CC BY
25
Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 22. 2022. Т. 13, № 2. С. 7-20.
Transactions of the tola Science Centre of RAS. Humanitarian Studies. Series 22. 2022. Vol. 13, no. 2. P. 7-20.
ЭТНОЛОГИЯ, ЭТНОГРАФИЯ, АНТРОПОЛОГИЯ
Научная статья
УДК 639 + 330.15 + 314.7 + 314.62(=511.12)(09) doi:10.37614/2307-5252.2022.2.13.22.001
ТРАДИЦИОННЫЕ И НОВЫЕ ПРОМЫСЛЫ ЭКОСТРОВСКИХ СААМОВ ПРИ ПЕРЕХОДЕ К ОСЕДЛОСТИ В XIX — НАЧАЛЕ XX ВВ.
Ольга Александровна Бодрова
Центр гуманитарных проблем Баренц региона Федерального исследовательского центра «Кольский научный центр Российской академии наук», Апатиты, Россия, [email protected], https://orcid.org/0000-0001-5312-6692
Аннотация
В публикации раскрываются особенности традиционных и новых промыслов экостровских саамов в XIX — начале XX вв. при переходе к оседлому образу жизни и перемещении Экостровского погоста от одноименного пролива в район Белой губы озера Имандры. Исследование основано на материалах отечественных и зарубежных этнографических и путевых очерков, архивных источниках, данных статистики и топонимии. Ключевые слова:
саамы, Кольский полуостров, Мурманская область, Экостровский погост, озеро Имандра, традиционные промыслы, оседлость, топонимы Благодарности:
статья подготовлена в рамках выполнения государственного задания по теме научно-исследовательской работы № FMEZ-2022-0028 и профинансирована из федерального бюджета.
Для цитирования: Бодрова О. А. Традиционные и новые промыслы экостровских саамов при переходе к оседлости в XIX — начале XX вв. // Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 22. 2022. Т. 13, № 2. С. 7-20. doi:10.37614/2307-5252.2022.2.13.22.001
ETHNOLOGY, ETHNOGRAPHY, ANTHROPOLOGY
Original article
TRADITIONAL AND NEW CRAFTS OF THE YOKOSTROV SAMI DURING
THE TRANSITION TO SETTLEMENT IN THE 19TH AND EARLY 20TH CENTURIES
Olga A. Bodrova
Barents Centre of the Humanities of the Kola Science Centre of the Russian Academy of Sciences, Apatity, Russia, [email protected], https://orcid.org/0000-0001-5312-6692
Abstract
The paper reveals the features of traditional and new crafts of the Yokostrov Sami in the 19th and early 20th centuries during transition to settlement. This process coincided with migration of the Yokostrov pogost from the Yokostrov Strait to the bay Belaya Guba of the Lake Imandra. The study is based on materials of Russian and foreign ethnographic and travel essays as well as on archive sources, statistics and toponyms.
© Бодрова О. А., 2022
Keywords:
Sami people, Kola Peninsula, Murmansk region, Yokostrov pogost, Lake Imandra,
traditional crafts, settlement, toponyms Acknowledgments:
the article was supported by the federal budget to carry out the state task of the Federal
Research Centre "Kola Science Centre of the Russian Academy of Sciences"
No. FMEZ-2022-0028.
For citation: Bodrova O. A. Traditional and new crafts of the Yokostrov Sami during the transition to settlement in the 19th and early 20th centuries // Transactions of the K ola Science Centre of RAS. Humanitarian Studies. Series 22. 2022. Vol. 13, no. 2. P. 7-20. doi:10.37614/2307-5252.2022.2.13.22.001
Целью настоящего исследования является изучение основных особенностей традиционных промыслов саамов Экостровского погоста на переломе двух эпох: в конце XIX — начале XX вв., когда хронологически совпали такие процессы, как переезд погоста на другое место, появление новых промыслов, обусловленное изменением социоэкономических реалий и развитием транспортной системы, а также переход к оседлости саамского населения к 1930-м гг.
Экостровские саамы, наряду с саамами других погостов, располагавшихся у озера Имандры вдоль Кольского почтового тракта (Бабинского и Масельгского), не только в географическом, но и в культурно-хозяйственном аспекте имели много схожих черт, что, на наш взгляд, позволяет их отнести к отдельной, «имандрской», локальной группе. Довольно низкий уровень изученности этой группы, по сравнению с другими локальными группами кольских саамов, обусловливает актуальность темы, особенно в свете развития различных направлений регионального туризма в таких рекреационных районах, богатых природными ресурсами, как города Апатиты и Кировск с близлежащими территориями. В связи с отсутствием специальных научных исторических и этнографических работ по этой теме источниковой базой исследования являются архивные документы, данные статистики и местной топонимии, отчасти карт различного назначения, этнографические и путевые очерки российских и зарубежных авторов.
Традиционный хозяйственно-культурный тип всех локальных групп кольских саамов, в том числе Экостровского погоста, характеризовался сочетанием охоты, рыболовства, оленеводства с преобладанием того или иного промысла. Основой хозяйственного комплекса экостровских саамов на протяжении многих веков являлась охота на пушного зверя, лесную птицу, а также озерная и речная рыбная ловля, на что указывает один из первых источников, упоминающих Экостровский погост, — писцовые книги Алая Михалкова1. Экостровское общество, к которому относился Экостровский погост, считалось самым бедным среди всех саамских обществ, судя по статистическим данным XIX в. о податях2, которые выплачивались не отдельно по погостам, а обществами в целом. Доходы от рыбного промысла у Экостровского погоста были ниже среднего, составляли 572,40 руб.3, по всей Экостровской волости — 3940,97 руб.4. Напротив, Экостровская волость показывала самые высокие доходы от охотничьего промысла: Экостровскому погосту охота на пушного зверя приносила 750 руб., на птицу — 240 руб.5. Выгоду охотничьего промысла саамского населения, распространенного в окрестностях Имандры, отметил еще А. Ф. Миддендорф, указавший примерные цены в 1840 г. на шкуры пушного зверя: бобра — до 100 руб., куницы — 7-9 руб.,
росомахи — 6-7 руб.6. При этом Н. Дергачев приводит более низкие цены на продукт охотничьего промысла: 18, 5, 2 руб. соответственно7.
Несмотря на низкий доход от рыбной ловли по сравнению с другими волостями, рыбный промысел все же составлял основу пищевого рациона экостровских саамов, и удельный вес доходов, извлекаемых от озерного и речного рыболовства, у саамского населения Кольского полуострова был довольно велик [1 : 24]. Рыбный промысел определял особенности социального устройства в летнее время: замкнутые миграции по рекам и озерам и продолжительное проживание отдельными семьями. По мнению Н. Н. Харузина и Н. Н. Волкова, именно родовое право собственности на рыбные угодья и рыболовство у кольских саамов «стояло между оседлостью и кочевьем»8. На уровне лексики значительная роль рыболовства в жизни имандрских саамов обусловила развитую рыболовецкую терминологию [2], обилие «рыбных» топонимов. Так, на территории имандрских саамов, ловивших преимущественно кумжу, щуку, гольца, были широко распространены топонимы, содержащие именно эти лексемы: Кумужий остров (Кувчсуол), Щучья губа (Нуккешлухт), река Гольцовая (Идичйок)9. «Охотничьи» топонимы у имандрских саамов, так же как и в рыболовецкой лексике, были связаны с видами животных, промышляемых в окрестностях озера Имандры: с бобром, куницей, лисой, росомахой, например, Бобровый ручей (Майвуай)10. Другой пласт охотничьей лексики этимологически восходил к промысловым обычаям. Так, горный хребет в Хибинах Эвеслогчорр связан с существительным «эвес», что означает «пища охотника», полуостров к северу от станции Хибины Ретнярк, название которого с саамского можно перевести как «капкан-наволок», — с орудием промысла11.
Оленеводство в Экостровском погосте, по сравнению с рыбной ловлей и охотой, было мало развито. Олени держались только для семейных и ямских нужд. Всего в 1866 г. на Экостровской станции было 14 оленей (то есть 7 «лошадей»), а в самом погосте — 14212. Впрочем, в XIX — начале XX вв., по данным 1909 г., доходы от оленеводства учитывались редко и считались «случайным заработком»13, а основное внимание исследователей было сосредоточено на рыбном промысле и охоте на морского и дикого зверя. Уже к 1920-м гг. картина меняется, и доля оленеводства в хозяйственном комплексе саамов вырастает с 7 до 29,8 % на фоне уменьшения доли рыболовства от 64 до 33,8 %14. Безусловно, олень всегда играл одну из ведущих ролей в материальной и духовной жизни всех кольских саамов, но олень дикий, а не одомашненный. Одних только Оленьих островов на Кольском полуострове зафиксировано около двух десятков15, не считая «оленьих» гидронимов, горных и поселковых названий. В топонимии бассейна озера Имандры отмечено немалое количество названий, связанных с диким северным оленем и его повадками: Оленьи тундры (авторское написание — Ред.) (Пуадзуайвенч) в предгорьях Мончетундры, Хирвасов16 остров (Сирвессуол) в северной части озера Бабинская Имандра, Пыжиковый17 залив (Восьвупилухтынч) на Большой Имандре, мыс Лоппнярк18 в Йокостровской Имандре, варака Арваренч19 у берегов Вите-губы Большой Имандры, Партомчорр20 в центральной части Хибин. Несмотря на озерное и речное рыболовство как ведущий промысел экостровских саамов, они в той или иной степени держали оленей. Довольно зажиточными семьями с относительно большим числом оленей считались, например, семьи К. И. Архипова и В. Н. Бархатова. Жену Василия Никифоровича Татьяну Степановну Бархатову, во всяком случае, зажиточной по саамским меркам
называет С. Н. Дурылин, столкнувшийся с ней на почтовой станции, когда та ехала к своему сыну Василию на Олений остров21 (рис. 1, 2). На Оленьем острове довелось побывать М. М. Пришвину, оставившему описание двух вежей: маленькой черной аршина в два с половиной высоты и другой, более высокой и длинной, — для оленей: «...какая побольше — для оленей, потому и олень побольше человека», — объяснил писателю Василий22. Основательность Василия Васильевича Бархатова в ведении промыслов, чем, вероятно, и была обусловлена зажиточность семьи, отметил в своих заметках и академик А. Е. Ферсман: «.Василий Васильевич <...> человек хозяйственный: много его оленей пасется в тундре; богаты те места, где он из года в год промышляет рыбу, переставляя с места на место свой незатейливый шалаш из брезентов»23.
Рис. 1. Татьяна Степановна Бархатова Рис. 2. Вежа на Оленьем острове
(слева) с женщинами-ямщиками экостровской семьи Бархатовых.
из Экостровского погоста. Фотография Фотография В. В. Разевига, 1911 г.25 В. В. Разевига, 1911 г.24
Как уже говорилось ранее, в целом экостровские саамы никогда не считались богатыми. Тем удивительнее представляется их высокая способность адаптироваться под экономические нужды погоста. Так как доходов от рыбы и охоты не хватало, они, судя по источникам, единственные из всех саамских погостов обратились к такому промыслу, как судостроение: летом делали небольшие лодки (карбаса), тройники и шняки и получали от этого занятия до 200 руб. в год26. Другим дополнительным промыслом саамов Экостровского погоста являлась выделка из бересты чашек, корзинок и прочих изделий, которые продавались другим саамам и поморам и приносили до 45 руб. серебром в год27. Спрос на подобные изделия объяснялся тем, что древесина и кора сосны и березы являлись одним из основных материалов, из которого у саамов были сделаны практически все предметы первой необходимости: тарелки, ложки, корзины, короба, бечевки, тетива, черпаки и ведра, даже обувь и одежда28. Также некоторые доходы приносили рубка леса и торговля (500 и 200 руб. соответственно)29.
Самым древним и постоянным из второстепенных промыслов экостровских саамов являлся извоз. Система почтовых трактов в России возникла в начале XVIII в. при Петре I, с тех пор долгое время Кольский почтовый тракт оставался единственной транспортной линией, соединявшей Кандалакшу и Колу в Российской Лапландии.
Первоначально извоз у саамов составлял ямскую обывательскую повинность, которая возлагалась на весь «мир» (общество) и могла быть выплачена «и деньгами, и натурою»30. Кольский почтовый тракт, протяженностью в 240 верст (около 256 тыс. км), состоял из шести перегонов и проходил через семь почтовых станций, расположенных на расстоянии 30-50 верст друг от друга. Путь пролегал большей частью по берегам озера Имандры, рекам, болотным и лесным участкам Имандрского бассейна. Йокостровская (Экостровская) почтовая станция находилась у одноименного пролива «на западном берегу Имандры, на пригорке», а на восточном берегу высились «Хибинские горы с их разнообразными остроконечными вершинами»31.
В 1770-х гг. Екатерина II отменила ямскую повинность, и дорожные станции стали отдавать с торгов на три года тем, кто соглашался «гонять подводы» за наименьшую плату [3 : 368]. Держатели станций, выигравшие торги, для перевозки людей и грузов должны были иметь установленное количество ездовых оленей (для зимнего времени), лодок (для перевозок в летнее время) и гребцов, которые в то же время служили провожатыми и носильщиками по сухопутным переходам32. Как раз саамы Экостровского погоста и отправляли традиционно дорожную повинность, или «гоньбу», в южном и центральном секторах Кольского почтового тракта, на почтовых станциях Зашеечной, Йокостровской, Разнаволоцкой, переименованной позднее в Пулозерскую. Экостровские, реже и другие имандрские саамы, как правило, присматривали и за путевыми избами на почтовых станциях, переселялись на этот участок со всей семьей, но продолжали промышлять в своих семейных угодьях. Официальными держателями станций являлись в основном русские, выигравшие
33
торги, а саамам станции перепоручались за меньшие деньги33. Так, А. Ф. Миддендорф приводит следующие цифры: в среднем на почтовую станцию выделялось около 600 руб. в год для оплаты услуг двух ямщиков, из которых, например, двум братьям, работающим на станциях между Кицей и Вороньим ручьем, выплачивалось лишь 350 руб.34. Работа на почтовых станциях часто являлась «семейным подрядом» и в других погостах. Так, станции Йокостров (а затем Белую губу), Разнаволок, Зашеек «держали» Архиповы.
Примечательно, что на Йокостровской почтовой станции, как и на многих других, одновременно стояли и тупа — «небольшая изба в 5-6 квадратных саженей, в 3 аршина высотою, с односкатною низкою крышею»35, построенная для путешествующих как своего рода казенная гостиница, и вежа, в которой проживала семья смотрителей. На деле и ямщики, и путешественники отогревались и пили чай в обоих строениях36. Отапливались станционные избы камельком, расположенным у одной из стен и напоминающим финскую печку, вдоль остальных стен стояли широкие скамейки, одновременно выступающие в качестве спального места. Работали ямщиками — гребли и переносили на себе поклажу — как мужчины, так и женщины, последние обычно на перегоне до Йокострова, дальше — только мужчины из-за сложного течения. Ямщиками работали большинство экостровских саамов. Вместе с тем, среди них выделялись некоторые, считавшиеся более профессиональными гребцами или кормчими — Ларивон и Онисим37, Афанасий, служивший матросом на флоте и недавно вернувшийся в Экостровский погост38.
Среди ямщиков Имандры в большинстве путевых очерков российских и зарубежных исследователей упоминаются экостровские Архиповы: в очерках конца XIX в. — Ларивон Архипов, работающий на Йокостровской станции, также Мирон Ефимович Архипов, смотритель Йокострова, кузина Мирона Мария Ивановна Архипова и ее муж, смотрители за станцией в Раснаволоке39. В некоторых случаях авторы рассказывают о ямщиках — саамах Экостровского погоста, не передавая их имен.
С развитием колонизационного процесса в 1860-х гг., когда Российское государство предприняло ряд мер для привлечения колонистов на Кольский полуостров на постоянное место жительства, активизировались и миграционные потоки, увеличило обороты транспортное сообщение внутри полуострова за счет рыбопромышленников, добирающихся от своих селений на Белом море до становищ на Мурманском берегу и обратно. Выросло и количество чиновников, приезжих ученых, государственных служащих, выполняющих исследования и работы на Кольском полуострове. Этому способствовало открытие пароходного движения в 1871 г., позволившее большему количеству путешественников попасть в Кандалакшу или Колу, а оттуда уже отправиться вглубь материка. Таким образом, и до строительства Мурманской железной дороги в 1915 г. размеренный образ жизни имандрских саамов претерпел изменения. Уже в 1860-1880-х гг. извоз стал занимать первое место среди второстепенных промыслов саамского населения по доходности. С 1883 по 1885 гг. прибыль от ямского промысла выросла больше чем в два раза40, и в год Экостровское общество стало получать до 810 руб. серебром, что составляло одну пятую от рыбных доходов41.
Ямской промысел был тесно связан с работой смотрителями не только на почтовых станциях, но и на дополнительных станциях на пути следования поморов-промышленников, располагавшихся обычно на выселках по всей линии Кола — Кандалакша, с большими казармами, «выстроенными с затратами земских средств и трудов администрации»42. Сохранилось подробное описание одной из таких казарм, расположенной в Белокаменной губе: «Это деревянное здание длиною 6,33 и шириною 3 саж. на деревянных стульях. Сруб из 6 вершковых бревен, цоколь и кровля тесовые, стены не обшиты и не отштукатурены, печь голландская большая, окна с двойными переплетами, каждый на 32 стекла, величиною 4 х 4 вершка»43.
Станционные казармы упоминаются во многих источниках, не поясняющих, однако, что эти станции не имели ничего общего со станциями Кольского почтового тракта. Если старые почтовые станции располагались на западном берегу Имандры, то возникшие к концу XIX в. казармы, напротив, на восточном. В отличие от почтовых станций казармы редко отмечались на картах. Их можно обнаружить, сопоставляя путевые очерки исследователей и отдельные специализированные карты. Из станционных казарм, расположенных на правом берегу Имандры, можно локализовать как минимум четыре: 1) у губы Белокаменной, упомянутой в записях Риппаса44, 45;
2) в Белой губе, недалеко от будущей станции Хибины46 (рис. 3);
3) напротив острова Высокого, в районе современной станции Нефелиновые Пески47; 4) в селении Половинка (саам. Корксканда), где казармой заведовал Калина Иванович Архипов48. Смотрителем-сторожем казармы в Белой губе был Мирон Ефимович Архипов, державший и Йокостровскую почтовую станцию49.
По всей видимости, после его смерти станционный дом перешел к сыну Архипу Мироновичу и сохранился вплоть до 1930-х гг., попав в 1921 г. в объектив самому А. Е. Ферсману, сделавшему такую приписку к изображению: «Хибины. Хибины, лопарский дом. Экостровская 1921 г.»50 (рис. 4). В списках населенных мест от 1938 г. эта изба значится как «дом Архипова» — отдельное строение на станции Хибины. Другой дом Архипова, жилой, где он размещался с семьей, располагался в поселке Экострово, недалеко от станции, и был одним из пяти
~ 51
домохозяйств этого населенного пункта51.
Рис. 3. Белая губа на фотографиях начала XX в. Слева — автора журнальной заметки В. Н. Никольского с подписью «Кольский полуостров. Озер. Имандра. Станция Белая губа»52; справа — фотохудожника В. А. Плотникова53
Рис. 4. Станция Хибины. Дом А. М. Архипова. 1921 г. Из частной коллекции
Можно предположить, что именно станционные казармы, предоставляющие дополнительный источник дохода, стали одной из причин, почему Экостровский погост перебрался именно в Белую губу в 1890-х гг.54 и Половинку около 1900 г.55, после того как саамы оставили свое зимнее поселение у Экостровского пролива, — именно там находились новые станции (в железнодорожной терминологии «узлы сообщения»), где сосредоточились миграционные потоки рыбопромышленников и путешественников, которые
этими станциями были «очень довольны»56. Приблизительно в местах расположения станционных казарм позднее возникли и железнодорожные разъезды и станции: Охто-Канда — приблизительно на месте Белокаменской станции, станция Хибины — у Белой губы, Нефелиновые Пески — у озера Высокого, станция Имандра — немного южнее села Половинка. Возможно, экономическое значение казармы для проезжающих привело и к образованию топонима «Избяная губа» (Пыртлухт)57 в этом месте — в честь не столько нового зимнего поселения экостровских саамов, выстроивших в Белой губе деревянные тупы, сколько в честь станционной избы.
Новые дополнительные промыслы экостровских саамов не исключали их традиционных занятий в летнее время, однако, как представляется, ограничивали свободу передвижений из-за большого потока промышленников в весенний и осенний сезоны, а приезжих исследователей — в летний, когда больше всего требовалось услуг смотрителей и ямщиков. Тем не менее, как показывают тексты источников, экостровские саамы не оставляли рыбную ловлю и охоту в семейных угодьях, что было возможно благодаря привлечению к дополнительным промыслам женского населения погоста, а также короткому миграционному маршруту от постоянного места работы — станций — к сезонным промысловым местам. С одной стороны, второстепенные промыслы имандрских саамов свидетельствуют о высокой степени их мобильности и адаптивности к новым социально-экономическим условиям. С другой стороны, близость селений к почтовому тракту и станциям, ямской извозный промысел с налагающими требованиями более оседлого образа жизни, частое общение с русскими не только отличали саамов, живущих по побережью Имандры, в экономическом отношении от других групп саамского населения задолго до железнодорожной колонизации, но и обусловили среди них особый тип миграций и более быстрый переход к оседлости.
Со второй половины XIX в. на Кольском полуострове активизировались передвижения поморского населения от становищ до промысловых мест, а также наблюдался буквально наплыв исследователей. Им были необходимы проводники по неизведанным районам, многие из которых даже не были еще обозначены на картах. Особенно востребованы услуги местных проводников оказались у геологов, гидрологов, зоологов и других ученых, изучающих природные ресурсы Кольского края и потому нуждающихся в знатоках окрестностей озера Имандры и Хибинского горного массива, Ловозерских тундр (авторское написание. — Ред.) и Мончетундры.
Во многих источниках отмечается необыкновенное природное и топографическое чутье саамов. Так, среди приезжих ученых лучшим знатоком Мончетундры и окрестностей Имандры слыл Калина Иванович Архипов. Г. Д. Рихтер охарактеризовал его как прекрасного охотника и лучшего знатока местности в прошлом, а сына К. И. Архипова Федора Калиновича — как прекрасного проводника и охотника58. Про Калину Ивановича рассказывали, что при определении береговых линий озера он был более точен, чем измерительные приборы, подтверждая тем самым бытовавшее среди путешественников убеждение в необыкновенном географическом чутье саамов [4 : 68]. В. В. Чарнолуский называл такую особенность у саамов «особой памятью и привычкой к своему краю, навыком разбираться в тончайших очертаниях контуров лесов на горизонте и протяженности холмов в волнистом рельефе тундры»59.
Экостровские саамы совмещали работу проводниками с ямским промыслом и содержанием станций. При этом услуги проводника оплачивались отдельно и, по свидетельству В. И. Немировича-Данченко, вопрос о размере платы решался на суйме — совете старейшин60. Возможно, у имандрских саамов существовала и стандартная такса, потому что остальные исследователи сообщают только сведения об итоговой сумме, не касаясь вопроса об определении тарифа на сопровождение на общественном совете.
Приезжих чиновников и ученых по малоизведанному Кольскому краю водили практически все взрослые мужчины Экостровского погоста, поэтому не случайно на страницах разных путевых очерков встречаются одни и те же имена саамских проводников и ямщиков. Первые исследователи Кольского Севера: В. Визе, В. Рамзай с коллегами, К. Висконт, Г. Рихтер, Б. Попов,
A. Ферсман, В. Чарнолуский и многие другие — пользовались услугами К. И. Архипова, у которого черпали бесценные сведения о географии края и саамском фольклоре61, его сына Федора Калиновича. Проводниками геологов
B. Рамзая, Н. В. Кудрявцева были также Василий и Григорий Бархатовы62, Ларивон, Онисим, Мирон Ефимович Архиповы63, последний сопровождал и экспедицию профессора Висконта в 1922 г. в Мончетундру64. Брат Мирона Фома Ефимович в 1894 г. работал проводником у инженера Б. А. Риппаса при проведении изысканий на трассе будущей железной дороги65. Архип Миронович Архипов, как и отец, работал проводником у Рамзая на протяжении семи лет66, а также в первых экспедициях А. Е. Ферсмана в 1920-х гг. Многие из проводников совмещали эту деятельность с работой ямщиком или смотрителем. Например, Калина Иванович Архипов одновременно нес все эти «службы», пока имел два жилища: на летнем месте, в Монче, где он построил избушку и баню, «встречал» и водил приезжих исследователей, и на зимнем месте, на станции Половинка, где нанялся смотрителем барака для проезжающих промышленников67. Так же и Мирон Ефимович Архипов был занят на Йокостровской почтовой станции одновременно ямщиком, смотрителем и проводником. Наряду с дополнительными промыслами в летнее время экостровские саамы занимались охотой и рыбной ловлей.
Роль экостровских саамов в письменной истории Кольского края заключается не только в том, что они перевозили или водили по тундрам путешествующих писателей и ученых, в благодарность запечатлевших имена своих ямщиков на страницах очерковой литературы. В силу тесных контактов с путешественниками, способствовавших хорошему знанию русского языка, имандрские саамы стали основными информантами для большинства исследователей, записавших от них рассказы о ведении промыслов, истории сийтов, фольклорные сюжеты. По свидетельству В. И. Немировича-Данченко, больше всего преданий и песен ему удалось собрать именно между Йокостровом и Зашейком68. Почти все саамские предания, опубликованные В. Ю. Визе, были записаны им также «со слов имандрских и пулозерских лопарей»69. Фольклорные тексты собирались как у самих проводников, так и у членов их семей. Особенной славой рассказчика пользовался Василий Никифорович Бархатов70. От него и от Аграфены Архиповой, жены Мирона Ефимовича Архипова, были записаны, например, большинство вариантов предания о нашествиях вражеских захватчиков на Воче-Ламину (место старого зимнего погоста Экостровских саамов)71. Сам Мирон Ефимович сообщил много фольклорных сюжетов англичанину Рэю72. Калина Иванович Архипов передал несколько поверий о сейдах,
расположенных в окрестностях Имандры, Петр Сорванов — о переселении сейда с Сейтсуола (рис. 5) из губы Белой на Выдозеро (Большой Вудъявр)73. Не все имена рассказчиков были указаны собирателями саамского фольклора, но уже в конце XIX в. — в 1910-х гг. исследователи осознавали его ценность и высказывали опасение, что с проведением Мурманской железной дороги процесс «обрусения» имандрских саамов усилится и «недалеко то время, когда предания старины совершенно изгладятся в памяти русских лопарей»74.
Рис. 5. Остров Сейтсуол в Белой губе. Не сохранился, попав в зону отстойников фабрики АНОФ-275
Опасения исследователей были вполне обоснованы и затрагивали проблемы сохранения не только саамского фольклора, но и многих культурных обычаев аборигенов Кольского полуострова. Произошли изменения и в хозяйственной деятельности. Появившиеся во второй половине XIX — конце XX вв. такие промыслы, как работа смотрителями, проводниками, хотя и считались новыми для саамского населения, все же являлись вполне логичным дополнением к извозу. Совсем к другой картине привело развитие железнодорожной системы и горнодобывающей промышленности, а также коллективизация, когда на Кольском полуострове начали создаваться рыболовецкие и оленеводческие колхозы и произошло отчуждение территорий саамского традиционного природопользования в пользу железнодорожных и горнодобывающих промышленных объектов. Уже к концу 1930-х гг. из традиционных промыслов экостровских саамов остались только те, которые вело все население новых колонизационных поселков исходя из природно-географической специфики Имандрского края: озерное рыболовство, лесозаготавливающее и лесообрабатывающее хозяйство, работа в Лапландском заповеднике — из-за преобладания природной зоны тайги в окрестностях озера Имандры. С появлением новых реалий возникли и новые виды хозяйственной деятельности: занятость на железной дороге, в сельском хозяйстве, на горнодобывающих предприятиях.
Примечания
1 См.: Харузин Н. Н. Русские лопари: (Очерки прошлого и современного быта). М.: Т-во скоропеч. А. А. Левенсон, 1890. С. 454.
2 Дергачев Н. Статистический очерк // Русская Лапландия. Архангельск: Тип. Губернского правления, 1877. С. 71.
3 Там же. С. 54.
4 Там же. С. 53.
5 Там же. С. 22, 24.
6 Middendorff A. Th. Bericht ueber einen Abstecher durch das Innere von Lappland, waerend der Sommer-Expedition, im Jahre 1840 // Beitraege zur Kenntniss des Russischen Reiches. Bd. 11. 1845. S. 177.
7 Дергачев Н. Статистический очерк // Русская Лапландия. Архангельск: Тип. Губернского правления, 1877. С. 21-22.
8 См.: Харузин Н. Н. Русские лопари: (Очерки прошлого и современного быта). М.: Т-во скоропеч. А. А. Левенсон, 1890. С. 116; Волков Н. Н. Российские саамы. Историко-этнографические очерки / Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) Российской академии наук. Каутокейно; СПб., 1996. С. 24.
9 Минкин А. А. Топонимы Мурмана. Мурманск: Мурманское книжное издательство, 1976. С. 49-50.
10 Географический словарь Кольского полуострова / под ред. В. П. Вощинина. Л.: Тип. им. Володарского, 1939. Т. 1. С. 19.
11 Минкин А. А. Топонимы Мурмана. Мурманск: Мурманское книжное издательство, 1976. С. 62-63.
12 Дергачев Н. Статистический очерк // Русская Лапландия. Архангельск: Тип. Губернского правления, 1877. С. 13-14.
13 Мухин А. А. О Мурмане и Лопландии. Записка чиновника по крестьянским делам 1 -го участка Александровского уезда А. А. Мухина. Архангельск: Губернская типография, 1910. С. 18.
14 Ср.: Дергачев Н. Статистический очерк // Русская Лапландия. Архангельск: Тип. Губернского правления, 1877. С. 68-69; Похозяйственная перепись приполярного Севера СССР 1926-27 года. Территориальные и групповые итоги похозяйственной переписи. М.: Статиздат ЦСУ СССР, 1929.
15 Минкин А. А. Топонимы Мурмана. Мурманск: Мурманское книжное издательство, 1976. С. 57.
16 «Хирвас» — взрослый самец оленя. Саам.
17 Пыжик — теленок оленя.
18 «Лоппель» — олень-первогодок. Саам.
19 Гора, где отдыхают самцы оленя перед гоном.
20 Гора, где кормятся (олени).
21 Дурылин С. Н. За полуночным солнцем. По Лапландии пешком и на лодке. М.: Тип.-лит. т-ва И. Н. Кушнерев и К., 1913. С. 93.
22 Пришвин М. М. За волшебным колобком (Из записок на Крайнем Севере России и Норвегии) // Собр. соч.: в 8 т. М.: Художественная литература, 1982. Т. 1. С. 265.
23 Ферсман А. Е. Путешествия за камнем. М.: Издательство Академии наук СССР, 1960. С. 172.
24, 25 Фотография из книги: Дурылин С. Н. За полуночным солнцем. По Лапландии пешком и на лодке. М.: Тип.-лит. т-ва И. Н. Кушнерев и К., 1913. С. 93.
26 Дергачев Н. Статистический очерк // Русская Лапландия. Архангельск: Тип. Губернского правления, 1877. С. 133.
27 Там же. С. 133.
28 Rabot Ch. Exploration dans la Laponie russe. Ethnographie, aves cliches dans le texte (suite) // Bulletin Societe de Géographie. Paris, 1890. P. 407-408.
29 Данные приводятся по Экостровской волости. См.: Дергачев Н. Статистический очерк // Русская Лапландия. Архангельск: Тип. Губернского правления, 1877. С. 68-69.
30 Ефименко А. Я. Юридические обычаи лопарей, карелов и самоедов Архангельской губернии // Записки ИРГО. 1878. Т. 8. С. 57.
31 Энгельгардт А. П. Русский Север: Путевые записки. M.: ОГИ, 2009. С. 78.
32 Там же. С. 77.
33 Харузина В. Н. На Севере (Путевые воспоминания). M.: Типография т-ва А. Левенсон и К, 1890. С. 175.
34 Middendorff A. Th. Bericht ueber einen Abstecher durch das Innere von Lappland, waerend der Sommer-Expedition, im Jahre 1840 // Beitraege zur Kenntniss des Russischen Reiches. 1845. Bd. 11. S. 147.
35 Энгельгардт А. П. Русский Север: Путевые записки. M.: ОГИ, 2009. С. 76.
36 Харузина В. Н. На Севере (Путевые воспоминания). M.: Типография т-ва А. Левенсон и К, 1890. С. 183.
37 Кудрявцев Н. В. Русская Лапландия // Журнал Mинистерства народного просвещения. 1884, март, ч. 1-2. С. 41, 47.
38 Харузина В. Н. На Севере (Путевые воспоминания). M.: Типография т-ва А. Левенсон и К, 1890. С. 186.
39 См.: Кудрявцев Н. В. Русская Лапландия // Журнал Mинистерства народного просвещения. 1884, март, ч. 1-2. С. 54; Rae E. The White Sea Peninsula: A Journey in Russian Lapland and Karelia. London, 1881. Р. 235, 254; Pearson Henry J. Three summers among the birds of Russian Lappland. London, 1904. Р. 153.
40 Харузин Н. Н. Русские лопари: (Очерки прошлого и современного быта). M.: Т-во скоропеч. А. А. Левенсон, 1890. С. 133.
41 Дергачев Н. Статистический очерк // Русская Лапландия. Архангельск: Тип. Губернского правления, 1877. С. 61.
42 Myxин А. А. О Myрмане и Лопландии. Записка чиновника по крестьянским делам 1-го участка Александровского уезда А. А. Myxина. Архангельск: Губернская типография, 1910. С. 33-34.
43 Риппас Б. А. На Кольском полуострове. Отчет о поездке летом 1894 г. для осмотра местности по линии предполагаемой С. Петербург — Myрманской железной дороги. Петроград: Типография Mинистерства путей сообщения, 1915. С. 29.
44 Там же. С. 28.
45 Из описания можно предположить, что станция располагалась на полуострове Каменном. Она же схематично и приблизительно отмечена на Военно-дорожной карте Европейской России 1888 г.
46 См.: Дурылин С. Н. За полуночным солнцем. По Лапландии пешком и на лодке. M.: Тип.-лит. т-ва И. Н. Кушнерев и К., 1913; Пришвин M. M. За волшебным колобком (Из записок на Крайнем Севере России и Норвегии) // Собр. соч.: в 8 т. M.: Художественная литература, 1982. Т. 1. и др.
47 Кудрявцев Н. В. Русская Лапландия // Журнал Mинистерства народного просвещения. 1884, март, ч. 1-2. С. 210-211. Эта станция отмечена также на карте: Ramsay W. Karte ueber die Hochgebirge Umptek und Lujavr-Urt auf der Halbinsel Kola nach den Arbeiten der finnischen Expeditionen in den Jahren 1887-1892 // Fennia. 1894. B. 11, № 2.
48 Чарнолуский В. В. В краю летучего камня. Записки этнографа. М.: Мысль, 1972. С. 141; Караваева В. Старожилы Монче-губы // Живая Арктика. 1999. № 3-4. С. 64.
49 Риппас Б. А. На Кольском полуострове. Отчет о поездке летом 1894 г. для осмотра местности по линии предполагаемой С. Петербург — Мурманской железной дороги. Петроград: Типография Министерства путей сообщения, 1915. С. 29.
50 Фотография предоставлена для публикации из частного архива.
51 Список населения местн. Кировский р-н Мурманской обл. Экостровский с/с. ГОКУ ГАМО в г. Кировске. Ф. 16. Оп. 1. Д. 18. Л. 47-48.
52 Никольский В. Н. По горам и рекам Кольского полуострова // Известия Архангельского общества изучения Русского севера. 1913. № 23. С. 1028.
53 Фотоотпечаток. Погост Белая губа. Карелы (карьяла), саами. Автор: Плотников В. А. Мурманская область (Архангельская губ.). Не позднее 1908 г. МАЭ № 1242-8.
54 Визе В. Ю. Народный эпос русских лопарей: материалы // Известия Архангельского общества изучения Русского севера. 1917. № 1. С. 17.
55 Географический словарь Кольского полуострова / под ред. В. П. Вощинина. Л.: Тип. им. Володарского, 1939. Т. 1. С. 79.
56 Риппас Б. А. На Кольском полуострове. Отчет о поездке летом 1894 г. для осмотра местности по линии предполагаемой С. Петербург — Мурманской железной дороги. Петроград: Типография Министерства путей сообщения, 1915. С. 29.
57 Географический словарь Кольского полуострова / под ред. В. П. Вощинина. Л.: Тип. им. Володарского, 1939. Т. 1. С. 18.
58 Рихтер Г. Д. Маршрут 8. Монче-тундра // Путеводитель по Хибинским тундрам. Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1931. С. 146.
59 Чарнолуский В. В. Материалы по быту лопарей: Опыт определения кочевого состояния лопарей восточной части Кольского полуострова. Л.: Издание ГРГО, 1930. С. 46.
60 Немирович-Данченко В. И. Страна холода. Виденное и слышанное. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1877. С. 342.
61 Архипов Калина Иванович // Кольская энциклопедия. В 5 т. URL: http://ke.culture.gov-murman.ru/slovnik/?ELEMENT_ID=92650 (дата обращения: 30.03.2022).
62 Кудрявцев Н. В. Русская Лапландия // Журнал Министерства народного просвещения. 1884, март, ч. 1-2; Ферсман А. Е. Путешествия за камнем. М.: Издательство Академии наук СССР, 1960. С. 179.
63 Кудрявцев Н. В. Русская Лапландия // Журнал Министерства народного просвещения. 1884, март, ч. 1-2.
64 Лейбензон Г. А. Лопарский след // Кольский никель. 2007. № 4 (239), 1 февраля. С. 3.
65 Там же.
66 Рапорт Ф. П. Харченко «О результате осмотра о. Высокого». ГОКУ ГАМО в г. Кировске. Ф. Р-179. Оп. 1. Д. 455.
67 Чарнолуский В. В. В краю летучего камня. Записки этнографа. М.: Мысль, 1972. С. 141.
68 Немирович-Данченко В. И. Страна холода. СПб.; М., 1877. С. 200.
69 Визе В. Ю. Народный эпос русских лопарей // Известия Архангельского общества изучения Русского севера. 1917. № 1. С. 15.
70 Немирович-Данченко В. И. Страна холода. Виденное и слышанное. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1877. С. 198.
71 Визе В. Ю. Народный эпос русских лопарей // Известия Архангельского общества изучения Русского севера. 1917. № 1.
72 Rae E. The White Sea Peninsula. London, 1881.
73 Визе В. Ю. Народный эпос русских лопарей: материалы // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1917. № 2.
74 Визе В. Ю. Народный эпос русских лопарей // Известия Архангельского общества изучения Русского севера. 1917. № 1. С. 16.
75 Фотография из издания: Ramsay W. Imandrajarvesta ja Rasnjarkan lappalaisista // Acta Lapponica Fenniae. 2008. № 20. Р. 99.
Список источников
1. Волков Н. Н. Российские саамы. Историко-этнографические очерки / Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) Российской академии наук. Каутокейно; СПб., 1996. 106 с.
2. Зайков П. М. Бабинский диалект саамского языка (фонолого-морфологическое исследование). Петрозаводск: Карельский филиал АН СССР, 1987. 201 с.
3. Ушаков И. Ф. Избранные произведения: Историко-краеведческие исследования. В 3 т. Т. 3: Кольская старина. Мурманск: Кн. Изд-во, 1998. 473 с.
4. Пация Е. Я., Разумова И. А. Genius loci. (А. Е. Ферсман) // Северяне: Проблемы социокультурной адаптации жителей Кольского полуострова. Апатиты: Изд-во Кольского научного центра, 2006. С. 60-69.
References
1. Volkov N. N. Rossiyskiye saamy. Istoriko-etnograficheskiye ocherki [Russian Saami. Historical and ethnographic essays]. Kautokeino, Saint Petersburg, 1996, 106 p. (In Russ.).
2. Zaikov P. M. Babinskiy dialekt saamskogo yazyka (fonologo-morfologicheskoye issledovaniye [Babin dialect of the Saami language (phonologo-morphological study]. Petrozavodsk, 1987, 201 p. (In Russ.).
3. Ushakov I. F. Izbrannyye proizvedeniya: Istoriko-krayevedcheskiye issledovaniya [Selected works: Historical and regional studies], in 3 v., vol. 3: Kol'skaya starina [Kola antiquity]. Murmansk, 1998, 473 p. (In Russ.).
4. Patsia E. Ya., Razumova I. A. Genius loci (A. Ye. Fersman) [Genius loci. (A. E. Fersman)]. Severyane: Problemy sotsiokul'turnoy adaptatsii zhiteley Kol'skogo poluostrova [Northerners: Problems of social and cultural adaptation of the inhabitants of the Kola Peninsula]. Apatity, 2006, pp. 60-69. (In Russ.).
Информация об авторе
О. А. Бодрова — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник. Information about the author
O. A. Bodrova — PhD (History), Senior Research Fellow.
Статья поступила в редакцию 25.03.2022; одобрена после рецензирования 03.04.2022; принята к публикации 19.04.2022.
The article was submitted 25.03.2022; approved after reviewing 03.04.2022; accepted for publication 19.04.2022.
