CC BY
0
А.В. Шевченко
ТРИ ИНФОРМАЦИОННЫХ ВОЗРАСТА «ЧЕЛОВЕКА ПОЛИТИЧЕСКОГО»
Аннотация
Актуальность обращения к теме обусловлена необходимостью определения степени активности субъектов политической деятельности в информационном пространстве политического. Методологической основой исследования являются когнитивные схемы информационной антропологии и социальной информациологии, позволяющие выявить особенности участия в политической жизни представителей разных поколенче-ских страт посредством установления динамики процессов информационного метаболизма в зависимости от их информационного возраста. В социальной информациологии информация понимается как универсальная реалия, проявляющаяся в сферах материального и идеального как процесс, функция, мера и свойство в виде ди-на-мической семиосемантической целе-ориентированной системы. Информационная антропология опирается на теорию информации как объясняющую теорию отражения. Взаимодополняемость теорий информации и отражения обогащается теорией функциональных систем, объясняющей устойчивость процессов информационного обмена и адаптации «человека информационного» к социальным и политическим явлениям: совместимости кодов передачи и восприятия информации, преобразования объективной информации в субъективные образы сознания как высшей формы отражения. Управляющим параметром «забора» объективной информации выступает информационная потребность индивида, активируемая метаболическими процессами его организма, меняющимися в разные возрастные периоды. Вследствие неравновесного состояния объективной и субъективной сфер процессы взаимодействия динамически нестабильны, что приводит к противоречиям между информационными и метаболическими потребностями человека. Нелинейная динамика определяет интенсивность когнитивной активности
A. Shevchenko
THREE INFORMATION AGES OF THE "POLITICAL MAN"
Abstract
The relevance of addressing the topic is due to the need to determine the degree of activity of political actors in the information space of the political. The methodological basis of the research is the cognitive schemes of information anthropology and social informology, which allow to identify the features of participation in political life of representatives of different generational strata by establishing the dynamics of information metabolism processes depending on their information age. In social informationology, information is understood as a universal reality, manifested in the spheres of the material and ideal as a process, function, measure and property in the form of a dynamic semiosemantic goal-oriented system. Information anthropology relies on information theory as an explanatory theory of reflection. The complementarity of the theories of information and reflection is enriched by the theory of functional systems, which explains the stability of the processes of information exchange and adaptation of the "information man" to social and political phenomena: the compatibility of codes for the transmission and perception of information, the transformation of objective information into subjective images of consciousness as the highest form of reflection. The controlling parameter of the "intake" of objective information is the information need of an individual, activated by the metabolic processes of his body, changing at different age periods. Due to the non-equilibrium state of the objective and subjective spheres, the interaction processes are dynamically unstable, which leads to contradictions between the informational and metabolic needs of a person. Nonlinear dynamics determines the intensity of cognitive activity of the subject of political relations. Knowledge of
субъекта политических отношений. Знание особенностей состояний и поведения «человека информационного» в каждом периоде его биологического возраста позволяет эффективно организовывать политические коммуникации и сохранить продуктивность политической жизни индивида.
Ключевые слова:
информационная антропология, информационный возраст, информационный метаболизм, когнитивные процессы, социальный возраст, политическая зрелость, политическая культура, «человек информационный».
the peculiarities of the states and behavior of the "information man" in each period of his biological age makes it possible to effectively organize political communications and preserve the productivity of an individual's political life.
Key words:
information anthropology, information age, information metabolism, cognitive processes, social age, political maturity, political culture, "information man".
https://doi.org/10.24412/2227-1538-2024-3-96-110
Интенсивность внедрения информационных технологий во все сферы бытования человека и объективное стремление социума к информационной формации означает переход от энергетической основы жизнедеятельности, адаптацию к необходимому информационному взаимодействию и появление «человека информационного» как его персонификации [26]. Социально-информациологический подход к познанию информационно-коммуникативных зависимостей современного человека позволяет определять его биологические, психические, социальные, психологические свойства и характеристики в онтологической целостности [3; 18; 19]. Основополагающий подход сформулирован или основан на постулате теории информации, которая рассматривает информацию как неотъемлемое свойство всего сущего, наряду с веществом и энергией [8; 13]. Информация выступает универсальным субстратом общественных отношений и объясняет политику как специфическую форму информационно-коммуникационных процессов, формирующихся при распределении общественных ресурсов и статусов посредством государственной власти [26]. Информационность является атрибутивным свойством индивида, а, следовательно, и «политического человека» - особого общественно-исторического субъекта, который переносит решение социальных проблем из сферы гражданских отношений в сферу государственно-политических [17].
Согласно психофизиологической теории функциональных систем [1] и системоквантовой концепции динамического стереотипа [22], информационность человека определяется его природно-индивидуальной целостностью. Эта целостность обеспечивает информационный метаболизм субъекта, который проявляется в способности адаптировать внутренний мир к внешним условиям в процессе коммуникации, при этом сохраняя свою индивидуаль-
ность и идентичность [12]. В процессе восприятия информации выделяется несколько этапов информационного метаболизма: 1) непосредственный, происходящий в момент времени взаимодействия с источником информации; 2) обработка полученной информации, длящаяся некоторое количество времени, обусловленное индивидуальными свойствами человека; 3) усвоение, длящееся неограниченное время.
Совокупность результатов информационной деятельности различных функциональных систем организма, каждая из которых осуществляет обмен информацией на основе своих специфических информационных эквивалентов, формирует общую информационную среду индивида. В этой среде постоянно циркулирует информация о различных потребностях и их удовлетворении, а аппарат акцептора результата действия непрерывно оценивает количество достигнутых полезных приспособительных результатов в каждой функциональной системе [22].
Основываясь на принципах информационного метаболизма, профессор социологии Т.М. Дридзе выделила социопсихологический тип «человека живущего» - homo vivens. Она описала феномен информационного метаболизма в рамках экоантропоцентрической социологии, рассматривающей способы самоорганизации и воспроизводства вещества и форм социальности, как «никогда не прекращающийся человеко-средовой метаболизм, в котором заложены истоки поддержания и обновления всех форм естественной и социокультурной жизни» [9].
В этой парадигме единицей коммуникации выступает контент, или текст, представляющий собой «иерархию коммуникативно-познавательных программ, цементируемую общей концепцией или замыслом (коммуникативной интенцией) партнеров по общению, а текстовая деятельность оказывается одним из ключевых механизмов социокультурной регуляции, обеспечивающих (через включение в диалог «субъектности», т.е. сознания и интеллекта, интенции, воли и эмоций субъекта общения) саму возможность обмена деятельностью и ее продуктами между людьми» [10, с. 64]. Успешная коммуникация, по мнению ученого, предстает не только в виде механизма социального взаимодействия, но и в виде смыслового контакта. «Последний достигается лишь тогда, когда взаимная ситуационная идентификация партнеров по общению приводит к совмещению в их сознании «смысловых фокусов» (коммуникативных доминант) порождаемого и интерпретируемого текста» [10, с. 65].
«Партнеры по коммуникации» в информационной антропологии определяются как информационные субъекты, обладающие способностью превращать информационные сигналы в смыслы и знаки. Это автономная само-
развивающаяся информационная структура, которая осознала свою ценность и самодостаточность.
Состояние информационной субъектности индивида обеспечивается способностью информации сохранять скрытые смыслы и «распаковывать» их в зависимости от информационных потребностей, обусловленных индивидуальными свойствами субъекта. Эти свойства проявляются, прежде всего, в психосемантическом пространстве его когнитивной активности, связанной с пониманием и усвоением политических смыслов. Порождение смыслов для нервной системы человека «так же естественно, как и выделение пота потовыми железами» [30]. Таким образом, человеку как носителю сознания априори приписывается свойство субъектности в информационных отношениях.
Дифференцирующее сущностное свойство субъекта - рефлексия, представляющая собой способность выделить себя из окружающего мира, фиксировать и оценивать свои внутренние состояния и внешние условия с позиций удовлетворения потребностей и обеспечения безопасного существования. Рефлексия является информационным свойством субъекта, включающим информационное восприятие, анализ и оценку внешней среды; информационное восприятие и оценку внутренних состояний самого субъекта, а также оценку собственных потребностей и возможностей их удовлетворения; команду на реакцию и действие. Индивид как информационный субъект развивается на протяжении всей жизни, повторяя конфигурацию процесса социализации на основе накопленного индивидуального, группового и коллективного опыта [28].
Г.В. Пушкарева выделяет четыре вида когнитивных структур (когни-ций), содержащихся в памяти индивида: образы с конкретным смысловым значением; обобщенные образы-стереотипы; сценарии - отражение свойств типичных политических ситуаций. Политическое сознание зрелого субъекта стремится к созданию целостной картины политического, вследствие чего когниции компонуются в более сложные, устойчивые конструкции: мифы, идеологии, научные концепции [21, с. 63]. Очевидна вторичность политической ипостаси человека относительно социальной, имманентно ему присущей, поскольку политические свойства он обретает в процессе деятельности по обмену представлениями, идеями, чувствами, установками, связанными с организацией и осуществлением политической власти.
Формирование «человека политического», проявление индивидных дифференциаций проходит в процессе политической социализации. К.Ф. Завершинский определяет последнюю как «процесс символического структурирования горизонтов политических ожиданий членов политического
сообщества, которые категоризируются и репрезентируются в «символических фигурах» политической памяти сообществ» [11, с. 134].
Единицей определения динамики политической социализации, ее управляющим параметром выступает политическое время, конституированное в объективном смысле как вид и составная часть времени социального и как «сложный конструкт, синтезирующий в себе события и явления не только настоящего и прошедшего, но и вероятные их последствия в будущем» [16, с. 72]. Мы не акцентируем внимание на сути современной научной полемики относительно атрибуции понятия «политическое время», признавая непревзойденный авторитет открытий свойств времени Анри Бергсона. Являясь маркером, механизмом фиксации политического факта, время характеризует его последовательность и порядок смены состояний объектов и процессов, длительность его бытования в памяти субъекта как «продолжение прошлого в настоящем». То есть, сознание, оперирующее - по А. Бергсону - механизмами интеллекта, интуиции и инстинкта, информационно изменяется во времени, развивая или утрачивая способность адекватной временной ориентации в политической жизни. Философ признает приоритет за интуицией, в способности раскрытия реальности, превосходящей одновременно и интеллект, и инстинкт. «Интеллект, сосредоточенный только на том, что повторяется, занятый лишь тем, чтобы сплавить подобное с подобным, -отворачивается от видения времени. Он противится текучести: все, к чему он прикоснется, затвердевает. Мы не мыслим реального времени, но проживаем его, ибо жизнь преодолевает границы интеллекта. ...Так же безразличен ко времени инстинкт как врожденное безусловное знание: «В то время как интеллект рассматривает все с механистической точки зрения, инстинкт действует. органически» [5, с. 77, 165, 177].
Интуиция, «то есть инстинкт, ставший бескорыстным, осознающим самого себя, способным размышлять о своем предмете и расширять его бесконечно», могла бы ввести нас внутрь самой жизни» [5, с. 186].
«Человек политический» использует интуицию как врожденную способность познавать политическую реальность посредством ощущений, без обращения к теоретическим знаниям или эмпирическому опыту. Результативность этой деятельности обусловлена ресурсными возможностями его когнитивных структур, зависящих от физического состояния индивида, соответствующего определенному биологическому (отражающему биологическую эволюцию и состояние организма), психологическому (способность осознания внутреннего «я» в социальных и политических реалиях) и выделяемому нами на основе вышеизложенного информационному возрасту. К этому выводу подводит и определение функций и ха-
рактера информационного обеспечения концепции социального и политического времени [2, с. 186; 20, с. 70-73].
По мнению ряда ученых, именно возраст субъекта является доминирующим фактором изменения когнитивных структур, а, следовательно, - политического восприятия и поведения. Так, К.Ф. Завершинский приводит вывод западных исследователей проблем возрастной стратификации о том, что политическое общество можно изучать как «совокупность возрастных групп и таким образом отразить обусловленные возрастом различия в способностях, ролевых функциях, правах и привилегиях. Основанием для такой стратификации служит хронологический возраст» [11].
При этом чем большим запасом политических когнитивных структур обладает человек, тем сложнее ему представляется политическая реальность. «Скудная система обобщенных образов и сценариев порождает невосприимчивость человека к требованиям статусно-ролевых взаимодействий, он вынужден ... использовать более общие когнитивные структуры для интерпретации ожиданий в конкретной ситуации. Различия между людьми по уровню когнитивной сложности системы знаний о политике неизбежны» [21, с. 63].
Теория возрастной стратификации используется в исследовании характерных особенностей различных поколений, включая старшие и младшие, и при большом разнообразии критериев разделения социальных субъектов ее метрики можно рассматривать как интегральные для определения возрастных информационных свойств и характеристик «человека политического».
Политическая социализация информационного субъекта происходит до 25-35 лет, что соответствует социальной страте «молодежь», включая под-ростковость (отрочество) и юношество (первый этап зрелого биологического возраста). А.С. Панарин, характеризуя динамику информационного метаболизма, представляет такой портрет этого субъекта: «молодость представляет возраст, связанный с общим информационным накоплением и ориентацией на неспециализированное духовное производство. Период социализации -между концом детства и началом взрослости - есть период ускоренного усвоения элементов новейшей общественной среды путем повышения скорости приращения информации и расширения ее разнообразия (источников)» [17]. К.Ф. Завершинский представляет процесс политической социализации молодежи в виде динамичного социокультурных феномена, связанного с влиянием качественно новых коммуникативных феноменов, обусловленных ростом автономии политических коммуникаций [11].
Исследователь особенностей политической социализации молодежи С.В. Кузина выделяет в структуре этой возрастной страты не только четыре известных измерения (биологическое, психологическое, культурное, социальное) и три переходных (экономическое, педагогическое, интеллектуальное), но вводит два дополнительных - информационное и политическое [14]. Информационный возраст определяет степень информационной зрелости человека, раскрывает меру информационной субъектности данной возрастной группы.
Критерием определения политического возраста «человека информационного» выступает уровень информационной культуры, обусловленный качеством когнитивных структур индивида: способностью адекватно формулировать свою потребность в политической информации, ее поиске, селекции, переработке, оценке, создание качественно новой, усвоением политических ценностей, определением идеологических предпочтений и пр. [23]. При исследовании сенситивных способностей индивида осваивать информационные технологии, изучать языки программирования, создавать информационные продукты в детском и раннем зрелом возрастах, выявлены эффекты снижения активности когнитивных структур по мере увеличения биологического и педагогического возрастов.
Об этом можно судить хотя бы по времени, проводимом в сети «Интернет» представителями поколения молодых (зуммеры, или миллениалы, рожденные после 1980 года по 2000 год) и поколений зрелых (бумеры, родившиеся в 1946-1964 годы). Приведенные показатели выведены на основании сведений об аудитории российского сегмента всемирной сети, полученные «Яндексом», Adindex, Madiascope, Global Digital в 2021 году. Зуммеры, проводят в сети 215 минут в сутки; 25-ти - 34-летние - 197 минут; те, кому 35 лет - 44 года - 197 минут; 45-ти - 54-летние - 187 минут и менее всех - 165 минут - те, кому более 55 лет. Старшие поколения более приобщены к телевизионному пространству, в котором информационные процессы наилучшим образом приспособлены к гомеостатическим (восстановительным, гармонизирующим) реакциям организма на динамику смены медиаповестки в сетке вещания, размерности аудио-видеоряда и др.
При этом существенно разнятся информационные интересы разных возрастных страт: зуммеры потребляют в основном развлекательно-игровой и образовательный контент, социальные сети рассматривают как предпочтительную среду для коммуникаций; бумеры обоих периодов зрелости испытывают потребность в сведениях о путешествиях, экономике, статистике, политике, образованию; «младшие старшие» отдают предпочтения политике и управлению, экономике и финансам, социальному контенту, спорту и ту-
ризму; «старшие старшие» интересуются социально-услуговым контентом, интернет-торговлей, здравоохранением. В этой информационной среде формируются импульсы политических потребностей и интересов.
Особое значение для политической социализации имеет политический и социокультурный контекст исторического периода, в который достигаются определенные уровни политической зрелости. Среди возрастных групп, участвующих в политическом процессе в России, согласно политико-психологическим исследованиям Е.Б. Шестопал [29], выделяются целые поколения, чей ранний политический возраст впитал социально-политическую специфику эпохи и во многом определил характер политической субъектно-сти индивида в целом. Это ровесники революции и гражданской войны (1909-1929), дети войны, «шестидесятники» (1929-1939); послевоенное поколение (1939-1949); дети хрущевской оттепели (1949-1959); брежневская эпоха (1959-1969); поколение позднего застоя (1969-1977); дети перестройки (1977-1982); постсоветские дети (1982-...). Запечатленные в памяти политические события - в виде травмирующего (психотравмы) или вдохновляющего (жизненный порыв к творчеству) опыта, становятся управляющими параметрами политического поведения и активности на протяжении всего существования «человека живущего».
Политическая зрелость формируется в возрастном диапазоне от 36-ти до 60-ти лет и соответствует второму периоду зрелого биологического возраста (36-55 лет) и первому этапу пожилого возраста (так называемые «молодые старые» - от 65-ти до 74-х лет). Когнитивные процессы, обеспечивающие информационный метаболизм «человека политического», отнесенного к этим возрастным стратам, протекают наиболее интенсивно, что отражается в его способности выполнять функции политического субъекта в полном объеме как на низовом уровне бытования политики (массовые общественные движения, неформальные политические группы, политические партии и т.д.), так и на высшем - в структурах государственного и партийно-политического управления. Поэтому цель рекрутинговой политики массовых политических партий - привлечь в свои ряды как можно больше людей зрелого политического возраста, дабы создать надежный ресурс представительства в органах государственной власти. Средний возраст депутатов Государственной Думы VIII Созыва составил 53 года: депутатов-единороссов -52,8 года; фракции КПРФ - 56,2 года; «Справедливой России - За правду» -59,2 года; депутатов от ЛДПР чуть больше 48 лет. Самая молодая фракция
партии «Новые люди»: средний возраст ее депутатов 37,6 лет1. На начало 2024 года средний возраст глав российских регионов составляет 52,6 года, глав городов-миллионников - 52,5 года2. Это наиболее продуктивный возраст для решения сформированных ранее жизненных задач, обусловленных политическими целями - самореализацией индивида во власти.
Информационные субъекты, отнесенные к возрастной страте второго периода зрелого возраста, обладают способностью создавать когнитивные структуры, возникающие при синергии интеллекта и инстинкта. Они могут критически оценивать методологическую и методическую базу современных информационно-коммуникативных стратегий политических оппонентов и конкурентов, средств массовой информации и коммуникации, своевременно или проактивно реагировать на вызовы политической реальности.
Перечисленные компетенции можно свести к навыку создавать и управлять информационно-коммуникативными полями в пространстве политического. Понятие информационного поля по аналогии с полем физическим [15] описывается как сплошная коммуникативная среда, в которой осуществляется перенос психического, семантического и психологического взаимодействия политических субъектов. Движение информации происходит посредством связи между реципиентом и источником информации в информационном потоке, передающем инвариант отражения в виде семантического кода. Это жизненное пространство личности, «протенциальный ландшафт» сознания, настраиваемое и регулируемое когнитивными процессами коммуникаторов.
Информационное поле обладает рядом свойств: напряженности (способность создавать семантические потенциалы общения); плотности (способность аккумулировать смыслосодержащие когнитивные конструкты); текучести (способность выравнивания информационных потребностей и интересов коммуникаторов в процессе общения); валентности (способность образовывать связи между когнитивными структурами) и другими.
Для субъектов, относящихся к первому периоду зрелого возраста (подростковость и юношество) и по возрастанию от пожилого (молодые старые) возраста к «старым старым» и старческому характерна неустойчивость когнитивных структур, что наблюдается, например, при исследовании эффектов информационной полезависимости/поленезависимости. Поведение
1 Володин В. Средний возраст депутатов ГД восьмого созыва на год больше, чем седьмого / Государственная Дума ФС РФ. URL: http://duma.gov.ru/news/52390/.
2 Партийный и возрастной разрез российских чиновников высшего звена на 1 января 2024 года / Русский Эксперт. URL: https://clck.ru/3BkosK.
поленезависимого субъекта характеризуется преимущественной ориентацией на его собственные, внутренние эталоны упорядочения внешних впечатлений, в то время как внешний источник навязывает ему неадекватные формы отражения мира. Полезависимый реципиент импульсивно откликается на стимулы, предлагаемые коммуникатором, в том числе средствами массовой информации, которые являются для него побудительной силой независимо от заранее выбранной цели [27].
Эффект полезависимости активно проявляется среди людей молодого и старшего возраста, нуждающихся в социальной и политической опеке некоего старшего в силу неустойчивости их личных когнитивных структур. В одном случае еще не возникает, а в другом - уже утрачивается возможность предвидеть - «проецировать в будущее то, что было воспринято в прошлом или представлять себе в дальнейшем новое соединение, в ином порядке уже воспринятых элементов» [5, с. 43]. Не зря политические психологи предупреждают об осторожности в привлечении тех и других к активным действиям: «Старость и молодость, как правило, являются предвестниками нетерпимого утопизма, с одной стороны, и нетерпимого нигилизма, с другой» (Д. Литовченко). Эту особенность учитывают при применении технологий политического инцидент-менеджмента при решении основных целей его предназначения - оперативного обнаружения и реагирования на возникающие проблемные ситуации в коммуникациях по поводу власти.
Страты «старые старые» (75 лет - 84 года) и «самые старые» (85 лет и свыше 90) объединяют социальных субъектов, в большинстве своем выключенных из процессов политической активности из-за неспособности создавать или воссоздавать политические смыслы и символы (в политической геронтологии это состояние называется «символической нищетой»). В когнитивных процессах преобладают рефлексивные - как отпечатки или информационно-психологические следы прежней интеллектуальной активности. Политические коммуникации обретают более статичные формы: ограничиваются возможности участие в массовых мероприятиях, сокращается число каналов получения информации. Усиливаются психосоматические симптомы социофобий, что объясняется снижением динамики информационного метаболизма.
Выступая на конференции «Старение населения как один из ключевых вызовов национальной системы здравоохранения» заместитель руководителя Росстата Сергей Окладников отметил настораживающую тенденцию: за последние 50 лет доля населения в возрасте 65 лет и старше увеличилась вдвое - с 8 до 16,5% и «.сейчас в России нет «молодых» регионов. На
начало 2023 года численность населения в категории "65+" в России насчитывает 24,1 млн жителей».
Будет ли эта демографическая тенденция влиять на политические процессы? Очевидно, да. Польский психиатр, автор концепции информационного метаболизма А. Кемпинский закрепил такую зависимость в медицинском диагнозе: от количества и качества потребленной информации зависит психическое здоровье человека [12]. Очевидно и другое: благодаря информационным технологиям, дополняющим и расширяющим психическую структуру индивида, «человек политический» может продлевать свой информационный век. Как показывают исследования, люди старшего возраста имеют весьма обоснованные мотивы к овладению компьютерными коммуникативными технологиями [4]. Так, более 70% тех, кто включен в программы «Активное долголетие», реализуемые в крупных городах, видят в этом поддержание умственной работоспособности; почти 77% хотят оставаться компетентными в современных социальных и политических изменениях; каждый второй опрошенный подтверждает улучшение физического самочувствия [7].
Поддержанию политической активности людей старшего возраста, составляющих солидную долю электората страны в целом, способствуют грамотно организованное информационно-коммуникативное пространство политических партий и движений [6]. Но, несмотря на показатели положительной динамики прироста пользователей интернет-ресурсов практически всех крупных партий, в том числе и за счет освоивших инфограмотность пожилых партийцев, в социальных сетях их аккаунты мало привлекательны для широких масс потенциальных сторонников [25].
Неумение управлять современными информационно-коммуникативными полями проявляется в неустойчивой обратной связи с политическими негоциантами или стойкими оппонентами; перегруженности сайтов директивным контентом; идеологической одномерности информационной повестки дня; возникновением так называемых «коммуникативных ям» взаимного непонимания [24] и пр. О вызове «упущенной выгоде» политического рекрутинга свидетельствует и постоянно растущий интерес к перемещению выборных процедур в виртуальное политическое пространство. Так, по данным ЦИК РФ, на выборах президента страны в марте 2024 года более 8 млн избирателей предпочли дистанционное электронное голосование.
Эта тенденция явно проявляется в гибридизации технологий партийного строительства. В постиндустриальную эпоху, на фоне становления информационного общества, возникают новые организационные модели,
включающие элементы индивидуальной самоорганизации, такие как «картельная партия», «медиа-партия», «харизматическая» и «всеохватная». «Информационный человек» стремится именно к этим моделям, поскольку они предоставляют больше возможностей для реализации права на коммуникацию. Общественные движения представляют для него еще больший интерес. На базовом уровне коммуникации, наиболее массовом и социально насыщенном (в дискурсивной парадигме это можно назвать предкон-текстным участием, то есть начальным осознанием сущности и потребности власти), реализуются пассивные формы политической субъектности - формируется интерес к власти при сохранении значительной доли самоопределения [27, с. 196-204].
На более высоких, контекстных уровнях коммуникации, эта доля самоопределения уменьшается из-за усиления влияния управляющих факторов (политической традиции, партийных норм, харизматического воздействия лидера и т.д.) и снятия коммуникативной оппозиционности в результате сближения политических интересов. Мера коммуникативности также уменьшается, уступая место специализированным дискурсам и активным деятельностным формам, реализуемым через целенаправленный интерес и конкретные политические действия. Здесь важную роль играет процесс информационного метаболизма индивида, поскольку система в целом переходит на более высокий интеллектуальный уровень, и требуются дополнительные усилия для поддержания информативного, смыслового климата в коммуникации, приемлемого для усвоения всеми или критически важной частью членов общественного движения. При продолжении мобилизационной коммуникативной деятельности со стороны управляющего субъекта коммуникативный субъект (индивид, группа) становится её элементом - членом политической партии.
Представление «человека политического» в информационном измерении объективно выводит политическую практику в область информационной антропологии и демографии. Знание особенностей состояний и поведения «человека информационного» в каждом периоде его биологического, социального и политического возраста позволяет поддерживать гомеостаз политической системы, регулируя ее человеко-размерные ресурсы.
Литература
1. Анохин П.К. Избранные труды. Философские аспекты теории функциональной системы Москва: Изд-во: «Наука», 1978. 399 с.
2. Артемов В.А., Новохацкая О.В. Социальное время: теоретические аспекты // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Социально-экономические науки. 2013. Т. 13, №4. С. 181-187.
3. Баранцев Р.Г. Синергетика в современном естествознании. Москва: Едитори-ал УРСС, 2003. 144 с.
4. Белов С.В. Формирование информационно-медийной грамотности у людей третьего возраста: дисс. ... канд. пед. наук, 2018. 258 с.
5. Бергсон А. Творческая эволюция / Пер. с франц. Москва: «КАНОН-пресс», «Кучково поле», 1998. 384 с.
6. Бродовская Е.В., Карзубов Д.Н., Лукушин В.А. Анализ эффективности цифровых коммуникаций КПРФ на старте избирательной кампании 2021 г. // Власть. 2021. Т. 29, №4. С. 61-66.
7. Бутуева З.А., Котоманова О.В., Бадонов А.М., Базарова Е.Б., Лагойда Н.Г. «Два клика - как это сложно» или Вхождение в мир информационных технологий старшего поколения // Международный научно-исследовательский журнал. 2021. №1-3(103). С. 93-98.
8. Винер Н. Человеческое использование человеческих существ. СПб.: «Питер», 2001. 288 с.
9. Дридзе Т.М. Две новые парадигмы для социального познания и социальной практики // Россия: трансформирующееся общество. Москва: КАНОН-пресс-Ц, 2001. С. 222-243.
10. Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. Проблемы семиосоциопсихологии. Москва: Издательство «Наука»; Академия наук СССР, Институт социологических исследований, 1984. 232 с.
11. Завершинский К.Ф. "Поколения элит" vs "элита поколений": коммуникативные измерения социализации политических элит // Власть и элиты. 2021. Т. 8, №1. С. 123-147.
12. Кемпинский А. Экзистенциальная психиатрия / Пер. с пол. А.А. Боричев. Москва: «Совершенство»; СПб.: Унив. кн., 1998. 316 с.
13. Кефели И.Ф. Асфатроника: на пути к теории глобальной безопасности. СПб.: ИПЦ СЗИУ РАНХиГС, 2020. 228 с.
14. Кузина С.В. Влияние средств массовой информации на политическую социализацию учащейся молодежи: автореф. дисс. ... канд. полит. наук. Москва, 2008. Москва: РАГС, 2008. 26 с.
15. Левин К. Теория поля в социальных науках. Москва: Академический проспект, 2023. 343 с.
16. Лукина Ю.А. Сущность политического времени // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Социально-гуманитарные науки. 2007. №24(96). С. 70-73.
17. Панарин А.С. Философия политики. Москва: Новая школа,1996. 424 с.
18. Полонников Р.И. Феномен информации и информационного взаимодействия. (Введение в семантическую теорию информации). СПб.: «Анатолия», 2001. 189 с.
19. Попов В.Д. Информациология и информационная политика. Москва: Изд-во РАГС, 2002. 116 с.
20. Пролегомены когнитивной безопасности: коллективная монография / Г.В. Алексеев, Н.В. Беломестнова, Н.А. Верзун. Санкт-Петербург: ИД Петрополис, 2023. 487 с.
21. Пушкарева Г.В. Когнитивные механизмы конструирования политической реальности // Полис. Политические исследования. 2015. №1. С. 55-70.
22. Судаков К.В. Доминирующая мотивация. Москва: Изд-во РАМН, 2004. 235 с.
23. Федотов Н.А. Информационная культура в системе информационной политики современного российского общества / Автореф. дисс. ... канд. полит. наук. Москва, 2003. 27 с.
24. Черниговская Т.В. Чеширская улыбка кота Шрёдингера: язык и сознание. Москва: Издательский Дом ЯСК: языки славянской культуры, 2017. 448 с.
25. Чижов Д.В. Интернет-коммуникации политических партий: типологические черты и инструменты // Власть. №2-3. 2016. С. 159-175.
26. Шевченко А.В. Информационная устойчивость политической системы. Москва: Изд-во «Граница», 2004. 256 с.
27. Шевченко А.В. Информационный метаболизм и информационный менталитет в теоретическом базисе информационной антропологии / Глобализация: на грани реального и виртуального / Отв. ред. Н.А. Баранов. СПб.: ООО «Геополитика и безопасность», ИД «Петрополис», 2020. С. 229-250.
28. Шевченко А.В. Управление безопасностью информационных процессов. Москва: Изд-во РАГС, 2011. 136 с.
29. Шестопал Е.Б., Рогач Н.Н. Этапы трансформации психологического состояния российского общества: политико-психологический анализ // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2023. Т. 19, №2. С. 150-165.
30. Holt R.R. Drive or Wish? A Reconsideration of the Psychoanalytic Theory of Motivation. Psychology Versus Metapsychology: Psychoanalytic Essays in Memory of George S. Klein. N.Y., 1976. 376 р.
References
1. Anokhin P.K. Izbrannye trudy. Filosofskie aspekty teorii funktsional'noi sistemy Moskva: Izd-vo: «Nauka», 1978. 399 s.
2. Artemov V.A., Novokhatskaya O.V. Sotsial'noe vremya: teoreticheskie aspekty. Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Sotsial'no-ekonomicheskie nauki. 2013. T. 13, №4. S. 181-187.
3. Barantsev R.G. Sinergetika v sovremennom estestvoznanii. Moskva: Editorial URSS, 2003. 144 s.
4. Belov S.V. Formirovanie informatsionno-mediinoi gramotnosti u lyudei tret'ego vozrasta: diss. ... kand. ped. nauk, 2018. 258 s.
5. Bergson A. Tvorcheskaya evolyutsiya / Per. s frants. Moskva: «KANON-press», «Kuchkovo pole», 1998. 384 s.
6. Brodovskaya E.V., Karzubov D.N., Lukushin V.A. Analiz effektivnosti tsifrovykh kommunikatsii KPRF na starte izbiratel'noi kampanii 2021 g. Vlast'. 2021. T. 29, №4. S. 61-66.
7. Butueva Z.A., Kotomanova O.V., Badonov A.M., Bazarova E.B., Lagoida N.G. «Dva klika - kak eto slozhno» ili Vkhozhdenie v mir informatsionnykh tekhnologii star-shego pokoleniya. Mezhdunarodnyi nauchno-issledovatel'skii zhurnal. 2021. №1-3(103). S. 93-98.
8. Viner N. Chelovecheskoe ispol'zovanie chelovecheskikh sushchestv. SPb.: «Pi-ter», 2001. 288 s.
9. Dridze T.M. Dve novye paradigmy dlya sotsial'nogo poznaniya i sotsial'noi prakti-ki. Rossiya: transformiruyushcheesya obshchestvo. Moskva: KANON-press-Ts, 2001. S. 222-243.
10. Dridze T.M. Tekstovaya deyatel'nost' v strukture sotsial'noi kommunikatsii. Problemy semiosotsiopsikhologii. Moskva: Izdatel'stvo «Nauka»; Akademiya nauk SSSR, Institut sotsiologicheskikh issledovanii, 1984. 232 s.
11. Zavershinskii K.F. "Pokoleniya elit" vs "elita pokolenii": kommunikativnye izme-reniya sotsializatsii politicheskikh elit. Vlast' i elity. 2021. T. 8, №1. S. 123-147.
12. Kempinskii A. Ekzistentsial'naya psikhiatriya / Per. s pol. A.A. Borichev. Moskva: «Sovershenstvo»; SPb.: Univ. kn., 1998. 316 s.
13. Kefeli I.F. Asfatronika: na puti k teorii global'noi bezopasnosti. SPb.: IPTs SZIU RANKhiGS, 2020. 228 s.
14. Kuzina S.V. Vliyanie sredstv massovoi informatsii na politicheskuyu sotsi-alizatsiyu uchashcheisya molodezhi: avtoref. diss. ... kand. polit. nauk. Moskva, 2008. Moskva: RAGS, 2008. 26 s.
15. Levin K. Teoriya polya v sotsial'nykh naukakh. Moskva: Akademicheskii prospekt, 2023. 343 s.
16. Lukina Yu.A. Sushchnost' politicheskogo vremeni. Vestnik Yuzhno-Ural'skogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Sotsial'no-gumanitarnye nauki. 2007. №24(96). S. 70-73.
17. Panarin A.S. Filosofiya politiki. Moskva: Novaya shkola,1996. 424 s.
18. Polonnikov R.I. Fenomen informatsii i informatsionnogo vzaimodeistviya. (Vvedenie v semanticheskuyu teoriyu informatsii). SPb.: «Anatoliya», 2001. 189 s.
19. Popov V.D. Informatsiologiya i informatsionnaya politika. Moskva: Izd-vo RAGS, 2002. 116 s.
20. Prolegomeny kognitivnoi bezopasnosti: kollektivnaya monografiya / G.V. Ale-kseev, N.V. Belomestnova, N.A. Verzun. Sankt-Peterburg: ID Petropolis, 2023. 487 s.
21. Pushkareva G.V. Kognitivnye mekhanizmy konstruirovaniya politicheskoi real'nosti. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2015. №1. S. 55-70.
22. Sudakov K.V. Dominiruyushchaya motivatsiya. Moskva: Izd-vo RAMN, 2004.
235 s.
23. Fedotov N.A. Informatsionnaya kul'tura v sisteme informatsionnoi politiki sov-remennogo rossiiskogo obshchestva / Avtoref. diss. ... kand. polit. nauk. Moskva, 2003. 27 s.
24. Chernigovskaya T.V. Cheshirskaya ulybka kota Shredingera: yazyk i soznanie. Moskva: Izdatel'skii Dom YaSK: yazyki slavyanskoi kul'tury, 2017. 448 s.
25. Chizhov D.V. Internet-kommunikatsii politicheskikh partii: tipologicheskie cherty i instrumenty. Vlast'. №2-3. 2016. S. 159-175.
26. Shevchenko A.V. Informatsionnaya ustoichivost' politicheskoi sistemy. Moskva: Izd-vo «Granitsa», 2004. 256 s.
27. Shevchenko A.V. Informatsionnyi metabolizm i informatsionnyi mentalitet v te-oreticheskom bazise informatsionnoi antropologii / Globalizatsiya: na grani real'nogo i vir-tual'nogo / Otv. red. N.A. Baranov. SPb.: OOO «Geopolitika i bezopasnost'», ID «Petropo-lis», 2020. S. 229-250.
28. Shevchenko A.V. Upravlenie bezopasnost'yu informatsionnykh protsessov. Moskva: Izd-vo RAGS, 2011. 136 s.
29. Shestopal E.B., Rogach N.N. Etapy transformatsii psikhologicheskogo sos-toyaniya rossiiskogo obshchestva: politiko-psikhologicheskii analiz. Politicheskaya ek-spertiza: POLITEKS. 2023. T. 19, №2. S. 150-165.
30. Holt R.R. Drive or Wish? A Reconsideration of the Psychoanalytic Theory of Motivation. - Psychology Versus Metapsychology: Psychoanalytic Essays in Memory of George S. Klein. N.Y., 1976. 376 r.
