CC BY
36
Д. Р. Яворский
Волгоградский институт управления — филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы yavorsky@vistcom.ru
ТРУД КАК «ОРГАН КУЛЬТУРЫ»
В статье обосновывается понимание труда как особого «органа культуры» («амплификтора человеческих способностей»), утилизирующего избыточную витальную энергию человека, грозящую подрывом общества и разрушением личности. Труд как «орган культуры» управляет витальной энергией путем придания социальной значимости результату труда (шедевр), путем эстетизации (в фольклоре и искусстве) процесса труда, путем миметического заражения трудовой мотивацией в профессиональном сообществе. Увеличение значимости труда в протестантской этике свидетельствует об упадке других «органов культуры», управляющих витальной энергией, прежде всего, войны и религии.
Ключевые слова: «орган культуры», Реформация, протестантская этика, труд.
Dmitriy R. Yavorsky
Volgograd Institute of Management — branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration
LABOR AS "THE ORGAN OF CULTURE"
The article substantiates the understanding of labor as a special "organ of culture" (as an " amplifier of human abilities "). The function of an "organ of culture" is to utilizes the excess vital energy of a person, whenever this energy
excess threatening to undermine society and destroy the personality. Labor as the "organ of culture" governs the vital energy firstly by the giving of social significance to the results of work (masterpiece), secondly by the aestheticiz-ing (in folklore and art) of the process of labor, and finally by the mimetic infection of labor's motivation in the professional community. The increase of the importance of work in Protestant ethics is the symptom of the decline of other "organs of culture" that govern vital energy, primarily war and religion.
Key words: "the organ of culture", Reformation, Protestant ethics, labor.
В современных гуманитарных, социальных, экономических науках еще сохраняется понимание труда как человеческой деятельности, направленной на преобразование внешней (по отношению к человеку) реальности. Будучи по существу верным, это понимание все же односторонне: оно не учитывает того, что труд имеет свою цель не только вне человека, но и в самом человеке.1 Отчасти это упущение восполняет этика, наделяющая труд свойством облагораживать человека. Однако и в этике учитывается только одна функция труда — преодоление душевной инертности: труд понимается как искусственное препятствие, побуждающее человека к преодолению себя. Вариантом этой этической концепции является библейское представление о труде как наказании за Адамов грех. Обращает на себя внимание то, что оба выше-
1 Можно согласиться с Л. Б. Четыровой, утверждающей, что «та феноменология труда, которая разработана Марксом и Гегелем, не позволяет решить проблему установления смыслов, относящихся к области труда». См.: ЧетыроваЛ. Б. Конструирование труда в европейской культуре. Автореф. дисс. д. фи-лос. н. Самара, 2004. С. 5. Хотя, строго говоря, и Гегель и Маркс видели ту функцию труда, которая направлена не только вовне, но и на самого человека. Однако эта функция сводилась к развитию физических и интеллектуальных возможностей.
указанных понимания труда исходят из общей теоретической установки: труд — это средство компенсировать нехватку (нехватку жизненных ресурсов, нехватку самодисциплины). Однако современная культурная ситуация поставила перед человеком проблему избытка. Именно в свете этой проблемы мы предлагаем рассмотреть труд как феномен культуры.
Начиная с ХХ века, перенаселенность, перепроизводство и другие «пере» стали предметами систематических размышлений. Разумеется, это вовсе не означает, что современность вообще не испытывает нехватки, а предшествующие периоды человеческой истории ни разу не сталкивались с избытком. Речь идет о том, что бурное развитие техники впервые выявило избыток как насущную проблему, требующую философского осмысления, научных исследований, социальных технологий и политических решений. Однако уже с момента своего зарождения культура на практике имела дело и работала с избытком, а не только с недостатками.
На уровне культурфилософской теории проблему избытка, по-видимому, первым заметил и разработал Жорж Батай в своей книге «Проклятая доля». Он обратил внимание на избыток витальной энергии, сообщаемый всем живым существам: «...живой организм в ситуации, обусловленной различными видами взаимодействия на поверхности Земного шара, получает в сущности больше энергии, чем необходимо для поддержания жизни: избыточную энергию (богатство) можно использовать для роста той или иной системы (например, организма); если система уже не может расти или избыток энергии не может быть поглощен для ее роста, то эту энергию необходимо потерять безо всякой пользы, растратить, по собственной воле или нет, со славой или, напротив, — катастрофическим образом»2. Животные этот энергетический
2 Батай Ж. Проклятая доля / Пер. с фр. Б. Скуратова, П. Хицко-го. М.: Гнозис; Логос, 2003. С. 17-18.
остаток растрачивают, как правило, в непрагматичном, игровом поведении. Однако человеку этого средства выжигания избытка энергии оказалось недостаточно. Именно возникновение культуры, оптимизировавшей процессы удовлетворения базовых потребностей, сделало для вида homo sapiens проблему нерастраченной витальной энергии постоянной. С одной стороны, это дало великий шанс человеку: освободившаяся энергия могла быть перенаправлена на формирование и удовлетворение новых потребностей, значительно обогащавших культуру. Но, с другой стороны, это поставило человека перед сложной проблемой: нерастраченная энергия оказалась способна буквально взорвать психику человека. Батай очень точно и поэтично назвал эту нерастраченную витальную энергию «проклятой долей».3 Предоставленная сама себе, она пускается по наиболее привычным для животного существа каналам «эроса» и «танатоса», разрывая в клочья социальные связи и психику человека. Человеку нужно было научиться пользоваться этим сомнительным даром.
Наиболее примитивной формой утилизации избыточной витальной энергии, как считал Батай, было ритуальное истребление: «потлач» и жертвоприношение. Именно «бессмысленность» уничтожения материальных благ и людей более всего поражают в этих культурных установлениях. «Смысл» возвращается, как только становится понятно, что цель этих ритуальных действий — в том, чтобы освободить общество от бремени пассионарного избытка. Увидеть этот смысл мешает то обстоятельство, что названная цель не осознавалась теми, кто совершал «потлач» или жертвоприношение. Видимой целью «потлача» считалось приобретение социального престижа расточителем. Однако этот социальный престиж незримо опирался на способность одного человека решить проблему целого общества: аккумулировать избыточную витальную энергию в богатстве и уничтожить
Там же. С. 34.
это богатство в «потлаче». Видимой целью жертвоприношения — расположение богов или помощь богам в осуществлении ими своих функций. Однако расположение богов и их космические функции как раз и состоят в том, что они избавляют людей от опасностей, проистекающих, в том числе, и от избыточной витальной энергии. Кажущаяся бессмысленность «потлача» и жертвоприношения — симптом бессилия архаического человека перед стихией витальной энергии.
Развитие культуры, в этой связи, следует рассматривать как (среди прочего) формирование и совершенствование средств эффективного управления человеком избыточной витальной энергией. «Эффективно управлять» в данном случае означает преобразовывать избыточную витальную энергию в полезную, культурно созидательную работу. Эти средства относятся к классу т. н. «органов культуры». Под «органом» здесь понимается всякое устройство, усиливающее человеческие возможности, как физические, так и психические; «амплифи-катор человеческих способностей».4 В этом смысле, например, рычаг — это устройство, позволяющее усилить человека физически, а письменность — интеллектуально. Иными словами, человек нуждается в амплификаторах не только для управления внешней действительностью, но и для управления своим внутренним миром, миром психики. Тот вид «органов культуры», о котором здесь пойдет речь, призван контролировать расходование избыточной витальной энергии, не позволять ей властвовать над человеком. Необходимость таких «органов культуры» продиктована ограниченностью возможностей человека управлять своими психическими состояниями. Сама мысль о необходимости «амплификаторов» идет вразрез с иллюзией автономии человека, потенциальной безгра-
4 Пигалев А. И. Призрачная реальность культуры (Фетишизм и наглядность невидимого). Волгоград: Изд-во Волгогр. гос. унта, 2003. С. 79. Концепт «орган культуры» имеет достаточно длительную историю: от Карла Маркса до Мераба Мамардашвили.
ничности его волевых возможностей. Разочарование в собственных силах, вызванное неоднократными провалами проектов «возьмусь с понедельника», побуждает человека к творческой деятельности, к изобретению вспомогательных средств по управлению собой. Эти поглотители витальной энергии можно рассматривать и как своеобразные «органы», расширяющие тело культуры за счет собственной полезной работы, использующей витальную энергию как топливо. Перечень таких «органов культуры», по-видимому, включает в себя войну, труд, религию, искусство, спорт и т. п. Мы ограничимся структурно-функциональным описанием труда как «органа культуры».
Труд следует отличать от всякой деятельности по решению сиюминутных, насущных задач. Необходимость в кризисной ситуации обеспечить себя средствами выживания (по модели Робинзона) еще не ведет к появлению труда как «органа культуры». Насущные задачи могут решаться ситуативными средствами, которые тотчас отбрасываются, когда проблема решена, труд же — регулярная деятельность, организация которой в гораздо меньшей степени зависит от актуальных и моментальных задач. В современной экономической литературе до сих пор сохраняется сомнительное убеждение в универсальности труда. Например, авторы учебника по теории труда пишут: «Каждый человек постоянно вовлечен в те или иные трудовые процессы».5 Однако очевидно, что даже сейчас существуют социальные группы, пусть и немногочисленные, которые не имеют отношения к труду: «праздный класс» и нищие-попрошайки. И те, и другие вполне осознанно уклоняются от труда.
Труд как «орган культуры» возникает тогда, когда он организует жизнь человека, подчиняет своему ритму его жизненные циклы, получает собственную, а не внешнюю мотивацию. Труд—это не только целенаправленная
5 Кирсанов К. А., Буянов В. П., Михайлов Л. М. Теория труда. Учебное пособие. М.: Издательство «Экзамен», 2003. С. 3.
деятельность, направленная на преобразование природных и социальных сил.6 Помимо целенаправленности и решения преобразовательных задач, он обладает также регулярностью и автореферентностью.
Труд регулярен в том смысле, что его ритмы открепляются от ритмов потребления продуктов труда. Начало и завершение трудового процесса не связаны жестко с производством продукта такого количества, которого достаточно для потребления. Крестьянин едва ли бросит несжатой часть поля, даже если поймет, что собранного урожая достаточно. Он весной начнет полевые работы, даже если у него за спиной «семь тучных лет», обеспечивших его на годы средствами существования. Промышленный труд регламентирован временем, а не количеством произведенного продукта. Даже риск перепроизводства не всегда останавливает промышленные предприятия.
Труд автореферентен в том смысле, что целью труда среди прочего является и он сам. Это легко осознают те, кто занимается неотчужденным трудом. Но признак автореферентности воспроизводится (пусть и зачастую симулятивно) даже там, где труд отчужден. Распространенная ныне система организации труда «дает понять» это при помощи отсрочки вознаграждения. Вознаграждение исключается из тактической трудовой мотивации, и труженик вынужден либо страдать при отсутствии мотивации, либо находить ее в самом трудовом процессе.
С этой точки зрения, присваивающая деятельность (охота и собирательство) — не труд: она — ситуативна и направлена на достижение результата вне ее самой. Труд же, как регулярная и автореферентная деятельность, способен не только «поддерживать существование», как это делают примитивные формы присваивающей деятельности, но и наращивать благосостояние. В сущности, как показал на антропологическом материале Маршал Салинз,
6 Философская энциклопедия: в 5 тт. Т 5. М.: Советская энциклопедия, 1970. С. 261.
«поддерживать существование» примитивному обществу не так уж и трудно: для этого нет необходимости трудиться. Охотники и собиратели в нормальных природных условиях живут в условиях «первоначального изобилия»,7 если под изобилием иметь в виду не избыток средств исполнения многочисленных желаний, а умеренность последних и достаточность готовых ресурсов для их удовлетворения. Для того, чтобы изменить отношение к деятельности по добыче и производству жизненных ресурсов, необходимо либо попасть в экстремальные условия, либо поставить перед этой деятельностью иные задачи. Возможно, эти вещи связаны: интенсификация добывающей и производственной деятельности в экстремальных условиях ведет к изменению мотивации и формированию труда как новой формы этой деятельности. Выход же из экстремальных условий дает обществу, знающему труд, возможность сменить цель «выживание» на цель «благосостояние». Впрочем, первоначально, последнее — это, по-видимому, побочный эффект труда как «органа культуры», а не цель. Только со временем вкус к «благосостоянию» может поместить его в мотивационный комплекс труда, как это произошло в буржуазном обществе.
Труд, в строгом смысле этого слова, возник тогда, когда появилось то, что принято называть «разделением труда». Именно в процессе специализации сформировалась особая культура труда, передаваемая из поколения в поколение внутри земледельческих, скотоводческих и ремесленных династий. Эта культура получила религиозную санкцию в мифах о богах — покровителях трудовых занятий. Земледельческие, скотоводческие, ремесленные боги в мифологии воплощали собой идеальные типы тружеников, выступали источниками трудовой мотивации и контролировали качество результатов труда. Труд
7 См.: Салинз М. Экономика каменного века / Пер. с англ. О. Ю. Артемовой, Ю. А. Огородновой и Л. И. Огородною. М.: ОГИ, 1999.
задолго до Жана Кальвина был накрепко связан с религиозным чувством, с «исповеданием веры» (разумеется, лишь в той мере, в какой вообще можно говорить о вере применительно к до-монотеистическим религиям). Жорж Дюмезиль показал, что в индоевропейских пантеонах непременно выделяются божества, покровительствующие трудовому сословию, божества, отличимые от божеств-покровителей войны и ритуальных практик.8
Специфика труда как деятельности проявляется через противопоставление работе, как несвободной, гетерономной производственной деятельности. На первый взгляд, это противопоставление имеет шаткие основания, так как в узусе русского языка слова «труд» и «работа» взаимозаменяемы. Однако за ними кроются разные оценки добывающей и производственной деятельности. С одной стороны, кажется, что занятия «труженика», и «рабочего» аксиологически не различаются. В самом деле, в разных контекстах слова «рабочий» и «труженик» могут ассоциироваться как с тяжестью, безрадостностью и отчужденностью, так и с уважением, восхищением. В одном контексте «рабочий» — это представитель угнетаемого класса в капиталистическом обществе, жертва социальной несправедливости. В другом контексте «рабочий» — представитель социального авангарда, творец истории. Но, с другой стороны, окружение слова «работа» указывает на тенденцию к ее негативной оценке по сравнению с оценкой труда. То, чего не видно в сопоставлении «рабочего» и «труженика», проявляется в оппозиции «раб» / «трудник». «Трудник» — это монастырский насельник, который добровольно выбрал трудовое послушание ради спасения души, аскетической работы над собой. Труд в жизни трудника — это испытание и в определенном смысле даже страдание (как труд раба). Труд труд-
8 Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев / Пер. с фр. Т. В. Цивьян. М.: Наука, 1986. С. 28-29. О связях между трудовой мотивацией и религией см.: Элиаде М. Азиатская алхимия. Сборник эссе / Пер. с рум., фр., англ. М.: Янус-К, 1998.
ника может быть не менее тяжел, чем труд раба, но он доброволен, и он возвышает человека над самим собой.
Каким образом труд, будучи «органом культуры», аккумулирует и канализирует свободную витальную энергию людей?
Во-первых, в контексте труда формируется цель деятельности, достаточно привлекательная для того, чтобы человек инвестировал в нее свои физические и психические ресурсы. Таковой целью может быть не только производство продукта, предназначенного для непосредственного потребления или присоединения к сети обменов. Более эротичной, привлекательной, воодушевляющей выглядит демонстрация продукта, предшествующая потреблению. Бронислав Малиновский так описывает трудовую культуру туземцев островов Тробрианско-го архипелага: «В земледелии или рыболовстве, в строительстве жилищ или ремесленном производстве всегда наблюдается тенденция выставлять продукты своего труда напоказ, раскладывать их и даже украшать (по крайней мере, некоторые их типы), чтобы вызвать большой эстетический эффект».9 Качественно произведенный продукт — залог престижа. Дальнейшая судьба продукта на время отходит на второй план: «...урожай каждого мужчины выставляется на его собственной делянке, ради того, чтобы он был подвергнут критике, и группы аборигенов, переходя с участка на участок, любуются собранными плодами, сравнивают их и расхваливают наилучшие результаты».10 Разумеется, речь идет не о какой-то специфике трудовой культуры тробрианцев. Эти же функции выполнял продукт средневекового ремесленника, когда выставлялся и рассматривался как «шедевр» (chef d'oeuvre — «произведение мастера»). В самом деле, основное предназначение шедевра — не потребление, а приобщение ремес-
9 Малиновский Б. Избранное: Аргонавты западной части Тихого океана / Пер. с англ. В. Н. Поруса. М.: РОССПЭН, 2004. С. 161.
10 Там же. С. 79.
ленника к кругу мастеров посредством демонстрации качественно произведенного продукта. Шедевр — это результат, вызывающий внутреннее удовлетворение и внешнее признание.
Во-вторых, труд в качестве «органа культуры» подразумевает эстетизацию самого трудового процесса, а не только его результата. Ранняя форма эстетизации труда — трудовой фольклор, затем эта функция переходит к искусству, воспевающему труд как одну из самых достойных форм человеческой деятельности (примерами тому изобилует советский кинематограф). Известно, что в трудовом процессе часто используются песни и инструментальная музыка: так, в Древнем Египте жатва сопровождалась игрой флейтистов, греки сопровождали игрой на флейте замешивание теста и т. д.11
В-третьих, труд как «орган культуры» предполагает наличие миметического сообщества, транслирующего образ цели и эстетику деятельности. В случае труда — это артель, бригада, коллегиум и т. п. Малиновский так характеризует значение коллективного труда для тро-брианцев: «Эта форма работы имеет большое преимущество с психологической точки зрения. Она в большей степени стимулирует и гораздо интересней; она допускает соревнование, что повышает качество работы».12 Состязательность и «заразительность» труда в группе хорошо объясняется миметической концепцией желания, разработанной Рене Жираром.13 Желание создать шедевр основано, с этой точки зрения, на подражании тому, кто его (шедевр) уже создал.
Долгое время труд был сословным (в другой терминологии — классовым) «органом культуры». Возмож-
11 Бюхер К. Работа и ритм / Пер. с нем. С. С. Заяицкого. М.: Новая Москва, 1923. Таб. II, VII.
12 Малиновский Б. Указ. соч. С. 172.
13 См: Жирар Р. Вещи, сокрытые от создания мира / Пер. с фр. А. Лукьянова, О. Хмелевской. М.: Издательство ББИ, 2016. С. 331— 348 (Серия «Философия и богословие»).
но, этим объясняется далеко неоднозначная оценка труда представителями социальных групп, пользующихся другими способами аккумулирования и канализации витальной энергии. Низкая оценка физического труда навеяна аристократическим этосом, предпочитающим воинские занятия труду. Оценка труда как наказания за грех в иудео-христианской литературе отражает священнический (жреческий) этос, предпочитающий ритуальную практику труду (хотя эта оценка была значительно смягчена в святоотеческой и аскетической литературе).14 Именно в этой связи интересна Реформация, поскольку общекультурным ее результатом стало превращение труда в универсальный «орган культуры». Труд в буржуазную эпоху стал эквивалентом любой деятельности, поглощающей психическую энергию человека. Военная служба (как наемничество или рекрутство — «ратный труд»), интеллектуальное и художественное творчество стали пониматься как труд. Классическая политэкономия XVIII века лишь продолжила этот процесс, когда поставила вопрос о квантификации всякого труда. Маркс продолжил эту тенденцию, когда представил труд в качестве субстанции социальных отношений, мерила человеческого в человеке. Предсказуемым результатом этого процесса стала тэйлоровская система организации труда, построенная на хронометраже и скрупулезном расчете физического усилия работника, независимо от характера его деятельности. Неудивительны в этой связи попытки квантифици-ровать и творческую деятельность.
Выход труда на первый план, его универсализация предположительно объясняются тем, что процесс секуляризации, запущенный Реформацией, в сущности, привел к упадку религии как «органа культуры», утилизирующего избыток пассионарности. Религиозным обря-
14 Ле Гофф Ж. Другое средневековье. Время, труд и культура Запада / Пер. с фр. С В. Чистяковой и H. В. Шевченко. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. С. 98.
