CC BY
71
Е.В. Кузнецова (Москва) ORCID ID: 0000-0001-6045-2162
«ЦАРСТВЕННЫЙ ПАЯЦ»: МАСКИ «КОРОЛЯ» И «ШУТА» В ПОЭЗИИ И. СЕВЕРЯНИНА
Статья вторая
Исследование выполнено в ИМЛИ РАН за счет гранта Российского научного фонда (проект № 14-18-02709)
Аннотация. Целью статьи является анализ двух взаимосвязанных масок (макрообразов) лирического героя поэзии Северянина, «короля» и «шута». Выявляются их генетические связи с творчеством В. Брюсова, Ф. Сологуба, А. Блока, А. Белого, также обращавшихся к схожим образам «царя», «властелина», «Арлекина», «паяца» и т.д. С одной стороны, эта тенденция связана с художественным отражением учения Ф. Ницше о «сверхчеловеке», а другой стороны, - с концепцией жизнетворчества, порождающей литературную и бытовую маскарадность. Отметим, что пара «король-шут» берет свое начало, как доказал М.М. Бахтин, в карнавальной культуре средневековой Европы и через итальянскую комедию del arte добирается и до России. Антитеза «король-шут», кодирующая в поэзии символистов глубинную дихотомию верха и низа, возвышенного и профанного, в творчестве поэта-постсимволиста и сохраняет прежние коннотации, и, одновременно, усиливает свою амбивалентность, констатирует относительность всех ценностных иерархий. Появляется ироническая дистанция по отношению к предшествующей культурной традиции. На примере работы Северянина с макрообразами «короля» и «шута» проясняется механизм пародийной трансформации символистского наследия в поэзии постсимволизма с опорой на сравнительный и стилистический анализ текстов. Поэтика предшествующей поэтической системы (устойчивые образы-маски) осмысляется как объект эстетической игры, которая ведется с позиции присвоения-отталкивания.
Ключевые слова: И. Северянин; король; шут; символизм; постсимволизм; пародийная трансформация.
E.V. Kuznetsova (Moscow) ORCID ID: 0000-0001-6045-2162
"Royal Jester": Masks "King" and "Jester" in the Work of I. Severyanin. Part 2
Abstract. The aim of the article is to analyze two iterconnected masks (macroimages) of the lyrical hero of poetry of the Severyanin, the "king" and the "jester". Their genetic connection with the work of V. Bryusov, F. Sologub, A. В^ск, A. Bely, also applied to similar images of "king", "lord", "harlequin", "clown", etc., are revealed. On the one hand, this trend is associated with the artistic reflection of the "superman" doctrine of the F. Nitzshe, and the other - with the concept of life-creating, generating
literary and everyday masquerade. Note, the pair "king-jester" originates, as proved by M.M. Bakhtin, in the carnival culture of medieval Europe and through the Italian comedy Del Arte gets to Russia. The antithesis "the king-jester", encoding in the poetry of symbolists the deep dichotomy of the top and bottom, sublime and profane, in the work of the poet-post-symbolist retains the former connotations and, at the same time, strengthens its ambivalence, states the relativity of all value hierarchies. There is an ironic distance in relation to the previous cultural tradition. On the example of the Sev-eryanin's work with macro-images of the "king" and "jester" the mechanism of parody transformation of the symbolist heritage in the poetry of post-symbolism is clarified. The article is based on comparative and stylistic analysis of texts. The poetics of the preceding poetic system (stable images-masks) is interpreted as an object of aesthetic play, which is conducted from the position of assignment-repulsion.
Key words: I. Severyanin; king; jester; symbolism; post-symbolism; parodic transformation.
Одним из факторов, обусловивших ранее обращение символистов к маске «шута» (Арлекина, паяца), прежде всего речь идет о А. Блоке и А. Белом, стала рефлексия над собственным творческим методом, жизненным предназначением и положением в обществе, а также стремление к театрализации жизни и искусства, связанная с концепцией жизнетворче-ства. Напомним, что согласно выводам первой части нашей статьи [Кузнецова 2017 b] «король» маркирует представление о высокой теургической миссии собственного служения искусству, тогда как травестирующий его «шут» становится символом самоиронии и маркером того, как со стороны, в социуме, с позиции приземляющего быте видят поэт-теурга окружающие. Раздумья над поэтическими приемами и темами, а также над своим местом в поэтической иерархии были свойственны и Северянину. Хотя они и не выплеснулись на страницы критических статей, но он оставил несколько стихотворений, обращенных к читателю и поясняющих игровую природу собственного творческого метода.
Помимо более или менее прямых высказываний о себе как о «лирическом иронике», например, в стихотворении «Двусмысленная слава», в ряде текстов размышления о природе своего творчества выражены завуалированно. В раннем стихотворении «Интродукция. Триолет» 1909 г. с помощью архетипичного амбивалентного образа «короля-шута» поэт, возможно, проясняет пародийную, генетически связанную с карнавальным началом, природу своей доэмигрантской поэзии. Король Северянина легко и быстро оборачивается шутом, его травестирующим, а шут оказывается королем:
За струнной изгородью лиры Живет неведомый паяц. Его палаццо из палацц -За струнной изгородью лиры... Как он смешит пигмеев мира,
Новый филологический вестник. 2018. №3(46). --
Как сотрясает хохот плац, Когда за изгородью лиры
Рыдает царственный паяц [Северянин 2014, 86].
Об исключительной важности этого небольшого произведения говорит его расположение в самом начале раздела, названного по первой строке стихотворения «За струнной изгородью лиры». Стихотворение открывает эту часть сборника, как бы обуславливая ракурс прочтения всех последующих текстов. Объединение масок «короля» и «шута» происходит в пределах одного словосочетания: «царственный паяц».
С одной стороны, перед нами аллюзия на образы популярной в России в начале ХХ в. оперы итальянского композитора Леонковалло «Паяцы». По ее сюжету главный герой вынужден играть на сцене в комедии в роли паяца. Он смешит людей, «пигмеев мира», и «хохот сотрясает плац» в тот момент, когда сам актер-шут плачет, рыдает в душе «невидимыми миру слезами», оплакивая свою преданную любовь. С оперным искусством меломан-Северянин был знаком очень хорошо. Об этом свидетельствуют, например, факты приведенные А.Е. Секриеру [Секриеру 2011, 82].
С другой стороны, учитывая время создания стихотворения, в нем мог отразиться и образ «Красного паяца-Арлекина-шута» из стихотворений А. Блока и А. Белого, над которым также зачастую потешается толпа, в то время как душу его наполняют жестокие терзания. Предшествующая символистская поэтическая традиция становится для Северянина таким же источником образов, как и музыкальные произведения. В качестве примера младосимволистской «арлекинады» можно привести стихотворение А. Блока 1904 г. «В час, когда пьянеют нарциссы...», в котором создается яркий образ страдающего на глазах у зрителей паяца, Арлекина, «забывшего о роли»:
<.> Арлекин, забывший о роли? Ты, моя тихоокая лань? Ветерок, приносящий с поля Дуновений легкую дань?
Я, паяц, у блестящей рампы Возникаю в открытый люк. Это бездна смотрит сквозь лампы Ненасытно-жадный паук.
И, пока пьянеют нарциссы,
Я кривляюсь, крутясь и звеня...
Но в тени последней кулисы
Кто-то плачет, жалея меня [Блок 1980, 322] ...
Отметим, что ирония и самоирония проявляется в образе паяца еще
в поэзии младосимволистов, но у Северянина они имеют иную природу. З.Г. Минц, анализируя функции «арлекинады» в творчестве А. Блока периода «Стихов о Прекрасной Даме» и «Балаганчика», пишет, что сначала это выражение романтической иронии, «а позднее "арлекинада", ирония мыслятся как сила эсхатологического разрушения мира в целом» [Минц 1999, 562]. Ирония Северянина направлена уже на стиль символистской поэзии, пародийному обыгрыванию подвергается сам образ «страдающего паяца», ставший, благодаря своей популярности, расхожим клише в культуре Серебряного века.
Не мог столь чуткий к чужой стилистике автор оставить незамеченным столь яркий и запоминающийся образ страдающего на глазах у толпы шута, паяца, героя популярной оперы «Паяцы», масленичных балаганных представлений и «арлекинады» А. Блока и А. Белого [Обухова-Зелиньская 2015; Наседкина 2015]. И вот в 1910 г. он снова обращается к этому образу в стихотворении «Увертюра», включенном во вторую книгу «Златолира» и открывающем раздел «Колье принцессы»:
<.. .> Колье принцессы - небес палаццо, Насмешка, горечь, любовь, грехи, Гримаса боли в глазах паяца... Колье принцессы - мои стихи.
Колье принцессы, колье принцессы...
Но кто принцесса, но кто же та -
Кому все гимны, кому все мессы?
Моя принцесса - моя Мечта! [Северянин 2014, 178]
Данный текст также представляет собой обобщение, некий условный слепок с сюжета романтической оперы, в которой зачастую действуют сказочные принцессы, короли и шуты. О влиянии оперы свидетельствует название «Увертюра», музыкальный термин, обозначающий прелюдию к оперному представлению, и словосочетание «аккорды лиры», использованное и в своем прямом (аккорды музыки) и в переносном значении (аккорды вдохновения). Но снова мы наблюдаем отзвуки символистской поэтики. Образ «принцессы-Мечты», которой поются «все гимны», служатся «все мессы», несет в себе черты Прекрасной Дамы, Софии, Вечной Женственности, предмета усердного поклонения молодых А. Блока и А. Белого. Если возлюбленная героя - Прекрасная Дама, то сам герой Северянина в этом тексте закономерно превращается в корчащегося от боли паяца, несчастного влюбленного Пьеро, также героя ряда произведений младосимволистов.
На примере этого стихотворения удобно рассмотреть, как «работает» поэт с исконными поэтическими «словами-сигналами» по терминологии Л.Я. Гинзбург [Гинзбург 1995]. Северянин достигает комического эффекта смешением традиционных поэтизмов, таких как «лиры», «вен-
ки», «созвездия», «небеса», со словами не из поэтического словаря русской классической лирики, иностранными заимствованиями, например, «колье», «палаццо», «ювелиры». Слово «лира» еще в поэтическом языке начала XIX в. утратило свое предметное значение и стало использоваться как абстрактное обозначение поэтического творчества. Создавая словосочетание «аккорды лиры», Северянин реализует метафору, «лира» снова превращается в музыкальный инструмент, на котором «играет» боговдох-новенный поэт-певец. Таким способом поэт добивается стилистического эффекта, который О.Б. Кушлина определила как «изящная банальность» и «откровенная вульгарность» [Кушлина 1993 Ь, 117]. Таким приемом пользовался еще В. Брюсов, например, в уже цитированном в первой части нашей статьи стихотворении «Возвращении», ради расширения «художественной впечатлительности», но у Северянина это превращается уже в ироническую игру.
Рассмотренная нами антитеза «король-шут» является лишь одним из примеров работы поэта с наследием символизма, направленной, в конечном счете, на обновление русского поэтического языка. Макрообраз «короля» в творчестве Северянина выступает в пародийной функции, обыгрывая соответствующие темы и мотивы «высокой» лирики романтиков и символистов: образы «поэта-короля», «поэта-пророка», «властелина волшебной страны», «властителя-деспота» и т.д. Маска «шута-паяца» связана как с ироническим пафосом, так и с аспектом рефлексии. Заостряя театрально-маскарадные образы младосимволистов, она одновременно выражает самоощущение Северянина, осознававшего свою «двусмысленную славу» и такое же положение в поэтической иерархии Серебряного века. Маска «шута» также указывает читателю на «двойное дно» и возможное пародийное прочтение его произведений.
Правомерность подобных выводов может подтверждаться предельной литературностью, «сделанностью» северянинских поэз, состоящих из обрывков модернистского дискурса, а именно чужой стиль, ставший содержанием нового текста, и создает, по Ю. Тынянову, пародию [Тынянов 1977 Ь, 198-227]. Основными маркерами пародийного использования поэтом символистских образов являются специфические художественные средства: поэтика парадокса, абсурда и двусмысленности, имитация «наивного» стихотворства, стилистическое смешение «высоких» поэтизмов и разговорной, прозаической лексики, буквализация содержания, утрирование и гиперболизация образов и т.д. Но самое главное - это ироническая точка зрения автора, которая ощутимо присутствует в тексте и с позиции которой ведется переосмысление масок символизма. Тонкую грань между явлениями стилизации и пародии весьма точно определил Ю. Тынянов: «Стилизация близка к пародии. И та и другая живут двойной жизнью: за планом произведения стоит другой план, стилизуемый или пародируемый. <...> .Стилизация комически мотивированная или подчеркнутая, становится пародией» [Тынянов 1977 а, 201]. На наш взгляд, Северянин делает этот шаг, отделяющий стилизацию от пародии. Во мно-
гом это было обусловлено определенной тенденцией в литературе Серебряного века, М.В. Козьменко и Д.М. Магомедова пишут, что стилизация становится настолько «концентрированной», «что при приложении к ней стилевых критериев прошлого столетия либо оказалась бы (и оказалась в оценках отдельных критиков) за пределами эстетического вкуса, либо была бы воспринята в чисто пародийном ключе» (курсив мой - Е.К.) [Козь-менко, Магомедова 2009, 85].
«Концентрированные» стилизации Северянина были действительно восприняты многими критиками как находящиеся за гранью хорошего вкуса, но мы предлагаем посмотреть на них, как на тексты, имплицитно содержащие в себе пародийность в широком смысле слова.
На наш взгляд, в «извращенном лике» поэзии Северянина, в котором, по мнению К. Мочульского, «изживается культура русского символизма» [Мочульский 2005, 547], заключается не ущербность, а новаторство и достоинство лирики автора «Громокипящего кубка» дореволюционного периода, состоящее в ироническом преломлении и переакцентуализации тем, мотивов, образов и масок символистов, которые лишаются, прежде всего, своего философского и мировоззренческого наполнения, используются уже вне связи с дихотомией быта и бытия, сакрального и профан-ного. Отмечал эту особенность постсимволистской поэзии еще В.М. Жирмунский: «.Словесные завоевания символизма сохраняются, культивируются и видоизменяются для передачи нового душевного настроения, зато душевное настроение, породившее эти завоевания, отбрасывается как надоевшее, утомительное и ненужное» [Жирмунский 1977, 109]. То, что проживалось символистами, уже проигрывалось Северяниным, но это было предопределено тем, что поэзии вступала в новый авангардный этап своего развития. Отметим, что именно как фактор литературной эволюции пародийность так интересовала Ю. Тынянова: «Эволюция литературы, в частности поэзии, совершается не только путем изобретения новых форм, но и, главным образом, путем применения старых форм в новой функции. Здесь играет свою роль, так сказать учебную, экспериментальную, и подражание, и пародия. <.> Обнажение условности, раскрытие речевого поведения, речевой позы - огромная эволюционная работа, проделываемая пародией» [Тынянов 1977 Ь, 293; 310].
Приемы пародии как нельзя лучше подошли для того, чтобы объективировать наследие модернизма 1890-х - 1900-х гг., воплотить его уже не как целостную мистико-философскую и эстетическую систему, а как дискурс, набор штампов, клише, мифологем и т.д. Еще до опыта Северянина поэтика новой модернистской лирики была высвечена в многочисленных пародиях современников. Достаточно вспомнить знаменитые три пародии на декадентов Вл. Соловьева, в каждой из которых работает один и тот же механизм: философское содержание символистской поэзии предстает бессмыслицей, а формальные приемы (пристрастие к немотивированным и необычным цветовым эпитетам, бестиарные метафоры, поэтика повторов) гиперболизируются и доводятся до абсурда. Нечто подобное с
той или иной степенью талантливости проводилось и другими авторами: С. Горным, А. Измайловым, В. Бурениным, К. Чуковским и т.д. Пародии становятся массовым чтением, выходят целые сборники («Кривое зеркало» А. Измайлова, «Незлобивые пародии» Авеля). Возникновение новой поэзии, дразнящей своим необычным поэтическим арсеналом, спровоцировало пародийный отклик на нее [Тяпков 1980; Тяпков 1984; Кушлина 1993 а]. Выскажем предположение, что поэтика символизма усваивалась Северяниным не только по первоисточникам, хотя известно, что Брюсова, Бальмонта и Сологуба он прочел досконально, но и через посредничество карикатурившей ее литературной пародии [Кузнецова 2017 а; Кузнецова 2018].
После того как Северянин довел ироническую игру в короля и шута до предела, стало более невозможным всерьез обращаться к этим маскам, эксплуатировать их вне иронической дистанции. Антитеза «король-шут», кодирующая в творчестве символистов глубинную дихотомию верха и низа, возвышенного и профанного, в творчестве поэта-постсимволиста демонстрирует свою амбивалентность, относительность всех ценностных иерархий. Как справедливо указывает К.Г. Исупов: «В иронически-игровой поэзии Северянина состоялось самоотрицание декаданса (курсив мой -Е.К.) не путем прямого присвоения его ценностей, а в театрализованном (трагическом по существу) отстраненно-эстрадном изживании его как особого стиля жизни и стиля поэтического мышления» [Исупов 1987, 18].
Подобная литературная стратегия применялась поэтом не для создания комических текстов ради развлечения скучающий публики и не ради литературной критики противников с точки зрения представителя другого литературного лагеря, как это делал, например, В. Буренин, а для создания собственных оригинальных текстов и завоевания места на поэтическом «Олимпе». Но именно обращение к пародийной поэтике повлекло за собой столь противоречивые оценки творчества Северянина в прижизненной критике и трудности с определением положения поэта в иерархии литераторов начала ХХ в., которые не преодолены полностью до сих пор.
ЛИТЕРАТУРА
1. Блок А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1. Стихотворения и поэмы 1898-1906. Л., 1980.
2. Гинзбург Л.Я. О лирике. М., 1995.
3. Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм // Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 112-121.
4. Исупов К.Г. Историко-бытовые архетипы в творческом поведении Северянина // О Игоре Северянине. Череповец, 1987. С. 14-18.
5. Козьменко М.В., Магомедова Д.М. Стилизация как фактор динамики жанровой системы // Поэтика русской литературы конца XIX - начала ХХ века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М., 2009. С. 77-149.
6. (а) Кузнецова Е.В. Поэтика И. Северянина и литературная пародия начала
ХХ в. // Studia Litterarum. 2017. Т. 2. № 1. С. 220-244.
7. Кузнецова Е.В. Поэтика пародийности в доэмигрантском творчестве Игоря Северянина // Russian Literature. 2018. № 95. С. 33-62.
8. (b) Кузнецова Е.В. «Царственный паяц»: маски «короля» и «шута» в поэзии И. Северянина. Статья первая // Новый филологический вестник. 2017. № 4 (43). С. 117-128.
9. (a) Кушлина О.Б. Наследники Гиппонакта // Русская литература ХХ века в зеркале пародии: антология. М., 1993. С. 5-23.
10. (b) Кушлина О.Б. Уж не пародия ли он? // Русская литература ХХ века в зеркале пародии: антология. М., 1993. С. 116-119.
11. Минц З.Г. В смысловом пространстве «Балаганчика» // Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб., 1999. С. 558-568.
12. Мочульский К. Игорь Северянин. Менестрель. Новейшие поэзы // Игорь Северянин. Царственный паяц. Автобиографические материалы. Письма. Критика. СПб., 2005. С. 543-547.
13. Обухова-Зелиньская И.В. Персонажи commedia dell'arte в культуре русского модернизма (живопись-театр-периодика) // «Вечные» сюжеты и образы в литературе и искусстве русского модернизма. М., 2015. С. 314-330.
14. Наседкина Е.В. «Одержимый или пророк»: трансформация образов Арлекина, безумца, Христа и шута в творчестве и прижизненной иконографии Андрея Белого // «Вечные» сюжеты и образы в литературе и искусстве русского модернизма. М., 2015. С. 356-372.
15. Северянин И. Полное собрание сочинений: в 1 т. М., 2014.
16. Секриеру А.Е. Игорь Северянин. Грани стиля. М., 2011.
17. (a) Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 198-227.
18. (b) Тынянов Ю.Н. О пародии // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 284-310.
19. Тяпков С.Н. Русские символисты в литературных пародиях современников. Иваново, 1980.
20. Тяпков С.Н. Русские футуристы и акмеисты в литературных пародиях современников. Иваново, 1984.
REFERENSES (Articles from Scientific Journals)
1. (a) Kuznetsova E.V. Poetika I. Severyanina i literaturnaya parodiya nachala 20 v. [The Poetics of I. Severyanin and Literary Parody at the Beginning of the 20th century]. Studia Litterarum, 2017, vol. 2, no. 1. pp. 220-244. (In Russian).
2. Kuznetsova E.V Poetika parodiynosti v doemigrantskom tvorchestve Igorya Severyanina [The Poetics of Parody in the Work of Igor's Severyanin before His Emigration]. Russian Literature, 2018, no. 95. pp. 33-62. (In Russian).
3. (b) Kuznetsova E.V. "Tsarstvennyy payats": maski "korolya" i "shuta" v poe-zii I. Severyanina. Stat'ya pervaya ["The Royal Buffoon": The Masks of "King" and "Jestef' in the Works of I. Severyanin. Article I]. Novyy filologicheskiy vestnik, 2017,
no. 4 (43), pp. 117-128. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
4. Isupov K.G. Istoriko-bytovyye arkhetipy v tvorcheskom povedenii Severyanina [Historical and Everyday Archetypes in the Creative Behavior of I. Severyanin]. O Igore Severyanine [About Igor Severianin]. Cherepovets, 1987, pp. 14-18. (In Russian).
5. Isupov K.G. Istoriko-bytovyye arkhetipy v tvorcheskom povedenii Severyanina [Styling as a Factor in the Dynamics of Genre Systems]. Poetika russkoy literatury kontsa 19 - nachala 20 veka. Dinamika zhanra. Obshchiye problemy. Proza [The Poetics of Russian Literature. The Dynamics of the Genre. Common Problems. Prose]. Moscow, 2009, pp. 77-149. (In Russian).
6. (a) Kushlina O.B. Nasledniki Gipponakta [Inheritors of Gipponakt]. Russkaya literatura 20 veka v zerkale parodii: antologiya [Russian Literature of the 20th Century in the Mirror of Parody: Anthology]. Moscow, 1993, pp. 5-23. (In Russian).
7. (b) Kushlina O.B. Uzh ne parodiya li on? [If He Is a Parody?]. Russkaya literatura 20 veka v zerkale parodii: antologiya [Russian Literature of the 20th Century in the Mirror of Parody: Anthology]. Moscow, 1993, pp. 116-119. (In Russian).
8. Mints Z.G. V smyslovom prostranstve "Balaganchika" [In the Semantic Space of "Balaganchik"]. Mints Z.G. PoetikaAleksandra Bloka [Poetics of Alexander Block]. Sankt-Petersburg, 1999, pp. 558-568. (In Russian).
9. Mochul'skiy K. Igor' Severyanin. Menestrel'. Noveyshiye poezy [Igor Severyanin. Ministrel. Newest Poehzy]. Igor' Severyanin. Tsarstvennyy payats. Avtobiogra-ficheskiye materialy. Pis'ma. Kritika [Igor Severyanin. Royal Buffoon. Autobiographical Materials. Letters. Criticism]. Sankt-Petersburg, 2005, pp. 543-547. (In Russian).
10. Nasedkina E.V "Oderzhimyy ili prorok": transformatsiya obrazov Arlekina, bezumtsa, Khrista i shchta v tvorchestve i prizhiznennoy ikonografii Andreya Belogo ["Possessed or a Prophet": Transformation of Images of the Harlequin, Madman, Christ, and the Jester in the Works and Lifetime of the Iconography of Andrei Bely]. "Vechnyye" syuzhety i obrazy v literature i iskusstve russkogo modernizma ["Eternal" Subjects and Images in the Literature and Art of Russian Modernism]. Moscow, 2015, pp. 356-372. (In Russian).
11. Obukhova-Zelin'skaya I.V. Personazhi commedia dell'arte v kul'ture russkogo modernizma (zhivopis'-teatr-periodika) [The Characters of the Commedia Dell'arte in the Culture of Russian Modernism (Painting-Theatre-Periodicals)]. "Vechnyye" syuzhety i obrazy v literature i iskusstve russkogo modernizma ["Eternal" Subjects and Images in the Literature and Art of Russian Modernism]. Moscow, 2015, pp. 314-330. (In Russian).
12. (a) Tynyanov Yu.N. Dostoyevskiy i Gogol' (k teorii parodii) [Dostoevsky and Gogol. (To the Theory of Parody)]. Tynyanov Yu.N. Poetika. Istoriya literatury. Kino [Poetic. The History of Literature. Cinema]. Moscow, 1977, pp. 198-227. (In Russian).
13. (b) Tynyanov Yu.N. O parodii [About Parody]. Tynyanov Yu.N. Poetika. Istoriya literatury. Kino [Poetic. The History of Literature. Cinema]. Moscow, 1977, pp. 284-310. (In Russian).
14. Zhirmunskiy V.M. Preodolevshiye simvolizm [Break the Symbolism]. Zhir-
munskiy V.M. Teoriya literatury. Poetika. Stilistika [The Theory of Literature. Poetics. Stylistics]. Leningrad, 1977, pp. 112-121. (In Russian).
(Monographs)
15. Ginzburg L.Ya. O lirike [About Lyric]. Moscow, 1995. (In Russian).
16. Sekriyeru A.E. Igor' Severyanin. Grani stilya [Igor Severyanin. Facets of Style]. Moscow; Yaroslavl, 2011. (In Russian).
17. Tyapkov S.N. Russkiye futuristy i akmeisty v literaturnykh parodiyakh sovre-mennikov [Russian Futurists and Akmeists in the Literary Parodies of His Contemporaries]. Ivanovo, 1984. (In Russian).
18. Tyapkov S.N. Russkiye simvolisty v literaturnykh parodiyakh sovremennikov [Russian Symbolists in the Literary Parodies of His Contemporaries]. Ivanovo, 1980. (In Russian).
Кузнецова Екатерина Валентиновна, Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН
Аспирант. Научные интересы: творчество И. Северянина, русская литература рубежа XIX-XX вв., память культуры, «вечные» сюжеты и образы в литературе русского модернизма, поэтика пародии.
E-mail: [email protected]
Kuznetsovа Ekaterina V., A.M. Gorky Institute of World literature of the Russian Academy of Sciences.
Post-graduate student. Research interests: the work of Igor Severyanin, Russian literature of the turn of 19-20 centuries, cultural memory, "timeless" themes and images in the literature of Russian modernism, the poetics of parody.
E-mail: [email protected]
