Украины вокруг организации и распространением ее влияния на церковную жизнь всей Украины.

В Москве, куда я поехал из Харькова, я виделся с Брянских и Полянским в Даниловом монастыре, с Кедровым и Добронравовым на их квартирах, адреса коих я не помню, и с митр[ополитом] Петром Полянским на его квартире [в] Ба-умановском пер., № 3/5. При этом, как инструктировал меня Делиев, я должен был сперва повидать перечисленных членов тайного патр[иаршего] совета, т. е. центра организации, а затем лишь, договорившись с ними, идти к м[итрополиту] Петру.

Все перечисленные лица подтвердили правильность взятой Делиевым линии, настаивали на немедленном роспуске прогрессивной] группы, на полном бойкоте Лубенского съезда. Они обещали, что добьются и церковного запрещения этого съезда. Контакт между церковными руководящими группами Украины на почве единого фронта против Сов[етской] власти они также приветствовали, санкционируя и почин и главенство в этом Всеукр[аинского] центра в Киеве под руководством Делиева. Мысль о пополнении кадров руководства организации тайно поставленными епископами они также одобряли, и кандидатуры Гулевича, Козули, Ващинского и Жевахова не встречали их возражений. Они лишь настаивали на предварительном церк[овно]-админ[истративном] утверждении их м[итрополитом] Петром.

М[итрополит] Петр, которому я сообщил мнение Брянских, Добронравова, Полянского и Кедрова, согласился с ним.

Вернувшись в Киев и привезя Делиеву пакет от Брянских, я сообщил ему о результатах своей поездки. Встретился я с ним, как и было условлено, в Зверинецком скиту, для чего встал с поезда у ж[елезно]-д[орожного] моста. Всего в дороге я пробыл около 6 дней, затративши один на Полтаву, два на Харьков и два на Москву. Билет у меня был бесплатный, т. к. я служил на ж[елезной] д[ороге], деньги же на расходы дал мне Делиев.

Через несколько дней по просьбе Делиева я повторил доклад о поездке на квартире у него в присутствии его, Куминского, Линчевского и Молчановского, т. е. фактически на заседании Всеукраинского центра организации. После этого «прогрессивная группа» была распущена, и на Лубенский съезд никто не поехал. Тогда же по поручению Делиева я известил по почте Лисовского, Дьякова и Цедрика о результатах своей поездки в Москву. Можно сказать, что этот период — лето 1925 г. — был периодом наибольшего влияния Всеукраинского центра во главе с Делиевым на церковную жизнь Украины, он же являлся и периодом группировки церковных сил Украины вокруг этого центра и консолидации их.

Одновременно было достигнуто, как будто, и полное единомыслие с центром Всесоюзным в Москве.

Осенью 1925 г. в Москву из Ташкента вернулся из ссылки митр[ополит] Михаил Ермаков, несколько позже зимой был освобожден и выслан в Харьков Кармазин, и одновременно в Харькове оказались собранными и связанными подпиской о невыезде Шипулин, Панкеев, Гагалюк, Адриашенко, Цедрик, Дьяков. Из Киева же в это время, кажется, был выслан Молчановский. В связи со всем этим агитация на Украине резко изменилась.

Это сказалось прежде всего в том, что Кармазин, выйдя из тюрьмы и получивши отказ Делиева передать ему обратно дела управления, намекнул, а за-

тем и прямо сказал, что Делиев ведет своекорыстную политику, не заслуживает больше доверия и может быть заподозрен в контакте с ГПУ. Одновременно Делиев, обвиняя Кармазина, Куминского, Линчевского и др. в неправильной линии поведения и каком-то предательстве, послал в Москву Шуварскую А. В. с секретным письмом к Ермакову. Поездка Шуварской была настолько конспиративна, что Делиев просил меня достать ей для этого документы моей матери или тетки, чтобы она могла ехать не под своей фамилией, в чем я, однако, отказал ему. Смысл этого секретного письма Делиева Ермакову сводился к тому, что Делиев стремился возбудить недоверие Ермакова к тем находившимся в Москве лицам, членам центра, с которыми до сих пор он работал вместе и уговаривал его приезжать в Киев и здесь на месте решать все дела, уклончиво ссылаясь на какие-то обещания Карина (ГПУ) и заверяя Ермакова в своей преданности ему. Кроме того, Делиев писал, что Ермакова хотят лишить его кафедры и указывал, что Москва прочит на его место Цедрика или Рукина.

Вслед за Шуварской в Москву с поручениями от Делиева ездили Кротевич и, кажется, Стешенко. Цель их поездок мне неизвестна. Лично мне Делиев поставил условие: либо поддерживать связь с ним одним и порвать с Кармазиным и др., либо лишиться его доверия. Т. к. я не видел оснований порывать с Кармазиным и др., я стал редко бывать у Делиева, а он перестал посвящать меня в свои дела.

В Киеве я продолжал бывать у Куминского, которого мне прямо указал Кармазин, а с Кармазиным я поддерживал переписку.

Итак, изменение ситуации на Украине свелось к тому, что под влиянием Кармазина жившие в Харькове епископы стали с недоверием относиться к Делиеву, равно как и остальные киевские епископы. Роль Делиева как главы всеукраинского центра сошла на нет. Центр переместился в Харьков и с зимы

1925—[19]26 гг. он состоял из епископской коллегии во главе с Шипулиным в составе Дьякова, Кармазина, Гагалюка, Адриашенко, Панкеева, причем последний исполнял обязанности секретаря. Центр этот, будучи связан с Полтавой, где жил находящийся в постоянном контакте с ним Зеленцов, и с Киевом, где с ним связаны были Куминский и Линчевский, фактически руководил всей церк[овной] жизнью Украины, направляя ее, а в ряде случаев играл и первенствующую роль во Всесоюзном масштабе. Остальные украинские церковные руководящие круги либо стояли в стороне, либо составляли даже оппозицию ему. Со Всесоюзным центром Всеукраинский был тесно связан, получая оттуда директивы. С церк[овно]-адм[инистративным] аппаратом Украины центр был связан, но скорее влиял на него, чем наоборот. Т[ак], напр[имер], Ермаков был всецело под его влиянием, равно как и некоторые другие украинские епископы, как, например, Лисовский, Руберовский, Матусевич, Кедров А[веркий].

Можно, таким образом, сказать, что по объему охвата церковной жизни организация на Украине в это время достигла апогея, не только расширяя, но и углубляя свое влияние в массы.

Основные задачи ее диктовались ее целевыми установками, а поскольку последние сводились в конечном счете к стремлению свержения Сов[етской] власти, первые, распадаясь на два основных направления, были: 1) расширение сети

организации, охват масс, что осуществлялось через вербовку новых членов, создание ячеек, связанных с центром, — словом, подготовка кадров, аппарата организации; 2) широкая агитационная обработка, в первую очередь, этих кадров, т. е. членов организации, а затем через них и масс народа вообще. Обработка в духе к[онтр]-р[еволюцион]ном, антисоветском. И затем создание к[онтр]-р[еволюцион]ной церковной политики, т. е. направление церк[овной] жизни по к[онтр]-р[еволюционному] руслу. Т[аким] обр[азом], каждый вопрос, который возникал в сложной церк[овной] жизни в СССР, имел свой к[онтр]-р[еволюционный] ответ со стороны организации, и эту свою политику в церковных событиях организация по директиве центров и проводила все время. Печать ее влияния лежит на всех эпизодах церковной жизни последующих лет, что блестяще доказывает, что церковная политика в СССР творилась организацией, являясь одним из проявлений ее деятельности*.

Все события церковной жизни на Украине и во всем СССР в течение 1926 года и половины 1927 г. носили на себе печать этого влияния. Одновременно с этими сдвигами во взаимоотношениях на Украине произошли большие перемены и во Всесоюзном центре. В ноябре—декабре 1925 г. в Москве были арестованы почти все члены центра: Добронравов, Брянских, Кедров П[ахомий], Титов, Полянский, Степанов, Зверев и др., а также м[итрополит] Петр. Церковно-административный аппарат, а также и организация оказались обезглавленными.

С декабря 1925 г. возникший спор из-за власти между м[итрополитом] Сергием Страгородским и ВВЦС7 явился первым эпизодом, в котором организация и в частности ее украинские группировки оказали решающее влияние на ход событий. Оценивая ВВЦС как группировку, взявшую курс на соглашение с Сов[етской] властью, организация приложила все усилия и все свое влияние, дабы решить этот спор в пользу м[итрополита] Сергия. С этой целью Всеукраин-ский центр в Харькове составил ряд обращений к м[итрополиту] Сергию, требуя от него решительной борьбы с ВВЦС, наложения на его участников церковных запрещений и выражая ему полную поддержку и доверие. Эти обращения, подписанные членами центра епископами в Харькове, были затем привезены специальным курьером св[ященником] Пискановским в Полтаву, Киев и Житомир, в каковых городах Пискановский собирал подписи епископов под этим обращением. Затем он уехал в Москву и Нижний Новгород к м[итрополиту] Сергию. На обратном пути он же привозил информацию о ходе событий.

Поездки его были строго конспиративны, средства на них он получал из Харьковского центра, а также епископы и др. городов вносили непосредственно ему деньги по предложению Всеукраинского центра. Одновременно по почте из Харькова, из центра получалась рукописная литература, направленная против ВВЦС. В Киеве получал ее преимущественно Куминский и я для него. Литера-

* Абзац написан на отдельном листе чернилами другого цвета. Сверху чернилами сделана приписка: «К стр. 30» (имеется в виду нумерация страниц оригинальная, а не архивная). Под текстом стоит подпись: «Г. Косткевич», в то время как на основном тексте протокола допроса подпись Г. А. Косткевича стоит только один раз — в самом конце протокола. По вышеуказанным признакам, а также по содержанию текста, понятно, что это позднейшая вставка, написанная следователем.

тура эта размножалась и пускалась по рукам в массы духовенства и мирян через ячейки организации.

Таким образом, проводилась обработка масс в желательном для организации смысле, и осуществлялось направление церковной жизни по к[онтр]-р[еволюционному] руслу.

Лично я Пискановского не видел, знаком с ним не был и точные даты его приездов в Киев не знал. О них я узнавал у Куминского, к которому он всегда являлся; у Куминского же читал я и переписывал привозимую Пискановским литературу. Кроме того, получал я ее и сам по почте от Кармазина, с которым я переписывался. Он писал мне на мое имя, а я ему по условленному адресу Бенш на Скрипницкой ул., № 13*.

Литература эта состояла из анонимных обращений, посланий, открытых писем, а также из посланий м[итрополита] Сергия и его переписки с лидерами ВВЦС. Содержание ее и цель сводились к дискредитации ВВЦС и к достижению, таким образом, всеобщей поддержки м[итрополита] Сергия, к чему стремилась организация по политическим мотивам.

Мотивы же эти были: охватить своим влиянием высш[ее] церк[овное] Упр[авление] в СССР, подчинить его себе и, таким образом, через него осуществлять свою политику — политику борьбы с Сов[етской] властью, дискредитации ее мероприятий и создания к[онтр]-р[еволюционных] кадров в СССР, способных к борьбе. В этом смысле м[итрополит] Сергий Страгородский представлялся наиболее приемлемой фигурой для организации как глава церковного управления; его политическая линия совпадала с линией организации, почему украинский центр так и поддерживал его. В дальнейшем, как известно, Страгородский не только подчинялся в своей деятельности политике организации, но и сам возглавил

В апреле того же 1925 г.8 повторились явления аналогичные в связи с выступлением м[итрополита] Агафангела и новым спором его из-за власти с м[итрополитом] Сергием9. Всеукраинский центр организации, как я узнал об этом тогда же от Куминского и из писем Кармазина, получил сведения, что у м[итрополита] Агафангела в Перми было свидание с Тучковым (ГПУ), в результате коего и последовало опубликование послания м[итрополита] Агафангела и его возвращение из ссылки.

Подозревая м[итрополита] Агафангела в стремлении идти на соглашение с Сов[етской] властью, организация, очевидно, увидела в его лице снова опасность для проведения к[онтр]-р[еволюционной] линии в церковной жизни, которую она все время осуществляла, и поэтому вновь, как и при ВВЦС, Всеук-раинский центр взял на себя инициативу поддержать м[итрополита] Сергия в его борьбе с м[итрополитом] Агафангелом. Снова с рядом обращений, подписанных членами харьковского центра, Пискановский совершил объезд городов Украины — Полтавы, Киева, Житомира и, собравши подписи епископов, отвез

* Номер дома написан не четко.

** Текст, выделенный курсивом, написан на отдельном листе и является позднейшей вставкой. Под текстом стоит подпись Г. А. Косткевича.

их м[итрополиту] Сергию в Нижний Новгород и м[итрополиту] Агафангелу в Ярославль.

На этот раз о приезде Пискановского в Киев Куминский был заранее предупрежден Кармазиным по почте, причем Пискановский в видах конспирации назывался условной кличкой «Пожарный». Эта кличка, а также другая — «Пискун», употреблялись и в дальнейшей переписке.

Так как Богдашевский и Вербицкий были в это время на даче — первый в Буче, а второй в Святошине под Киевом, — Куминский поручил мне, чтобы не задерживать Пискановского, отвезти им бумаги на подпись, что и было мною исполнено. Смысл этих бумаг сводился к выражению поддержки м[итрополиту] Сергию и совета ему не останавливаться ни перед чем, налагая прещения на м[итрополита] Агафангела, и в предложении м[итрополиту] Агафангелу отказаться от притязаний на местоблюстительство с выражением ему недоверия.

Насколько я знаю, Пискановский после этого еще раз, а м[ожет] б[ыть], и несколько раз, ездил из Харькова в Нижний по этому делу. По поводу выступления м[итрополита] Агафангела в Киеве Куминским и мною получалась из Харькова также литература, привозилась она и Пискановским. Содержание ее было аналогично той, что распространялась и против ВВЦС, такова же была и ее цель и ее употребление.

Третий момент, в котором Харьковский центр организации проявил свое влияние на ход церк[овных] событий, было так наз[ываемое] осуждение Лубен-ского съезда 1925 г. и возникшей из него церк[овной] группы на Украине. Поскольку эта группа в 1926 г. примкнула к ВВЦС, украинский центр организации справедливо усмотрел в ней опасность проводимой им к[онтр]-р[еволюционной] политики. Дабы в церковном отношении дискредитировать эту группу и лишить ее, т[аким] обр[азом], авторитета в глазах масс, и был составлен в Харькове центром летом 1926 г. акт осуждения «Лубенцев», который подписали епископы члены центра10. Затем этот же Пискановский, объехав города Украины — Полтаву, Киев и Житомир, собрал подписи остальных епископов; приехав в Москву, получил подпись м[итрополита] Михаила, и затем в Нижнем Новгороде утверждение м[итрополита] Сергия. После этого акт осуждения рассылался для широкого распространения по Украине.

В итоге этих решительных выступлений организации она добилась того, что влияние ее на церковные события восторжествовало. ВВЦС и м[итрополит] Агафангел сошли со сцены, во главе церк[овно]-админ[истративного] управления утвердился м[итрополит] Сергий, вся последующая политика которого была прямым выражением основного курса организации. На основании этого и ряда последующих событий есть все данные на лицо для утверждения, что, очевидно, м[итрополит] Сергий и затем образовавшаяся вокруг него группа возглавили организацию во всесоюзном масштабе и стали играть роль Всесоюзного ее центра.

Кажется, в июне или июле 1926 г. м[итрополит] Сергий Страгородский, вероятно, согласно санкции центра организации начал переговоры в Москве с Сов[етской] властью о легализации, составил проект декларации11, и затем обращение к епископам с предложением эту декларацию обсудить и дать свой

отзыв. Эти документы получены были и в Киеве, кажется, Куминским. Когда и кем обсуждались они, мне неизвестно, но впечатление у меня из бесед с Куминским осталось такое, что встретили их в Киеве сдержанно и холодно, и, насколько помню, никакого отзыва или ответа м[итрополиту] Сергию не дали. Насколько знаю, и в Харькове отношение было аналогичное и, кажется, без всяких письменных документов, а м[ожет] б[ыть], с устными инструкциями ездил тогда Пискановский в Москву. Вслед за этим стали появляться из Харькова присылаемые Куминскому первые образцы рукописей литературы, направленной против легализации вообще. Назначение ее было широкое распространение в целях <?> соответствующих масс. Исходили они из Харьковского центра организации, и по ним можно было судить, какой курс берет организация в этом вопросе.

В июне же месяце Должанский получил письмо от Ермакова из Москвы с предложением составить проект декларации для легализации в масштабе Украины. Составить этот проект он просил Киевских епископов и духовенство. Насколько знаю, к его письму отнеслись холодно как Киевские верхи организации, так и идущее за ними духовенство. Никакого проекта, кажется, никто не составлял, а затем последовала новая высылка м[итрополита] Ермакова в Прикумск, и вопрос отпал сам собой. Таким образом, и в этом вопросе влияние организации на ход церковных дел сказалось достаточно четко.

К осени 1926 г. окончательно обрисовался тот курс, который был взят организацией, а за ней и всем церковным руководством — курс непримиримости к Сов[етской] власти. Из него, как следствие, вытекал ряд вопросов, которые и встали перед организацией и были ею разрешены.

Прежде всего, в связи с рядом арестов и ссылок руководящего епископата возникла нужда пополнить ряды руководства надежными с точки зрения организации и способными проводить ее политику лицами. С этой целью на протяжении осени и был проведен выбор таких лиц по указанию Харьковского центра: это были Остальский, Проценко, Козуля, Жевахов и Ващинский. Акты избрания их, неизменно в каждом случае составляемые в Харькове, подписываемые членами центра, затем оформлялись путем собрания подписей епископов других городов Украины, а затем утверждались м[итрополитом] Сергием в Нижнем. Все это совершалось тем же Пискановским — курьером Всеукраинского центра, ездившим по городам Украины и в Нижний. Как сами избрания, так и последующие оформления их и посвящения кандидатов в Нижнем совершались строго конспиративно. Это, а также и то, что кандидатов выдвигал центр организации, свидетельствует о том, что это были акты, имевшие серьезную политическую подкладку, и что их, стало быть, нельзя рассматривать иначе, как систему вербовки кадров организацией.

Второй вопрос, возникший из принятого организацией курса непримиримости, был вопрос об обеспечении надежного с точки зрения ее политики высшего церковного административного управления. Этот вопрос, очевидно, был поставлен потому, что распространялись слухи о смерти м[итрополита] Петра, с каковой падали полномочия и м[итрополита] Сергия12. Тогда законным кандидатом был бы м[итрополит] Агафангел, нежелательный и даже опасный, по мнению организации.

Кроме того, имея опыт в деле ВВЦС и м[итрополита] Агафангела, организационные верхи, очевидно, учитывали, что борьба не так легка и успех не может быть гарантирован, если нежелательным претендентам на власть не будет противопоставлен достаточно авторитетный в церковно-иерархическом отношении архиерей.

А так как в случае ареста м[итрополита] Сергия, каковой считался возможным после отказа от легализации, такое авторитетное лицо организацией выдвинуто быть не могло, надо было искать иной выход из положения.

И такой выход был найден в виде проекта избрания епископами тайно патриарха. Инициатива в этом принадлежала группе епископов, которые и составляли в это время Всесоюзный центр организации, возглавляемый Страгородским. Это были Соболев, Козлов, Успенский, Крошечкин. Они вместе со Страгород-ским составили этот проект, первые подписали акт избрания и, давши нужные средства на разъезды, командировали по всему СССР курьеров для собирания подписей епископов. Обращение же к епископам по поводу этого избрания было подписано самим Страгородским. Мне известны лишь два лица, ездившие по заданию центра по СССР, — это Крошечкин, объезжавший Украину и Юг, и Пискановский — Юго-Восток СССР и Поволжье. Весь СССР был якобы разделен на районы, и каждый район поручен определенному лицу, отсюда ясно, что число этих курьеров должно было быть большим.

Единственным кандидатом, выдвинутым центром организации и поддержанным 72 епископами, был Смирнов (митр[ополит] Кирилл Казанский). Дело объезда СССР не было окончено, подписи были собраны далеко не все, когда аресты членов центра в Москве и Нижнем и Крошечкина положили всему этому делу конец. Что касается Украины, то Крошечкин объехать ее успел, и все епископы дали свои подписи. Поездки курьеров были строго конспиративны, с каждого епископа, посвящаемого в акт избрания, бралась клятва молчания.

Обо всех этих событиях я узнал лишь в феврале-марте 1927 года от Кармазина и Шипулина в Харькове, тогда от них же узнал я и об арестованной в то время группе московских епископов, игравших роль Всесоюзного центра организации во главе со Страгородским. Из этого момента деятельности организации вытекает, что, во-первых, готовясь к длительной и упорной борьбе с Сов[етской] властью, она стремилась закрепить за собой высшее церковно-административное управление, во-вторых, что она твердо стала на путь отказа от легализации для церкви и, в-третьих, что она успела глубоко пустить корни своего влияния в церковные круги, о чем свидетельствуют 72 епископских подписи под актом избрания патриарха.

Осень 1926 года, ознаменовавшаяся провалом основного замысла организации — попытки избрания Патриарха, каковым путем Высшее Церковное Управление в СССР должно было быть окончательно подчинено влиянию организации, арестом всесоюзного ее центра и ряда руководящих лиц на местах (Зе-ленцова, Линчевского), породила естественную тревогу в руководящих кругах организации как в Нижнем, во всесоюзном центре, так и в Харькове, в центре Всеукраинском, и в местной Киевской филии. Тревога эта обозначалась тем, что Всесоюзный центр в лице Страгородского, войдя в нелегальную связь с находя-

щимися в Соловках членами центра Полянским, Титовым, Поповым, получил от них т[ак] наз[ываемую] «соловецкую декларацию»13 — документ, дающий основную установку церковникам по вопросу об отношении к Сов[етской] власти и легализации. Этот документ Страгородский через курьеров рассылал по всему СССР как директиву низовым группировкам организации. Всеукраинский центр через Пискановского, ездившего в Нижний, также получил этот документ и передал его затем в Киев через меня в конце 1926 — начале 1927 г. Рассылая «соловецкую декларацию» на места, центры предполагали распространять ее среди духовенства и мирян и т[аким] образом выработать в них желательное отношение к Сов[етской] власти и легализации. Это была мера агитационная, но вместе с тем и своего рода кредо организации по основным вопросам церковной политики, кредо, которое центры стремились привить массам на случай своего исчезновения, т. к. ареста ждали тогда в связи с арестами Всесоюзного центра и все руководители организации.

Тревога верхов организации обозначилась также и тем, что, предвидя возможный свой арест, они стремились организовать так свои силы на местах, чтобы обеспечить деятельность и влияние организации и в дальнейшем. Этот вопрос обсуждался в течение осени 1926 г. верхушкой Киевской организации Кумин-ским и Линчевским, а после ареста Линчевского разрабатывался Куминским. Разрешение вопроса находили в том, чтобы создать кадр тайного епископата, как в 1923 г., т. е. тайного руководства по директиве организации и кадр низовых центров окружного масштаба, облеченных расширенными правами управления. Эти низовые центры в виде комиссий духовенства из членов организации, очевидно, должны были быть непосредственно связаны с соблюдением необходимой конспирации с руководящими центрами организации или отдельными их членами, вне зависимости и помимо связей в порядке церковно-административного управления епархиями. Таким путем в случае, если бы церковно-административный аппарат взял курс в церковной политике, противоречащий курсу организации, ее влияние было бы обеспечено через сеть тайного епископата и комиссий.

Дабы согласовать эти проекты со Всеукраинским центром, Куминский осенью 1926 г. послал меня в Харьков. Я ездил туда конспиративно и виделся там и беседовал с Шипулиным, Дьяковым, Кармазиным, Ващинским, Селецким, Цуймановым, Сальковым. Из них со всеми, кроме Дьякова и Кармазина, я познакомился тогда впервые. Они, а также находившиеся тогда в Харькове Адри-ашенко, Панкеев, Гагалюк, и входили во Всеукраинский центр организации, насколько я мог судить.

В процессе обсуждения вопросов, поставленных Куминским, выяснилось, что, по сведениям центра, аресты приобрели массовый характер, в связи с чем самые вопросы вполне актуальны. Центр, помимо Куминского, занят был их разрешением и, насколько я заключил из бесед с его членами, разрешал их в положительном смысле, считая желательным и необходимым приступить к реорганизации аппарата организации. В это свое пребывание в Харькове я узнал от Шипулина, что он имеет связь с находящимся за границей Грибановским и переписывается с ним. Техника этой связи мне не была сообщена.

В Киев я вернулся, привезя Куминскому положительный ответ центра на его вопросы, вслед за чем Куминский сделал ряд распоряжений для выполнения своего проекта. Распоряжения эти свелись к тому, что в трех округах Киевщины, с которыми связан был Куминский, — в Черкасском, Уманском и Радомысльско-Чернобыльском — им должны были быть организованы местные окружные по принципу пятерки центры, облечены широкими полномочиями, связаны с руководством организации, законспирированы и проинструктированы. Для Радо-мысльско-Чернобыльского округа такая «пятерка» — комиссия была составлена во главе с Волковым И. из Шмигельского, Шпичака, Загайкевича и Собкевича. Для Уманского округа был назначен лишь возглавляющий «пятерку-комиссию» Аверук, для Черкасского — также лишь возглавляющий С. Волков (Смела14) и С. Зимницкий (Черкасс[ы]). То, что по этим двум округам не были сформированы пятерки, я объясняю тем, что Куминский, малознакомый с ними и руководивший ими лишь после ареста и по поручению Линчевского, не мог сразу оценить и выделить нужных, надежных лиц. К этому же последний его арест, вероятно, прервал эту его работу.

Документы, т. е. акт формального назначения с определением обязанностей и прав, были заготовлены Куминским и отданы им на хранение его келейнику вместе с другими текущими бумагами.

Права и обязанности «комиссий» были официальные, писанные и неофициальные, подразумеваемые. Первые сводились к тому, что комиссии предоставлялось самостоятельно решать вопросы текущей жизни, назначения и перемещения духовенства, увольнения и наложения взысканий, что устанавливался порядок преемства в руководстве комиссией на случай арестов (насколько помню, Волкова должен был замещать Шмигельский), что определялся порядок поддержания связей с центром (Харьковским) через меня, обмен информацией. Неофициальная сторона этих же обязанностей сводилась к руководству всей церковной жизнью в округе в к[онтр]-р[еволюционном] направлении, т. е. в проведении политики организации в пределах округа, к созданию кадров организации в округе, т. е. вербовке членов, образованию ячеек, для чего нужного подбора духовенства — назначения и размещения по округу надежных и членов организации и увольнения опасных*.

В случае своего ареста Куминский поручил мне взять эти документы и передать их адресатам, для чего связаться с Волковым И., Аверуком и Волковым С. по адресам — для Волкова И. в Чернобыле на имя заведующего] почтовым отделением, для Аверука в Умани на имя С. П. Вельмина, для Волкова С. в Смеле на имя М. А. Линчевской. В дальнейшем по поручению Куминского я должен был поддерживать связь со всеми этими лицами, снабжать их необходимыми сведениями и директивами центра и в требующих того вопросах быть связующим звеном между ними и центром в Харькове, а в случае и его ареста — теми руководящими кругами или лицами организации, которые будут налицо. Тогда же осенью

1926 г. я слышал от Куминского, что Делиев предполагал создать аналогичную же комиссию по г. Киеву в составе Глаголева, Капралова и Едлинского.

* Абзац написан на отдельном листе и является позднейшей вставкой. Под текстом стоит подпись Г. А. Косткевича.

В ноябре 1926 г. Куминский был арестован и затем выслан, я же во исполнение его директив вступил в связь с И. Волковым, Аверуком и С. Волковым. Списавшись с первым из них и вызвавши его в Киев, я передал ему оставленные Куминским документы. Затем на протяжении 1927 г. я продолжал поддерживать связь с ним по почте и через его родных, приезжавших в Киев. По его же настоянию я установил связь и со Шпичаком, живущим далеко от Чернобыля членом пятерки. Шпичак также приезжал в Киев, а затем я переписывался с ним.

С Аверуком я поддерживал лишь редкую переписку по почте; с Волковым С. связь у меня не наладилась, я не получил от него ответа на свое письмо и лишь косвенно через М. А. Линчевскую узнавал о нем. Поскольку детали моей связи с этими группами организации дали мне возможность стать свидетелем работы ее низовых, сельских ячеек, я об этом периоде также ниже покажу в отдельной главе.

Почти одновременно с арестом Куминского в Киеве произошли аресты и членов центра в Харькове — Гагалюка, Панкеева, Ващинского, Адриашенко, и затем высылка их, а также высылка связанных с центром Остальского из Полтавы и А. Кедрова из Житомира. Однако тогда же центр пополнился новыми лицами — Руберовским и Перевозниковым, Проценко и Козулей, приехавшими в Харьков. Что касается Козули, то о нем надо сказать, что его по постановлению центра несколько раньше посвятили в епископы в Бершади нелегально Ващин-ский и Куминский.

В декабре 1926 г. я получил от Кармазина известие об аресте и Страгород-ского в Нижнем и передаче им дел управления Самойловичу (арх[иепископу Серафиму] Угличскому).

Так как в связи со всеми этими арестами Всесоюзный центр организации, очевидно, перестал существовать, а Всеукраинский, хотя и крайне ослабленный, все-таки существовал, он послал в Углич к Самойловичу своего курьера Пискановского, дабы выяснить настроение и по мере возможности отстаивать прежнюю линию организации в церковной политике и наладить связь с новым Высшим Церковным Управлением. Когда ездил Пискановский в г. Углич, я точно не помню, знаю лишь, что привез он успокоительные для организации сведения о будущей политике Самойловича, а также его послание, предоставляющее широкие права самоуправления на местах15.

В конце февраля 1927 г. я получил от Кармазина предложение приехать в Харьков ввиду предстоящего его отъезда в ссылку. Приехавши в Харьков, я узнал от него, что целью моего вызова является вопрос о привлечении Богдашевского к работе центра, ввиду того, что с отъездом Кармазина в центре остаются люди малодеятельные и, главное, не способные проводить достаточно твердую линию организации. Поддерживать связь между членами центра и Богдашевским и предполагалось возложить на меня, с тем чтобы я докладывал ему ставимые центром вопросы и затем сообщал его ответы членам центра. По этому поводу мне пришлось участвовать на двух совещаниях членов центра — одном на квартире Кармазина на М[алой] Панасовской ул., где были Кармазин и Шипулин и случайно проезжавший через Харьков Голубев, и другом на квартире у Дьякова на Конторской ул., где были Дьяков и Шипулин. На обоих совещаниях обсуж-

дался вопрос об участии Богдашевского и был всеми признан желательным с тем, что связь возлагалась на меня. Тогда же я получил и условные адреса для переписки — с Шипулиным на имя Розенберг и с Дьяковым на имя его иподиакона Антоши. Точных адресов этих я не помню. Затем обсуждался вопрос о тайном епископате и окружных «комиссиях» по всей Украине для руководства церковной политикой по заданиям организации. Тогда же я узнал, что такие комиссии, т. е. низовые центры организации, уже во многих местах существуют, в частности на Черниговщине, где они возглавляются Цуймановым, Сальковым и Проценко; на Днепропетровщине они возглавляются Перевозниковым, на Хер-соно-Одесщине — Селецким, на Полтавщине — Скрипкой, на Подолии — Гулевичем. Общее руководство ими сосредотачивается в руках Харьковского центра, т. е. Шипулина, Дьякова, Руберовского, Козули, через тех лиц, которые эти комиссии возглавляют. Мнение центра о комиссиях и о кандидатах в тайные епископы — Селецком, Цуйманове и Скрипке — я также должен был сообщить Богдашевскому, и затем его отзыв передать в Харьков в центр.

Наконец, на этих же совещаниях обсуждался вопрос о желательности и необходимости установить связь с заграницей, передать туда для опубликования сведения о происходящих арестах епископов в СССР, прося о вмешательстве Европы в смысле защиты церкви. Так как путей связи в распоряжении организации не было, постановление по этому вопросу было принято общего характера, с тем, что всем присутствующим давалась директива искать таких связей16. В связи с этим я получил от Шипулина список ссыльных епископов.

По возвращении моем в Киев я сообщил Богдашевскому обо всем и затем, переписываясь с Шипулиным и Дьяковым, поддерживал связь между ними и Богдашевским. В процессе этой моей переписки с Харьковским центром я выполнял и задание Куминского, освещая перед центром все события церковной жизни Уманского и Радомысльско-Чернобыльского округов и передавал затем Аверуку и Волкову директивы центра.

В течение весны 1927 г. сведения, которые я получал из центра, свидетельствовали о том, что в церковной жизни в СССР наступала анархия: во многих местах церковные группы, отдельные епархии, епископаты и округа шли на сепаратную легализацию; становилось ясно, что курс, взятый организацией в церковной политике, не выполняется, влияние ее на массы падает. В частности, по Уманскому и Чернобыльско-Радомысльскому округам я рассылал в качестве директивы центра «Соловецкую декларацию», передавал указания бороться всеми мерами с сепаратными легализациями, применяя меры церковного воздействия. Несмотря на все это, симптомы разлада и развала обнаружились и в этих округах, а именно история конфликтов в соборной общине Радомысля, выступления сепаратного характера в Радомысльском благочинии.

В этот же период я установил связь и с находившимся в ссылке Куминским и, ставя его в известность о событиях в его округах и в Харьковском центре письмами по условному адресу в Краснококшайск, служил связующим звеном между ним, центром и окружной сетью организации.

В апреле 1927 г. был освобожден Страгородский и Крошечкин в Москве, а затем в мае состоялся созыв Синода в Москве во главе со Страгородским, куда

вошел и член украинского центра Дьяков. Обо всем этом я узнал из письма Дьякова. Хотя и не было точных сведений, но чувствовалось, что в политике организации наступил какой-то перелом, или высшее церковное управление и ряд членов центра организации, входящих в него, отказались от продолжения работы в организации, став на путь соглашения с Сов[етской] властью. В этот момент в начале июня 1927 г. я был арестован. Выйдя из тюрьмы в августе 1927 г. в Харькове и побывав у Дьякова, Шипулина, Руберовского, Селецкого, Перевозникова и Проценко, я узнал о состоявшейся легализации, о декларации Страгородского, о составе Синода, о переписке с м[итрополитом] Евлогием и заграничным руководством17.

Из бесед с Дьяковым я узнал, что организация не перестала существовать, а лишь изменила тактику ввиду того, что прежняя линия непримиримости оказалась несостоятельной, что ее никто не поддерживал и наступал развал в церк[овной] жизни. Новая же тактика «легализации», сущность коей сводится к двойственности политики, имеет задачей добиться у Сов[етской] власти ценой неискренних деклараций свободы легального существования, освобождения ссыльных и пр., с тем что по существу отношение к Сов[етской] власти и политика должна оставаться прежней. В связи с этой новой тактикой надо добиться полного единомыслия между членами организации, поддерживать ее, разъяснять ее двойственность, и в таком двойственном смысле вести всю дальнейшую к[онтр]-р[еволюционную] работу.

Члены центра, находившиеся в Харькове, однако, не сразу приняли новую тактику Всесоюзной верхушки и даже выступили в августе 1927 г. с протестом, каковой протест за подписями Шипулина, Руберовского, Проценко, Перевозникова, Селецкого возил Пискановский Страгородскому в Москву. Однако затем все члены Харьковского центра, за исключением Селецкого, не все одинаково до конца, некоторые боязливо и недоверчиво стали на платформу новой тактики. В этот период Харьковский центр и я из Киева установили связь с находившимися в ссылке членами центров организации и ее руководителями — Кедровым П., Брянских, Полянским, Титовым, Кармазиным, Куминским, Линчевским, Гага-люком, Адриашенко, Ващинским, Остальским, Панкеевым, Кедровым А., Зе-ленцовым, Цедриком, Добронравовым, желая выяснить их мнение по существу новой тактики организации. Связи эти были как почтовые по условным адресам, так и через ездивших в ссылку лиц, что имело место в отношении Гагалюка. Ответы всех поименованных лиц были хотя и осторожны и несколько недоверчивы, но в общем сводились к мысли о необходимости поддерживать новую тактику. Связь эта с ссыльными была сосредоточена в Харькове в руках Селецкого, Руберовского и Шипулина.

Таким образом, можно сказать, что хотя и с некоторыми шероховатостями, но новая тактика организацией на Украине была принята, в связи с чем и директивы центра приобрели новизну. От Дьякова, ставшего в этот период играть первенствующую роль в украинском центре, я узнал тогда и подробности, основанные на словах Страгородского, перехода к новой тактике и новые директивы. Первое сводилось к тому, что «легализация», т. е. новая тактика, есть шаг вынужденный, что она двойственна, что вызвана она нажимом

со стороны Сов[етской] власти и наступившим развалом церк[овной] жизни в СССР. Что в связи с этим директивы по линии организации должны свестись к тому, чтобы разъяснить членам организации все это, однако, не вынося в массы, достигнуть полного единения, перейти в легальные формы деятельности церк[овно]-адм[инистративного] аппарата, отказавшись от ненужных более не- и полулегальных. Через эти легальные органы принять меры к тому, чтобы все двойственного характера акты, как, например, декларацию, широко в массы не пускать, дабы не дискредитировать их авторов. По линии же организации должна была продолжаться прежняя к[онтр]-р[еволюционная] работа.

Кроме того, особую важность приобретал вопрос о правильном освещении «легализации» за границей, дабы реабилитировать Страгородского и всю организацию в глазах к[онтр]-революционных] и буржуазных сил. Особенно же важно разъяснить м[итрополиту] Евлогию неискренность и вынужденность обращений к нему и желательность получить от него удовлетворительный для Сов[етской] власти, но ни к чему не обязывающий его ответ. Наконец, в связи с предстоящим по настоянию Сов[етской] власти замещением Киевской кафедры, предупредить м[итрополита] Антония Храповицкого о вынужденности этого акта и гарантировать ему его права в случае его возвращения.

Эти директивы вскрыли стремление верхушки организации установить единый фронт с зарубежными к[онтр]-р[еволюционными] силами, заручиться их поддержкой и проводить внутри СССР свою к[онтр]-р[еволюционную] работу под прикрытием «легализации».

Осенью 1927 г. по приезде в Харьков, а затем в Киев м[итрополита] Ермакова состоялась «легализация» и на Украине в связи с изданием его декларации.

О том, насколько директива организации проводилась в жизнь, можно судить по тому, что декларации и пр[очие] акты почти нигде в Киеве не обнародо-вались, в селах же, как, напр[имер], в Радом[ысльско]-Чернобыльском округе, они читались с опущением тех мест, где шла речь о лояльности к Сов[етской] власти, о чем в 1928 г. сообщал Волков.

В конце 1927 — начале 1928 г. от Голубева, бывшего непосредственно у Страгородского в Москве, я узнал полное подтверждение всего того, что говорил мне Дьяков о сущности и характере новой тактики.

В январе 1928 года в Киеве состоялся 1-й, а осенью 2-й съезды епископов. На этих съездах были вынесены постановления о непризнании польской автокефалии и об увольнении ссыльных. Летом или осенью 1928 г. после съездов в беседе с Линчевским, вернувшимся из ссылки и исполнявшим обязанности секретаря собора епископов, я узнал, что оба эти постановления были сделаны по требованию Карина (ГПУ), что, по существу, они столь же неискренни, как и декларация, что первое может вызвать лишь вражду к организации со стороны Польши, что нежелательно, почему должным образом осветить этот вопрос перед митр[ополитом] Дионисием было бы весьма полезно. Против польской автокефалии, признанной всем миром, едва ли можно возражать, ее нужно будет лишь должным образом оформить на будущем соборе.

Из деятельности центра организации в течение 1928—1930 гг. мне известно мало — зимой 1928 г. от Голубева, постоянно поддерживавшего связь со Страго-родским, я узнал, что Всесоюзный центр организации, продолжая тактику «легализации», считает по-прежнему необходимым и основным вопросом реабилитацию его в глазах зарубежья. Затем, в начале 1930 г. в письме от Куминского, сообщавшего мне из Бузулука со слов члена Синода Трапицына, я узнал, что Всесоюзный центр в связи с кампанией снятия колоколов и новыми массовыми арестами сельского духовенства считает желательным вмешательство Европы в церковные дела СССР, защиту, т[аким] о[бразом], церкви. Те же сведения и почти одновременно я получил и от Голубева со слов Страгородского, что свидетельствует о том, что центр организации в этот период действительно ставил такие вопросы. Наконец в феврале-марте 1930 г. после опубликования интервью18 м[итрополита] Страгородского я узнал от того же Голубева, получившего известия непосредственно от Страгородского через Зах[арию] Лобова или Ткаченко, приехавших из Москвы, о том, что интервью вынуждено Сов[етской] властью, что его надо расценивать, как и декларацию, что ценой его была спасена жизнь Кедрову А. и Матусевичу, которым будто бы грозил расстрел. Что соответственную разъяснительную работу организация должна провести как внутри СССР, так и за рубежом в целях реабилитации центра. Все эти моменты деятельности центра свидетельствуют о том, что организация, применяясь к новой тактике, к защитным цветам, стремилась все время держать единый фронт с зарубежной к[онтр]-р[еволюцией] и удерживать в сфере своего к[онтр]-р[еволюционного] влияния массы.

На этом сведения мои о деятельности центра исчерпываются; в течение последних лет 1928—[19]30 гг. они скудны, потому что личные связи мои с членами центра в это время прервались и к деятельности его я не имел непосредственного отношения.

III. Сеть к[онтр]-революционной] церковной организации на местах, в городах и селах и ее деятельность

Периферическая сеть организации, т. е. ее сеть в городах и на селе, была той областью, с которой я меньше всего соприкасался в течение своей к[онтр]-р[еволюционной] деятельности. Поэтому и сведения мои об этой области незначительны и касаются преимущественно Киева и Чернобыльско-Радомысльско-го округа Киевщины. В период 1923—[19]25 гг., т. е. когда всеукраинский центр организации был в Киеве вокруг лиц, возглавлявших его, т. е. сперва Кармазина, а затем Делиева, группировались определенные ячейки, как из духовенства, так и из руководящих мирян.

Организационная структура этих ячеек мне не была известна, но, очевидно, первым признаком ее было разделение на ячейки духовенства и ячейки мирян. Эти высшие в конспиративной иерархии ячейки были в свою очередь связаны с другими, нижестоящими, и, вероятно, уже не имевшими прямой связи с центром. Вторым признаком структуры поэтому и надо считать эту иерархическую взаимосвязь, взаимоподчиненность. Третьим признаком, судя по всему, было территориальное деление или представительство, имея в виду подразделение

города на известные районы. Все это касается сети городской. В бытность все-украинского центра в Киеве он играл, разумеется, роль и центра Киевского, и поэтому ячейки города связывались с возглавлявшим центр лицом. С переходом центра в Харьков они преемственно, очевидно, группировались вокруг той Киевской верхушки, которая сама была связана с украинским центром, т. е. вокруг Делиева, Куминского, Линчевского и Молчановского. Из лиц духовных, игравших первые роли при всеукраинском, а затем Киевском центре, мне известны Капралов, Демьяновский, Козловский, Должанский, и поэтому допускаю, что они и входили в первую от центра ячейку городского типа организации. В этом убеждает еще и то, что лица эти выполняли в разное время ряд ответственных поручений центра.

Капралов в 1924 г. ездил секретно с Куминским по заданию Кармазина в Москву, дабы урегулировать взаимоотношения со всесоюзным центром организации, обострявшиеся на почве вопроса о ставропигии Лавры.

На квартире у Козловского я был сам свидетелем нелегального собрания духовенства в 1923 г. осенью, когда избирались кандидаты в тайные епископы.

Должанский, будучи особо близок к Кармазину, Куминскому и Делиеву, хранил по их поручению разные секретные бумаги, он же неоднократно ездил по их заданиям в Москву в 1925 г.

Демьяновский был также близок к Кармазину и центру и по их заданиям и от их имени выступал перед Подольским духовенством при обсуждении вопроса об отношении к обновленчеству и перед обновленческим съездом и митр[ополитом] Пустынским или Федотовым.

Помимо этой первой ячейки, очевидно, существовала таковая и в Софиев-ском соборе, имея в виду постоянные солидарные выступления ряда лиц, группировавшихся вокруг Софии по важнейшим вопросам церковной политики. Сюда принадлежали Златоверховников, Церерин, Григорович, Браиловский, архим[андрит] Филадельф. Можно допустить, что связью между ними и первой ячейкой был тот же Должанский, сам священник Софии. Эта группа держалась строго централистической линии и всегда ориентировалась на Москву, на протяжении 1923—[19]25 гг. была в постоянном антагонизме со всеукраинским центром. На нее же опирался и всесоюзный центр, проводя ставропигию Лавры.

Что касается ячеек мирян, то состав первой из них мне также неизвестен, однако, имея в виду особую близость к Кармазину и Делиеву Н. В. Волошина, Бусилова, Кривицкого, допускаю, что они состояли в ней.

Думаю, что и при Софии существовала ячейка мирян, в чем меня убеждают те же доводы, что и о духовенстве Софии. Туда входили Чернавский, Христов, Воловик, Неверович, Давыдова. Ориентация этой группы была такая же, как и духовенства Софии.

Из других лиц, игравших видную роль среди мирян Киева, знаю Петренко, Мельникова, но сказать что-либо положительное о них не могу. Если первые две ячейки духовенства и мирян могут быть названы центральными, общегородскими, то все последующие обладали признаком «приходскости», т. е. группировка членов, вербовка шла вокруг каждого прихода, выполняемая кем-либо из состоящих в старших ячейках членов.

Характер деятельности ячеек сводился, бесспорно, к трем основным моментам: 1) агитационной обработке масс; 2) созданию к[онтр]-революционных] кадров, т. е. той базы, на которую опирались верхушки организации, делая «большую политику» и 3) материальной поддержке организации.

В толщу этих ячеек проходил через всю иерархическую лестницу от центра тот литературный материал, который выпускался центрами и благодаря которому известным образом обрабатывались массы. Наконец, в случаях особой важности, как, например, в 1925 г., при появлении «прогрессивной группы» представители ячеек созывались на совещания центром, где должны были оказать необходимую поддержку и помощь центру от имени масс.

Помимо этой системы организации в Киеве при центре существовали еще в разное время разные доверенные лица, выполнявшие различные поручения, иногда игравшие роль курьеров. К числу таких я причисляю себя, Шуварскую А. В., Ржевскую Р. А., Бурую М. Н. Наконец, в распоряжении центра, а затем Киевской верхушки организации был специальный аппарат для сбора средств по оказанию помощи ссыльным. В общегородском масштабе это осуществляла Н. Е. Недзвя-довская, имевшая специальные письменные полномочия от Кармазина и Делиева и проводившая сборы во всех приходах, обращаясь, вероятно, по указанию центра к представителям ячеек организации там, где они были. Средствами этими, в смысле распределения, распоряжался центр. Кроме того, еще ряд лиц, также по уполномочию центра, производили такие же сборы, но уже для строго определенных лиц, а именно: Бурая — для Брянских, Шуварская — для Ермакова, Поддере-вянская — для Молчановского, Пудловская и Ильина — для Вербицкого, Кавказская — для Богдашевского, тогда, разумеется, когда они были в ссылке.

Таким образом, центр, обеспечивая материально сосланных киевских епископов, каждого особо, имел еще особый фонд для помощи тем, кто в ней нуждался. Из этого же фонда средства, вероятно, могли быть использованы и для других целей организации.

Насколько широк и глубок был охват по Киеву организацией масс духовенства и мирян, я не знаю, не знаю равно ничего о составе организации других городов, думаю, однако, что структура должна была быть аналогичной.

О других городах мне известно лишь следующее: в Москве существовал аналогичный Киевскому аппарат для сбора средств и оказания помощи сосланным и заключенным церковникам во всесоюзном масштабе. Связан он был со всесоюзным центром организации. Во главе его стояла В. Н. Невахович, из лиц, принимавших в нем участие, знаю А. С. Лепешкина и монахиню, кажется, Любовь Галицкую, точно не помню. Собирая средства по приходам Москвы, по заданию центра аппарат этот оказывал помощь не только москвичам, но всем вообще находившимся в московских тюрьмах церковникам, а также тем, кто был в Соловках и др. ссылках и не получал достаточной помощи. Сведения о таких лицах Не-вахович получала из разных мест Союза, ибо, очевидно, по линии организации существование этого аппарата в Москве было известно. Лично я по указанию Делиева в 1925 г. установил связь с Невахович, в бытность свою в Москве, и затем переписывался с ней, сообщал по указанию Делиева, Куминского и др[угих] о всех церковниках, которые направлялись с Украины в Московские тюрьмы и

нуждались в помощи. В 1926 году, когда в Бутырках сидел Куминский, я через названную выше монахиню, переводя ей деньги, обеспечивал его передачами. С 1927 г. связь с этой организацией я потерял.

В Харькове, насколько мне приходилось слышать, также существовал аналогичный аппарат при Дьякове как руководителе Харьковщины. В связи с ним слышал я о некоей Селивановой, но ничего более конкретного о ней не знаю.

Что касается сельской сети организации, то с ней впервые пришлось столкнуться в 1926—[19]27 гг. по Радомысльско-Чернобыльскому округу, главным образом. Однако знаю из разговоров с Кармазиным и Куминским кое-что и из периода 1923—[19]24 гг.

Сельская сеть, в каковую я включаю и местечки, и мелкие города, очевидно, не была связана непосредственно с центром, а связи шли по территориальному признаку округов к тем лицам, кои состояли в центре, так что каждый из них был связан с определенным районом. В таком порядке, например, в 1923 г., когда для усиления центра были поставлены тайные епископы Куминский, Линчевский и Молчановский для Киевщины, к каждому из них был прикреплен определенный округ. Молчановскому — Сквирский и Бердичевский, Куминскому — Ра-домысльский и Чернобыльский, Линчевскому — Черкасский и Чигиринский. Осуществляя свои функции тайных руководителей, они связывались не со всей массой духовенства и общин района, а лишь с ограниченным кругом доверенных лиц, каковым и открывалась их роль. Эти лица уже в свою очередь были связаны с массовыми организациями, т. е., очевидно, рядовыми ячейками. Таким образом, приходится думать, что и сельская сеть ячеек имела известную иерархическую подчиненность и связь. В своих тайных поездках по округам в 1923— [19]24 гг. Куминский и другие посещали также лишь этих посвященных лиц. В дальнейшем, когда Куминский, Молчановский и Линчевский жили уже в Киеве, сельская сеть их районов через них же связывалась с возглавлявшими центр Кармазиным и Делиевым. Персональный состав, деятельность и структура сельских ячеек того времени мне неизвестна. Однако на основании того, что я узнал в 1926—[19]27 гг., могу заключить, что в сельской сети главенствующую роль играло духовенство, ячейки вербовались приходскими священниками и группировались вокруг них и приходов. От Волкова в 1927 г. я узнал, что по заданию Куминского, т. е. из центра, духовенство именно подбирало нужные, т. е. надежные с точки зрения организации, кадры и затем проводило их в пятидесятки и исполнительные органы общин. В период 1926—[19]27 гг. по директиве центра почти во всех округах Украины созданы были еще местные низовые центры — комиссии. Они представляли из себя общерайонную ячейку, в которую входили члены организации из разных мест района. Эта ячейка, или комиссия, состоящая из духовенства, связана была выше с центром или руководителем округа, а ниже с рядовой сельской сетью. В таком порядке в Чернобыль-ско-Радомысльском округе создана была ячейка-комиссия в составе Волкова, Шмигельского, Загайкевича, Шпичака и Собкевича, живших в разных концах округа. С центром в Харькове она связывалась через меня, причем в видах большего удобства я, по предложению Волкова, поддерживал связь не только персонально с ним, как распорядился Куминский, а и со Шпичаком, жившим в дру-

гом конце округа. С своей стороны они и вся их «комиссия» имели уже связь с рядовой сетью. Деятельность и задача сети на селе были те же: 1) агитационная обработка масс; 2) создание к[онтр]-р[еволюционных] кадров; 3) материальная помощь организации. В порядке этом и протекали события в 1926—[19]27 гг. Для агитационной обработки я снабжал Волкова и Шпичака той литературой, которую присылал центр. Это была «Соловецкая декларация» и разные писания против легализации, бывшей тогда основной опасностью. Эту литературу «комиссия» от себя должна была, размножая, рассылать по ячейкам в массы. Для создания кадров должна была проходить перманентная вербовка членов, расширение сети организации. Наконец, в отношении материальной помощи «комиссия» по составленному Волковым и мною планом производили сборы по округу, каковые деньги Волков собирал у себя, переводил мне, я же расходовал на оказание помощи Куминскому и затем отчитывался перед Волковым. Кроме этих трех основных моментов деятельности, происходил постоянный обмен информацией между «комиссией» и центром через меня. Центр давал информации об общецерковной жизни, толкуя их соответственно своей политике, «комиссия» же давала сведения о событиях в округе, дабы центр, в случае нужды, мог дать своевременно необходимые директивы. И в ряде текущих дел церковной жизни округа организация осуществляла еще свое влияние на общее положение: ее «комиссией» выдвигались и проводились желательные в политическом смысле перемещения и назначения священников. В таком порядке, например, в

1927 году должен был быть переведен в Чернобыль Шпичак.

То же, что сказано мною о Чернобыльско-Радомысльском округе, относится и к Уманскому, с той лишь разницей, что в Уманском округе я знал одного Аве-рука, что там «комиссий», насколько я знаю, не было, и что вопросов денежного порядка я с Аверуком не обсуждал. Я лишь, переписываясь с ним, снабжал его литературой и информацией из центра и ставил центр в известность о событиях в Уманском округе на основании данных Аверука.

С Черкасским округом связь моя не состоялась, однако знаю, что через С. Волкова и Зимницкого производились в округе сборы на Линчевского и деньги отсылались ему.

В других местах Украины, как я писал выше, с конца 1926 г. также существовала система «комиссий», которые связывали с центром ячейки своих округов и районов. При этом Херсоно-Одесщина в этом смысле имела связь и руководилась Селецким, Подолия — Гулевичем, Полтавщина — Скрипкой, Черниговщина — Цуймановым и Сальковым, и Днепропетровщина — Пе-ревозниковым. Взаимных связей между ячейками сел и городов, насколько знаю, не было.

Таким образом, как видно, существовало определенное различие между сельской и городской сетью организации. В городской ячейке миряне обладали большей активностью и самостоятельностью, на селе доминирующую роль играла прослойка духовенства. Это объясняется, бесспорно, тем, что массы крестьянства, не способные на активность в условиях подпольной работы, могли быть лишь на поводу в организационном отношении у более политически определившегося духовенства.

IV. Связь к[онтр]-р[еволюционной] церковной организации

с заграницей

Связь организации с зарубежными к[онтр]-революционными] силами, несомненно, была налицо, во всяком случае с 1922 г. И связь эта поддерживалась, очевидно, с кругами республиканско-демократического объединения эмиграции, возглавляемого Милюковым, к которому принадлежал и Рождественский19 (м[итрополит] Евлогий). Эта связь подтверждает лишний раз, какова была политическая платформа организации, и рассматривать ее, соответственно, нельзя как что-то случайное, а как один из моментов деятельности организации.

Как я уже говорил, в 1922 г. выходящий за рубежом (в Париже) журнал «Новь», орган РДО и Киевского областного «Центра действий», помещал на своих страницах информации о церковной жизни в СССР, статьи против обновленчества и послания м[итрополита] Агафангела Ярославского, ходившие по рукам в СССР. Быстрота появления в «Нови» этих материалов, аналогичность точки зрения ее и верхов организации на вопросы церковной политики исключают предположение случайного проникновения за границу, в редакцию «Нови» этих материалов. Безусловно, здесь была налажена связь и контакт. Как осуществлялась эта связь, я не знал, быть может, через лидера Киевского «Центра действий» А. П. Вельмина, всегда сведущего в церковных делах и близко стоящего к церковным кругам и кругам организации в Киеве — через своего брата Вик[тора] П[етровича] Вельмина.

Во всяком случае наличие связи надо считать установленным еще в 1922 г.

Дальнейшим подтверждением этого служит факт издания в Праге в 1924 г. т[ак] наз[ываемой] «Черной книги», вышедшей из бело-эмигрантских кругов РДО. В этой книге были собраны материалы обо всех арестах и ссылках епископата, духовенства и вообще церковников по всему СССР. Там же были сведения о закрытых храмах и монастырях, материалы по делу патриарха и пр. Осведомленность автора книги не оставляет сомнений, что материалы он получил из СССР из кругов, стоявших близко ко всесоюзному церк[овному] центру, который только мог располагать этими сведениями. Как впоследствии в 1926—[19]27 г. я слышал от Шипулина в Харькове, материалы для «Черной книги» были собраны «тайным советом» при Патриархе, т. е. всесоюзным центром организации20. О путях передачи этих материалов, т. е. о технике связи я не знал.

Затем в 1926—[19]27 гг. непосредственно от Шипулина я знал о связи его с находящимся в эмиграции Грибановским (арх[иепископом] Кишиневским) и о переписке между ними. Техника связи мне также не была известна. В том же

1926—[19]27 гг. бело-эмигрантская пресса РДО систематически печатала документы о церк[овной] жизни в СССР, в частности переписку Страгородского с ВВЦС, с м[итрополитом] Агафангелом, послание м[итрополита] Петра от 1/ II-1926 г.21 и от начала 1927 г. из Перми22, «Соловецкую декларацию» и прочее. Документы эти появлялись в зарубежной прессе почти одновременно с появлением в СССР, что свидетельствует о налаженности связи между зарубежьем

и центром организации в СССР. К тому же и освещение событий давалось за границей как раз то же, что и организационным центром в СССР. Как о «Черной книге», так и о прессе до 1926— [19]27 гг. я знаю потому, что А. П. Вельмин присылал мне в 1928—[19]29 гг. вырезки из этих газет, где, между прочим, были и сведения о «Черной книге»23.

Затем мне представляется, что известный провокационный отъезд Николая Соловейчика за границу и последующее его выступление там в 1925 г.24 свидетельствует о наличии связи организации с заграницей. Это же подтверждается и тем, что в 1926 г. у Куминского я видел и читал заграничное послание Соловейчика25.

Все эти факты, устанавливающие наличие связей с заграницей, не дают, однако, указаний, как и через кого она осуществлялась, и лишь с начала 1927 г., когда звеном между зарубежным центром РДО и организацией стал я, мне открылись все детали как внешней политики центра организации, так и церковной политики, связанных с ней зарубежных кругов к[онтр]-р[еволюционной] эмиграции.

Как я уже показал выше, в начале марта 1927 г. на совещаниях всеукраинского центра в Харькове, на которых я участвовал, было вынесено постановление искать связей с заграницей для передачи туда сведений о происходящих арестах епископов в СССР, прося вмешательства Европы в защиту церкви. Это постановление возлагало обязанности на всех присутствующих искать такой связи, почему Ши-пулин и озаботился на всякий случай снабдить и меня списком ссыльных и арестованных епископов, имевшиеся в делах центра у его секретаря Панкеева. Это постановление косвенно указывает, что в тот момент Украинская организация не имела самостоятельных связей с заграницей, всесоюзный же центр, находившийся тогда в тюрьме, именно и располагал, очевидно, этими связями.

В апреле—мае 1927 г. мне удалось через Сагатовскую М. О. передать Киевскому польскому консулу Бабинскому врученный мне Шипулиным список епископов, фотографическую карточку группы ссыльных церковников на Соловках и письмо, содержащее ту директиву Харьковского центра, которая была выработана в марте на совещаниях. При этом фотокарточку соловчан я получил у Голубева, которому и сообщил о передаче мною за границу перечисленных материалов.

Этот момент не был еще установлением фактической связи, каковая была налажена лишь зимой 1928 г. Связь эта была установлена через того же Киевского польского консула Бабинского и польскую дипломатическую почту и шла в Киев ко мне как участнику Киевской группы РДО, а за рубежом шла в Варшаву к представителю РДО А. П. Вельмину, а затем непосредственно в центр РДО к Милюкову26 и м[итрополиту] Евлогию. Фактически линия связи эта принадлежала организации РДО зарубежной и Киевской. Церковная же к[онтр]-р[еволюционная] организация лишь пользовалась ею27.

В связь эту со стороны организации мною посвящен был Голубев, которого я знакомил с присылаемой из-за границы литературой и от которого получал директивы, указания, а иногда и материалы, которые, как я понимаю, исходили из центра организации в Москве.

С центром же этим, т. е. со Страгородским, Голубев был тесно и постоянно связан, бывая часто в Москве. В беседах с Голубевым в конце 1929 года я обсуждал вопрос и о непосредственном посвящении в связь Страгородского, что

Голубев обещал сделать «по возможности». В дальнейшем определенных данных о том, посвящен Голубевым Страгородский или нет, я не имел, однако думал, судя по характеру передаваемых мне для заграницы Голубевым материалов и указаний, что они исходят от Страгородского. Кроме того, кажется, в 1929 году в декабре, Голубев должен был дать мне письмо к архим[андриту] Серафиму в Даниловом монастыре, через которого я, отправившись в Москву, должен был непосредственно посвятить в связь Страгородского.

Зимой 1928 г., посвятивши Голубева в связь с заграницей, я тогда же по его совету и указаниям его и с его согласия и ведома передал следующие материалы А. П. Вельмину через консульство: 1) декларацию Ермакова с поправками ГПУ (Карина); 2) протоколы двух епископских съездов в Киеве, полученные мною у Линчевского раньше — осенью 1928 г.; 3) комментарий к ним, содержащий в себе разъяснение легализации, как тактики организации в СССР, с пожеланием дать соответствующее освещение этого вопроса в зарубежной прессе и тем реабилитировать Страгородского и всю организацию в глазах к[онтр]-р[еволюционных] сил Европы; 4) меморандум м[итрополиту] Дионисию польскому о вынужденности постановлений против польской автокефалии; 5) письмо Вельмину с директивой установить связь с м[итрополитом] Евлогием, через него с главами иностранных церквей, в частности с арх[иепископом] Кентерберийским, общественными организациями и правительствами Европейских держав, дабы осведомить их о положении церкви в СССР, просить их о вмешательстве во внутренние дела СССР в защиту церкви, ведя антисоветские церковные кампании, используя прессу. В этом же письме поручалось Вельмину поставить вопрос о сборе средств за границей для оказания помощи ссыльным церковникам в СССР, объяснить м[итрополиту] Евлогию вынужденность и неискренность обращений к нему Страгородского и то, что эти обращения по существу не должны ни к чему обязывать м[итрополита] Евлогия.

Тогда же из бесед с Голубевым я узнал, что организация ориентируется на круги РДО за рубежом, что основная ставка ее на вмешательство зарубежных сил и что она полагает необходимым усилить антисоветские кампании.

Таким образом, можно считать установленным следующие моменты внешней политики организации: контакт с РДО, ставка на зарубежные к[онтр]-р[еволюционные] силы, стремление реабилитировать свою тактику в СССР — тактику легализации с зарубежными к[онтр]-р[еволюционными] силами, установить с ними контакт и добиться активизации их антисоветских выступлений, втягивая в них и иностранные государства.

В конце 1929 — начале 1930 г. по получении мною ответа от Вельмина А. П. я сообщил его Голубеву. Ответ сводился к тому, что РДО с удовольствием вступило в связь с организацией, что оно выделило специальный комитет в Париже в составе м[итрополита] Евлогия, Бердяева, Булгакова, Карташева, Демидова, Зень-ковского для поддержания этой связи и контакта, что комитет вступил в связь от себя с рядом иностранных общественных и церковных организаций, католических и англиканских, с главами иностранных церквей, правительствами и прессой. Что он примет меры для оказания помощи ссыльным церковникам в СССР, будет регулировать церковную политику РДО, координируя ее с организацией в

СССР, используя широко прессу. Что он согласен с такой «легализацией» и будет поддерживать ее, что он будет снабжать от себя информациями организацию, прося ее со своей стороны о том же. В качестве доказательства деятельности комитета Вельмин прислал вырезки из ряда газет, содержавшие статьи Милюкова, Вельмина и членов комитета и обращение м[итрополита] Евлогия, целиком поддерживающие тактику легализации28.

Газетные вырезки я давал для ознакомления Голубеву. Таким образом, связь между организацией и зарубежьем приобрела вполне оформленный характер.

В течение 1929 г., поддерживая переписку с Вельминым, я сообщил Голубеву со слов Вельмина точку зрения РДО — о необходимости решительной борьбы организации с теми церковными группами, которые выступают против политики «легализации». Не знаю, сообщил это Голубев Страгородскому или нет, но последний начал, как известно, применять меры церковных репрессий в отношении выступающих против легализации.

Весной или летом 1929 г. Голубев по моему поручению привез из Москвы от Страгородского список епископата СССР, с пометками о ссыльных и арестованных, заверенной печатью Московской патриархии и подписью для передачи по линии связи за границу. Однако, по указанию Голубева я должен был лишь использовать этот список, возвратив подлинник Голубеву, дабы не скомпрометировать Страгородского.

Зимой 1929 г. по поручению Вельмина я спрашивал у Голубева указаний о процессе Чехуна для освещения его за границей и получил ответ, что Чехун еще до суда лишен сана и монашества, что судить его как монаха не могли, что процесс раздут и что свидетель иером[онах] Серафим, посланный Голубевым на суд заявить о лишении Чехуна сана, не был допущен.

В начале 1930 г. в связи с кампанией снятия колоколов в СССР, массовыми арестами сельского духовенства всесоюзный центр организации счел вновь своевременным поставить вопрос о вмешательстве Европы в дела СССР. Об этом писал мне из Бузулуна Куминский со слов Тройницына, вернувшегося из Москвы от Страгородского в Самару, об этом же говорил мне и Голубев. Кроме того, так как в это же время шла кампания крестового похода в Европе, центр считал своевременным сообщить за границу материалы о гонениях на церковь в СССР.

В итоге этого, после ряда бесед с Голубевым, из которых я выяснил настроения и директивы центра, мною с помощью Голубева были составлены и затем пересланы Вельмину след[ующие] материалы: 1) список ссыльных епископов, привезенный в 1929 г. Голубевым из Москвы; 2) моя статья «Обзор церковных событий в СССР», составленная на основании известных мне сведений сборника советского законодательства по церковному вопросу, данному мне Голубевым, оттеняющая политику ГПУ и Соввласти по церковной линии29; 3) сведения о положении Лавры, закрытии Дивеева и Саровского монастыря и ряда храмов; 4) обращение Страгородского к Смидовичу30, переданное мне Голубевым и привезенное от Страгородского Ткаченко в Киев, как раз в это время; 5) моя статья «Ответ православной русской церкви», содержащая в себе комментарий к данному Стра-городским интервью, освещая его, как акт вынужденный, тактический, будто бы спасший жизнь Кедрову А. и Матусевичу, коим угрожал расстрел. Эти сведения в

тот момент привезли из Москвы Лобов З. и Ткаченко, и они были сообщены мне Голубевым; 6) директивное письмо Вельмину о необходимости усилить антисоветскую кампанию, вызвать вмешательство держав Европы в защиту церкви.

Таким образом, в данном случае вновь вскрылись основные моменты политики центра организации: единый фронт с к[онтр]-р[еволюционными] силами зарубежья, ставка на их вмешательство.

В то же приблизительно время, т. е. в начале 1930 г., мною были получены от Вельмина и даны для ознакомления Голубеву заграничные газеты и журналы, в которых линия церковной политики РДО выяснялась как вполне идентичная таковой организации в Союзе.

На протяжении конца 1930 г. мое отсутствие из Киева прервало как мою связь с Голубевым и через него с организацией, так и связь с зарубежьем.

Из изложенных событий, сопутствующих делу связи организации с к[онтр]-р[еволюционными] силами зарубежья, выясняется прежде всего политическая ориентация организации, именно на РДО. Выясняется также органический характер связи ее с зарубежными к[онтр]-р[еволюционными] силами, что лишний раз подтверждает, что связь эта не могла не существовать и до 1928 г. Выясняется, наконец, что данная к[онтр]-р[еволюционная] организация была лишь одним из звеньев в общей цепи к[онтр]-р[еволюционных] сил против СССР и что деятельности ее зарубежные силы придавали большое значение.

Дабы связь организации с зарубежьем осветить всесторонне, я остановлюсь еще на той политической линии, которую Польша в лице своего киевского консула Бабинского и Янковского проводила в церковной жизни в СССР.

С Бабинским впервые по церковным вопросам я беседовал зимой 1928 года, когда передавал ему для Вельмина первую порцию материалов. Тогда он подробно расспрашивал меня о Страгородском и Ермакове, «легализации» и декларациях. Я рассказал ему обо всем, подчеркнув, что Страгородский и Ермаков лица безусловно надежные в к[онтр]-р[еволюционном] отношении, что их новую политику надо рассматривать, как политический маневр, как тактический прием, который оставляет в прежнем к[онтр]-р[еволюциоционном] виде подлинную, закулисную политику. Тогда беседа с Бабинским произвела на меня впечатление известного рода зондирования почвы с целью, с одной стороны, убедиться, насколько с точки зрения Польши Страгородский и Ермаков заслуживают доверия, с другой же стороны, с целью узнать, насколько они популярны, идут ли за ними массы, велико ли их влияние. Говоря со мной, изучая церковное положение в СССР, Бабинский как бы стремился определить, стоит ли иметь дело с возглавляемой Страгородским организацией, как в смысле ее к[онтр]-р[еволюционной] соответствующей Польше политики, так и в смысле ее силы и влиятельности. Тогда же он выражал свое неудовольствие постановлением Украинского епископского съезда о польской автокефалии и признавал за акт политической мудрости меморандум м[итрополиту] Дионисию, переданный мной, фактически аннулирующий это постановление.

В начале 1929 года, вновь беседуя со мной на те же темы о легализации и политике Страгородского, Бабинский как бы стремился проверить мои первые сведения и, лишь убедившись, что все сообщенное ему мной соответствует дейст-

вительности и что со мной как лицом, причастным к к[онтр]-р[еволюционной] церковной организации, можно говорить, стал касаться отдельных вопросов.

Первый вопрос, затронутый им, был о выступлениях против легализации. Интересуясь, многочисленны ли, авторитетны ли они и обещают ли развитие, и узнав от меня, что этого нет, он высказал свою мысль, в которой нельзя не усмотреть точку зрения Польши по этим вопросам. Он говорил, что, раз ставши на линию легализации как политическую, надо объединить вокруг организации всех, борясь со всеми инакомыслящими, только ослабляющими работу. Поэтому он настаивал на применении церковно-административных репрессий против «оппозиции». Второй вопрос, интересовавший его, и в связи с которым он также высказал свою, т. е. польскую установку, был вопрос о церковном положении на Украине. Это вообще интересовало его больше всего, об этом преимущественно он говорил, и здесь нельзя не видеть той особой заинтересованности Польши в Украине, которая в данном случае отражалась и в церковной сфере. Его интересовал вопрос, какая из церковных групп на Украине численнее и влиятельнее — Липковского или Ермакова и каковы их взаимоотношения. Узнав от меня, что отношения между ними враждебны, что группа Ермакова больше и сильнее, но что и Липковский имеет значительное количество сторонников, Бабинский высказал мысль, что Ермаков, и стало быть и вся организация, делают громадную политическую ошибку, не учитывая национального украинского момента в своей политике. Если бы здесь был взят правильный курс, можно было бы сказать, что за организацией на Украине шло бы подавляющее большинство масс. В этом нельзя не видеть указания, с одной стороны, на заинтересованность Польши в максимальном усилении и сплочении к[онтр]-р[еволюционных] церковных сил на Украине и, с другой, своего рода директиву организации от имени Польши в вопросе о политике на Украине.

Третий вопрос, поставленный Бабинским, это вопрос об украинской автокефалии. Спрашивая меня, каково отношение группы Ермакова к автокефалии, и узнавши от меня, что оно отрицательное, Бабинский спросил, как отнеслись бы к мысли автокефалии в условиях УНР31, пояснив, что в Польше есть правительство УНР, что рано или поздно это правительство на Украину вернется, что установлен будет строй демократической буржуазной республики, тесно связанный с Польшей. Что Польша и польская церковь хотела бы иметь братскую связь с церковью украинской, но что связанная с правительством УНР церковь Лип-ковского не удовлетворяет поляков как канонически незаконная, вследствие чего поляки хотели бы в этом смысле договориться с группой Ермакова в том отношении, чтобы группа эта приняла автокефалию, взамен чего ей будет гарантировано господствующее положение на Украине со всем отсюда вытекающим.

Из этого следует, что поляки устами Бабинского стремились вовлечь организацию на Украине в круг своей агрессивной политики.

Весной 1929 г., вновь беседуя с Бабинским по церковным вопросам, я услышал от него новые указания о том, что ждут поляки от организации и в чем хотели бы они установить контакт с ней. Ссылаясь на пример польского восстания 1863 года и роли католического духовенства в нем, Бабинский прямо указывал, что духовенство на Украине должно взять на себя руководство в борьбе народа с большевиками в подготовке восстаний, помня, что борьба с Соввластью есть

борьба за право на жизнь церкви и духовенства. А духовенство своим авторитетом, влиянием, особенно на селе, может сгруппировать вокруг церковных общин надежные кадры, воспитать их, приготовить к борьбе.

В связи с этим, говоря о количественном и качественном составе общин в городах и селах, Бабинский развивал мысль, что надо употреблять все усилия, пустить в ход все меры, чтобы эти общины укрепить, увеличить, оживить и, главное, втянуть в них народ активный, дееспособный: молодежь, мужчин, для чего мало одних проповедей казенного образца и богослужений, а нужны еще лекции, кружки общественного характера, способные заинтересовать и привлечь народ.

В апреле 1930 г. во время моего последнего свидания с Бабинским он, говоря мне о возможности интервенции, указывал на ту роль, которую церковная организация должна сыграть в ней. Ссылаясь на опыт 1920 года, он говорил, что надо подготовить народ к дружбе с католиками и, след[овательно], поляками, уничтожить созданную царизмом рознь и вражду между православными и католиками и распространять мысль об их братстве, о полной свободе православия в Польше. Это облегчит дело интервенции и положение польских войск на Украине.

Эту же мысль в беседах со мной в мае-июне 1930 года развивал и Янковский, еще более настойчиво. Он, как и Бабинский, настаивал упорно на том, чтобы я связал их с руководящими епископами на Украине, ожидая для этого возвращения из ссылок Кармазина и Куминского. Наконец, Янковский прямо обещал мне, что консульство будет оказывать денежную помощь церковной организации для ссыльных, если организация пойдет навстречу польским интересам.

Таким образом, как видно, поляки не только искали контакта с церковной организацией, но и давали определенные конкретные директивы и обещали денежную помощь.

V. Связь к[онтр]-р[еволюционной] церковной организации с другими к[онтр]-р[еволюционными] организациями

Связи к[онтр]-р[еволюционной] организации церк[ви] с другими к[онтр]-р[еволюционными] группировками в СССР сводились к попытке контакта с радой Липковского — Чеховского, т. е., как показал процесс СВУ32, с самим СВУ, к стыку с Киевской группой РДО и к точкам соприкосновения с другой к[онтр]-революционной] церковной организацией, существовавшей в среде так наз[ываемой] «оппозиции» м[итрополиту] Сергию. Попытка контакта с радой Липковского — Чеховского, т. е. СВУ, имела место весной 1927 г., когда Г. Д. Неверович, член организации из ячейки Софиевского собора, обратился ко мне от имени члена рады Левицкого с предложением взять на себя посредничество и выяснить точку зрения центра организации на Украине по вопросу о контакте на условиях отказа от выступлений друг против друга и ряда уступок со стороны рады в смысле возврата некоторых занятых ею церквей. В случае согласия по этим основным пунктам предлагалось устроить формальные переговоры, уполномочив на то специальных лиц. Я сообщил об этом письмом Шипулину и говорил с Богдашевским, но, так как от обоих получил отрицательный ответ, то на этом, насколько я знаю, дело и кончилось. Однако, поскольку сам Неверович

был в составе организации, быть может, им уже вне моего поля зрения и велись какие-либо дальнейшие переговоры.

Связь с Киевской группой РДО имела место в моем лице. Я осуществлял связь этой группы с заграничным центром РДО — обслуживал одновременно и организацию церковную, в смысле связи с заграницей. Кроме того, я же по поручению членов Киевской группы Н. М. Воскресенского и Б. И. Толпыго взял на себя, так сказать, церковную линию в деятельности группы и, имея связь с Голубевым, способствовал, таким образом, контакту между РДО и церковной организацией. Этот контакт сказался в той политике, которую взял зарубежный центр РДО — на основании мною представляемых материалов в церковном вопросе, в том, что этот курс совпал с тактикой церковной организации, в том, наконец, что я использовал в интересах к[онтр]-р[еволюционной] деятельности РДО и для нее материалы, исходящие из церковной организации.

Связь с к[онтр]-р[еволюционной] организацией «оппозиции», насколько знаю, имела место в лице Голубева. Он еще в 1927—[19]28 гг. поддерживал контакт с находившимся в Ленинграде центром этой организации в лице Андреева, Андриевского, Новоселова, был тем фокусом, в котором перекрещивались ориентации и политические линии обеих организаций. Это подтверждается еще и тем, что бывший в 1928 г. в Киеве Андриевский имел свидание с Голубевым.

Конкретные формы этой связи мне неизвестны.

Показал Г. Косткевич Допросил Уполномоченный СПО КОС ГПУ В.Черноморец

ЦГАООУ. Ф. 263. Оп. 1. Д. 66923. Т. 3. Л. 62—108. Рукопись. Подлинник. В конце текста стоит подпись Г. А. Косткевича. Его же подпись стоит на некоторых листах протокола, которые добавлялись позже.

Примечания

1 Журнал «Новь» представлял собой широкоформатное издание. Выходил в Париже в 1922—1923 гг. Вышло всего четыре номера. Первый номер «Нови» был составлен в Киеве во время посещения его эмигрантским политическим деятелем Н. П. Вакаром. Там были составлены редакционная платформа и редакционные заявления к читателям. Н. П. Вакар был выбран заграничным редактором «Нови», а внутрироссийская редакция журнала была поручена К. П. Василенко. Имена русских корреспондентов скрывались по соображениям конспирации. В одном из следственных дел упоминаются имена тех, кто участвовал в создании журнала: Борис Николаевич Толпыго, Анатолий Петрович Вельмин и др. В газете, кроме российских корреспондентов, участвовали зарубежные члены «Центра действия»: П. Н. Милюков, М. В. Брайкевич, П. П. Гронский, Е. Д. Кускова и др. За освещение церковной жизни отвечал А. В. Карташев. Со второго номера печатались письма из разных мест России. Тираж журнала был 1000 экземпляров, через польско-советскую границу он переправлялся в Россию.

2 «Киевский центр действий» (или «Киевский областной центр действий») — созданная в Киеве в 1922 г. представителями Парижского «Центра действия» организация, ставящая цель при помощи литературно-пропагандистской деятельности (посылка материалов для журнала «Новь») и организационной работы (создание ячеек) подготовиться к захвату власти в России. В 1923 г. начались аресты членов организации, в марте 1924 г. процесс «Центра действия» был назначен к слушанию. Были вынесены смертные приговоры, однако в результате

выступлений ряда глав правительств и известных политических деятелей европейских стран приговоры были смягчены.

3 Послание Заместителя Патриарха митрополита Агафангела от 18 июня 1922 г. объявляло деятельность организаторов обновленческого раскола «незакономерной», православные архиереи призывались управлять своими епархиями самостоятельно (см.: Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917—1943 / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 219—221). Послание митрополита Агафангела, распечатанное в типографии и размноженное машинописным образом, сыграло большую роль в борьбе с обновленчеством. Распространявшие его подвергались репрессиям со стороны власти. Сам митрополит Агафангел через десять дней после его выпуска был арестован и затем сослан в Нарымский край.

4 При Патриархе Тихоне с августа 1923 г. открыто действовал Священный Синод из нескольких архиереев. При необходимости Патриарх советовался и с другими иерархами (в том числе из проживавших в московском Даниловом монастыре). «Тайного совета» при Патриархе не было.

5 В 1924 г. Патриарх Тихон подписал указ о даровании Лавре ставропигии с теми привилегиями, которые были у Лавры в древности, главной из которых было право братии самим избирать себе настоятеля. При этом Патриарх настоятелем Лавры не считался, а только утверждал выбранного монахами настоятеля. Киевскому митрополиту Лавра более не подчинялась. С учетом того, что Киевским митрополитом формально оставался находившийся в эмиграции Антоний (Храповицкий), фактически Лавра не подчинялась ему и до того. В 1924 г. настоятелем Лавры был избран, а затем утвержден Патриархом Тихоном архимандрит Климент (Же-ретиенко).

6 «Собор епископов всея Украины» (съезд) состоялся 4—5 июня 1925 г. в г. Лубны Полтавской епархии. В нем приняли участие запрещенные в священнослужении епископ Феофил (Булдовский) и архиепископ Иоанникий (Соколовский), обновленческий «епископ» Павел (Погорилко) и еще двое. Никто из канонических украинских епископов в нем не участвовал. На съезде присутствовало также около 200 представителей духовенства и мирян. Участники съезда провозгласили «автокефалию» Украинской Церкви, дав тем самым начало еще одному церковному расколу («лубенскому»), охватившему преимущественно приходы Полтавской епархии. В декабре 1925 г. решением суда православных епископов Украины организаторы «лубенского» раскола были лишены сана. Впоследствии раскольники-«лубенцы» вошли в общение с российскими раскольниками-григорианами.

7 22 декабря 1925 г. в Москве побуждаемой ОГПУ группой из десяти епископов был организован так называемый «Временный Высший Церковный Совет» (ВВЦС) под председательством архиепископа Екатеринбургского Григория (Яцковского). 2 января 1926 г. ВВЦС получил справку НКВД о временной регистрации. 14 января 1926 г. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) вступил в письменную полемику с деятелями ВВЦС, а 29 января наложил на них запрещение в священнослужении. В ходе развернувшегося спора о высшей церковной власти большинство православных епископов, в том числе украинских, поддержало митрополита Сергия.

8 В оригинале указана неверная дата, правильно — 1926 г.

9 18 апреля 1926 г. возвращавшийся из ссылки митрополит Агафангел после переговоров с Е. А. Тучковым выпустил послание, в котором на основании определения Собора 1917 г. и завещательных актов Патриарха Тихона объявил себя Местоблюстителем Патриаршего Престола, игнорируя тем самым Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра и его заместителя митрополита Сергия. Митрополит Сергий, поддерживаемый епископатом, вступил в полемику с митрополитом Агафангелом, в результате которой тот в июне 1926 г. отказался от претензий на местоблюстительство.

10 Г. А. Косткевич ошибся с датой. Определение 13 украинских православных епископов о «главарях лубенского раскола» было составлено не в 1926 г., а в декабре 1925 г. и утверждено Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) 5 января 1926 г. (см.: Распоряжение Патриарха Московского и всея Руси об именующем

себя «митрополитом» Феофиле Булдовском // Журнал Московской Патриархии. 1943. № 4. С. 9).

11 1 июня 1926 г. митрополит Сергий обратился в НКВД с ходатайством о регистрации его самого, его канцелярии и всей «староцерковнической» иерархии (см.: Акты... С. 470—471). К ходатайству был приложен проект обращения митрополита Сергия к православным архипастырям, пастырям и пасомым Московского Патриархата по вопросам взаимоотношений Церкви и советской власти. В проекте этой декларации митрополит Сергий, с одной стороны, обещал «полную лояльность, обязательную для всех граждан Союза», с другой — заявлял, что не может «замалчивать того противоречия, какое существует между нами, православными, и коммунистами-большевиками, управляющими Союзом» (см.: Там же. С. 473—475). В ряду церковных документов 1920-х гг., посвященных проблеме церковно-государственных отношений, проект декларации 1926 г. выглядит одним из наиболее достойных.

12 В случае кончины митрополита Петра, согласно его завещательному распоряжению от

5 декабря 1925 г., полномочия Патриаршего Местоблюстителя в порядке очередности должен был воспринять один из митрополитов: либо Кирилл (Смирнов), либо Агафангел (Преображенский), либо Арсений (Стадницкий), либо Сергий (Страгородский) (см.: Акты. С. 421— 422). Поскольку митрополит Кирилл летом-осенью 1926 г. оставался в ссылке, наибольшие основания претендовать на местоблюстительство получал митрополит Агафангел, но его авторитет в церковных кругах упал после неудачного выступления весной 1926 г.

13 Обращение православных епископов из Соловецких островов к правительству СССР — документ, составленный весной-летом 1926 г., в обсуждении которого приняли участие около

20 заключенных епископов. Особую роль в написании послания сыграл профессор И. В. Попов. По своему содержанию «Соловецкое послание» близко к проекту декларации митрополита Сергия 1926 г., но отличается большей развернутостью и глубиной. Впервые было опубликовано в Париже в «Вестнике РСХД» (см.: К правительству СССР (Обращение православных епископов из Соловецких островов) // Вестник РСХД. 1927. № 7. С. 19—26).

14 Смела — город в Черкасской области.

15 Послание Заместителя Патриаршего Местоблюстителя архиепископа Серафима (Са-мойловича) от 29 декабря 1926 г. (см.: Акты. С. 490—492).

16 Связь с заграничными деятелями была установлена Г. А. Косткевичем через А. П. Вель-мина, которому в письме от 30 апреля 1927 г. были перечислены вышеуказанные вопросы (см.: Косик О. В. Голос из России: путь церковного документа в русское зарубежье // Вестник ПСТГУ: История. История Русской Православной Церкви. Вып. 2. М., 2007. С. 68—96).

1714 июля 1927 г. указом на имя митрополита Евлогия митрополит Сергий предложил «всем заграничным русским Архипастырям и прочим священнослужителям дать подписку о лояльности советскому правительству» (Церковный вестник Западно-Европейской епархии. 1927. № 3. С. 4). Митрополит Евлогий согласился, оговорив объем понятия «лояльность», которое должно было, по его мнению, означать лишь аполитичность, а отнюдь не подчиненность советской власти, уверяя, что не допустит превращения церковного амвона в политическую трибуну. На какое-то время ответ митрополита Евлогия удовлетворил Заместителя, хотя часть западноевропейской паствы осталась недовольной позицией своего митрополита. Переписка продолжалась еще несколько лет, причем требования со стороны Московской Патриархии к зарубежному духовенству все ужесточались, пока в 1931 г. не последовало запрещение митрополита Евлогия в священнослужении и переход последнего в Константинопольский Патриархат.

18 Так называемое «интервью» митрополита Сергия, в котором заявлялось, что «гонения на религию в СССР никогда не было и нет» (см.: Известия ЦИК. 1930. 16 февр.), в действительности, по заданию Политбюро ЦК ВКП(б), было составлено И. В. Сталиным, В. М. Молотовым и Е. М. Ярославским (см.: Косик О. В. Интервью митрополита Сергия (Страгородско-го) 15 февраля 1930 г. в восприятии современников // Ежегодная богословская конференция ПСТБИ: Материалы 2003 г. М., 2003. С. 266—277; Курляндский И. А. Сталин и «интервью» митрополита Сергия советским корреспондентам в 1930 г. // Российская история. 2010. № 2. С. 157—169).

19 Ошибка. Правильно: Георгиевский.

20 По-видимому, это сообщение не соответствует действительности. Составитель «Черной книги» А. А. Валентинов-Ланге не имел контактов с Патриархом и его окружением.

21 Условная резолюция митрополита Петра на докладе ему членов ВВЦС, согласно которой исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя временно поручалось коллегии из трех архиепископов: Николая (Добронравова), Димитрия (Беликова) и Григория (Яц-ковского) (см.: Акты. С. 436—437). Митрополит Сергий отказался исполнять эту резолюцию, как наложенную митрополитом Петром без должного осведомления о положении церковных дел. Впоследствии резолюция от 1 февраля 1926 г. была аннулирована самим митрополитом Петром.

22 Послание митрополита Петра от 1 января 1927 г. было выпущено им из пермской тюрьмы во время пути в ссылку (см.: Акты. С. 492—493). В послании Патриарший Местоблюститель разъяснял смысл своих действий в период борьбы митрополита Сергия с ВВЦС и митрополитом Агафангелом.

23 А. П. Вельмин в письме Б. А. Евреинову сообщал о Г. А. Косткевиче: «Мой адресат, от которого я не имел никаких известий после моего отъезда из России, нашел способ сноситься со мной не по почте совершенно верным путем и просил меня принять меры к тому, чтобы получить такую же возможность для ответов ему. Благодаря совершенно случайным и совершенно личным знакомствам я тотчас же получил такую возможность (и сохраняю ее и до сих пор) и сейчас же отправил ему таким же путем большой ответ на его письмо и ряд книг (в том числе и просимую им «Черную книгу»); так как мой адресат интересовался специально только положением церкви, то и посланная мною литература главным образом касалась только этого вопроса (послал я при этом и ряд №№ «Свободной России») (ГА РФ. Ф. 6366. Оп.1. Д. 39. Л. 11. Письмо от 10 июня 1928 г.).

24 «Архиепископ Сан-Францисканский» Николай Соловейчик (Соловей) в мае 1924 г. был командирован обновленческим «Священным Синодом» в Америку, но вскоре после выезда из СССР, находясь в Латвии, выступил с рядом антисоветских и антиобновленческих заявлений (см.: Восстали против обновленческого синода // Сегодня. 1924. 31 мая). Безуспешно пытался войти в общение с русскими зарубежными иерархами. В октябре 1925 г. на обновленческом «Соборе» «митрополит» Александр Введенский огласил письмо, якобы написанное Николаем Соловейчиком, в котором тот «раскаивался» перед обновленцами и указывал на «факты» связи «верхушки тихоновщины» (Патриарха Тихона и митрополита Петра) с «зарубежной контрреволюцией» (см.: Вестник Священного Синода Православной Российской Церкви. 1926. № 6 (2). С. 10).

25 См.: Сотрудничество обновленческого Синода с ГПУ. Послание архиепископа Николая // Сегодня. 1924. 1 июня.

26 Материалы сначала переправлялись в Прагу члену РДО Б. А. Евреинову, а тот пересылал их в Париж П. Н. Милюкову.

27 О том, что в целом переписка велась в русле политической, а не церковной деятельности, Г. А. Косткевич говорил и на других допросах. Так, 5 июня 1931 г. он показывал: «.цель взаимных информаций была в желании найти какую-то определенную политическую программу, ввиду того, что все ранее существовавшие политические] программы разных партий, по всеобщему мнению, годились с их лозунгами к сдаче в архив. И в этом смысле зарубежное РДО и Вельмин искали в информациях из СССР оснований для правильного, т. е. соответствующего положению в СССР. направления своей политики и отыскания заслуживающего сочувствия большинства народа в СССР решения основных политических] проблем» (ЦГА-ООУ. Д. 64454. Т. 2. Л. 230).

28 Размах деятельности зарубежных организаций в поддержку Русской Церкви сильно преувеличен Г. А. Косткевичем.

29 Статья «Обзор главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 г. до наших дней» представляла собой обширный, информативный и вместе с тем небеспристрастный анализ событий церковной жизни после смерти Патриарха Тихона, отражающий мнение наиболее непримиримых противников митрополита Сергия (опубл.: Послед-

ние новости. 1930. 28 июня, 4 июля.). В 1931 г. «Обзор» в несколько измененном виде был опубликован в журнале русских католиков «Благовест» за подписью русского католического священника А. Дейбнера (см.: Благовест. 1931. № 4. С. 26—34; [Косткевич Г. А.] Обзор главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 г. до наших дней / Публ. и примеч. О. В. Косик // Вестник ПСТГУ: II. История. История Русской Православной Церкви. 2007. № 2 (23). С. 104-130).

30 «Памятная записка о нуждах Православной Патриаршей Церкви в СССР» от 19 февраля 1930 г. была подана митрополитом Сергием на имя председателя Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК П. Г. Смидовича. Текст «Памятной записки» см.: Акты. С. 689-691.

31 УНР - Украинская народная республика.

32 9 марта 1930 г. в Харьковском оперном театре начался судебный процесс «Спілки визволення України (СВУ)». 19 апреля 1930 г. Верховный суд УССР за «контрреволюционную деятельность» и участие в СВУ осудил к разным срокам наказания 45 человек.

Краткие биографические сведения о лицах, упомянутых в публикации

Аверкий (Кедров Поликарп Петрович; 1879-1937), архиепископ. Брат архиепископа Пахомия (Кедрова). В 1915 г. хиротонисан во епископа. 1922 г. архиепископ Волынский и Житомирский. В том же году арестован и выслан в Москву. В 1930 г. сослан в Северный край. Расстрелян.

Агафангел (Преображенский Александр Лаврентьевич; 1854-1928), священноиспо-ведник, митрополит. В 1889 г. хиротонисан во епископа. С 1917 г. митрополит. В 1922-1926 гг. в ссылке. По завещательному распоряжению св. Патриарха Тихона второй кандидат на должность Местоблюстителя Патриаршего Престола. 18.04.1926 выпустил послание о вступлении в права и обязанности Патриаршего Местоблюстителя, затем отказался от прав на местоблюстительство.

Александр (Трапицын Александр Иванович; 1862-1938), священномученик, архиепископ. В 1904 г. хиротонисан во епископа. В 1928-1933 гг. архиепископ Самарский. В 1933-1936 гг. в ссылке. Расстрелян.

Амвросий (Полянский Александр Алексеевич; 1878-1934), священномученик, епископ. В 1918 г. хиротонисан во епископа. В 1923 г. арестован и выслан в Харьков. В 1924 г. выслан в ссылку в Москву. С конца 1925 г. в заключении и ссылке. Анастасий (Грибановский Александр Алексеевич; 1873-1965), митрополит. В 1906 г. хиротонисан во епископа. С 1916 г. архиепископ Кишиневский и Хотинский. В 1919 г. смещен с Кишиневской кафедры правительством Румынии, эмигрировал в Константинополь. В 1936-1964 гг. глава Русской Православной Церкви заграницей (РПЦЗ).

Антоний (Панкеев Василий Александрович; 1892-1938), священномученик, епископ. В 1923 г. рукоположен в обновленческого «епископа». В 1924 г. по покаянии был принят в лоно Русской Православной Церкви. В 1924 г. рукоположен во епископа Мариупольского, викария Екатеринославской епархии. В том же году арестован, выслан в Херсон. В 1926 г. арестован, перевезен в Москву. В 1926-1929 гг. в Соловецком лагере. В 1929 г. сослан в Енисейск. С 1933 г. епископ Белгородский. В 1935 г. арестован. Отправлен в Дальлаг НКВД. Расстрелян.

Антоний (Храповицкий Алексей Павлович; 1863-1936), митрополит. В мае 1918 г. на Всеукраинском Церковном Соборе избран митрополитом Киевским и Галицким. В ноябре 1920 г. с остатками армии Врангеля покинул Россию и затем возглавил заграничное Высшее церковное управление, Первоиерарх РПЦЗ.

Аркадий (Остальский Аркадий Иосифович; 1888—1937), священномученик, епископ. В сентябре 1926 г. хиротонисан во епископа Лубенского, викария Полтавской епархии. В октябре 1926 г. сослан в Харьков, а в 1927 г. на Кавказ. В 1928—1937 гг. в Соловецком лагере. Расстрелян.

Афанасий (Молчановский Яков Афанасьевич; 1887—1938), епископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Сквирского и Бердичевского, викария Киевской епархии. В 1926 г. арестован. Выслан в Курск, затем в Москву. Сослан в Омск. В 1929—1930, 1933—1934 гг. в Соловецком лагере. Расстрелян.

Борис (Рукин Борис Андреевич; 1879—1931), епископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Можайского, викария Московской епархии. С декабря 1925 г. в «григорианском» расколе. Скончался в тюрьме.

Борис (Шипулин Владимир Павлович; 1874—1931), архиепископ. В 1912 г. хиротонисан во епископа. С 1921 г. епископ Уфимский. В 1927—1934 гг. в заключении в лагере и в ссылке. С 1936 г. архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский. Расстрелян.

Бурая Марианна Никитична — помощница церковных деятелей Украины в 1920— 1930-е гг.

Варлаам (Козуля Петр Карпович; 1871—1937), епископ. В 1926 г. рукоположен во епископа Бершадского, викария Подольской епархии. В 1927 г. выслан в Харьков. С 1928 г. в. у. Винницкой епархией. С 1931 г. в ссылке. Расстрелян.

Варлаам (Лазаренко Григорий Яковлевич; 1879—1930), епископ. В 1919 г. хиротонисан во епископа. В 1920 г. епископ Хорольский, викарий Полтавской епархии, затем епископ Богучарский, викарий Воронежской епархии. В 1925—1926 гг. в заключении. В 1929 г. арестован. Расстрелян.

Василий (Богдашевский Дмитрий Иванович; 1861—1933), архиепископ, доктор богословия, профессор. В 1914—1920 гг. ректор Киевской духовной академии. В 1914 г. хиротонисан во епископа Каневского, викария Киевской епархии. В 1923—1924 гг. в заключении и ссылке. С 1925 г. архиепископ.

Василий (Зеленцов Василий Иванович; 1870—1930), священномученик, епископ. В 1925 г. хиротонисан во епископа Прилукского, викария Полтавской епархии. В 1926 г. арестован и отправлен на Соловки. Автор ряда полемических произведений, направленных против церковной политики митрополита Сергия (Стра-городского). В 1928 г. отправлен в ссылку в Иркутскую обл. В 1929 г. переведен в Москву в Бутырскую тюрьму. Расстрелян.

Вельмин Анатолий Петрович (1883-1958), сын настоятеля киевской Десятинной Церкви протоиерея П. Д. Вельмина. Участник Первой мировой войны. Служил нотариусом в Киевском окружном суде. В начале 1920-х гг. входил в антибольшевистские организации. В 1925 г. бежал из России. С 1929 по 1949 г. представитель Русского заграничного архива в Праге, сотрудник газеты «Последние новости». С 1953 г. представитель в Париже Бахметьевского Русского архива в Колумбийском университете (Нью-Йорк).

Вельмин Виктор Петрович, протоиерей (^1937). Настоятель Владимирского кафедрального собора в Киеве. В 1937 г. арестован и расстрелян.

Георгий (Делиев Спиридон Георгиевич; 1878—1937), архиепископ. В 1921 г. хиротонисан во епископа Богуславского, викария Киевской епархии. В 1925—1928 гг. временно управлял Киевской епархией. С 1926 г. епископ Таращанский, викарий Киевской епархии. С 1928 г. епископ Днепропетровский. С 1930 г. архиепископ. В 1936 г. арестован. Расстрелян.

Григорий (Козлов Владимир Сергеевич; 1883—1937), архиепископ. В 1922 г. хиротонисан во епископа Ветлужского, викария Костромской епархии. С конца 1926 г. в заключении. В 1929—1935 гг. в ссылке. С 1937 г. архиепископ. Расстрелян.

Григорий (Лисовский Григорий Яковлевич; 1845—1927), архиепископ. В 1921 г. хиротонисан во епископа Лубенского, викария Полтавской епархии. После смерти архиепископа Парфения (Левицкого) в январе 1922 г. исполнял обязанности правящего архиерея. С 1922 г. архиепископ Полтавский.

Гурий (Степанов Алексей Иванович; 1880—1938?), архиепископ. Профессор КазДА. В 1920 г. хиротонисан во епископа. В 1923 г. временно управляющий Петроградской епархией. С 1924 г. архиепископ Иркутский. Проживал без права выезда в Москве. С 1925 г. в заключении и ссылке. С 1931 г. в заключении. Расстрелян.

Дамаскин (Цедрик Дмитрий Дмитриевич; 1877—1937), священномученик, епископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Глуховского, викария Черниговской епархии. В июле 1925 г. арестован и выслан в Москву. В ноябре 1925 г. арестован и сослан. Освобожден в конце 1928 г. Проживал в г. Стародуб Черниговской губернии. В 1929—1933 гг. в Соловецком лагере. С 1934 г. в ссылке в Архангельске. С 1936 г. в Карагандинском лагере. Расстрелян.

Димитрий (Вербицкий Максим Андреевич; 1869—1932), архиепископ. В 1910 г. хиротонисан во епископа Уманского, викария Киевской епархии. С 1921 г. епископ Бело-церковский, викарий Киевской епархии. С 1923 г. в заключении и ссылке. С 1924 г. епископ Уманский. С 1925 г. архиепископ. С апреля 1930 г. архиепископ Киевский.

Дионисий (Валединский Константин Николаевич; 1879—1960), митрополит. В 1913 г. хиротонисан во епископа Кременецкого, викария Волынской епархии. С 1922 г. архиепископ Волынский. С 1923 г. митрополит Варшавский, первоиерарх Польской Православной Церкви.

Евлогий (Георгиевский Василий Семенович; 1868—1946), митрополит. В 1903 г. хиротонисан во епископа. С 1914 г. архиепископ Волынский и Житомирский. В 1920 г. эмигрировал. С 1921 г. управляющий русскими приходами в Западной Европе. С 1922 г. митрополит. В 1930 г. уволен от управления западноевропейскими приходами митрополитом Сергием (Страгородским). В 1931 г. перешел в юрисдикцию Константинопольской Патриархии, назначен Экзархом Западной Европы. В 1945 г. воссоединился с Московским Патриархом, оставлен Экзархом Западной Европы.

Евреинов Борис Александрович (1888—1933), историк, писатель, поэт. С июня 1918 по февраль 1919 г. работал в министерстве исповеданий в Киеве. Воевал в Добровольческой армии. После ранения эвакуирован в Грецию, оттуда перебрался в Югославию, а затем в Польшу, где прожил несколько лет, активно занимаясь общественной деятельностью. Из Польши переехал в Прагу, получил звание приват-доцента российских университетов по кафедре русской истории. Сотрудник газеты «Последние новости».

Ермоген (Голубев Алексей Степанович; 1896—1978), архиепископ. С 1920 г. насельник Киево-Печерской Лавры. С 1922 г. архимандрит. В 1923—1924 гг. в ссылке. С 1926 г. настоятель Лавры. С 1931 г. в заключении и ссылке. В 1939 г. освобожден. В 1953 г. хиротонисан во епископа Ташкентского и Среднеазиатского. С 1958 г. архиепископ. В 1960 г. за активное сопротивление начавшимся гонениям на Церковь по требованию властей отстранен от управления епархией. С 1962 г. архиепископ Омский, с 1963 г. архиепископ Калужский. В 1965 г. за активное отстаивание интересов Церкви насильно отправлен «на покой» в Жировицкий монастырь.

Жураковский Анатолий Евгеньевич (1897—1937), священник, участник киевского религиозно-философского общества, поэт, богослов, духовный писатель. В 1920 г. рукоположен во иерея. В 1923—1924 гг. в ссылке. После освобождения служил в Киеве в храме свт. Николы Доброго на Подоле, а с 1928 г. в церкви Преображения на Павловской ул. Активный участник «иосифлянского» движения. В 1930 г. арестован, приговорен к расстрелу с последующей заменой на 10 лет ИТЛ. В 1937 г. приговорен к новому сроку, расстрелян.

Захария (Лобов Захар Петрович; 1864—1937), священномученик, архиепископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Нижне-Чирского, викария Донской епархии. В 1923—1926 гг. в Соловецком лагере. С 1927 г. на поселении. С 1929 г. архиепископ. С 1929 г. архиепископ Воронежский. В 1935 г. арестован и направлен в Соловецкий лагерь, вскоре был переведен в Казахстан. Расстрелян.

Иадор (Ткаченко Иларион Афанасиевич; 1865 — после 1938 г.), архимандрит. С 1889 г. на клиросном послушании в Киево-Печерской Лавре. В 1897 г. принял монашеский постриг. С 1900 г. иеродиакон. С 1902 г. иеромонах. С 1921 г. игумен. С 1922 г. архимандрит. В 1922—1930-е гг. член Духовного Собора КПЛ. В 1924—1925 гг. в заключении. В 1938 г. арестован и приговорен к 5 годам ссылки в Казахстан. Дальнейшая судьба неизвестна.

Иоасаф (Жевахов Владимир Давидович; 1874—1937), священномученик, епископ. В 1926 г. хиротонисан во епископа Дмитриевского, викария Курской епархии. С 1926 г. в Соловецком лагере. С 1929 г. в ссылке. С 1936 г. епископ Минский. В том же году арестован. Расстрелян.

Карин (Даниленко) Сергей Тарасович (1898—1985) — сотрудник ГПУ УССР. В 1918 г. добровольцем вступил в Красную армию. Будучи привлечен к работе ЧК, принял конспиративную фамилию Карин. Внедрен в штаб атамана Тютюнника, благодаря чему была раскрыта антибольшевистская военная организация. Вел церковные дела в ГПУ УССР. В 1937 г. арестован, в 1939 г. освобожден. Принимал участие в операции по воссоединению украинских униатов в 1945 г.

Кирилл (Смирнов Константин Иларионович; 1863—1937), священномученик, митрополит. В 1904 г. хиротонисан во епископа. С 1913 г. архиепископ. С 1920 г. митрополит Казанский и Свияжский. С 1922 г. в заключении и ссылке. Первый кандидат на должность Патриаршего Местоблюстителя. Находился в оппозиции к митрополиту Сергию (Страгородскому). Расстрелян.

Климент (Жеретиенко Константин Матвеевич; 1865—1950). С 1921 г. наместник Киево-Печерской Лавры в сане архимандрита. С 1924 г. настоятель Лавры. Во время Второй мировой войны принял схиму с именем Антоний.

Константин (Дьяков Константин Григорьевич; 1871—1937), митрополит. В 1924 г. рукоположен во епископа Сумского, в. у. Харьковской епархией. С 1927 г. член Временного Патриаршего Священного Синода при Заместителе Патриаршего Местоблюстителя. С 1927 г. архиепископ Харьковский и Ахтырский. С 1932 г. митрополит Харьковский и Ахтырский, Экзарх Украины. С 1934 г. митрополит Киевский. Скончался в тюрьме.

Корнилий (Соболев Гавриил Гаврилович; 1880—1933), архиепископ. В 1917 г. хиротонисан во епископа Каширского, викария Тульской епархии. В 1921—1923 гг. епископ Вязниковский, викарий Владимирской епархии. В 1923—1926 гг. в ссылке в Западно-Сибирском крае. С 1926 г. архиепископ Свердловский и Ирбитский. В декабре 1926 г. арестован в Москве. Заключен в Соловецкий лагерь. Убит в ссылке.

Леонтий (Матусевич Леонид Прокофьевич; 1884—1942), епископ. В 1922 г. хиротонисан во епископа Коростенского, викария Волынской епархии. В 1923 г. уклонился в обновленческий раскол. Принес покаяние. В 1930 г. арестован, приговорен к 3 годам высылки в Северный край. Умер в ссылке в Архангельской области.

Макарий (Кармазин Григорий Яковлевич; 1875—1937), священномученик, епископ, В 1922 г. хиротонисан во епископа Уманского, викария Киевской епархии. После ареста в 1923 г. Экзарха Украины митрополита Михаила (Ермакова) фактически возглавил Киевскую епархию. С января 1925 г. в заключении. С декабря 1925 г. епископ Екатеринославский. С конца 1925 г. в заключении. В октябре 1926 г. выслан в Харьков без права выезда. С 1927 г. с небольшими перерывами находился в заключении и ссылках. Расстрелян.

Максим (Руберовский Михаил Иванович; 1878—1937), епископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Полонского, викария Волынской епархии. С 1927 г. проживал в Харькове без права выезда. С 1927 г. епископ Волынский. С 1928 г. в ссылке. В 1935 г. вернулся в Житомир. Расстрелян.

Михаил (Ермаков Василий Федорович; 1862—1929), митрополит. В 1899 г. хиротонисан во епископа. С 1905 г. епископ Гродненский и Брестский. С 1912 г. архиепископ. С 1915 по 1921 г. находился в Москве. С 1921 г. митрополит. В июле 1921 г. назначен Патриаршим Экзархом Украины. С 1923 г. в заключении и ссылке. С лета 1925 г. проживал в Москве без права выезда. С 1926 г. в ссылке. В октябре 1927 г. получил разрешение вернуться в Харьков. В ноябре 1927 г. издал свой вариант декларации о лояльности власти. 23 ноября 1927 г. назначен митрополитом Киевским, Галицким и всея Украины. Умер в Киеве.

Николай (Добронравов Николай Павлович; 1861—1937), священномученик, архиепископ. В 1921 г. хиротонисан во епископа. С 1923 г. архиепископ Владимирский и Суздальский. С конца 1925 г. в заключении и ссылке. Расстрелян.

Онуфрий (Гагалюк Антон Максимович; 1889—1938), священномученик, архиепископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Елисаветградского, викария Херсонской епархии. В 1924—1925 гг. в заключении. В 1926—1928 гг. в ссылке. С 1929 г. епископ Старооскольский. С 1933 г. архиепископ Курский и Обоянский. С 1935 г. в заключении. Расстрелян.

Павлин (Крошечкин Петр Кузьмич; 1879—1937), священномученик, архиепископ. В 1921 г. хиротонисан во епископа Рыльского, викария Курской епархии. С 1926 г. епископ Полоцкий. С декабря 1926 г. по апрель 1927 г. в заключении. С 1927 г. епископ Пермский. С 1930 г. епископ Калужский. С 1933 г. архиепископ Могилевский. С 1935 г. в заключении. Расстрелян.

Парфений (Брянских Петр Арсеньевич; 1888—1937), священномученик, епископ. В 1921 г. хиротонисан во епископа Новомиргородского, викария Одесской епархии. Затем епископ Ананьевский. С декабря 1921 г. по май 1922 г. в заключении. После освобождения проживал в Киеве. В 1923—1924 гг. помогал епископу Макарию (Кармазину) в управлении Киевской епархией. С начала 1925 г. находился в Москве. С конца 1925 г. в заключении и ссылке. Расстрелян.

Пахомий (Кедров Петр Петрович; 1876—1937), архиепископ. В 1911 г. хиротонисан во епископа. С 1917 г. епископ Черниговский и Нежинский. В октябре 1922 г. арестован. В начале 1923 г. проживал около Киева. С 1923 г. находился в Москве. С ноября 1923 г. архиепископ. С конца 1925 г. в заключении и ссылке.

Перевозников Кирилл Михайлович (? — после 1927), протоиерей. Родом из Екатери-нославской губернии. В 1893 г. окончил МДА. Преподавал в духовном училище г. Екатеринослава. В 1922 г. священник Благовещенской церкви Екатеринослава. В 1922 г. после ухода в обновленчество епархиального архиерея и большинства Ека-теринославских священников возглавил оставшихся верными православию и был избран председателем епархиального управления. 6 сентября 1922 г. арестован в Екатеринославе. В 1923 г. протоиерей. По сведениям Г. А. Косткевича, протоиерей Перевозников примерно в ноябре 1926 г., после ареста в/у Днепропетровской епархией епископа Стефана (Адриашенко), был хиротонисан во епископа. Сведений, подтверждающих это, пока не обнаружено, также неизвестно его монашеское имя.

Петр (Полянский Петр Федорович; 1862—1937), священномученик, митрополит, Патриарший Местоблюститель. В 1920 г. хиротонисан во епископа. В 1921 г. подвергался арестам. В 1921—1923 гг. в ссылке. С 1923 г. архиепископ, член Священного Синода. С 1924 г. митрополит Крутицкий. Третий кандидат на должность Патриаршего Местоблюстителя. С апреля 1925 г. Патриарший Местоблюститель. С декабря 1925 г. в заключении. Расстрелян.

Пискановский Николай Акимович (1887—1932), протоиерей. С 1914 г. служил в Херсонской губернии. В 1918 г. рукоположен во иерея, после чего продолжил служение в Херсонской губернии. В 1923 г. арестован и отправлен в ссылку в Полтаву. В декабре 1925 г. отвез в Москву на подпись Экзарху Украины митрополиту Михаилу, определение 13 украинских епископов о «главарях лубенского раскола». В 1926—1927 гг. был основным курьером, осуществлявшим конспиративную связь между украинским и всесоюзным церковными центрами. С 1927 г. находился в ссылке в Курске, затем в Воронеже. С 1928 г. в Соловецком лагере. Умер в ссылке в г. Котласе Архангельской области.

Порфирий (Гулевич Поликарп Васильевич; 1864—1937), священномученик, епископ. В 1928 г. хиротонисан во епископа Криворожского, викария Днепропетровской епархии. С 1930 г. епископ Зиновьевский, викарий Одесской епархии. С 1931 г. епископ Крымский. С 1936 г. в заключении. Расстрелян.

Прокопий (Титов Петр Семенович; 1877—1937), священномученик, архиепископ. В 1914 г. хиротонисан во епископа. С 1921 г. епископ Одесский и Херсонский. С 1923 г. в заключении в Одессе. В 1925 г. выслан в ссылку в Москву. С июня 1925 г. архиепископ. С ноября 1925 г. в заключении и ссылке. Расстрелян.

Ржевская Раиса Александровна (1878—1937), дворянка, вдова. Двоюродная сестра епископа Макария (Кармазина), ближайшая его помощница. В 1934 г. арестована и приговорена к 5 годам ссылки в Казахстан. Ссылку отбывала вместе с епископом Макарием. Расстреляна по приговору суда.

Сагатовская Мария Октавиановна (1865—?), дворянка, вдова. В 1924 г. в Киеве заведовала благотворительным отделом, занимающимся помощью нуждающимся полякам. По постановлению Коллегии ОГПУ от 21 августа 1929 г. по ст. 58-6 УК РСФСР подвергнута заключению в концлагерь сроком на 5 лет. Обвинялась в проведении шпионажа в пользу Польши. Освобождена 27 октября 1933 г.

Селецкий Григорий Гаврилович (впоследствии игумен Иоанн; 1885—1971), протоиерей. В 1923 г. рукоположен во иерея. С 1926 г. проживал в Харькове с подпиской о невыезде. После 1927 г. находился в оппозиции к митрополиту Сергию (Страго-родскому). В 1931 г. осужден. Приговорен к 10 годам заключения. В 1938 г. проживал в Херсонской области. В том же году арестован. Приговорен к 5 годам ИТЛ. В 1940 г. в первый день Пасхи был неожиданно освобожден. Пострижен в монашество схиархиепископом Антонием (Абашидзе). В 1941 г. находился в оккупации, где был возведен в сан игумена. С 1944 г. жил в Почаевской Лавре, затем в г. Кременце под подписку о невыезде. Служил тайно.

Серафим (Самойлович Семен Николаевич; 1881—1937), священномученик, архиепископ. В 1920 г. хиротонисан во епископа Угличского, викария Ярославской епархии. В 1922 г. в тюремном заключении. С 1924 г. архиепископ. По завещательному распоряжению-посланию митрополита Иосифа (Петровых) от 08.12.1926 назначен третьим кандидатом на должность временно исполняющего обязанности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. С декабря 1926 г. по март 1927 г. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя. В феврале 1928 г. отделился от митрополита Сергия (Страгородского), вскоре был арестован и сослан. С 1929 г. в заключении. Расстрелян.

Сергий (Зверев Александр Михайлович; 1870—1937), священномученик, архиепископ. В 1922 г. хиротонисан во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии. С 1923 г. епископ Мелитопольский, викарий Таврической епархии. В 1923— 1924 гг. в заключении. В 1924—1926 гг. в. у. Самарской епархией. В 1926 г. арестован. Приговорен к ссылке. В 1927—1929 гг. в заключении. В 1929—1935 гг. архиепископ Елецкий. С 1935 г. в заключении в Карагандинском лагере. Расстрелян.

Сергий (Куминский Александр Сергеевич; 1869—1937), епископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Радомышльского и Чернобыльского, викария Киевской епархии. С 23 октября 1926 г. в заключении и ссылке. С 1930 г. епископ Бузулукский, викарий Самарской епархии. С 1930 г. в ссылке. В 1936 г. в. у. Красноярской и Енисейской епархией. Расстрелян.

Сергий (Страгородский Иван Николаевич; 1867—1944), митрополит, впоследствии Патриарх Московский и всея Руси. В 1901 г. хиротонисан во епископа. С 1905 г. архиепископ. С 1917 г. митрополит. С 1924 г. митрополит Нижегородский. С декабря 1925 г. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя. С декабря 1926 г. по апрель 1927 г. в заключении в тюрьме. С 1934 г. Блаженнейший митрополит Московский и Коломенский. С 1937 г. Патриарший Местоблюститель. С 1943 г. Патриарх Московский и всея Руси.

Стефан (Адриащенко Степан Максимович; 1870—1941?), епископ. В 1924 г. хиротонисан во епископа Александровского, викария Екатеринославской епархии. В том же году выслан в Харьков без права выезда. С 1926 г. епископ Александровский и Павлоград-ский, в.у. Екатеринославской епархией. В том же году выслан в Казахстан. С 1933 г. епископ Рыльский, викарий Курской епархии. С 1934 г. архиепископ. В 1935 г. архиепископ Арзамасский, викарий Горьковской епархии. В том же году арестован и сослан в Архангельск. В 1940 г. вышел на свободу. В 1941 г. арестован, умер в лагере.

Стефан (Проценко Степан Максимович; 1889—1960), митрополит. В 1926 г. хиротонисан во епископа Козелецкого, викария Черниговской епархии. В 1926—1928 гг. проживал в Харькове без права выезда. В 1931 г. находился в заключении. В 1932 г. епископ Черниговский и Козелецкий. В 1936—1942 гг. в заключении. В 1942 г. епископ Уфимский. В этом же году возведен в сан архиепископа. Участник Собора 1943 г. С 1944 г. архиепископ Полтавский и Кременчугский. В 1945—1959 гг. архиепископ Харьковский. С 1959 г. митрополит.

Стешенко Константин Константинович (1878—1938), протоиерей, член Собора 1917— 1918 гг. по избранию от военного и морского духовенства. Родился в Харьковской губернии. Окончил духовную академию. С 1906 г. священник Серафимовской церкви в дачном поселке «Пуща-Водица» под Киевом. Во время Собора был протоиереем штаба снабжения армии Юго-Западного фронта. После революции служил на приходе в Киеве. Во время ареста в 1931 г. служил в Троицкой Лыбедской церкви. Проходил по делу церковников вместе с архимандритом Ермогеном (Голубевым). В 1932—1934 гг. в лагере. В 1934—1938 гг. проживал в г. Нежине Черниговской области. В 1938 г. арестован. Расстрелян.

Толпыго Борис Николаевич (1886—?). В 1924 г. был осужден, весной 1925 г. освобожден на основании постановления губернской разгрузочной комиссии, но через пять дней снова был арестован в связи с отменой постановления указанной комиссии. В июле 1927 г. вышел на свободу. Состоял в переписке с А. П. Вельминым. 28 декабря 1930 г. арестован.

Фаддей (Успенский Иван Васильевич; 1872—1937), священномученик, архиепископ. В 1908 г. хиротонисан во епископа. С 1919 г. в.у. Волынской епархией. В 1921— 1923 гг. в заключении и ссылке. С 1923 г. архиепископ Астраханский. В 1926—

1928 гг. в ссылке. С марта 1928 г. архиепископ Саратовский. С ноября 1928 по 1936 г. архиепископ Тверской и Кашинский. С 1937 г. в заключении. Расстрелян.

Федор (Власов, ^1924), епископ. В 1923 (?) г. хиротонисан во епископа Новозыбков-ского, викария Брянской епархии. Похоронен в Свято-Флоровском монастыре в Киеве.

Феодосий (в миру Иван Петрович Михайловский; 1897—?), архимандрит. Монашеский постриг принял в 1924 г. В Киево-Печерской Лавре исполнял послушание помощника библиотекаря. После национализации библиотеки с 1922 по 1928 г.

был библиотекарем (научным работником) библиотеки Всеукраинской академии наук, созданной на основе лаврской библиотеки и библиотеки митрополита Флавиана. Несколько лет был келейником архимандрита Ермогена (Голубева). С 26.12.1924 по 21.02.1925 в заключении. 4.02.1931 арестован по делу «Церковной контр-революционной организации в составе 28 человек во главе с архимандритом Ермогеном (Голубевым)». 14 сентября 1931 г. осужден к расстрелу с заменой заключением в ИТЛ сроком на 10 лет.

Феодосий (Ващинский Дмитрий Васильевич; 1876—1937), епископ. В 1926 г. хиротонисан во епископа Винницкого, викария Полтавской епархии. В том же году арестован и сослан. В 1928 г. освобожден. С 1928 г. епископ Лужский, викарий Ленинградской епархии. С 1929 г. епископ Могилевский. В 1933 г. арестован и заключен в концлагерь. Расстрелян.

Филарет (Линчевский Андрей Константинович; 1873—1941), епископ. В 1923 г. хиротонисан во епископа Черкасского и Чигиринского, викария Киевской епархии. В 1926—1928 гг. в ссылке на Урале. С 1932 г. архиепископ Винницкий. С 1934 г. архиепископ Уманский, викарий Киевской епархии, в том же году архиепископ Волынский и Житомирский. В 1937 г. арестован. Умер в заключении.

Ключевые слова: Православная Церковь на Украине, гонения на Церковь, легализация, расколы, митрополит Сергий (Страгородский), следственные дела.

Church Life during the Epoch of Persecutions

WITH THE VIEW OF THE SECRET COURIER OF THE UKRAINIAN

bishops: G.A. Kostkevich’s investigative evidence

in 1931

The publication presents the documents of the judicial investigation over one of the Ukrainian church figures who, being the contact of some bishops, found himself “in the center of events”. He wrote some articles about the state ofthe Church in the USSR in the late twenties. Being transferred abroad, these materials made a great impression. Till now they are valuable sources on the Russian Orthodox Church history. G.A. Kostkevich’s investigatory testimony supplements the historical picture. The publication of priest A. Mazyrin, O.V. Kosik and A.N. Sukhorukov.

Keywords: the Orthodox Church of Ukraine, persecutions against the Church, legalization, dissidences, metropolitan Sergiy (Stragorodsky), investigative proceedings.