CC BY
36
DOI: Ш.25990/socmstras.pss-Ш.amjz-s332
В. В. Галиндабаева
ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРАКТИКИ ОТКРЫТОГО УСЫНОВЛЕНИЯ В КОНТЕКСТЕ СЕЛЬСКО-ГОРОДСКОЙ МИГРАЦИИ (СЛУЧАЙ ПОСТСОВЕТСКОЙ БУРЯТИИ)
В статье анализируется трансформация практики открытого усыновления в постсоветской Бурятии. Передача ребенка или «обмен» детьми в рамках расширенной семьи автором статьи рассматривается как еще одна форма заботы, которая позволяет перенести «груз» заботы с одного поколения на другое или перераспределить его между представителями одного поколения. Данный тип межпоколенной заботы редко становится предметом исследования, так как открытое усыновление детей родственников является нормой в ограниченном числе обществ. Исследование проводилось в рамках качественной методологии. Метод лейтмотивного интервью использовался для сбора эмпирического материала (23 интервью), метод тематического кодирования и метод дискурс-анализа использовались для анализа документов. Методика анализа категоризации взаимодействия применялась при анализе транскриптов интервью. Анализ публичного дискурса о традиции открытого усыновления показывает, что данный обычай положительно интерпретируется. Обычай открытого усыновления становится востребованным в качестве легитимного способа нивелировать дефицит заботы в семье сельского мигранта. Если раньше необходимость усыновления легитимировалась шаманской верой в жизнь духов предков на земле, то сегодня буддизм оправдывает родителей, отдающих своих детей с помощью концепта «буин». Обычай открытого усыновления поощряется на уровне публичного дискурса, но стигматизируется в приватном пространстве. Изменение отношения к этому обычаю в приватной сфере показывает, что расширенное материнство, которое было принято в семьях XIX в. и начала XX в., когда женщины одной большой семьи участвуют в воспитании общих детей, вытесняется идеологией интенсивного материнства.
Ключевые слова: открытое усыновление, межпоколенные отношения, дефицит заботы, сельско-городская миграция, отношения родства, постсоветская Бурятия.
Исследования трудовой транснациональной миграции показывают, как поддерживаются и изменяются межпоколенческие отношения на расстоянии. Проблема заботы о детях сопутствует именно женской миграции. Доминирующая идеология предписывает ежедневное участие матери в жизни своего ребенка. В отличие от отца, который
исполняет инструментальную роль, мать должна постоянно находиться в эмоциональном обмене с ребенком и таким образом создавать все необходимые условия для его успешного взросления.
Женская миграция транснациональная и сельско-городская влечет за собой значительные изменения практик материнства, а, следовательно, и всей конфигурации межпоколенческих отношений (Hondagneu-Sotelo 1997). Изменение межпоколенческих отношений в сельской семье мигранта проявляются в перераспределении обязанностей между поколениями, «растягивании» семейных сетей из села в город, из одного государства в другое и интенсивном обмене материальными ресурсами в этих сетях.
Практику открытого усыновления/удочерения детей из семей родственников наряду с передачей ребенка на воспитание бабушке можно назвать еще одним решением дефицита заботы в рамках расширенного родства. Одинокие молодые матери, которые переезжают в город в поисках работы, могут отдать детей по личной договоренности другой семье, и даже отказаться от ребенка в пользу своих родителей. Обычно договоренность достигается в рамках большого рода. Бывают случаи, когда ребенка отдают не в родственную семью, а, например, в семью односельчан. Ребенок узнает со временем, кто его биологические родители, и встречается с ними на таких важных для поддержания бурятского рода событиях — как юбилеи, свадьбы, похороны.
Открытое усыновление часто противопоставляется «настоящей» семейной заботе. С одной стороны, данная тема не относится к внутрисемейной заботе, так как с передачей детей в другую семью мать лишается прав на них. С другой стороны, ввиду того, что усыновляют родственники и усыновление является открытым, биологические родители (обычно только матери) поддерживают отношения со своими детьми.
Данная тема достаточно трудна для исследования, так как открытое усыновление стигматизируется доминирующей в обществе идеологией материнства. Однако данный обычай достаточно устойчив во времени и воспроизводится, несмотря на изменившееся отношение к нему общества. По данным антропологов подобные традиции существуют у разных народов Азии, Африки и Латинской Америки (Verhoef 2005). В антропологии усыновление рассматривают в основном как часть родовой системы, как форму социальной солидарности или как ответ на изменение демографических условий (Terrell 1994). Открытое усыновление в Бурятии сегодня можно назвать особым типом межпоколенче-
ской заботы, которая осуществляется в более широком контексте рода, а не расширенной семьи. Данный тип заботы противоречит основным положениям доминирующей идеологии материнства. Идеология интенсивного материнства поддерживает представления о том, что мать должна единолично заботиться о своем ребенке. Несмотря на стигматизацию, данная практика продолжает существовать и адаптироваться к новым условиям.
В статье мы рассмотрим обычай открытого усыновления среди бурятских семей в перспективе межпоколенных отношений заботы. Мы рассматриваем этот «обмен» детьми в рамках расширенной семьи как еще одну форму заботы, которая позволяет перенести «груз» заботы с одного поколения на другое или перераспределить его между представителями одного поколения.
Теоретическая рамка исследования
Исследователи предлагают рассматривать семейную заботу как «взаимную эмоциональную зависимость (связь) между заботящимся и получающим заботу. Осуществляющий заботу чувствует ответственность за благополучие включенных в круг близких и выполняет интеллектуальную, психическую и физическую работу, которая чаще всего считается не работой, проявлением особого персонализированного отношения» (Новый... 2009).
Забота представляет собой гендерно маркированный труд, так как ассоциируется в первую очередь с материнством. Нэнси Ходоров впервые отметила, что «материнская забота воспроизводится благодаря дифференциации опыта и психологических последствий объектных отношений у женщин и мужчин. Поскольку основную родительскую функцию по отношению к женщинам выполняют женщины, то у них с большей вероятностью формируется желание стать матерью... Материнская забота, осуществляемая женщиной, формирует адекватные материнству способности и психологическое самоопределение женщин, и в то же время купирует эти способности и соответствующую самоидентификацию у мужчин. В результате у мужчин и женщин формируется фундаментальная структура ожиданий, согласно которой общая забота о благополучии ребенка лежит на матери» (Ходоров 2000).
В 1980-х гг. феминистские исследователи стали впервые рассматривать домашний труд и заботу о ребенке как механизм социального
воспроизводства, формирования и поддержания рабочей силы, обеспечения социальной инфраструктуры экономических и социальных институтов. Причиной «невидимости» производительной ценности домашнего труда авторы считали капиталистические и патриархат-ные механизмы. Эти механизмы поддерживают воспроизводство гендерных стереотипов, разделение труда в соответствии с ними и неравенство женщин и мужчин на рынке труда. Господствующий гендерный стереотип о том, что стремление заботиться о детях — это естественное качество женщин, материнский инстинкт, делает труд женщин невидимым. В соответствии с этим убеждением домашний труд представлялся в обществе как неквалифицированный и непроизводительный (Oakley 1974; Rubin 1975; Hartmann 1981). Гэри Беккер, наоборот, считал разделение труда между женщиной и мужчиной результатом рационального выбора, который, конечно, подкреплен и биологической предрасположенностью мужчин и женщин. Забота о детях рассматривается автором как эффективная инвестиция со стороны женщины в развитие человеческого капитала семьи. Мужчина в свою очередь постоянно увеличивает экономический капитал семьи.
Уже в конце XX в. забота становится насущной проблемой социальной политики в индустриально развитых странах в результате экономических и демографических изменений. К этому моменту размер семьи значительно уменьшается и нуклеарный тип становится доминирующим в обществе. Семья превращается в единицу потребления, а не производства. Толкотт Парсонс считал, что в семье останется после таких трансформаций всего две функции — социализация детей и стабилизация взрослых. Однако массовый выход женщин на рынок труда, формирование двухкарьерных семей, а также увеличение количества разводов и появление семей с одним родителем привело к тому, что женщина, которая несла основную ответственность за воспитание детей, не имеет больше времени выполнять эти обязанности. Истощение приватного источника заботы требует либо появления институциональных источников заботы, таких как детские сады и ясли, либо рыночных источников в виде оплачиваемых услуг няни, либо изменение гендерной идеологии в направлении эгалитаризма (Hochschild 2004). Таким образом, дефицит заботы в приватной сфере является следствием изменений в структуре семьи и работы в (пост)-индустриальном обществе.
За последние тридцать лет усилиями феминистских исследователей и исследователей социальной политики и миграции был создан
целый пласт работ, посвященный проблеме заботы в разных странах мира. Паула Инглэнд выделяет пять главных концептуальных рамок, которые используются в анализе заботы. Первую такую рамку она называет концепцией «обесценивания», в рамках которой культурные стереотипы о гендерном разделении труда представляются главной причиной низкой заработной платы профессий, связанных с заботой, и государственной поддержки семей с детьми. Работы, написанные в рамках концепции «общественного блага», говорят о том, что результатами внутрисемейной заботы в итоге пользуется все общество, а не только отдельно взятая семья, но забота все равно низко ценится. Существует ряд работ, которые пишут об «узниках любви», о том, что альтруистическая мотивация и особая ценность этого труда для заботящегося может приводить к тому, что работники соглашаются на низкую оплату. «Коммодификация эмоций», четвертая концептуальная рамка предполагает, что работа в сфере обслуживания ведет к тому, что работники отчуждаются от своих эмоций, которые глобальный капитализм превращает в товар. «Любовь и деньги»: данные работы подвергают сомнению дуализм рынка и семьи (England 2005).
Таким образом, социологические исследования рассматривают внутрисемейную заботу о детях как труд, который требует особых навыков, эмоциональной и физической работы, и связан с современной идеологией материнства, навязывающей женщине представления о единоличной и интенсивной заботе о ребенке. Забота в современном обществе становится дефицитом, который особенно усугубляется, если ни рынок, ни государство не предоставляют семье альтернативных решений.
Тезис Сандры Хейс о том, что интенсивное материнство становится в современном обществе культурным механизмом, который защищает солидарность семьи, как малой группы, и солидарность сообщества в целом. Данный тезис перекликается с работами антропологов, которые пишут о системах родства и их изменениях в современном обществе. В данном случае уместно рассмотреть работы Джанет Карстон, которая показывает, что семейная забота выступает основой формирования эмоциональных отношений в семье и в расширенной родственной группе. Автор показывает, что там, где легко найти биологическую связь, достаточно трудно установить связь эмоциональную, на формирование которой необходимо время и определенного вида физический и эмоциональный труд. Метафора рода, по словам автора, настолько эмоционально нагружена, что используется в риторике национализма (Hochschild 1995).
Открытое усыновление стигматизируется доминирующей в обществе идеологией материнства. Подобные традиции существуют у разных народов Азии, Африки и Латинской Америки. В последние годы роль расширенной семьи и, в частности, этого института повысилась на фоне неблагоприятных экономических, экологических и социальных условий. Особенно ярко действие данного института проявляется в ситуации, когда дети все чаще лишаются своих биологических родителей в результате распространения эпидемии ВИЧ в африканских странах (УегЬоеГ 2005). Открытое усыновление хотя и является легитимным способом в бурятском обществе решить проблему дефицита заботы, но стигматизируется. Отношения эти часто отражают противоречия современной идеологии материнства и расширенного материнства, которое было культурно принятым в бурятских семьях в XIX — начале XX в.
Методы исследования и эмпирическая база
Исследование проводилось в рамках качественной методологии. Метод лейтмотивного интервью использовался для сбора эмпирического материала, метод тематического кодирования и метод дискурс-анализа использовались для анализа документов. По теме открытого усыновления было проведено 23 лейтмотивных интервью в период 2010-2014 гг. в пяти сельских поселениях Республики Бурятия (Хил-гана, Удинск, Улюнхан, Иволга, Ичетуй). Формирование выборки в данном исследовании происходило в соответствии с несколькими критериями. Первый критерий — место проживания: семьи проживают в сельской местности. Вторым критерием выборки стала этническая принадлежность членов семей. Все члены семьи должны были относить себя к бурятскому этносу. В соответствии с этим критерием интервью проводились в селах, в которых буряты составляют либо половину, либо более половины населения. Третий критерий — усыновления в семьях происходили до 2011 г., когда было введено единовременное пособие для усыновителей.
Анализ транскриптов интервью проводился с привлечением методики «анализа категоризации взаимодействия», которую разработали Х. Сакс и Д. Силверман. Данная методика позволяет понять, как производится описание социальной реальности, какие категории используют индивиды для описания и осмысления повседневной жизни. В нашем исследовании мы обращаемся к адаптированному варианту данной
методики, который предлагают Е. А. Здравомыслова и А. А. Темкина (Здравомыслова 2007).
Анализ интервью проводился в следующей последовательности. Сначала в тексте выделялись смысловые секвенции или содержательно законченные эпизоды, повествующие об опыте выстраивания отношений заботы и об опыте участия в открытом усыновлении. Далее мы выделяли в каждой секвенции категориальный ряд, который использовался информантами для описания себя, родителей и других родственников, участвующих в воспитании детей в данной семье. Рассматриваем действия и отношения, которые информанты связывают с выделенными категориями, а также выделяем моральные оценки, которые информанты приписывают данным категориям.
Выделена секвенция по теме открытое усыновление — когда традиция не работает. В данном интервью информантка объясняет, почему ее муж почти не участвовал в воспитании их совместных детей.
«В.: У него вообще не было привычки помогать, за детьми смотреть?
О.: Вообще, не было. <...> Вот, это вот, я все обращала внимание и то, никому не рассказывала, как это. Но я сразу понимала, что он — приемный, что он ...э истинной материнской любви нет, так, даже маме не жаловалась. Никогда ничего не говорила. <... > вот, это приемный же был. Вот, еще у его родственников еще один приемный был, там, в Барунхасурте. Я еще возмущалась: что такое, у вас все приемные какие-то?!» (Женщина, 58 лет, вдова, трое детей).
Информантка определяет своего мужа с помощью лексемы «приемный». Категория «приемный» в данном фрагменте определяет человека, который был лишен настоящей эмоциональной привязанности со своей биологической матерью или «истинной материнской любви». Только биологическая мать может создать для ребенка благоприятный эмоциональный климат, необходимый для нормального взросления ребенка. Вследствие отсутствия эмоциональных отношений с родной матерью «приемный» не мог во взрослой жизни сформировать тесные эмоциональные отношения уже со своими детьми. Рассмотрим действия, которые совершает информантка: она «обращает внимание», «понимает», «даже маме не жалуется», то есть вообще никому об этом не говорит. Однако она «возмущается», то есть испытывает достаточно высокую степень недовольства тем фактом, что в селе, откуда муж родом, практика открытого усыновления достаточно широко распространена.
Таким образом, на основе анализа данного фрагмента интервью мы можем сделать вывод, что информантка в своих рассуждениях следует уже современной концепции материнства: материнство рассматривается как особые персонализированные отношения между ребенком и матерью, которые проявляются в индивидуализированной заботе о ребенке. Отданные дети, по ее мнению, отлученные от биологических — «настоящих» — матерей, не знают, как выстраивать отношения заботы уже со своими детьми.
В эмпирическую базу исследования также вошли 93 статьи локальной прессы (газет и журналов) по теме обычая открытого усыновления в таких изданиях, как «Информ-Полис», «Женский взгляд», «Аргументы и факты в Бурятии», «Бурятия», «Номер один», «Традиция». Данные статьи мы анализируем, чтобы выяснить, как оценивается традиция усыновления в публичном дискурсе, насколько публичный дискурс совпадает с дискурсом приватным.
Анализ собранных данных проводился в рамках дискурс-анализа. Для анализа дискурсов мы используем методологию критического дискурс-анализа Нормана Фэркло. Данная методология делит социальные практики на дискурсивные и недискурсивные. Дискурс рассматривается как форма социальной практики, которая конструирует социальный мир, и одновременно формируется в контексте других социальных практик. Дискурс воспроизводит и изменяет значения, идентичности и социальные взаимоотношения. Однако автор признает, что существует дискурсивная и недискурсивная практики, комплексный анализ которых позволяет раскрыть социальные механизмы поддержания социального порядка (Филиппс 2008). Фрагмент из статьи «Тепло и ласку — не по расписанию».
«Бурятских Гаврошей пристраивают в семьи. Остаться сиротой при живых родителях для маленького человечка большая обида. Увы, нынче такое случается нередко, когда родители без сожаления оставляют своих чад. Их забирают к себе те, кто по той или иной причине не имеет своих. Такие семьи называют замещающими. Исстари жители Азии очень ответственно относятся к продолжению своего рода. Так, буряты, не имея благоприятных условий для рождения и сохранения детей, усыновляли их. И в настоящее время замечательную бурятскую традицию удачно применили для решения социальной проблемы — усыновления сирот. Президент Бурятии Вячеслав Наговицын на одном из заседаний в Правительстве как-то сказал о том, что детей-сирот в республике не должно быть, их надо
пристроить в семьи. Он особо подчеркнул, что именно в семье такой ребенок приобретает жизненный опыт» (Жапова 2011).
Узловые точки, вокруг которых происходит формирование дискурса, следующие: сирота, замещающие семьи, буряты, традиция. Данные знаки имеют привилегированное положение в данном дискурсе, так как определяются с помощью других элементов. Например, узловой знак «сирота» определяется через такие значения, как дети, которых оставляют родители, дети, которые остались без опеки при живых родителях, дети, оставшиеся без семьи при живых биологических родителях. В официальном дискурсе принято называть таких сирот социальными, то есть оставшимися без попечения родителей по социально-экономическим причинам, и отделять их от сирот, которые остались без семьи по причине смерти родителей. В данной статье сиротами называют только тех, кто остался без попечения при живых родителях, то есть данный дискурс отрицает другое значение знака «сирота». «Замещающая семья» — семья, у которой нет своих биологических детей. Такая семья может поделиться с сиротой необходимым для него жизненным опытом. «Буряты» определяются как один из народов Азии, который, в отличие от народов, проживающих в других частях света, относится к продолжению своей семьи и рода «ответственно». Не имея своего биологического ребенка, бурятская семья принимала ребенка из другой бурятской семьи на воспитание и, таким образом, продолжала свою генеалогическую линию. Вследствие укоренившегося во времени паттерна поведения или «традиции», у бурят не было социальной проблемы сиротства или детей, оставшихся без опеки семьи при живых родителях. Сегодня именно применение данной традиции, по словам автора, позволит решить проблему социального сиротства.
Традиция открытого усыновления рассматривается с точки зрения решения социальных проблем современной Бурятии. В данном дискурсе традиция рассматривается как инструмент, применение которого оправдано с точки зрения государства. Интересно и то, что замещающая семья в данном дискурсе не имеет своих биологических детей, хотя источники по этнографии бурят показывают, что и семьи со своими биологическими детьми охотно усыновляли детей родственников по мужской линии. Данный дискурс переопределяет традицию усыновления, приписывая ей новые значения.
Таким образом, дискурс — это совокупность фиксированных значений, которая исключает другие возможные способы соединения значений. Так, например, усыновление, с одной стороны, может
рассматриваться в дискурсе социальной политики как эффективный метод социализации детей, оставшихся без попечения родителей. С другой стороны, усыновление детей с точки зрения последователей медицинского дискурса может оцениваться негативно, так как усыновление в данном дискурсе связано с наследственностью детей, от которых отказались родители.
Результаты исследования
В Бурятии открытое усыновление стало важной частью родовых отношений еще в XIX в., которое в советское время, несмотря на процессы нуклеаризации, воспроизводилось. Низкой фертильностью антрополог Каролайн Хамфри объясняет появление практики открытого усыновления/удочерения у бурят именно в XIX в., которая была низкой вследствие распространения венерических заболеваний (Humphrey 1998). Вследствие низкой фертильности и высокой детской смертности у бурят появился такой обычай, как передача на воспитание, фактическое усыновление или удочерение самого старшего или самого младшего ребенка, родственным бездетным семьям. Если в расширенной семье этого сделать не удавалось, то супруги уже обращались к дальним родственникам или не родственникам. Последними по предпочтительности уже были русские дети, которых нередко буряты фактически «покупали». В обмен за русского ребенка буряты давали лошадь, корову и зимнюю одежду. Было распространено мнение, что русские дети более здоровые и жизнеспособные, чем бурятские (Лебедева 1975).
Ребенок являлся собственностью рода, и поэтому усыновлять могли только родственники по отцовской линии. Приемные дети обладали такими же правами, что и родные дети: они наследовали все имущество приемного родителя. Так, одна наша информантка рассказывала о своей бабушке, чье детство пришлось на период 20-30-х гг.: «Были дальние родственники бездетные. И был родственник лама. Он ее (бабушку — прим. авт.) им, приемным родителям отдал. Сказал им, что у них детей не будет, чтобы они ее забирали... Маленькая была, знала, что братья и сестра есть. Отчим повез знакомиться с родными только когда она в школу пошла» (жен. 36 лет). Таким образом, уход за ребенком обеспечивался большой патрилинейной семьей, принадлежность к которой была ключевой социальной идентичностью члена бурятского общества.
Кэролайн Хамфри также уделяет внимание вопросу адаптации открытого усыновления к условиям советской модернизации. Она описывает семью председателя колхоза, у которого четверо детей были родными, а трое усыновленными. Исследователь считает, что таким способом председатель правления увеличивает круг людей, на которых он может положиться в трудной ситуации, то есть председатель сознательно увеличивает и упрочивает свои ближайшие родственные связи, чтобы поддержать свою власть в данном колхозе и получать доступ к государственным ресурсам (Humphrey 1998). Система расширенного родства и усыновления в исследовании британского антрополога рассматривается в инструментальном значении как практика расширения и укрепления власти.
В то же время необходимо отметить, что буряты перестали усыновлять детей из русских семей, но стали отдавать детей в бурятские неродственные семьи. В советский период формируется бурятская социалистическая нация, атрибутом которой наравне с языком и религией стали и расовые признаки (Слезкин 2008). Вместе с родо-племен-ной принадлежностью важной стала и принадлежность к этнической группе. Родители стараются теперь усыновить детей, которые схожи с ними по расовым/этническим признакам. В таких ситуациях можно говорить о размывании границ между семьей, родом и нацией, о чем мы упоминали выше в связи с работой Карстен. С одной стороны, индустриализация аграрного производства и сельско-городская миграция должны были привести к доминированию идеологии интенсивного материнства, которая стигматизирует отказ от детей в пользу других людей. С другой стороны, конструирование бурятской этнической группы закрепило существование практики обмена детьми. Апеллируя к обычаю открытого усыновления у бурят, бездетные бурятские семьи обращаются к многодетным родителям или одиноким молодым матерям, с которыми они не связаны родством, с просьбой отдать им ребенка.
Рассмотрим далее современное состояние этой традиции в контексте сельско-городской миграции. Здесь необходимо отметить, что мы рассматриваем случаи усыновления, а не опекунства, в которых приемные родители, например, не получали никакой материальной выгоды в виде льгот и выплат от государства. Главное приобретение такой семьи — это ребенок, который получает фамилию и наследует в будущем имущество семьи. Основная «выгода» матери или семьи, отдающей ребенка, состоит в снижении материальной нагрузки и воз-
можности избежать таких общественно порицаемых действий, как аборт или отказ от ребенка в пользу государства. В нашем эмпирическом материале мы встречаем и полные семьи, и одиноких матерей, которые усыновили или отдали на усыновление детей.
Истории открытого усыновления в прессе можно встретить в связи с описанием жизни выдающихся бурятских деятелей, а также в крауд-фандинговых компаниях. Так, народный поэт Дамба Жалсараев, автор гимна Республики Бурятия, в детстве был усыновлен старшей сестрой своего отца (Народный... 2009). Один из самых известных бурятских художников Цыренжап Сампилов, родившийся в 1893 г. в бедной многодетной семье, также был усыновлен родственной бездетной семьей (Художник 2008). Описывая биографии знаменитых бурятских деятелей, авторы положительно оценивают момент усыновления.
В краудфандинговых компаниях также мы можем встретить упоминания об этой традиции. В данном случае чаще всего рассказывается об усыновителях: «Однажды Энгельсина узнала, что забеременела родственница мужа. Молодая девушка, еще не вставшая толком на ноги, твердо решила делать аборт. Посовещавшись, Энгельсина с мужем пришли к девушке с просьбой сохранить ребенка. "Не бери грех на душу, не убивай ребенка. Не хочешь сама воспитывать, отдай нам, мы его на ноги поставим", — взмолилась Энгельсина... Сыночка Золто Энгельсина с мужем забрали прямо из роддома. Ему было меньше недели» (Габышева 2011). Далее в статье рассказывается, как Энгельсина усыновила еще двух детей родственников.
С 2010 г. в прессе стали появляться статьи, которые описывают, как сегодня используют бурятскую традицию для решения социальной проблемы сиротства. Дело в том, что жители ряда бурятских сел взяли на попечение детей из ближайших детских домов. Забирают как бездетные семьи, так и семьи, чьи дети уже выросли и уехали из родительской семьи: «Исстари жители Азии очень ответственно относятся к продолжению своего рода. Так, буряты, не имея благоприятных условий для рождения и сохранения детей, усыновляли их. И в настоящее время замечательную бурятскую традицию удачно применили для решения социальной проблемы — усыновления сирот» (Жапова 2011). Необходимо отметить, что сирот по бурятской традиции усыновляли в редких случаях, так как дети должны были наследовать имущество отца и стать продолжателями его линии рода.
Мы рассмотрим несколько историй о практике открытого усыновления в условиях сельско-городской миграции. Первый случай
произошел семь лет назад в семье, которая переехала из села в город Улан-Удэ. Семья остановилась жить у двоюродной одинокой бабушки. Муж устроился на работу охранником в магазине, а жена — поваром. Общий бюджет супругов составлял 18 тысяч рублей в месяц. Сначала у них родилась дочь, которую до 7 лет воспитывала бабушка в селе, и они решили родить второго ребенка — мальчика, но родилась девочка. Родители решили, что им необходим мальчик, но экономически они не смогут воспитывать больше двух детей, и отдали вторую девочку, когда ей еще не было и года, своим дальним городским родственникам.
Похожая ситуация произошла с женщиной, которая переехала в город в поисках работы, чтобы материально обеспечивать своих двух детей, рожденных вне брака. В городе она забеременела третий раз. Вернувшись в село, она родила ребенка и отдала его бездетной семье односельчан, в которой не было детей уже 10 лет. И главной причиной стало не столько возможность стигматизирования внебрачного материнства, сколько отсутствие экономических ресурсов для воспитания троих детей.
Другую историю передачи ребенка родственникам нам рассказали родители, которые отдали своего последнего седьмого ребенка племяннику со стороны мужа. В настоящее время супруги проживают в поселении Удинское вдвоем в отдельном доме, в соседней от них ограде проживает их старший сын с внуками. Остальные дети и внуки приезжают к ним на каникулы и во время отпусков. Интервью проводилось с бабушкой и дедушкой вместе. Когда я спросила, как они относятся к традиции отданных детей, бабушка ответила, что положительно, а дедушка прямо сказал, что они и сами имеют такой опыт:
«В.: В каких случаях детей отдают?
Б.: Ну, а раз детей нет, пускай и у них дети будут.
В.: Ну, не осуждаете?
Б.: Не-а.
В.: А если бы вас попросили бы, отдали бы?
Б.: Отдали бы.
Д.: Мы и так отдали. <...>
В.: А кому отдали?
Б.: Племяннику.
Д.: (Племянник с женой) несколько лет жили, а никого и не было, поэтому ...э у меня еще здоровье тогдарасшаталося. Что со мной случится, с кем он останется? Я вот в 14 лет без отца и матери остался, сирота. Вот, чтобы такого не было, вот считаю, что правильно.
В.: Ну, интересно, что вы только первые здесь, кого я встречаю ...э
Д.: Что друг другу так помогаем?
В. : Да, что друг другу так помогаете» (Семья Бардымовых, 7 детей, 13 внуков).
Племянник сам попросил своего дядю отдать ему последнего сына. Бездетная пара, которой отдали младшего сына, проживает в городе. По словам информантов, иногда сын вместе с племянником приезжает к ним в гости, т. е. они поддерживают отношения в рамках расширенной группы родства. Супруги также добавили, что отдать ребенка бездетной паре считается благим делом у бурят.
В другой семье отец по просьбе двух своих старших сестер, у которых не было детей, отдал им двух своих дочерей, оставив себе только старшего сына. Эта история произошла еще в советский период и стала известна со слов внучки этого человека. Его дочери росли в семьях его сестер. Однако они всегда упрекали своего отца и свою мать за то, что они отдали их. Как мне объяснила внучка, ее дедушка всегда объяснял свой поступок следующим образом. Во-первых, он говорил, что не мог отказать просьбам своих родных сестер. Во-вторых, у бурят есть понятие благого поступка или «буин/буян».
Буин означает буддистскую концепцию духовной добродетели или хорошей кармы, которую необходимо увеличивать, чтобы получить «шанс в одной из будущих жизней родиться непременно в Шамбале — Чистой Земле, где не надо заботиться о хлебе насущном и все время можно посвятить практике Учения во благо всех живых существ» (Зурхай... 2014). Буин необходимо накапливать через совершение благих дел и поступков. С точки зрения буддистской концепции отказ от ребенка в пользу бездетных родителей является большим благим деянием.
Информанты, которые проживают на юге республике, чаще всего легитимируют традицию открытого усыновления с помощью буддийского концепта. Дело в том, что традиционно в южных районах больше распространен буддизм, в то время как в северных районах развито двоеверие (буддизм и шаманизм) или только шаманизм.
Далее рассмотрим случаи, когда ни родственные обязательства, ни обещание хорошей кармы не смогли убедить молодых матерей отказаться от своих детей и нарушить обычай.
Информантка родила своего первого ребенка без оформления брака сразу после окончания сельскохозяйственной академии и вернулась в отцовскую семью. Мама информантки сразу начала уговаривать ее отдать дочку старшей сестре матери, у которой к тому времени
погиб единственный сын. Сама она так рассказывает о том, как семья принимала решение: «Но мама старой закалки, чтобы без мужа, конечно, она меня это, всяко говорила, конечно. Очень даже, до глубины сердца она мне так говорила. Мне как-то не по себе было как-то. А я думаю: нет уж, я никогда никому не отдам. А потом сказала: вот папа приедет, как папа скажет, так и будет — говорю. А она тоже ..э вот меня удивила же мама! Прямо с готовностью была отдать ее. Я, вот, меня, вот, это вот, меня поразило. Потом маме... потом рассказывала, как ...э потом папа приехал, и я говорю: как это? (Я-то не говорю, что не хочу, а у меня сердце-то — ничего никому не отдам.) А папа-то: нет, конечно, ха-ха-ха. Ой, у меня на сердце так хорошо стало, отлегло. Вот поэтому я и благодарна. Вот, папа молодец — говорю. <...> Ну, мама меня родная удивила тогда. Как с готовностью можно родного ребенка отдать?!» (Женщина, 58 лет, вдова, 3 детей). Информантка указывает в первую очередь на эмоциональные переживания по поводу возможного расставания со своим родным ребенком. Мать, старшая женщина в семье, выступила с инициативой отдать ребенка бездетным родственникам, обосновывая такое решение бурятскими традициями, а также возможной стигматизацией дочери и ее ребенка. Однако, несмотря на давление со стороны матери, она не соглашается отдать ребенка и заручается поддержкой отца.
Возникновение конфликта по поводу родительства между матерью и дочерью свидетельствует, во-первых, о том, что норма расширенного материнства перестает быть общепринятой, легитимной, во-вторых, конфликт между поколениями также свидетельствует о значительных изменениях семейных моделей среди бурят среднего поколения. Расширенное материнство, которое было принято в семьях XIX в. и начала XX в., когда женщины одной большой семьи участвуют в воспитании общих детей, а дети обращались к женщинам среднего поколения — мама, заменяется новым материнством — индивидуальным и персонализированным уходом за детьми, характерным для индустриальных обществ.
Если раньше к практике передачи детей обращались, чтобы перераспределить детей между многодетными парами и бездетными внутри рода, то теперь обращаются, чтобы скрыть факт рождения ребенка вне брака и статус матери-одиночки и обеспечить «полноценное», по ее мнению, воспитание ребенка в полной семье.
Интервью это также показывает, насколько изменились нормативные ожидания в отношении материнства в бурятских семьях.
Рассказывая о своей жизни после замужества, информантка еще несколько раз обращалась к данной теме. Когда я спросила ее, помогал ли муж ей ухаживать за маленькими детьми, она ответила, что он совсем не помогал. Отсутствие стремления у мужа заботиться о своих маленьких детях она объяснила тем, что он сам не испытал истинной материнской любви. В своих рассуждениях информантка, по сути, следует современной концепции материнства: материнство рассматривается, как особые персонализированные отношения между ребенком и матерью, которые проявляются в индивидуализированной заботе о ребенке. Отданные «на сторону» дети, по ее мнению, отлученные от биологических — «настоящих» — матерей, не знают, как выстраивать отношения заботы уже со своими детьми. То есть она предполагает, что недостаток материнской заботы будет транслироваться в следующее поколение и приведет к формированию несколько иного стереотипа отношений.
Информантке в одном из сел пришлось пережить такого рода ситуацию: она узнала о незапланированной беременности на третьем курсе и решила родить ребенка без мужа. Самые близкие отношения в семье у нее сложились с двоюродным дедом и его двумя незамужними и бездетными дочерями, а не с родными родителями. Одна ее тетя живет в городе, а другая вместе с дедом в деревне. Решение молодой незамужней женщины родить ребенка поддержали обе тети, а потом и дедушка. Ребенка она родила в городе, и первые три месяца после рождения сына с ней жила и помогала заботиться о ребенке другая ее тетя. Именно эта родственница предложила ей отписать сына в пользу бездетной родственницы, которая живет в городе. Она отказалась, сказав: «это ж мое, родное. Как я могу отказаться?!» Так что, оказавшись в трудной жизненной ситуации, женщина не смогла преодолеть «голос крови» и отдать ребенка родственникам. По ее рассказам, тетя продолжает подыскивать своей бездетной двоюродной сестре ребенка, но сама тетя в свое время также отказалась отдать свою вторую дочь своей сестре.
В этой связи информантка рассказала следующее: «А вот еще, как рассказывали, бабка вот она хотела вот Светку, ее вторую дочку, взять. Ну, вообще, отнять от нее, ну, вот это, чтобы тете Тане вот ну как на воспитание. Все равно же, что она там одна. Она же не захотела вот» (Женщина, 29 лет, сын 7 лет). Также тетя рассказала нашей информантке, чтобы легитимировать свое предложение, что мать
информантки также родила первого своего ребенка вне брака в 18 лет, но он был отдан не родственникам, поэтому семья не разглашала этой тайны.
Таким образом, в интервью информанты указали три основных мотива передачи детей на воспитание в другие семьи. Первый — помощь бездетным родственникам обрести своего ребенка. Второй — неуверенность биологических родителей в том, что они смогут обеспечить всем необходимым взросление ребенка. Третий — религиозный мотив — необходимость совершать благие дела, накапливать буин.
Заключение
Практика открытого усыновления остается действующей формой организации заботы о детях в рамках расширенной семьи. Данный обычай может существовать только в рамках тесных родственных отношений внутри большой группы. В досоветский и раннесоветский период дети в бурятских семьях рассматриваются как общие. Однако нуклеаризация и переход к идеологии интенсивного материнства ставят под вопрос дальнейшее существование данной практики. Если в публичной сфере данная традиция нормализуется через социальный дискурс о сиротах, то в приватной сфере данная традиция стигматизируется.
Усыновление мы рассматриваем как способ решить дефицит заботы с помощью перераспределения «груза» заботы в рамках группы родственников. Анализ публичного дискурса о традиции открытого усыновления показывает, что данный обычай положительно интерпретируется при описании биографий значимых бурятских культурных деятелей. Также бурятскую традицию часто обсуждают как возможный путь решения социальной проблемы сиротства, хотя сирот чаще всего в бурятских семьях не усыновляли, а брали на попечение.
В приватной сфере данная практика продолжает существовать, но скрыто. Как полные семьи, так и одинокие матери в условиях дефицита ресурсов для воспитания детей предпочитают отдать их в бездетные семьи, которые смогут обеспечить этих детей всем необходимым. Однако на этот родители решаются не только по экономическим мотивам, но и по религиозным. Если раньше необходимость усыновления легитимировалась шаманской верой в жизнь духов предков на земле, то сегодня вторая религия бурят, буддизм, оправдывает родителей,
отдающих своих детей. Отказ от ребенка в пользу бездетных семей рассматривается как большое благодеяние. Совершение этого благодеяния оказывает положительное влияние на последующие перерождения человека и его текущую жизнь.
Источники
Габышева В. Жительница Бурятии просит помощи [Электронный ресурс] // Информ-Полис. 2011. 19 окт. URL: https://www.infpol.ru/133205-zhitelnitsa-buryatii-prosit-pomoshchi/ (дата обращения: 29.07.2016).
Жапова Я. Тепло и ласку — не по расписанию // Бурятия. 2011. 24 фев. С. 2.
Здравомыслова Е., Темкина А. Категоризация взаимодействий: конструирование идентичности в сексуальной сфере // Российский тендерный порядок: социологические подходы / Под ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб.: ЕУСПб, 2007. С. 250-265.
Зурхай от Зунды ламы с 5 по 11 февраля // Номер один. 2014. 05 фев. С. 10.
Лебедева А. А. Семья и семейный быт Забайкалья // Быт и искусство русского населения Восточной Сибири. Новосибирск: Наука, 1975. С. 81-101.
Народный поэт Дамба Жалсараев // Традиция. 2009. 19 марта. С. 3.
Новый быт в современной России: гендерные исследования повседневности / Под. ред. Е. Здравомысловой, А. Роткирх, А. Темкиной. СПб.: ЕУСПб, 2009. 524 с.
Слезкин Ю. Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера. М.: НЛО, 2008. 512 с.
Филиппс Л., Йоргенсен М. В. Дискурс анализ: теория и место. Харьков: Гуманитарный центр, 2008. 354 с.
Ходоров Н. Психодинамика семьи // Хрестоматия феминистских текстов / Под ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб.: Изд. «Дмитрий Буланин», 2000. С. 161-162.
Художник // Бурятия. 2008. 31 июля. С. 2.
England P. Emerging Theories of Care Work // Annual Review of Sociology. 2005. Vol. 31. P. 381-399.
Hartmann H. C. The Family as the Locus of Gender, Class, and Political Struggle: The Example of Housework // Signs. 1981. Vol. 6, No. 3. P. 366-394.
HochschildA. The Commodity Frontier // Self, Social Structure and Beliefs: Essays in Sociology / Ed. by J. Alexander, G. Marx, C. Williams. Berkeley: Univ. Calif. Press, 2004. P. 38-56.
Hochschild A. The Culture of Politics: Traditional, Postmodern, Cold-Modern, and Warm-Modern Ideals of Care // Social Politics. 1995. Vol. 2, No. 3. P. 331-347.
Hondagneu-Sotelo H., Avila E. "I'm Here, but I'm There": the Meanings of Latina Transnational Motherhood // Gender and Society. 1997. Vol. 11, No. 5. P. 548-571.
Oakley A. Women's Work: the Housewife, Past and Present. New York: Pantheon Books, 1974. 275 p.
Rubin G. The Traffic in Women: "Political Economy" of Sex // Toward an Anthropology of Women / Ed. by R. Reiter. New York: Monthly Review Press, 1975. P. 157-210.
Terrell J., Model J. Anthropology and Adoption // American Anthropologist. 1994. Vol. 96, No. 1. P. 155-161.
Verhoef H. A. Child has Many Mothers: Views of Child Fostering in Northwestern Cameroon // Childhood. 2005. Vol. 12, No. 3. P. 369-390.
References
England P. Emerging Theories of Care Work. Annual Review of Sociology, 2005, vol. 31, pp. 381-399.
Filipps L., Jorgensen M. V. Diskurs analiz: teoriya i mesto [Discourse analysis: theory and place]. Kharkiv, Gumanitarnyj Tsentr, 2008, 354 p. (In Russian)
Gabysheva V. Zhitel'nitsa Buryatii prosit pomoshchi [A resident of Buryatia asks for help]. Inform-Polis, 2011, Oct. 19, URL: https://www.infpol.ru/133205-zhitelnitsa-buryatii-prosit-pomoshchi/ (access date: 29.07.2016). (In Russian)
Hartmann H. C. The Family as the Locus of Gender, Class, and Political Struggle: The Example of Housework. Signs, 1981, vol. 6, no. 3, pp. 366-394.
Hochschild A. The Commodity Frontier. Self, Social Structure and Beliefs: Essays in Sociology. Ed. by J. Alexander, G. Marx, C. Williams. Berkeley, Univ. Calif. Press, 2004, pp. 38-56.
Hochschild A. The Culture of Politics: Traditional, Postmodern, Cold-Modern, and Warm-Modern Ideals of Care. Social Politics, 1995, vol. 2, no. 3, pp. 331-347.
Hondagneu-Sotelo H., Avila E. "I'm Here, but I'm There": the Meanings of Latina Transnational Motherhood. Gender and Society, 1997, vol. 11, no. 5, pp. 548-571.
Khodorov N. Psikhodinamika sem'i [Psychodynamics of the Family]. Khrestomatiya feministskikh tekstov [Reader of feminist texts]. Ed. by E. Zdravomyslova, A. Temkina. St. Petersburg, Dmitrij Bulanin, 2000, pp. 161-162. (In Russian)
Khudozhnik [Painter]. Buryatiya, 2008, July 31, p. 2. (In Russian) Lebedeva A. A. Sem'ya i semejnyj byt Zabajkal'ya [Family and family life of Transbaikalia]. Byt i iskusstvo russkogo naseleniya Vostochnoj Sibiri [Life and art of the Russian population of Eastern Siberia]. Novosibirsk, Nauka, 1975, p. 81-101. (In Russian)
Narodnyj poet Damba Zhalsaraev [People's poet Damba Zhalsaraev]. Traditsiya [The Tradition], 2009, March 19, p. 3. (In Russian)
Novyj byt v sovremennoj Rossii: gendernye issledovaniya povsednevnosti [New everyday life in contemporary Russia: gender studies of daily life]. Ed. by E. Zdravomyslova, A. Rot-kirkh, A. Temkina. St. Petersburg: EUSPb, 2009, 524 p. (In Russian)
Oakley A. Women's Work: the Housewife, Past and Present. New York, Pantheon Books, 1974, 275 p.
Rubin G. The Traffic in Women: "Political Economy" of Sex. Toward an Anthropology of Women. Ed. by R. Reiter. New York, Monthly Review Press, 1975, p. 157-210.
Slezkin Yu. Arkticheskie zerkala. Rossiya i malye narody Severa [Arctic mirrors. Russia and small peoples of the North]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2008, 512 p. (In Russian)
Terrell J., Model J. Anthropology and Adoption. American Anthropologist, 1994, vol. 96, no. 1, pp. 155-161.
Verhoef H. A. Child has Many Mothers: Views of Child Fostering in Northwestern Cameroon. Childhood, 2005, vol. 12, no. 3, pp. 369-390.
Zdravomyslova E., Temkina A. Kategorizatsiya vzaimodejstvij: konstruirovanie identich-nosti v seksual'noj sfere [Categorization of interaction: the construction of identity in the sexual sphere]. Rossijskijgendernyjporyadok: sotsiologicheskiepodkhody [Rossijskij gendernyj poryadok: sociologicheskie podhody Russian gender order: sociological approaches]. Ed. by. E. Zdravomyslova, A. Temkina. St. Petersburg, EUSPb, 2007, pp. 250-265. (In Russian)
Zhapova Ya. Teplo i lasku — ne po raspisaniyu [Warmth and affection — not in accordance with the schedule]. Buryatiya, 2011. Febr. 24, p. 2. (In Russian)
Zurkhaj ot Zundy lamy s 5 po 11 fevralya [Zurhay from the Zundy Lama from 5 to 11 February]. Nomer odin [Number One], 2014, Febr. 5, p. 10. (In Russian)
