CC BY
27
А. Н. Богомолов
Ялтинский медицинский колледж
ТРАНСФОРМАЦИЯ ФАУСТОВСКОГО МИФА В ТВОРЧЕСТВЕ И. В. ГЕТЕ: КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Целью статьи является выявление новых смысловых элементов и тенденций развития фаустовского мифа в трагедии Иоганна Вольфганга Гёте «Фауст». Новизна исследования состоит в том, что, несмотря на обширную литературу, посвященную творчеству Гёте, выявлены новые смысловые элементы и тенденции в развитии фаустовского мифа, предпринятом поэтом. В результате были рассмотрены автобиографические факторы, повлиявшие на формирование гётевской интерпретации мифа о Фаусте; проанализирована культурно-историческая обстановка, в которой Гёте усвоил и по-своему обработал этот миф; выявлены новые тенденции в развитии фаустовского мифа в самой трагедии Гёте и указаны пути его дальнейшей эволюции.
Ключевые слова: Фаустовский миф, Ренессанс, Просвещение, цивилизационно-технический прогресс, история западноевропейской культуры.
A. N. Bogomolov
Yalta Medical College (Yalta, Russia)
TRANSFORMATION OF THE FAUSTIAN MYTH IN THE WORKS OF I. V. GOETHE:
CULTURAL ANALYSIS
The purpose of the article is to identify new conceptual elements and trends in the development of the Faustian myth in the tragedy of Johann Wolfgang von Goethe "Faust". The novelty of the research lies in the fact that despite the extensive literature devoted to Goethe's work, new conceptual elements and trends in the development of the Faustian myth undertaken by the poet are revealed. As a result, the author has considered autobiographical factors influencing the formation of Goethe's interpretation of the myth; analyzed the cultural and historical situation in which Goethe assimilated and reworked this myth; revealed new trends in the development of the Faustian myth in Goethe's tragedy itself and indicated the ways of its further evolution.
Keywords: Faustian myth, Renaissance, Enlightenment, civilizational and technological progress, history of Western European culture.
DOI 10.22405/2304-4772-2023-1 -2-77-89
Актуальность исследования. Гётевский «Фауст» является произведением, вокруг которого до сих пор не стихают споры и сталкиваются интерпретации. Литература об Иоганне Вольфганге Гёте (1749-1832), созданная за два века, чрезвычайно обширна. «Фауст» Гёте является одним из наиболее часто цитируемых и сыгранных на сцене произведений [10, с. 625]. Перед тем, как легенда о Фаусте начнёт волновать воображение молодого Гёте, ей предстояло пройти путь, на котором её подхватывали то выдающиеся интеллектуалы, то малоизвестные ярморочные балаганщики. Гёте унаследует фаустовский миф от предшествующей культурной традиции, в которой он зародился примерно за два века до того, как попасть в поле зрения писателя.
Фаустовский миф появляется в Германии во время Ренессанса и Реформации, вобрав в себя многочисленные европейские средневековые легенды о магии и договоре человека с дьяволом. Этот миф впервые получает литературную обработку в протестантской среде в 1587 году в Франкфурте-на-Майне. Печатником и издателем Иоганном Шписом (1540-1623) издаётся народная книга «История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике» [11]. Именно ей предстояло явить миру первый сюжет, от которого отталкивались все последующие обработки фаустовского мифа. Особую роль сыграло произведение английского поэта Кристофера Марло (1564-1593) «Трагическая история доктора Фауста», в котором наиболее ярко были выражены ренессансно-титанические черты фаустовского мифа [14]. В период с XVII до первой половины ХУШ вв. интерес к образу Фауста в европейской интеллектуальной среде снижается, а миф о нём продолжает существовать по преимуществу в фольклорных дискурсах. Фауст остается популярным героем кукольных театров и развлекательной литературы, утрачивая при этом ренессансные титанические черты [12, с. 5-6].
Во второй половине XVIII века фаустовский миф получил новый импульс к развитию в связи с трансформацией культурной ситуации в Европе и распространением идей Просвещения. Миф о Фаусте, порожденный противоречивым Ренессансом, возникший в XVI веке в протестантской среде, распространившийся по всей Европе к XVII веку благодаря народному театру, возвращается в немецкую культуру конца XVIII века как воплощение германского национального духа. Миф, рожденный «снизу» в глубинах народной фантазии, в конце XVIII века возрождается «сверху» молодыми интеллектуалами Германии, участниками движения «Буря и Натиск», к которому также принадлежал Гёте. В их произведениях Фауст становится воплощением возвышенных человеческих устремлений. Именно такой взгляд на Фауста способствовал усилению интереса интеллектуалов к этому мифу и появлению его новых интерпретаций. Своей кульминации эти процессы достигли в работе Гёте над трагедией «Фауст» (1773-1831).
Целью статьи является выявление новых смысловых элементов и тенденций развития фаустовского мифа в трагедии Гёте. Сначала мы исследуем автобиографический момент в формировании гётевской интерпретации мифа о Фаусте, а затем проанализируем культурно-исторический контекст, в котором Гёте усваивает и обрабатывает этот миф.
Автобиографические мотивы
Почему Гёте избрал именно Фауста в качестве основного героя своего произведения? Среди традиционных ответов на этот вопрос - тогдашнее увлечение поэта отечественной стариной, характерное для многих немецких интеллектуалов той эпохи. Однако в ряду вероятных причин стоит отметить и то, что сам образ Фауста как ученого и искателя истины был лично близок Гёте.
Гёте трудился над своей главной книгой на протяжении почти всей жизни. От зарождения замысла в 1768 г. до завершения второй части произведения в 1831 прошло более 60-ти лет. Гёте закончил создание «Фауста»
практически перед самой смертью, когда ему было 83 года. Идейная основа трагедии была разработана автором в 1797-1799 гг. В этот период в его дневнике появляется запись, которая даёт общую концепцию развития произведения: «Идеальное стремление проникнуть в природу и прочувствовать ее целостно... Наслаждение жизнью личности, рассматриваемое извне. В смутной страсти - первая часть. Наслаждение деятельностью вовне. Радость сознательного созерцания красоты - вторая часть. Внутреннее наслаждение творчеством...» [1, с. 131-132].
Современники Гёте спрашивали его относительно основного замысла трагедии. Так, по воспоминаниям секретаря Гёте, Иоганна Петера Эккермана (1792-1854), писатель отвечал весьма парадоксально: «Да почем я знаю? И разве могу я это выразить словами? С горних высот через жизнь в преисподнюю, - вот как, на худой конец, я мог бы ответить, но это не идея, а последовательность действия. То, что черт проигрывает пари, и непрестанно стремившийся к добру человек, выпутывается из мучительных своих заблуждений и должен быть спасен, - это, конечно, действенная мысль, которая кое-что объясняет, но и это не идея, лежащая в основе как целого, так и каждой отдельной сцены. Да и что бы это было, попытайся я всю богатейшую, пеструю и разнообразную жизнь, вложенную мною в "Фауста", нанизать на тонкий шнурочек сквозной идеи» [19, с. 522]. Этим признаниям созвучны и другие слова Гёте о его книге: «Это вещь сумасшедшая, она выходит за рамки обычного восприятия», «это... нечто непомерное, все попытки сделать его доступным разуму оказываются тщетными» [Там же, с. 139, 337]. Так, Эккерман сравнивал по сложности «Фауста» с Кельнским собором [Там же, с. 153]. В книге Гёте проявляется его творческое развитие: от «бури и натиска» через веймарскую классику к синтезу искусства, науки и практической деятельности в 20-е годы XIX века [9].
Жизненный путь Гёте пришелся на насыщенный историческими событиями период в европейской истории. Идейные и эстетические течения преобразовывали европейскую культуру и не могли не влиять на самого Гёте. «Фауст» стал своего рода итоговым произведением века Просвещения. Примечательны слова немецкого философа Фридриха Шеллинга (1775-1854), одного из главных представителей немецкого идеализма: «Насколько можно судить о гётевском "Фаусте"... это произведение есть не что иное, как сокровеннейшая, чистейшая сущность (Essenz) нашего века: материал и форма созданы из того, что в себе заключала вся эта эпоха, со всем тем, что она вынашивала или еще вынашивает» [18, с. 148]. Интересны и другие его замечания о книге Гёте: «Точкой отправления является неудовлетворенная жажда познания внутренней сущности вещей» [Там же, с. 439].
Гёте был из тех ученых, что возлагали на человеческий разум самые большие надежды, однако просвещенческая установка на всемогущество человеческого разума была не свойственна писателю. Однако свойственна писателю была фаустовская неудовлетворённость состоянием современной ему науки, что роднило писателя с главным героем его книги. Можно увидеть как Гёте в своей автобиографии «Поэзия и правда» (1810-1831 гг.) вспоминал, что
кукольная комедия о докторе Фаусте «на все лады звучала и звенела во мне. Я тоже странствовал по всем областям знания и достаточно рано уразумел всю тщету его. И я пускался во всевозможные жизненные опыты; они измучивали меня и оставляли в душе еще большую неудовлетворенность» [6, с. 348]. Известно, что интеллектуальный интерес писателя распространялся не только на литературу и театр, но и на оптику, физику, ботанику и множеством других наук. Его научный интерес волновали природа света и цвета, а открытия в некоторых областях естествознания не утратили своего значения.
Гёте принадлежал к традиции немецкой натурфилософии, которая во многом шла вразрез с механистическим и материалистическим естествознанием, преобладавшем в его время. Примечательно, что в юности Гёте был увлечен оккультными науками: натуральной магией и алхимией. Интересно, что алхимическими опытами увлекался и Исаак Ньютон (16421727). По словам Джона Генри, известного историка науки, «результатом... продолжающихся по сей день исследований стало признание Ньютона "последним из магов"» [5, с. 54]. То же с некоторыми оговорками можно сказать о Гёте. Любопытно, что Гёте иногда воспринимался современниками в мефистофельском ореоле, так сам писатель говорил своему секретарю Эккерману, что «не только мрачные, неудовлетворенные стремления главного героя, но и насмешки и едкая ирония Мефистофеля являются частью собственного моего существа» [19, с. 516].
Культурно-исторический контекст
Стоит отметить, что со второй половины XVIII века миф о Фаусте переживал определенную трансформацию в связи с меняющейся культурной ситуацией в Европе. В этот период образ Фауста-ученого постепенно затмевает образ Фауста-мага. В этом развитии фаустовского образа прослеживаются глубинные сдвиги, происходившие в европейской культуре. Так, к концу XVIII века роль и престиж науки значительно усилились, а авторитет магии существенно ослаб. При том, что определенные элементы оккультных традиций, прежде всего естественной магии, были включены в новую натурфилософию [5, с. 2]. Фрэнсис Бэкон (1561-1626), родоначальник современной экспериментальной науки, в начале XVII века сформулировал новые задачи европейского естествознания, объединив знание и силу: «Пути к человеческому могуществу и знанию ближайшим образом сплетены один с другим» [4, с. 81].
XVII и XVIII столетия прошли под знаком научного прогресса. В этот период сформировалась современная экспериментальная наука и соответствующий ей тип мышления. Европейская культура постепенно переходит из состояния мистической сосредоточенности Средневековья к кипучей активности Нового времени. По словам Романо Гвардини, «Новое время дало неизмеримо много как для познания, так и для покорения мира. Правда, человеческое существо претерпело в эту эпоху роковые искажения и даже разрушения» [19, с. 262]. Европейская цивилизация устремилась к покорению природы. Примечательны в этом контексте слова русского ученого Алексея Аствацатурова (1945-2015): «От Гёте не остался скрытым тот факт,
что соединение власти над людьми с преобразованием природы придает цивилизации Нового времени насильственный характер. В гетевском мифе творения власть и деятельность отданы Люциферу, но они просветляются и ограничиваются божеством, точнее божественной традицией. Поэтому оба феномена человеческого бытия неизбежно несут в себе демонические черты, демонический огонь, который может развиться в страшный пожар» [2, с. 621].
Образ Фауста в трагедии Сконцентрируем внимание на самой книге Гёте. Учитывая вышесказанное, одной из центральных сцен самой трагедии мы считаем сцену в кабинете Фауста, где он пытается перевести Библию на немецкий язык. Фауста не устраивает первый стих Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово». Он решает подобрать замену Слову: «Мысль всему начало», потом, подумав, «Не сила ли - начало всех начал?», однако Фауста устраивает лишь окончательный вариант «В начале было Дело» [7, с. 66]. Неудовлетворённость Фауста Словом выявляет тот ментальный сдвиг, который переживала европейская культура того времени, терявшая связь с Логосом, и ищущая деятельности и власти. В этой сцене чувствуется идейное влияние протестантской этики, сделавшей труд одним из главных средств спасения души. Прослеживается переосмысление и трансформация самого христианства. Слово заменяется Делом. Таким образом, мы видим, как в интерпретации Гёте утверждение Дела становится основой фаустовского жизненного принципа.
Постараемся рассмотреть некоторые особенности трагедии. Поэт начинает трагедию с двух прологов. В первом прологе «Театральное вступление» он излагает свои творческие принципы и намечает эстетическую программу. В этом прологе сталкиваются три точки зрения на предназначение искусства и его сущность. Второй «Пролог на небе» любопытен тем, что именно в нём Гёте обращается к фаустовскому мифу и соотносит её с историей ветхозаветного Иова. Мы видим картину, в которой человеческая душа является ареной противостояния Бога и дьявола. Бог вступает с дьяволом в спор о человеческой природе. Господь верит, что Фауст преодолеет все искушения и отстоит высокое звание человека.
В акте I Фауст пребывает в глубоком экзистенциальном кризисе и переживает разочарование в современной ему академической науке. Фауст находится на грани самоубийства, от которого его уберегает звон пасхальных колоколов.
Тема экзистенционального кризиса, тоски в таком виде у Гёте появляется впервые. Гётевский Фауст мучим скукой. Так Мефистофель говорит о Фаусте:
Ни пить, ни есть не хочет по-земному; Как сумасшедший, он рассудком слаб, Что чувствует и сам среди сомнений; Всегда в свои мечтанья погружён, То с неба лучших звёзд желает он, То на земле - всех высших наслаждений, И в нём ничто - ни близкое, ни даль -
Не может утолить грызущую печаль. (пер. Н. Холодковского) [7, с. 24]
Мефистофель заключает с Фаустом сделку, по которой он обязуется исполнять любые желания учёного в обмен на его душу. Фауст не верит, что Мефистофель своим магическим мастерством сможет утолить его глубокую тоску:
Что дашь ты, жалкий бес, какие наслажденья?
Дух человеческий и гордые стремленья
Таким, как ты, возможно ли понять?
Ты пищу дашь, не дав мне насыщенья;
Дашь золото, которое опять,
Как ртуть, из рук проворно убегает;
Игру, где выигрыш вовеки не бывает;
Дашь женщину, чтоб на груди моей
Она к другому взоры обращала;
Дашь славу, чтоб чрез десять дней,
Как метеор пропала, -
Плоды, гниющие в тот миг, когда их рвут,
И дерево в цвету на несколько минут!
(пер. Н. Холодковского) [Там же, с. 86-87].
Далее Мефистофель обещает: «Надеюсь мы с тобой поладим / И от тебя хандру отвадим» [Там же, с. 81].
Если сравнить гётевского «Фауста» с ранними версиями мифа, мы не увидим в тех такой особенности. Так, например, в народной книге Иоганна Шписа (1540-1623) Фауста сложно назвать тоскующим: «Окрылился он как орел, захотел постигнуть все глубины неба и земли. Ибо любопытство, свобода и легкомыслие победили и раззадорили его так, что стал он однажды испытывать некоторые волшебные слова, фигуры, письмена и заклятия, чтобы вызвать тем самым черта» [11, с. 509]. В редакции Георга Видмана (1550-1600) Фауст заключает договор с дьяволом в первую очередь из простой жажды наслаждений. В интерпретации поэта елизаветинской эпохи Кристофера Марло (1564-1593) Фауст также не скучает, он скорее одержим могуществом, которое дает знание: «Могущественный маг подобен Богу, итак, свой разум, Фауст, изощряй, стремясь божественной достигнуть власти» [14, с. 8]. Фридрих Максимилиан Клингер (1752-1831) так описывает источник фаустовского порыва: «Страстное желание и недовольство окружающим миром заставили Фауста решиться переступить границы, о которые он так яростно бился» [13, с. 28]. У Готхольда Лессинга (1729-1781) Фауст также не мучим скукой, его характер полон неутолимой жажды науки и познаний. Фауст в фольклорных дискурсах также далёк от возвышенной тоски.
Ни в одной из ранних версий Фауст не поглощен той хандрой, что у Гёте. Любопытно обнаружить, что схожесть с гётевским Фаустом появляется у А.С. Пушкина, чей Фауст также томится от скуки: «Мне скучно, бес» [15, с. 108].
Примечательно, что скука становится одной из центральных тем для европейской литературы XIX века. Скука словно является своеобразным симптомом духовного нездоровья, поразившего европейскую культуру того времени [3, с. 150-164]. Так, например, известнейшего из романтиков Европы Джорджа Гордона Байрона преследует тоска, о чем мы можем узнать из его дневников, а герои его произведений рискуют жизнью только для того, чтобы избавиться от скуки. Немецкий натурфилософ и поэт мистического толка Новалис (1772-1801), современник Гёте, дал образную дефиницию: «Скука -это Голод» [15, с. 155]. Другой романтик Эрнест Гофман (1776-1822), также томится скукой и в бессонные ночи сочиняет демонические «Ночные рассказы» (1817). Хандра также не даёт покоя последнему французскому романтику Шарлю Бодлеру (1821-1867). Таким образом, Фауст у Гёте также поражен хандрой и скукой, что стало симптомом европейской культуры второй половины XIX века.
Вместе с тем Фауст, алчущий полноты жизни и верящий, что Мефистофель бессилен удовлетворить его желания, в отчаянии утверждает: «Когда ж придет последнее мгновенье - Мне до того, что будет, дела нет» и продолжает «что будет там - о том мне нет заботы» [7, с. 85]. Фауст не видит ничего опасного, а тем более гибельного в общении с нечистой силой. Тут заявляет о себе то, как научный тип мировоззрения, сформированный Новым временем, притупляет чувство духовной опасности, и самоуверенный ученый с лёгкостью принимает услуги дьявола. Позднее Фауст так формулирует свое желание: «Когда на ложе сна, в довольстве и покое, Я упаду, тогда настал мой час [Там же, с. 87]. Далее описывается сделка Мефистофеля с Фаустом:
Когда воскликну я: "Мгновенье, Прекрасно ты, продлись, постой!" -Тогда готовь мне цепь плененья, Земля разверзнись подо мной! Твою неволю разрешая, Пусть смерти зов услышу я -И станет стрелка часовая, И время минет для меня! (пер. Н. Холодковского)
Акт II завершает первую часть «Фауста» трагедией Гретхен. В этом акте Фауст предстаёт как гедонист, находящийся в конфликте с духовностью.
Во второй части фаустовский образ становится шире. Путь Фауста проходит через государственные дела, проблемы культуры и искусства, завоевание и подчинение природы. Гёте сопрягает миф о Фаусте с социальной жизнью во всей её полноте. Вторая часть полна аллегорий, символических персонажей, а время и пространство довольно условны. Действие переносится в широкий внешний мир. Вот как сам Гёте характеризует вторую часть Фауста: «...Почти вся первая часть субъективна. Она написана человеком, более подвластным своим страстям, более скованным ими, и этот полумрак, надо думать, как раз и пришелся людям по сердцу. Тогда как во второй части
субъективное почти полностью отсутствует, здесь открывается мир, более высокий, более обширный, светлый и бесстрастный, и тот, кто мало что испытал и мало пережил, не сумеет в нем разобраться» [19, с. 392]. События второй части трагедии - это сложное переплетение между Средневековьем и Античностью, которая была близка Гёте и многим интеллектуалам Просвещения.
В третьем акте, который начинает вторую часть «Фауста», действие разворачиваются сначала во дворе некоего императора, затем события переносятся в дохристианское время. Фауст оказывается в таинственной пещере Матерей, где он встречается с Еленой Прекрасной. По мнению отечественного искусствоведа Александра Аникста, «союз Фауста с Еленой -символ соединения двух разных идеалов... - античного классического и средневекового романтического» [1, с. 203-204]. Недолго длившийся брак Фауста и Елены Прекрасной завершается гибелью их сына Эвфориона, символизируя невозможность соединения христианского и античного идеалов. К такому синтезу классики и романтизма стремился и сам Гёте вместе с Джорджем Гордоном Байроном (1788-1824), которого он наделял чертами Эвфариона, как отпрыска такого символического брака.
В акте IV, получив от императора приморские земли, Фауст достигает вершины своего земного преуспеяния. Примечательно, как Мефистофель, обращаясь к Фаусту, говорил: «Из стен дворца своей рукой / Ты правишь мировой судьбой» (далее пер. Б. Пастернака).
Беспокойный ученый решает создать на морском побережье, подаренном ему императором, рай земной для людей. Фаусту видится утопия всеобщего счастья и свободного труда на отвоеванных у моря землях. Фауст стремится стать цивилизатором, победившим дикость природы, и творцом идеального мира. Катастрофичность и антигуманизм этого замысла раскрываются в финале трагедии, где Фаусту удается осуществить дерзновенный план по завоеванию природы.
Далее мы видим, как разнится отношение простых людей к деятельности Фауста. С одной стороны, есть старик Филемон, который восхищается прогрессом. Беседуя с заезжим странником, Филемон высказывает своё восхищение и уважение к деятельности Фауста: «Вместо отмели пустынной густолистый сад шумит» и далее «умные распоряженья / и прилежный смелый труд / оттеснили в отдаленье / море за черту запруд», и «села, нивы вслед за морем / заступили место вод» [8, с. 406]. С другой стороны - жена Филемона Бавкида, которая усматривает в начинаниях ученого «нечистую подкладку» и осуждает Фауста: «Злой он, твой строитель адский» [8, с. 407-408].
Попытка создания идеальной страны на земле, отвоеванной у моря, привела к трагическим последствиям. Те люди, во имя кого Фауст мечтал создать Рай на земле, гибнут. Размышляя о всеобщем благе, Фауст не обращет внимания на судьбы простых людей. В этом смысле Филемон и Бавкида для него «постылое» старичье, не желающее перебраться в другое место для жизни и мешающее его грандиозным замыслам [8, с. 411]. Фауст признается Мефистофелю:
Сопротивляясь, эти люди
Мрачат постройки торжество.
Они упрямы до того,
Что плюну я на правосудье
(пер. Б. Пастернака) [8, с. 412].
В этом фрагменте у Гёте мы наблюдаем важный этический момент: во имя прекрасного замысла на практике Фауст действует словно тиран, преступая закон. Беспокойный ученый приказывает Мефистофелю насильно переселить Филемона и Бавкиду и такое насилие оборачивается для них гибелью в огне пожара. Разрушение личного счастья и трагическая смерть Филемона и Бавкиды в огне ставит вопрос о нравственной ценности «прогрессивных» устремлений Фауста и о неоднозначном отношении самого Гёте к просвещенческому оптимизму и прогрессу цивилизации.
Акт V повествует о завершении жизненного пути главного героя. Уже ослепший старик-Фауст слышит стук лопат и произносит свои последние слова: «Я высший миг теперь вкушаю свой» и по условиям договора падает замертво [7, с. 592]. Произнося эти слова, Фауст не видит, что это лемуры Мефистофеля роют ему могилу. Он представлял прекрасный ландшафт и преображенную человеческим трудом природу - землю, подобную рукотворному Раю. В конце концов за Фауста перед Богоматерью вступается душа Гретхен, и Фауст избегает ада, а Мефистофель так и не получает его душу.
Так был завершен шестидесятилетний труд, отразивший в себе всю сложную творческую эволюцию поэта.
Заключение
Отвечая на вопрос, какую роль трагедия Гёте играет в процессе трансформации фаустовского мифа, сформулируем несколько выводов.
В трактовке Гёте Бог спасает душу Фауста, несмотря на совершённые им прегрешения. В этом отношении фаустовский миф наследует свойство, определенное ещё Лессингом, который переосмыслил миф о Фаусте в русле идей Просвещения. Напомним, что Лессинг первым оправдывает дерзновенного Фауста за его стремление к знанию.
Договор между Мефистофелем и Фаустом отличается от предыдущих вариантов мифа. В интерпретации Гёте не Фауст инициирует сделку. Фауст у Гёте не ищет удовольствий или магического знания. Он мучим тоской и переживает экзистенциальный кризис, поэтому предлагает Мефистофелю необычное условие: когда он испытает полное удовлетворение, лишь тогда дьявол может забрать его душу.
Бог вступает с дьяволом в спор о человеческой природе, и в этом споре душа Фауста является ареной противостояния. Гёте использует интригу подобную той, что имеется в ветхозаветной Книге Иова. Бог против дьявола, арена их противостояния - человеческая душа. Смысловой акцент переносится на внутренний мир человека, что делает миф о Фаусте практически неисчерпаемым и общечеловеческим.
Фауст, в представлении Гёте, - олицетворение всего человечества, и его путь - это путь всей цивилизации. Новый образ Фауста приобретает универсальную человечность. Фауст стремится испытать всю полноту человеческого бытия, хочет испытать всю меру радостей и страданий человечества. «Фауст» - произведение не о прошлой, а о грядущей человеческой истории, как она мыслилась Гёте. Так же примечательны слова переводчика «Фауста» Гёте Николая Холодковского: «Если на других планетах живут разумные существа и если эти существа захотели бы ознакомиться в общих чертах с сущностью человеческого духа и человечества, с теми вопросами, которые его мучают и волнуют, то нельзя было бы посоветовать им ничего лучшего, как внимательно прочесть и продумать гётевского "Фауста"» [17, с. 3].
Утверждение Дела становится основой фаустовского жизненного принципа («В начале было Дело»). Суть бытия - в деянии. Всё фаустовское стремится к деятельному обладанию и покорению внешнего мира.
В завершение отметим, что с момента своего появления «Фауст» стал серьезно влиять на последующее развитие фаустовского мифа и его толкования. Трагедия Гёте была воспринята последующими поколениями интеллектуалов, как главный образец фаустовского мифа. Это произведение становится каноном, в рамках которого осмысляется фаустовский миф как таковой. «Фауст» в силу своего высокого философского наполнения и поэтического мастерства автора оказал влияние на всю европейскую культуру, которое сложно переоценить. Под впечатлением ещё не завершенного «Фауста» появились «Манфред» (1817 г.) Дж. Байрона. А.С. Пушкин откликнулся «Сценой из "Фауста"» (1825 г.), а в 1828 г. выходит драма Кристиана Дитриха Граббе «Фауст и Дон Жуан». Австрийский поэт Николаус Ленау опубликовал своего «Фауста» в 1836 году, а Генрих Гейне - в 1851 году. Томас Манн (1875-1955) выпустил свой знаменитый роман «Доктор Фаустус» в 1949 г.
Литература
1. Аникст А. Гете и Фауст: От замысла к свершению. М.: Книга, 1983.
271 с.
2. Аствацатуров А. Г. «Фауст» Гёте: образы и идея // Фауст : [трагедия] / Иоганн Вольфганг Гёте; пер. К. А. Иванов; худож. О. Ю. Яхнин; предисл. К.А. Иванов. СПб.: Имена, 2005. 401 с.
3. Болтовская Л. Н. К интерпретации образа Фауста в контексте западно-европейской и русской культуры // Христианское чтение. 2013. №. 3. С. 150-164.
4. Бэкон Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. 2-е изд., испр. и доп. / сост., общ. ред. и вступ. ст. А. Л. Субботина. М.: Мысль, 1978. 575 с.
5. Генри Дж. Включение оккультных традиций в натурфилософию раннего Нового времени: новый подход к проблеме упадка магии //
Государство, религия и церковь в России и за рубежом. М.: РАНХИГС, 2013. С. 53-91.
6. Гёте И. В. Собрание сочинений : в 10 т. Т. 3: Из моей жизни. Поэзия и правда / пер. с нем. Н. Ман. М.: Худож. лит., 1976. 722 с.
7. Гёте И. В. Фауст : трагедия / [пер. с нем. Н. Холодковского]. М.: Эксмо, 2019. 616 с.
8. Гёте И. В. Собрание сочинений : в 10 т. Т. 2: Фауст / пер. с нем. Б. Пастернака. М.: Худож. лит., 1976. 510 с.
9. Доброхотов А. Л. «Фауст» Гёте и теоретики ГАХН : препринт WP20/2012/01 / Нац. исслед. ун-т «Высш. шк. экономики». М.: Изд. дом ВШЭ, 2012. 28 с.
10. Иванова Э. И. Фауст - символ эпохи? // Гуманитарное пространство. Международный альманах. 2014. Т. 3, №. 4. С. 618-634.
11. История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике // Немецкие шванки и народные книги XVI века : пер. с нем. / редкол.: Н. Балашов, Ю. Виппер, М. Климова [и др.]; сост. с науч. подгот. текста и предисл. Б. Пуришева ; коммент. В. Жирмунского, Е. Маркович, Н. Москалевой. М.: Худож. лит., 1990. С. 117-139.
12. Ишимбаева Г. Г. Фаустианская тема в немецкой литературе : дис. ... д-ра филол. наук : 10.01.05 / Ишимбаева Галина Григорьевна. М., 1999. 444 с.
13. Клингер Ф. М. Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад / пер. с нем. А. Лютера ; под ред. О. Смолян. М.; Л.: Гослитиздат, 1961. 227 с.
14. Марло К. Трагическая история доктора Фауста / подгот. А. Н. Горбунов [и др.]. СПб.: Наука, 2019. 321 с.
15. Новалис. Генрих фон Офтердинген; Фрагменты; Ученики в Саисе. СПб.: Евразия, 1995. 240 с.
16. Пушкин А. С. Сцена из Фауста // Собр. соч.: в 10 т. Т. 2: Стихотворения. 1823-1836. М.: Гослитиздат, 1959. 487 с.
17. Холодковский Н. Комментарий к поэме И. В. Гете "Фауст". 4-е изд. М.: URSS : Ленанд, 2017. 288 с.
18. Шеллинг Ф. В. Й. Философия искусства. М.: Мысль, 1966. 496 с.
19. Эккерман И. П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни / пер. с нем. Н. Ман ; вступ. ст. Н. Вильмонта ; коммент. и указатель А. Аникста. М.: Худож. лит., 1986. 669 с.
20. Эон : альманах старой и новой культуры / РАН, ИНИОН, Центр гуманитарных науч.-информ. исслед., отдел культурологи ; отв. ред. Р. А. Гальцева. М., 2009. Вып. 9. 300 с.
References
1. Anikst A. Gete i Faust: Ot zamysla к sversheniyu [Goethe and Faust: From Conception to Fulfilment]. Moscow, Kniga publ, 1983. 271 p. [in Russ.]
2. Astvatsaturov A. G. «Faust» Gete: obrazy i ideya [Goethe's "Faust": images and idea]. In J. W. Goethe Faust [Faust], trans. by K. A. Ivanov; ill. by O. Yu. Yakhnin. St. Petersburg, Imena publ, 2005. 401 p. [in Russ.]
3. Boltovskaya L. N. K interpretatsii obraza Fausta v kontekste zapadno-yevropeyskoy i russkoy kul'tury [To the interpretation of the image of Faust in the context of Western European and Russian culture]. Khristianskoye chteniye. 2013. No. 3. Pp. 150-164. [in Russ.]
4. Becon F. Sochineniya v 2 t. [Works in 2 vols], ed. by A.L. Subbotin. Vol. 2. 2nd edition. Moscow, Mysl publ, 1978. 575 p. [in Russ.]
5. Henry J. Vklyucheniye okkul'tnykh traditsiy v naturfilosofiyu rannego Novogo vremeni: novyy podkhod k probleme upadka magii [The Fragmentation of Renaissance Occultism and the Decline of Magic]. Gosudarstvo, religiya i tserkov' v Rossii i za rubezhom [State, Religion and Church in Russia and abroad]. Moscow, RANKHIGS publ, 2013. Pp. 53-91. [in Russ.]
6. Goethe J. W. Sobraniye sochineniy : v 10 t. T. 3: Iz moyey zhizni. Poeziya i pravda [Collected Works : in 10 vols. Vol. 3: From my life. Poetry and truth], trans. from German by N. Man. Moscow, Khudozhestvennaya. Literatura publ, 1976. 722 p. [in Russ.]
7. Goethe J.W. Faust : tragediya [Faust], trans. from German by N. Kholodkovskiy. Moscow, Eksmo publ, 2019. 616 p. [in Russ.]
8. Goethe J. W. Sobraniye sochineniy : v 10 t. T. 2: Faust [[Collected Works : in 10 vols. Vol. 2: Faust], trans. from German by B. Pasternak. Moscow, Khudozhestvennaya. Literatura publ, 1976. 510 p. [in Russ.]
9. Dobrokhotov A. L. «Faust» Gote i teoretiki GAKHN : preprint WP20/2012/01 /Nats. issled. un-t «Vyssh. shk. ekonomiki» [Goethe's "Faust" and the theorists of the State Academy of Artistic Sciences (SAAS): preprint WP20/2012/01 / National Research University "Higher School of Economics"]. Moscow, Izdatelskiy dom VShE publ, 2012. 28 p. [in Russ.]
10. Ivanova E. I. Faust - simvol epokhi? [Faust - a symbol of the epoch?]. Gumanitarnoye prostranstvo. Mezhdunarodnyy al'manakh. 2014. Vol. 3, no. 4. Pp. 618-634. [in Russ.]
11. Istoriya o doktore Ioganne Fauste, znamenitom charodeye i chernoknizhnike [The story of Dr Johann Faust, the famous magician and sorcerer]. Nemetskiye shvanki i narodnyye knigi XVI veka [German schwanki and folk books of the 16th century], ed. by N. Balashov, J. Wipper, M. Klimova, B. Purishev, V. Zhirmunsky, E. Markovich, N. Moskaleva [and others]. Moscow: Khudozhestvennaya literatura publ, 1990. Pp. 117-139. [in Russ.]
12. Ishimbayeva G. G. Faustianskaya tema v nemetskoy literature [Faustian theme in German literature], Doctoral thesis. Moscow, 1999. 444 p. [in Russ.]
13. Klinger F. M. Faust, yego zhizn', deyaniya i nizverzheniye v ad [Faustus], trans. from German by A. Lyuter; ed. by O. Smolyan. Moscow, Leningrad, Goslitizdat publ, 1961. 227 p. [in Russ.]
14. Marlowe C. Tragicheskaya istoriya doktora Fausta [The Tragical History of the Life and Death of Doctor Faustus], ed. by A. N. Gorbunov [et al]. St. Petersburg, Nauka publ, 2019. 321 p. [in Russ.]
15. Novalis. Genrikh fon Ofterdingen; Fragmenty; Ucheniki v Saise [Heinrich von Ofterdingen. The Novices at Sais (=Die Lehrlinge zu Sais)]. St. Petersburg, Yevraziya publ, 1995. 240 p. [in Russ.]
16. Pushkin A. S. Stsena iz Fausta [Scene from Faust]. Sobraniye sochineniy: v 10 t. T. 2: Stikhotvoreniya. 1823-1836 [Collected Works: in 10 vols. Vol. 2: Poems. 1823-1836]. Moscow, Goslitizdat publ, 1959. 487 p. [in Russ.]
17. Kholodkovskiy N. Kommentariy k poeme I. V. Gete "Faust" [Commentary on the poem "Faust" by J. W. Goethe]. 4th edn. Moscow, URSS publ, Lenand publ, 2017. 288 p. [in Russ.]
18. Schelling F. W. J. Filosofiya iskusstva [The Philosophy of Art]. Moscow, Mysl publ, 1966. 496 p. [in Russ.]
19. Eckermann I. P. Razgovory s Gete v posledniye gody yego zhizni [Conversations with Goethe = Gespräche mit Goethe], trans. from German by N. Man. Moscow, Khudozhestvennaya literatura publ, 1986. 669 p. [in Russ.]
20. Eon : al'manakh staroy i novoy kul'tury [EON: Literary miscellany of old and new culture], ed. by R. A. Galtseva. RAS, INION, Centre for Humanities Research, Department of Cultural Studies. Moscow, 2009. Issue 9. 300 p. [in Russ.]
Статья поступила в редакцию 04.05.2023 Статья допущена к публикации 15.07.2023
The article was received by the editorial staff04.05.2023 The article is approved for publication 15.07.2023
