ЯМйую ситуацию. Ему нетрудйо йреДставйть себе таких же, как он, образованных читателей, разбросанных по среднерусским усадьбам и отгороженных от всего мира карантинами. До многих из них тоже доходит единственный «журнал» — «Московские ведомости». Значит, стихи, помещенные здесь, скорее, чем в любом другом издании, найдут читателей.
Осталось понять, почему Погодин не напечатал «Героя» сам, как просил его Пушкин. Объяснить это, кажется, нетрудно. Мы помним признание Погодина в его письме к Шевыреву — он занят только «холерной ведомостью», до собственного издания, т. е. до «Московского вестника», руки не доходят.
Возможен и совсем простой ход событий. Погодин получает «Героя» по почте 8 ноября и в следующем месяце просто не успевает этим стихотворением распорядиться. В начале декабря Пушкин возвращается в Москву, и Погодин может отдать «Героя» в «Телескоп» Надеждину уже с соизволения автора...
Между анонимной публикацией «Героя» и гибелью Пушкина проходит ровно шесть лет. За все это время Пушкин не печатает и не поправляет текст «Героя» — во всяком случае никаких свидетельств об этом нет. Погодин надежно хранит известный ему секрет авторства.
Только однажды Пушкин набрасывает несколько слов, близких по смыслу к погодинской апологии царю из «холерного листка». В статье «Путешествие из Москвы в Петербург», написанной от имени независимого московского боярина, есть такое место: «Ныне царствующий император чаще других государей удостаивает Москву своим посещением <.. .> Неожиданный его приезд в 1830 году, во время появления холеры, принадлежит истории» (XI, 239).
Но и эти ^строки Пушкин вымарает, перебеляя статью для печати. На дворе уже не 1830-й год, надежды Пушкина на Николая I как на реформатора, на нового Петра Великого, давно исчезли. Даже от имени симпатичного ему друга-повествователя Пушкин не станет теперь, в середине десятилетия, поминать лестный для царя исторический эпизод.
А со стихотворением «Герой» произошло то, что часто происходит с великими произведениями искусства. Написанное по конкретному, сегодняшнему поводу, оно утратило связь с повседневностью осени 1830 г. и осталось высочайшим образцом русской и мировой философской лирики.
В. С. Листов
ТРИ СТРОКИ ДНЕВНИКА ПУШКИНА
Он был титулярный советник,,,
31 декабря 1833 Титулярному советнику Александру Пушкину (лицо 9-го класса по «Табели о рангах») было пожаловано придворное звание камер-юнкера.1
1 С.-Петербургские ведомости, 1834, 3 января, № 1, с. 4; Северная Пчела, 1834, 3 января, № 2, с. 5, и др.
Поэт, которому шел в это время 35-й год, воспринял это назначение с нескрываемым раздражением. «Третьего дня, — записывает он в дневнике 1 января 1834 г., — я пожалован в камер-юнкеры — (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Н<аталия> Н<иколаевна> тан-девала в Аничкове» (XII, 318). Когда великий князь Михаил Павлович поздравил Пушкина с этим назначением, он отделался шуткой (дневник 7 января 1834 г., XII, 319). Царь при ближайшей встрече с поэтом на балу у гр. Бобринского 17 января его не поздравил, и Пушкин, нарушая этикет и традицию, «не благодарил его» (там же). Только 8 апреля 1834 г. Пушкин представлялся императрице Александре Федоровне и, как сказано в ее камер-фурьерском журнале, «благод<арил> за пож<алование> в сие звание».2
В письмах поэта не раз проскальзывают ирония и прямое недовольство втим новым своим положением; о том же свидетельствуют и мемуаристы. Н. М. Смирнов (муж бывшей фрейлины А. О. Россет) писал: .. это его взбесило, ибо сие звание точно было неприлично для человека 34 лет, и оно тем более его оскорбило, что иные говорили, будто оно было дано, чтобы иметь повод приглашать ко двору его жену».? Брат поэта Лев Сергеевич 4 января 1834 г. в письме к М. В. Юзефовичу писал: «... брат <.. .> только что ни с того ни с сего и совершенно неожиданно произведен в камер-юнкеры».4
Новый камер-юнкер успел попасть в «Месяцеслов и общий штат Российской империи» на 1834 г.5 Имя Пушкина стоит в конце списка, составленного, как видно, в порядке старшинства присуждения звания.
Количество камер-юнкеров не было в это время регламентировано какими-либо специальными постановлениями. Реформой 1801 г., однако, было установлено, что это звание является знаком монаршего внимания, и от носителя его требовалось пребывание (хотя бы номинальное) на службе — коронной или сословной; впрочем, это далеко не всегда соблюдалось. Несколько позже общее число камер-юнкеров было сокращено; запретили представлять к пожалованию в это звание чиновников нижо титулярного советника. Но на три года раньше такого закона не существовало, хотя этот обычай считался более или менее обязательным. Отметим, что в «Табели о рангах» вообще почти не указано соответствие того или иного гражданского чина придворному ведомству. Только высшие чины его (обер-камергеры, обер-гофмаршалы, обер-церемониймейстеры и др.) были приравнены ко второму и третьему классам (тайный й действительный тайный советники). Девятый класс, в котором в это время состоял Пушкин, был невысокий, но все же старший йз обер-офицерских чинов, соответствующий капитану военного ведомства.
2 Дневник Пушкина, 1833—1836. М.; Пг., 1923, с. 135—136 (примечания Б. Л. Модзалевского).
8 С м и р н о в Н. М. Из памятных заметок. Русский архив, 1882, № 2, е. 239.
4 Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1982, т. X, с. 339 (подлин-
ник но-французски).
6 Месяцеслов и общий штат Российской империи на 1834 год. СПб., 1634, ч. 1, с. 24. Тот же список см. в издании: Придворный календарь. 1835, СПб., 1835, с. 57—71.
10» 147
Рассмотрим список 161 камер-юнкера 1834 г., невольных товарищей Пушкина по придворному ведомству в течение последних трех лет его жизни. Следует отметить оперативность составителей: в «Месяцеслове» на 1834 г. он в списках уже значится, хотя прошло только трое суток со дня его пожалования; из «Месяцеслова» на 1837 г. его успели своевременно исключить — со времени смерти поэта прошло всего 29 дней.
Диапазон представленных на восьми страницах «Месяцеслова» чинов камер-юнкеров очень велик (сходно и в соседствующие годы). Мы находим в нем представителей восьми из двенадцати классов (два чина, 13-й и 11-й, — корабельный секретарь и провинциальный секретарь — уже давно не давались). В этом списке находим лиц от пятого (так сказать серединного) и до последнего, четырнадцатого класса (коллежского регистратора) — им числился (притом «в отпуску») граф Мстислав Потоцкий! В пятом классе (статского советника) состояли только двое — правитель канцелярии департамента разных податей и сборов министерства финансов П. И. Дубенский и состоявший за обер-прокурорским столом в 3-м департаменте Сената М. С. Барщов.
Амплитуда занимаемых должностей тоже была достаточно велика. Так, например, около десяти человек служили в министерстве иностранных дел актуариусами и протоколистами — это была служебная мелюзга, а на другом конце были одиннадцать уездных предводителей дворянства ~ должность выборная, не очень обременительная, но почетная.
Наиболее многочисленные группы среди камер-юнкеров составляли сорок два (26 %) титулярных советника и тридцать три (21 %) коллежских асессора; свыше восемнадцати человек (И %) —чинов вообще не имели. Остальные чины (коллежского советника, надворного советника, коллежского секретаря и губернского секретаря) представлены в списке незначительно — от шести до девяти человек.
Если классный состав камер-юнкеров был невысок, то он существенно компенсировался исключительным уровнем дворянского ценза. Мы находим здесь самые аристократические и родовитые имена, какие только можно себе представить в России тех лет. Назову для примера: гр. Бобринский, кн. Волконский, кн. Гагарин, кн. Голицын, кн. Долгоруков, бар. Икскуль, бар. Корф, кн. Кочубей, гр. Голенищев-Кутузов, светл. кн. Ливен, бар. Ме-дем, кн. Мещерский, кн. Оболенский, кн. Одоевский, кн. Понятовский, гр. Потоцкий, кн. Репнин, кн. Италийский — граф Суворов-Рымникский, гр. Толстой, кн. Трубецкой и др. Во всяком случае для Пушкина никаких оснований быть травмированным с этой стороны не найти: его шестисотлетнее дворянство соседями по камер-юнкерскому корпусу унижено не было. Единственный, кто в нем усомнился, был чиновник, составлявший «Послужной список титулярного советника в звании камер-юнкера Александра Пушкина». В графе «Из какого звания происходит» написано: «Из дворян. О сем ожидается доказательство»!6
Из 161 камер-юнкера, конечно, далеко не все были связаны с ненавистными Пушкину придворными явками, соблюдением этикета и другими
6 См. «Формулярные списки о службе камергеров и камер-юнкеров 1833 г.»: Центральный государственный исторический архив в Ленинграде (ЦГИАЛ), ф. 469, оп. 1, дело № 226, л. 886 об.—887.
формальностями. Некоторые были хронически больны, числились в длительном (понимай— вечном) отпуску, иные состояли в посольствах и миссиях за границей, другие значились по Царству Польскому, Финляндской канцелярии, на Кавказе, в Курляндии, при том или ином губернаторе — все они не жили постоянно в столице; целый ряд камер-юнкеров занимали должности уездных предводителей дворянства в разных губерниях и в Петербурге бывали только изредка. Трудно сказать, сколько именно камер-юнкеров были в 1834—1836 гг. реально связаны со двором — едва ли больше половины. Во всяком случае разнообразие чинов камер-юнкерского корпуса несколько снижало унизительность пребывания титулярного советника Пушкина в их числе.
К сожалению, у нас нет полных сведений о возрастном составе сорока трех титулярных советников — камер-юнкеров 1834 г. С помощью самых разнообразных источников — некрополей, энциклопедических и иных словарей, данных картотеки Б. Л. Модзалевского в Пушкинском Доме Академии наук СССР, а главное огромного собрания формулярных списков 1833—1834 гг. в Центральном гос. историческом архиве (ф. 469, оп. 1, дела № 226 и 228), любезно указанных мне С. И. Вареховой и В. Э. Боградом (за что приношу им самую сердечную благодарность), удалось определить даты рождения тридцати шести (86 %) камер-юнкеров и лишь семь (14 %) остались неустановленными.
Эти тридцать шесть камер-юнкеров, являющихся титулярными советниками, распределяются по возрасту следующим образом. Считая и Пушкина, тринадцать (36 %) родились в период 1791—1799 гг., а двадцать три (54%) —в 1801—1812 гг.; из них только девять (21 %), родившихся после 1805 г., Пушкин мог считать гораздо моложе себя.
Можно условно считать, что из семи человек, чьи даты рождения нами не установлены, человека три были старше Пушкина или одного с ним возраста, человека четыре моложе..
В таком случае, не боясь сколько-нибудь серьезно ошибиться, можно предположить, что общий итог (не считая Пушкина) был таков: пятнадцать человек — сверстники поэта и лица старше его, двадцать семь моложе, из них двенадцать гораздо моложе. Эти двадцать семь и могли дать поэту основание для раздражения.
Главная же причина обиды заключалась, однако, не в том, что поэт оказался в обществе людей более молодых, чем он, — он ясно видел, что звание камер-юнкера было ему пожаловано в несоответствии с его возрастом — обычно оно давалось в гораздо более молодые годы. Так, В. В. Кочубей стал камер-юнкером в 16 лет, П. А. Вяземский — в 18 лет, С. А. Долгоруков — в 19, А. Д. Салтыков — в 20, Ф. И. Тютчев — в 22 года, Г. Г. Гагарин и А. Г. Политковский — в 23, Н. Ф. Ремер — в 28 лет, и т. д.7
7 Кажется, до сих пор не было отмечено, что среди сорока трех камер-юнкеров одновременно с Пушкиным числились еще два замечательных русских писателя. Один из них — надворный советник В. Ф. Одоевский, который был моложе Пушкина на четыре года; через три года он стал камергером. Другой — коллежский асессор Ф. И. Тютчев; он был моложе Пушкина тоже на четыре года и 1834 год был для него последним годом пребывания в этом звании; уже в следующем году он стал камергером. Оба, как видим, обогнали поэта, в течение трех ближайших лет не
У пас есть частичная возможность (с помощью названных выше материалов, в особенности же формулярных списков) определить, в каком именно возрасте тот или иной камер-юнкер, имевший это звание в 1834 г., его получил. Сведения нашлись для 82 из 161 камер-юнкера, другими словами, ровно для половины.
Эти 82 камер-юнкера дают двадцать два возрастных варианта, т. е. очень рассеянную и невыразительную картину. Результаты подсчетов можно резюмировать так: наибольшая группа — одиннадцать человек (13 %) стали камер-юнкерами в 22 года, девять человек (И %) — в 16 лет, восемь человек (9%)—в 17 лет, семь человек (8%)—в двадцать пять лет. В «пушкинском» возрасте —в 34 и 35 лет — камер-юнкерами стали только по одному человеку. Удвоив все эти данные, мы, вероятно, получим достаточно верную и репрезентативную картину. Камер-юнкерами становились от 16 до 39 лет, но основная масса стала ими в возрасте от 20 до 25 лет. Пушкин, стало быть, имел все основания считать себя обиженным. Он был единственный, кому оно было дано в половине четвертого десятка лет его жизни. Это и вызвало нескрываемое раздражение поэта; он не знал тех подсчетов, какие мы можем произвести сегодня, но ясно и верно представлял себе общую картину.
Пушкин не был самым старшим по возрасту среди камер-юнкеров 1834 г.: были и сорокалетние и даже сорокачетырехлетние.8
На основании доступных мне материалов удалось определить даты рождения 100 из 161 камер-юнкера этого года, т. е. 62 % всего состава. Оказалось, что в списке цредставлены двадцать четыре возрастных варианта—от 1790 и до 1814 г. рождения. Основная группа, тридцать пять человек, родилась в 1806—1810 гг. Старше Пушкина было двадцать три человека, родившихся в 1790—1798 гг. Но зато моложе поэта были шестьдесят девять человек, т. е. в три раза больше. Пушкин не мог не заметить, что он находится в группе людей гораздо более молодых. Поэт считал, что звание дано ему за красоту жены, понимал, что оно потребует новых непомерных расходов и неизбежно вызовет гораздо более близкое и частое общение с высшим светом, которого он все более и более сторонился.
Новейший исследователь совершенно справедливо замечает, что это «звание ставило его в самый низ иерархии придворных чинов и званий, что, конечно, было унизительно».9
Чиновная «карьера» великого поэта представляется в следующем виде. При окончании Лицея Пушкину был присвоен чин коллежского секретаря (десятого класса).
продвинувшегося ни на один класс в чиновной иерархии — это меньше всего входило в его планы; попытка вовсе освободиться от этой кабалы окончилась в июне 1834 г. всем известной неудачей.
3 Некоторым преувеличением является предположение Ю, М. Лотмана, что «камер-юнкеры все были почти мальчики по возрасту» (Л о т-ман Ю. М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя: Пособив для учащихся. Л., 1982, с. 211).
9 Шепелев Л. Е. Отмененные историей: Чины, звания ж титулы в Российской империц, Л., 1977, с. 123.
С этий йсе Ъином Пушкин пробыл пят£» Лет на юге, без всякого повышения, хотя в других случаях даже формальное пребывание на службе вело к получению очередных чинов «Табели о рангах». Обычный интервал между чинами составлял при благоприятной аттестации начальства от трех до четырех лет. Сколько-нибудь твердых возрастных норм для получения того или иного чина не было.
Напомню, что 22 мая 1824 г. Пушкин писал правителю канцелярии Воронцова А. И. Казначееву: «... чувствуя свою совершенную неспособность, я уже отказался от всех выгод службы и от всякой надежды на дальнейшие успехи в оной» (XIII, 93).
Еще выразительнее Пушкин вскоре высказался на ту же тему в письме к А. И. Тургеневу 14 июля 1824 г.: «<Воронцов> видел во мне коллежского секретаря, а я признаюсь, думаю о себе что-то другое» (XIII,. 103). Замечу, кстати, что адресат сам был действительный статский советник и состоял в 1819 г. в звании камергера, но с 1824 г. числился в отпуску.
8 июля 1824 г. Пушкин был «уволен вовсе от службы <.. .> без награждения чином»,10 как это было принято при отставке. Но поэт был не просто уволен, а сослан. Само собою разумеется, что в Михайловском в 1824— 1826 гг. продвижение не могло иметь места.
После вызова в Москву, в беседе с Николаем I 8 сентября 1826 г., вопрос о службе не поднимался и, стало быть, никакого разговора о чине не могло быть. '
Так продолжалось еще пять с половиною лет, когда произошло существенное изменение положения поэта. В письме к Бенкендорфу 16 апреля 1830 г. читаем: .. окончив лицей в 1817 году с чином 10-го класса, я так и не получил двух чинов, следуемых мне по праву, так как начальники мои обходили меня при представлении, я же не считал нужным напоминать о себе» (XIV, 406, подлинник по-французски). Однако эти строки ничего не изменили.
Только через полтора года, 14 ноября 1831 г., Пушкин был определен тем же чином в ведомство государственной коллегии иностранных дел министерства иностранных дел, а 6 декабря того же года он был произведен в следующий чин титулярного советника. За пятнадцать лет поэт продвинулся на один чин! Намек о возможности возвышения сразу на два чина (в коллежские асеесоры с перспективой камергера) был обойден. В практике служебного чинопроизводства такого рода скачки, однако, встречались.
Следует иметь в виду, что камергерский корпус (143 человека) в 1834 г. состоял из тридцати двух коллежских советников, тридцати трех статских советников, сорока действительных статских советников. Другие чины (четырнадцать человек их вовсе не имели) представлены небольшими цифрами — десять коллежских асессоров и двенадцать надворных советников. В равном Пушкину чине титулярного советника состоял только одни человек — гр. П. С. Толстой. Ниже его был коллежский секретарь —
10 См,: Габтфрейнд Н. Пушкин. Документы государственного й С.-Петербургского архива министерства иностранных дел, относящиеся к службе его в 1831—1637 гг. СПб., 1900, с. 2.
Отставной поручик польских войск Ф. И. Джирбицкий. Таким образом, претендовать на звание камергера Пушкин по своему положению, по пра вилам и традициям никак не мог.
29 января 1837 г. экзекутор министерства иностранных дел сверхоперативно известил хозяйственный департамент того же министерства о том, что Пушкин «сего числа, после кратковременной болезни, умер».11 Дело в том, что слово «дуэль» нельзя было употреблять в официальных бумагах (ибо дуэль была официально запрещена).
Эвфемизмом «кратковременная болезнь» завершается летопись «чиновной карьеры» титулярного советника и камер-юнкера, которого П. А. Вяземский назвал «обер-камергером наших поэтов при лучезарнейшем дворе Феба».12
Таков реальный комментарий к короткой записи в дневнике Пушкина.
С. А. Рейсер
КНИГИ А. В. ЗРАЖЕВСКОЙ В ПУШКИНСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ
Среди книг, зафиксированных в библиотеке великого поэта, есть сочинения и переводы А. В. ЗражевсКой (1805—1867).1 В наши дни имя этой писательницы забыто, но в середине 1830—1840-х годов оно встречалось практически во всех литературных журналах. «Зражевская бесспорно заслуживала больше внимания как одна из немногих русских женщин 30-х и 40-х гг., дерзнувших вступить на тернистый путь литературной деятельности при самых тяжелых условиях», — так оценивался творческий путь писательницы в единственном ее биографическом очерке.2
Зражевская написала книгу «Картины дружеских связей» (СПб., 1833); кроме того, известны ее переводы следующих произведений: «Лорнет» Д. Жирарден (СПб., 1834), «Созерцательная жизнь Лудвига Ламберта» О. Бальзака (СПб., 1835), «Девица де Марсан» Ш. Нодье (СПб., 1836), «Пустынник Чимборасский» Ж.-Б. Шампаньяка (СПб., 1838), «Три повести г-жи Рэбо» (СПб., 1841), «Очерк новой итальянской литературы» Ф. Пранди (СПб., 1841), «Осень 1812 г. в Москве» С. Фюза (СПб., 1842). Ее перу принадлежали также статьи о русско-французских научных связях, пользе соляных источников в Старой Руссе, о женщинах-писательницах. Незавершенным остался роман «Женский век» — в конце 1840-х годов Зражевская тяжело заболела и впоследствии не принимала никакого участия в литературной жизни. Творческая биография писательницы еще ждет своего открытия.
11 Там же с. 55
12 Русский архив, 1868, стб. 637.
1 Пушкин и его современники. СПб., 1910, вып. IX—X, с. 4, 42, 69.
2 Русский биографический словарь (Жабокритский—Зяловский). СПб., 1916, с. 496.