CC BY
167
ТРАНСФОРМАЦИЯ ГЕНДЕРНЫХ СТЕРЕОТИПОВ В «МУЖСКИХ» ПЕРЕВОДАХ ФЕМИНИСТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ К.И. Леонтьева
(г. Смоленск, Россия)
Аннотация. В статье анализируется проблема трансформации гендерных стереотипов в «мужских» переводах «женских» художественных текстов как результата намеренной, мотивированной исключительно идеологическими факторами адаптации в формате «manhandling».
Ключевые слова: художественный перевод; «женское» письмо; гендерные стереотипы; стратегия «manhandling»; идеологическая адаптация
TRANSFORMATION OF GENDER STEREOTYPES IN MALE TRANSLATIONS OF FEMINIST LITERATURE K. Leontyeva
(Smolensk, Russia)
Abstract. The article deals with the problem of transformation of gender stereotypes in male translations of literary source-texts written by females being the result of deliberate adaptation in the format «manhandling», motivated purely by ideological factors.
Key words: literary translation; feminist writing; gender stereotypes; strategy «manhandling»; ideological adaptation
Актуальность гендерных исследований в современной лингвистике не вызывает сомнения. Не обошла вниманием гендерную проблематику и теория художественного перевода. Вместе с тем, в рамках отечественной парадигмы анализу подвергается в основном лексическо-грамма-тическая и эмотивная специфика женских и мужских переводов, тогда как вопрос о ретрансляции реципиенту ПЯ актуальных для культуры ИЯ гендерных стереотипов, отраженных в тексте ИЯ через коннотации языковых знаков, остается практически неосвещенным. Между тем, при переводе современной литературы, вероятно, именно этот аспект имеет первостепенное значение, так как многие современные тексты (ИЯ) основаны на пародировании и/или деконструкции актуальных для культуры (ИЯ) гендерных стереотипов (по принципу эстетики противопоставления).
Категории маскулинности и фемининности, в которых традиционно осмысливается гендер, безусловно, являются универсальными концептами, но механизмы их конструирования (стереотипизация, аксиологическое шкалирование гендера, регламентация «нормальных» социальных ролей мужчины и женщины и т.д.) в культурах ИЯ и ПЯ во многом отличны (см.: [2; 3]). При переводе подобная этнокультурная асимметрия достаточно часто приводит к радикальной трансформации текста - в целях его социокультурной адаптации к ценностно-идеологической сетке культуры ПЯ. Более того, механизмы конструирования и осмысливания гендерных стереотипов не только культурноспецифичны, но и идиовариативны [3, с. 12], что позволяет говорить об a priori девиантной интерпретации и различной эстетической оценке эксплуатируемых автором текста ИЯ ген-
Эрратология: теория ошибок и переводческих несоответствий. Методика преподавания.
дерных стереотипов не только на интер-, но и на интракультурном уровне - переводчиками-муж-чинами и переводчиками-женщинами как представителями одной и той же культуры (ПЯ), но разных гендерных субкультур.
В силу подобной «плавающей» (А.В. Кирилина) природы гендера при переводе текстов авторов противоположного (относительно переводчика) пола достаточно часто происходит либо вообще полная элиминация гендерно маркированных смыслов, либо значительная модификация отраженных в тексте ИЯ гендерных стереотипов (например, маскулинность, доминирующая в тексте ИЯ, подменяется фемининностью). В большинстве случаях подобная переводческая трансформация de facto является проявлением идеологической борьбы конкретного гендерного сообщества (к которому принадлежит переводчик) за политическое и социальное влияние. Речь идет о стратегии «woman-/manhandling» [11; 4]. По своему характеру данная стратегия также является адаптивной, однако цель адаптации здесь заключается уже не в оптимизации рецептивной фазы перевода (как в случае социокультурной адаптации, когда имеет место определенная интеркультурная асимметрия на уровне актуальных для социокультурной общности ИЯ / ПЯ гендерных стереотипов и сложившихся в рамках каждой культуры гендерных отношений), а скорее в идеологической «фильтрации» текста (в формате нормализации) в соответствии с актуальными для конкретного переводчика как представителя конкретной гендерной субкультуры ценностными преференциями и стереотипами.
В настоящей статье речь пойдет о гендерной адаптации в формате «manhandling», которая максимально часто прослеживается в «мужских» переводах феминистической литературы (на примере двух «мужских» переводов стихотворения «Lady Lazarus» Сильвии Плат [6, с. 235-238; 10]).
Как известно, до недавнего времени вся западная культура определялась как «мужская» по своему характеру (цивилизация производства), абсолютизировавшая идеологию гегемон-ной маскулинности. Фемининность также была идеализирована, но противоположным образом
- до подчеркнуто приспособленческого, пассив-
ного типа: среднестатистическая женщина, слабая и беззащитная, воспринималась скорее не как идентичная личность, а как объект потребления. Соответственно какая-либо реализация женщины вне рамок социальной роли матери и домохозяйки (в частности, в поэзии) стереоти-пизировалась как гендерно неспецифическая. В постмодернистской литературе начала 1970-х подобный андроцентризм привел к возникновению течения интеллектуального феминизма (феминистической критики), в рамках которого реализована попытка уравновесить привычную фаллогоцентричную категоризацию социальной реальности соблазном женственности [7, с. 97]. Поэзию С. Плат часто определяют как прото-образец «женского письма»: в её поздних стихах абсолютно чётко прослеживается деконструкция гендерных стереотипов и фаллически ориентированной системы сексуальности, с характерной для неё «истеризацией женского тела» [9, с. 204] (как тела до предела насыщенного сексуальностью). Стихотворение «Lady Lazarus» -прекрасный тому пример.
В данном тексте разыгрывается «женский вариант» библейской притчи о воскрешении Лазаря, и смена пола поэтической персоны (леди Лазарь), с которой в силу автобиографичности данного текста ассоциируется сама Плат, с самого начала задает читательский горизонт деконструкции актуальных для западной «мужской» культуры гендерных стереотипов (характерных для эпохи Плат). Ключевая гендерная метафора и сам гендерный конфликт здесь конструируются через образ доктора-нациста: за счёт обращения ко всем мужским персонажам стихотворения в немецком формате (Herr Doctor / Herr God / Herr Lucifer / Herr Enemy), немец-фашист превращается в собирательный образ мужчины, и «мужское» оказывается метафорой культуры тоталитарного типа (см. также стихотворение «Daddy»), проникнутой духом мужского шовинизма. При этом леди Лазарь (фактически сама Плат) причисляет себя к евреям («featureless, fine Jew linen») - нации, которая исторически являет собой символ жертвенности и подавленности. А через подобную самоидентификацию создается собирательный образ женщины, в тоталитарном «мужском» обществе также вы-
ступающей символом жертвенности. А так как данный текст - образец исповедальной поэзии, которая чётко ассоциируется с именем Плат, вероятно, через деконструкцию гендерных стереотипов Плат, вероятно, пытается осознать собственную гендерную идентичность («Nevertheless, I am the same identical woman»), а через неё - утвердить себя как поэта (sic!).
В рамках «мужского» общества потребления женщина традиционно воспринималась как некий неживой объект, и Плат саркастически переосмысливает именно этот гендерный стереотип - в терминах постмодернистской эстетики соблазна: собирательный образ мужчины также становится для леди Лазарь некоторым пассивным объектом. Во-первых, это объект соблазнения: снятие погребальных пелен с женского тела уподобляется стриптизу. Здесь ключевым становится то, что лишенное стереотипной сексуальности (мертвое и обезображенное) женское тело, несмотря на его истеризацию «мужской» культурой и на конформизм созданного мужчинами культа sex-appeal, не лишает женщину её идентичности как личности («Nevertheless, I am the same, identical woman» - ключевая фраза всего стихотворения). Во-вторых, мужская толпа для леди Лазарь - такой же объект потребления, как и женщина для мужчины: за возможность прикоснуться к телу воскресшей леди Лазарь, взять в качестве святого реликта прядь её волос или кусочек её одежды взимается плата. В-третьих, мужская толпа становится объектом мести и агрессии: тело леди Лазарь сжигает немецкий доктор, и она превращается в прах, но восстает из пепла подобно мифическому Фениксу и глотает мужчин как воздух («eat men like air»). Подобная метаморфоза из объекта (наблюдения, желания, медицинских опытов, Холокоста) в бестелесную демоническую сущность позволяет леди Лазарь (по факту самой Плат - через попытку суицида) преодолеть телесность, а с ней и актуальные для США того периода стереотипы фемининности (слабость, подчинение, безволие, сексуальность, невозможность творить).
Безусловно, переводческая ретрансляция гендерной метафорики осложняется рядом факторов объективного порядка. Во-первых, это действие языковой асимметрии. Так, актуализации
собирательного образа мужчины-нациста, помимо немецкого herr, способствует такой типичный для аналитического английского языка (и отсутствующий во флективном русском) способ словообразования, как конверсия: в стихах «A sort of walking miracle, my skin / Bright as a Nazi lamp-shade», Nazi, выступая в роли прилагательного, частично сохраняет и свою субстантивность, что позволяет осознать собирательность образа, а тем самым - и идею маскулинности современной (для эпохи Плат) культуры. Кроме того, здесь Плат эксплуатирует известный реципиенту ИЯ (на период создания текста ИЯ) миф о том, что немцы варили из евреев мыло и делали из их кожи абажуры, рожденный английской военной пропагандой. Однако читателю ПЯ эта псевдоисторическая аллюзия, скорее всего, не знакома. Вероятно, по этим причинам в переводе В. Бета-ки использован эскплицирующий приём описательного перевода: «Я свечусь, как те абажуры, / Тогда, в Германии — / (Помните о войне?). / Те
— из человечьей шкуры».
Однако в результате ключевая для всего текста ИЯ гендерная метафора «мужчина - нацист» в тексте ПЯ оказалась утрачена. Важно, что возможной предпосылкой элиминации данного образа, а тем самым и снятия самого гендерного конфликта, могла выступить не только языковая асимметрия (на уровне словообразовательных моделей) и не только недостаточная социокультурная компетенция рецептивной среды ПЯ. Лексико-грамматическая специфика перевода В. Бетаки - в частности, «баба», «мужик» и иные лексемы с ярко выраженными пренебрежительными коннотациями, множественные обращения и вводные конструкции, выступающие средствами стилизации под фамильярный и одновременно перформативно-истерический стиль общения (с мужской точки зрения, типичный для женщин), завышенный по сравнению с текстом ИЯ процент использования восклицательных и вопросительных знаков (также стереотипно приписываемых «женским» текстам)
- позволяет говорить о несоответствии гендерных стереотипов, актуальных для переводчика-мужчины в сравнении с автором-женщиной. Выдвинуть подобный тезис нам позволило сравнение перевода В. Бетаки с ещё одним «мужским»
Эрратология: теория ошибок и переводческих несоответствий. Методика преподавания.
переводом (А. Цветков) - на контрасте с «женским» переводом (Т. Ретивова) [5].
Рассмотрим следующий строфоид:
Soon, soon the flesh
The grave cave ate will be
At home on me
And I a smiling woman
Скоро, скоро Плоть, съеденная ямой,
Опять отрастёт,
И я опять буду -На тебе, вот -
Экранная баба с улыбкой из Голливуда!
В. Бетаки
Скоро, скоро, плоть, Скоро, скоро плоть,
Проглоченной пещерой могилы Проглоченная гробовой дырой,
Будет хорошо сидеть на мне Ко мне вернется,
А я женщина с улыбкой А с ней - моя улыбка»
Т. Ретивова А. Цветков
Здесь значимы два момента. Во-первых, лек-сия «At home on me» может быть адекватным образом понята в принципе только женщиной: Плат уподобляет тело (кожу) платью, и речь в данном случае идет о том, что оно (тело) «будет сидеть» на леди Лазарь. Данная метафора и ретранслирована лишь в «женском» переводе. Во-вторых, ключевой является лексия «And I a smiling woman»: улыбающаяся женщина, по определению довольная жизнью (независимо от собственных желаний, эмоций и чувств) - также типичный для эпохи Плат стереотип, усиливающий сати-ризацию (из предыдущих строк) актуальной для «мужской» (тоталитарной) культуры идеологии sex-appeal, с характерной для неё истеризацией женского тела. В «женском» переводе этот эстетически значимый момент также ретранслирован. В версии В. Бетаки стереотип «истинной» фемининности также присутствует, но уже в «отфильтрованном» сквозь призму мужской точки зрения варианте: голливудская актриса с идеальной улыбкой (и телом) - это идеал фемининности глазами мужчины, тогда как у Плат деконструи-рован стереотип, типичный для всего «мужского» (тоталитарного) по своему характеру общества (а не только для мужчин). Соответственно, хотя сатиризация гендерных стереотипов здесь и сохраняется (за счет сниженных коннотаций и приближенной к истерической интонации), сам гендерный стереотип подменяется иным, актуальным для переводчика как для представителя мужской гендерной субкультуры.
Не менее интересен в аспекте гендера и сле-
дующий строфоид:
Gentleman, ladies These are my hands My knees.
I may be skin and bone, Nevertheless, I am the same, identical woman.
Господа! Дамы!
Вот мои руки,
Вот колени.
А может -Ничего нет,
Кроме костей да кожи? Но я ведь та же самая!
Господа, и дамы, Вот мои руки, Мои колени.
В. Бетаки
Господин, дамы,
Это мои руки,
Коленки.
Ну и что, с того что одна кожа Пускай я кожа и кость, и кости, Я, тем не менее, все та же»
Тем не менее, я всё та же женщина А. Цветков
Т. Ретивова
Внимание привлекает уже самая первая лексия, с модификацией шаблонного обращения «Ladies and gentlemen». Обращение к мужской части публики вынесено вперед и при этом дано в единственном числе. Это важно, так как леди Лазарь ведет диалог с единственным собеседником (несмотря на появление в тексте ИЯ «толпы») - с немецким доктором, символизирующим всех мужчин планеты и саму тоталитарную по отношению к женщинам культуру. Вероятно, поэтому и использована неверная с точки зрения языковой нормы форма. Кроме того, выдвижение образа мужчины на первый план способствует актуализации смыслов «подчиненное положение женщины», «второстепенная роль женщины в обществе». Полностью анализируемая особенность учтена также лишь Т. Ретивовой. В «мужских» переводах, при сохранении оригинального порядка слов в обращении, грамматическая «неправильность» (которая, в сущности, является элементом реализации остранения) нормализована. Переводчики-мужчины либо не осознали дискурсивной ценности этой сугубо «женской» модификации клише «Ladies and gentlemen», либо нормализовали её намеренно
- по идеологическим причинам, ввиду несоответствия анализируемой гендерной метафоры ценностным установкам мужчин-переводчиков.
Ещё более интересна строка «Nevertheless, I am the same, identical woman». Как указывалось ранее, эта строка - ключевая для всего стихотворения, причём ключевое здесь слово «woman»: напряженный монолог женщины, обращенный к врагу-мужчине, представляющий собой попытку
перформативного протеста, в сущности, является поэтической моделью гендерного конфликта, актуального для эпохи Плат. Соответственно сохранение слова «женщина» в переводе, как и сохранение образа нациста (в форме существительного) - обязательное условие возможности ретрансляции реципиенту ПЯ художественной идеи текста ИЯ. Данное слово встречается опять же лишь в переводе Т. Ретивовой. Причина его исключения из мужских переводов, как и в предыдущем случае, может быть двоякой: либо переводчики не осознали его дискурсивной ценности, либо исключили намеренно, с целью последовательного снятия гендерного конфликта, для мужчины неактуального и, возможно, даже антиценностного.
С другой стороны, гендерные отношения, отраженные в тексте ПЯ (т.е. западного типа) в принципе неактуальны не только для гендерной субкультуры переводчика, но и для русской социокультурной общности в целом. Во-первых, в русском языковом сознании образ женщины имеет более положительную оценку, чем образ мужчины - в отличие от андроцентризма английского языка, с характерным для англоязычного общества вторичным («производным») статусом женщины [2]. Нехарактерно и восприятие женщины как слабого пола, а соответственно и её противопоставление «сильному» мужскому полу: женственность в русской культуре ассоциируется не со слабостью и беспомощностью, а, напротив, с силой, решительностью, выносливостью [8, с. 263]. Сексуальный аспект гендерных отношений выражен слабо (в отличие от США): русские мужчины при оценке женщины делают акцент не столько на внешности и физической сексуальности, сколько на личностных качествах [3]. При этом, по яркому замечанию М. Арбатовой, «русская женщина получила возможность голосовать, спускаться в шахту и иметь равную оплату труда в 1917-м году, и для этого ей не приходилось голодать, бить стеклянные витрины и прочими способами добиваться того, чего добились две феминистские революции в Европе. <. > Что ей до ритуалов, снижающих самооценку западной женщины, когда она их недобрала ни биографически, ни генетически .» [1, с. 27]. Неслучайно феминизм так и не получил в России широкой поддержки, а сам термин приобрел очевидную негативную коннотацию.
С этой точки зрения, трансформация гендерно-маркированных смыслов в «мужских» переводах стихотворения С. Плат могла быть результатом не только идеологически мотивированной стратегии «manhandling», но частично и обычной социокультурной адаптации текста и в таком случае может считаться в некоторой степени оправданной.
Список литературы:
1. Арбатова М. Женская литература как факт состоятельности отечественного феминизма // Преображение. Русский феминистский журнал.
1995. № 3. - С. 26-27.
2. Гриценко Е.С. Язык как средство конструирования гендера: дис. ... д-ра филол. наук. Новгород, 2005. - 405 с.
3. Кирилина А. В. Гендерные аспекты языка и коммуникации: дис. . д-ра филол. наук. М., 2000. - 330 с.
4. Леонтьева К.И. Художественный перевод и гендер: адаптация в формате «woman-/ manhandling» // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2012. № 7 (18). Т.1. - С. 133-135.
5. Плат С. Ариэль / Пер. с англ. Т. Ретивовой // Лавка Языков [Электронный ресурс]. URL: http://spintongues.vladivostok.com/plath3.htm.
6. Плат С. Собрание стихотворений = The Collected Poems / Пер. с англ. В. Бетаки. М.: Наука, 2008. - 434 с.
7. Скоропанова И.С. Фаллогоцентризм как объект осмеяния в пьесе Людмилы Петрушев-ской «Мужская зона» // Преображение. Русский феминистский журнал. 1998. № 6. - С. 97-100.
8. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М.: Языки рус. культуры,
1996. - 288с.
9. Фуко М. Воля к истине. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996. - 448с.
10. Цветков А. Диплом Маклина // Радио Свобода [Электронный ресурс]. URL: http://www. svobodanews.ru/content/transcript/24195672.html.
11. Godard B. Theorizing Feminist Discourse / Translation // Translation. History and Culture. London: Frances Pinter, 1990. - P. 87-96.
