CC BY
115
УДК 316
Романова Нелли Петровна Nelly Romanova
Леконцева Ксения Владимировна Kseniya Lekontseva
ТРАНСГРАНИЧНЫЙ РЕГИОН: ЭВОЛЮЦИЯ ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ
CROSS-BORDER REGION: EVOLUTION OF THEORETICAL AND METHODOLOGICAL APPROACHES
Статья посвящена проблемам разработки теории и методологии исследования границ и трансграничных территорий. Рассматривается трансформация взглядов и представлений, касающихся вопросов границы, в общественных науках XVШ-XXI вв.
Ключевые слова: граница, трансграничный регион, идентичность
The article is devoted the theory and methodology of boundary studies. The transformation of views considering boundaries in Social science in XVIII-XX centuries is highlighted in the article
Key words: boundary, transboundary region
Изучение государственных границ имеет богатые традиции. Понятия «граница» и «пограничье» в настоящее время исследуются представителями различных наук гуманитарного и естественного профиля: биологами, историками, психологами, культурологами, этнологами, географами, социологами и др. Специфичность и важность изучения феномена границы и пограничья определили формирование особых дисциплин, в том числе лимнологии, погранологии, Border (Boundary) Studies и др. В последнее десятилетие наблюдается всплеск интереса к социальным функциям государственных границ и их влиянию на социальную и культурную среду приграничных территорий.
На протяжении истории человечества границы пересматривались и изменялись много раз. Исследования границ с самых древних времен имели конкретную практическую направленность и представляли собой эмпирические описания приграничных
территорий и материалы для картографии. Пограничная тематика исчерпывалась потребностями политиков и географов в сфере демаркации и делимитации границ, а также в обосновании территориальных претензий. Рассмотрение эволюции приграничных регионов, экономических и социальных структур в них не являлось задачей лимологии (науки о границе), среди подходов господствовали историко-географи-ческий, географо-политический, а также классификационные. Практически до середины XX в. шло накопление эмпирического материала и картографирование. И, хотя трансграничье, по выражению Н.С. Розова [7], является ровесником национальных государств, границы в которых были нередко размыты или вовсе отсутствовали, данный феномен не являлся предметом серьезного изучения вплоть до XX в.
В период становления и распространения идеи национального государства отношение к границе было обусловлено, пре-
жде всего, барьерной функцией, которую границе надлежало выполнять в первую очередь. Преобладание барьерной функции границ над контактной не рассматривалось жителями приграничных территорий как досадное ограничение, так как жизненное пространство людей в то время было ограничено т.н. «первичным кругом» [15] — относительно небольшой по площади территорией, отражающей сферу деятельности и потребностей. Концептуализация государственной границы сводилась к теории «естественных границ» (природных, этнических, языковых) и границ, установленных с помощью военной силы. Подобное отношение к границам проистекало скорее от особенностей политической системы и менталитета людей, чем от самих границ, которые в ту пору были достаточно легко пересекаемы. Тем не менее, существовало множество других границ и барьеров — городских стен, традиций, налоговых установлений и пр. И только в XIX в. этим «доморощенным» [15, р.15] границам пришли на смену государственные, обладающие атрибутикой современных государственных границ.
Теоретическое осмысление и концептуализация феномена границ в самом широком философско-социологическом контексте было сделано Г. Зиммелем в начале ХХ в. Рассуждая об обрамлении пространства границами, Г. Зиммель сравнивает это с рамкой для картины. Пространственное заключение в рамки имеет особое значение. Развивая эту мысль, социологи говорят о значении рамок и границ для конструирования социального опыта [11]. Г. Зиммель указывает на то, что общество и формы социальности четко демаркированы экзистенциальным пространством, причем экстенсивность пространства совпадает с интенсивностью социальных взаимосвязей. Вывод, который делает Г. Зиммель, является весьма значимым, в некотором смысле путеводной нитью теоретического осмысления концепта границ: «Итак, граница — это не пространственный факт с социологическими последствиями, но социологический факт, формируемый пространственно» [25]. Социологический факт — это то, что
люди вообще отграничивают себя от соседей. А будут ли они считать границей гору, реку, ущелье или же, за неимением таковых, проведут межу в чистом поле, — это уже конкретное «пространственное наполнение». Пространство само незначимо. Это люди придают ему смысл и действуют соответственно [8].
Классики социологии поставили еще один вопрос, требующий социологического осмысления: может ли быть размещено в пространстве человеческое действие? В физическом пространстве могут быть размещены только протяженные вещи, а действие — не вещь, значит, у него нет протяжения. Именно поэтому Т. Парсонс полагал, что для анализа действия пространство вообще значения не имеет [см. 24].
Среди ученых, стоявших у истоков теоретического осмысления границ и особенностей приграничных территорий, следует также назвать Ф. Ратцеля, «отца социальной и политической географии», и его ученика О. Мауля, проводивших свои исследования в 20-х гг. XX в. Ф. Ратцель рассматривал границы государства как части живого организма, которые, естественно, стремятся к своему расширению. Это стремление понимается как единственная стратегия выживания. Такая позиция разделялась и развивалась многими исследователями. О. Мауль [20] полагал государство все же не организмом в биологическом смысле, но организацией. Он уделял больше внимание, нежели Ф. Ратцель морфологии границ и влиянию, которое оказывает на них особенности политической системы государства. Он оперировал такими терминами, как фронтир и приграничная зона, разделительные границы, структурные и бесструктурные границы. О. Мауль также интересовался соотношением общей протяженности государственной границы к территории самого государства как показателю степени внимания к своим границам среди Европейских государств. О. Мауль различает «правильные» и «неправильные» границы. «Неправильные», или «бесструктурные» границы — это те, которые не образуют настоящих фронтиров, где приграни-
чье может служить и мостом, и фильтром, защищая интересы государства и одновременно создавая условия для приграничного взаимодействия. О. Мауль считал новые границы Европы времен Парижского мира, а также границы колониальных держав за пределами Европы «неправильными», так как они сложились в результате того, как внутренние районы страны, не имеющие приграничного опыта, внезапно превратились в периферийные части государства. Такие «неправильные» границы, вступая в противоречие с естественными законами формирования границ, могут стать источниками нестабильности между государствами.
ГЛ о о
Следующий этап исследований приграничных территорий связан с окончанием второй мировой войны и изменением политической карты Европы. Предметом изучения здесь выступали в основном проблемы нелегального пересечение границ, контрабанды, а также территориальные споры.
Исследования взаимовлияния границ начались с начала 1950-х гг. с появлением в лимологии функционального подхода. Практика трансграничного сотрудничества, перемещение значительных трансграничных потоков людей, товаров, информации требовали изучения границ как динамичного, многомерного и, что важно, социального явления. Таким ученым как Дж. Хауз, Дж. Минги, О. Мар-тинес принадлежат разработки моделей трансграничных взаимодействий на разных пространственных уровнях, типологии трансграничных потоков, стадий эволюции приграничных территорий. О. Мартитнес, исследовавший мексикано-американское приграничье, отмечал, что в таких районах развиваются особые «приграничные милье» [21, р. 10], формирующиеся благодаря трансграничным социальным сетям и сильным трансграничным социальным и экономическим связям (торговля, обмен информацией, туризм и пр.). Ученый отмечает, что жизненные стили жителей приграничья значительно отличаются от жизненных стилей жителей центральных районов, что является результатом смешения двух различ-
ных систем, двух родительских сообществ, произведших на свет совершенно новое сообщество [21, Р. 304].
В конце 60-х — начале 70-х гг. ХХ в. изучение границ и территорий, связанных с ними, получило новый импульс в своем развитии. Большая часть литературы была по политической географии и, следовательно, посвящалась политическим границам и сферам, связанным с ними. Исследования в основном концентрировались на эволюции границ, территориальных спорах и проблемах налогообложения.
С 1970-х гг. наступил следующий этап развития приграничной тематики, можно считать распространения политологических подходов, представителями которых были американские ученые Дж. Герц П. Диль, Т. Гарр, Х. Стар, Э. Кирби, М. Уорд. Объектом анализа здесь служили приграничные международные конфликты, а именно — влияние на них государственных границ.
Названные подходы, именуемые традиционными [5], рассматривая границы на уровне страны, не смогли объяснить многие вопросы, связанные с политическими границами и приграничными территориями. Например, почему иногда незначительное изменение линии государственной границы вызывает социальные взрывы, а иногда принимается населением как должное; или почему пограничные области, долгое время казавшиеся мирными, вдруг становятся очагами конфликтов. Традиционные подходы ограничиваются рассмотрением социальных процессов под углом определенного фактора макросреды: политического, географического, экономического. Они не объясняют и не описывают социальные изменения, происходящие на микроуровне.
В конце ХХ в. исследовательский интерес к границам спровоцирован дискуссией о постколониализме, во многом вызванной послевоенными и постсоветскими процессами переопределения национальных иден-тичностей. Усиление роли наднациональных государств, унификация культуры, интернационализация хозяйства и, в противовес, появление регионального самосознания, стали вызовами общественным
наукам в целом и лимологии, в частности. Стало ясно, что процессы, происходящие в приграничных регионах, не могут быть объяснены лишь особенностями границы между двумя странами. Постепенно происходило становление новой, постмодернистской парадигмы анализа, развивающейся с 1990-х гг.
Наиболее заметным достижением в исследовании политических границ явился синтез теории мировых систем и теории территориальных идентичностей. Сутью данного постмодернистского подхода явилось, во-первых, изучение места конкретной границы на разных пространственных уровнях — от глобального до локального [см. 13]. В названном русле существуют две точки зрения на факторы, влияющие на образования глобальной взаимозависимости. Американский социолог И. Вал-лерстайн и британский географ-экономист П. Дж. Тейлор полагали, что объективные экономические факторы, такие как углубление международного разделения труда, совершенствование коммуникаций, формируют глобальные сети, в которых превалируют отношения господства и подчинения и происходит укрепление структуры «центр-периферия» [26]. Сторонники интеграционных теорий отмечают ведущую роль в этих процессах субъективных факторов — политической воли и политических институтов [12].
Во-вторых, отправной точкой в исследовании границ стало изучение территориальных идентичностей, что включало анализ роли границ в общественном сознании, а также самоидентификации человека с территорией — будь то страна или местность.
Финский географ А. Пааси, работы которого посвящены русско-финской границе, показал как общественные представления о «коренном населении» и его культуре, исторические мифы и стереотипы влияли на отношение людей и политической элиты к конкретной границе. Кроме того, А. Пааси разработал модель формирования региональной идентичности, которая включает следующие элементы [23]:
1) образование пространственной формы территории. Существование границ является, в определенном смысле, базой для социальной классификации и фундаментальным требованием для возникновения регионального самосознания среди жителей региона;
2) формирование символической формы. Символы, или концептуальные образы конструируют территориальную базу. Система символов включает название региона, местный язык, или диалект и так далее. Символами региона могут быть также символика региона как таковая — флаг или особенности военной формы, кроме того, традиционные действия, празднования или даже некоторые элементы уклада жизни;
3) институциональная форма. Она включает формальные организации и устоявшиеся практики: клубы, сетевые организации, школы, фирмы; негосударственные организации, неформальные институты, такие как дружба, способы поведения, в той или иной мере использующие какую-либо символику региона. Институциональная сфера является опорой имиджа региона и критерием идентичностей для его жителей [23].
В целом, теории А. Пааси представляют критическое направление постмодернистского неолиберализма. А. Пааси определяет границы как символы, дискурсы и институты, которые проникают во все области общественной жизни «повсеместно присутствуют в обществе, являясь не только лишь формальными границами национального суверинитета... Границы могут пониматься как часть процесса, благодаря которому территории вместе с присущими им идентичностями и смыслами формируются и реконструируются»[23, Р.135]. Таким образом, для социальных наук важной является не функция границ в обычном понимании, а их смысловое наполнение.
А. Пааси определяет три основных элемента процессов, происходящих с границами:
1) политические границы, отмеченные демаркационными линиями;
2) границы политики: реконструкция территориальной иерархии управления в соответствии с глобализацией;
3) политика границ: возникновение и изменение границ в соответствии с изменением отношений между нацией, государством, территорией и идентичностями. А. Пааси призывает фокусировать внимание не только на экономических, политических или психологических процессах, происходящих в приграничных регионах, а, что гораздо важнее, стараться раскрыть значения границ в связи с территориальным символизмом и созданием институтов.
Другим ученым, пытавшимся понять комплексный феномен границ был датский географ Х. Ванн Хотум, работы которого относятся к концу 1990-х гг. и началу 2000-х гг. Разочаровавшись в исключительно эмпирическом подходе к изучению границ, основным методом которого является сбор данных, он рассматривает границы с политической, экономической, социокультурной и психологической точек зрения. В своей статье [16] Ванн Хотум отмечает, что границы влияют на идеологическую, информационную составляющую политики, что не только способствует формированию общественной и индивидуальной идентичности, но и влияет на само восприятие безопасности и комфорта. Даже внутри так называемой «Европы без границ» государственные границы все еще являются центральными элементами в организации экономических мероприятий и защите экономических интересов. На другом же уровне границы продолжают оказывать влияние на социопространственное поведение и позиционирование, полагает Ванн Хотум.
Характеризуя современный этап исследований феномена трансграничных регионов, необходимо отметить следующие подходы и концепции. Дж. Хакли рассматривал процесс трансграничной регионализации как такое направление развития, при котором политические и экономические аспекты пересекаются с вопросами идентичности. Данный процесс может приобретать очертания определенных сетевых структур, которые позволяют формировать схемы приграничного (трансграничного) сотрудничества [14].
Среди аналитических подходов к рассмотрению границ, трансграничных процессов и трансграничных регионов российский ученый В. Колосов выделяет так называемый «ПВП-подход» — «анализ через строенную призму политики, восприятия и практики» [ 5 ]. Граница в данном подходе рассматривается не только в институциональном смысле, но и как продукт деятельности жителей приграничных районов, символический маркер политической и этнической идентичности. Суть подхода заключается в сопряженном изучении на различных уровнях практики пограничной деятельности, пограничной политики и восприятие границы. В. Колоссов отмечает, что «вопрос о «первичности», или главенстве какого-либо из этих трех элементов анализа — это вопрос о курице и яйце». Ведущими авторами данного подхода являются Х. ван Хотум, О. Крамш, Дж. Скотт.
В этом же русле можно рассматривать теорию проведения людей в приграничной зоне, разработанную Томасом Лунденом [20]. Исследование этого автора, предметом которого явилось индивидуальное пространственное поведение людей в приграничных областях шведско-норвежской границы, стало первым подобным исследованием не только в Швеции, но и во всем мире. Целью работы стало объяснение причин паттернов передвижения и контактов людей, живущих вблизи государственных границ. Т. Лунден делает вывод о том, что область влияния, или пространство деятельности жителей приграничья могут ограничиваться или искажаться различным образом, хотя речь идет о таких открытых государственных границах, как граница Финляндии и Швеции. Однако близость границы сковывает свободу поведения людей, изменяет мотивы поведения и затрудняет условия перемещений.
Среди исследований, посвященных прогностическим анализам проблемы границ, можно выделить прагматический подход как самый распространенный, базирующийся на положении о том, что дефиниции границ и идентичностей не являются постоянными, или фиксированными.
Лиам ОДауд разделяет «оптимистический скептицизм прагматических взглядов» [16, Р. 15]. В своей статье [16] ОДауд рассматривает развитее кросс-культурной кооперации в Европе в терминах исторического становления государства и изменения режимов границ. Используя простую терминологию ( барьеры, мосты, ресурсы и символы), ОДауд пытается показать, каким образом происходит трансформация европейских границ в настоящее время. ОДауд признает трансграничные взаимодействия многоуровневой системой, гетерогенность которой является общим правилом, и в результате этого зачастую бывает трудно привести трансграничные практики к единому знаменателю. ОДауд так описывает этот феномен: «гетерогенность возникает из деятельности различных трансграничных структур, формальных и неформальных трансграничных отношений, наряду с экономическими и политическими властями соседних государств и роли, которую играют внешняя политика или региональные этнические и национальные вопросы» [16, Р. 30].
В. Колоссов [5], сравнивая традиционные и постмодернистские подходы к рассмотрению государственных границ, отмечает, что когда дело касается безопасности границ и приграничных регионов, трудно следовать традициям постмодернистов. Практика показывает, насколько сильна инерция традиционных представлений, а также какую важную функцию выполняют национальные интересы, нуждающиеся в укреплении символической роли границ, особенности пограничного пространства и другие факторы.
Постмодернистские взгляды на самый разный круг вопросов общественной жизни всегда были объектом критики. Однако безусловным является их вклад в понимание периферии вообще и приграничья, в частности, как областей, в которых происходят одни из самых главных культурных процессов.
Среди отечественных авторов, рассматривающих тему трансграничных регионов, особо стоит выделить ученых, работа-
ющих в русле постмодернистских взглядов. В целом, значимые исследования трансгра-ничья относятся к постсоветскому периоду и несут определенный отпечаток влияния воззрений зарубежных ученых, так как в Европе и странах Америки проблематика границ является гораздо более разработанной темой.
Самой яркой постмодернистской теорией стала концепция буферных пространств — «лимитрофов» (древнее обозначение пограничных регионов Римской империи с особым режимом) . Наиболее полной является теория В.Л. Цымбурского, выделяющего «Великий Лимитроф» — обширную культурно-географическую зону, образованную переходящими друг в друга перифериями всех цивилизаций Старого Света: романно-германской, арабо-иран-ской, российской, китайской, индийской [10]. Независимо от Цымбурского, идею лимитрофов развивает воронежский историк С.В. Хатунцев [9]. Пытаясь раскрыть истоки «сильной социальной энергетики» [6] лимитрофа, А.В. Пелин указывает на то, что, хотя «политическая температура на границе двух лимитрофов стремится к нулю», а людей, живущих на окраине государства называют маргиналами, социальная активность в таких регионах часто бывает весьма высока. А. Пелин критикует позитивистский взгляд на проблему центра и периферии (которая рассматривается, прежде всего, как приграничье), который подразумевает, что глобальная политика берет свое начало в столице, потому что там она очевидна, так как «оперирует символами, которые легко принять за индикаторы» [6].
В настоящее время в рамках отечественных исследований получает развитие теория так называемого Пограничья, в которой граница понимается как зеркало социальных отношений, момент в формировании идентичности, особое жизненное пространство. Трансграничная идентичность предполагает выделение оснований идентификации в сфере совершенно чуждого для себя цивилизационного, националь-но-цивилизационного, конфессионального сознания [3].
Процесс изменения социокультурной идентичности жителей приграничных регионов в связи с активизацией интеграционных процессов рассматривали А. О. Боро-ноев, , М.П. Крылов, А.Г. Манаков, Г.М. Мендикулова, О.И. Орачева, М.М. Прохоров, А.В. Ремнев, М.Б. Туровский и др.
Исследованию проблемы региональной идентичности в трансграничных регионах посвящены работы Л.Е. Бляхера [1], который рассматривает региональную самоидентификацию на российском Дальнем Востоке через призму трансграничных связей этого региона. Автор вводит термин «проточная культура» — феномен, связанный с тем, что основная масса жителей региона проживала в нем временно, не занимая регион, а «протекая» через его территорию [1]. Анализируя социальную ситуацию на Дальнем Востоке, Бляхер приходит к выводу, что региональная идентификация в этом регионе во многом складывается через образ Другого — т.н. «антикитайца». Бляхер резюмирует, что в данном трансграничном регионе «создается особое пространство взаимодействия, не русское и не китайское, которое позволяет жителям приграничных территорий эффективно контактировать, осуществлять совместную деятельность, жить вместе, но не рядом».
Нам представляется важным отметить вклад таких современных отечественных социальных исследователей, как В. Во-ронкова, О. Бредникову, Е. Никифорову, которые рассматривают приграничье не как отдельные территории по обе стороны от условной черты, но как социальное пространство. Исследователи утверждают, что это связанно со спецификой проживания населения на данной территории, которая выражается в особенностях жизненного мира, другой ментальности и социальных практиках, трансформировавшихся в результате появления государственной границы в привычном социальном пространстве повседневности. Присутствие границы ощущается и переживается пограничным населением каждый день.
Е. Никифорова посвятила свое исследование тому, как может граница сыграть
решающую роль в актуализации этнической идентификации; исследование проведено на материалах разделенного государственной границей ареала проживания народности сету.
Культурологическое исследование концепта «граница» в работах О. Бреднико-вой является уникальным в своем роде. Рассматривая восприятие границы ретроспективно, О. Бредникова отмечает, что «государственная гарница в СССР играла чрезвычайно важную роль в конституи-ровании советского общества ... обладала всей полнотой смыслов — от политических до метафизических [2]».
Антропологический подход к изучению трансграничных регионов представлен, прежде всего, в работах Д.Г. Емченко [4]. В его работах рассматривается маргинальный человек трансграничного региона как ключевой субъект в системе взаимодействия культур. Понятие «маргинальный человек» Д.Г. Емченко не связывает с процессами деклассирования и люмпенизации. Д.Г. Емченко основывается на трудах Р. Парка и Э. Стоунквиста, которые изучали маргинального человека как индивида, появившегося в результате конфликта рас и культур, существующего в двух мирах одновременно.
Современные отечественные исследователи вновь возвращаются к вопросу, поставленному еще классиками социологии, о возможности размещения человеческого действия в пространстве. Теоретик социологии пространства Ф. А. Филиппов пишет об этом так: «холмы, равнины, расстояния, размеры территорий, объемы, плоскости и проч. — все это само по себе не значимо для
« о г»
постижения социальных действий. Значимы действия, взаимодействия и те идеи, схемы, способы поведения, которые так или иначе соотнесены с этими пространственными условиями и образуют вместе с ними единый смысловой комплекс, который мы готовы затем называть пространством квартиры, пространством большого города и даже пространством современной России» [8].
Таким образом, в нашем исследовании мы полагаем целесообразным следовать
подходу, концептуализированному в работах Г. Зиммеля, Т. Парсонса и Ф.А. Филиппова. Значимым для анализа поведения потребителей трансграничного региона является не сам трансграничный регион и не феномен его трансграничности как таковой, а механизмы влияния на поведение людей, связанные с данными пространственными условиями.
Конкретизируя проблему методологии изучения трансграничного региона, следует обратиться к схеме анализа конституирова-ния пространства, разрабатываемую в рамках современной социологии пространства и культурной постмодернистской географии [см. 19]. Такая схема включает в себя:
1) анализ объективного пространства, которое конструируется как объективное из физики, геометрии и т. д.;
2) анализ репрезентации пространства, его знаков и символов. «Пространство — это не вещь, не предмет, но схема классификации» [27], и эта схема отражается в знаках и символах пространства;
3) анализ пространства практики, т. е. «проживаемого» пространства, где люди живут и взаимодействуют.
Для анализа поведения жителей трансграничного региона важны лишь два последних подхода, в рамках которых транс-граничье рассматривается не столько в качестве физического пространства, сколько как репрезентационное и «проживаемое пространство» (как место локализации рутинных практик жителей трансграничья). Можно сказать, что мы рассматриваем трансграничный регион как «пространство идентичности», которое связано с изучением жизненных стратегий его жителей, в частности, образовательных и потребительских.
Подводя итог рассмотрению генезиса теорий границ и трансграничных регионов, отметим следующее:
— начальный этап развития представлений о проблеме государственных
границ можно характеризовать как исто-рико-географический и политико-экономический. Проблемы социологического, культурно-антропологического феномена границ и трансграничности не включались в научный дискурс вплоть до начала ХХ в. Границы рассматривались как данность и важными представлялись лишь политико-экономические последствия их изменения;
— втрой этап можно охарактеризовать как сосуществование традиционных геополитических и историко-географических подходов и новых теорий, рассматривающих границы как социальные явления и обозначающие особое положение трансграничных регионов;
— третий период явился самым продуктивным для социологии трансграничных пространств. В это время появляется множество концепций, каждая из которых рассматривает границы вообще и трансграничные регионы вместе с совокупностью трансграничных практик, в частности, с различных позиций. Функциональный подход изучает трансграничные взаимодействия на разных пространственных уровнях, дает основания для понимания эволюционных этапов развития приграничья и интеграционных процессов в нем, а постмодернистский предлагает обращать внимание на восприятие границы людьми и практиками различных видов деятельности, связанных с границей;
— изучение трансграничных регионов как социальных пространств и исследования идентичности жителей таких регионов явились важнейшими вехами в социологическом осмыслении феномена трансгра-ничности.
— современный этап изучения трансграничных регионов можно охарактеризовать, с одной стороны, разнообразием теоретических построений и отсутствием единой теоретико-методологической базы, с другой стороны.
Literatura-
1. Blyaher L.E. Regionalnaya samoidentifikatsiya i transgarnichnye praktiki na Dalnem Vostoke Rossii // Prostranstvennaya jekonomika. 2005. № 1. S. 117132.
2. Brednikova O. Poslednij rubezh? // Otechest-vennye zapiski. 2002. № 6. S. 131-147.
3. Gromyko Ju.V.Antropologiya politicheskoj identichnosti. Samoopredelenie «rashinz» v globalnom mire. Territorialnoe razvitie, transnatsionalnye russkie korporatsii i identichnost Russians. M.: ARKTI, 2006. 400 s.
4. Emchenko D.G. Marginalnyj chelovek v kon-tekste kultury transgranichnogo regiona // Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2009. № 11 (149). Filosofiya. Sociologiya. Kulturologiya. Vyp. 11. S. 47-50.
5. Kolosov V. Teoreticheskaya limologiya: novye podhody // Mezhdunarodnye processy. T. 1, № 3 (3). Sentyabr-dekabr 2003. URL: http://www.mter-trends.ru. Data obrashheniya 09.09.2011.
6. Pelin A. Istoricheskaya borba Rossii, Germanii i SShA za Ukrainu // Kadrovaya politika № 2. 2003.
7. Rozov N.S. Fenomen transgranichiya v is-toricheskoj i geopoliticheskoj perspektive // Trans-granichie v izmenyajushhemsya mire: Rossiya — Kitaj — Mongoliya: mater. mezhdunar. nauch.-prakt. konf. 16-20 okt. 2006. S. 109
8. Filippov A. A. Geterotopologiya rodnyh pros-torov // «Otechestvennye zapiski». 2002, № 6. URL: http://magazines.russ.ru/oz/2002/6/2002_06_07. html Data obrashheniya 20.05.2012
9. Hatuntsev S.V. Limitrofy — mezhciviliza-cionnye prostranstva Starogo i Novogo sveta // Polis. 2011. № 2. S. 86-98.
10. Tsymburskij V.L. Rossiya- Zemlya za Velikim Limitrofom. Tsivilizatsiya i ee geopolitika. M.: Editorial URSS, 2010. 144 s.
11. Jarskaya V.N., Ezhov O.N., Pechenkin V.V. Prostranstvo i vremya sotsialnyh izmenenij. M. - Saratov: Nauchnaya kniga, 2004. 280 s.
12. Anderson M. Territory and State Formation in the Modern World. Cambridge: Polity Press, 1996; Boundaries in Question: New Directions in International Relations / Macmillan J. and Linklater A. (eds). London and New York: Frances Pinter, 1995.
13. Ackleson J. Metaphors and community on the US-Mexican border: Identity, exclusion, inclusion and «Operation Hold the Line» // Geopolitics. 1999. Vol. 4 (2). P. 155-179; Agnew J. Bordering Europe and bounding states: the « civilizational » roots of European national boundaries // Borderlands and Place / Kaplan D. and Hakli J. (eds). Rowman and Allenheld, 2001; Kolossov V. and O'Loughlin J. New borders for new world orders // GeoJournal. 1998. Vol. 44. No 3. P. 259-273; Newman D. Into the millenium: the study of international boundaries in an era of global and tech-
- Literature
1. Blyaher L.E. Regional identity and trans-boundary practices in the Far East, Russia // Spatial Economics. 2005. Number 1. P. 117-132.
2. Brednikova O. The final frontier? / / Notes of the Fatherland. 2002. № 6. P. 131-147.
3. Gromyko Yu.V. Antropology of political identity. Self-determination «Russians» in the global world. Territorial development, multinational corporations and Russian identity Russians. M.: ARKTI 2006. 400 p.
4. Yemchenko D.G. Marginal man in the context of a culture of cross-border region / / Bulletin of the Chelyabinsk State University. 2009. № 11 (149). Philosophy. Sociology. Cultural Studies. Vol. 11. P. 47-50.
5. Kolosov V. Theoretical limologiya: new approaches // International processes. Vol. 1, № 3 (3). September-December 2003. URL: http://www.inter-trends.ru. Access Date 09.09.2011.
6. Pelin A. Historical struggle of Russia, Germany and the United States for the Ukraine // Staff policy № 2. 2003.
7. Rozov N.S. The phenomenon oftransboundary in the historical and geopolitical perspective / / Transboundary in the changing world: Russia - China -Mongolia: Mater. Intern. scientific and practical. Conf. 16-20 October. 2006. P. 109
8. Filippov A.A. Geterotopologiya of home space / / «Notes of the Fatherland.» 2002, № 6. URL: http:// magazines.russ.ru/oz/2002/6/2002_06_07.html Access Date 20.05.2012.
9. Khatuntsev S.V. Limitrophe — the space between civilizations of the Old and New World / / Polis. , 2011. №2. P. 86-98.
10. Tsymbursky V.L. Russia-a land behind great Limitrophe. Civilization and its geopolitics. Moscow: Editorial URSS, 2010. 144 p.
11. Yarskaya V.N., Yezhov O.N., Petchenkin V.V. Space and time of social change. Moscow - Saratov Academic Book, 2004. 280 p.
12. Anderson M. Territory and State Formation in the Modern World. Cambridge: Polity Press, 1996; Boundaries in Question: New Directions in International Relations / Macmillan J. and Linklater A. (eds). London and New York: Frances Pinter, 1995.
13. Ackleson J. Metaphors and community on the US-Mexican border: Identity, exclusion, inclusion and «Operation Hold the Line» // Geopolitics. 1999. Vol. 4 (2). P. 155-179; Agnew J. Bordering Europe and bounding states: the « civilizational » roots of European national boundaries // Borderlands and Place / Kaplan D. and Hakli J. (eds). Rowman and Allenheld, 2001; Kolossov V. and O'Loughlin J. New borders for new world orders // GeoJournal. 1998. Vol. 44. No 3. P. 259-273; Newman D. Into the millenium: the study of international boundaries in an era of global and tech-
nological change / / Boundary and Security Bulletin. 1999. Vol. 7 (4). P. 63-71.
14. Hakli J. Cross-border identities in the new Europe: Chost of the past or sign-post to the next millennium. URL http://www.may.ie/staff/dpringle/ igu/hakli.pdf
15. Houtum H. van Borders of comfort, Spatial economic bordering processes in the European Union // Regional and Federal Studies, vol. 12, no. 4, 2002. PP. 37-58
16. Houtum H. van. and Scott J. Boundaries and the Europeanisation of Space: The EU, Integration and Evolving Theoretical Perspectives on Borders // EXLINEA State of the Art Report, Berlin and Nijmegen, December, 2005. P. 15.European Union // Regional and Federal Studies, vol. 12, no. 4, 2002. PP. 37-58
17. Taylor P.J. and C. Flint. Political geography, world-economy, nation-state and locality. Fourth edition. Harlow: Prentice Hall (Longman), 2000, Peter Taylor Political Geography: World-economy, Nationstate And Locality. London,1993.
18. Langer J. Towards a conceptualization of border: the central European experience In: Eskelinen, H & Al., E. (eds.): Curtains of Iron and Gold — Reconstructing Borders and Scales of Interaction, Aldershot: Ashgate, 1999. P. 28
19.Lefebrve H. The Production of Space. Oxford, 1991; Soja Ed. Postmodern Geographies: The Reassertion of Space in Critical Social Theory. London; New York, 1989.
20. Maull O. Politische Geographie. — Berlin: Gebrüder Borntraeger, 1925.
21.Martinez O. Border People: Life and Society in U.S.-Mexico Borderlands. Tuscon: University of Arizona Press, 1994
22. O'Dowd L.The Changing Significance of European Borders / / Regional and Federal Studies. 2002,№ 12(4). P. 13-36.
23. Passi A. A Borderless World" Is it Only Rhetoric or will Boundaries Disappear in the Globalizing World? in: Reuber, Paul and Günter Wolkersdorfer (eds.), Politische Geographie. Handlungsorientierte Ansätze und Critical Geopolitics. — Universität Heidelberg (Heidelberger Geographische Arbeiten. 2001. — P. 135.
24. Parsons T. The Structure of Social Action. New York; London: McGraw-Hill Book Company, 1937. P. 45 Fn 1, 474 Fn 1, 763.
25. Simmel G. Soziologie. Untersuchungen Jaber die Formen der Vergesellschaftung. Georg Simmel Gesamtausgabe. Bd. 11. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1992. s. 689. (cit. po Filippov A. F. Sociologija pros-transtva. - Spb.: Vladimir Dal', 2008. - 290 s.)
26. Taylor P. J. and C. Flint. Political geography, world-economy, nation-state and locality. Fourth edition. Harlow: Prentice Hall (Longman), 2000, Peter Taylor Political Geography: World-economy, Nationstate And Locality. London,1993.
nological change // Boundary and Security Bulletin. 1999. Vol. 7 (4). P. 63-71.
14. Hakli J. Cross-border identities in the new Europe: Chost of the past or sign-post to the next millennium. URL http: // www. may. ie/staff/dpringle / igu/hakli.pdf
15. Houtum H. van Borders of comfort, Spatial economic bordering processes in the European Union // Regional and Federal Studies, vol. 12, no. 4, 2002. PP. 37-58
16. Houtum H. van. and Scott J. Boundaries and the Europeanisation of Space: The EU, Integration and Evolving Theoretical Perspectives on Borders / / EXLINEA State of the Art Report, Berlin and Nijmegen, December, 2005. P. 15.European Union // Regional and Federal Studies, vol. 12, no. 4, 2002. PP. 37-58
17. Taylor P.J. and C. Flint. Political geography, world-economy, nation-state and locality. Fourth edition. Harlow: Prentice Hall (Longman), 2000, Peter Taylor Political Geography: World-economy, Nationstate And Locality. London,1993.
18. Langer J. Towards a conceptualization of border: the central European experience In: Eskelinen, H & Al., E. (eds.): Curtains of Iron and Gold — Reconstructing Borders and Scales of Interaction, Aldershot: Ashgate, 1999. P. 28
19.Lefebrve H. The Production of Space. Oxford, 1991; Soja Ed. Postmodern Geographies: The Reassertion of Space in Critical Social Theory. London; New York, 1989.
20. Maull O. Politische Geographie. — Berlin: Gebrüder Borntraeger, 1925.
21.Martinez O. Border People: Life and Society in U.S.-Mexico Borderlands. Tuscon: University of Arizona Press, 1994
22. O'Dowd L. The Changing Significance of European Borders / / Regional and Federal Studies. 2002, № 12(4). P. 13-36.
23. Passi A. A Borderless World" Is it Only Rhetoric or will Boundaries Disappear in the Globalizing World? in: Reuber, Paul and Günter Wolkersdorfer (eds.), Politische Geographie. Handlungsorientierte Ansätze und Critical Geopolitics. — Universität Heidelberg (Heidelberger Geographische Arbeiten. 2001. — P. 135.
24. Parsons T. The Structure of Social Action. New York; London: McGraw-Hill Book Company, 1937. P. 45 Fn 1, 474 Fn 1, 763.
25. Simmel G. Soziologie. Untersuchungen flber die Formen der Vergesellschaftung. Georg Simmel Gesamtausgabe. Bd. 11. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1992. s. 689. (quoted by AF Filippov Sociology space. St. Petersburg. Vladimir Dahl, 2008. 290 p.)
26. Taylor P. J. and C. Flint. Political geography, world-economy, nation-state and locality. Fourth edition. Harlow: Prentice Hall (Longman), 2000, Peter Taylor Political Geography: World-economy, Nationstate And Locality. London,1993.
27. Werlen B. Gesellschaft, Handlung und Raum. Grundlageeiner handlungstheoretischen Sozial-geopgraphie. 3. Aufl. Stuttgart: Franz Steiner, 1997. S. 392 ff. (cit. po: Filippov A. Geterotopologija rodnyh prostorov // Otechestvennye zapiski. — 2002, № 6 (7). S. 51).
Коротко об авторах_
Романова Н.П., д-р социол. наук, профессор, Забайкальский государственный университет, г. Чита [email protected]
Научные интересы: философия одиночества, тендерные исследования, деловые коммуникации
Леконцева К.В., аспирант, Забайкальский государственный университет, г. Чита [email protected]
Научные интересы: государственная граница, трансграничный регион
27. Werlen B. Gesellschaft, Handlung und Raum. Grundlageeiner handlungstheoretischen Sozialgeopg-raphie. 3. Aufl. Stuttgart: Franz Steiner, 1997. S. 392 ff. (cited in Filippov Geterotopologiya home space / / Notes of the Fatherland. 2002, № 6 (7). S. 51).
_Briefly about the authors
N. Romanova, Doctor of Sociological Sciences, professor, Transbaikal State University
Scientific interests: philosophy of solitude, gender studies, and business communications
K. Lekontseva, postgraduate student, Transbaikal State University
Scientific interests: state border, cross-border region
