Традиционное поведение удмуртской молодежи: половозрастной аспект (на примере удмуртов Слободского района Кировской области) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

И.К. Кудрявцева

Удмуртский институт истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук

(г. Ижевск)

Традиционное поведение удмуртской молодежи: половозрастной аспект (на примере удмуртов Слободского района Кировской области)

Статья подготовлена в рамках проекта РГНФ «Полевое исследование нижнечепецких удмуртов: этническая и языковая картина в современных условиях» (№ 17-11-18601 «е(р)»).

Культурная традиция — это та часть наследия, передающаяся из поколения в поколение и воспроизводящаяся той или иной социальной группой людей (например, этносом) в течение продолжительного времени. Она предполагает включенность в данный процесс всех носителе: культуры, проживающих данном социуме, но в разном качестве и в различной степени. И здесь на первый план выходят категории «пол» и «возраст». Понятие пола (sex) — комплекс репродуктивных свойств организма, являющихся феноменом биологического порядка. Но существует и социальный пол (gender), определяющий поведение человека в обществе и то, как это поведение воспринимается окружающими (поло-ролевое поведение). Возраст, прежде всего, определяет календарное время, отчисляемое с момента рождения индивида до настоящего времени. В традиционном удмуртском

обществе пол в значительной степени определял набор возможных ролей человека, правил поведения и ожидаемых от него действий. Социальный статус, так или иначе связанный

й и в и

начинает впитывать культуру, в которой растет и развивается. Молодежь - наиболее активная и мобильная возрастная группа, будущее этноса, продолжение его традиций, моральных и религиозных воззрений. Вновь создающиеся семьи в конечном итоге воспроизводят этничность культурные традиции. Наша задача — описать некоторые традиционные формы поведения молодежи среди слободских удмуртов, локализованных в нижнем течении р. Чепцы и ее притоков, раскрыть распространенные брачные ареалы.

Объектом исследования

являются нижнечепецкие

удмурты. В свою очередь, в этой группе удмуртов ученые выделяют две подгруппы — косинскую и слободскую. К последним относятся удмурты, компактно проживающие в современном Слободском районе Кировской области: в

Светозаревском сельском

поселении — в селе Круглово (Село), в деревнях Светозарево (Гырдор), Бурино (Сюра), Верхнее Мочагино (Кунды), Нижнее Мочагино (Понул), Красногорье (Чола), Омсино (Чабья), Паскино (Поска), Пески

с возрастом, определял его место в системе человеческих взаимоотношений.

Ребенок уже с младенчества становится членом коллектива,

(Пески), Подгорная

(Подгорной), в Каринском сельском поселении — в деревне Сизёво (Бигра). Пожилые люди и представители среднего поко-

Статья посвящена описанию некоторых традиционных форм поведения удмуртской молодежи Слободского района Кировской области во время посиделок, вечерок или игрищ, гостеваниях незамужних девушек, приуроченных к рождественским праздникам. Также затрагиваются вопросы распространения брачных ареалов, отношения к службе в армии. Ключевые слова: нижнечепецкие удмурты, культурная традиция, молодежь, игрища, гостевание, рекруты, солдаты.

I.K. Kudryavtseva

Udmurt Institute of history, language and litera-ture of Ural branch of the Russian Academy of Sciences (Izhevsk)

Traditional behavior of the Udmurtian youth (on the example of udmurtovs of Slobodsky district of Kirov region)

The article is devoted to description of some of the traditional behaviors of the Udmurt youth living in Slobodskoy district of the Kirov region, during gatherings, parties or merrymaking, visiting relatives by unmarried girls dedicated to the Christmas holidays. Also the author pays attention to the issues of distribution of the marriage area and the relation of the resident to military service. Key words: the Lower Chepetsk Udmurts, the cultural tradition, the youth, the merrymaking, the guest, the recruits, the soldiers.

Кудрявцева Ирина Константиновна,

к.и.н., младший научный сотрудник отдела междисциплинарных и прикладных исследований Удмуртский институт истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук (г. Ижевск)

ления в большинстве своем говорят на родном языке, а дети практически не используют этнический язык.

По воспоминаниям старожилов, раньше удмуртских деревень было гораздо больше. Многие малочисленные

населенные пункты перестали существовать в результате программы ликвидации так называемых «неперспективных» деревень, проводимой с начала 70-х годов прошлого столетия. Кроме того, тенденция последних десятилетий такова, что усиливается отток населения, преимущественно молодежи, из малочисленных деревень в более крупные населенные пункты и города. Количество говорящих на родном языке неуклонно сокращается, дети общаются только на русском языке. Филолог Т.И. Тепляшина еще в 6о-е годы прошлого века писала, что в Слободском районе насчитывалось 27 удмуртских населенных пунктов [5, с. 156], многие из которых в настоящее время прекратили

существование.

Основными источниками исследования стали

оригинальные полевые

материалы участников

экспедиции, а также записки и свидетельства отдельных

авторов о местных удмуртах, дошедшие до наших дней.

Так известный краевед, уроженец г. Слободского, в 1926 г. участвовавший совместно с краеведческим музеем в экспедиции в татарские и удмуртские села района, В. В. Лебедев в книге «Вятские записки» оставил сведения о своем пребывании среди молодежи: «...в Круглове не было клуба. И повели меня в низенькую баню с запахом гари от стен, такую черную, что слабый свет прилепленной к стене свечи только усиливал эту черноту. Девушки и парни

сидели тесно, как пчелиный рой, и над этим роем взлетала песня, крылато звонкая, исполненная шумов, криков. «Ой-ой!». Песня эта напоминала разговор без слов, одними звуками. Поющий точно обращался к кому-то, что-то задумывал сказать. Удмурты при русских стесняются петь» [2, с. 153]. Красивое описание самобытной песенной культуры прерывается любопытным

фактом из особенностей этнической психологии этноса, после чего рассказ

возобновляется описанием

ночной посиделки в бане, где парни сидят на лавках у стен, а девушки, как пишет автор, «полнощекие, скуластые, в ярких одеждах разместились посередине и поют песни» [2, с. 160].

О развлечениях молодежи пишет следующее: «Вот один из парней, низкорослый и в серой одежде, встал и приблизился к этому костру, к этой в огонь одетой девушке, — она молчит и почти не упирается. В своей яркой одежде, она, кажется должна спалить руки

схвативших ее парней, и те держат ее на лавке, касаются ее груди - кладут руки на все крепкие формы ее тела, и общая серьезность не исчезает, лица девушек почти не меняются, а та, которую держат, только легко отталкивает парня. Вся эта игра совершается как будто между прочим, и парни сидят, спокойно высматривая новую девушку, а та, первая, возвращается в свой девичий костер с помятой грудью и с чуть заметной гордостью на лице. Продолжается этот смотр девушек: одна за другой выходят из костра пылающих одежд, от лесного шума песни и лежат несколько минут как куклы на коленях парней» [2, с. 160-161]. Более поздним возможным отголоском такого поведения является и воспоминание одной из наших собеседниц. Во время сенокоса,

когда вся молодежь деревни находилась на лугу, ребята подкарауливали девушек, чтобы схватить, положить и пощупать грудь. Девушки очень боялись этого. Что для ребят было просто баловство, то для первых стыдно и позорно [4, л. 44].

Другая информантка

Воробьева З.П., 1939 г.р., из д. В. Мочагино рассказывает: «Раньше мы на вечерки ходили, игрищами их называли. Молодежи было очень много. И танцевальные фигуры у нас были свои, так и назывались: первой, второй (первый, второй). Кругом стояли лавки. Бывало, устроишься, потом еще кто-нибудь на коленки сядет, и так до онемения ног. Места народу не хватало. А сколько приезжало! Гармонисты так играли, что по лицу пот бежал. Самые смелые и решительные девушки подходили, вытирали им лица и игра продолжалась. Танцевали парами, четверками, круговую плясали девушки. Все веселились, радовались,

смеялись. Здесь молодые люди часто подшучивали над девушками, измазанной сажей шапкой пачкали девушек [4, л. 40-41]. Только вспоминать и осталось».

Именно на вечерках в былые времена происходило знакомство молодых, определялись симпатии. До сватовства не было принято показывать избранника, поэтому к девушке домой не ходили, лишь звали на гуляние. По словам Зинаиды

Прокопьевны, часто молодежь сидела в банях или выкупала чей-либо старый домик, потому что клубов не было. В банях общались, плясали, посиделки устраивали. Сидели допоздна, в сон клонило, несмотря на усилия, глаза уже сами собой закрывались [4, л. 40-41].

Также выкупали дома во время Рождества. Кто совсем бедно жил, за определенную плату впускали в дом. Если не

находилось в деревне таких домов, то шли в бани. Тогда 3 дня плясали, и день, и ночь. Ведь приезжали и из соседних деревень. Специально их никто не приглашал. А если были недавно демобилизованные солдаты, то они приходили в солдатской форме. «Ой-ой-ой, сколько радости было, солдат пришел, солдат. Тогда по 23 года служили, гордость была. А сейчас год служат и форму не надевают, не показываются, докатились» [4, л. 41], — сетует моя респондентка.

Раньше была и такая традиция. Девушки из соседних деревень дня три гостили у своих родственников. «Ой, к соседям гостья пришла, давайте сходим, познакомимся», — извещали друг друга о прибытии гостьи. Так с целью знакомства молодежь и ходила из дома в дом. По вечерам бывали на вечерках. Приезжая гостья обязательно дарила папиросы, в те годы как правило, «Беломорканал». Это своего рода гостинцы, обязательный атрибут, хоть и материальный достаток был низкий, старались соблюдать принятые нормы этикета [4, л. 41].

В удмуртском обществе гостящую девушку называли «пукись куно», чаще всего она приезжала в гости к родственникам для выполнения какого-либо вида работ, особенно когда катастрофически не хватало женских рук [3, л. 172]. Слободские удмурты не отметили данного факта, лишь вспомнили о гостевании девушек после рождества, особенно обожаемых

молодежью, когда несколько дней и ночей танцевали в клубе.

Вообще гостевания имели четкую последовательность. Так в Нижнем Мочагине 7-го января на Рождество собирались замужние женщины-гостьи, 8-го — приезжали незамужние девушки. Воробьева З.П. вспо-

минает, что танцевали всю ночь, к утру расходились по домам отдохнуть, днем снова шли в клуб, чтобы продолжить танцы. К 4-5 часам дня веселье приостанавливалось, молодые ступали домой и уже к 8 ч. вечера вновь толпились в клубе, двигаясь в такт мелодии гармошки и так снова до утра. Такая «феерия» танца продолжалась целых 3 дня [4, л. 41]. Так приближался старый новый год, и мочагинская сторона ехала в сторону деревень Зямино, Той-Дой.

На таких праздниках и гуляниях молодые знакомились, приглядывались друг к другу, затем создавали семьи. Между тем информанты подчеркивают довольно любопытный факт: очень редко сходились с девушками и юношами из д. Нижнее Мочагино. Данный факт мы склонны связывать с бесермянским компонентом, присутствовавшим в Слободском районе наряду с татарами и удмуртами. После 1926 г. бесермян перестали учитывать, как отдельный этнос, а включили в общий список с удмуртами. Во время экспедиции респонденты неоднократно подчеркивали, что речь населения этой деревни отличается от языка местных удмуртов. Как свидетельствует исследовательница нижне-

чепецкого диалекта удмуртского языка Л.Л. Карпова, «это различие проявляется в произношении звука ы, который в говоре жителей указанного населенного пункта, по сравнению со звуком ы удмуртов соседних деревень, является гласным более заднего образования и акустически стоит ближе к ъ бесермянского языка. Об этом свидетельствует также распространенное среди местных удмуртов выражение:

«Понулльёс верасько бералтыса» (Нижнемочагинцы говорят,

искажая звуки [по-удмуртски]» [1, с. 20].

О развлечениях удмуртской молодежи вспоминает

информантка Кожина Л.П., 1960 года рождения, из д. Будино: «Сколько у нас здесь удмуртских деревень было! Сколько молодежи! Играли на гармошке, народ выходил танцевать, пели шуточные частушки «Хорошо вотяк целует, русский не умеет так!», смеялись. Но как только приезжали русские девушки на картошку, наши молодые люди переключали внимание на них, и всё, с удмуртками больше не общались, начиналась любовь с русскими девушками, а мы будто второсортные, не нужны им теперь. У каждого молодого человека-удмурта худо-бедно, но появлялась русская пассия. Хотя бы на один месяц. Правда есть такие пары, где удмурт и русская в последствии брак заключили. Видно, чувства оказались глубокие» [4, л. 37].

Она же продолжает: «Раньше жили хуже, не было возможности выбирать,

заказывать одежду. Если одевались, то в одних и тех же магазинах, вот и получалось, что на нас на всех была одинаковая одежда, один фасон, одна расцветка, если одна из девушек покупала, то и у других постепенно появлялась такая же вещь. А русские девушки, посмеиваясь над этим, говорили: «Ну, как цыплята, на подбор». А вообще было заметно, что светозаревская молодежь более продвинутая и современная, по сравнению с ровесниками из более отдаленных деревень» [4, л. 37].

В нравственном отношении особенно много регламентирующих правил поведения касалось девушек. Мамы и бабушки твердили, что нужно беречь себя и честной выходить замуж, добрачные связи крайне осуждались. Родители, зная о

банных посиделках влюбленных или времяпровождении под стогами сена, строго наставляли: «Визьдэ возь» (Ум/разум сохраняй). Вот и не подпускаешь к себе близко» [4, л. 45]. Питаемые теплые чувства к молодым людям старались скрывать, не хотелось, чтобы родители узнали. Девушка должна была сберечь свою честь до замужества. Если вдруг окажется испорченной, муж ее в этом упрекает.

Несмотря на запреты, случались и внебрачные дети. Но это было позором для всей семьи. Одна из пожилых респонденток вспомнила 2 случая самоубийства девушек, побоявшихся запятнать

репутацию семьи, ведь это дурная слава на всю округу. Их возлюбленные не пожелали жениться на них, тем самым сгубив юных красавиц [4, л. 45]. Случаев детоубийства не отмечено. Не лестно отзывались о девушках, довольно свободно ведущих себя с юношами. «Пиосын акылляське» (С молодыми людьми балуется), -говорили о таких представительницах прекрасного пола.

Сложные были тогда годы. Голодали, по деревням милостыню просили, ходили за Чепцу (территория современного Зуевского района), обменивали одежду, украшения на хлеб. Та сторона жила лучше, у них были хорошие урожаи хлеба. Нас заставляли прясть, мы волокно, паклю пряли, а потом новое платье сошьют - такая большая радость была. Жили худо, было одно платье, снимешь его и нечего больше надеть [4, л. 56].

Когда молодому человеку приходила повестка из военкомата, начиналось

рекрутование. Призывники с песней «Ой, лекрута, лекрута» (Ой, рекрута, рекрута) ездили на лошадях с полотенцами на плечах и на дуге конской упряжи

и звенящим колокольчиком. Устраивался вечер проводов в армию. Если к тому времени была любимая девушка, она обещала ждать своего солдата, хотя могла и не дождаться [4, л. 47].

В былые времена отношение к службе в армии было очень позитивным. Часто о молодых людях, мужчинах судили по этому признаку. «Ой, со солдатэ но веттымтэ» (Ой, даже не ходил в солдаты, т.е. не служил), — осуждающе говорили о непригодных к военной службе или по каким-то причинам непризванных туда. Таким образом, в глазах сельского социума такие юноши почти сразу попадали в категорию больных, говоря словами информантки, «забракованных» [4, л. 48].

На вечерках вернувшегося домой солдата встречали особенно радостно, да и он сам с большой гордостью появлялся там отслужившим в солдатской форме, в гимнастерке или шинели. Пожилые респондентки помнят, что после войны молодые люди так на игрищах плясали, что, казалось, их ноги совершенно не касаются земли. Двигались в такт музыке да били себя в грудь по медалям. «На том пригорке мы до того танцевали, что трава мялась и становилась как пол ровной. Зимой же больше собирались в банях» [4, л. 46].

Возвращение из армии было знаковым событием в жизни мужчины, обозначающим, что подошло время для создания семьи [4, л. 48]. Заприметив себе девушек на вечерках, они подходили к ним знакомиться. К той, что больше приглянется, и ехали свататься. Девушки чаще вступали в брак в возрасте 2025 лет, о чем свидетельствуют и наши респонденты [4, л. 48]. В традиционном обществе были курьезные случаи, когда замуж выходили за абсолютно

незнакомого мужчину. Девушку привозили с закрытым платком лицом. Так молодые

знакомились только после свадьбы, уже будучи мужем и женой. Жили, как правило, с родителями мужа, не принято было отделяться [4, л. 44], более того в условиях традиционного общества умудренные опытом пожилые люди были

непререкаемым авторитетом, чье мнение уважали и принимали за основу к действию.

Таким образом,

рассмотренные традиционные формы поведения молодежи

были направлены на

организацию досуга,

расширение и сохранение коммуникативных связей, поиск брачного партнера и были наиболее удобным способом для общения в реалиях того времени.

Литература: 1. Карпова Л.Л. Некоторые особенности фонетической

синтагматики в нижнечепецком диалекте удмуртского языка // Ежегодник финно-угорских

исследований. Том 10. Выпуск 2. -Ижевск: Издательский центр «Удмуртский университет», 2016. -С. 17-36.

2. Лебедев В. Вятские записки. — Киров: Кировское книжное издательство, 1957. — С. 153.

3. НОА УИИЯЛ УрО РАН. РФ. Оп. 2. Д. 1641.

4. НОА УИИЯЛ УрО РАН. РФ. Оп. 2. Д. 1667.

5. Тепляшина Т.И. Нижне-чепецкие говоры северно-удмуртского наречия // Записки Удм. НИИ истории, экономики, лит. и яз. при Сов. Мин. Удм. АССР. — Ижевск, 1970. — Вып. 21. Филология. — С. 156-196