CC BY
21он в этом не нуждается, поскольку он вне страдания и носит венец победителя» [Гаррисон 1859].
Такая позиция выглядит весьма противоречиво. С одной стороны, Гаррисон приверженец идеи непротивления злу насилием. Он верит в неприкосновенность человеческой жизни в любых ситуациях. С другой стороны, он косвенно поддерживает и одобряет рабов, идущих убивать своих угнетателей и гибнущих в этой борьбе.
С 1855 г. восстания рабов участились. В это время Г аррисон уже утратил свое лидирующее положение в аболиционистском движении. Его бывшие сторонники осуждали Гаррисона за пассивность. В частности, известный общественный деятель и аболиционист Фредерик Дуглас считал, что необходимо переходить к активной политической борьбе. Возможно, Гаррисон и понимал, что одних слов во все обостряющейся обстановке уже недостаточно, но его глубокая религиозность, вера в Божью помощь не позволяли ему выступить с оружием в руках против рабовладельцев. «Я верю в ценность человеческой жизни во всех ситуациях. Поэтому я во имя Господа Бога лишаю оружия Джона Брауна и каждого раба на Юге. Но я и не останавливаю их. Потому что, если бы я сделал это, я был бы чудовищем», - заявлял он 2 декабря 1859 г. в своей речи «Джон Браун и принципы непротивления» [Гаррисон 1859].
В своих статьях и речах Гаррисон неоднократно уповал на Бога и его помощь в этой неравной и жестокой борьбе против системы рабства. Об этом он заявил уже в своей первой редакционной статье «К публике», которую завершил стихотворением, где говорит о том, что, пока течет кровь в его жилах, пока не разомкнутся цепи на руках рабов, пока притеснение не будет уничтожено, он будет бороться против рабства: «Такую клятву я даю - ТАК ПОМОГИ МНЕ БОГ» [Гаррисон 1831].
Неизменным оставалось и отношение Гаррисона к Конституции США, которая, по его мнению, узаконила рабство и приравняла невольников к диким животным. В 1832 г. в статье «По поводу Конституции и объединения» он писал, что американская Конституция - «самое кровавое и вызывающее по отношению к небесам соглашение, когда-либо созданное людьми для продолжения и защиты системы ужасающего зверства, когда-либо существовавшего на планете» [Гаррисон 1832]. А в 1854 г. Гаррисон заявил, что закон, который признает раба движимым имуществом, должен быть уничтожен. Здесь он идет до конца и не ограничивается лишь резкими высказываниями: в том же 1854 г. в знак протеста Гаррисон публично сжигает Конституцию под одобрительные крики толпы.
В период Гражданской войны (1861-1865) Гаррисон выступил на страницах «Либерейтор» с поддержкой политики Авраама Линкольна, победившего на президентских выборах в 1861 г. 20 мая 1864 г. Г аррисон произнес речь «Защита Линкольна», которая, как и большинство других его речей, была опубликована в «Либерейтор». В этой речи редактор «Либерейтор» признавал заслуги Линкольна, который «выразил свое серьезное желание полной отме-
ны рабства», «признал храбрость и гражданские права цветного населения страны», «вооружил более ста тысяч из них и призвал под свой флаг». Г аррисон заявил, что в преддверии кульминации борьбы против рабства, когда цель уже почти достигнута, он не желает резко высказываться против Авраама Линкольна [Гаррисон 1864].
В 1865 г., с окончанием Гражданской войны, в результате которой была принята XIII поправка к Конституции, отменившая рабство в США, и после тридцатипятилетней борьбы против рабства У.Л.Гаррисон завершил издание газеты «Либерейтор», заявив, что его аболиционистская миссия завершена. В свое время первый номер «Либерейтор» открывался стихотворением Гаррисона. И последний, от 22 декабря 1865 г., завершился стихотворением Уильяма Ллойда Гаррисона «Дух свободы», исполненным торжественного пафоса.
У.Л.Гаррисон был необычайно смелым, бесстрашным человеком, искренне преданным идее немедленного освобождения рабов и предоставления им всех гражданских прав. Но все-таки и его душу терзал один страх. На протяжении всего существования газеты «Либерейтор» он боялся не грубых слов критиков, не жестокости тех, кто ему угрожал, не тюремного заключения. Нет, самым главным страхом для него было то, что он может не быть услышан. К счастью, его страх был напрасным: его пламенные статьи и речи проникли в сердца людей, его меткое острое слово пронзило врагов. Он добился своего, не отступив ни на дюйм, как и обещал в самом начале издания «Либерейтор».
Список литературы Fauchald N. William Lloyd Garrison : abolitionist and journalist. http://books.google.com/books?id=333-xOs9cFoC&printsec=frontcover.
Garrison W.L. Defense of Lincoln [Electronic resource] // The Liberator. May 20, 1864.
http://teachingamericanhistory.org/library/index.asp7do cument=566.
Garrison W.L. John Brown and the principle of non-resistance // The Liberator. December 16, 1859.
http://teachingamericanhistory.org/library/index.asp7do cument=569.
Garrison W.L. On the Constitution and the Union // The Liberator. December 29, 1832. http://fair-
use.org/the-liberator/1832/12/29/on-the-constitution-and-the-union.html.
Garrison W.L. To the public // The Liberator. January 1, 1831. http://www.sewanee.edu/faculty/Willis/ CivilWar/documents/Liberator.html.
Garrison W.L. Truisms // The Liberator. January 8, 1831 .http://fair-use.0rg/the-liberat0r/l 831/01/08/truisms
О.Л.Данилова (Татарстан, Лениногорск) ТРАНСФОРМАЦИЯ ВОСПРИЯТИЯ ОЧЕРКОВОГО ЖАНРА (НА МАТЕРИАЛЕ ОЧЕРКОВ М.Е.САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА И Д.И.СТАХЕЕВА)
Трудность в определении термина «очерк» заключается в специфике функционирования произведений этого жанра в XIX и в XX вв. Во 2-ой половине XIX в. жанр этот существовал как свободная
форма, способная синтезировать в себе элементы разных жанровых форм. И это неудивительно - литераторы различных художественных предпочтений и направлений пробовали себя в этом жанре (Тургенев, Некрасов, Белинский, Добролюбов, Решетников, Григорович и др.), они «обновляли или разрушали привычные жанровые формы и сюжетные построения» [История 1971: 52], обогащали очерк новыми темами и героями. Эта творческая свобода привела к усложнению самой художественной формы очерка.
В 20-40-е гг. XX в. происходит трансформация очерковой формы, когда очерк начинает осознаваться как произведение, в котором «преобладал интерес к голому факту» [Глушков 1966: 518], что было связано с историческими реалиями. Закономерно, что с середины 50-х гг. XX в. начались дискуссии по поводу классификации очерков и определения их основополагающей жанровой черты. В академических изданиях (КЛЭ) предлагается разделять очерки на «документальные» (или «публицистические») и «художественные» (Глушков Н.И. предложил поменять это название на «беллетристические»). Уязвимость этой классификации заключается в том, что, во-первых, «границы между документальным и художественным очерками нет. Нередко очеркисты, наряду с документальными образами, вводят в произведения вымышленных персонажей» [Глушков 1966: 28]. Во-вторых, данная классификация априори отказывает документальным очеркам в «художественности». В-третьих, пользоваться данной классификацией возможно (и то с большой натяжкой) лишь по отношению к очеркам XX в.
Другим важным поводом для научного спора явился вопрос о том, что признать главной жанрообразующей чертой очерка. В учебных пособиях «Теория литературы» (1960) В.Сорокина и «Введение в литературоведение» (1961) Г.Абрамовича в качестве определяющего свойства жанровой специфики очерка выдвигается документальность. Эта точка зрения оспаривается многими исследователями литературы (Н.Глушковым, Б.Удодовым,
В.Богдановым и др.) В 5-м томе «Краткой литературной энциклопедии», изданном в 1968 г., находим: «Очерк - эпический по преимуществу прозаический жанр, в котором описательно-
повествовательное изображение складывается в основном из наблюдения «рассказчика», составляющего композиционный центр произведения» [Краткая... 1968: 517]. Другое толкование дано классиком отечественного литературоведения
Л.И.Тимофеевым: «очерк - один из видов эпической, повествовательной литературы, который отличается от других ее видов (роман, повесть, рассказ) тем, что в очерке более или менее точно изображаются события, происходившие в действительности...» [Тимофеев 1958: 97]. Нетрудно заметить, что в данных определениях основополагающей чертой очерка представлена достоверность изображения, тогда как документальность - свойство, скорее, потенциальное. Когда речь идет об очерках XIX в. «очевидны преимущества точки зрения тех исследователей, которые предлагают исходить в поисках
определения очерка не из соотношения в нем фактов и домысла, а из характера изображаемого материала, своеобразия типизации жизни (Е.Журбина, А.Коган, С.Максимов и др.)» [Глушков 1966: 29]. В последние годы появилось новое осознание жанра очерка, обусловленное общей постмодернистской художественной и научной парадигмой. Так, в статье «Очерк о русском очерке» (в самом названии задана постмодернистская конгруэнтность текста и метатекста) известного современного литературоведа С.Ф.Дмитренко акцентируется внимание, прежде всего, на творческой свободе, которую даровал писателям XIX в. очерк как жанр: «Как знать, был бы так свободен молодой Лесков, если бы не решился писать свою гениальную «Леди Макбет Мценского уезда» как очерк? И скольких бы замечательных произведений мы бы не досчитались, если бы их авторы не раскрепостили себя от литературных канонов, назвавшись очеркистами, то есть авторами очерков» [Дмитренко 1998: 13].
Ранние произведения М.Е.Салтыкова-Щедрина («Губернские очерки») и Д.И.Стахеева («Глухие места», «На память многим») подтверждают мысль о том, что очерковый жанр в XIX в. существовал как свободная художественная форма, неслучайно произведения из этих циклов называли то очерками, то рассказами. Однако, несмотря на «творческую свободу», которую получал в XIX в. писатель-очеркист, указанные произведения имеют ряд принципиальных «схождений»:
1. Аналогии в хронотопе и в субъектнообъектной организации произведений, связанных с тем, что местом действия является провинция;
3. Сюжетообразующими факторами в сборниках являются образ автора, наличие сквозных персонажей, устойчивых мотивов;
4. Своеобразие интерпретации темы народа, отражая мировоззренческие установки писателей, определяет метод изображения данной темы;
5. Сатирический пафос большинства очерков, составляющих эти сборники, обусловливает сходство средств типизации при изображении представителей определенного сословия (чиновничества у Щедрина, купечества у Стахеева);
6. В этих произведениях существование героев детерминируется социальной и индивидуальной психологией (в различных соотношениях);
7. Моделирование художественного мира очерков осуществляется путем включения в авторский текст реминисценций и традиционных речевых средств выразительности.
«Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина и «На память многим» и «Глухие места» Стахеева имеют тематику, связанную с определенной социальной группой (чиновничество у Щедрина, купечество у Стахеева). В названных произведениях в различных соотношениях представлены проблемные и нравоописательные очерки, способствующие воссозданию исторической действительности II половины XIX в. В «Губернских очерках» М.Е.Салтыкова-Щедрина и в сборниках Д.И.Стахеева присутствует стремление к широким обобщениям. Для очерков М.Е.Салтыкова-Щедрина и Д.И.Стахеева свойст-
венна диалогизированность, т.к. реалистическое произведение возникает как результат и выражение диалога между художником и действительностью, в котором обе стороны выступают на равных. Диалоги в очерках, отражая многообразные отношения героев с реальностью, активизируют читателя, включают его в определенный исторический контекст. В целом же «Губернские очерки» и «На память многим», «Глухие места» организованы свободной авторской мыслью, косвенно связанной с образом героя-повествователя, а зачастую и особенностями хронотопа.
Таким образом, анализ очерка как жанра синтетически многомерного, кроме традиционных определений (нравоописательный, проблемный) требует использования уточняющих дефиниций, например, «нравоописательный, провинциальный, социальный». В этом случае изначально предопределяется специфика хронотопа, предполагается своеобразие сюжетного плана, особенности моделирования художественных образов и т.д. Разработка системы уточняющих определений, на наш взгляд, очень важна и перспективна.
Список литературы
История русской литературы XIX века: в 2 т. М.: Просвещение, 1971. T.II, 4.2.
Глушков Н.И. Очерк в русской литературе. Ростов: Изд-во Ростовского университета, 1966.
Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. / гл. ред. A.A.Сурков. М.: Сов. энцикл., 1968. Т.5.
Тимофеев Л.И., Венгеров М.П. Краткий словарь литературоведческих терминов. М.: Изд-во Мин. просвещения РСФСР, 1958.
Дмитренко С.Ф. Очерк о русском очерке // Помяловский Н.Г. Очерки бурсы. М.: Олимп, 1998.
Е.А. Терновская (Тамбов) ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Н.С.ЛЕСКОВА
Необычность жанров произведений Н.С.Лескова всегда привлекала к себе пристальное внимание, а их определение вызывало немало споров. Хотя сам писатель считал, что «жанр надо брать на одну мерку: искусен он или нет?», а если «тут проводить» направления, то «оно обратится в ярмо для искусства и удавит его» [Лесков 1958: 360]. Вместе с тем, безусловно, «надо всем писать, кто к чему влеком и в чем чувствует себя в силах выразить слово» [Лесков 1958: 315]. Возможно, именно поэтому «изумительный экспериментатор... ставивший себе большие воспитательные цели» постоянно «ищет, пробует свои силы в новых и новых жанрах, часть которых», как правило, «берет из «деловой» письменности, из литературы журнальной, газетной или научной прозы» [Лихачев 1987: 328]. И как результат появляются произведения, которым писатель дает уже свои жанровые определения: автобиографическая заметка, авторское признание, открытое письмо, фантастический рассказ, маленький фельетон, семейная хроника, картинки с натуры, библиогра-
© Е.А.Терновская, 2009
фическая заметка, отрывки из юношеских воспоминаний, научная записка, рапсодия, спиритический случай и так далее.
В то же время Н.С.Лескова никак не оставляют сомнения: «Мне все кажется, что все, что я пишу, вовсе не то, что я хочу и могу написать - могу» [Лесков 1958: 335]. Писателю, несмотря на все его «литературные шатательства» очень хочется «понять себя и стать на» свою «дорогу» [Лесков 1958: 324]. И потому поиск новых литературных форм продолжается. Об этом наглядно свидетельствует его переписка.
Так, выбирая обозначение жанра очередного произведения, Лесков пишет А.А.Краевскому: «Усердно прошу Вас... не печатать “большое бел<летристическое> произведение”, а объявить прямо... “Романическая хроника” - “Чающие движения воды”, ибо это будет хроника, а не роман... Вещь у нас мало привычная, но зато поучимся» [Лесков 1958: 260]. А в письме Н.А.Любимову сообщает: «Передал Вам на Ваш просмотр и заключение мою небольшую рукопись: “Шпион. Эпизод из истории комического времени на Руси”» [Лесков 1958: 269]. Делится мыслями с А.Ф.Писемским: «Привезу... вещь вроде “Смеха и горя”, которая... будет состоять из ряда повестей одного жанра кривляк в семейной жизни... название этой шутке... “Блуждающие огни”» [Лесков 1958: 341-342]. Рассуждает с Ф.И.Буслаевым: «Говорил... с Иваном Сергеевичем Аксаковым, который хвалил меня за хронику “Захудалый род”, но говорил, что я напрасно избрал не общероманический прием, а писал ме-муаром, от имени вымышленного лица... Я не совсем убедился доводами Ивана Сергеевича, но как-то “расстроился мыслями” от расширившегося взгляда на мемуарную форму вымышленного художественного произведения... форма эта мне кажется очень удобною: она живее... истовее рисовки сценами» [Лесков 1958: 451-452].
Действительно, многие произведения Н.С.Лескова, в том числе и его знаменитые рассказы о «праведниках», написаны в этом жанре. Яркий тому пример «Печерские антики», где, как в подлинных мемуарах, рассказ ведется от лица самого писателя, а его герои излагают не только отдельные события, но и целые главы. А в рассказе «Тупейный художник» Н.С.Лесков, прибегая к мемуарному жанру, использует воспоминания бывшей крепостной актрисы, которая является главным свидетелем событий. Этот рассказ-воспоминание от лица главного героя - один из самых любимых композиционных приемов писателя. Сам Лесков признавался: «Я очень люблю эту форму рассказа о том, что “было”» [Лесков 1958: 569]. Такая форма позволяла ему свободно излагать материал, легко переходить от одного эпизода к другому.
Вообще же характерной чертой рассказов о «праведниках» Н.С.Лескова является ослабленное сюжетно-композиционное построение, вследствие чего отдельные события слабо связаны между собой, но это компенсируется внутренней концентрацией на ярком образе рассказчика. В произведении на первый план выдвигается повествователь, что
