Научная статья на тему 'Традиционные жанры русской культуры: лингвистические аспекты'

Традиционные жанры русской культуры: лингвистические аспекты Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
801
36
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЖАНР / ЧАСТУШКА / СВАДЕБНЫЙ ФОЛЬКЛОР / ИРОНИЯ / ПОСЛОВИЦЫ / ИНТЕРНЕТ-ЖАНРЫ / ГЕЙМ-МЫШЛЕНИЕ / АНЕКДОТ / КАЛАМБУР / ПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ТЕКСТ / ЧЕРНЫЙ ЮМОР / ОБРЯДОВАЯ КУЛЬТУРА / МИФОПОЭТИКА / ЖУРЛОР / ПОЛИЛОГ / АГИОГРАФИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Традиционные жанры русской культуры: лингвистические аспекты»

вьяловой Е.Е. - Астрахань: Издат. дом «Астраханский университет», 2018. -С. 30-40.

5. Хуббитдинова Н.А. Перспективы интертекстуальных исследований фольклорных традиций в башкирской литературе: к постановке вопроса // Интертекстуальность художественного дискурса: Материалы Всероссийской научной конференции (г. Астрахань, 20 апреля 2018 г.) / Сост.: Исаев Г.Г., Боровская А.А., Громова Т.Ю., Целовальников И.Ю.; под ред. Завьяловой Е.Е. - Астрахань: Издат. дом «Астраханский университет», 2018. - С. 4045.

6. Болдова Т.А. Интермедиальность текстов в сети // Интертекстуальность художественного дискурса: Материалы Всероссийской научной конференции (г. Астрахань, 20 апреля 2018 г.) / Сост.: Исаев Г.Г., Боровская А.А., Громова Т.Ю., Целовальников И.Ю.; под ред. Завьяловой Е.Е. - Астрахань: Издат. дом «Астраханский университет», 2018. - С. 235-239.

2019.02.014. А.Б. БУШЕВ. ТРАДИЦИОННЫЕ ЖАНРЫ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ: Лингвистические аспекты. (Обзор).

Ключевые слова: жанр; частушка; свадебный фольклор; ирония; пословицы; интернет-жанры; гейм-мышление; анекдот; каламбур; прецедентный текст; черный юмор; обрядовая культура; мифопоэтика; журлор; полилог; агиографическая традиция.

В обзоре рассматриваются традиционные жанры русской культуры. Л.В. Назарова анализирует частушку как показатель культуры звучащей речи в статье «Частушка как показатель культуры звучащей русской речи русского народа». Автор отмечает, что русская народная частушка является одним из наиболее массовых музыкально-словесных жанров. Тематика частушки, как правило, любовно-бытовая. Частушка - это отклик на события дня, обычно рождается как поэтическая импровизация. Частушке «свойственны обращения к определенному лицу или слушателям, прямота высказывания, реалистичность, экспрессия»1. «В отличие от других песенных жанров фольклора, содержание которых ограничено определенным кругом тем и образов, тематический диапазон частушек поистине безграничен. В ней находит яркое выражение и острая публицистическая мысль, и интимное любовное

1 Лазутин С.Г. Русские народные лирические песни, частушки и пословицы: Учеб. пособие для вузов. - М., 1990. - С. 100.

чувство, и едкая, убийственная сатира, и мягкий дружественный юмор»1.

В связи с разнообразием частушек вопрос об их классификации достаточно дискуссионный. В дореволюционных частушках учитывался тематический принцип, или принцип назначения и условия исполнения (хороводные, ходовые, плясовые). В антологии З.И. Власовой и А.А. Горелова используется территориальный принцип. В сборниках советского периода тематический принцип сочетается с хронологическим. В сборнике Л.А. Астафьевой выделяются: 1) дореволюционные частушки, 2) частушки советского времени, 3) частушки о любви, 4) частушки деревенских гуляний. Исследователь Н.П. Колпакова называет четыре типа частушек: 1) собственно частушки, 2) плясовые частушки, 3) «Семеновну» 4) «Страдания»2. И.В. Зырянов выделяет восемь типов частушек:

1) лирические частушки, 2) гимнические частушки, 3) лозунговые частушки, 4) сатирические и юмористические частушки, 5) детские припевки, 6) частушки-припляски, 7) пословичные частушки, 8) нескладухи-перевертыши, 9) частушки-загадки3. А.И. Лазарев все лирические частушки подразделяет на: 1) частушку-исповедь,

2) частушку-характеристику, 3) частушку- ситуацию, 4) частушку-анекдот4. А.А. Горелов предлагает учитывать композиционные особенности частушки5.

Исследователи выделяют следующие характерные признаки частушки: 1) лиризм и народная песенность; 2) сжатая четырехстрочная стихотворная форма с перекрестно-концовочной рифмой;

3) субъективно-эмоциональная экспрессивность; 4) тематическое разнообразие; 5) злободневность; 6) народность языка. По мнению О. А. Мануйловой, цель народной частушки - в сжатой словесной

1 Колпакова Н.П. Типы народной частушки // Русский фольклор. - М.; Л., 1966. - Вып. 10. - С. 266-288.

2 Там же.

3 Зырянов И.В. О внутрижанровой классификации частушек // Русский фольклор. - М.; Л., 1964. - Вып. 9. - С. 21, 122-131.

4 Лазарев А.И. Трудные темы изучения фольклора: учеб. пособие. - Челябинск, 1998. - С. 22; 178.

5 Горелов А.А. Русская частушка в записях советского времени // Частушки в записях советского времени / Изд. подгот. Власова З.И., Горелов А.А. - М.; Л., 1965. - С. 5-27.

форме выразить и донести одномоментное переживание лирического героя или героини, их одномоментное отношение к происходящему и, как следствие, экспрессивно-оценочную одноплано-вость1. Ключевыми словами в текстах частушки являются следующие: 1) слова, употребляющиеся в качестве эмоционально-экспрессивных обращений (милый, милая, миленочек, дроля); 2) слова, связанные с соперничеством; с обозначением неверности или нарушением контактов между партнерами; 3) слова, связанные с выражением душевных переживаний лирического героя и сильного огорчения; 4) слова, обозначающие черты характера лирической героини или героя (гордая, боевая, озорная); 5) междометия, непосредственно выражающие чувства героя (ох, ах, эх); 6) личные имена как ласкательные (Коля, Коленька) так и грубовато-фамильярные (Манька, Дунька); 7) личные и притяжательные местоимения (я, ты, она, мы, вы; моя, мой, твой, наши, ваши).

Частушке как жанру свойственны обращения к определенному лицу, прямота высказывания, реалистичность, экспрессия. В русской частушке отражаются и диалектные черты северорусских говоров, южнорусских, говоров Урала, Сибири и Дальнего Востока.

Е.И. Алиференко в статье «Частушка в контексте свадебного фольклора» отмечает, что частушка в условиях ХХ-ХХ1 вв. оказалась наиболее адаптированным жанром народного творчества. Злободневность, гибкость, быстрота реакции на все происходящее -основные свойства бытования жанра, а также причина его долголетия. Частушка детализирует жизнь, освещает разные грани ее проявлений, что способствует формированию тематических циклов, каждый из которых характеризуется устойчивой системой мотивов и образов. Частушка не знает обрядовых ограничений, она способна выйти за пределы стандартного образа. Даже типизируя, она находит способы выделить в общем частное, личное, неповторимое. Частушки свадебной тематики и жанры свадебного фольклора (песни и причитания) по-разному раскрывают тему семьи и брака, взаимоотношений невесты и ее новой родни. Классифика-

1 Мануйлова О.А. Экспрессивно-семантическая структура русской народной частушки как жанра художественной речи и лексические средства ее формирования: Дис. ... канд. филол. наук. - Армавир, 2005. - 231 с.

ция частушек на свадебную тему помогает выявить ведущие направления цикла. Открывается он мотивом желаемого замужества: На стене висит пальто, Меня не сватает никто. А я выйду, закричу: - Караул, замуж хочу!

Отчаяние героини явно иронического свойства. Смеховой эффект несет заключительная фраза, вызывающая ряд ассоциаций, типа: «караул, горим!» или «караул, грабят!». В указанном контексте призыв о помощи выглядит комично. С общепринятой точки зрения девица в вопросе замужества должна быть терпелива, скромна и не выставлять подобные чувства напоказ.

Идеализированный образ жениха в произведениях свадебного фольклора («ясного сокола») разбивается о бытовизм частушки. Частушечный образ более реален, разработан в рамках конкретного жизненного пространства: Выйду замуж за цыгана, Хоть родная мать убьет. Карты в руки, шаль на плечи И обманывай народ. Или вот так:

Милый Шура из культуры -Культурная вся семья. Я за Шуру выйду замуж Культурная буду я.

Современная свадебная игра не знает строгой регламентации репертуара. Автор утверждает, что частушка свадебной тематики -относительно свободный жанр, не имеющий строгой обрядовой и региональной закрепленности. И тем не менее сам факт существования в саратовском песенном творчестве частушек на свадебную тему говорит о том, что сочинения данной направленности восполнили тот пробел, который наметился после разрушения обряда и исчезновения традиционных жанров свадебного фольклора.

С.Н. Глазкова в статье «Жанровое обновление русской афо-ристики в сетевом фольклоре» замечает, что сегодня говорить о традиционном фольклоре все труднее, материал его ветшает, исторически изживается, однако формы и жанры смеховой культуры русских, взрослые и детские: драма, прибаутка, скороговорка, не-

былица, потешка, закличка, считалка, пословица, скороговорка, загадка, частушка, анекдот, приговорка, дразнилка, мирилка по-прежнему существуют. Среди фольклорных жанров, транслирующих смешное, в основном присутствуют малые жанры, краткие формы.

Самый серьезный из «веселых» жанров - пословица. Ироничность русской пословицы известна. Русский смех в пословице многолик: мягкий юмор (12, 14, 22); насмешливое наставление (1, 6, 11, 13), злая сатира (7, 10); высмеивание общественных пороков (29, 32); ирония над человеческими слабостями (2, 3, 5, 8, 15, 17, 22, 23, 27, 31, 32); беспощадное назидание-обобщение (4, 9, 16, 18, 19, 21, 24, 25, 28, 29).

(1) Что Бог не даст: либо выручит, либо выучит. (2) Брюхо -злодей: старого добра не помнит. (3) Если б не «если б», купил бы деревеньку и жил бы помаленьку. (4) Куда черт не поспеет, туда бабу пошлет. (5) Охал дядя, на чужие деньги глядя. (6) Авось да небось такая подпора, хоть брось. (7) Бог ведает, кто как обедает. (8) Старые кости захотели в гости. (9) Сосед спать не дает: хорошо живет. (10) По мощам и елей. (11) Пришел марток, надевай двое порток. (12) Где блины, там и мы. (13) Хвались, да не поперхнись. (14) Не надеется дед на чужой обед. (15) Пошел проведать, да остался обедать. (16) Волк линяет, да нрав не меняет. (17) Солнышко на ели, а мы еще не ели. (18) Целых два чина: дурак да дурачина. (19) Голова с куль, а разума нуль. (20) Заморозило у проруби Фотея, а он кричит: «Потею!» (21) Дурак с дураком водились, друг на друга дивились. (22) Двое плешивых за гребень дерутся. (23) Кирила не отворачивает от чарки рыла. (24) У всякого праздника не без безобразника. (25) И от доброго отца родится бешена овца. (26) Милости прошу к нашему шалашу хлебать лапшу, а говядины после покрошу. (27) И медведь костоправ, только самоучка. (28) У злой Натальи все люди канальи. (29) В каждой избушке свои погремушки. (30) Церковь близко, да ходить склизко; Кабак далеконько, да хожу потихоньку. (31) Кудакнула одна курица - узнала вся улица. (32) Три попа, да заросла в церковь тропа.

Предметом статьи являются фольклорные жанры смешного, пришедшие на смену паремии. Социальная сеть ВКонтакте объединяет более 70 тыс. групп любителей острого слова. Подписчики групп приколов, анекдотов, афоризмов исчисляются миллионами:

приколы - более 10 млн; четкие приколы - 8 млн; убойные приколы - 5 млн; цитаты и статусы - 3 млн; пирожки - 500 тыс.; анекдоты - 3 млн; демотиваторы - 1 млн; веселые открытки - 2 млн. Группы, интересующиеся народной афористикой, очень немногочисленны: пословицы, поговорки - 50 тыс.; русский фольклор -9,5 тыс.; пословицы и поговорки - 9 тыс. Пословицы переосмысляются, морализаторство в них осмеивается как неискреннее, привнесенное сверху. А.В. Пешкова называет смеховой мир, который «пытается перевернуть иерархию, разрешить запреты, упразднить мораль», «пародией на существующую действительность»1 .

Пословицы модифицируются, осовремениваются: Чем дальше в гипертекст, тем больше ссылок (Чем дальше в лес, тем больше дров). Всяк web-дизайнер свой сайт хвалит (Всяк кулик свое болото хвалит). Язык до провайдера доведет (Язык до Киева доведет). На то хакеры в Интернете, чтоб Microsoft не дремал (На то и щука в пруду, чтобы карась не дремал).

На смену острой афористичной паремии приходят новые интернет-жанры смешного. В них преображается форма комического, множатся мишени для сатиры. Воспитательная сила пословицы обесценивается, и нравоучительное трансформируется в развлекательное. Народная смеховая культура меняет обличье и является в одежде новых жанров афористики. Она, подобно средневековой двуликой культуре смеха, подчеркивает противостояние официальному, выступает от имени огромного демократического большинства. По мысли М.М. Бахтина, «этот смех направлен на самих смеющихся»2. В сетевом фольклоре снимаются многие тематические и языковые табу, происходит демократизация и жаргонизация смешного. Приоритет получают такие малые жанры смешного, как приколы, в которых скепсис и шутовство сливаются. Доктрина морализаторства осмеивается с разной степенью противостояния

1 Пешкова А.В. Русская смеховая культура: (Истоки и становление (XI-XVIII вв.)): Автореф. дис. ... канд. культурологии. - М., 2004. - 24 с. - Режим доступа: http://cheloveknauka.com/russkaya-smehovaya-kultura (Дата обращения 12.12.2017.)

2 Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. - М., 1965. - С. 15.

официозу от балагурства до глумления, от паясничанья до цинизма, от потехи до ерничанья, от скоморошества до скабрезности.

Веди себя так, будто ты доверяешь людям, но никогда этого не делай.

Сейчас все жалуются, что тяжело найти любовь. Это вы еще работу не искали.

Моему сыну семь лет. Он говорит сегодня: Знаешь, почему собаки нас лижут? Потому что у нас внутри кости.

Колкое острословие сплетается с интеллектуальной игрой, смешное в приколах становится «парадоксов другом»:

Даже снег, падая, продолжает идти.

Любой плохой день можно исправить одним хорошим человеком.

Не все, кого мы теряем, являются потерей.

Люди становятся близкими постепенно, чужими - мгновенно.

Выходной - это когда проснулся, позавтракал и уже стемнело.

В соответствии с гейм-мышлением современного человека ведется интеллектуальная игра по разгадыванию каламбуров, узнаванию прецедентных текстов.

В соответствии с цифровыми возможностями XXI в. происходит сенсорно-чувственное обогащение смешного: семантика шутки осложняется через видео- и звукоряд. Примерами визуализации смешного могут служить открытки, мотиваторы, демотива-торы.

В Сети размываются жанровые границы некоторых речевых феноменов, например, анекдота. Происходит его смешение с афоризмом, приколом, статусом. Классическая форма анекдота, каким его знают по бытованию в прошлом веке, деформировалась. Анекдот хранится в одной папке с приколами, статусами и пр.

- Вставай. Будильник звонит.

- Передай, что я перезвоню.

Это действительно анекдот. Однако в этой же папке «Анекдоты» лежат другого жанра шутки:

Спать на работе - грех, не для того вам там дан бесплатный Интернет!

Знаете, в чем отличие мужчины от женщины? Она поплачет - и забудет. А он нагуляется - и вспомнит!

Это действительно больше похоже на статус либо прикол. О статусах следует сказать отдельно. В них звучат отзвуки раскатистого народного смеха:

Отдалась работе... Раньше думала, что за деньги, но посмотрела на зарплату и поняла - нет... по Любви!

Черный юмор «пирожков», их нарочитая нескладность, подчеркнутая конфронтация с литературной традицией усиливает комизм четверостиший:

врачи пересадили глеба из скорой на асфальт шоссе и с криком мы его теряем умчались в ночь под вой сирен

способность говорить цензурно вернулась где-то через час но ты уже взяла билеты и к маме ехала с детьми просила Яна ожерелье но не расслышал дед мороз и ожирение в подарок принес

Я человек своих иллюзий Вот например одна иллюзь Я дождь в засушливой пустыне И льюсь

В Сети рука об руку с назидательностью идет то шутовское и каламбурное, то сатирическое и скептическое, то глумливое и циничное, как, например, в приколе ниже.

И тогда я решила стать доброй, потому что поняла - патронов на всех не хватит.

В Интернете шедевры смешного соседствуют с пошлым, скабрезным, сальным либо прямолинейным. Однако тиражируются, становятся по-настоящему популярными в общем потоке юмористической продукции чаще всего если не шедевры, то удачные шутки. Интернет-фольклор повторяет путь традиционного устного слова: отшлифовывается лучшее, отсеивается худшее.

Так и процесс архаизации малых традиционных фольклорных комических жанров двояк. С одной стороны, субституция назидательного увеселительным и отвлекающим стала фактом. Малосодержательное и зрелищное быстро делается ведущим компонентом жизни людей, подменяя нравоучительность. Нравственный аспект, традиционно важный для русских, постепенно, но неуклонно обесценивается. Пословица терпит национальное бедствие. Происходит историческая смена репертуара русской афори-стики. С другой стороны, национальное не исчезает бесследно в столь короткий срок, и новые жанры комического передают любовь русских к острому слову, насмешке и самоиронии. Феномен смешного в Интернете сегодня - это буйство юмора в самых разных оттенках.

А.В. Мугалимова в статье «Жанр похоронного причета в обрядовой культуре русского народа» отмечает, что среди традиционных жанров русского фольклора причет (причеть, причитания) является одним из самых древних типов песнопений. Именно похоронный причет, по мнению В.П. Аникина, Е.В. Барсова, H.H. Велецкой, В.И. Ереминой, Н.П. Колпаковой, A.A. Котлярев-ского, Д.С. Лихачева, В.И. Смирновой, Н.И. Толстого, О.М. Фрей-денберг, К.В. Чистова, является прародителем других видов обрядовых причетов. Интересно, что причитать профессиональные исполнительницы начинают не сразу, а только после того как принесут крест и иконы. Оплакивание начинается только через часа два после смерти, так как считается, что так можно «раскричать» человека. Публичность придавала причитаниям широкую огласку, вызывала общественный резонанс трагедии. Кульминационным моментом в обряде можно считать «прощание» покойного с домом: «больше всево [причитают] как с дому выносят» (ФЭЦ 2990-54), «тогда уж тут - о! - кричишь как без памети» (ФЭЦ 2848-17). Общее звучание усиливалось, если причитали несколько человек одновременно, но это не является групповым исполнением причети, напротив, это наложение нескольких вариантов одного и того же плача: «Вот уципились все за гроп. И дети, две дочири. Я вот с ними, <... > и все мы арем. Сами ни слушиим чшаво друх друшку. А хто чшаво тока знаит, тот причитаит» (НЦНМ И. 2529-17). Причитания продолжались по дороге в церковь, а иногда даже в самой церкви. Тогда к звучанию плачей при-

соединялся погребальный колокольный звон, который сопровождал похороны по дороге из церкви на кладбище. Завершается обряд причитания на улице: исполнение приобретает более громкий и экспрессивный характер. Таким образом, причитания в похоронном обряде являются основным и важнейшим средством для воплощения трагического содержания.

Н.Е. Украинцева в статье «Эквиполентные оппозиции в фольклоре Южного Зауралья» рассматривает фольклор казаков Южного Зауралья - бывших новолинейных станиц Оренбургского казачьего войска (ОКВ), расположенных на территории нынешней Курганской области. Мифопоэтика моделирует мир с опорой на бинарные оппозиции, однако в фольклорное слово заложены не только противопоставления положительного и отрицательного, но и качественные различия в изображении тождественных явлений (эквиполентные оппозиции). Образные воплощения тех и других оппозиций в фольклоре тесно связаны, с их участием образуются и немифологизированные сюжеты и мотивы. Яркой иллюстрацией фольклорных эквиполентных оппозиций являются образы баллады о «дочке-пташке». Здесь оппозиция жизнь-смерть дает песенный образ дочери, выданной замуж и появляющейся возле родительского дома в виде поющей птицы. Родные братья не хотят видеть и слышать, как она жалобно поет, и даже грозятся ее убить, и только сердце матери подсказывает, что это дочка-пташка. В фольклоре казаков Южного Зауралья встречается несколько вариантов песни о дочке-пташке, за писанных в разное время: в начале XX в., во второй его половине и в начале XXI в. Так, в с. Озерном вариант долго бытовал в качестве лирической песни (сюжетная линия баллады обрывается), хотя информанты сообщали, что раньше это пелось невесте, когда ее отдавали замуж в другое село: «Калина-малина рано расцвела, | Не за ровню мамушка рано отдала | На чужую сторону, в дальние края. | Чужая сторонушка | Без ветру сушит. <... > На родной сторонушке три года не была - | На четвертый годочек пташкой улечу. | У родимой матери сяду в сад на веточку, | Песенку спою. | Не услышит ли мамонька мой голосок: | - Не мое ли дитятко жалобно поет?»1.

1 Фольклорный архив Курганского госуниверситета. 1980. С. Озерное Звериноголовского района Курганской области. 13, № 9. (Записана в 1980 г. от Е.В. Вороновой; с. Озерное).

В.И. Еремина привлекает для анализа баллады множество ее славянских вариантов и приводит различные методологические подходы. Выявляет постоянные и переменные элементы сюжета, называет лежащие в его основе бинарные оппозиции: «этот» и «тот» мир, «своя» и «чужая сторона»1. Делается вывод, что архаичной основой сюжета было табу, запрет вступления в контакт с лиминальным существом (меняющим статус в социокультурной

структуре, находящимся в промежуточном состоянии, регламен-

2

тируемом ритуалами и предохранение от этого существа, в данном случае, от птицы - вестницы из «иного» мира. Сюжет песни явно навеян мифом или сказкой, сохранившей этот архетип. В.И. Еремина пишет: «Было установлено, что данные баллады бытуют, прежде всего, как необрядовые, свадебные и даже похорон-ные»3. Причина такого бытования кроется не только в использовании архетипа запрета. Противопоставление «своя» и «чужая» сторона активно развивается с обрядностью, таким образом, бинарные оппозиции дают эквиполентные образы: в вариантах баллады идет речь о живых как мертвых и о мертвых как живых. Именно поэтому птица в балладе не только дочка, принявшая такой облик, чтобы навестить родное гнездо, но и вестница с «того» света, опасное существо, поскольку после замужества она приобрела другой статус (ритуально «умерла»), и возврат к жизни в девичестве невозможен. Ее не приветствуют, не приглашают в дом, а брат с целью отпугивания грозится убить. Таким образом, в фольклоре, в лиминальной ситуации, реальное становится нереальным, жизнь - смертью, люди теряют человеческий облик. В крае известна обрядовая свадебная песня «Реченька» (изначально, по-видимому, причет) невесте-сироте, которая перед свадьбой поминала усопших родителей. Обращение сироты к реченьке воспринимается исполнителями и слушателями как грустное обращение невесты к силам природы реального мира, к родным рекам Тоболу или Ую, о чем свидетельствуют уменьшительно-ласкательные суффиксы (речка, реченька): «Ох ты, река, речка быстрая, |

1 Еремина В.И. Художественный мир народной поэзии. - СПб., 2016. -

С. 5-32.

2

Геннеп А. Обряды перехода. - М., 1999. - 64 с.

3 Еремина В. И. Художественный мир народной поэзии. - СПб., 2016. -

С. 31.

Ты текешь, моя реченька...». Но далее текст подсказывает, что река эта необычна, она течет, но не «сколыбнется», и если всколыхнется, то потечет не в русле, а в определенном значимом месте: «Ой, ты текешь, моя реченька, да, | Ты текешь, не сколыб-нешься, да. | Сколыбнулася реченька, да, | К одному круту бережку, да, | К Александре на улочку, да. | Ой, чисто улочка выметена, да, | Полна горница гостей названа, да, | Нет родимого батюшка»1. Перед нами не что иное, как образ реки, уносящей в мир иной. Невеста навсегда прощается с жизнью в родительском доме, поэтому, чтобы попросить благословления у батюшки, она соприкасается с рекой, которая уносит в мир мертвых. В другом варианте песни идет диалог, и речка отвечает: «Отчего мне колыхаться - I Нет ни ветру, нет ни вихорю, | Нет погоды полуденною», т.е., она всегда холодная, течет там, где нет движения воздуха2. Так качественные различия в изображении природы приоткрывают древние верования, с ними увязывается дань памяти родителей.

Н.В. Шестеркина в статье «Антропоцентризм и антропоморфизм березы» отмечает, что антропоцентризм декларирует такое восприятие вселенной, когда «человек есть мера всех вещей» (согласно философу Протагору, V в. до н.э.). Антропоцентрическая модель мира предполагает, что человек есть средоточие вселенной и цель всех совершающихся в мире событий, центр и высшая цель мироздания.

Другой важнейший аспект - человек как код, как инструмент познания мира. Антропоморфизм в широком смысле подразумевает наделение объектов внешнего мира не только его прямыми чертами, но и атрибутами, формами и свойствами всего человеческого мира, всего, что создано человеком вокруг себя.

Дерево и человек часто описываются с помощью одних и тех же понятий и признаков, символизируют и даже заменяют друг друга в сходных, языковых и обрядовых. В традиционной культу-

1 Иванов-Балин Г.И. Русские народные песни Зауралья: Для пения (соло, анс., хор) без сопровожд. / Предисл., авт. рец. Ю.Е. Красовская. - М.: Советский композитор, 1988. - 200 с.

2 Сторона ли ты, моя сторонушка: Сб. народных песен из репертуара казачьего ансамбля станицы Звериноголовской / Сост. Ю.В. Скворчевский, отв. ред. Л.А. Саверский. - Курган, 2003. - № 4. - 60 с.

ре и фольклоре жизни (и судьбы) человека и дерева могут быть параллельны друг другу (как растет дерево, так растет и человек). Внешне дерево подобно человеку. Если это женское дерево, то эпитеты дерева подчеркивают его женственность, красоту и пр. Частям тела человека соответствуют части дерева, например, ветви - руки, вместо вершины - голова. Деревьям приписываются свойства человека и шире - некого раздающего здоровье существа, которое следует лишь хорошо попросить о чем-либо.

Образ мирового древа выступает одним из олицетворений мировой оси, аналогии мирового столпа, мировой горы, символом центра мира. Три космические сферы ассоциируются с тремя частями дерева: нижний мир - его корни (преисподняя), земля - ствол, крона - небеса. Горизонтальная структура древа указывает на четыре стороны света, соотносясь с квадратом, она моделирует числовые и пространственные отношения, времена года, части суток, стихии.

В качестве эмпирического материала автором используются народные загадки о березе из сборника под редакцией В.В. Мит-рофановой1.

Как и для любого явления природы, для березы характерен 1) природно-ландшафтный код: на поле на Арском; зелена, а не луг; на полянке девчонки; 2) биоморфный код: Дерево; летом цветет; 3) перцептивный код (зрительный подкод: Хоть малая, хоть большая; Летом мохнатенька, зимой суховатенька); хохлушка; цветовой подкод: столбы белы, шапки зелены; шапочки зелены; зелена, а не луг, / бела, а не снег; В белых рубашонках, / В зеленых полушалках; Церковь белена, кисти зелены; аудиоподкод: где стоит, там и шумит; тактильный подкод: зимой греет); 3) артефактный код: Рубище татарское (одежда из грубой, толстой ткани); шапки; шапочки зелены; В белых рубашонках, / В зеленых полушалках; 4) архитектурный подкод: Столбы белы; столбы белены; церковь белена; изба белена, а маковка зелена; 5) духовный код - церковь, маковка (верхушка церкви).; 6) антропоморфный код: девица, молодица; девчонки; Летом хохлушка, зимой молодушка, включая и антропонимы - Федосья; Фома, Филарет; соматический код: рас-

1 Загадки / Сост. Митрофанова В.В. - Л., 1968. - 255 с.

пустив волосья; Кудрява, а не голова; две кожи; потечет слеза; 7) временной код: зима - лето, весна.

Итак, проведенный анализ подводит к заключению, что береза - символ современной России - имеет много общего с человеком и делает много добра для человека, согласуясь с антропо-центричностью и антропоморфностью.

Д.М. Бычков в статье «О возрождении агиографической традиции в современной литературе» утверждает, что жития святых становятся для писателей нашего времени объектом дискурсивных репрезентаций. Подобные произведения как явление современной прозы нуждаются в определенной интерпретации. При этом основной подход, который необходимо использовать при их литературоведческом анализе, естественно, должен быть связан с принципами когнитивно-дискурсивного подхода к филологическому анализу и интерпретации художественного текста.

Кроме того, актуализация житийной традиции в новейшей прозе порождает особый тип дискурсивной практики в русской литературе - агиографический дискурс, природа которого определяется не только индивидуально-авторским замыслом писателя (об этом мы говорили выше), но важно учитывать, что рецепция этого дискурса во многом зависит от характера читателя и его статуса в контексте современной культуры.

Подобное обновление литературного дискурса не было бы возможно, если бы не происходили принципиальные изменения в российской культуре, в структуре общества - все большее количество людей приобщается к Православной Церкви. С начала 1980-х годов появилась большое количество «пересказов» духовных источников, в том числе и Евангелия для неофитов. Римейк священного текста, как и житийного сочинения в принципе не возможен, но концептуальное обновление предтекста позволяет иначе интерпретировать сюжет и идею в контексте современной культуры.

В современной прозе древнерусская житийная традиция, дошедшая до нас в амальгаме форм авторских рецепций и разно-стадиальных в русской культуре интерпретаций в предшествующие литературные периоды, обусловила функциональные характеристики специфического агиографического дискурса, природе которого и посвящена настоящая монография.

Образовавшийся культурный контекст становится определяющим фактором для появления «неоагиографических» произведений, модифицирующих древнерусский предтекст. Следствием наметившегося в современной литературе курса становится естественным фактом, что житийная традиция особо проявляет свой характер в плоскости жанров современной публицистики, в жанре очерка, в формате парафразы, в становлении нового жанра -«агиоромана». Актуализация традиции способствует реанимации кодов восприятия житийной прозы.

А.В. Кляузер в статье «Категории пространства и времени в устных рассказах ветеранов-афганцев» обращается к такому жанру фольклора, как устный рассказ о былом (меморат). Несмотря на индивидуальность восприятия, в рассказах разных людей можно обнаружить созвучные истории и схожую оценку событий. Следовательно, существуют общие механизмы отбора информации. Постараемся выявить их на материале устных рассказов офицеров, принимавших участие в боевых действиях в Афганистане в 19791989 гг.

Устные рассказы воинов-интернационалистов имеют типологическое сходство с воспоминаниями ветеранов Великой Отечественной войны (в обоих случаях предметом повествования становятся военные реалии и отношение к ним). Л.В. Домановский, исследуя устные рассказы участников Великой Отечественной войны, делает вывод о форме их повествования, которая и отражает механизмы отбора: «Большинство рассказов Великой Отечественной войны носит характер воспоминаний. Иногда они развернуты в широкие мемуарные повествования, в которых говорится о целой цепи событий. Но чаще рассказ сосредоточивается только на одном жизненном эпизоде, памятной встрече или событии, поразивших рассказчика своей необычностью, яркостью или типичностью»1 .

Для рассказов ветеранов-афганцев характерно традиционное деление пространства на «свое» и «чужое». Вступление на территорию другой страны отражается в сознании военных как переход в другой мир: «Никогда не забуду, как мы пересекали речку: на

1 Домановский Л.В. Устные рассказы // Русский фольклор Великой Отечественной войны / Отв. ред. Гусев В.Е. - М.; Л.: Наука, 1964. - С. 198.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

этой стороне Советский Союз, а там уже Афганистан» (зап. в 2017 г. Кляузер А. от А.В. Корчагина - в 1982-1983 служил в Афганистане - г. Чебаркуль).

Ю.И. Корсакова в статье «Дискурсивные маркеры установления контакта в сказах П. П. Бажова» исследует дискурсивные маркеры (слышь, смотри, гляди, вишь, знаешь, понимаешь). Лингвистическое своеобразие наследия П.П. Бажова, особенно диалектная и народно-разговорная стихия в его произведениях, детально проанализировано в фундаментальном справочнике «Бажовская энциклопедия» (2007). Языковой потенциал бажов-ских сказов не исчерпывается диалектизмами и регионализмами. Имитация спонтанной устной речи в рамках данного жанра предопределила его диалогичность. Так, Б.О. Корман отмечает, что «рассказчик в сказе не только субъект речи, но и объект речи»1, что подразумевает «двухголосый» характер повествования.

Именно диалогичность определяет значимость исследования дискурсивных маркеров, присущих жанру сказа. В частности, большой интерес представляют маркеры, с помощью которых рассказчик устанавливает контакт со слушателем. Чаще всего данные единицы выражены так называемыми контактными глаголами -«группу глагольных форм с ослабленной семантикой, регулирующих речевое взаимодействие между участниками коммуникации (от привлечения внимания адресата на начальной стадии установления речевого контакта, поддержания речевого контакта в течение разговора и до доведения его до логического завершения) и

2

выполняющих в речевом акте различные прагматические задачи» .

В сказах П.П. Бажова выявлено более 160 употреблений контактных глаголов, представленных формой 2-го лица единственного числа или императивом. Все дискурсивные маркеры (слышь, смотри, гляди, вишь, знаешь, понимаешь) соотносятся с категорией несовершенного вида. Императивы несовершенного вида (слышь, смотри, гляди) в тексте П.П. Бажова выражают пози-

1 Корман Б. О. Избранные труды по теории и истории литературы / Пре-дисл. и сост. Чулков В.И. - Ижевск, 1992. - С. 60.

2 Маслова Е.Р. Функционирование контактных глагольных форм в русской устной речи: Вып. квалиф. работа ... магистра лингвистики. - СПб., 2016. -С. 38-39.

тивную вежливость, поскольку рассказчик в жанре сказа настроен на вовлеченность слушателя в диалог, сближение с ним.

При обращении к контактным глаголам слухового восприятия было выявлено 56 случаев употребления формы слышь-ко. Любопытно, что форма слушай не встречается в текстах сказов Бажова ни разу.

Дискурсивный маркер слышь-ко создает доверительную тональность сказа, сокращает дистанцию между рассказчиком и слушателем. С точки зрения синтаксической позиции слышь-ко никогда не стоит в абсолютном на- чале предложения и, как правило, разделяет тему и рему (Она, слышь-ко, научилась шелками да бисером шить. Они, слышь-ко, хитрость одну знали - руду с солью варить. Не продал их, слышь-ко, никому, тайно от своих сохранял, с ними и смерть принял ). Такое положение способствует активизации внимания слушателя, поддерживает его интерес к повествованию. Желание слушать стимулируется также смягченной формой императива, неизменно употребляемого с постпозитивной частицей -ко. При этом у других глаголов возможны вариации: смотри, смотри-ка и смотри-ко; гляди, гляди-ка и гляди-ко. Безальтернативность слышь-ко фиксирует внимание на контексте употребления и позволяет почувствовать рассказчика.

Контактоустанавливающие глаголы с исходной семантикой зрительного восприятия в сказах Бажова представлены весьма широко. К ним относятся дискурсивный маркер смотри - 20 примеров (включая смотри-ка и смотри-ко), гляди - 21 пример (включая гляди-ка и гляди-ко), вишь - примеров употребления (включая вишь-ты).

Частотный и семантический анализ глаголов слышь-ко, смотри, гляди, вишь, понимаешь и знаешь дает основание утверждать не только важность категории слушателя в сказах, но и близость его к рассказчику. В речи персонажей произведений рассмотренные дискурсивные маркеры используются как с целью привлечения внимания, так и для того, чтобы сделать правильный выбор слова и заполнить паузы хезитации.

М.В. Загидуллина в статье «Журлор: как работают механизмы фольклоризации информационного пространства» рассматривает современную форму фольклора в журналистской среде -журлор. В основе понятия лежат механизмы распространения ин-

формации, само циркулирование информации в определенной форме в современной информационно-технологической среде. В статье особое внимание уделяется следующим моментам: 1) актором фольклорного явления становятся не отдельные языковые личности и сознания, а организации (редакции СМИ; конкретные журналисты, действующие от их лица, исполняют действия, предписанные им организацией и правилами ее существования в ин-форма- ционном пространстве); 2) действия редакций обусловлены процессами медиатизации - в определенном смысле, это «медиатизация второго порядка», когда сами СМИ оказываются «понижены» в информационных процессах до уровня обычного рядового пользователя - участника коммуникации, а то, что ранее делало их эксклюзивными обладателями доступа к информации, утрачено (уникальная в прошлом возможность доступа к собственно тиражированию информации - каналу эфира или печатному станку - подменено сейчас всеобщей цифровизацией и технологиями интернет-коммуникации, которые делают наличие технической оснащенности редакций второстепенным и даже ненужным, архаичным; во всяком случае, точно не влияющим на популярность и востребованность в аудитории; некоторое исключение можно сделать для программ телевидения, однако в части новостной повестки они тоже уступают Интернету). Редакции СМИ, для которых в недавнем прошлом самым важным было «завести свой сайт», сегодня оказываются в ситуации плотной конкуренции не столько с другими СМИ, сколько с разрозненными и все более разнообразными акторами интернет-коммуникации - непрофессиональными каналами, отдельными пользователями, коллективами, которые больше не нуждаются в сложной официальной инсти-туционализации (как полноценная редакция СМИ). В этих условиях редакция СМИ живет по законам вторичной медиалоги-ки - чтобы ее сообщение было услышано аудиторией, она должна а) быть первой в передаче сообщений, имеющих высокий потенциал аккумуляции внимания аудитории; б) в принципе быть в числе тех, кто транслирует даже не первым «модные» новости; в) подстраивать контент своего издания под интересы массовой интернет-аудитории; 3) на практике СМИ сегодня образуют полилог коллективных «индивидуальных голосов», звучащих на одном информационном поле, подобном средневековой базарной площади.

В статье отмечается, что попадающая в информационное пространство новость немедленно передается всеми другими СМИ под воздействием двух основных факторов: 1) фактора времени (как можно быстрее); 2) фактора уникального текстового сообщения (чтобы поисковики не теряли эту информацию в выдаче). В результате возникает феномен «СМИ-судачения»: одно и то же сообщение появляется в интернет-пространстве в десятках «форм»; авторы ищут собственный способ подачи новости, а следовательно, остальные журналистские действия (например, факт-чекинг), отодвигаются на второй план.

В статье приводится следующий пример. Поисковик при выборе раздела «Новости за 24 часа. Челябинск» (дата обращения - 13 января 2018 г.) выдает 64 источника по новости об исчезновении ребенка.

Ниже приведены заголовки только 21 ресурса:

1. В Челябинске по пути в школу пропал 13-летний мальчик

2. В Челябинске ищут мальчика, который ушел в школу и не вернулся

3. В Челябинске ищут пропавшего по пути в школу подростка

4. 13-летний мальчик пропал по пути в школу в Челябинске

5. В Челябинской области пропал ребенок

6. 13-летний ребенок пропал по пути в школу в Челябинске

7. В Челябинске разыскивают 12-летнего мальчика

8. В Челябинске третьи сутки ищут 13-летнего ребенка

9. На Южном Урале третьи сутки разыскивают 12-летнего ребенка

10. В Челябинске ребенок пропал по дороге в школу

11. В Челябинске 2-й день ищут пропавшего ребенка

12. СРОЧНО! 12-летний парень не дошел до школы

13. Челябинский школьник третий день не может добраться до дома

14. В Челябинске ищут 13-летнего Ваню, который ушел в школу два дня назад и не вернулся

15. Школьник пропал по дороге в школу. С черной сумкой на

ремне

16. На Южном Урале третьи сутки разыскивают 12-летнего мальчика

17. В Челябинске по пути в школу пропал тринадцатилетний парень

18. Не дошел до школы: в Челябинске пропал 12-летний мальчик

19. В Челябинске разыскивают 12-летнего ребенка

20. 13-летний парень пропал по пути в школу в Челябинске

21. Не дошел до школы: в Челябинске пропал 12-летний парень

На этом примере можно увидеть, как происходит формирование новости: каждому автору важно придумать, как одно и то же донести иными словами (разные способы указания на возраст ребенка, а также широкое использование контекстных синонимов -школьник, парень, мальчик, ребенок). Ни один из этих заголовков не повторяет другие в точности (и именно поэтому попадает в выдачу). При этом авторам важно «подать» новость так, чтобы читатель зашел именно на их сайт (отсюда, например, вынесение главной «негативной» части в самое начало фразы - «Не дошел до школы»).

Список литературы

1. Назарова Л.В. Частушка как показатель культуры звучащей русской речи русского народа // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. -Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 37-40.

2. Алиференко Е.И. Частушка в контексте свадебного фольклора // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. - Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 810.

3. Глазкова С.Н. Жанровое обновление русской афористики в сетевом фольклоре // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. - Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 10-14.

4. Мугалимова А. В. Жанр похоронного причета в обрядовой культуре русского народа // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. - Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 33-37.

5. Украинцева Н.Е. Эквиполентные оппозиции в фольклоре Южного Зауралья // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов меж-дунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. - Челябинск, 2018. -Ч. 1. - С. 46-49.

6. Шестеркина Н.В. Антропоцентризм и антропоморфизм березы // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. - Челябинск, 2018. - Ч. 1. -С. 66-69.

7. Бычков Д.М. О возрождении агиографической традиции в современной литературе // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. - Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 74-79.

8. Кляузер А.В. Категории пространства и времени в устных рассказах ветеранов-афганцев // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. -Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 95-97.

9. Корсакова Ю.И. Дискурсивные маркеры установления контакта в сказах П.П. Бажова // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. -Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 151-154.

10. Загидуллина М.В. Журлор: Как работают механизмы фольклоризации информационного пространства // 8-е Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры в современном культурном пространстве: Ренессанс базовых ценностей?»: Сб. материалов междунар. науч. конф. Челябинск, 27-28 февр. 2018 г.: В 2 ч. - Челябинск, 2018. - Ч. 1. - С. 17-20.

КОРПУСНАЯ ЛИНГВИСТИКА

2019.02.015. ФЕРНАНДЕС А.Г. ВСЕМИРНАЯ СЕТЬ КАК КОРПУС ДАННЫХ.

FERNÁNDEZ A.G. La web como corpus: Un esbozo // Lengua y Habla. - 2017. - N 21. - P. 126-150.

Ключевые слова: корпусная лингвистика; компьютерная

лингвистика; автоматическая обработка текста; обработка

естественного языка; Интернет; Всемирная сеть.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.