CC BY
133
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Литературоведение
УДК 008 + 82:1 + 27-187 + 821.161.1
Л.Н. Житкова, Н.В. Пращерук
ТРИ АГАСФЕРА РУССКОЙ КЛАССИКИ
Исследуются авторские прочтения легендарного средневекового сюжета об Агасфере в произведениях трех русских классиков XIX в. - А.С. Пушкина, В.А. Жуковского и И.С. Тургенева. Показывается, что каждый из художников трактует этот сюжет оригинально, в аспекте собственной художественной философии, руководствуясь собственными мировоззренческими и эстетическими установками.
Ключевые слова: архетип, средневековый сюжет, культура, Христос, христианство, интерпретация, бессмертие, странник, подтекст.
Согласно легенде, иерусалимский сапожник Агасфер во время страдальческого пути Христа на Г олгофу отказал ему в кратком отдыхе и безжалостно велел ему идти дальше, за что ему самому было отказано в покое могилы, он обречен из века в век скитаться до второго пришествия Христа [4. С. 13]. С. Аверинцев замечает, что «структурный принцип легенды - двойной парадокс, когда темное и светлое дважды меняется местами: бессмертие, желанная цель человеческих усилий... оборачивается проклятием, а проклятие - милостью» (Цит. по: [4. С. 13]), поскольку дается шанс искупления. Смысловая объемность этого сюжета обеспечила ему широкое распространение и востребованность в культуре. Достоянием литературы легенда становится примерно с XIII в., а в XVIII в. образ Агасфера «из предмета веры превращается в популярный предмет творческой фантазии» (Там же). К нему обращаются многие европейские художники - И.В. Гете, К.Ф.Д. Шубарт, П.Б. Шелли, Э. Кине, Э. Сю и др. Особенно привлекателен оказался этот сюжет для романтиков: он давал богатые возможности «переходить от экзотических картин сменяющихся эпох и стран к изображению эмоций обреченности и мировой скорби» [4. С. 14]. Нередко Агасфер воспринимался и трактовался как бунтарь и богоборец. Так, юношеское стихотворение П.Б. Шелли «Монолог Вечного Жида», построенное как дерзкое обращение к Богу, завершается не просьбой о даровании возможности умереть, а требованием желанной смерти:
Тиран! И я Твой трон хвалой украшу,
Лишь дай испить желанной смерти чашу! [10. С. 25].
Известен также авантюрный роман Эжена Сю «Агасфер», написанный и опубликованный в 1845 г. В романе французского беллетриста Агасфер - мистический герой, который существует и действует наряду с основным - авантюрным сюжетом, но принадлежит своему мифологическому пространству. При этом событийную основу книги составляет история проклятых потомков Агасфера, которые своими смертями искупили его вину, и ему, наконец, даровано право обрести последний приют. Специфика трактовки известного сюжета определялась жанровой природой романа-фельетона: легенда была «украшена» собственным мифотворчеством автора. Агасфера в его вечных скитаниях сопровождает спутница - известная библейская Иродиада, также наказанная Господом. И прощены эти герои вместе. Кроме того, трактовка судьбы Агасфера имеет вполне определенные выходы в социальную проблематику. Вечное странничество Агасфера символизирует и предваряет, предсказывает, с точки зрения Э. Сю, историческую судьбу и положение целого обездоленного класса - пролетариата, которого представляет в романе колоритный бессеребренник Жак Реннепон [8]. Роман был практически сразу переведен и издан в России, вызвал читательский интерес и достаточно активно обсуждался отечественной критикой, хотя и получил как художественное произведение невысокие оценки. Известен весьма критический отзыв В.Г. Белинского из его статьи «Русская литература в 1845 году»: «Что касается до “Вечного жида”, - он окончательно дорезал литературную репутацию своего автора. Правда, в нем много частностей очень интересных, умных, обличающих в писателе замечательный талант, но целое - океан фразерства в вымысле площадных эффектов.. .Какое отношение имеет к роману вечный Жид и Иродиада? - ровно никакого.» [8. Т. 1. С. 428-429]. Художников привлекали эмоциональный и смысловой потенциал легенды, колоритная, загадочная фигура ее главного героя, что давало возможность многозначного прочтения его судьбы. Надо сказать,
что путь Агасфера в мировой литературе не обрывается в XIX в. Существуют современные трактовки этого поистине вечного образа в произведениях, например, Х.Л. Борхеса, Г.Г. Маркеса, П. Лагеркви-ста, С. Гейма, Ж. д. Ормессона, Вс. Иванова, бр. Стругацких и других.
Легендарный сюжет оказался востребованным и русской классикой XIX в. Оригинальные интерпретации этого сюжета представили в своем творчестве многие писатели и поэты. В статье речь пойдет о трех авторских прочтениях средневековой легенды - А.С. Пушкиным, В.А. Жуковским, И.С. Тургеневым.
У Пушкина с темой Агасфера связан неосуществленный замысел 1826 г. - стихотворение-фрагмент «В еврейской хижине лампада.», не привлекавший специального внимания исследователей в силу, вероятно, неясности замысла поэта. Б. Томашевский в примечании к фрагменту приводит воспоминание Малевского, записавшего в своем дневнике рассказ Пушкина: «В хижине еврея умирает дитя. Среди плача человек говорит матери: “Не смерть, жизнь ужасна. Я скитающийся жид, я видел Иисуса, несущего крест, и издевался”. При нем умирает стодвадцатилетний старик. Это произвело на него большее впечатление, чем падение Римской империи» [5. Т. 2. С. 438].
Д. Благой справедливо заметил, что фрагмент безотносительно к чему бы то ни было «значителен по содержанию и своеобразен по форме» и, безусловно, заслуживает исследования и сам по себе, и в плане общего творческого пути Пушкина [1. С. 106].
В свое время В. Розанов восторгался стихотворением, прочитав его по-розановски как завершенное и выразительное воплощение образа древнего народа [7. С. 59-60].
Тема Агасфера неслучайно возникает у Пушкина в середине 20-х гг. - времени, трактуемого в пушкиноведении как время духовного кризиса, что связано, как известно, с ценностной переориентаций поэта, разочарованием в культурно-исторических идеалах и выходом в сферу бытийноонтологического миропонимания. Отсюда интерес к мифологическим фигурам типа Агасфера, Дон Жуана, Фауста, Иисуса, Магомета и др. Необходимо также учесть и те конкретные жизненные глубоко драматические и трагические ситуации, которые нагнетали, по мнению Д. Благого, «мрачную настроенность» поэта. Случилось так, что в течение первой половины 1826 г. Пушкин переживает ряд смертей (причем преждевременных) очень близких и любимых людей. Это прежде всего казнь декабристов (отношение Пушкина к Рылееву известно), затем известие о кончине в Италии Амалии Ризнич, смерть одного из детей Вяземских.
Тема смерти намечается в ряде замыслов («Моцарт и Сальери», «Русалка»), воплощается в шестой главе «Евгения Онегина», описывающей дуэль и смерть Ленского, в стихотворениях «Под небом голубым...», «Анчар», «Элегия», «Брожу ли я вдоль улиц шумных.», «Сцене из Фауста».
Отрывок «Агасфер» («В еврейской хижине.») вводит читателя в еврейскую хижину в момент неизбывного семейного горя: умер ребенок, еще младенец.
Характерная черта описания персонажей и предметов - номинативность: они только названы, но никак не охарактеризованы: старик, старуха, еврейка молодая, молодой еврей, колыбель, хижина, ужин, книга, лампада и т.д. Причем сами номинации имеют предельно обобщенное, как бы «родовое» значение: книга, старик, хижина, колыбель и т.п. - с тяготением в архаику. Действия персонажей лаконичны и представлены в своих изначально принятых смыслах: читает, плачет, готовит трапезу, сидит.
Картина одновременно статична и динамична скрытой динамикой внутренних переживаний и размышлений: старик читает Библию, ища в ней утешение или разрешение вопросов, молодая еврейка плачет, отец ребенка сидит, «глубоко в думу погруженный». Пространство сюжета ограничено («хижина»), но время протекает в молчании («текут в безмолвии часы.»), как в вечности, и время суток - ночь, полночь, когда заявляет о себе все таинственно-зловещее, что есть в мире. Во внутренней композиции картины обращает на себя внимание колористический принцип рембрандтовской светотени: в одном углу хижины горит лампада, в свете старик читает святую книгу - Библию, другие находятся в тени, что также сообщает картине драматическую динамику. С того момента, когда в финале появляется «незнакомый странник» с «дорожным посохом», от стука которого в дверь «семья вздрогнула», должно начаться динамичное повествование.
Но запечатленная картина жизни еврейской семьи в момент ее трагических переживаний - это в некотором роде завершенный онтологический образ жизни как таковой, жизни в системе ее исходных, первоначальных, природных смыслов. Отмеченные выше приемы, а также нерифмованный стих
(нерифмованный ямб), прозаические переносы приближают текст Пушкина к библейскому стилю и, следовательно, имеют свой задачей реализацию бытийно-метафизического его наполнения.
Совершенно очевидно, что Пушкин сознательно стремился к тому, чтобы повествование о смысле жизни и смысле смерти (тема Агасфера) начать с картины жизни и заявить о ее абсолютной самоценности (известна эта особенность художественного мышления поэта - любые абстракции «укоренять» в жизненном порядке вещей). Именно в этой жизни и реализуется человек в его универсальной сущности, а смерть, как она осмысляется Пушкиным в его произведениях - это трагическое событие, прерывающее земной путь человека к самовоплощению.
Мировоззренческие координаты поэта решительно не вписывались в сюжет Агасфера и принципиально не совпадали с его концептуальными интенциями. Следовательно, реализация сюжета об Агасфере оказалась неактуальной для поэта и незавершенность замысла - не случайность, а творческое решение. По существу, не развернув историю Агасфера с ее проблемой смысла жизни и смерти, он гениально наметил решение этих проблем со всей их определенностью.
Поэма Жуковского «Агасфер. Странствующий жид» - позднейшее произведение поэта грандиозного замысла, представляющее собой оригинальную переработку легенды об Агасфере. Существует точка зрения на поэму, согласно которой это лучшее произведение Жуковского. Впервые была опубликована в 1857 г., то есть уже после смерти поэта. План ее был обширен и осуществлен лишь наполовину, как свидетельствует биограф поэта К.-К. Зейдлиц [2. С. 489].
Легенда трактуется поэтом как история греха и воскресения через чудо аналогично житийному канону. Агасфер безжалостно оттолкнул Христа, шедшего на Голгофу с тяжелой ношей и остановившегося у дверей агасферова дома. За это он был наказан вечными скитаниями до второго пришествия. «Ты будешь жить, пока я не приду», - тихо произнес Христос. С тех пор жизнь его такова, что «страшнее» этой участи «не было, нет и быть не может на земле». Он «богообидчик, проклятью преданный, лишенный смерти и в смерти жизни, вечно по земле бродить приговоренный, и всему земному чуждый, памятью о прошлом терзаемый, и в области живых живой мертвец, им страшный и противный.» [2. С. 417]. Агасфер ненавидит этот мир и людей: «Я был неукротимой наполнен злобой.». Агасфер ликовал, как «дикий зверь», когда узнал о распятии Петра и казни Павла в Риме. Он ищет всюду смерть и остается жив. Но однажды в Риме казнили христиан, среди которых был известный старец, епископ Антиохийской церкви - Игнатий. Выпустили на арену театра львов. Вышедшие на казнь, прижавшись друг к другу, тихо запели: «Тебя, Бога, хвалим, Тебя едиными устами в смертный час исповедуем.» [2. С. 428]. То, что прежде воспринималось с «кипеньем злобы», сейчас вдруг всю его душу «проникнуло незапным вдохновеньем» (Там же). Агасфер пытается спасти старца от зверя. Но тот успевает перекрестить его, обратив взор к небу, «как бы меня Ему передавая» [2. С. 429]. И теперь Агасфер исполнен «раскаянья глубокого»: «То были новые минуты тайной, будящей душу благодати. удивительный призыв к смиренью и покаянью» [2. С. 431]. Затем он встречает апостола Иоанна, совершившего над Агасфером таинство крещения. К нему приходят покой и радостное ощущение единства с мирозданием. Иоанн открывает ему судьбу мира и образ Божьего царства. И теперь Агасфер живет надеждой на спасение. Душа его переполняется любовью к миру, к людям, ко Христу. Но Агасфер по-прежнему в одиночестве, отвергнут людьми, обречен на скитальчество. От него бегут люди и звери. Не изменилась его судьба, но изменился он сам: «.Если моя судьба не изменилась, сам я уже не тот, каким был в то мгновенье, когда проклятье пало на меня.» Озлобленность ожесточенной души сменилась смирением: «.Перерожденный, новый пошел я от Голгофы, произвольно с благодарением взяв на плечи весь груз моей судьбы и сокрушенно моей вины всю глубину измерив. О благодать смирения!» [2. С. 442]. Он говорит о своей любви к Христу: «.За ним, как за отцом дитя, пошел я, исполненный глубоким сокрушением» [2. С. 443]. Впадая временами в отчаяние, он, наконец, обретает в душе «покорного терпенья тишину» [2. С. 444]. Бог заполнил его душу: «Я с Ним, Он мой, Он все, в Нем все, Им все; все от Него, все одному Ему» (Там же).
Интерпретация легенды выполнена в религиозно-романтическом стиле. Романтик Жуковский как поэт мог себе позволить крайне субъективные подходы в отличие от Пушкина, для которого разного рода трансформации всегда обусловливались множеством различных обстоятельств творческого характера.
В поэме Жуковского реализовались, по меньшей мере, две сюжетно-структурные схемы: житийная, о чем упоминалось, и романтическая, в которой уникальная личность противопоставлена толпе. В Агасфере воплощен стандартный комплекс такого героя. Это мотивы проклятия, одиночества, изгна-
ния, скитальчества, озлобленности, бунта и др. В основе его характера как романтического героя гиперболизированные страстность и воля, что обусловливает принцип духовного максимализма во всех сферах мироотношения. Эти свойства герой сохраняет и во второй половине своей жизни, что освещает несколько странным светом его смирение. В любви к Христу есть излишняя страстность, в смирении -тень гордыни и обиды, которая сквозит в его жалобах на свою несчастную судьбу.
Романтичны и формы повествования - это исповедальный монолог Агасфера. Поэма впечатляет энергией выразительности: текст довольно часто звучит как личная молитва самого автора. Повторы на разных уровнях (лексическом, синтаксическом, семантическом) усиливают это впечатление. Монотонный, нединамичный сюжет пронизан живой эмоцией, способной «заразить» и современного читателя.
Завершает повествование о судьбе Агасфера в напечатанной части поэмы фрагмент, начинающийся фразой, которая как бы фиксирует окончательно сложившуюся ситуацию: «Так странствую я по земле.» [2. С. 449]. Но по существу повторяется в который раз описание того, что уже было описано достаточно полно - происходит как бы движение по кругу. За эти фрагментом со слов «стоврат-ные египетские Фивы» и далее (65 строчек), которые были напечатаны отдельно позднее, автор обращается (формально Агасфер) к мировой истории, начиная с падения Рима и разрушения Иерусалима. Видимо, неслучайно и то обстоятельство, что исповедь Агасфера обращена к Наполеону, «властителю полумира». Причем история мира, очевидно, должна была быть подана сквозь призму утверждения в мире христианской идеи.
Судя по всему, замысел Жуковского был грандиозен, и с трудом представляется, как бы он смог (и возможно ли это в принципе!) все, что есть в поэме, подвести под общие своды: субъективно лирическое и эпическое, судьбу заглавного персонажа и судьбу мира, исповедь и эпику. Финал Агасфера, вероятнее всего, Жуковский предполагал разрешить в благодати Царствия Божия. Этот образ видится герою после встречи с Иоанном Богословом. Следует лишь умозаключить, что такая задача не по силам человеческим, тем более что поэт был уже очень болен и умер в работе над своим столь масштабным сочинением.
Тургенев, в отличие от вышеназванных авторов, не создает фантастических миров и не помещает своего героя в библейский хронотоп. Его интерес к легендарному сюжету иного рода. Первый роман Тургенева «Рудин» сориентирован на легендарный средневековый сюжет как к подтекстовой составляющей, которая помогает автору прочитать своего героя не только конкретно исторически, но и символически обобщенно [6. С. 256-262]. Тургеневский Рудин не сапожник из Иерусалима, а дворянский интеллигент 1840-х гг. Между тем даже на поверхности текста можно обнаружить конкретные отсылки к судьбе легендарного персонажа. Красноречиво повторяющееся описание внешности Рудина: «Вошел человек лет тридцати пяти, высокого роста (здесь и далее выделено нами. - Л.Ж., Н.П.), несколько сутуловатый, курчавый, смуглый... Платье на нем было не ново и узко, словно он из него вырос» [9. С. 258]; «.А в самой кибитке сидел, на тощем чемодане, человек высокого роста, в фуражке и старом запыленном плаще.» [9. С. 351]; «Перед ним стоял человек высокого роста, почти совсем седой и сгорбленный, в старом плисовом сюртуке с бронзовыми пуговицами» [9. С. 354]. Настойчивое упоминание роста и далеко не нового костюма героя, его возраст и даже намек на давнее архетипиче-ское «происхождение» (курчавый, смуглый) вполне соотносятся с тем образом бывшего иерусалимского сапожника - «высокого человека с длинными волосами и в оборванной одежде» [4. С. 354], который запечатлен в сознании людей многих поколений. Сюжет судьбы Рудина во многом выстраивается мотивом его скитаний и бессеребренничества. Об этом прямо говорится в произведении. Во время первого разговора с Натальей в гостиной герой сравнивается с «путешествующим принцем» [9. С. 267].
Там же, вдохновленный вниманием слушателей, он рассказывает легенду о птичке, которая «в самой смерти найдет.свое гнездо» [9. С. 269]. Трудно представить другой сюжет, в котором бы так органично был развернут мотив смерти как обретения гнезда, последнего пристанища. Здесь уже имплицитно присутствует архетип, на который автор прямо ссылается в эпилоге. Сама легенда хронологически связана с эпохой возникновения сюжета о Вечном страннике. Чуть позднее в разговоре с Натальей Рудин признается: «.Дела мои расстроены, да и при том мне уже наскучило таскаться с места на место. Пора отдохнуть» [9. С. 282]. Затем мы знакомимся с биографией героя в изложении Лежнева, в которой доминирует тема «случайного семейства» и отсутствия корней в его существовании [9. С. 286]. Тургеневский выход в конкретную социальную проблематику можно рассматривать
как своеобразную перекличку с трактовкой Э. Сю. Только отечественный автор связал судьбу легендарного персонажа с другим сословием - дворянским.
Сцена отъезда Рудина из дома Ласунских после объяснения с Натальей решена в трагифарсо-вом ключе, и эта интонация достигается во многом за счет того, что герой уподобляет себя Дон Кихоту, снова выдвигая на первый план, хотя и несколько по-иному, мотив скитаний: «Что Дон-Кихот чувствовал тогда, я чувствую теперь.» [9. С. 335-336]. А в письме к Наталье, врученном ей накануне отъезда, Рудин замечает: «.Я надеялся, что нашел хотя бы временную пристань. Теперь опять придется мыкаться по свету...Я остаюсь одинок на земле» [9. С. 338]. Герой чувствует проблематику и стратегию собственной судьбы и понимает невозможность ей противостоять, свою полную обреченность «мыкаться по свету». Если иметь в виду скрытый сюжет его жизни, совершенно иначе воспринимаются слова, обращенные к Наталье: «Покориться судьбе. ».
Решающее значение для понимания всего романа имеет эпилог. Разговор Рудина и Лежнева полон множества аллюзий, связывающих сюжет жизни главного героя с легендарным контекстом. Ру-дин предстает в эпилоге мало изменившимся, только «.во всем существе его.высказывалась усталость окончательная, тайная и тихая скорбь, далеко различная от той полупритворной грусти, которой он щеголял.» [9. С. 356]. Герой признается: «Маялся я много, скитался не одним телом - душой скитался» (Там же). Рассказывая о своих неудавшихся проектах, констатирует: «Да и очутился опять легок и гол в пустом пространстве. Лети, мол, куда хочешь.» [9. С. 359]. Далее идет еще одно важное признание: «Я родился перекати-полем. Я не могу остановиться» [9. С. 366]. И когда Лежнев выражает надежду на то, что Рудин и после выпавших на его долю испытаний готов «приняться за новую работу, как юноша», герой вновь говорит о своей усталости: «Нет, брат, я теперь устал.» (Там же). Ответная реплика в таком контексте воспринимается уже почти символически: «Устал! Другой бы умер давно» (Там же). Лежнев, обращаясь к главному герою, произносит ключевое суждение: «Ты назвал себя Вечным Жидом.А почему ты знаешь, может быть тебе, и следует так вечно (выделено нами. - Л.Ж., Н.П.) странствовать..» [9. С. 367]. Эту тему затем поддерживает сам повествователь своим эмоциональным: «И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам!» [9. С. 368]. Тем самым в финале произведения автор словно предлагает своеобразный код, ключ, с помощью которого можно прочитать судьбу Рудина, разгадать загадку его личности. В контексте фигуры Вечного странника, его легендарной истории события жизни дворянского интеллигента, человека 40-х гг. XIX в., терпящего крах на общественном поприще, воспринимаются иначе, получают символическую окраску и сложный смысловой объем.
Подтекстовый архетипический сюжет, с которым работает художник в «Рудине», раскрывает его красноречивое стремление показать, что все мы, говоря словами современного философа, «брошены не просто в мир, а в мир культуры» [3. С. 40], и наша жизнь развертывается в рамках той или иной культурной модели. Судьба, о которой с такой настойчивостью говорится в романе, во многом, по Тургеневу, и есть не что иное, как обусловленность человека той архетипической моделью, которую он реализует своей жизнью.
Анализ архетипической составляющей романа Тургенева открывает глубину и пронзительность авторской позиции. От иронического отношения к своему герою, отразившегося в первоначальном заголовке романа - «Гениальная натура», автор приходит к осознанию его подлинно трагической судьбы, к осознанию значения его личности. Концовка романа, дописанная Тургеневым в 1860 г., безоговорочно переводит героя в разряд победителей. Рудину дается возможность одолеть ту архетипическую модель, которую он, вопреки своей субъективной воле («Я стал бояться ее - моей судьбы.»[9. С. 364]), вынужден был реализовывать собственной жизнью. И последний предсмертный «поклон» героя («повалился лицом вниз, точно в ноги кому-то поклонился» [9. С. 368]) воспринимается как своеобразный знак благодарности автору за прощение и возвращенную человеческую судьбу.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Благой Д. Творческий путь Пушкина (1826-1830). М.: Сов. писатель,1967. 724 с.
2. Жуковский В.А. Сочинения: в 3 т. М.: Худ. лит. 1980. Т. 2: Баллады; Поэмы; Повести и сцены в стихах /
сост. и коммент. И.М. Семенко. 493 с.
3. Левин И. Сочинения: в 2 т. М.: Радикс, 1994.
4. Мифологический словарь / гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Сов. энцикл., 1991. 736 с.
5. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 2.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
6. Пращерук Н.В. «Другой бы умер давно»: Рудин и Агасфер // Русская классика: динамика художественных систем. К юбилею доктора филологических наук, профессора Ю.М. Проскуриной: сб. науч. тр. Вып. 3 / ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет»; РОПРИЯЛ; УрО РАО; ИФИОС «Словесник». Екатеринбург, 2009. С. 256-262.
7. Розанов В.В. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995. 736 с.
8. Сю Э. Агасфер: роман: в 3 т. / пер. с фр. Е. Ильиной. Омск: Областная типография, 1992.
9. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 28 т. Соч.: в 15 т. / гл. ред. М.П. Алексеев. М.; Л.: Изд-во АН СССР, Ленингр. отд-ние, 1960-1968. Т. 6.
10. Шелли П.Б. Избранные произведения. Стихотворения. Поэмы. Драмы. Философские этюды / Сер. «Бессмертная библиотека». М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1998. 800 с.
Поступила в редакцию 16.05.12
L.N. Zhitkova, N. V. Prascheruk Three Ahasueruses in Russian classics
The authors' interpretations of the legendary medieval plot about Ahasuerus in works of literature by three Russian classics of the 19th century - A. S. Pushkin, V. A. Zhukovsky, I. S. Turgenev - are investigated in this article. It is shown that each of these artists, being guided by his own world-view and aesthetic purposes, interprets this plot in an original way in the aspect of his own art philosophy.
Keywords: archetype, medieval plot, culture, Christ, Christianity, interpretation, immortality, wanderer, subtext.
Житкова Людмила Николаевна, кандидат филологических наук, доцент
Пращерук Наталья Викторовна, доктор филологических наук, профессор E-mail: pnv1108@gmail.com
ФГБОУ ВПО «Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина». 620000, Россия, г. Екатеринбург, просп. Ленина, 51
Zhitkova L.N., candidate of philology, associate professor
Prascheruk N.V., doctor of philology, professor E-mail: pnv1108@gmail.com
Ural Federal University
620000, Russia, Ekaterinburg, Lenina av., 51
