CC BY
192
М 11_ Н I Б Т
История военного дела: исследования и источники Специальный выпуск I
РУССКАЯ АРМИЯ В ЭПОХУ ЦАРЯ ИВАНА IV ГРОЗНОГО Материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны
ЧАСТЬ I СТАТЬИ
Санкт-Петербург 2012
ББК 63.3(0)5 УДК 94
Редакция журнала: К.В. Нагорный К.Л. Козюрёнок
Редакционная коллегия: кандидат исторических наук О.В. Ковтунова
кандидат исторических наук А.Н. Лобин кандидат исторических наук Д.Н. Меншиков кандидат исторических наук Е.И. Юркевич
История военного дела: исследования и источники. — 2012. — Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. — Ч. I. Статьи. [Электронный ресурс] <http://www.milhist.info/spec_1>
© www.milhist.info © Пенской fi.fi.
М I L Н I S Т
Пенской В.В. «Центурионы» Ивана Грозного (средний командный состав русского войска 2-й пол. XVI в.: к постановке проблемы)
Название, выбранное для этой статьи, звучит, несомненно, несколько претенциозно и, можно даже сказать, вызывающе — о каких «центурионах» применительно к московскому войску середины XVI в. может идти речь? Можно, конечно, ответить удивляющемуся такой постановке вопроса в шутливой форме — а что, собственно, тут необычного? Москва, как отписал Василию III старец Филофей, есть Третий Рим, а как Риму стоять без легионов, и какой легион без центурионов? Но, если подойти к этому вопросу серьезно, без тени иронии, то, на наш взгляд, для проведения такой аналогии основания есть, и серьезные. Более того, осмелимся даже выдвинуть предположение, что именно они, «центурионы» Ивана Грозного, сотенные головы, головы стрелецкие, в меньшей степени вторые и третьи полковые воеводы, являлись тем костяком, вокруг которого строилась «рать многая и несчетная» московских государей, и именно они были главными творцами побед государевых полков над многочисленными недругами. Но обо всем по порядку...
Ссылка для размещения в Интернете:
http: //www.milhist.info/2012/12/09/penskoy_3
Ссылка для печатных изданий:
Пенской В.В. «Центурионы» Ивана Грозного (средний командный состав русского войска 2-й пол. XVI в.: к постановке проблемы) [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. — 2012. — Специальный выпуск. I. Русская армия в эпоху царя Ивана IV Грозного: материалы научной дискуссии к 455-летию начала Ливонской войны. — Ч. I. Статьи. - C. 42-68 <http://www.milhist.info/2012/12/09/penskoy_3> (09.12.2012)
www.milhist.info
2012
ПЕНСКОЙ В.В. доктор исторических наук
«ЦЕНТУРИОНЫ» ИВАНА ГРОЗНОГО (средний командный состав русского войска 2-й пол. XVI в.: к постановке
проблемы)
Название, выбранное для этой статьи, звучит, несомненно, несколько претенциозно и, можно даже сказать, вызывающе — о каких «центурионах» применительно к московскому войску середины XVI в. может идти речь? Можно, конечно, ответить удивляющемуся такой постановке вопроса в шутливой форме — а что, собственно, тут необычного? Москва, как отписал Василию III старец Филофей, есть Третий Рим, а как Риму стоять без легионов, и какой легион без центурионов? Но, если подойти к этому вопросу серьезно, без тени иронии, то, на наш взгляд, для проведения такой аналогии основания есть, и серьезные. Более того, осмелимся даже выдвинуть предположение, что именно они, «центурионы» Ивана Грозного, сотенные головы, головы стрелецкие, в меньшей степени вторые и третьи полковые воеводы, являлись тем костяком, вокруг которого строилась «рать многая и несчетная» московских государей, и именно они были главными творцами побед государевых полков над многочисленными недругами. Но обо всем по порядку.
Начнем издалека. 24 мая 1571 г., на московских окраинах, русские полки под водительством большого воеводы князя И.Д. Бельского потерпели поражение в битве с крымскими татарами. Итогом этой неудачи стало сожжение Москвы, огромный полон, захваченный крымцами (речь шла о 60 тыс. пленников), десятки тысяч убитых и сгоревших в пламени грандиозного пожара1, и сильнейший удар по престижу Русского государства и лично Ивана
Грозного. Возглавлявший этот печальной памяти набег на Москву хан Девлет-Гирей I имел все основания похваляться в послании к Ивану, что «яз деи деда своего и прадеда ныне зделал лутчи» . А напомнил крымский «царь» русскому о другом похожем событии, имевшем место пятьюдесятью годами раньше, в 1521 г., когда татарская рать, предводительствуемая ханом Мухаммед-Гиреем I, дядюшкой Девлет-Гирея, под Коломной наголову разгромила русские полки, возглавляемые отцом И.Д. Бельского князем Д.Ф. Бельским.
При разборе причин этих двух крупных поражений, имевших столь негативные и разрушительные последствия, на память первым делом приходят две фразы. Одна из них принадлежит английскому дипломату и мемуаристу Дж. Флетчеру, посетившему Россию в 80-х гг. XVI в. Характеризуя принципы, которыми руководствовались в Москве при назначении командующих царскими полками воевод, посол писал, что у московитов «большой» воевода «обыкновенно ... избирается из четырех главных дворянских домов в государстве, впрочем, так, что выбор делается не по степени храбрости или опытности в делах воинских; напротив, считается вполне достойным этой должности того, кто пользуется особенным значением по знатности своего рода (выделено нами. — В.П.) и вследствие этого расположением войска, хотя
-5
ничем более не отличается» . Такое впечатление, что на Москве тогда исходили из предположения, которое спустя четыреста лет озвучит антиковед Я. Ле Боэк. Последний, говоря о командном корпусе римских легионов, указывал, что, поскольку «военная техника того времени не представляла большой сложности», то и «несколько недель практики командования были достаточными, чтобы усвоить ее основы»4. Более того, можно подумать, что царь, Боярская дума и дьяки Разрядного приказа предвосхитили афоризм К. фон Клаузевица, отмечавшего, что «военное дело просто и доступно здравому уму человека», забыв как будто о том, что у этого афоризма есть и продолжение — «воевать сложно», и два приведенных в начале статьи примера это наглядно демонстрируют.
И еще одно выказывание, имеющее самое прямое отношение к предмету нашего разговора. Дж. Хэлдон, характеризуя особенности ведения войны византийцами-ромеями, отмечал, что «качество военачальников было одним из самых важных слагаемых успеха в византийских войнах. Во главе с одаренным и опытным полководцем имперские армии были способны творить чудеса на поле боя, тогда как под неумелым руководством даже отборные войска терпели страшные неудачи». И такую «полярность» в результативности действий византийских тагм он объяснял тем, что «в отличие от римских легионов I — II столетий византийские силы не имели надежного, испытанного, обладавшего высоким самосознанием и профессиональными навыками унтер-офицерского корпуса, способного организовывать и дисциплинировать свои части и зачастую исправлять тактические ошибки командиров (выделено нами. — В.П.).. ,»5.
Итак, сопоставив эти цитаты и взяв их в качестве неких аксиом, можно прийти к выводу, что проблема византийской, а вслед за ней и московской, армий «классической» эпохи (под последней мы подразумеваем войско Русского государства 2-й пол. XVI — нач. XVII вв., досмутного времени), заключалась в сильно колеблющемся уровне качества высших военачальников и отсутствии профессионального унтер-офицерского корпуса, тех самых центурионов, способных исправить ошибки высшего командования на которых, по всеобщему мнению, держалась мощь римских легионов6. Кстати, в начале минувшего века русский военный теоретик М.Н. Михневич, касаясь значения офицерского и унтер-офицерского корпуса в современной армии, отмечал, что «только офицеры и сверхсрочные унтер-офицеры являются истинными носителями военных традиций, дисциплины и технических военных
п
знаний (выделено нами. — В.П.)...» . Обозначив две эти проблемы, попробуем рассмотреть их более подробно, но прежде несколько слов о степени изученности самой темы командного состава русского войска классической эпохи.
Увы, здесь особенными достижениями отечественной исторической науке похвалиться нельзя, хотя в этом нет ничего удивительного. Русская, советская и постсоветская историография — проблемы развития военного дела Московской Руси были для нее не то чтобы не первостепенны, а вообще не занимали сколько-нибудь значимое место. Единственная масштабная монография, целиком и полностью посвященная вопросам, связанным с развитием русского военного дела в допетровскую эпоху, исследование А.В. Чернова, вышло почти
о
шестьдесят лет назад , соответствующий раздел в коллективной монографии по истории русской культуры XVI в., написанный П.П. Епифановым, — почти 40 лет назад9. Интересующей нас проблемы эти историки касались вскользь, мимоходом, и, к сожалению, точно также мимоходом упомянута она 8 лет назад В.А. Волковым10. Исследователей, обращавшихся к истории русского служилого «чина» даже в последние десятилетия, как правило, в большей степени интересовали традиционные аспекты жизни этой социальной страты, связанные с его «службой» лишь косвенно11. И если, к примеру, вопросы, связанные с происхождением и генеалогией русской аристократии, ее участием в политической и военной жизни Русского государства той эпохи, в ставших классическими трудах отечественных историков еще рассматривались12, то тем служилым людям «средней руки», кто не входил в узкий круг «жадною толпою
13
стоящих у трона», посвящено не в пример меньше работ . Да и сам их объем обычно не впечатляет — как правило, это статьи в малотиражных сборниках, получить доступ к которым порой весьма непросто14. Два главных вопроса, интересующие нас, в них практически не рассматриваются, и только в последнее время появился ряд исследований, где они поднимаются, но снова лишь частично15. Поэтому, предпринимая попытку обращения к вопросу о роли и месте среднего командного состава в русском войске второй половины XVI в., мы преднамеренно заостряем формулировки, рассчитывая вызвать интерес и побудить к дальнейшей его разработке, благо сегодня сложилась определенная источниковая база16.
Для начала попытаемся охарактеризовать характер подготовки «генералитета» русского войска второй половины XVI в. Очевидно, что именно данный параметр являлся определяющим, базовым, — от качества обучения будущих «больших» воевод зависела и эффективность их действий. Как обстояло дело с этим в тогдашней России? Нет никаких сомнений, что правильное, «регулярное» военное образование, обучение командного состава, сочетающее изучение военной теории с полевой практикой являлись делом далекого будущего. Правда, в итальянском сочинении о Московии, приписываемом венецианскому послу Марко Фоскарини, отмечается, что «в настоящее время (то есть в конце 1550-х гг. — В.П.) император Иван Васильевич много читает из истории Римской и других государств, отчего он научился многому», и автор добавляет к этому, что царь «часто советуется с
17
немецкими капитанами и польскими изгнанниками» . Однако это свидетельство, позволяющее предположить, что в Москве были знакомы с классической литературой и, быть может, с какими-то сочинениями по военной
теории (так, «Тактика» императора Льва VI Мудрого на итальянском языке
18
была издана в Венеции в 1541 г. ), пока остается единственным. Это не дает сколько-нибудь серьезных оснований для предположений о существовании тогда в Московии системы военного образования подобной той, что сложилась к тому времени на Западе в аристократической среде: чтение античных классиков вкупе с изучением теоретических трактатов, с последующей практикой19. Более того, несмотря на достаточно высокий уровень грамотности, присущий не только русской элите, но и «среднему классу» той эпохи, мы не
имеем каких-либо попыток обобщения собственного военного опыта, пусть и в
20
форме мемуаров или записок . Дж. Горсей упоминает о том, что князь И.Ф.
Мстиславский вел некую «секретную хронику», с которой он, Горсей, имел
возможность познакомиться21, но опять таки, это свидетельство единственное в
своем роде и к тому же «хроника», если она и существовала, до нас не дошла и
можно только догадываться, о чем там шла речь.
Безусловно, определенные попытки осмысления накопленного опыта ведения войн делались. Сам факт осуществления военных реформ в 1550-х -начале 1560-х гг. свидетельствует об этом, равно как и сохранившиеся наказы воеводам, отправлявшимся во главе царских полков на «фронт», примером чему может служить знаменитый наказ М.И. Воротынскому, полученный им накануне Молодинской кампании 1572 г.22 Однако более или менее целостного изложения основных положений московской военной теории, каких-либо уставов и наставлений по обучению и вождению войск того времени, мы не
23
имеем .
Остается единственный путь постижения «науки побеждать» — вполне традиционный практический, в рамках существующей и хорошо знакомой военной традиции, складывавшейся на протяжении многих десятилетий. «Делай, как я» — судя по всему, именно этот принцип и был положен в основу подготовки высших командных кадров в московской армии «классического» периода.
Однако, при всей разнице войны современной и войны средневековой, всё равно она даже в те патриархальные времени оставалась сложным делом, и чтобы стать настоящим профессионалом, требовались годы походов и сражений, в которых был бы набран необходимый опыт, знания и навыки вождения многотысячных ратей. Попытки же молодых и неопытных, но заносчивых и преисполненных самомнения аристократов взять на себя всю полноту командования и ответственности могли привести к весьма печальным последствиям, и таких примеров в истории, в том числе русской, немало. Достаточно вспомнить об упоминавшемся выше поражении русских войск в 1521 г. под Коломной, когда молодой и неопытный воевода князь Д.Ф. Бельский, оказавшись в сложной ситуации, растерялся и, утратив нити управления войсками, был разбит татарами. С. Герберштейн отмечал при этом, что князь «.был молод, пренебрегал стариками (мнением более опытных воевод-ветеранов. — В.П.), которых это оскорбляло: они в стольких войнах
47
были начальниками, теперь же оказались без чести..» . Кстати, Д.Ф. Бельский, при всей его знатности и «дородности», опыта руководства большой полевой ратью к 1521 г. он не имел никакого. Для 22-летнего князя эта кампания на «берегу» должна была стать не только первой в качестве главнокомандующего, но и вообще первой полевой кампанией25.
Карьера его сына до трагического 1571 г. также не впечатляет большим количеством боевых эпизодов. О начале его военной службы сведений нет, можно лишь догадываться, что отец брал с собой сына в походы — в 1541 г. на Оку, отражать нашествие Сахиб-Гирея I, и потом, в казанские кампании. Примечательно, что юный князь уже тогда занимал отнюдь не последнее место в придворной иерархии — на царской свадьбе он «на великого князя месте сидел», но при этом военные службы до 1555 г., когда он вдруг оказывается первым среди дворовых воевод26, никак не отмечены в разрядах или в летописях. И с 1555 г. И.Д. Бельский практически непрерывно занимает пост «большого» воеводы, являясь первым воеводой Большого полка, главным образом на «береговой» службе. Однако при этом эпизодов, которые можно назвать боевыми, в его послужном воеводском списке — раз, два и обчелся: Полоцкий поход 1562/1563 гг. да походы против Дивей-мурзы в июле 1560 г. и на помощь осажденному татарами Болхову в октябре 1565 г. При этом в обоих случаях обошлось без «прямого дела» с участием главных сил русской рати во главе с Бельским, ибо воеводы «крымских людей не сошли»27.
Конечно, можно сказать, что примеры отца и сына князей Бельских не показательны, и это утверждение будет справедливо на фоне сравнения их карьеры с карьерой князя М.И. Воротынского, которого князь А.М. Курбский
характеризовал следующими словами: «Муж наилепший и наикрепчайший., в
28
полкоустроениях зело искусный, ... много от младости своей храброствовал» . За плечами Воротынского, назначенного в кампанию 1572 г. первым воеводой
29
Большого полка, было 30 лет непрерывной военный службы . Начало его карьеры, согласно разрядным книгам, относится к 1543 г., когда он был
48
назначен первым воеводой в пограничный Белев. Затем его ожидало наместничество в Калуге и «годование» воеводой в пограничном Васильгороде. Службу на «берегу» он переменял на командование полками, отправлявшимися раз за разом на Казань. Шаг за шагом он приближался к высотам военной иерархии, и вот в 1552 г. был назначен вторым воеводой Большого полка и вместе с Иваном ходил к Туле, когда под ее стенами появился Девлет-Гирей с войском — вот тут едва не состоялось первое «знакомство» воеводы с крымским «царем». В знаменитом казанском походе 1552 г., завершившемся падением Казани и Казанского «царства», М.И. Воротынский был вторым воеводой Большого полка и сыграл важную роль в ходе осады и штурма татарской столицы. Его боевые заслуги были отмечены новым назначением — по возвращении домой Воротынский впервые получил самостоятельное командование, будучи назначен первым воеводой Большого полка трехполковой рати, возвращавшейся домой полем «коньми». Казанское «взятье» выдвинуло воеводу, находившегося в самом расцвете сил (ему было тогда около 40 лет), в узкий круг высших военачальников Русского государства. Вся его последующая карьера проходила на «берегу», за исключением периода с осени 1562 г. по 1565 гг., когда князь находился в опале и ссылке. На протяжении почти 20 лет он попеременно, в зависимости от подбора воевод на командование полками в очередной кампании, был первым или вторым воеводой Большого полка или же первым воеводой Передового
30
полка либо полка Правой руки. Не вполне доверяя князю , Иван Грозный, тем не менее, признавал за ним огромный опыт «польской» службы — вряд ли случайным было решение царя назначить именно Воротынского 1 января 1571
31
г. «ведати станицы и сторожи и всякие свои государевы полские службы»31. В трагические майские дни 1571 г. М.И. Воротынский, командуя передовым полком земской рати, единственный из всех воевод не только сумел сохранить боеспособность вверенных ему сил, но и «провожал» крымского царя до самого Поля.
Можно привести и другие подобные примеры, однако, похоже, в случае Воротынского, как и во многих других, отсутствие нужного теоретического и порой практического опыта компенсировались в известной степени природной сметкой и талантом. А опыт приходил со временем, по мере возмужания воеводы. Но, в таком случае, возникает другой вопрос — кто же тогда был хранителем тех самых традиций, о которых говорил Михневич, кто был ядром войска, «дядькой» при молодых аристократах, постигавших на практике азы военного искусства? Здесь напрашивается предположение, что главная тяжесть войны ложилась на плечи среднего и низового командного звена русского войска. И снова одна весьма примечательная цитата. Имперский посланник С. Герберштейн, человек весьма осведомленный и наблюдательный, неоднократно бывавший в России при Василии III, характеризуя татарские военные обычаи, писал, что «когда им (татарам. — В.П.) приходится сражаться на открытой равнине, а враги находятся от них на расстоянии полета стрелы, то они вступают в бой не в строю, а изгибают войско и носятся по кругу, чтобы тем вернее и удобнее стрелять во врага. Среди таким образом (по кругу) наступающих и отступающих соблюдается удивительный порядок. Правда, для этого у них есть опытные в сих делах вожатые (ductores), за которыми они следуют. Но если эти (вожатые) или падут от вражеских стрел, или вдруг от страха ошибутся в соблюдении строя, то всем войском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии более вернуться к порядку и стрелять
32
во врага» .
В этой фразе обращает на себя внимание чрезвычайно важная роль татарских ductores'ов! Ведь выходит, что на поле боя именно татарские командиры низшего и среднего звеньев — главные организаторы победы, от их действий, от их умений и навыков вождения своих людей на поле боя зависит если не все, то очень и очень многое. Но недаром русская поговорка говорит, что с кем поведешься — от того и наберешься, или другой ее вариант — скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Во второй половине XV —
50
начале XVI вв. процессы «ориентализации» тактики, стратегии и обусловленных ими комплекса вооружения русского войска, в особенности поместной конницы зашли настолько далеко, что, по большому счету, в глазах тех же иностранных наблюдателей между татарским и русским воином не было никакой существенной разницы. Следовательно, можно с уверенностью утверждать — то, что говорят о татарах, приложимо и к русским. Отсюда напрашивается вывод — главная тяжесть что «большой», что «малой» войны ложилась на плечи среднего и низового командного звена русского войска. Именно они, вторые и третьи полковые воеводы, головы сотенные и стрелецкие, казацкие и «у наряду», опытные ветераны и настоящие профессионалы, закаленные во множестве походов и схваток, неоднократно рисковавшие своей головой, находившиеся в самой гуще боев, непосредственно руководили рядовыми бойцами и обеспечивали «большим» воеводам возможность на практике усвоить военные премудрости и завоевать победу.
В качестве примера можно привести несколько «выписок» из своего рода «послужных списков» некоторых таких «центурионов», людей недостаточно аристократичных, чтобы претендовать на высшие посты в командной иерархии московских ратей третьей четверти XVI в., но сделавших для своей ровни успешную военную карьеру. Матвей Ржевский — записан в Дворовую тетрадь
33
как сын боярский можайской служилой корпорации33. Первая отметка о службе — летописное указание в списке стрелецких голов 1550 г. Однако очевидно, что, прежде чем быть назначенным одним из первых стрелецких голов, Ржевский обязан был отличиться ранее, хотя бы во время первых двух казанских походов Ивана IV34. Командуя стрельцами он принимал самое что ни на есть активное участие в осаде и взятии Казани в 1552 г. и, вероятно, был ранен35. После Казани Ржевский оказался на наместничестве в Путивле36, затем воеводствовал в Чернигове и в 1556—1560 (и, возможно, в 1561) гг. самым активнейшим образом участвовал в предпринятом Иваном IV и Боярской думой наступлении на Крым, включая знаменитый рейд Данилы Адашева в
51
1559 г., командуя попеременно стрельцами, казаками и детьми боярскими . В 1565/1566 гг. Ржевский водил судовую рать с казаками и стрельцами на Северный Кавказ на помощь царскому тестю князю Темрюку Айдаровичу и
38
успешно ратовался с тамошними горцами . В 1570 г. мы встречаем Ржевского в качестве второго воеводы «в болшом полку у наряду» в росписи «береговой»
39
рати, выставленной на случай прихода «крымских воинских людей» по Оке . Весной следующего года Матвей инспектировал сторожи в Поле, реорганизованные по результатам работы комиссии под началом князя М.И. Воротынского40. Согласно разрядным записям, с «Филипова заговенья», то есть с 14 ноября 1573 г., и по 7084 (то есть 1576/1577) г. наш герой был наместником в Ряжске — опять на беспокойной южной границе!41 И после кратковременного пребывания в Москве Матвей отправился в Полоцк, который стал его последним назначением. Исполнять обязанности «товарища» воеводы так называемого «Стрелецкого города» князя Д.М. Щербатова он должен был «з
42
благовещеньева дни» 7086 (25 марта 1578) г. Примечательно, что данцигский ратман Д. Герман, находившийся в лагере С. Батория, осаждавшего летом 1579 г. Полоцк, сообщал в своем отчете, что шанцы немецких наемников, расположенные против Стрелецкого города, сильно страдали от обстрела и вылазок со стороны русских — явно тут не обошлось без участия М. Ржевского43.
Другой персонаж, ровесник Матвея Ржевского, — Иван Черемисинов. Назначенный стрелецким головой одновременно с Ржевским, он тогда же был записан вместе со своим братом Федором и сыном Деменшей в Дворовой тетради по Суздалю, а также занесен в Тысячную книгу как суздальский сын боярский 3-й статьи44. В качестве стрелецкого головы Иван, как и Матвей Ржевский, принял самое активное участие в событиях, предшествовавших 3-й Казани и в самой осаде и штурме города, в 1556 г. ходил Волгою во главе стрельцов и казаков на Астрахань, бился там с отрядами хана Дервиш-Али, а затем, укрепив теперь уже русскую Астрахань, воеводствовал там до весны
52
1558 г. В феврале 1560 г., согласно летописи, «отпустил царь и государь и великий князь по челобитью кабардинских князей и по неправдам шевкалавым воеводу Ивана Семеновича Черемисинова с товарыщи на Шевкал и на Тюмень»45.Эта экспедиция стала последней в карьере Ивана Черемисинова как «полевого» командира и в дальнейшем его карьера развивалась при царском
46
дворе .
Еще один голова — Тимофей Тетерин, начавший свою службу во время 2-го казанского похода Ивана IV, в царской свите, «у коня», среди прочих
47
молодых детей боярских . В 1550 г. он был занесен в состав «Избранной тысячи» по 3-й статье с земельным жалованием в 100 четей и попал затем в
48
«Дворовую тетрадь» . Следующая служба Тимофея — участие во главе набранных в Соли Галицкой даточных людей в походе рати во главе с воеводой И.П. Яковлей Хироном в 1554/1555 г. на «Луговую сторону на
49
изменников на черемису»49. По возвращении из этого успешного карательного
похода Тетерин, надо полагать, за отличие, был назначен стрелецким головой и
отправился воевать на северо-запад, против шведов50. Затем, во главе своих
стрельцов, Тетерин ходил вместе с Черемисиновым в 1556 г. на Астрахань,
сумев отличиться и здесь. Хан Дервиш-Али не стал дожидаться, пока до него
доберется длинная рука Москвы, и бежал из Астрахани, предварительно
устроив в ней пожар. Черемисинов и его люди заняли опустевшие дымящиеся
руины города, наскоро возвели «город крепок» и бросились в погоню за ханом-
беглецом. Спустившись вниз по Волге, русские вышли в Каспийское море и,
продвигаясь вдоль берега, через пять дней плавания нашли место высадки
Дервиш-Али. Высадившись на берег царские ратные люди «суды все
Астороханские посекли и пожгли, а людеи не дошли: пошли на берег далече».
Видимо, опасаясь за судьбу оставленной с малым гарнизоном Астрахани,
начальник экспедиции Иван Черемисинов повернул с основными силами назад,
приказав «плавным головам» Федору Писемскому и Тимофею Тетерину
продолжить поиск. «И сошли царя от берегу верст з двадцать и пришли ночью
53
на царя и побили в улусех у него многих людеи», — бесстрастно сообщал летописец, — «и на утро собрався Дербыш царь с мурзами с нагаискими и с крымцы и со всеми асторохонцы и билися с ними до Волги идучи весь день»51. Таким образом, наш герой предварил подвиг генерала Неверовского и его солдат под Смоленском летом 1812 г. Затем Тетерин со своими людьми отличился в ходе зимнего 1558 г. набега русской рати на Ливонию, участвовал в нарвской кампании того же года, во взятии Нейшлосса, Нойхаузена и
52
Дерпта . Последнее упоминание его «службы» — участие в обороне Дерпта поздней осенью 1559 г. от попытки орденского магистра Г. Кетлера и рижского
53
коадъютора герцога Христофора Мекленбургского взять город .
И последняя «выписка» — о Григории Кафтыреве. Подобно предыдущим
героям, в 1550 г. Григорий вместе со своим братом Яковом был внесен в
знаменитую Тысячную книгу как сын боярский 3-й статьи, коему полагалось
поместье в Московском уезде в 100 четвертей земли, а также записан в
Дворовую тетрадь, составленную несколько позже Тысячной книги54. Вполне
вероятно, что Кафтырев, как и Тетерин, в начале 1550-х гг. был стрелецким
сотником в первых шести стрелецких статьях, сформированных с 1550 г., и в
этом качестве участвовал в 3-й Казани. Летом 1555 г. Кафтырев, уже в качестве
стрелецкого головы, отправляется вниз по Волге в Астрахань. Как писал Иван
IV ногайскому бию Исмаилу в начале июня 1555 г., «в Астарахань велелил есмя
поспешити с Волги своему сыну боярскому Григорью Кафтыреву и велели есмя
ему стояти в Астарахани и Астарахани беречи до тех мест, доколе придет в
Астарахань наш сын боярской Левонтей Мансуров с царицами». Кроме того,
Григорий должен был стеречь волжские перевозы, не допуская врагов Исмаила,
его племянников Юсуфовичей, на левый берег Волги, выделив три десятка
своих людей Исмаилу «в помочь». При этом наш стрелецкий голова, судя по
всему, получил чуть ли не чрезвычайные полномочия — вплоть до того, что он
мог взять штурмом Астрахань и пленить Дервиш-Али55. Затем, вместе с Т.
Тетериным, Кафтырев со своими стрельцами участвовал в знаменитом зимнем
54
1558 г. набеге царских войск на Ливонию, в ходе которого подверглись беспощадному опустошению и разорению земли Ордена и дерптского епископа56. Далее мы видим Григория с его людьми в гарнизоне Дерпта/Юрьева в конце 1559 г., когда город был осажден ливонскими войсками под началом магистра Г. Кетлера и рижского архиепископам Вильгельма. Вполне возможно, что именно Кафтырев со своими стрельцами составили костяк того отряда, что прорвался в город, невзирая на то, что под ним стояли ливонцы. После того, как осада Дерпта провалилась и 29 ноября 1559 г. магистр да архиепископ со своими людьми отступили, гарнизон Юрьева, ободренный одержанной над «маистром» победой, не оставил их в покое. Юрьевский воевода князь А.И. Катырев-Ростовский раз за разом отправлял вдогонку за отступающими «немцами» «лехкие» рати, и в одной из них был наш герой со своими людьми. «И они дошли, — писал летописец, — последних
57
людей и тех побили и взяли тритцать семь языков»57. После же краткого отдыха Кафтырев со своими людьми был включен в состав войска И.Ф. Мстиславского, отправленной зимой 1559/1560 гг. Иваном Грозным
58
«вразумлять» ливонцев . Летописец, рассказывая об этом походе, особо отметил участие стрельцов Кафтырева в осаде Мариенбурга. По его словам, «боярин Михаил Яковлевичь (Морозов, видимо, именно он руководил осадными работами. — В.П.) наряд за озеро перевез на то же место, где город стоит, а стоит на острову середи великого озера;... и стрелцов (в том числе и «прибора» Григория Кафтырева с их головой. — В.П.) всех у города поставя и туры поделав, наряд прикатя». Подготовка к бомбардировке заняла, судя по всему, один день, а на следующий пушки наряда «учали бити с утра до обеда и стену до основания розбили»59. Комтур Мариенбурга, Каспар фон Зиберг, не стал дожидаться, когда московиты пойдут на штурм, прекрасно понимая, что отбить приступ шансов у него и его людей мало, а вот потерять головы — напротив, очень и очень много. Потому он капитулировал 14 февраля 1560 г.60
Следующий «случай» в карьере Григория как стрелецкого головы —
участие во взятии Полоцка зимой 1563 г. По опыту предыдущих походов и
осад, например, казанской 1552 г., стрельцы Кафтырева, включенные в состав
Большого полка, двигались в авангарде, прикрывая его развертывание на
намеченных предварительно позициях. Иван Грозный самолично 30 января
«ездил смотрити города Полотцка, а со царем и великим князем были
дворовые воеводы боярин Иван Петрович Яковля да князь Петр Иванович
Горенский, да выборные все дворяня»61. 31 января Большой полк встал на
позиции «у Спаса на Шерешкове», видимо, у Спасо-Евфросиньева монастыря к
северу от города на правом берегу Полоты62. Отсюда он стал вести осадные
работы, которые начались в ночь на 4 февраля, когда «царь и великий князь у
города у Полотцка велел туры ставить». От Большого полка работами
руководил князь В.С. Серебряный, «а с ним головы стрелецкие Федор Булгаков
да Григорей Кафтырев, да Богдан Болтин с своими приказы, да головы з детми
боярскими и другия з боярскими людми головы»63. «Поиззакопавшись» близ
города и поставив туры, стрельцы Большого полка начали обстреливать город,
выбивая его защитников из своих пищалей, ручных и полуторных (легких
орудий, придававшихся стрелецким «приказам»), одновременно продвигая
апроши и туры все ближе и ближе к полоцким стенам и рвам. Работа эта для
них была хорошо знакома, потому как среди «огненных стрельцов» Григория
Кафтырева было немало ветеранов еще той самой знаменитой казанской
кампании 1552 г., не говоря уже о ливонских походах. 8 февраля стрельцы
Кафтырева среди других ратных людей ходили на приступ полоцкого посада,
подожженного по приказу полоцкого воеводы С. Довойны64. 11 февраля 1563 г.
Иван Грозный отдал приказ князю Серебряному и окольничему М.П. Головину,
распоряжавшимся на переднем крае, приказ «идти к городу от Двины» и «туры
поставити противу городу из завалья». Речь шла о том, чтобы продвинуть
осадные работы через развалины посада к стенам полоцкой цитадели, эта
ответственная и опасная работа была снова поручена стрельцам и боярским
56
людям. Среди тех, кто отправился выполнять царский приказ, были и Григорий Кафтырев со своими людьми65.
Участие в «полоцком взятьи» стало вершиной служебной карьеры Григория Кафтырева. Вряд ли он остался без царской награды за усердие и ревность, проявленные в ходе осады города. Во всяком случае, в 1566 г. Кафтырев уже числится «государя своего царевым и великого князя дворянином первой статьи» и участвует в Земском соборе, созванном в Москве в конце июня 1566 г.66 Полтора десятка лет тому назад он был, если вспомнить, сыном боярским 3-й статьи, одним из многих «тысячников».
Итак, теперь подведем некий промежуточный итог. Думается, что каждый
из охарактеризованных выше героев мог бы смело «приложить руку» к словам,
которые, если верить В.Н. Татищеву, произнес в 1181 г. воевода Борис
Захарьич: «Дружино, не княжи руки ратных побивают, но наши; и ач князь
переполошен, но мы здравии есьма; а половцы постерегши пристроились; да
ночи деля не могут видети, колико наю; сего деля посмотрим, что ны Бог даст,
или возворотим славу княжу и свою, или с честию ту костию ляжем, а врагом
не дамы на себе посмехати»67. Действительно, именно такие люди, как Матвей
Ржевский, Иван Черемисинов, Тимофей Тетерин и Григорий Кафтырев,
подолгу командуя тактическими подразделениями стрельцов, казаков или детей
боярских, регулярно вступали в боевое соприкосновение с неприятелем,
причем на разных направлениях, разных ТВД, накапливая огромный
практический опыт ведения боевых действий разнообразного характера —
здесь и набеги, и участие в «прямом деле», и осады, и так далее. Да, они, в силу
своего «худородства», как и римские центурионы, за очень, очень редким
исключением, не могли рассчитывать на воеводские должности, разве что
наместником где-нибудь на далекой окраине, в захудалой небольшой крепостце
или остроге, либо, в лучшем случае, могли стать одним из воевод «лехкой» или
«плавной» рати, что для знатного московского аристократа было бы
«невместно». Но от них, настоящих «центурионов» Ивана III, Василия III и
57
Ивана Грозного, как от татарских ductores'ов, во многом зависел на деле исход сражения и кампании в целом, как суммы сражений и схваток. Еще раз подчеркнем — именно их опыт и выучка не только давали возможность таким людям, как И.Д. Бельский или М.И. Воротынский, на практике овладеть необходимым минимумом практических знаний, но и, в случае необходимости, исправить ситуацию.
И еще одно очень важное, на наш взгляд, обстоятельство. На него обратил
внимание О.А. Курбатов, анализируя особенности тактики московской
конницы «сотенной службы». Историк писал, что, «систематически избегая
открытых сражений, московские воеводы не имели особых навыков
командования крупными массами войск (в 10-20 тыс. чел. и более) на одном
поле боя (выделено нами. — В.П.)...»68. Быстро проскакивая начальные и
средние этапы военной карьеры, молодые воеводы из знатных семейств не
успевали накопить необходимый опыт вождения войск. Стремление же
избежать «прямого дела», как отличительная черта московского военного
искусства классического периода, отнюдь не способствовало формированию у
них четких навыков управления теми самыми крупными массами войск на поле
боя. В известной степени недостаток такого опыта могло бы компенсировать
наличие военной теории, подобной той, что была, к примеру, в Китае или в той
же Византии, но ее, как было показано выше, в Московии XVI в. как отдельной
отрасли знания еще не сформировалось. Редких более или менее масштабных
«прямых дел» были недостаточно для формирования соответствующей
практической традиции и опыта, который можно было бы перенять молодым
аристократам. Оставалось уповать только на природные данные и сметку, а ими
обладали далеко не все воеводы-аристократы. Вот и выходит, что, в
определенном смысле, московские «большие воеводы» (образно говоря,
«генералитет»), в большей степени являлись военными администраторами,
полководцами, но не военачальниками. И последний термин в его изначальном
смысле был в намного большей степени приложим к тогдашним «штаб и обер-
58
офицерам», тем самым сотенным и стрелецким головам и младшим воеводам, например, таким как И.В. Шереметев Меньшой или князь Д.И. Хворостинин, обладавшим не в пример большим практическим опытом ведения боевых действий, чем их скороспелые начальники. В свете этого, если наше предположение верно, становится понятным, почему, к примеру, в ходе той же Баториевой войны 1579-1582 гг. русские воеводы увереннее действовали небольшими отрядами (сотни и первые тысячи) набегового характера. Это было понятнее и привычнее для командного состава царских ратей, нежели маневрирование крупными массами войск. Точно также ясно, почему русским воеводам лучше удавались осады, чем большие полевые сражения — в статичных условиях, не требовавших навыка быстро и своевременно реагировать на изменения обстановки, можно было без помех реализовать превосходство над противником в организации и технике. В конной же схватке, скоротечной по определению, умение держать руку на пульсе боя было одним из важнейших.
Еще одно замечание, которое может показаться парадоксальным и даже еретическим. Похоже, что «сотенная» реформа середины 1550-х гг., проанализированная, в частности, О.А. Курбатовым69, имела серьезный внутренний изъян. Она являлась, судя по всему, неизбежной, учитывая рост численности русского войска при Иване Грозном. Раньше, при Иване III и Василии III, полевые армии были, как правило, небольшого размера — до 10 или немногим больше тысяч человек. В лучшем случае, если предпринимался серьезный, с далеко идущими стратегическим целями поход — до 15-20 тыс. «сабель и пищалей», как, например, в Смоленском походе Дмитрия Жилки в
70
1502 г. , очень редко больше, и воеводы могли напрямую командовать
подчиненными им частями, в силу их немногочисленности. Теперь же, с 1550-х
гг., в армейскую структуру была введена промежуточная инстанция — те
самые сотенные головы. Именно на них оказалась возложена основная тяжесть
непосредственного командования войсками на поле боя, а «большие» воеводы в
59
еще большей степени, чем раньше, стали заниматься административными вопросами со всеми вытекающими отсюда последствиями как положительными, так и отрицательными.
И последнее, также связанное с ролью московских «центурионов». Касаясь роли центурионов римских, авторы «Римских легионов в бою» отмечали, что «центурионы были оплотом и хранителем военных традиций, но в то же время наиболее консервативной частью армии, часто противниками различных
71
инноваций»71. На наш взгляд, эти слова могут быть отнесены и к среднему командному составу русского войска второй половины XVI в. В условиях неразвитости военной теории и господства практического способа овладения военными премудростями, отсутствия привычки к осмыслению накопленного военного опыта (выше мы уже писали о том, что жанр военных мемуаров или записок, достаточно развитый к тому времени на Западе, в Московской Руси отсутствовал) традиционализм мышления русских начальных людей среднего звена, «штаб- и обер-офицеров», создавал определенные препятствия на пути быстрой адаптации новшеств в военном деле к нуждам русского военного дела и искусства.
Подводя общий итог всему вышесказанному, отметим, что при дальнейшей
разработке вопросов, связанных с проблемами формирования и
функционирования командного корпуса русского войска второй половины XVI
в., стоит обратить особое внимание на изучение именно среднего командного
звена, которое, по нашему глубокому убеждению, в плане оценки
эффективности царских полков на поле боя играло более значимую роль,
нежели «генералитет», функции которого в большей мере, чем при Иване III и
Василии III, сводились к административным. При таком раскладе, на наш
взгляд, становится понятным, почему, с одной стороны, русские успешно
действовали в рамках «малой» войны и, напротив, регулярно терпели неудачи в
крупномасштабных (по тем временам, конечно) «правильных» полевых
сражениях, где требовались отточенные навыки организации совместного
60
маневрирования и взаимодействия трех основных родов войск — конницы, пехоты и артиллерии.
I Аннинский С. А. Рассуждение о делах московских Франческо Тьеполо // Исторический архив. — 1940. — Т. 3. — С. 388.
Л
Виноградов А.В., Малов А.В. «Сошлися с ними у Воскресенья в Молодех». Материалы о походе Девлет-Гирея I на Москву 1572 г. в Крымской посольской книге 1571-1578 гг. // Единорогъ: материалы по военной истории Восточной Европы эпохи Средних веков и Раннего Нового времени. — М., 2011. — Вып. 2. — С. 250.
Л
Флетчер Дж. О государстве русском // Проезжая по Московии. (Россия XVI-XVII веков глазами дипломатов). — М., 1991. — С. 80.
4 Ле Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней Империи. — М., 2001. — С. 50.
5 Хэлдон Дж. История византийских войн. — М., 2007. — С. 343.
6 О центурионах см., напр.: Махлаюк А.В., Негин А.Е. Римские легионы в бою. — М., 2012. — С. 169—180.
7 Михневич Н.П. Стратегия. — СПб., 1911. — Кн. 1. — С. 74.
о
Чернов А.В. Вооруженные силы Русского государства в XV—XVII вв. — М., 1954.
9 Епифанов П.П. Оружие и снаряжение. Крепости. Войско и военная организация // Очерки русской культуры XVI века. — М., 1976. — Ч. 1. — С. 292—380.
10 Волков А.В. Войны и войска Московского государства. — М., 2004.
II Из последних работ см., напр.: Михайлова И.Б. Служилые люди СевероВосточной Руси в XIV — первой половине XVI века. Очерки социальной истории. — СПб., 2003; Чернов С.З. Волок Ламский в XIV — первой половине XVI в. Структуры землевладения // Акты Московской Руси: микрорегиональные исследования. — М., 1998. — Т. I.
См., напр.: Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. — М., 1988; Кобрин В.Б. Материалы генеалогии княжеско-боярской аристократии XV — XVI вв. — М., 1995; Эскин Ю.М. Очерки истории местничества в России XVI — XVII вв. — М., 2009 и ряд др.
13
О служилых людях по отечеству XVII в., см, напр.: Козляков В.Н. Служилый «город» Московского государства XVII века (от Смуты до Соборного уложения). — Ярославль, 2000; Лаптева Т.А. Провинциальное дворянство России в XVII веке. — М., 2010. Аналогичных работ по детям боярским XVI в., увы, пока нет.
14 См., напр.: Абрамович Г.В. Дворянское войско в царствование Ивана IV // Россия на путях централизации. — М., 1982. — С. 186—192; Гневашев Д.Е. Вологодский служилый «город» в XV — начале XVI века // Сословия, институты и государственная власть в России (Средние века и раннее Новое время): сб. ст. памяти акад. Л.В. Черепнина. — М., 2010. — С. 672—683; Малов А. «Конность, людность и оружность» служилого «города» перед Смоленской войной (на материале Великих Лук) // Цейхгауз. — 2002. — № 2 (18). — С. 12—15 и др.
15 См., напр.: Володихин Д.М. Воеводы Ивана Грозного. — М., 2009; Его же. Социальный состав русского воеводского корпуса при Иване IV. — СПб., 2011; Курбатов О.А. Реорганизация русской конницы в середине XVI в.: идейные источники и цели реформы царского войска // Единорогъ: материалы по военной истории Восточной Европы эпохи Средних веков и Раннего Нового времени. — М., 2009. — Вып. 1. — С. 196—226; Его же. Очерки развития тактики русской конницы «сотенной службы» с середины XVI в. до середины XVII в. // Военная археология. — М., 2011. — Вып. 2. — С. 58—91.
16 Ограниченный объем статьи не позволяет дать подробную характеристику основным источникам, да, собственно, это и не является целью настоящей
работы. Отметим лишь самые важные из них — прежде всего это разрядные книги, официальные (Милюков П.Н. Древнейшая разрядная книга официальной редакции (по 1565 г.). — М., 1901; Разрядная книга (далее — РК) 1475—1598 гг. — М., 1966) и частные (РК 1550—1636. — М., 1975. — Т. I; М., 1976. — Т. II. Вып. I.; РК 1559—1605. — М., 1974; РК 1475—1605. — М., 1977—1994. — Т. I—IV), летописи (напр.: Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). — М., 2009. — Т. XXIX; Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича // Там же; Львовская летопись // ПСРЛ. — М., 2005. — Т. ХХ; Патриаршая или Никоновская летопись // ПСРЛ. — М., 2000. — Т. XIII и др.), актовые материалы (последняя крупная публикация: Акты служилых землевладельцев. — М., 1997—2008. — Т. I—IV), сохранившиеся фрагменты текущей воеводской и разрядной документации (напр.: Документы Ливонской войны (подлинное делопроизводство приказов и воевод) 1571-1580 // Памятники истории Восточной Европы. — М.-Варшава, 1998. — Т. III) и ряд др. материалов (в частности, синодики по «убиенным во брани»: Государственные поминальные записи конца XIV — конца XVII века // Памятники истории русского служилого сословия. — М., 2011. — С. 171—224).
1 7
Фоскарини М. Рассуждение о Московии // Иностранцы о Древней Москве.
Москва XV - XVII веков. — М., 1991. — С. 56.
18
Кучма В.В. «Тактика Льва» как исторический источник // Лев VI Мудрый. Тактика Льва. — СПб., 2012. — С. 9.
19 Применительно к Англии конца XVI — перв. пол. XVII вв., с которой, кстати, со времен Ивана Грозного у России складываются тесные взаимоотношения, о военной литературе и ее месте в подготовке военных кадров см., напр.: Lawrence David R. The Complete Soldier. Military Books and Military Culture in Early Stuart England, 1603-1645. — Leiden-Boston, 2009. Поэтому мы не согласны с тезисом О.А. Курбатова, допускавшего, что византийское военно-теоретическое наследие было хорошо знакомо на Руси (Курбатов О.А.
Реорганизация русской конницы в середине XVI в.: идейные источники и цели реформы царского войска. — С. 226). За исключением смутного свидетельства неизвестного венецианца, прямых указаний на то, что во времена Ивана Грозного изучались византийские военные трактаты, нет, равно как нет и сохранившихся рукописей, целых или отрывков, в которых содержались бы фрагменты византийских «стратегиконов» в переводе на русский язык — а иначе как бы они изучались русскими военачальниками. Во всяком случае, нам они неизвестны. Можно лишь допустить, что единичное знакомство могло иметь место, но не более, и широкого распространения они не получили, в противном случае следы его, и не косвенные, а прямые, непременно
сохранились бы.
20
В этой связи интересно замечание М.М. Крома, который писал, что «Россия XVI столетия оставалась вполне средневековым обществом, и в этом смысле она была «несовременна» Западной Европе эпохи Ренессанса и реформации» (Кром М.М. Рождение государства Нового времени в России и Европе: сравнительно-историческая перспектива // Труды кафедры истории России с древнейших времен до ХХ века. — СПб., 2006. — Т. I. — С. 35).
21 Горсей Дж. Записи о России. XVI — начало XVII в. — М., 1990. — С. 50.
22
Буганов В.И. Документы о сражении при Молодях // Исторический архив. — 1959. — № 4. — С. 169—174.
23
23 Если не считать составленного в недрах Разрядного приказа наставления для королевича Владислава, призванного ознакомить его с московскими порядками, в т.ч. и в военной области, относящегося к самому концу «классического» периода и который можно счесть неким прообразом «устава». См.: Записка о царском дворе, церковном чиноначалии, придворных, чинах, приказах, войске, городах и пр. // Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. — СПб., 1841. — Т. II. 1598—1613. — С. 425—426.
Герберштейн С. Записки о Московии. — М., 2008. — Т. I. — С. 415.
25
До этого Д.Ф. Бельский в 1519 г. ездил «сажати на царство» хана Шах-Али в Казань (Воскресенская летопись // ПСРЛ. — М., 2001. — Т. VIII. — С. 267).
26 См.: РК 1475—1598. — С. 222—224; РК 1475—1605. М., 1977. — Т. I. Ч. II.
— С. 328; РК 1475—1598. — С. 150.
27 ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 287; РК 1475—1605. — М., 1981. — Т. II. Ч. I. — С. 73.
9 Я
Курбский А.М. История Иоанна Грозного // Устрялов Н.Г. Сказания князя Курбского. — СПб., 1868. — С. 86, 87.
29
Карьера князя хорошо вида из разрядных книг (см., напр.: Милюков П.Н. Древнейшая разрядная книга официальной редакции (по 1565 г.). — С. 117, 120—121, 127, 136, 141, 146, 150, 152, 154, 156, 158, 162, 166, 175, 180, 183— 184, 186, 194, 195, 197, 207, 209, 210, 214, 221, 229, 265—266; РК 1475—1605.
— М., 1981. — Т. II. Ч. I. — С. 203, 211; М., 1982. — Ч. II. — С. 233—235, 239, 244, 248—249, 255, 260, 261, 263, 269, 277, 280—282). Интересные сведения о служебной и военной карьере князя содержатся в местнических делах (см., напр.: Местничество. Дела, собранные действительным членом П.И. Ивановым // Русский исторический сборник. — М., 1838. — Т. II. — С. 9, 11, 19, 20, 41, 51, 52, 77, 182, 273, 287, 306, 307, 364, 376).
30
Об этом говорит «поручная» запись на 15 тыс. руб. в том, что М.И. Воротынский «не отъедет» «в Литву и в Крым, и в ыные ни в которые государства», данная в апреле 1566 г. (Антонов А.В. Поручные записи 15271571 годов // Русский дипломатарий. — М., 2004. — Вып. 10. — С. 58—64).
-5 1
Акты Московского государства. — СПб., 1890. — Т. I. — С. 1. Герберштейн С. Записки о Московии. — М., 1988. — С. 168.
33
Тысячная книга 1550 г. и Дворцовая тетрадь 50-х годов XVI в. (далее — ТКДТ). — М.-Л., 1950. — С. 185.
34 Русский хронограф // ПСРЛ. — М., 2005. — Т. XXII. — С. 532
35 ПСРЛ. — М., 2000. — Т. XIII. — С. 202—203, 206—207, 211—212, 213, 214.
36 Там же. — С. 269.
31
Милюков П.Н. Древнейшая разрядная книга официальной редакции (по 1565 г.). — С. 208; Курбский А.М. История о великом князе Московском. — СПб., 1913. — Стб. 80; ПСРЛ. — М., 2000. — Т. XIII. — С. 269—270, 272, 288, 296, 316; ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 279—280; Посольские книги по связям России с Ногайской ордой (1551—1561 гг.). — Казань, 2006. — С. 300— 301, 303; РК 1475—1605. — М., 1978. — Т. I. Ч. III. — С. 513; РК 1475—1605. — М., 1981. —Т. II. Ч. I. — С. 46—47.
38 ПСРЛ. — М., 2000. — Т. XIII. — С. 398, 405.
39 РК 1475—1598. — М., 1966. — С. 234.
40 Акты Московского государства. — М., 1890. — Т. I. — С. 2, 12—14.
41 См., напр.: РК 1475—1598. — М., 1966. — С. 252—254, 264, 267, 268.
42 РК 1475-1598. — М., 1966. — С. 289, 298; РК 1475—1605. — М., 1984. — Т. III. Ч. I. — С. 66.
43 Wiadomosci do Dziejow Polskich z Archiwnm Provincyi Szl^skiej. — Wroclaw, 1860. — S. 162.
44 ТКДТ. — С. 64, 153.
45 ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 284.
46 Подробнее о судьбе И. Черемисинова см.: Пенской В.В. «Центурионы» Ивана Грозного, часть II: Иван Семенов сын Черемисинов [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. — 2012. — Т. III. — С. 239—296. http://www.milhist.info/2012/11/19/penskoy 2 (19.11.2012)
47 См., напр.: РК 1475—1598. — М., 1966. — С. 122—123.
48 ТКДТ. — С. 54, 64, 186.
49 РК 1475—1598. — М., 1966. — С. 147—148; РК 1475—1605. — М., 1978. — Т. I. Ч. III. — С. 475.
50 Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею. — СПб., 1846. — Т. I. — С. 128; РК 1475— 1605. — М., 1978. — Т. I. Ч. III. — С. 404—405.
51 ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 250.
52 ПСРЛ. — М., 2000. — Т. XIII. — С. 295; ПСРЛ. — М., 2005. — Т. XX. — С. 593; ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 256, 261, 267—268; Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях. (1544—1648). — СПб., 1893. — Т. I. Борьба из за Ливонии. — С. 88; Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558—1562. — Riga, 1865. — Bd. I. 1557. 1558. — S. 235—236.
53 ПСРЛ. — М., 2005. — Т. ХХ. — С. 618—619.
54 ТКДТ. — С. 68, 140.
55 Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой (1551—1561 гг.). — С. 157, 158, 177.
56 ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 261.
57 Там же. — С. 282.
58
Милюков П.Н. Древнейшая разрядная книга официальной редакции (по 1565 г.). — С. 215—217; РК 1475—1605. — М., 1981. — Т. II. Ч. I. — С. 62—66.
59 ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 285.
60 Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях. (1544—1648). — Т. I. — С. 108.
61 Там же. — С. 138.
62 См., напр.: Володихин Д.М. Иван Шуйский. — М., 2012. — С. 102.
63 Анхимюк Ю.В. Полоцкий поход 1563 года в частных разрядных книгах // Русский дипломатарий. — М., 2004. — Вып. 10. — С. 164; Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/1563 года // Русский дипломатарий. — М., 2004. — Вып. 10. — С. 139.
64 Анхимюк Ю.В. Полоцкий поход 1563 года в частных разрядных книгах. — С. 166; ПСРЛ. — М., 2009. — Т. XXIX. — С. 310
65 Анхимюк Ю.В. Полоцкий поход 1563 года в частных разрядных книгах. — С. 167.
66 Подробнее о карьере Г. Кафтырева см.: Пенской В.В. «Центурионы» Ивана Грозного, часть I: стрелецкий голова Григорий Иванов сын Кафтырев [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. — 2012. — Т. II. — С. 42—83. http://www.milhist.info/2012/07/28/penskoy (28.07.2012)
67 Татищев В.Н. История Российская. Часть 2 // Татищев В.Н. Собрание сочинений. — М., 1995. — Т. IV. — С. 297.
68 Курбатов О.А. Очерки развития тактики русской конницы «сотенной службы» с середины XVI в. до середины XVII в. — С. 61.
69 Курбатов О.А. Реорганизация русской конницы в середине XVI в.: идейные источники и цели реформы царского войска. — С. 211—217.
70
70 Пенской В.В. «Грязевой» поход князя Дмитрия Ивановича на Смоленск в 1502 году // Военно-исторический журнал. 2012. № 10. С. 73-79.
71
Махлаюк А.В., Негин А.Е. Римские легионы в бою. — С. 180.
