CC BY
12
УДК: 316 DOI: 10.24151/2409-1073-2021-4-106-117
Трансформация содержания социальных идей под влиянием
цифровизации
Н.Н. Равочкин1'2, Р.Ш. Гилязов2'3, Н.В. Кузнецов2, М.А. Петров4
Кузбасский государственный технический университет имени Т.Ф. Горбачева, г. Кемерово, Россия
2Кузбасская государственная сельскохозяйственная академия, г. Кемерово, Россия 3Национальный исследовательский Томский государственный университет, г. Томск 4Сибирский федеральный университет
Авторы анализируют динамику содержания идей, фундирующих социальные изменения. Основной акцент сделан на преобразовании смыслов под влиянием постмодернистского дискурса и цифровизации. Показана амбивалентная роль передовых информационно-коммуникативных технологий в восприятии, интерпретации и понимании идей. Подчеркнуто возрастание доли фейковой информации, трансформирующей ключевые смыслы, заложенные в интеллектуальные конструкты. Рассмотрен современный опыт идейной детерминации социальных преобразований.
Ключевые слова: социальные идеи, трансформация идей, ключевые смыслы, ментальный конструкт, постмодернистский дискурс, дигитализация, фейк, теория заговора, коммуникативные технологии.
Social ideas content transformations under the influence of digitalization
N.N. Ravochkin1'2, R.Sh. Gilyazov2'3, N.V. Kuznetsov2, M.A. Petrov4
1Kuzbass State Technical University named after T.F. Gorbachev, Kemerovo, Russia 2Kuzbass State Agricultural Academy, Kemerovo, Russia
3Kuzbass State Agricultural Academy, Kemerovo, Russia National Research Tomsk State University, Tomsk, Russia 4Siberian Federal University
The authors analyze the dynamics of content of ideas that fund social change. The main focus is on the transformation of meanings under the influence of postmodern discourse and digitaliza-tion. The ambivalent role of advanced information and communication technologies in the perception, interpretation and understanding of ideas is shown. The increase in the share of fake information that transforms key meanings in intellectual constructs is underlined. The modern experience of the ideological determination of social transformations is considered.
Keywords: social ideas, idea transformation, digitalization, key meanings, mental construct, postmodern discourse, fake, conspiracy theory, communication technologies.
Проблема интерпретации содержания заложенного в идеи замысла набирает свою актуальность в сопряжении с многомерными и сложными тенденциями мирового развития [11]. Так, в последние десятилетия сущностной характеристикой развития глобального социума становится дигитализация как процесс проникновения современных цифровых технологий во все сферы и аспекты жизнедеятельности. Переход к цифровиза-ции приходится на 1970—1980-е гг. [4, с. 5], этот процесс выступает более поздним по отношению к текущей интеллектуальной эпохе — Постмодерну, но, вне сомнения, выступает одной из сущностных характеристик типа мышления, характерного этой эпохе. Следует привести важное уточнение: если в эпоху Модерна информационная среда была включена в социальную, «на заре» Постмодерна между ними, можно сказать, были эквивалентные отношения, то в последующем информационная сфера фактически подчиняет себе социальную [9].
Отдельно подчеркнем, что цифровиза-ция вступила в действие позже становления Постмодерна, однако именно дигитализация стала сущностной характеристикой новой интеллектуальной эпохи. Вместе с тем если Постмодерн считается периодом имплозии: человечество накапливало, аккумулировало внутренние факторы, — то, начиная с XXI столетия, можно говорить о ситуации собственно взрыва, «социальный "чирей" прорвался — как и было обещано — "вовнутрь"; "черная дыра" постмодерна взорвалась, и в этом адском пламени есть опасность сгореть всему человечеству» [8, с. 8]. Другими словами, сегодня мы вправе говорить о вступлении человечества в новую эпоху и такой период исторического развития, который не просто «потрясает основы нашего традиционного образа жизни, где бы мы ни находились», но и приводит к формированию иного общества, контуры которого просматриваются довольно смутно [3, с. 35].
Сегодня цифровые технологии осуществили стремительную экспансию, прочно
войдя в жизнь человека на всех возможных уровнях. В частности, они стали основой производства и промышленности, создали новое видение экономики и бизнес-процессов, доказали свою значимость в науке и образовании и, конечно, затронули политико-правовую сферу. Можно согласиться с тем, что «современные технологии воздействуют на взаимосвязь частной жизни и профессиональной деятельности, на появление новых профессий, обусловливают необходимость постоянного повышения квалификации и освоения новых специальностей» [1, с. 81]. Техноутопизм получил новый импульс своему последующему распространению в 1990-е гг., тем самым отражая веру в то, что «технологическое изменение реконструирует человеческое сообщество и что цифровая технология «диджитопия» (в особенности Интернет) способна увеличить степень личной свободы, освободить человека от бюрократических правительственных влияний, традиционных социокультурных иерархий и устаревших социальных схем и порядков индустриального общества» [7, с. 126]. Если уходить в глубинную рецепцию соответствующих смыслов, то в одном из вариантов можно обнаружить корни цифровизации еще в идеях Сен-Симона, Фурье, Оуэна, которые исходили из понимания строительства идеального мира, руководствуясь принципами научно-рационалистического преодоления наличествующих социальных изъянов. Говоря другими словами, цифровизация базируется на переформатировании мировосприятия личности, однако если постмодернизм основывается на беспрецедентном разрыве с традицией, то логика цифровизации во многом опирается на осознание человека как «венца творения», позитивизацию знаний, науки и техники, а также прогресса в целом. По словам А. И. Овчинникова, Е. А. Казачанской, либерализму, социализму и цифровизации удалось найти общий ответ на вопрос «уничтожения традиционного государства и его замене на глобализированное гражданское
общества с сетевым управлением техноэли-тами» [7, с. 126—127]. Стало быть, сегодня за счет комплексной взаимосвязи (взаимосвязанность более относится к действию) и учета всей мощности потенциала идей, как надежного инструмента осуществления социальных преобразований, глубинным онтологическим трансформациям подвергается вся институциональная архитектоника и прежде всего национальное государство как суперинститут. Помимо этого заслуживает внимания факт «реабилитации идей» — повышения их роли в обществе, что позволяет говорить не только о неизбежном обретении ими новых смыслов, но и о возвращении статуса сильных детерминант — благодаря цифро-визации.
Особый интерес для нас представляют не столько внешние, сколько внутренние изменения идей и заложенных в них аксиологем. В первую очередь следует отметить, что если постмодернизм воспринимает идеи как знаки, утратившие любые взаимосвязи с обозначаемым и не способные направлять развитие общества, то в контексте цифровизации данное лишение уже не является характеристикой идей, но приводит к изменениям в их прочтении. Сами идеи «возвращаются» в общество, а в научном сообществе все настойчивее говорится о необходимости выработки национальных идей, кризисе (нео)классических конструктов и продуцировании креативных идеальных модификаций и конфигураций в целях решения актуальных социальных задач. Важно добавить, что формируется понимание идей именно как влиятельных интеллектуальных конструктов, продолжающих определять направления общественного развития даже в периоды отрицания их значимости ведущими мыслителями — на фоне сворачивания идеологического противостояния и последующего разочарования в идеальных факторах.
Говоря о злободневных трансформациях смыслов в содержании интеллектуальных конструктов, следует отметить, что развитие
современного общества мощно детерминировано детрадиционализацией, представляющей собой критику, доходящую до полного отрицания любых общепринятых ценностей, что, по сути, свидетельствует о конце их первоначальных смыслов, которые исчезают в современных медиа-репрезентациях, но остаются в исходных текстах и, вполне вероятно, в программах социальных преобразований, но в несколько «распыленном» виде [6, с. 44]. Как правило, традиции обеспечивали стабильность общественному развитию. В оппозиции к ним детрадиционали-зация предлагает, например, более высокую автономию личности, невиданную диверсификацию ее потребностей в новом, перманентно меняющемся непредсказуемом обществе. Полагаем, многие согласятся с тем, что и сам постмодернизм зачастую отрицает традицию и критически осмысливает созданные до него, даже проверенные столетиями идеи, строя свое неприятие исходя из пары «сегодня — тогда».
Однако сегодня цифровизация возвращается к традиции, основывается на рациональном понимании мира и старается обернуть смыслы по-своему, придать им актуальность и национальную конкретику в целях повышения прагматики идей. При этом, чтобы реабилитировать идеи, различные субъекты заимствуют созданный в эпоху Постмодерна «образ врага» с целью более ярко высветить образ виновного в очевидном интеллектуальном хаосе. По большому счету, воцарение Big Data рано или поздно должно было привести к «инфодемии», вызванной нескончаемыми потоками информации, в которой теряется навык ориентирования в социальной действительности. Обозначенная ситуация все чаще усугубляется тем, что дистрибуция массивов онлайновой и оффлайновой информации сопряжена с «имплементацией» фейков, за которыми стоят вполне очевидные интересы отдельных социальных групп и сил [2].
При этом некритическое отношение к распространяемым современными средствами
массовой коммуникации социальным идеям, которые «подаются под соусом» необходимой властным акторам и различным фракциям риторики, приводит к неутешительным последствиям. Модификация интеллектуального наследия прошлого служит материальной основой для многочисленных теорий заговора и упрощенных фреймов, помогающих легко применять двойные и тройные стандарты по отношению к оппонентам и идентифицировать нежелательные образы в системе «свой — чужой» [15, с. 46]. В самом общем виде теория заговора является интерпретацией, предлагающей упрощенное объяснение всего многообразия проявлений социального и релевантных национальному государству актуальных и потенциальных противоречий. Реалии Постсовременности таковы, что именно при непосредственном восприятии ментальных конструктов такие сущностные характеристики идей с превращенным смыслом, как иллюзорная притягательность, легкость, простота и широкая доступность, обусловливают популярность этих идей для массового сознания: «Можно сказать, что на сегодняшний день теории заговора стали одной из широко распространенных моделей объяснения "истинных" причин многих событий» [12, с. 175].
Разумеется, что подобные языковые игры, задумывающие радикально изменить заложенные в идеи первоначальные смыслы, не являются открытием цифровой эпохи, поскольку она лишь предложила мощный инструментарий для их дистрибуции. Пилотное осмысление различного рода «теорий заговора» было предпринято в 1960-х американским историком Я. ИоГБШ&ег, он связывал генезис соответствующих идей и последовавшее за ним масштабное и повсеместное увеличение количества конспирологов — с наступлением эпохи Просвещения [12; 14].
Парадоксально возникшая в образованном мире высокая популярность теорий заговора, фундированных конфигурациями и модификациями порой логически несвязанных между собой социальных идей, — тео-
рий, позволяющих индивидам молниеносно реагировать на различные импульсы, бинарно, без глубокой аналитики и вдумчивого осмысления реальности, — дает все основания рассматривать их в качестве «способа перераспределения власти, подчеркивая несовершенство экономической, политической или культурной жизни и превращая теории заговора в политическую стратегию и способ формирования и продвижения идеологической повестки дня» [20, с. 176]. Причем в такой схеме привычной является «картина», в которой «мы» (белые тона) есть жертвы заговора, созданного «другими» (черные тона). В роли других часто выступают недружественные национальные государства, отдельные члены их правительств, или представители этнических и религиозных групп, или имеющие чуждые идеологические убеждения и т. д. Неудивительно, что заложенные в таком контенте идеи зачастую используют властные акторы — сторонники популизма, который, как известно, позволяет объединять массы людей против кого-либо. Однако эффективность этих процессов исключительно краткосрочная и далеко не всегда позволяет соответствующим субъектам использовать необходимый перечень социальных трансформаций для достижения желаемого результата [13].
Логика развития современного мира в последние годы отчетливо показала, что трансформация содержания идей в условиях дигитализации тесно связана с деятельностью социальных институтов, которые выполняют функции продуцирования, аккумуляции и ретрансляции знаний: университеты, библиотеки, музеи, театры и т.д. [6, с. 45]. Подобная ситуация отражает диалектическое взаимодействие двух процессов: возвращения знанию утраченных на начальных этапах Постмодерна былой актуальности и инструментальности и обновленных каналов и способов дистрибуции информации, которые сегодня преимущественно укоренены в медиа.
Все более рельефная глобализация ме-диарынков способствует тому, что в национальные пространства проникают транснациональные корпорации. Они весьма агрессивно поглощают разрозненных игроков, тем самым формируя глобальное коммуникационное пространство и обосновывая иллюзию так называемого свободного информационного поля. Доминирование холдингов, наполняющих национальные информационные пространства социальными идеями, созданными в строгой зависимости от региональных интересов узурпаторов, преследует весьма очевидную цель — создать и объяснить необходимый для длительной гегемонии образ мира. Медиа не столько отражают социокультурную реальность, сколько преследуют цель сформировать и внедрить в массовое сознание шаблоны, руководствуясь которыми индивиды будут объяснять мировые события и процессы и сообразовывать свои поведенческие паттерны с нужными властным акторам аксиологемами, в зависимости от их интериоризации.
На практике это приводит к нивелированию границ между национальными культурными государствами и моделями. Так, в африканском социальном пространстве образованные интеллектуалы активно заимствуют передовой опыт и насаждают конгруэнтные их мировосприятию, но чуждые реалиям национальной культуры западноевропейские идеи и фундируемые ими институты. Большинство современных институтов сформировалось на протяжении последних десятилетий после «великого пробуждения», ознаменовавшего включение Африки в международные отношения. Неизбежным следствием идейного импорта явились множественные институциональные дисфункции и разрывы в национальных архитектониках. Либерально-демократические конструкты априори вступают в коллизии с идеями, которые хоть и основаны на древних культурных традициях и отражают анахронизм развития этого региона, но успешно одобряются широкими
массами населения и выполняют свои регулятивные функции.
По оценкам специалистов, сегодня медиа превратились в «индустрию сознания», тогда как на деле медиасфере удалось осуществить экспансию функций и в определенном смысле расширить возможности тех институтов, которые традиционно занимались генерацией опыта и смыслов. Пожалуй, главное, что теряется в содержательной части идей при становлении новых практик — это истинность, более того, искажаются первоначальные смыслы вследствие множественных интерпретаций и переводов с оригиналов на национальные языки. Из этого можно сделать вывод о том, что информационно-коммуникационные технологии (ИКТ) и средства массовой коммуникации (СМК), замысел которых направлен на облегчение жизни человека, тем не менее ограничивают конструктивный функционал социальных идей, их модификации и конфигурации, как правило, обслуживая узкокорпоративные интересы и цели влиятельных субъектов. Однако при этом ИКТ и СМК все же позволяют различным группам увидеть новое прочтение «старых смыслов», которое при условии контекстуальной адаптации может быть использовано интеллектуалами для создания будущих программ социальных преобразований.
Приращение смыслов социальных идей дополняется изменением их национального содержания, поскольку цифровизация не только не выравнивает горизонты развития национальных государств, но и все больше усиливает информационное неравенство между ними, отраженное по преимуществу в доминировании «западной парадигмы мышления» [6, с. 46]. Как здесь не привести Э. Гидденса, отмечающего глобальный характер взаимосвязей и взаимозависимостей социального. Гид-денс считает, что в реалиях цифровизации сами западные страны также изменяются: даже события в странах «третьего мира» (периферия) все чаще оказывают влияние на формирование и последующую корректировку различных
международных дискурсов стран Запада, стоящих во главе цифровизации и глобализации (ядра) [3, с. 19]. Отсюда следует, что в условиях культурной плюралистичности мира не может идти и речи о возвращении какой-либо одно-полярности.
Можно сказать, что цифровой мир придает содержанию самых различных социальных идей тоталитарные коннотации. Так, либ ерал ьно -демократические концепты «права и свобода человека», «рыночная экономика», «толерантность» в грубом прочтении можно подвести под регуляторы поведения, которые в некотором смысле обусловили разрушение некогда успешно функционирующих институтов. Но поскольку человечеству пока еще не удалось придумать ничего более эффективного в политико-правовом плане, нежели демократия, то многократное повторение и активная пропаганда большинством национальных СМИ соответствующих конструктов и мифологем не только привели к бесконечной спекуляции смысловым наполнением и к трансформациям ряда положений в фетиш, но и в целом завели демократию в тупик [9].
С наступлением эпохи цифровизации особое значение для субъектов реализации социальных преобразований приобрели те классические идеи, практическое воплощение которых позволяет сформировать глобальное космополитическое общество. Например, возрастает роль теоретических конструктов, продуцированных еще в XVIII — XIX столетиях. Их смысл состоял в достижении континентальной интеграции («Конфедерация» Ш. Сен-Пьера, «Вечный мир» Ж.-Ж. Руссо, «Единая Европа» И. Канта, «Единый континент» Ф. Гизо, «Справедливость к другим народам» И. Гердера), благодаря чему мы можем наблюдать переход (транзит, когда переход через...) к постсовременному типу государств [10]. Адаптация содержания идей под новые контекстуальные реалии в условиях беспрецедентной открытости мира позволяет странам делегировать
часть своих полномочий не только межрегиональным, но и международным организациям (ООН, МВФ, ВТО), и даже транснациональным корпорациям. В связи с этим еще раз подчеркнем неактуальность ряда архаизированных традиционных национальных институтов, стремительно утрачивающих собственную значимость и былой функционал. В современных условиях распространение пандемии привело к тому, что национальные государства отыграли свои позиции, однако этот самоочевидный факт ни в коей мере не означает полное сворачивание глобалистских трендов.
На фоне усиления транспарентности и умножения миграционных потоков и коммуникаций власть государства над гражданами ослабевает. Цифровизация переформатировала характер прежних трудовых взаимоотношений, поскольку неравенство, как производное от технико-технологических особенностей развития стран, априори влечет за собой неравенство социально-экономическое. В сухом остатке более развитые в технологическом отношении страны становятся дестинацией для многонациональных потоков мигрантов, вследствие чего трансформируются системы экономических отношений обоих государств миграционного коридора.
Примечательно, что в странах, откуда начинают разворачиваться миграционные потоки, усугубляется дестабилизация социальных порядков, что приводит к вымыванию социальных групп и классов. Зачастую в них остаются представители таких профессий, которые в реалиях цифровой эпохи уже не только утрачивают значимость, но и вовсе могут исчезнуть в ближайшие годы, тогда как «профессии будущего», наоборот, остаются открытыми вследствие эмиграции более образованных соотечественников. В свою очередь в обществах с высоким уровнем неравенства, социальной стратификации снижается продолжительность жизни, уровень благополучия граждан, но при этом повышается
уровень агрессии, фиксируется рост психических заболеваний, самоубийств, несчастных случаев — увеличивается вероятность объективации социальных рисков.
Итак, в ряде стран полупериферии и периферии «привычные» трудовые отношения, которые основывались на наличии командных целей, духа коллективизма и развитой корпоративной идентичности, попросту исчезают. Выход на первый план смыслов идей, подчеркивающих ценности «номадизма» и обезличенности, позволяет государствам ядра быть более свободными и одновременно менее ответственными по отношению к новым трудовым ресурсам, за исключением разве что интеллектуалов, в потенциале которых они заинтересованы напрямую. Вследствие этого для достижения своих праксиологических целей государства вынуждены транслировать аксиологически конгруэнтные интересам целевых групп социальные идеи, которые бы на деле обосновывали свою значимость при выборе индивидами страны для миграции. Надо полагать, что корреляция между идеями «успешности» и «(со)участия в инновациях» — одна из немногих, смысл которых вряд ли будет перевернут в ближайшие десятилетия.
Было бы непростительно допустить мысль о том, что изменения на макроуровне, фундированные новыми интерпретациями классических идей, никоим образом не скажутся на характере социальных взаимодействий между индивидами. В цифровом мире и новой реальности человек включен в систему интеракций по широко известному принципу «24/7» [1, с. 83]. Отныне люди могут беспрепятственно связываться практически с любой точкой мира, что сопровождается амбивалентными оценками степени значимости индивидов за счет неизбежного увеличения социальных контактов в сравнении даже с 1980—1990-ми гг. По этому поводу очень удачно высказался Э. Гидденс: «Если внешность Нельсона Манделы нам знакома лучше, чем лицо соседа, живущего
напротив, значит, что-то изменилось в самом характере нашей повседневности» [3, с. 28]. В этом отчетливо усматривается гипертрофированное значение идей «индивидуализации», на практике способствующих усугублению атомизации общества. Если занять позицию сторонников того, что значимость социальных контактов снижается, то, вероятно, это связано с трансформацией облика индивида. Действительно, а не потому ли мы все чаще предпочитаем жить «соло», что реальную личность подменяет ее цифровой профиль, «плодящий» трудно уловимые множественные идентичности, а сама коммуникация возводит новый мир «цифровых транс-индивидов, которые переходят из одной культурной системы в другую, везде ощущая себя чужими» [6, с. 47]. Онлайн-карнавал многочисленных масок субъектности оказывает мощное воздействие на эмоции индивидов: перманентное чувство незащищенности, неуверенности в себе, отсутствие интенций дальнейшего развития и полное отчуждение — все это возвращает актуальность ревизии классических социальных идей в целях выявления тех, которые гарантировали бы человеку его права.
Актуализация запросов, предъявляемых индивидами государствам, логичным образом привела к пересмотру идей, главным образом затрагивающих проблемы справедливого социального устройства. Одновременно с трансформацией содержания и динамикой идей о справедливости изменяются фундируемые ими социальные структуры. В частности, выбывают анахронические установления, а также появляются новые, виртуальные, структуры, конгруэнтные духу цифровой эпохи и, конечно, увеличивается количество наднациональных образований. Ярким примером такого образования является новый институт — Всемирная трансгуманистическая ассоциация, объединяющая представителей различных областей научного знания: философов, юристов, политологов, экологов, кибернетиков, специалистов
в области генной инженерии. Среди основных задач института следует выделить: создание почвы для социальной модернизации и институционального реформирования; повышение справедливости распределения ресурсов; продуцирование креативных знаний, мощностей и технологических новаций. Самоочевидно, что данная ассоциация становится новой институциональной формой, поскольку воплощает современные видения и теоретизирования по поводу социальной справедливости и призвана ремоделировать функции традиционных структур и повысить эффективность практик.
Обращают на себя внимание отечественные контекстуальные условия. Если при переходе к Постмодерну в советском государстве, а затем в ельцинской России институты по преимуществу основывались на идеях коммунизма и сильного централизованного государства ( в углубленном изучении роли таких идей отмечено, что первая заявленная волна демократизации привела к установлению институтов «фасадного типа» за счет истинных интенций акторов преобразований [10]), то сегодня невозможно представить идейный фундамент без демократических интеллектуальных конструктов, олицетворяющих величайшее изобретение социальной мысли. Принципиальная открытость мира и бурный рост цифровизации жизни людей способствует также приобщению к демократии посредством, например, массмедиа и социальных сетей.
Однако налицо противоречие между содержанием демократических идей на Западе и уникальными условиями России, к которым данные смыслы применяются буквально в готовом виде, без адаптации к реалиям. На наш взгляд, готовность так называемой неизбежности, с которой необходимо произвести работу по настраиванию смыслов, позволила бы повысить эффективность функционирования указанных институтов, сегодня недостаточную. Действительно, отечественный демократический дискурс хоть и пользуется популяр-
ностью, но практическая реализация заложенных в ментальные конструкты смыслов все чаще подвергается критике.
Любопытно, что в цифровом мире социальные идеи с коннотациями «интеграция», «глобализация», «вестернизация» все чаще встречают сопротивление со стороны государств полупериферии и периферии, актуализируя интенции к обратным процессам — к трайбализации, которая позволила бы отдельным государствам сохранить самобытность и национальную идентичность. Эти интенции (интенция и стремление — не синонимы) находят свое материальное воплощение, например, за счет восстановления исторических институтов. В России таковым является институт губернаторства, созданный в самом начале XVIII столетия, но упраздненный после событий 1917 г. [5]. Национально маркированные структуры активно возвращаются в институциональную среду России в последние десятилетия. К ним относится кадетское образование, казачество и др. Несмотря на амбивалентные оценки их функционирования — несовершенство или целесообразность учреждения, — восприятие подобных институтов свидетельствует о пози-тивизации отношения большинства населения, поскольку в некотором смысле является полновесным ответом на усиление унификации в цифровых реалиях.
Исходя из анализа влияния цифровиза-ции на трансформацию идей можно в очередной раз убедиться, что идеи не являются чем-то стабильным, единожды сформировавшимся и застывшим, но представляют собой динамичные образования, претерпевающие модификации и конфигурации смыслов. Содержание идей постоянно трансформируется наравне с фундируемыми ими социальными феноменами — институтами, традициями, практиками. Причем традиции «не только со временем эволюционируют, но и подвержены резкому, внезапному изменению и трансформации. Если можно так выразиться, они все время изобретаются заново» [3, с. 57].
(в цитате речь идет о традициях) Так же идеи адаптируются под условия новой социокультурной реальности. Под воздействием процессов дигитализации человечество, по сути, оказалось в ситуации возрождения и ревизии неоднократно доказывавших свою инструментальную ценность либерально-демократических идей, правда, с использованием цифровых технологий для построения новых социальных реалий: «Цифровизация и искусственный интеллект получают не просто легитимность в рамках либерального мировоззрения, а превращаются в "идола", которому одинаково поклоняются и финансисты-банкиры, и технари-хозяева Фэйсбук и Гугла, и обыватели, мечтающие о новых удовольствиях и комфорте, облегчении физического труда и освобождении от работы, долгожданном равноправии» [7, с. 126].
Соответственно, на основании анализа теоретических источников можно сделать ряд выводов. Прежде всего следует отметить, что идеи, зародившиеся в глубокой древности, на протяжении столетий направляли развитие социальных структур и государства, выступая средством воплощения представлений человечества об идеальных вариантах устройства общества.
В 1960-х постмодернизм изменяет культуру идей, отличительной чертой этого периода Постмодерна становится отрицание традиции, «диктата разума» и развенчание классической рациональности. В основании нового интеллектуального периода лежит отрицание антропоцентризма, «смерть субъекта» и отсутствие сколь-либо сильных мотиваций к дальнейшему развитию.
Со второй половины прошлого столетия под влиянием цифровизации кардинально меняется облик общества, большинства социальных структур. Важно отметить, что если Постмодерн базировался на разрыве с традицией, цифровизация ознаменовала возврат к строительству идеального мира на принципах научно-рационалистического устройства. Иными словами, под влиянием цифровизации
идеи перестали быть постмодернистскими «пустыми знаками»: идеи обрели не только значимость, но и новые смыслы. Сама же циф-ровизация основывается на техноутопизме — идеологии, центральные положения которой сосредоточены вокруг «обожествления» техники и науки, технологии воспринимаются как средства оптимизации социальных структур. Под влиянием дигитализации социальные установления трансформируются, создаются новые, направленные на воплощение идей о социальной справедливости в быстро меняющемся мире. В то же время новые технологии, наряду с преимуществами, влекут за собой появление новых и актуализацию существующих угроз и вызовов.
Проблема изменения идей под влиянием цифровизации и постмодернизма, разумеется, не исчерпывается, работа в данном направлении должна быть продолжена. В частности, перспективным предстает изучение фактологических особенностей трансформации отдельных идей (демократических, либеральных, идеи частной собственности) с применением методов лингвистического анализа.
Библиографический список
1. Бестаева Е. В. Социолингвистический аспект развития современных цифровых технологий. Преимущества и риски // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. 2020. Т 10, № 4. С. 80—84.
2. Борьба с инфодемией на фоне пандемии COVID-19: поощрение ответственного поведения и уменьшение пагубного воздействия ложных сведений и дезинформации // Всемирная организация здравоохранения: глобальный веб-сайт. 23.09.2020. URL: https://www.who.int/ru/news/item/23-09-2020-man-aging-the-covid-19-infodemic-promoting-healthy-be-haviours-and-mitigating-the-harm-from-misinfor-mation-and-disinformation (дата обращения 31.08.2021).
3. Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. М.: Весь мир, 2004. 129 с.
4. Основные подходы к пониманию цифро-визации и цифровых ценностей / Л.Н. Данилова [и др.] // Вестник Костромского государственного университета. Серия: Педагогика. Психология. Социокинетика. 2020. Т. 26, № 2. С. 5—12.
5. Дроздова А. М. Институт губернаторства в России // Субъекты Российской Федерации: законодательство, организация власти и управления. 2000. № 3. С. 62—66.
6. Замараева Е. И. Социокультурные трансформации в эпоху цифровизации // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. 2021. Т 11, № 1. С. 43—48.
7. Овчинников А. И., Казачанская Е. А. Циф-рократические утопии и антиутопии: предпосылки и критика в государственно-правовых учениях прошлого и современности // Философия права. 2021. № 1(96). С. 124—130.
8. Пилюгина Е. В. Современная социальная реальность: панмифологизация, информационные войны и кризис Постмодерна // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 7: Философия. Социология и социальные технологии. 2014. № 3(23). С. 7—15.
9. Пилюгина Е. В. Состояние Постмодерна: сингулярность бытия, транспарентность сознания и вирусы тоталитарных идей // Studia Hu-manitatis: междунар. электр. научн. журнал. 2014. № 1-2. URL: http://st-hum.ru/content/pilyugina-ev-sostoyanie-postmoderna-singulyarnost-bytiya-transparentnost-soznaniya-i-virusy (дата обращения: 12.07.2021).
10. Равочкин Н.Н. Роль идей в становлении и трансформации политико-правовых институтов: теоретико-методологические и прикладные аспекты: монография. Кемерово: КузГТУ, 2021. 258 с.
11. Равочкин Н.Н. Обретение новых смыслов классическими социальными идеями // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2021. № 3. С. 148—159.
12. Яблоков И. Теории заговора в современных политических идеологиях России и США: насколько маргинален язык конспи-рологии? // Политическая наука. 2013. № 4. С. 175—191.
13. Fenster M. Conspiracy theories: Secrecy and power in American culture. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2008. 400 p.
14. Hofstadter R. The paranoid style in American politics: and other essays. Cambridge: Harvard University Press, 1996. 330 p.
15. McArthurB. «They're out to get Us»: Another look at our paranoid tradition // The History teacher. 1995. Vol. 25, № 1. P. 37-50.
16. Societal and ethical issues of digitization / Lamber Royakkers [et al.] // Ethics and Information Technology. 2017. Vol. 20, № 2. P. 127-142.
Поступила 17.10.2021
Равочкин Никита Николаевич — доктор философских наук, доцент кафедры истории, философии и социальных наук Кузбасского государственного технического университета имени Т.Ф. Горбачева (Россия, 650000, Кемеровская обл., г. Кемерово, ул. Весенняя, д. 28); доцент кафедры педагогических технологий Кузбасской государственной сельскохозяйственной академии (Россия, 650056, Кемеровская обл., г. Кемерово, ул. Марковцева, д. 5), [email protected]
Гилязов Ринат Шамилевич — сотрудник зоотехнического факультета Кузбасской государственной сельскохозяйственной академии (Россия, 650056, Кемеровская обл., г. Кемерово, ул. Марковцева, д. 5), сотрудник философского факультета Национального исследовательского Томского государственного университета (Россия, 634050, Томская обл., г. Томск, пр. Ленина, д. 36), [email protected]
Кузнецов Николай Валерьевич — аспирант, заведующий лаборатории и преподаватель кафедры агроинженерии Кузбасской государственной сельскохозяйственной академии (Россия, 650056, Кемеровская обл., г. Кемерово, ул. Марковцева, д. 5).
Петров Михаил Александрович — кандидат философских наук, доцент кафедры философии Сибирского федерального университета (Россия, 660041, Красноярский край, г. Красноярск, проспект Свободный, д. 79), [email protected]
References
1. Bestaeva E. V. Sociolingvisticheskij aspekt raz-vitija sovremennyh cifrovyh tehnologj. Preimush-hestva i riski // Gumanitarnye nauki. Vestnik Finan-sovogo universiteta. 2020. T 10, № 4. S. 80-84.
2. Bor'ba s infodemiej na fone pandemii COVID-19: pooshhrenie otvetstvennogo povedenija i umen'shenie pagubnogo vozdejstvija lozhnyh svedenj i dezinformacii // Vsemirnaja organizacja zdra-voohranenja: global'nyj veb-sajt. 23.09.2020. URL: https://www.who.int/ru/news/item/23-09-2020-managing-the-covid-19-infodemic-promoting-healthy-behaviours-and-mitigating-the-harm-from-misinformation-and-disinformation (data obrashhe-nja 31.08.2021).
3. Giddens Je. Uskol'zajushhij mir: kak glob-alizacija menjaet nashu zhizn'. M.: Ves' mir, 2004. 129 s.
4. Osnovnye podhody k ponimaniju cifrovizacii i cifrovyh cennostej / L.N. Danilova [i dr.] // Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta. Serja: Pedagogika. Psihologja. Sociokinetika. 2020. T. 26, № 2. S. 5-12.
5. Drozdova A. M. Institut gubernatorstva v Ros-sii // Sub#ekty Rossjskoj Federacii: zakonodatel'stvo, organizacja vlasti i upravlenja. 2000. № 3. S. 62—66.
6. Zamaraeva E. I. Sociokul'turnye transformacii v jepohu cifrovizacii // Gumanitarnye nauki. Vestnik Finansovogo universiteta. 2021. T 11, № 1. S. 43—48.
7. Ovchinnikov A. I., Kazachanskaja E. A. Ci-frokraticheskie utopii i antiutopii: predposylki i kritika v gosudarstvenno-pravovyh uchenjah proshlogo i sovremennosti // Filosofija prava. 2021. № 1(96). S. 124—130.
8. Piljugina E. V. Sovremennaja social'naja real'nost': panmifologizacija, informacionnye vojny i krizis Postmoderna // Vestnik Volgograds-kogo gosudarstvennogo universiteta. Serija 7: Filosofija. Sociologija i social'nye tehnologii. 2014. № 3(23). S. 7—15.
9. Piljugina E. V. Sostojanie Postmoderna: sin-guljarnost' bytja, transparentnost' soznanja i virusy totalitarnyh idej // Studia Humanitatis: mezhdunar. jelektr. nauchn. zhurnal. 2014. № 1-2. URL: http://st-hum.ru/content/pilyugina-ev-sostoyanie-
postmoderna-singulyarnost-bytiya-transparentnost-soznaniya-i-virusy (data obrashhenija: 12.07.2021).
10. Ravochkin N.N. Rol' idej v stanovlenii i transformacii politiko-pravovyh institutov: teoretiko-metodologicheskie i prikladnye aspekty: monografija. Kemerovo: KuzGTU, 2021. 258 s.
11. Ravochkin N.N. Obretenie novyh smyslov klassicheskimi social'nymi idejami // Izvestija Tul'skogo gosudarstvennogo universiteta. Guman-itarnye nauki. 2021. № 3. S. 148-159.
12. Jablokov I. Teorii zagovora v sovremennyh politicheskih ideologijah Rossii i SShA: naskol'ko marginalen jazyk konspirologii? // Politicheskaja nauka. 2013. № 4. S. 175-191.
13. Fenster M. Conspiracy theories: Secrecy and power in American culture. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2008. 400 p.
14. Hofstadter R. The paranoid style in American politics: and other essays. Cambridge: Harvard University Press, 1996. 330 p.
15. McArthur B. «They're out to get Us»: Another look at our paranoid tradition // The History teacher. 1995. Vol. 25, № 1. P. 37-50.
16. Societal and ethical issues of digitization / Lamber Royakkers [et al.] // Ethics and Information Technology. 2017. Vol. 20, № 2. P. 127-142.
Submitted 17.10.2021
Ravochkin Nikita N., Doctor of Philosophy, Associate Professor of the Department of History, Philosophy and Social Sciences of the Kuzbass State Technical University named after T.F. Gorbachev (Russia, 650000, Kemerovo region, Kemerovo, Vesennaya str. 28); Associate Professor of the Department of Educational Technologies of the Kuzbass State Agricultural Academy (Russia, 650056, Kemerovo region, Kemerovo, Markovtseva str. 5), [email protected]
Gilyazov Rinat Sh., employee of the Zootechnical Department, Kuzbass State Agricultural Academy (Russia, 650056, Kemerovo region, Kemerovo, Markovtseva st., 5), employee of the Philosophy Department, National Research Tomsk State University (Russia, 634050, Tomsk region, Tomsk, Lenin Ave., 36), [email protected]
Kuznetsov Nikolay V., post-graduate student, head of laboratory and lecturer of the Agroengineering Department, Kuzbass State Agricultural Academy (Russia, 650056, Kemerovo region, Kemerovo, Markovtseva st., 5).
Petrov Mikhail Al., Candidate of Philosophy, Associate Professor of the Department of Philosophy of the Siberian Federal University (Russia, 660041, Krasnoyarsk region, Krasnoyarsk, 79 Svobodny prospect), [email protected]
