CC BY
288
Традиция в истории консервативной мысли XX века. Проблема трактовки некоторых понятий
Сигачёв М. И.
В статье исследуется проблема соотношения консервативного и новаторского подходов к вопросам общественно-политического развития в XX веке. Материалом для исследование явились работы учёных и политиков, принадлежавших к условно консервативному либо модернистскому направлениям общественной мысли. Автор стремится выявить тенденцию к синтезу традиционного и новаторского стилей мышления в XX в. В заключение статьи делается вывод о том, что носители как консервативного стиля мышления, так и прогрессистского осознавали необходимость сочетания охранительного и динамического начал культуры.
Ключевые слова: традиция, новация, утопия, консерватизм, модернизм, прогрессизм, синтез, интегральность.
Целью данной статьи является, во-первых, анализ истории исследования проблемы традиции в работах мыслителей консервативной и модернистской направленности XX века; во-вторых, выявление стремления к интеграции традиции и новации как в условно консервативной, так и в модернистской мысли. Для достижения данной двусоставной цели мы прибегли к системе классификации, в основе которой лежит критерий принадлежности анализируемых авторов к одной из сфер общественной жизни: либо к науке, либо к политике. Поставленная цель подразделяется на ряд задач. Нужно: 1) Проанализировать взгляды на соотношение традиции и новации академических учёных, представляющих научное сообщество. В качестве таковых были выбраны три социолога XX в.,— Карл Мангейм, Макс Вебер и Ежи Шацкий, причём концепция Шацкого относится ко второй половине XX в. и обобщает предшествующие исследования по проблеме традиции. 2) Рассмотреть воззрения на взаимодействие традиции и новации политических мыслителей, вовлеченных в сферу политики. В рамках решения данной задачи предполагается рассмотреть взгляды П.Б. Струве, Шарля Морраса и немецкой «консервативной революции» 3) Систематизировать взгляды анализируемых представителей миров науки и политики в соответствии с критерием традиционализм — модернизм с тем, чтобы показать сходство в оценке тех или иных исторических и политических процессов как традиционалистами, так и модернистами. В поисках тенденции к синтезу традиционализма и динамизма мы также обратились к труду современного мыслителя В.В. Аверьянова «Традиция и динамический консерватизм» [Аверьянов В.В. Традиция и динамический консерватизм (Издательская серия ИДК), 2012]., где обосновывается идея динамической традиции.
Хронологически рамки исследования определяются XX веком. Большинство мыслителей, попавших в поле нашего внимания, относится к первой половине минувшего столетия. Исключение составляет только Е. Шацкий, работавший во второй половине XX века — в соответствии с принципом историзма его мы рассматриваем после Мангейма и Вебера в рамках анализа научной мысли.
В.В. Аверьянов в своей работе выделяет два подхода к проблеме социокультурного наследия. Модернистский подход обусловлен эпохой модерна и, соответственно, ориентируется на процесс модернизации культуры [Аверьянов В.В. Указ. соч. С. 529]. В рамках модернистского понимания происходит рационализация, секуляризация и редукция традиции до служебной части, функции идей новации, прогресса, развития. Модернизация традиции означает её приспособление к современности. Модернистская традиция - это только один из аспектов материальной эволюции,
обеспечивающий определенную преемственность между различными стадиями модернизации. Мы можем сказать, что здесь происходит умаление наследия и его иерархическое подчинение новации. Несмотря на относительность и фрагментарность традиции в рамках модернистского подхода, следует указать на то, что в модернистском подходе традиция уже не разрушается полностью, а приспосабливается к современности и признаётся в качестве функциональной, служебной части прогресса. Тем самым, создаётся предпосылка для синтеза традиционного и новаторского начал. К представителям модернистского подхода к традиции можно отнести, во-первых, политических прогрессистов, во-вторых, многих академических исследователей, поскольку классическая наука — это продукт Нового времени и эпохи модерна.
Второй подход, опирающийся на увековечивающее начало культуры подразумевает наличие изначального сакрального, трансцендентного ядра традиции и связанного с ним динамического элемента. Аверьянов называет такое понимание фундаментальным (традиционалистским) [Аверьянов В.В. Указ. соч. С. 539]. Священный характер наследия в рамках фундаментально-традиционалистского подхода означает сопричастность божественному началу, связь с трансцендентным абсолютом. Безусловно, предание в данном случае производно от мифологии. По А.Ф.Лосеву, «миф есть в словах данная чудесная личностная история» [Лосев А.Ф. Диалектика мифа, 2001. С. 212] или, более просто, «миф есть развернутое магическое имя» [Лосев А.Ф. Указ. соч., С. 214]. Отметим, что, вопреки распространенному в рамках модернизма мнению, миф — это не только иррациональная, но и рациональная система, обладающая своей логикой и своей структурой. Уникальное свойство мифа состоит также в том, что он одновременно консервативен и революционен. Поэтому фундаментально-традиционалистский подход, отдавая приоритет некоему неизменному и вечному началу, при этом признаёт важную и положительную роль динамики, модификации, варьирования, импровизации, изменчивости, но только в качестве части вневременного целого. К представителям традиционалистского подхода следует отнести консерваторов-традиционалистов.
Начнём наше рассмотрение с трех представителей социологической науки — К. Мангейма, М. Вебера и Е. Шацкого, выражающих модернистский подход к проблеме традиции. Немецкий социолог знания Карл Мангейм в своих работах «Идеология и утопия» [Манхейм К. Идеология и утопия / Диагноз нашего времени, 1994] и «Консервативная мысль» [Манхейм К. Консервативная мысль / Диагноз нашего времени, 1994] ставил проблему соотношения консервативно-традиционного и утопическо-революционного начал культуры. Понятие «идеологии» Манхейм использовал для обозначения охранительного принципа в культуре. Можно сказать, что идеология в трактовке Мангейма — это синоним традиции. Он видел в идеологии апологию, ориентированную на сохранение сложившегося статус-кво. Утопия же — это система взглядов, направленная в будущее. У утопии — критическая социальная функция, тогда как идеология стремится к сохранению существующего образа жизни [Политология: учеб / А.Ю. Мельвиль [и др.], 2010. С.465 — 466]. Несмотря на то, что с содержательной точки зрения оппозиция Мангейма идеология — утопия может считаться верной, использование термина «идео-
Юридические науки и политология
логия» для обозначения охранительного начала культуры является небесспорным из-за его многозначности. С точки зрения терминологии гораздо более удачным является исследуемое в работе К. Мангейма «Консервативная мысль» понятие «консервативный стиль мышления». В стиле мышления социолог видел некое первоначало любой политической идеологии. Термин же идеология, как нам кажется, лучше использовать в зависимости от того, на какой стиль мышления она опирается: консервативному стилю мышления соответствует консервативная идеология, утопическому стилю мышления — утопическая идеология. Интересно также, что для Мангейма консерватизм не тождественен традиционализму. Традиционализм по Мангейму — это бессознательная, иррациональная ориентация на прошлое; тогда как консерватизм — это рационализированный, интеллектуально осмысленный традиционализм. В данном случае мы встречаемся с пониманием традиции как чего-то иррационального. Аналогичную позицию, типичную для всех модернистов, дальше увидим и у М. Вебера. Вместе с тем, в XX в. А.Ф. Лосевым, структуралистами во главе с К. Леви-Строссом и другими исследователями было показано, что традиционный миф обладает собственной структурой, рациональностью и логикой.
Имеющий место на протяжении всей истории культуры дуализм увековечивающего и утопического принципов в эпоху Нового времени проявился в антиномии традиционное общество — модерн. Для осмысления этой оппозиции обратимся к трудам основоположника понимающей социологии, немецкого социолога Макса Вебера. Важнейшей категорией в концепции Вебера было понятие «социальное действие». В зависимости от степени рациональности им выделялись аффективное, традиционное, ценностно-рациональное и целерациональное социальные действия. Це-лерациональным Вебер считал такое социальное действие, которое имеет перед собой разумную, осмысленную цель и использует рациональные средства для её достижения. Традиционное социальное действие, напротив, понималось социологом как иррациональное, поскольку оно, по его мнению, основано не на разуме, а на длительной привычке. Вебер видел в традиционном действии автоматическую, подражательную реакцию на привычное раздражение, некую усвоенную в прошлом установку. [Вебер М. Избранные произведения, 1990. С. 628 — 629]. Сущность модерна по Веберу — это возрастание влияния рационального начала в обществе и, соответственно, переход от иррационального традиционного действия к целерациональному. Однако позволим себе не согласиться с идеей, что новации модернистского общества приводили только к рационализации жизни. Разрушающая традицию модернизация нередко усиливала хаос, который всегда иррационален по своей природе. Связь радикальной модернизации с иррациональным хаосом видна и на примере Великой французской революции, и на примере русской революции. Думается, что произошедшее во второй половине XX в. перерождение модерна в релятивистский и иррациональный постмодерн не было случайностью: значит, уже в самом модерне присутствовало иррациональное начало.
Польский социолог Ежи Шацкий, чья научная деятельность приходится на вторую половину XX в., в своей работе «Утопия и традиция» [Шацкий Е. Утопия и традиция, 1990] обобщил результаты изучения проблематики двух основных полюсов культуры — традиции и утопии. Полюс
традиции — это сохраняющее, увековечивающее, укореняющее начало культуры. Полюс утопии — это новаторское, динамичное, революционное начало. Исследователь писал: « ...история человечества протекает между двумя полюсами. Мы неустанно стремимся к утопии, то есть к чему-то непостижимому, к чему-то такому, что было бы отрицанием всего существующего зла и окончательной разгадкой всех тайн человечества; но в то же время мы не в состоянии освободиться от традиции — от привязанности к тому, что было и есть, а также от тоски по тому, что мы бесповоротно утратили в погоне за взлелеянным в мечтах совершенством. Именно об этом говорит метафора крыльев и корней.» [Шацкий Е. Указ. соч. С. 6]. В другом месте Шацкий, развивая метафору корней и крыльев, говорил о том, что у человека есть два важнейших устремления. С одной стороны, он хочет иметь крылья, которые позволят ему достичь абсолютной мечты и идеала; устремиться к небывшему; к тому, чего никогда не было. С другой стороны, человек ориентирован на растущие в почве корни, где он видит источник надежности, силы, уверенности. [Шацкий Е. Указ. соч. С. 203 - 204]. В тоже время, метафора Шацкого видится нам менее удачной, чем образ, использованный другим известным социологом Зигмундом Бауманом в его книге «Текущая современность» [Бауман З. Текучая современность, 2008]. Там он определяет модернизацию как «плавление твёрдых тел» [Бауман З. Указ. соч. С. 9]. Новаторский модерн предстает как нечто текучее, жидкое, в то время как домодернист-ский традиционный уклад воплощает принцип твердости, прочности, неизменности. Здесь можно указать, что всегда существовало стремление к преодолению дуализма двух начал и достижению целостности, тяготение к некоему третьему объединительному принципу интеграции, синтезирующему в себе как традицию, так и новацию. В начале XIX в. одной из таких попыток соединения противоположных начал в одной целое была знаменитая диалектическая схема Гегеля тезис — антитезис — синтез. Внутри обоих основных подходов к проблеме традиции, базирующихся на охранительном и новаторском началах культуры, развивалось стремление к синтезу. На примере модернистского социолога Е. Шацкого особенно заметно, что традиция признаётся очень важным элементом культуры. Опираясь на труд «Утопия и традиция», разберём понимание Шацким смысла традиции. Автор увязывал наиболее общий смысл этого термина с прошлым; с тем, что было. Традиция — это связь с прошлым; наследие. «Роман Зиманд, приведя несколько примеров дефиниций, опубликованных в словарях, правильно заключает: "Ничего удивительного, что в общепринятом употреблении и всеобщем языковом восприятии традиция — это всего лишь что-то из прошлого". мы хотим не столько дать обзор дефиниций, сколько представить наиболее важные точки зрения, подходы к проблеме связей современности с прошлым, которые мы до сих пор обобщенно называли проблемой традиции» [Шацкий Е. Указ. соч. С. 282 - 283]. Стремясь конкретизировать содержание термина «традиция», Шацкий выделял три его возможных понимания: 1) Функциональное понимание традиции как деятельности по передаче наследия. Здесь в центре внимания находится функция передачи из поколения в поколение неких общих ценностей 2) Объектное понимание традиции как наследия, культуры, ценностей. В данном случае внимание перемещается на сущность и смысл того, что передаётся в рамках традиции. 3) Субъектное понима-
ние традиции как оценки прошлого, отношения к нему современников выдвигает на первый план субъекта-носителя традиции, который со своих субъективных позиций оценивает исторических опыт [Шацкий Е. Указ. соч. C. 284].
Сейчас можно перейти к анализу представителей фундаментально-традиционалистского и модернистского подходов в мире политики. В качестве политического мыслителя, представляющего модернистский подход к традиции, рассмотрим либерального консерватора П.Б. Струве. П.Б.Струве в своей статье 1908 г. «Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества» [Струве П.Б. Patriótica: Политика, культура, религия, социализм, 1997. C. 50 - 63] достаточно отчетливо сформулировал компромиссный подход к проблеме соотношения традиции и новации: «Мы не знаем, оценивал ли г. Столыпин всё то значение, которое заключено в этой формуле: «Великая Россия». Для нас эта формула звучит не как призыв к старому, а, наоборот, как лозунг новой русской государственности, государственности, опирающейся на «историческое прошлое» нашей страны и на живые «культурные традиции», и в то же время творческой и, как всё творческое, в лучшем смысле революционной» [Струве П.Б. Указ. соч. C. 50 - 51]. Таким образом, Струве хоть и являлся модернистом и прогрессистом, но традиция, понимаемая в рамках модерна, виделась ему важным условием движения общества вперёд. Отметим, что стремление части модернистов к интегрированию в состав своего мировоззрения традиции способствовало появлению концепции консервативной модернизации.
В качестве политического мыслителя-традиционалиста первой половины XX в., воплощавшего консервативный стиль мышления, мы рассмотрим фигуру Шарля Морраса. В книге «Консерваторы XX века» А.М.Руткевича [Руткевич А.М. Консерваторы XX века: Монография, 2006] говорится, что традиция для Шарля Морраса была неразрывно связана с наследованием. Под наследованием следует понимать процесс передачи ценностей, идеалов, норм, обычаев от старшего поколения, выступающего в качестве передающего наследие субъекта, к младшему, являющемуся субъектом-наследником. Однако традиция не подразумевает механическое повторение прошлого по инерции. Традиционное предание всегда должно осмысливаться творчески. «Противопоставление разума и традиции бессмысленно — такого рода оппозиции суть "космогонии маленьких детей", они напоминают противопоставления масла и уксуса, сладкого и горького, жидкого и твердого. Цивилизация есть "капитал, причём капитал передаваемый", а это невозможно без разума» [Руткевич А.М. Консерваторы XX века: Монография, 2006. C. 49]. Моррас считал, что природа каждого человека является не только материальной, но и моральной, и она формируется цивилизацией. Цивилизацией же индивид обязан своим предкам, поэтому чем богаче цивилизация, чем активнее личность пользуется её плодами, тем больше её долг перед предшествующими поколениями.
Ещё одним течением политической мысли первой половины XX в., воплощавшим традиционалистский подход к проблеме наследования, было направление «консервативной революции» в Веймарской Германии. Как пишет исследователь Артамошин, «консервативным революционером был тот, кто нападал на основы века прогресса и в то же время не желал просто восстанавливать какую-либо форму старого порядка» [Артамошин С.В. Понятия и по-
зиции консервативной революции: интеллектуальное течение «консервативной революции» в политической жизни Веймарской республики, 2011. С.4]. Мыслители этого направления отстаивали тезис о возможности своеобразного синтеза традиции и революции, тем самым внося свой вклад в интегральную парадигму целостности традиции и новации. Мы видим, что и политические идеологи консервативного стиля мышления также выступали как сторонники консервативной модернизации, но, в отличие от модернистов, они двигались к идее охранительно-новаторского интегризма не со стороны модерна, а со стороны традиции.
Завершая рассмотрение взглядов мыслителей, относящихся к двум сферам жизни общества — науке и политике, представляющих как консервативный стиль мышления, так и прогрессистский, мы можем сделать следующий основной вывод: несмотря на споры модернистов и традиционалистов XX в., они по сути приходят к одному и тому же тезису о необходимости достичь некоего целостного центра, включающего в себя как традиционное начало, так и инновационное. Идея синтеза укоренилась в минувшем столетии как в политике, так и в науке. Придуманная Шацким метафора корней и крыльев представляется нам не совсем удачной для обозначения идеи синтеза традиции и новации: корни должны находиться неотрывно в земле, а не парить в воздухе с помощью крыльев. Вместо неё можно обратиться к метафоре порядка-космоса и хаоса, присутствующей в мифологии многих народов. Традицию в данном случае следует соотнести с порядком-космосом, состоящим из неких твёрдых, неизменных начал, таких как земля, дерево, камень, металл. Новациям же соответствует метафора хаоса, воплощенного в жидких, текучих и газообразных началах: воде, воздухе, огне, эфире. Хаос в мифологии, как правило, соотносится с водной, морской стихией. Более того, категория времени, неразрывно связанная с идеей новизны, нередко символически отождествляется с рекой, воплощающей в себе начало изменчивости. Древнегреческий философ-досократик Гераклит Эфесский для обозначения идеи движения, перемен обращался именно к образу реки. В этом случае на языке метафор задача синтеза традиции и модерна подразумевает создание такой ситуации, при которой хаос, представленный текучей или газообразной стихией воды, воздуха, огня, эфира, окружает и обрамляет порядок с его твердыми началами дерева, камня, земли, металла, но при этом не плавит, не сжигает, не размывает и не подвергает эрозии. Интеграцию традиционного порядка-космоса и новаторского хаоса имеет смысл символически изобразить как пребывание неприступного острова-крепости с горами, рудами и лесными деревьями посредине океана.
Нужно ещё отметить дискуссионность и спорность понятия «консерватизм» в рассматриваемый период времени. Существует даже мнение, что консервативное направление общественной мысли в XX в. фактически отсутствовало. Данный термин трактуется в политической науке чрезмерно широко и отвлеченно. Полярность оценок этого феномена обусловлена тем, что консерватизм как идея сохранения, без какой-либо конкретизации — понятие слишком абстрактное, поскольку сохранять можно абсолютно любую традицию: буржуазную, аристократическую, народно-национальную, монархическую и так далее. Поэтому всегда следует уточнять, о каком консерватизме идёт речь. Так, Шарль Моррас и немецкие консервативные революционе-
Особенности языковой идентичности в современной Украине
Хомрач В.П.
ры — это небуржуазные, имперские национал-консерваторы, для которых главный субъект и объект их консерватизма — это нация в её имперской форме. Таким образом, ими подразумевался синтез национальных традиций с национальными же инновациями.
Следует сказать о том, что стремление к интегральному стилю мышления и поиск целостности стали важнейшим императивом в науке XX в., породив теорию систем, синергетику, концепцию коэволюции и ряд других направлений, в частности, изучение политической культуры в политологии. Думается, что понятие «политическая культура», разработанное в политологии Г. Алмондом и С. Вербой в середине XX в., - это типичный пример попытки создания интегральной метатеории, синтезирующей в себе политику, культуру, психологию, мифологию, социологию, а также философию. Для политики как важнейшей сферы человеческого бытия разработка обобщающей картины мира является сегодня особенно актуальной, поскольку на уровне политической теории фактически отсутствует консенсус даже по базовым понятиям политики. Приходится констатировать, что никакой общей теории политики не существует, вместо неё господствует неупорядоченный хаос эмпирических фактов и фрагментарных теоретических концепций.
Список использованных источников
1. Аверьянов В.В. Традиция и динамический консерватизм (Издательская серия ИДК). М.: Институт динамического консерватизма, ООО «Центральный издательский дом», 2012.
2. Артамошин С.В. Понятия и позиции консервативной революции: интеллектуальное течение «консервативной революции» в политической жизни Веймарской республики. Брянск: изд-во Брянского государственного университета, 2011.
3. Бауман З. Текучая современность. СПб.: Питер, 2008.
4. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.
5. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М.: Мысль, 2001.
6. Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994.
7. Политология: учеб / А.Ю. Мельвиль [и др.]. М.: Московский государственный институт международных отношений (Университет) МИД России, Проспект, 2010.
8. Руткевич А.М. Консерваторы XX века: Монография. М.: Изд-во РУДН, 2006.
9. Струве П.Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. М.: Республика, 1997.
10. Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. М.: Прогресс, 1990.
На сегодняшний день проблема массового билингвизма, самоидентификации граждан и самоопределения Украины как независимого государства является одной из актуальных проблем в современном политическом процессе. Для полиэтнических обществ, таких как Украина, эффективная языковая политика способна стать фактором, стабилизирующим политический процесс, так как язык является категорией, которая определяет состояние национальной безопасности государства. Основополагающее значение языковой идентичности является одним из ключевых факторов формирования единой политической общности, способной выработать общий национальный курс, четкое и последовательное соблюдение которого будет способствовать всеобщему развитию .
Принятие Закона « Об основах государственной языковой политики» (от 5 июня 2012) спровоцировало общественный резонанс в культурной и языковой идентичности, а сам факт принятия этого закона усилил общественное противостояние относительно идентичности по языковому признаку.
С политологической точки зрения феномен языковой идентичности является важным с учетом его основополагающего значения для формирования других признаков единства с сообществом. Языковое сравнение может выступать, если не прямой, то непременно косвенной составляющей национальной безопасности государства, политической сплоченности, фактором определения и поддержки стабильности политического курса.
По мнению Дж. Таунсенда, национальная идентичность проявляется прежде всего как выражение уважения гражданами страны к культурным ценностям, что свидетельствует о том, что они разделяют их , понимают кто они на самом деле (граждане страны) и осознают себя как часть сообщества [1] .
В ходе исследования основ языковой политики и учитывая данные социологических исследований, очевидно, что до недавнего времени языковой вопрос в Украине находилось на стадии риска с точки зрения национальной безопасности. По оценкам экспертов, а также, как свидетельствует результаты опроса граждан, в обществе царит беспокойство языковым вопросом и вероятности возникновения ложных путей его решения, что является одним из факторов, которые повышают конфликтный потенциал общества. Именно данные социологических опросов нужно учитывать, потому что по мнению В. Кулика, статистические данные являются взаимодействием между государством и его гражданами, а дискурс который возникает между ними наиболее комплексно освещает предмет их исследования, особенно, если он касается этнической или языковой проблематики [2].
Процесс выработки, а тем более внедрение комплексных стратегий нормативного регулирования вопросов функционирования языка при наличии билингвизма, является сложным независимо от того, какие причины кроются за фактом языкового разногласия. Воплощение рекомендаций по гармонизации отношений на основе ценностей гражданства является непростой, поскольку они касаются ценностных преференций, мировоззрения, могут легко разгораться, обостряться и сосредоточивать максимально возможно внимание граждан. Вопрос языка и смежной с ней культуры является той сферой, где каждый считает себя экспертом, уважает и видит свою систему ценностей при-
