CC BY
208
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2013 • Т. XXXVII • № 3
((Лрактат» Витгенштейна: высказывание и показывание
А.М. БЕЛЯЕВА
§ 1
Ф
■м
■о
3
II)
ф о
с
ф
■м
о (О
II) ф
II) ■
ф
II)
я
(5)
Статья посвящена исследованию одной из ключевых проблем «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна - различию между двумя функциями языка - говорить о чем-то и показывать что-то. Я хочу проследить, в чем суть данного различия, какие следствия вытекают из его существования, как оно меняет представление о языке. Начну с краткого изложения существующих интерпретаций «Трактата», которые задают контекст любой дискуссии о нем, затем остановлюсь на смысле различия между тем, что может быть сказано, и тем, что может быть только показано, и более подробно классифицирую то, что показывается. Я рассмотрю, как должен быть устроен язык и какие условия должны быть соблюдены для того, чтобы показывание как функция языка стало возможным, проанализирую, что происходит, если эти условия нарушаются, разберу самое сильное возражение в отношении моего рассуждения, которое мы находим в самом «Трактате». В заключение я вернусь к двум противоположным интерпретациям «Трактата» и, основываясь на своих выводах, решу, какая из является наиболее вероятной.
Ключевые слова:
Витгенштейн, Логико-философский трактат, философия языка
«Логико-философский трактат» Л. Витгенштейна - хорошо изученный философский текст, который тем не менее до сих пор вызывает дискуссии. Эти дискуссии связаны с разными темами: от более конкретных, например, о целях нонсенса, до всеобъемлющих - в чем смысл Трактата как такового. Основной контекст любой из этих дискуссий задает различие между двумя противоположными интерпретациями «Трактата», трактующими его по-разному: классической и новой. Рассмотрим, в чем же состоят основные отличия между ними.
Интерпретации «Трактата». Классическая интерпретация берет свое начало в работах Э. Энском, в частности в ее «Введении в Трактат Витгенштейна» (1959). В русле классической интерпретации «Трактата» так же работали и работают Б. Рассел (B. Russel), Ф. Рэмзи (F.P. Ramsey), M. Блэк (M. Black), H. Малколм (N. Malcolm), Д. Пирс (D. Pears), П. Хэкер (P. Hacker)1. Суть этой интерпретации заключается в том, что ЛФТ рассматривается как метафизический текст, в котором автор говорит не только о том, как работает язык, но делает заявления и о независимой от языка реальности. Сторонники этой интерпретации предполагают, что Витгенштейн не считает метафизику невозможной, хотя и приравнивает метафизические утверждения к нонсенсу. Но это не простая бессмыслица, а проясняющий или просветляющий нонсенс, который дает нам понять некие фундаментальные истины. Метафизические положения не могут быть высказаны в языке - по этому поводу Витгенштейн предельно ясен - но они могут быть с помощью языка и нонсенса показаны. Именно в этом заключается философский метод Витгенштейна, который он использует в Трактате, - с помощью показывания он открывает нам некие истины о мире, делает определенные метафизические заявления. Одно из самых точных описаний этой точки зрения на Трактат высказано у Хэкера: «Автор трактата явно делает множество заявлений о "О логике, языке, мышлении и логической структуре мира, которые не могут быть высказаны в оформленных предложениях языка, но пока- JJ зываются с их помощью»2. Однако в итоге метафизическая интерпре- о тация приводит нас к противоречию: Витгенштейн выстраивает метафизическую концепцию и одновременно заявляет, что философские
Oxford : Clarendon Press, 1972; Wittgenstein's Place in Twentieth-Century Analytic Philosophy. Oxford : Blackwell, 1996.
2 Hacker P.M.S. Was He Trying to Whistle It? // The New Wittgenstein. P. 383.
- (0
1 Cm.: Ramsey F. Critical Notice of L. Wittgenstein's 'Tractatus Logico-Philosophicus' // I
Foundations of Mathematics (L. : Routledge, 1931). P. 270-286; Russell B. Preface to (ft
Wittgenstein's 'Tractatus Logico-Philosophicus'. L.: Routledge & Kegan Paul, 1971. P. ix-xxii; Q)
Black M. A Companion to Wittgenstein's Tractatus. Cornell UP, 1964; Anscombe G.E.M. An Introduction to Wittgenstein's Tractatus. L. : Hutchinson, 1971; Malcolm W.Nothing is g
Hidden: Wittgenstein's Criticism of his Early Thought. Oxford: Blackwell, 1986; Pears D. The False Prison: a Study in the Development of Wittgenstein's Philosophy. 1987. Vol. I
«Я
Oxford UP; Hacker P.M.S. Insight and Illusion: Themes in the Philosophy of Wittgenstein. ®
(a
я
<S>
Ф
■м
•а
® 114
предложения бессмысленны, и настаивает на том, что читатель, понявший его, определит все предложения Трактата именно как бессмысленные. И само по себе различие между тем, что может быть сказано и показано, не решает эту проблему полностью.
«Новая» или «категорическая» («resolute») интерпретация «Логико-философского трактата» построена совершенно на других основаниях. Если классическую интерпретацию можно называть метафизической, то в отношении новой больше всего подходит определение «терапевтическая»3. Эта интерпретация представляет собой «развертывание терапевтической стратегии»4, которая утверждает, что все метафизические заявления, которые Витгенштейн делает в «Трактате», - бессмысленны в прямом смысле этого слова. Вся метафизика в ЛФТ - это не просветляющий нонсенс, дающий нам некую невыска-зываемую информацию относительно сути мира, а просто бессмыслица как она есть. Метафизический взгляд на «Трактат» ошибочен, Витгенштейн ставил перед собой совсем другую цель: «вылечить» читателя от желания задавать философские вопросы и отвечать на них и показать, что стоит ограничиться областью того, что может быть сказано о мире, т.е. областью естествознания. Одним из оснований для новой интерпретации Трактата становится тот факт, что Витгенштейн использует в ЛФТ слова, которые, как он сам же и говорит, не имеют смысла: объект, мир, факт. Из этого следует, что его собственные предложения абсолютно бессмысленны. Внимательный читатель видит это и «излечивается» от желания говорить на философские темы, изрекать бессмыслицу на метафизические темы. Самыми известными сторонниками новой интерпретации Трактата являются К. Даймонд (Cora Diamond), Дж. Конант (James Conant), Т. Рикеттс (Tom Ricketts) и У. Голдфар (Warren Goldfarb)5.
В философской литературе существует множество доводов и аргументов как в пользу каждой из интерпретаций, так и против, но я хочу определить, какая из них наиболее оправдана, основываясь на 0) следствиях из того, что Витгенштейн говорит о двух функциях языка: Ф говорить о чем-то и показывать что-то. Этот путь вполне легити-
ф 3 Это определение вводит J. Conant в статье: Must We Show What We Cannot Say? //
M The Senses of Stanley Cavell; R. Flemming and M. Payne (eds.). Bucknell UP, 1989.
(D C. 242-283.
| 4 Conant J. Must We Show What We Cannot Say? // Idem.
(A 5 Cm.: Diamond C. Ethics, Imagination and the Method of Wittgenstein's Tractatus //
шФ Bilder der Philosophie ; R. Heinrich, H. Vetter (eds.). 1991. № 5. P. 55-90; Throwing Away
^ the Ladder: How to Read the Tractatus' // The Realistic Spirit. Cambridge : MIT Press, 1995.
3 P. 179-204; Conant J. Op. cit.; The Search for Logically Alien Thought: Descartes, Kant,
^jj Frege and the Tractatus // Philosophical Topics. 1991. Vol. 20. P. 115-180; Kierkegaard,
J Wittgenstein and Nonsense // Pursuits of Reason ; T. Cohen et al. (eds); Lubbock : Texas Tech Press, 1993. P. 195-224; Ricketts ^Pictures, Logic, and the Limits of Sense in
щ Wittgenstein's Tractatus // The Cambridge Companion to Wittgenstein; H. Sluga, D. Stern
(eds). Cambridge UP, 1996. P. 59-99; Goldfarb ^.Metaphysics and Nonsense: on Cora Diamond's // The Realistic Spirit. Journal of Philosophical Research. 1997. Vol. 22. P. 57-73.
мен, так как различие говорить/показывать играет большую роль в обеих интерпретациях. В классической трактовке оно делает возможной метафизику, а в «терапевтической» признается лишенным всякого смысла. Моя цель заключается в том, чтобы тщательно исследовать различие говорить/показывать и на основе этого решить, какая из интерпретаций более верна. Я вернусь к этому вопросу в самом конце статьи, когда буду готова сделать выводы.
Классификация того, что может быть показано. Сначала я хочу остановиться на сути различия говорить/показывать и определить, что конкретно попадает в каждую из этих групп.
Различие между тем, что может быть сказано с помощью осмысленных предложений, и тем, что может быть только показано, пронизывает весь «Трактат» - с первых страниц предисловия до самого последнего афоризма, предписывающего нам молчать, если мы хотим говорить о том, что невозможно высказать в языке. Смысл этого различия заключается в том, что у языка есть два возможных способа сообщать нам что-то: говорить об этом и показывать это. Витгенштейн использует различие для того, чтобы объяснить, как работает язык, а конкретнее, о чем вообще возможно говорить с помощью языка, не скатываясь в бессмыслицу.
Попробуем теперь разделить, что же, с точки зрения Витгенштейна, может быть сказано, а что только показано. Как ни странно, Витгенштейн очерчивает это различие со стороны показываемого, т.е. он предпочитает составить довольно обширный список исключений из того, о чем можно говорить. На мой взгляд, то, что может быть только показано, можно разделить на две группы.
К первой группе показываемого относится то, как функционирует язык, и все, что связано с его работой. Сюда попадает следующее: 1) семантика: нельзя сказать, в чем смысл предложения, оно само по- 0) казывает свой смысл (4.022)6, точно так же само себя показывает зна- "О чение имени (3.203); 2) самые базовые принципы функционирования языка: язык как картина (2.172 - «свою форму изображения картина изображать не может, она ее показывает»); 3) отношения между предложениями и именами: невозможно сказать, что одно предложение следует из другого, что одно предложение противоречит другому (6.1201), или невозможно утверждать тождественность двух предло- (О жений (6.2322). Эти логические отношения между предложениями I показываются; 4) пределы языка и, следовательно, мысли (предисловие). =5
Ко второй группе относится то, что непосредственно связано с ^ объектами, положениями вещей и реальностью в целом: 1) внутрен- <Л __Ф
6 К)
6 Все цитаты из «Логико-философского трактата» приведены по изданию: Витген- щ
штейн Л.Логико-философский трактат; перев. с нем.; общ. ред. и предисл. В.Ф. Асму са. М., 1958 (2009).
®
ние свойства и отношения предметов и ситуации: невозможно сказать, что предмет обладает внутренним свойством или состоит во внутреннем отношении с другим объектом, например что голубой цвет более светлый, чем синий. Скорее внутренние свойства и отношения показывают себя в предложениях, которые представляют соответствующие положения дел и связаны с определенными объектами (4.122), сюда же относится и то, что законы природы показывают себя (6.36); 2) свойства предметов, по которым их можно классифицировать, и классификация предметов как таковая: невозможно говорить о том, что определенный предмет относится к какой-то категории, например что красный - это цвет, а А - это объект (4.122-4.125); 3) пределы реальности: эмпирическая реальность ограничена совокупностью всех объектов, и эта граница показывает себя в совокупности элементарных пропозиций (5.5561), так же как пределы мира -это пределы логики, поэтому мы не можем сказать, используя логику, что мир содержит a, b, c и не содержит x, y, z; 4) солипсизм: то, что имеет в виду солипсизм, правильно, но это не может быть высказано в языке, а показывается в том, что границы моего мира - это одновременно границы моего языка (5.62).
Показывание как отражение в зеркале. Следующая моя задача состоит в том, чтобы определить, как собственно происходит показывание, какими характеристиками оно должно обладать.
Когда Витгенштейн говорит о том, что что-то показывается, он, как я предполагаю, имеет в виду, что показывание осуществляется непосредственно, т.е. предложение или имя являют что-то, обнаруживают, открывают нечто для нас. Это предположение можно подкрепить следующей цепочкой рассуждений самого Витгенштейна: в 4.12 и 4.121 он говорит, что «предложения не могут изображать логическую форму, она отражается в них». В последнем афоризме он использует глагол "spiegeln", который имеет значение «зеркалить», т.е. здесь речь идет о том, что предложение отражает логическую форму подобно тому, как зеркало отражает какой-то предмет. Но для того чтобы зеркало отражало предмет, оно должно иметь к этому предме-Ф ту непосредственный доступ. А если между зеркалом и предметом у будет находиться еще какой-то посредник, то зеркало будет показывать посредника, а не сам предмет.
В том же афоризме Витгенштейн соотносит использованный им ф глагол "spiegeln" («отражать в зеркале») с глаголом "zeigen" («пока-"О зывать»): «Предложения не могут изображать логическую форму, 3 она отражается (spiegelt) в них... Предложение показывает (zeigt) логическую форму действительности» (4.121). Исходя из этого можно Ф заключить, что для Витгенштейна «показывать» и «отражать в зеркале» по сути синонимы. Это ведет к заключению: для того чтобы пока' зывать нечто, язык должен иметь к этому прямой доступ, иначе непо-
И) Ф
(О
средственное показывание невозможно. Другими словами, показывание всегда прямое и непосредственное.
Теперь надо ответить на вопрос, к чему предложения и имена (или язык в целом) имеют прямой доступ? Во-первых, к своей собственной структуре и функционированию. Это вроде как очевидно: если мы говорим на языке, он раскрывает нам свою логику, грамматику и правила, т.е. из нескольких предложений мы способны вывести если не все, то некоторые правила этого языка. Например, если мы говорим на русском языке, то из одного или нескольких предложений мы можем вывести некоторые правила грамматики, сделать заключение о некоторых правилах функционирования данного языка. Таким образом, язык может показывать нам свое устройство и раскрывать, как он функционирует. Во-вторых, если показывание всегда прямое и непосредственное, то получается, что язык должен имеет прямой доступ к предметам, если он способен показывать их внутренние свойства и прочее, что относится ко второму пункту нашей классификации показываемого. Это положение уже далеко не так очевидно, как первое: оказывается, что имена и предложения как в зеркале показывают вещи, объекты, их комбинации.
Две стороны языка. Теперь я хочу рассмотреть, как становится возможным такое положение дел, когда язык как зеркало отражает вещи, их свойства и отношения. Для этого необходимо проанализировать, как должен быть устроен язык, чтобы это стало возможным. Я предположу, что язык - это двухуровневая система, первый уровень - лингвистический (высказывание), второй - нелингвистический (показывание), и именно эта двусторонность языка является основным условием, которое делает возможным непосредственное показывание. Сначала я объясню, что привело меня к данному предположению, а затем детально рассмотрю оба языковых уровня. ,0)
Предположение о том, что язык, с точки зрения Витгенштейна, имеет два уровня, связано с его утверждениями о семантике. Одно из самых важных заявлений Витгенштейна относительно устройства ф языка, заключается в том, что он относит к показываемому семанти- О ку, о чем я уже упоминала выше. Семантика - учение о значении язы- ф ковых выражений - очень важная составляющая языка в целом, так "3 как язык как знаковая система построен на том, что определенный Ю знак имеет значение, иначе все знаки были бы пустыми и не несли никакой информации. Когда Витгенштейн говорит о семантике в «Трак- ф тате», он разделяет значение и смысл, первое из которых связано с "О именами, а второе - с предложениями. Также он заявляет, что значе- 3 ние (и смысл) не могут быть высказаны, а показывают себя. Имя показывает свой смысл: «Имя означает объект. Объект есть его значение» ф (3.203) и предложение тоже: «Предложение показывает свой смысл» (4.022). Таким образом, значение и смысл не могут быть высказаны
®
на лингвистическом уровне. Например, у нас есть высказывание «S есть P», но мы не можем сказать: «Смысл пропозиции "S есть P" заключается в том, что S есть P» - это высказывание, согласно Витгенштейну, будет пустой бессмыслицей - «выражения формы "а = b" являются только средством изображения; они ничего не говорят о значениях знаков "а", "b"» (4.242). Смысл высказывания «S есть P» будет представлять собой непосредственную отсылку к самой ситуации, к объектам S и Р, и будет показываться на нелингвистическом уровне: «Предложение показывает то, что оно говорит» (4.461). Но если значение не высказывается, а показывается, то это ведет нас к гипотезе о том, что и у каждого отдельного имени, и у предложения, и, следовательно, у языка в целом есть некая нелингвистическая сторона, связанная с семантикой, со смыслом и значением. Получается, что у языка есть стороны: лингвистическая (говорить) и нелингвистическая (показывать смысл и значение). Попробуем теперь более конкретно разделить эти две стороны языка.
Лингвистический (высказывание) уровень языка. Основываясь на внимательном чтении «Трактата», можно сделать вывод, что лингвистический уровень языка включает в себя: 1) символическую систему; 2) логику. Точнее, Витгенштейн называет их формой отображения и логической формой. Проясним это.
Каждая вещь или объект имеет потенциал или способность участвовать в положении дел (или ситуации, это синонимы), и эту возможность философ называет «формой объекта» (2.0141). Он поясняет, что значит «форма» в данном контексте в 2.0251: «Пространство, время и цвет (цветность) есть формы объектов». Это означает, что у объекта могут быть разные формы, благодаря которым он может участвовать в разных положениях дел - пространственных, временных и т.д. Далее Витгенштейн упоминает две самые важные, универсальные формы, благодаря которым объект имеет эту изначальную возможность вписываться в положения вещей: форма отображения (pictorial or representational form) и логическая форма.
Форма отображения (2.17) дает возможность объектам быть Ф представленными символами, т.е. благодаря ей мы можем представ-"3 лять объекты через символы. Витгенштейн говорит об этом в 4.0312: W «Возможность предложения основывается на принципе замещения объектов знаками». Возможность объектов быть представленными ф знаками основана на методе проекции, который позволяет нам заме-"О нять какой-то объект символом этого объекта: «Мы употребляем чув-3 ственно воспринимаемые знаки (звуковые или письменные и т.д.) ¥ предложения как проекцию возможного положения вещей» (3.11). Суть проекции заключается в том, что она позволяет перевести, например, трехмерный объект в двухмерную форму и изобразить его на ' плоскости. Один из наиболее очевидных и часто встречающихся при-
id ф
меров использования метода проекции - это создание географической карты, в которой многомерные объекты изображены на плоскости. Другой, не менее наглядный пример, который использует сам Витгенштейн в «Трактате», - это звуки и ноты, которыми они записываются (4.0141). Этот пример более наглядный - мы проецируем звуки, т.е. объекты, различие между которыми выражается в длине звуковой волны (казалось бы, как вообще возможно выразить звуковые волны с помощью знаков, настолько эти явления несоизмеримы!), с помощью знаков языка, нотного языка. Но картографические символы и нотный язык - это частные случаи знаковых систем, а если мы хотим найти более общую знаковую систему, то нам следует обратиться к нашему языку в целом. Согласно Витгенштейну, знаки нашего языка (а именно, имена и предложения) - это проекции существующих в мире вещей, объектов, ситуаций. Точнее, имя - это проекция объекта, а предложение - проекция положения вещей.
Витгенштейн не говорит нам о том, как связаны знак и объект, мы не можем сделать из «Трактата» выводов о наличии или отсутствии существенной связи между ними. Однако наличие или отсутствие такой связи не ослабляет связи между знаком и объектом. Например, музыкальная нота не связана существенно со звуком, который она изображает, но тем не менее нота все равно неразрывно связана с определенным звуком, так как именно эта конкретная нота представляет этот конкретный звук. Поэтому знак может быть произволен, но он связан с объектом, и эта связь практически неразделима (как эта связь была установлена, Витгенштейн также не сообщает). Получается, что объект и имя или предложение и положение вещей очень тесно связаны друг с друг другом.
Это утверждение о неразрывной связи подтверждается также и во второй части 3.11, где Витгенштейн говорит, что «метод проекции есть мышление смысла предложения». Это может быть интерпретировано как утверждение о том, что значение знака (предложение - это тоже вариант знака - 3.12) - это объект, который этим знаком симво- ^ лически представлен. Эту же идею продолжает 3.13, хотя на первый ф взгляд может показаться, что оно противоречит 3.11 и тому, как мы его интерпретировали. В 3.13 Витгенштейн утверждает: «Предложе- ф нию принадлежит все то, что принадлежит проекции, но не то, что О проецируется. Следовательно - возможность того, что проецируется, но не оно само. Следовательно, в предложении еще не содержится его смысл, но, пожалуй, лишь возможность его выражения... В предло- ф жении содержится форма его смысла, но не его содержание». Как мне представляется, речь здесь идет именно о форме отображения, благодаря которой предложение как знак стало возможным, но Витген- . штейн подчеркивает, что это предложение к своему смыслу только ф
отсылает и сам смысл заключается в ситуации, которая по сути не принадлежит знаковой системе, она лишь с помощью этой знаковой
ф
■м
•а
(О
(А
«я
Я
®
системы записывается, отображается. Получается, что знак, с точки зрения Витгенштейна, ведет нас к своему смыслу, ситуации или объекту, и он сам - только лишь отсылка к смыслу, форма смысла, но не сам смысл как таковой. Итак, знак - это отсылка к объекту или положению вещей, и знак в качестве этой отсылки существует благодаря методу проекции.
Для того чтобы прояснить получившуюся картину, я хочу сравнить язык и то как он, согласно «Трактату», работает, с устройством рабочего стола компьютера. Представим, что у нас есть довольно сложно устроенный компьютер, в котором много отдельных файлов разного формата (текстовые, музыкальные, изображения, видео и т.д.) и приложения. Каждый файл и приложение имеют свой значок-иконку на рабочем столе компьютера, который символически представляет этот файл или приложение. И если мы при помощи мыши щелкнем по значку, то у нас откроется файл или запустится приложение. В этой аналогии значки-иконки на рабочем столе как раз представляют собой проекцию файлов или программ. Сами файлы или программы тогда будут смыслом значков-иконок. И получается, что значки-иконки не являются непосредственно той программой или файлом, которые они символизируют, но они к ним ведут и собственно нужны нам для того, чтобы мы могли с их помощью увидеть или открыть тот смысл, которым является файл или приложение.
Далее, Витгенштейн говорит о том, что если знаки в предложении связаны определенным образом, то и объекты, этими знаками представляемые, связаны подобным же образом: «Форма отображения есть возможность того, что предметы соединены друг с другом так же, как элементы образа» (2.151). Если знак практически неразрывно связан с объектом, то комбинация знаков будет отсылать к комбинации объектов (2.1511).
Если суммировать, то форма отображения - это возможность объектов быть представленными знаками, а также возможность этих ф знаков отражать отношения объектов.
ф Следующая форма, которая в Трактате упоминается неоднократ-
но, - это «логическая форма» (2.18). Мое предположение состоит в ф том, что если форма отображения позволяет объектам быть представ-О ленными знаками и этим знакам отражать отношения объектов, то логическая форма дает возможность объектам (и, следовательно, знакам) вступать в отношения, соединяться, формируя положения вещей и си-ф туации, с одной стороны, и предложения - с другой. Такое заключение можно сделать, если сопоставить высказывания 2.03-2.04 и 2.18-2.202. В 2.03-2.033 речь идет о том, что в положении вещей объекты связаны между собой и возможностью этой связи является как раз форма.
ф
■м
•а
(О
(а
(а
ф
ц) В 2.18 Витгенштейн продолжает и говорит о том, что логическая форма -
Я это то общее, что есть между знаком (картиной) и реальностью, что позволяет картине изображать реальность. В 2.11 Витгенштейн пишет,
®
что картина или «образ изображает факты в логическом пространстве, т.е. в пространстве существования или несуществования» положений вещей. Следовательно, картина - это то, что изображает положение вещей, а положение вещей в свою очередь представляет собой «соединение объектов (вещей, предметов)» (2.01).
Возможность того, что объекты могут включаться в положения вещей, быть их частью - это существенная характеристика объекта (2.011), и Витгенштейн соотносит логику и способность объектов входить в положения вещей: «В логике нет ничего случайного: если предмет может входить в атомарный факт (т.е. положение вещей. -А.Б.), то возможность этого атомарного факта должна предрешаться уже в предмете» (2.012). Это означает, что логика - это нечто, тесно связанное с отношениями (между объектами или знаками), а сама возможность вступать в отношения есть внутренняя характеристика объекта, которую Витгенштейн называет логической формой. Если логика связана с отношениями объектов, то она связана и с отношениями знаков, которые представляют эти объекты. Получается, что возможность объекта входить в положения вещей и наша возможность мыслить объекты в связи с другими объектами - это по сути дела проявления одного и того же, т.е. логической формы. В силу того что любое высказывание изображает положения вещей, «каждый образ есть также логический образ» (2.182). В результате логика становится универсальной и «логический образ может отображать мир» (2.19), так как мир состоит из положений вещей.
Я не думаю, что логическая форма - это посредник между миром объектов и языком, как она часто понимается. Скорее логическая форма - это то, что, с одной стороны, дает возможность объектам вступать в отношения между собой, а с другой стороны, она же дает возможность знакам, означающим эти объекты, вступать в такие же отноше- ^ф
ния. Следовательно, мы получаем как возможность существования по- "О „ „ „я
ложений вещей, так и возможность мыслить эти положения вещей и
высказываться о них. Логическая форма, как и форма отображения,
имеет дело и с объектами, и со знаками, представляющими объекты.
Витгенштейн связывает две эти формы в 2.2: «Образ имеет общим с
отображаемым логическую форму отображения». В результате работы
двух этих форм и получается картина, в которой объединяются и вы- (Д
полняются все следующие условия: 1) возможность объекта быть I
представленным знаком; 2) возможность и объектов и знаков вступать
в отношения, которые дают нам положения вещей и предложения;
3) соединение объектов и знаков, положений вещей и предложений в
нерасторжимое целое. Так, вслед за Витгенштейном мы можем назвать 0)
первый уровень языка изобразительно-логическим. Ф
Нелингвистический (показывание), семантический уровень языка. Второй уровень языка нелингвистический, он включает в себя
0) ф
о
с
ф
(5) 122
то, что не может быть высказано в предложениях, но может быть показано.
Как мы уже убедились, знак и объект тесно связаны друг с другом. До сих пор мы смотрели на это со стороны знака, но теперь нужно сменить угол зрения и взглянуть со стороны объекта или положения вещей. Объект - это значение знака, следовательно, объект и семантика тесно взаимосвязаны. Самая важная черта семантического уровня языка заключается в том, что этот уровень нелингвистический. Это означает, что мы не можем говорить о смысле и значении знака, они могут быть только показаны.
Когда Витгенштейн говорит о семантике, он разделяет два типа знаков: имена, которые обладают значением, и предложения, обладающие смыслом. Имя означает объект, и этот объект есть значение имени (3.203), соответственно функция имени - быть знаком объекта и представлять его в логическом пространстве, т.е. в предложении (3.22). Каждое имя соответствует определенному объекту (4.0311), и тот факт, что существуют разные, отличные друг от друга объекты, проявляется в том, что существуют разные имена (5.53). Витгенштейн подчеркивает, что имена по сути не могут прояснить или пояснить при помощи средств языка, что представляет собой тот объект, который они означают (3.221, 3.261), они скорее отсылают к нему, как иконка к файлу в нашей иллюстрации. Из этого следует, что значение не получается из знаков (4.242) или функционирования языка как знаковой системы, и это приводит нас к мысли, что семантика «порождается» непосредственно объектами, она никак не связана с языком как изобразительно-логической системой.
Это относится не только к именам, но и к предложениям: предложение представляет положение дел, т.е. связанные друг с другом объ-Ф^ екты (4.0311). Предложение выражает смысл (3.142, 3.3), который, ■3 как и значение имени, не может быть высказан на языковом уровне, но показывает себя: «Предложение показывает то, что оно говорит» (4.461). Точнее, предложение показывает нам то положение вещей, которое оно обозначает с помощью знаков: «Предложение показывает, как обстоит дело, если оно истинно. И оно говорит, что дело обстоит так» (4.022). Из этого вытекает, что предложение опять-таки не
до получает смысл благодаря логической комбинации знаков, его смысл
I уже изначально существует (4.064), и он связан именно с объектами и
(!) их отношениями7. Чтобы это было более понятно, Витгенштейн срав-
™ нивает предложение с комбинацией пространственных объектов:
7 В пользу того, что знак тесно связан с объектом, свидетельствуют еще несколько ■ моментов: 1) условия истинности и ложности предложений: «Чтобы узнать, истинен
или ложен образ, мы должны сравнить его с действительностью» (2.223, 4.062, 2.21,
щ 2.222, 2.224); 2) если смысл предложения в объектах, то становится понятно, почему
«тавтология и противоречие показывают, что они ничего не говорят» (4.461)-они просто не отсылают нас ни к какому отношению между объектами или положению вещей.
«Сущность пропозиционального знака станет очень ясной, если мы будем представлять себе его составленным не из письменных знаков, а из пространственных объектов (например, столов, стульев, книг). Пространственное взаиморасположение этих вещей выразит тогда смысл предложения» (3.1431). Таким образом, предложение как логическое отношение знаков - это только форма, она никак не порождает содержание, которым в свою очередь является отношение между самими объектами: «В предложении содержится форма его смысла, но не его содержание» (3.13).
Если связать воедино все, что мы сказали до этого, получается следующая картина. Витгенштейн понимает язык как двухуровневую систему, первый уровень - изобразительно-логический, второй - семантический. Первый уровень позволяет нам говорить о чем-то, второй делает возможным показывание. Язык соответственно можно рассматривать с двух разных сторон. Если рассматривать его с изобразительно-логической стороны, то мы увидим знаковую систему, построенную на логике; а если посмотреть с семантической стороны, то мы увидим мир объектов, положений вещей и ситуаций. Получается, что язык и мир - это одна система, они не существуют в отрыве друг от друга, между ними нет посредника и именно поэтому символы могут напрямую показывать свое значение и смысл, который заключается непосредственно в объектах, отношениях между объектами, положениях вещей и т.д. Если мы вернемся к аналогии с рабочим столом компьютера, то значок-иконка будет означать изобразительно-логическую часть языка, а непосредственно сам файл или приложение, к которым они ведут, - это значение или смысл, т.е. семантический уровень языка.
Такое представление языка также предполагает, что 1) ни объекты немыслимы вне языка, так как он дает нам символы, представляю-
8 Goldfarb W. Das über Winden: Anti-Metaphysical Readings of the "Tractatus" // http://isites.harvard.edu/fs/docs/icb.topic513308.files/ Uberwinden.pdf. S. 10.
•a
ф
■ M
Ü (0
щие объекты, и логику, отражающую отношения объектов; 2) ни язык немыслим вне объектов (именно объекты наполняют знаки языка значением и смыслом, без этого знаки были бы пусты). Эта идея резюми- <0 руется в 5.5561: «Эмпирическая реальность ограничена совокуп- ® ностью всех объектов. Граница снова появляется в совокупности всех элементарных предложений. Иерархии независимы от действительности и должны быть независимы от нее». Таким образом, денотат и символ означающего фактически слиты воедино, это две стороны одного и того же. Можно согласиться с Голдфаром, что в «Трактате» на- (А рисована такая картина мира, в которой не существует мира самого « по себе, независимого от языка8. Мир и язык представляют собой нерасторжимое единство, и только то, с какой стороны мы на него смот- ^ рим, показывает нам два разных уровня этого единства. Если мы ф
(а
®
смотрим на это единство мира и языка со стороны объектов, то мы видим объекты и представляющие их знаки, а если мы смотрим со стороны языка, то видим знаки и их значение, которым являются сами объекты9.
Вернемся к тем двум группам показываемого, которые я упомянула в самом начале. Становится понятно, почему возможно разделить все, что показывается, на две группы, первая из которых включает устройство языка и механизмы его функционирования, а вторая связана непосредственно с объектами, их свойствами и отношениями. Это разделение связано с двумя уровнями языка (или действительности). Получается, что нет ничего непоследовательного в том, что язык напрямую показывает как свои собственные основы и механизм работы, так и объекты и все, что с ними связано. Необходимое условие возможности такого показывания - это сама структура языка, его двухуровневое устройство. Я поясню. Язык имеет два уровня и, естественно, непосредственный доступ к каждому из них, следовательно, нет ничего неожиданного в том, что язык может показывать все, что относится к этим уровням. Два уровня языка - изобразительно-логический (высказывание) и семантический (показывание) - и основания этих двух уровней не могут быть высказаны, но показывают себя. Когда показывают себя основания первого уровня, мы имеем первую группу показываемого, когда же показываются основания семантического уровня, мы имеем вторую группу показываемого.
Теперь я сформулирую самое важное следствие из моего рассуждения. Двухуровневая система языка, проиллюстрированная с помощью рабочего стола компьютера, приводит к выводу, что язык может эффективно работать только в том случае, если оба его уровня работают вместе. Исходя из этого можно сделать предположение, что для полноценной работы языка, которая заключается по сути в создании осмысленных предложений, нам необходимо, чтобы одновременно работали обе упомянутые части языка и соответственно обе его функции - высказывание и показывание. Предполагаю, что эти две функции языка связаны так же неразрывно, как знак и объект. И если мы ф хотим создавать осмысленные высказывания, то необходимо, чтобы О оба уровня (говорить и показывать) работали вместе и одновременно. На мой взгляд, одна из самых больших ошибок в интерпретации «Трактата» состоит в том, что две эти функции языка - говорить и по-
■о з
ii) Ф
(О
■м 9
^ 9 В этом ключе, мне кажется, можно интерпретировать и странные утверждения
3 Витгенштейна о субстанции: «Объекты образуют субстанцию мира» (2.021); «Суб-
станция есть то, что существует независимо от того, что имеет место» (2.024), «Она ■ есть форма и содержание» (2.025). Я предполагаю, что Витгенштейн здесь имеет в ви-
Л ду, что основа мира, его фундамент - это объекты, но дело в том, что у объектов, как мы
щ уже видели, есть две стороны: непосредственно сами объекты и представляющие их
® знаки. Соответственно у нас получается содержание, если мы смотрим со стороны объектов, и форма, т.е. язык, если мы смотрим с изобразительно-логической стороны.
казывать - часто отрывают друг от друга и рассматривают отдельно. В пользу своего предположения я хочу рассмотреть, что произойдет, если использовать каждый из уровней отдельно от другого.
Разорванный язык. Для того чтобы прояснить, возможно ли все-таки разъединить эти стороны языка, нужно проанализировать, к чему приведут нас ситуации, в которых мы будем использовать какую-то одну из его сторон - логико-символическую или семантическую. Что будет, если использовать каждую из сторон языка отдельно, саму по себе, без другой? Здесь возможны три варианта.
Во-первых, мы можем использовать логико-символическую часть без семантической. В этом случае мы используем знак, который не имеет значения. Если вернуться к нашему примеру с иконками на рабочем столе, то получается, что у нас будет иконка, которая не ведет ни к какому приложению или файлу. В данном случае у нас получается абсолютно бессмысленный знак: мы активируем пустой знак, который никуда нас не ведет, так как ему нечего показать, нет семантического наполнения. Предполагаю, что именно такие пустые знаки имел в виду Витгенштейн, когда говорил о бессмысленности философии. Философы в большинстве случаев используют как раз такие пустые знаки, лишенные значения и смысла. Получается, что мы можем составить из этих знаков синтаксически правильное предложение, что зачастую и происходит в философских текстах, но семантически это будет полный ноль.
Во-вторых, семантическую часть без логико-символической мы использовать, видимо, не можем. Если попробовать представить себе, что в нашем компьютере есть файл или приложение, но нигде нет иконки, которая ведет к нему, то мы просто не сможем пользоваться этим файлом или приложением, более того, мы даже не будем знать, что она вообще имеется в компьютере. Получается, что если у нас нет знака для какого-то существующего значения или смысла, то последние просто не будут включены в нашу картину мира. Если же говорить об именах и их значении, которые представляют сами предметы, то можно заключить, что этот предмет точно так же не будет сущест- ф вовать в нашем мире. Именно здесь, на мой взгляд, находятся корни О трансцендентализма Витгенштейна, его заявлений о том, что «грани- ф цы моего языка означают границы моего мира» (5.6) и границы мира "3 совпадают с границами логики (5.61). Предмет, положение вещей, Ю значение или смысл не существуют в мире, если для них нет знаков.
п, <0
Это подтверждает, что разделить язык и использовать два его уровня ф отдельно друг от друга невозможно. "О
Наконец, последним вариантом расхождения двух уровней языка 3 будет несовпадение семантической стороны с логико-символической, когда мы говорим одно, а показываем другое. В этом случае каждый ф уровень языка будет независим от другого. Но возможна ли такая ситуация в принципе? Согласно Витгенштейну, «мы не можем дать знаку
ф
неправильный смысл» (5.4732), и это ясно, так как если объект и знак тесно связаны, то мы не можем изменить эту связь произвольно. Если иконка на рабочем столе связана с файлом, то мы не можем изменить эту связь, она вне нашего контроля. Скорее всего единственная возможность рассогласования двух уровней языка связана с многозначностью конкретного знака, которую Витгенштейн в свою очередь хочет исправить с помощью прояснения (3.263,4.112). Поэтому выходит, что мы не можем говорить одно, а показывать другое.
Существует довольно много интерпретаций «Трактата» (относящихся к «метафизической» группе интерпретаций, не «терапевтической»), предполагающих, что есть какие-то глубинные и невысказывае-мые истины о мире, которые могут быть поведаны нам с помощью показывания. И сторонники «метафизической» интерпретации «Трактата», как правило, предполагают, что показывание и высказывание могут быть разделены, они утверждают, что вполне возможна ситуация, когда язык показывает нам то, что не может быть сказано. Они предполагают, что основы мира или языка могут быть нам каким-то мистическим образом показаны, т.е. зачастую они рассматривают показывание как некий мистический способ передачи знания, которое не может быть высказано в языке. Исходя из нашего анализа такое представление о показывании противоречит тому, как сам Витгенштейн понимает различие говорить/показывать. Если высказывание и показывание не могут быть разделены, если нет знака чего-то, то это что-то не может показать себя, так как все, что показывается, должно быть представлено знаком. Следовательно, если мы не можем что-то сказать, то мы не можем и показать это, так как объект и знак практически неразделимы.
Витгенштейн наносит удар. Мы проследили следствия, вытекающие из различия между тем, что может быть сказано, и тем, что может быть только показано, которые привели нас к тому, что разъединить две стороны языка без ущерба для его функционирования невозможно. Но теперь мы должны эти следствия сопоставить с тем, что им явно ф противоречит: с 4.1212 («То, что может быть показано, не может быть О сказано») и 6.522 («Есть, конечно, нечто невыразимое. Оно показыва-ф ет себя»). Как нам соотнести эти высказывания Витгенштейна с теми О выводами, к которым мы пришли? Есть два пути: с одной стороны, можно предположить, что существуют как минимум два различных Jj показывания, у которых различается и объект показываемого, и способ ф показывания. С другой стороны, можно предположить, что Витген-"О штейн здесь пользуется аргументацией, похожей на reductio ad absurdum. Посмотрим, какой из этих вариантов более вероятен и к чему каждый из них ведет.
Первый вариант сводится к следующему: для того чтобы выбраться из явного логического противоречия, в которое мы попали, надо разделить как минимум два вида показывания. Например, мы можем
Ф
■м
•а з
и)
(О
in ■
ф к
я
®
предположить, что один тип показывания - это прямое и непосредственное отражение в зеркале, а другой тип можно сравнить скорее с иллюстрацией, когда что-то показывается по аналогии, например, существование множества предметов показывается через множество имен (5.535). Надо сказать, что подобная трактовка «Трактата», в которой разделяются несколько видов показывания, в современной философии не популярна, мне встретились только две такие интерпретации: Д. Харварда, разделяющего демонстративное и рефлексивное показывания10, и Р. Мак-Доноу, утверждающего, что «Витгенштейн делает различие между тем, что показывается через знаки или символическую систему, и тем, что показывает себя вне всякой связи со знаками»11.
На мой взгляд, обе интерпретации не вполне удачны, и это связано с двумя моментами. Во-первых, авторы предполагают, что возможно непрямое показывание. Но как мы установили выше, показывание у Витгенштейна явно предполагается прямое и непосредственное, оно даже сравнивается с отражением в зеркале. В таком случае если мы имеем дело с показыванием или заключением по аналогии, то это никак нельзя называть «показыванием» в прямом смысле. Таким образом, если показывание сродни отражению в зеркале, то только один такой вид показывания и возможен. Более того, Мак-Доноу предполагает, что возможно показывание без какой бы то ни было связи со знаками, но ранее мы рассмотрели такую возможность и отвергли ее. Во-вторых, если мы разделим типы показывания, то столкнемся с проблемой, подобной той, что возникает у Рассела в теории типов. Она заключается в том, что у нас нет границы, за которой мы должны остановиться, границы, за которой больше не будет возникать никаких других возможных типов показывания. У нас всегда будет возможность выделить еще один тип показывания, и еще один, и т.д. Здесь возникает проблема дурной бесконечности, наподобие той, с которой сталкивается Рассел. Теория типов Рассела выстраивает иерархию высказываний, которая приводит к возникновению дурной бесконечности, так как утверждение о высказывании п само будет относиться к типу п + 1 и так до бесконечности. Витгенштейн видел ^¡5 эту проблему и пытался разрешить ее как раз с помощью различия гово- ф рить/показывать. Он утверждал, что высказывание может раскрывать ¡2 информацию о себе самом, но эта информация не будет высказываться, шФ а будет показываться. Следовательно, Витгенштейн вводит показывание О как одну из функций языка в том числе и для того, чтобы справиться с
ф
■м
•а
(А
бесконечным регрессом, в который нас уводит теория типов. Но если мы будем разделять разные виды показывания, мы как раз снова попадем в эту дурную бесконечность и результат будет противоречить явному за- "О мыслу Витгенштейна. Таким образом, от предположения о том, что су- ■** ществуют разные виды показывания, следует отказаться. ф
И
10 Harward .D.W.Wittgenstein's Saying and Showing Themes. Bonn : Bouvier, 1976.
11 McDonough R.M. The Argument of the Tractatus. Albany : SUNY Press, 1986. *—'
Если этот вариант нас не удовлетворяет своей логической непоследовательностью, то есть вторая возможность интерпретировать противоречивые утверждения Витгенштейна относительно различия говорить/показывать как пример reductio ad absurdum. Я имею в виду, что Витгенштейн, понимая, к чему приводят следствия из различия высказывание/показывание, намеренно делает противоречивое утверждение после изложения своих идей об этом различии. Сначала он описывает это различие и дает нам возможность проследить его следствия, которые ведут к тому, что высказывание и показывание должны работать вместе и их невозможно разъединить. А в конце «Трактата» Витгенштейн говорит, что существуют вещи, которые только показываются, тем самым он намеренно противоречит сам себе и разъединяет показывание и высказывание.
Предположение, что Витгенштейн использует аргументацию reductio ad absurdum, кажется вполне вероятным. Это можно подтвердить последовательностью противоречивых заявлений: мне кажется неслучайным факт, что афоризм 6.522 («Есть, конечно, нечто невыразимое.»), который противоречит следствиям из различия говорить/показывать, ведет нас к следующему после него высказыванию 6.53, где говорится о том, что «правильным методом философии был бы следующий: не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, - следовательно, кроме предложений естествознания», а дальше и к заключительному афоризму «Трактата», призывающему нас к молчанию, если мы захотим рассуждать на философские темы. Из такой последовательности высказываний можно заключить, что Витгенштейн как раз хочет «вылечить» нас от желания философствовать. Это фактически приводит нас к «новой» или «терапевтической» интерпретации «Трактата»: этим намеренным противоречием он пытается сказать нам, что при обсуждении философских проблем (даже о том, как устроен язык) мы так или иначе приходим к логической непоследовательности, противоречиям и нонсенсу. Такая аргументация напоминает апории Зенона, когда тот доказывал, что не существует, напри-55 мер, движения, с помощью того, что показывал, как рассуждение о ф движении заводит нас в логический тупик. Так же и Витгенштейн подво-ji дит нас к заключению, что единственный способ выйти из противоре-ф чий - вообще перестать говорить на философские темы. U Таким образом, проследив следствия из различия между тем, что
может быть сказано, и тем, что может быть показано, мы пришли к выводам, соответствующим «новой» интерпретации «Трактата». Получается, ф что если так высоко ценящий логику Витгенштейн в своем «Трактате» приходит к логически непоследовательным идеям, точнее, оказывается, что его «Трактат» невозможно трактовать, не сталкиваясь с логическими противоречиями, то «Трактат» по сути - это своего рода апория, резуль-
ф
■м
•а
(О
(а
(а
Ф татом которой становится обоснование (пусть и немного странное, не-
Я прямое) идеи о том, что все философские высказывания, в том числе и метафизическое разделение говорить/показывать, - это бессмыслица.
®
