CC BY
47
IV. Литературоведческие исследования. Язык и текст
О. А Туфанова
Традиции воинской повести в «Ином сказании» -(на примере анализа эпизода осады Новгорода Северского)
«Иное сказание» - компилятивный памятник, составленный предположительно в Троице-Сергиевом монастыре из самостоятельных литературно-публицистических произведений и документов эпохи Смуты в 20-е гг. XVII столетия. В него были включены, согласно наблюдениям отечественных исследователей С. Ф. Платонова, Е. Н. Кушевой, Н. П. Попова, В. И. Бу-ганова, В. И. Корецкого, А. Л. Станиславского, «Повесть, како отомсти...», «Повесть, како восхити...», грамоты Лжедмитрия I 1604-1605 гг., «Извет» старца Варлаама, фрагменты жития царевича Дмитрия, правительственные реляции1. К исходному материалу составители «Иного сказания» добавили новые сведения, отдельные эпизоды были переработаны. Название произведению дал И. Д. Беляев, первый публикатор памятника, в 1853 г., чтобы отличить его от «Сказания» келаря Авраамия Палицына.
Стремление к полноте охвата событий привело к тому, что памятник «Иное сказание» представляет собой сложное в жанровом отношении произведение. В нем обнаруживается необычное соединение элементов разных жанров. По замыслу оно напоминает летопись: составитель изображает историю Московского государства от смерти Ивана Грозного до царствования Алексея Михайловича. Вместе с тем в составе памятника встречаются эпизоды, представляющие собой отдельные жанровые образования: видения, чудеса, грамоты, челобитные. Ряд эпизодов восходит к традициям жанра воинской повести.
Цель данной статьи состоит в том, чтобы проследить традиции воинского повествования и новаторство составителя «Иного сказания» на примере анализа эпизода осады Новгорода Северского2.
Эпизод имеет 4-частную структуру. В пространной экспозиции, предшествующей собственно рассказу об осаде города, составитель повествует о первых военных успехах Лжедмитрия 1. Манера описания победного шест-
вия Лжедмитрия I по Северской земле (1604 г.) в «Ином сказании» схожа с аналогичными тематическими фрагментами других русских и иностранных сочинений о первых «делах» самозванца в пределах Московского царства.
Почти все авторы, обращавшиеся к этой теме, начинают свой рассказ с пространных перечней пограничных городов. Так, Жак Маржерет3 приводит довольно длинный перечень сдавшихся Лжедмитрию крепостей: Чернигов, Путивль, «Рыльск, Кромы, Карачев, а также с татарских границ Царев Борисов, Белгород, Ливны и другие»4. Аналогичный перечень покорившихся городов (Путивль, «Брянск, Рыльск, Чернигов, Карачев и многие другие»5) дает Исаак Масса6.
Русские авторы, как правило, упоминают 2-3 города и далее употребляют обобщающую формулу «и иные многие»: «Градъ Царевъ, Б"Ьлградъ и иные мнопе грады такожде ему предашася и съ селы»7 (28); «и предаша ему грады в руцЬ его: Путивль и Черниговъ и иныя грады страны СЬверския» . Эта, казалось бы, незначительная, на первый взгляд, деталь демонстрирует различие в подходе русских и иностранных писателей к изложению событий. Если иностранцы дорожат документальной точностью в изложении фактов, что демонстрируют пространные перечни городов, позволяющие представить реальную расстановку сил, предшествующую осаде Новгорода Северского, то для русских авторов принципиально важно: не какие именно города предались во власть Отрепьеву (довольно и количественно-бесстрастной характеристики «многие», которая уже сама по себе таит трагический подтекст), а почему русские города в большинстве оказывали почет Лжедмитрию и сдавались без боя.
На первый план в мотивировке поступков жителей в русских текстах выходят эмоции. Так, С. И. Шаховской в «Летописной книге», рассказывая о расправе жителей Чернигова с местными воеводами, пишет о чрезмерной радости, которую испытали горожане, узнав, что на город идет спасенный Божьей милостью от Борисова убиения царевич Дмитрий: «возрадовашася о том радостию великою зело»9. На руководство чувствами, а не разумом указывал и автор «Хронографа 1617 г.»: «подыхаша о немъ: мняху бо, яко той есть им же прона-рицается»10. Создатель «Плача о пленении и о конечном разорении Московского государства», вспоминая факт «бесстыдного» вторжения Лжедмитрия в грады Северские, столь же эмоционально описывает причины принятия Отрепьева жителями тех мест, дважды указывая на их суетное безумие, отсутствие ума-разума, малодушие: «Живущии же людие во странахъ тЬхъ осуетишася помышлением и объюродЬшаумомъ, и малодушством обязашася...»11.
На этом фоне творческий метод составителя «Иного сказания» стоит особняком. Книжник совмещает в своем тексте оба подхода: фактографическую точность и эмоциональность. Использованный составителем прием перечней не имеет в данном контексте, в отличие от иностранных источников, самостоятельного значения. Люди в тех городах: «въ
МуромЪ, и въ ЧерниговЪ, въ КурецкЪ, и Комарищая волости, и въ Пу-тимли, и въ Рылеев, и въ СтародубЪ, и въ РомЪхъ» (28) - вынуждены были решать сложную задачу, получив послание от Лжедмитрия: сын ли он государя царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича или нет: «быша тогда въ размышленш» (28). Положившись на «щедроты Божм», они «мнЪвшу то вправду быти ... и чаяху его быти сущаго прирожденна-го своея христ1янсюя вЪры царевича» (28).
В «Ином сказании», как и в большинстве других русских сочинений, вопрос веры и неверия в чудесное спасение царевича, вопрос истинности Димитрия стоит для жителей пограничных городов на первом месте. Но решающим аргументом добровольного и мирного предания во власть Отрепьева для жителей становится, согласно тексту, точное знание: «А про Бориса добрЪ вЪдаютъ, яко неправдою восхити царство и потаенно подсЪче древо благоплод1-я ... и много бесчисленно пролилъ неповинныя христмнскш крови, доступаючи великого государства» (28). Последнее особо значимо.
Составитель «Иного сказания», в отличие от многих русских авторов, не ограничивается исключительно династическим объяснением причин быстрых побед Лжедмитрия. Пролитая Борисом Годуновым кровь неповинных христиан - это едва ли не главная причина того, что никто из жителей не стал биться против войска Отрепьева: «И никто же ста братися противу его» (28). Данная социально-нравственная мотивировка поступка жителей, не совсем ясная по содержанию, сближает этот памятник с «Кратким известием о Московии» И. Массы, который, в отличие от русских авторов, в том числе и составителя «Иного сказания», уделяет большое внимание событиям, предшествовавшим осаде.
Повествуя о захвате Комарицкой волости, И. Масса противопоставляет действия войск Лжедмитрия и Годунова, используя ряд антитез: «Войско Дмитрия не причинило этой волости ни малейшего урона; он брал только то, что крестьяне приносили ему от щедроты ... московское войско, куда бы оно ни пришло, опустошает всю страну...»12. Видя, что Дмитрий «никому не причинял вреда, но защищал всех», люди «дивились» этому, ибо Борис Годунов к тому моменту информировал уже всех о том, что причина войны - бунт казаков, а Дмитрий — враг. И поскольку люди твердо были убеждены в том, что только законный наследник престола мог так «щадить их земли», то уверовали, что он и есть «законный наследственный государь». Если Димитрий олицетворял для населения Северской земли своим поведением идею батюшки-царя, защитника и заступника, попечителя о благе подданных, то деяния московского войска, с которым отождествлялся в сознании людей Борис Годунов, свидетельствовали об обратном. Войско не щадило «никого из своего народа».
В ситуации выбора между защитой и беспощадностью чаша весов не могла не перевесить в сторону Дмитрия: «...они ... переходили на сторону
Дмитрия сотнями и признавали его законным своим государем»13. Жестокая расправа с жителями Комарицкой волости еще больше отвратила людей пограничных сел и городов от Москвы. «Чем больше мучили людей, - замечает И. Масса, - тем более они склонялись признать Дмитрия своим законным государем. ... Увидев и услышав это (о расправе с жителями Комарицкой волости. - О. Т.), жители окрестных мест стали думать: ежели наши соотечественники и наши правители в Москве так с нами обходятся, то нам лучше скорее перейти к Дмитрию, который будет нас защищать»14. .
Череда ярких антитез в повествовании И. Массы, не считавшего Лжедмитрия истинным царевичем, в отличие, например, от Ж. Маржерета, подкрепляется лейтмотивом бездействия в оценке действий московских властей в этот период времени. Но это бездействие особого рода: по мнению Массы, Борис Годунов не предпринял ни одного серьезного действия против Лжедмитрия, а только пытал и убивал своих же соотечественников: «День и ночь не делали ничего иного, как только пытали, жгли и прижигали каленым железом и спускали людей в воду, под лед»13. Многолюдное войско Бориса также ничего «не достигало», только «жгло и палило имение своего же народа и казнило перебежчиков, сверх того совершая в разные стороны походы, что недостойно описания»16.
В большей части русских сочинений подобная антитетическая социально-нравственная мотивировка событий конца 1604 года отсутствует. Исключение, пожалуй, составляют два памятника - «Временник» Ивана Тимофеева и «Иное сказание». Тимофеев, объясняя измену русских жителей крестному целованию, замечает, что многие из них, соблазнившись лукавой лестью и хитростью Лжедмитрия, поверили в чудесное спасение царевича (об этом писал и И. Масса). Но еще до его вступления в пределы Русской земли все люди добровольно, как идолу, поклонились ему, поскольку всем надоело (!) Борисово «насилное» «кроволюбное» царство, «страх смерти» одолел их, и они ложно понадеялись при Лжедмитрии «отдохнутием поне мал получити покой»17. Об этом же, но более лаконично, пишет и составитель «Иного сказания».
.Однако, несмотря на приближенность этой мотивировки к социально-нравственной, в ней, как и в других русских сочинениях, ведущую роль все-таки играют чувства: страх, усталость, смутная надежда - не на уровне знания, а на уровне, пусть и ложного, предчувствия. Отсутствие объективной социальной мотивировки событий в русских текстах объясняется, прежде всего, тем, что для всех русских авторов, осмыслявших события Смуты, Лжедмитрий I - фигура однозначно отрицательная, ибо он самозванец. Не случайно в русских сочинениях наблюдаются одни и те же повторяющиеся, переходящие из одного памятника в другой мотивы принятия Григорием Отрепьевым чужого имени, его кровожадности, беспутства, тесно связанный с его образом мотив ниспровержения православной веры в угоду рим-
скому папе и др. Устойчивы в русских текстах метафорические сравнения Отрепьева со «змием», «диким зверем», «кровоядным лвичищем». Неизменно уподобление расстриги «сатанину угоднику». -:;г
В связи с этим становится понятным, почему в русских памятниках не могло прозвучать добрых слов в адрес Лжедмитрия. Отсюда вытекает и еще одно важное наблюдение: русские авторы описывают происходящее с субъективных позиций, руководствуясь, в первую очередь, эмоциями, ощущениями, а иностранцы пытаются следовать принципу объективности изложения событий. Взгляд изнутри, трагическое, зачастую очень личностное переживание смутных времен - отличительная черта именно русской литературы; взгляд извне, беспристрастность - яркая примета стиля иностранных авторов, свидетелей русской Смуты.
Вторая часть эпизода посвящена непосредственно осаде Новгорода Се-верского. Среди русских авторов весьма немногие зафиксировали факт осады; как правило, в русских текстах в общих словах говорится о покорении Лжедмитрию всей Северской земли. Исключение составляют два памятника - «Летописная книга» С. И. Шаховского и «Иное сказание».
По своему стилю и жанру эпизод осады в «Ином сказании» восходит к традиции древнерусской воинской повести. Однако с самого начала привычная для древнерусского читателя схема воинских повестей ломается. Традиционно в первой части воинской повести (краткой или пространной) давались сведения, более или менее документально точные, о составе и численности войск, цели похода. В рассматриваемом эпизоде эта схема соблюдена только в самом общем виде. Автор сообщает, что к городу, где «седели» воеводы князь Никита Романович Трубецкой и Петр Федорович Басманов, подошел Гришка «съ вой-скомъ» и начал бить по нему из пушек: «Онъ же нача, по граду съ войскомъ крепко приступати и бити...» (29). Эта же подробность встречается и в «Летописной книге»: Лжедмитрий, осадив город, «нача ис пушакъ бити и всяческими домышленьми досягати, како бы той град той одол'Ьти»18.
- Отсутствуют в «Ином сказании» и географические особенности местоположения города, упомянутые, например, в отчете Ж. Маржерета: «...он (Дмитрий. - О. Т.) осадил построенную на горе крепость Новгород Север-ский, где начальствовал Петр Федорович Басманов, оказавший такое сопротивление, что Дмитрий не мог овладеть Новгородом»19.
Сама мотивировка осады в тексте «Иного сказания» выглядит искусственной: Гришка пошел к Новому Северскому граду, в нем сидели воеводы Н. Р. Трубецкой и П.Ф.Басманов, и те, не захотели ему сдаться (28). Очевидно, в данном случае составитель «Иного сказания» либо был плохо осведомлен об этом событии, либо его. мало интересовали причины интереса Лжедмитрия к этому городу, как и кем была организована оборона города и т. д.
Искусственность перехода от первой части ко второй особенно хорошо видна при сопоставлении текста «Иного сказания» и сочинения И. Массы, который акцентирует внимание на важности и самой Северской земли в силу ее богатства и изобилия, и главного ее города - как для московских властей, так и для Лжедмитрия. Последний, чтобы продвинуться дальше, понимая важность подчинения «одной из лучших областей Московии»20, сам предпринял поход против города. «Московиты весьма страшились за эту землю и послали туда доблестного витязя Петра Федоровича Басманова с войском»21. Контрастно описанному через: излюбленный прием перечня в сочинении И. Массы звучит упоминание о том, что Басманов, укрепив город, не успел запастись съестными припасами, и осажденные, в том числе и сам воевода, вынуждены были есть конину.
Редкие детали, встречающиеся в текстах иностранных авторов, касающиеся и географического положения, и важности города как стратегического объекта в борьбе с Лжедмитрием, и тяжести положения осажденных, остаются без внимания в «Ином сказании». На первый план здесь выходит яркая антитеза: если:все другие города и села Северской земли добровольно поклонялись Лжедмитрию и приносили ему дары, как это было в обычае встречи царствующей особы на Руси, то жители Новгорода Северского, возглавляемые вышеупомянутыми воеводами, покориться не захотели.
Значительное место в «Ином сказании», в отличие от всех памятников, зафиксировавших факт осады города, уделено характеристике осаждающих и обороняющихся. Примечательно, что составитель «Иного сказания», вразрез с традицией характеристики врага в древнерусских воинских повестях предшествующего периода развития, ни слова не говорит о том, какова была численность войска Лжедмитрия, представители каких народов входили в его состав. Более того, на протяжении всего эпизода автор ни разу не называет сражавшихся на стороне Григория Отрепьева воинами. В эпитетах и метафорических сравнениях, которые автор применяет по отношению к войску Лжедмитрия, проглядывает общий настрой книжника по отношению к воинам, пришедшим вместе с Отрепьевым на Русь и вставшим под его знамена. В тексте рождается странный образ противника - это некие «бьющие по граду» (29). При этом очевидно намеренно автор неоднократно акцентирует внимание читателя на их основном занятии - «битье» по городу: «приступати и бити ... разбиша градъ до обвалу земнаго ... градское разбиение ... град биюще» (29).
Следующая характеристика противника горожан появляется при описании попытки захватить город через отворенные им по собственной воле защитников города ворота и представляет собой яркое метафорическое сравнение: «яко диви гладнии зверие къ снеди» (29). Уподобление героя «дивию зверю» по степени жестокости и злобности встречается довольно устойчиво в древнерусской литературе начиная с XI в.22. Но в данном случае известное сравнение приобре-
тает характер имянаречения врага. Сопутствующие сравнению эпитет «глад-нии» и образ «снеди» углубляют негативную характеристику осадивших город и проясняют расстановку сил: жителям противостоят некие голодные «дивии» звери, бьющие беспрестанно по городу с целью добычи - «снеди».
■ Дальнейшее описание действий нелюдей подчеркивает их звериную натуру, напоминает действия стаи в погоне за добычей: «другъ предъ дру-гомъ поскоряюще напредъ во градъ внити, и поидоша тесно, другь друга угнетающе» (29). Теснота, скученность и давка, возникшие в стане врага вследствие жажды наживы, превращают их из пусть и странных, но живых существ в неподвижный неодушевленный предмет: горожане «начаша-по всему войску бити, аки въ стену» (29). И далее, описывая последствия боя, составитель «Иного сказания» использует традиционную воинскую формулу описания битвы23: «...и яко мостомъ предъ стенами града и во вра-техъ людми его помостивше» (29).
■ - Здесь появляется и первый числовой указатель: всего врагов «убиша у нихъ до четырехъ тысящъ» (29). И здесь же враги, осадившие город и попытавшиеся его захватить, будучи убитыми, впервые в эпизоде называются «людьми» - странность, которая получит объяснение несколько позже. Защитникам города противостоит, как выясняется в дальнейшем, многочисленный враг. На это указывает не только количество погибших во время неудачного штурма (4 тысячи), но и последующее замечание автора: «Онъ (Отрепьев. - О. Т.) же много, стоя подъ градомъ, главъ кладуще» (30).
/ Восприятие воинов Лжедмитрия как нелюдей составителем «Иного сказания» становится особенно очевидным при сопоставлении с аналогичным фрагментом в «Кратком известии о Московии». В отличие от русского автора, И. Масса детально характеризует психологическое состояние осаждавших поляков. По прибытии к городу Дмитрий обнаружил польских капитанов, дворян, всадников в состоянии уныния: «придя в уныние ... впадали в совершенное уныние»24. Увидевший это Дмитрий, выслушав их жалобы, сам был «весьма опечален, смиренно просил их не приходить в уныние»25. В жалобах поляков, приводимых в тексте через цитирование, Масса отмечает причины подобного психологического состояния: поляки ужаснулись, что они не могут взять такой «маленький» город, что каждый день над ними нависает угроза встречи с идущим на помощь городу большим московским войском, что все села и города до этого сами «отпадали» к ним и, наконец, главная причина-деньги: они ссудили покоренные города «всем без малого вероятия что-либо вернуть»26. Уговоры и золотые цепи, снятые с шеи и подаренные полякам, убедили их не покидать Лжедмитрия, и они «со всех сторон как можно теснее»2^ обложили город.
Совсем иначе выстраивает составитель «Иного сказания» характеристику защитников города. Практически отсутствуют какие-либо эпитеты, срав-
нения в описании горожан. Герои обороны города охарактеризованы лишь через действия, авторская оценка которых также отсутствует. Прежде всего, автор подчеркивает инаковость поведения жителей Нового Северского по сравнению с жителями других русских городов и сел на Крымской дороге. Если «градъ Царевъ, Белгородъ и иные многие грады» (26) «предашася и съ селы» (28) Лжедмитрию I, то Новый Северский «здатися не восхотеша» (29).
Во-вторых, в качестве ведущего мотива, организующего повествование, выступает в данном фрагменте мотив оружия. Заявленный в самом начале эпизода [«оружие уготовиша» (29)] в общих словах, он получает развитие в описании подготовки защитников города к засаде. Автор довольно подробно перечисляет все виды оружия, приготовленные горожанами для встречи противника: «Они ... уготовиша щиты, и уставивше пушки и пищали, и сабли вознесше» (29).
В-третьих, все защитники города представлены в эпизоде как единое целое - «граждане» (30), хотя автор и упоминает руководителей обороны города - бояр Н. Р. Трубецкого и П. Ф. Басманова. «Вси единосердно сташа и биющеся ... крепце» (30) с.врагом. Мотив единосердия, единения в описании защитников города будет косвенно подчеркнут автором и в рассказе о военной хитрости, придуманной горожанами. Не будет названо ни одного имени, из текста останется непонятным, кто был автором идеи заманить врага в ловушку, кто вел переговоры, кто был исполнителем. Есть только общее указание - «воеводы и граждане», «они» (29).
Иного мнения придерживались С.И.Шаховской и И. Масса. Согласно «Летописной книге», именно воевода Басманов «многая дивное ocoбt тво-ряше и град ополчением своим мужески защищаше»28. И. Масса также называет организатором военной хитрости Басманова: «Этот подвиг был приписан Басманову, и он был высоко прославлен как Борисом, так и народом; и это случилось 21 декабря»29. Судя по этой записи, И. Масса располагал весьма косвенной информацией о событиях, произошедших в Новгороде Северском, поскольку в данном случае он пользуется приемом, более типичным для русских авторов, - ссылается на слухи («подвиг был приписан»), когда повествует о подвиге горожан во главе с Басмановым.
На этом литературном фоне особо выделяется мотив единосердия, поставленный составителем «Иного сказания» в центр при характеристике оборонявшихся. Представляется сомнительным, что составитель не знал о довольно широко распространенных в народе слухах о подвиге П. Басманова. Очевидно, для него важнее была идея единства в борьбе с еретиком и расстригой, идея тем более ценная, что в других городах и селах Северской земли жители так же единосердно принимали Лжедмитрия, как единосердно дали ему отпор жители Новгорода Северского. Поэтому автор словно намеренно избегает прямых оценок. Но именно их отсутствие на фоне отрицательных характеристик войска Лжедмитрия становится
косвенным свидетельством симпатии книжника по отношению7 к. обороняющимся. И даже единственное на весь отрывок сравнение защитников с волками - «яко волцы» (29) - носит характер не столько оценочный, сколько изобразительный и выглядит случайным.
К этой же мысли подводит и пространный риторический авторский ¡комментарий противостояния горожан и войска Лжедмитрия, построенный на приеме синтаксического параллелизма с использованием развернутых метафор: «Гришка же рострига, видящее стремлеше ихъ и подобную честь ceбt оть гра-жданъ: въ крестовъ м'Ьсто и образовъ кошя и сабли, въ кандила же м^то пушки и пищали, вм'Ьсто же благоуханнаго фим1яну зелной дымъ и смрадь, вмЪсто же сладкаго овощу вкусившее пушечные и пищальные ядра, вм'Ьсто же меду смертнымъ ядомъ помазаны быша...» (29-30). В данном случае система метафорических антитез связана с описанием обманутых надежд, чувств самого Лжедмитрия и его воинов, ожидавших теплого приема, подобного тому, который им оказывали в других городах Северской земли, а вместо «даров» получивших только «пушечные и пищальные ядра» и «смертный яд».
Третья часть эпизода посвящена битве под Новым Северским. На помощь городу приходит многочисленное московское войско под руководством князя Ф. И. Мстиславского, князей В. И. и Д. И. Шуйских с «многие воеводы со многими силами» (30). Теперь многочисленному войску Лжедмитрия противостоит не менее, судя по совпадающим характеристикам, многочисленное войско защитников города. Однако если при описании жителей Нового Северского сквозила явная симпатия автора по отношению к ним, то теперь, когда к стенам города подошло московское войско и силы противников уравнялись в численном, отношении (не случайно количественный состав и того, и другого войска обозначается автором через незначительные вариации одного и того же слова - «много», «многие»), автор занимает позицию стороннего наблюдателя, одинаково отстранение описывающего сошедшиеся на поле боя две равновеликие и равнобезумные силы.
Описание битвы литературно выверено: автор активно использует изобразительные средства фольклора и предшествующей воинской и ораторской литературы. Практически все повествование о ходе битвы под Новым Северским выстраивается на одних воинских формулах. Но подспудно сквозь традиционные воинские формулы, эпитеты, сравнения, через активно используемый писателем прием синтаксического параллелизма рождается апокалипсическая картина, разыгравшаяся под стенами Нового Северского. Трагичность происходящего подчеркивается разными художественными средствами.
Уже в начале рассказа о бое автор в косвенной форме вводит мотивы величия и ужаса происходящего, используя фольклорно-литературный мотив схождения врагов на битву30: «войско съ войскомъ скоро сходится ... два войска, сходящеся между собою ... И паки соступившимся двема войскома» (30-31).
. Углубление получает здесь и мотив оружия, заявленный еще во второй части эпизода. Но, в отличие от описания обороны города, в данном фрагменте составитель не только перечисляет все используемые воинами виды оружия, но и характеризует каждое оружие через сопоставление с грозными природными явлениями31: «И быта яко громи не въ небесныхъ, но въ земныхъ тучахъ пи-щалной стукъ, и огонь яко молния свиркаеть во тме темной, и свищуть по аеру пульки и ис тмочисленныхъ луковъ стрелы» (30). Шум и треск оружия сотрясают всю землю, за грохотом оружейным не слышны даже вопли людей32: «и бысть вопль и шумъ оть гласовъ человеческихъ, и оружной трескъ, яко и земли потрясатися и не слышати, что другь ко другу глаголеть» (31).
Два войска уподобляются двум тучам и по многочисленности, и по грозности, и по характеру действия: «Яко две тучи, наводнившеся, темны бываютъ ко пролитию дождя на землю, ,тако же и те суть два войска, сходя-щеся между собою на пролитие крови человеческия, и покрыша землю ... въ земныхъ тучахъ» (30). Страшная цель битвы - «пролитие крови человеческой» - достигнута: люди падают на землю, как снопы33, - «падаютъ чело-вецы, яко снопи по забраломъ» (30-31). ■ -
Замыкает рассказ о бое традиционная воинская формула, отражающая общую оценку битвы: «и бысть сеча велия; сечахуся...» (31); «И брань зело страшна бысть ... ужаса и страха полна та беяше борба» (31). Размах, жестокость и одновременно значимость сечи под Новым Северским уподобляются ужасу и страху битвы «на Дону у великого князя Дмитрея съ Мамаемъ» (31).
Любопытно, что, несмотря на обилие используемых художественных средств, автор не разграничивает воинов на «своих» и «чужих», описание битвы дается в общих чертах: два войска сошлись и бьются на смерть. Нет оценок действий московского войска, нет оценок действий воинов Лжедмитрия. Из этого описания рождается общий образ - две равновеликие силы, «хотяще единъ друга-го одолети» (30). И даже упоминание в конце этого бесстрастного в плане авторских симпатий и антипатий рассказа имен Дмитрия Донского и Мамая не проясняет отношения автора, поскольку он сравнивает не воинов прошлого и настоящего, а только ужас и значимость двух битв, где решалась судьба Руси.
Очевидно, автору была особенно дорога идея борьбы за государствен^ ную и национальную независимость, которую и воплотили своими действиями горожане вместе с подошедшим им на помощь московским войском, на фоне общероссийского предательства, когда города и села сдавались без боя Лжедмитрию. Новый Северский оказывается дорог автору именно вследствие того, что он единственный решил дать отпор врагу, и в этом смысле его подвиг оказывается в представлении автора сродни подвигу московского ополчения во главе с великим князем Дмитрием Донским. г
: Далее автор вновь меняет тональность рассказа о событиях. Описывая военную хитрость, придуманную Лжедмитрием, он вводит мотив оборотни-
чества: «Онъ же Гришка съ хитростию на бой нарядився: у многихъ въ войске его кони ихъ и люди въ медвежиихъ кожахъ, и овчии кожи навывороть, у иныхъ коней по обе страны косы въ тесноте режуть» (31). Несколько ранее автор сухо поведал читателю о военной хитрости, которую применили осажденные горожане. И действия Лжедмитрия, и поступок жителей лежат" в области военной тактики, зеркальность этих фрагментов налицо, но вот оценки автором этих маневров разнятся: рассказ о действиях жителей Нового Северского вследствие отсутствия каких-либо изобразительно-выразительных средств напоминает сухой документальный отчет, а рассказ о действиях Лжедмитрия содержит краткую оценку - «съ хитростию на бой нарядився». Но и этой краткой оценки вполне достаточно, чтобы понять разницу в восприятии тактических маневров противников.
Лжедмитрий, согласно наблюдениям над текстом «Иного сказания» М. А. Коротченко34, не может победить в честном бою, поэтому и прибегает к оборотничеству, приказывая своему войску надеть на лошадей медвежьи и овечьи шкуры. Не случайно это единственный случай, когда в «Ином сказании» описывается военная победа Лжедмитрия I. И это единственная «живая» деталь в описании битвы под Новым Северским, которая выделяется на фоне большого количества традиционных воинских формул, использованных составителем.
Последствия «хитрости» Лжедмитрия оказываются катастрофическими. С этого момента в повествование прочно входят тесно связанные между собой мотивы смятения, битья и смерти: кони московского войска «начаша зело мятися», московскую силу, находившуюся «во смятении», воины Лжедмитрия «начаша боле побивати ... и во смятении томъ много войска побита»; в результате «Московская сила смятеся». И вновь автор, чтобы подчеркнуть безумие и трагичность происходящего, употребит уже звучавшее в данном эпизоде сравнение: «и трупомъ человеческимъ. землю помостиша, яко мостомъ» - и усилит его страшное значение, повторив сравнение и добавив пространственно-числовой мотив: «Онъ же ихъ девять верстъ гнаша и боле, въ тылъ побивающее и секуще; трупу же человеческаго яко лесу кипарису подсекоша и мостомъ на девять версть и боле помостиша» (31).
Применение одного и того же яркого образа по отношению к погибшим - и к воинам Лжедмитрия, и к московским ополченцам - как бы уравнивает противников и подводит читателя к пониманию авторской позиции. Неясные ранее странности в описании битвы, и врагов (неразличение своих и чужих; то бесстрастное, сухое повествование, то построение рассказа о битве на основе одних только фольклорно-литературных формулах; то применение одного и того же образа по отношению к убиенным противникам) находят, наконец, свое объяснение в финале эпизода!
В четвертой, заключительной, части эпизода ярко и впервые отчетливо ясно проявляется гуманная авторская позиция. Ему одинаково жалко всех
погибших в этом военном столкновении, ибо не их это битва, а «проклятого еретика со святоубийцею» (31). Лжедмитрий I с Годуновым «не сами собою сражаются, но человецы оть нихъ умирають и кровь проливають» (31-32). В этом контексте мотив пролития крови человеческой и тесно связанный с ним образ «рек крови»: «крови же человеческия по земли источницы протекоша», «кровию же человеческою вся земля обогрися» (31), «пролития реки неповин-ныя християнския крови» (32) - выполняет несколько функций в тексте. С одной стороны, он является традиционной речевой формулой отражения трагедийности событий, средством создания масштабности, грандиозности творящейся в Русской земле трагедии. С другой стороны, применение одного и того же образа по отношению к противникам указывает на яркую антитезу: «злонравным», «злохитрым» Годунову и Лжедмитрию I противопоставляются обычные «человецы». Автору одинаково жаль погибших «оть полковъ множество воинъ», поскольку и те, и другие - «лоза насажденнаго винограда Христова», ни в чем не повинные «овча... стада Христова» (32).
Таким образом, эпизод осады Новгорода Северского имеет сложную че-тырехчастную структуру. Основой его становится жанр воинской повести, наиболее полно представленный во второй и третьей части эпизода. Выявленные приемы изложения событий, особенности развития сюжета и изображения персонажей, типология использования повествователем изобразительно-выразительных средств позволяют сделать вывод о близости данного эпизода к воинским повестям информативного типа35. Вместе с тем наблюдаются и принципиальные отличия: рассказ, особенно его третья часть, насыщен традиционными фольклорно-литературными формулами; позиция повествователя представлена довольно ярко с помощью дидактического заключения (четвертая часть) и кратких прямых оценок действий персонажей, что приближает данный эпизод к воинским повестям событийного типа. В то же время в эпизоде отсутствуют традиционные для многих русских воинских повестей мотивы Божьей помощи, Божьего наказания, не используются библейские цитаты, встречается лишь одна ретроспективная историческая аналогия. Сопоставление же с аналогичными по теме эпизодами из других русских и иностранных источников позволяет говорить о такой яркой особенности повествования в «Ином сказании», как сочетание фактичности, более свойственной иностранным источником, с эмоциональностью, присущей рассказам русских авторов.
Примечания
1 См.: Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник. 2-е изд. СПб., 1913; Кушева Е. Н. Из истории публицистики Смутного времени // Уч. зап. Саратовского гос. ун-та им. Н. Г. Чернышевского. 1926. Т. 5. Вып. 2. С. 21-
97; Буганов В. И., Корецкий В. И., Станиславский A. J1. «Повесть, како отомсти...» - памятник ранней публицистики Смутного времени // Труды Отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Л., 1974. Т. 28. С. 231-254. . .
г Новгород Северский - второй по значимости город Черниговского княжества, расположенный на правом берегу р. Десны (ныне - город в Черниговской области Украины, административный центр Новгород - Северского района). Впервые был упомянут в 1044 г. в «Летописи путей» Владимира Мономаха, с 1098 г. - столица Северского княжества. После разорения войсками Батыя в 1239 г. город принадлежал Брянскому княжеству, позже - Великому Княжеству Литовскому. В результате Ведрошской битвы (14 июля 1500 г.) вошел в состав Московского княжества, но во время Смуты (1604-1612 гг.) был захвачен Польшей. По условиям Андрусовского перемирия 1667 г. город вновь вернулся в состав России. В тексте «Иного сказания» город назван «Новый СИверский град».
'Жак Маржерет (1550-е гг. - после 1618 г.) - француз по происхождению, выходец из судейского сословия, профессиональный солдат-наемник. Служил французскому королю Генриху IV, позже австрийскому, трансильванскому и польскому монархам. В 1600 г. завербовался на службу в Россию. В Москве командовал пехотной ротой. Участвовал в борьбе с Лжедмитрием 1. С приходом последнего в Москву перешел на сторону самозванца, командовал отрядом иноземной стражи в Кремле. В сентябре 1606 г. после вступления на престол Василия Шуйского вернулся во Францию, опубликовал свою книгу о Московском государстве - «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского». В 1608 г. возвратился в Россию и поступил на службу сначала к Лжедмитрию 11, затем - к польскому королю Сигизмунду III. В марте 1611 г. участвовал в подавлении восстания москвичей против интервентов, в поджоге и разрушении Москвы. Осенью 1611 г. Маржерет навсегда покинул Россию. С 1612 г. и до конца своих дней исполнял роль французского политического агента в Польше и Германии. 4 Маржерет Ж. Состояние Российской державы и великого княжества Московского// Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 54.
'Масса И. Краткое известие о Московии // Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. С. 152. 'Исаак Масса (1587-1635) - голландский купец, происходивший из знатного итальянского рода, переселившегося в Голландию во время реформации; ученый, путешественник, картограф. В 1600-1609 гг. находился в Москве с торговыми целями, изучил русский язык, собрал большое количество материалов, освещающих события в России в конце XVI - начале XVII вв. В 1610-1611 гг. написал «Краткое известие о начале и происхождении современных войн и смут в Московии...», впервые опубликованное в России в'переводе в 1874 г. петербургской археографической комиссией. В 1614 г. вторично был в России, в Москве и Архангельске. Помимо книги о Московии, на основе своих записей и зарисовок, сделанных в 1-ую и 2-ую поездки, Масса составил обширные карты России, впервые нанеся на них Соловецкие острова, сделав их известными Европе; две статьи о Сибири, которые вошли в число первых сочинений об этом крае в западноевропейской литературе. В 1620 г. перешел на шведскую службу и в составе уже шведского посольства дважды (1628 и 1634 г.) посетил Москву.
'Здесь и далее текст цитируется по изданию (столбцы указываются в скобках): Так называемое Иное сказание // Памятники древней русской письменности, относящиеся к Смутному времени. Л., 1925. Изд. 3-е. Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссие (РИБ). Т. XIII. Вып. 1.
8Шаховской С. И. Летописная книга// Памятники литературы Древней Руси (ПЛДР): Конец XVI - начало XVII веков/ Вступ. ст. Д. Лихачева; Сост. и общая ред. Л.Дмитриева и Д. Лихачева. М., 1987. С. 370. 'Там же.
10Из хронографа 1617 года// ПЛДР: Конец XVI - начало XVII веков / Вступ. ст. Д. Лихачева; Сост. и общая ред. Л. Дмитриева и Д. Лихачева. М., 1987. С. 328.
" Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства// ПЛДР: Конец XVI -
начало XVII веков. С. 136.
12Масса И. Краткое известие о Московии... С. 149.
"Там же. С. 149-150. .
"Там же. С. 150.
"Там же. С. 147.
"Там же. С. 151.
"Временник Ивана Тимофеева/ Подготовка к печати, перевод и комментарии О. А. Державиной. Под ред. члена-корреспондента АН СССР В. П. Адриановой-Перетц. Репринтное воспроизведение издания 1951 года. СПб., 2004. С. 84. ™ Шаховской С. И. Летописная книга... С. 370.
"МаржеретЖ'. Состояние Российской державы и великого княжества Московского. С. 54. 10 Масса И. Краткое известие о Московии... С. 152.
21 Там же.
22 Адрианова-Перетц В. П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М.-Л., 1947. С. 93. "ОрловА. С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.). М., 1902. С. 22-24.
24Масса И. Краткое известие о Московии... С. 152-153. "Там же. С. 153. 26 Там же. С. 152. "Там же. С. 153.
28Шаховской С. И. Летописная книга... С. 370.
29Масса И. Краткое известие о Московии... С. 153. •
30 См.: Орлов А, С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVJJ в.)... С. 11; Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть X1-XVII вв.: Курс лекций; Развитие исторических жанров: Материалы к спецсеминару. М., 2000.
"О традиции сопоставления оружия с громом и молнией см.: Орлов А. С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.)... С. 13.
32 О способах отражения темы «Бойцы не видят, не узнают и не слышат друг друга» см.: Орлов А. С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.)... С. 19-20. ,. 310 традиционных формулах, описывающих битву, см.: Орлов А. С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.)... С. 22-24; Трофимова Н. В. Древнерусская литерапура... С. 75. 34 Коротчгнко М. А. Публицистика смутного времени (проблематика, проблема авторской позиции, влияние церковной публицистики конца XV - начала XVI вв.). Дисс. на соиск. учен, степ, канд.'филолог, наук. М., 1998. С. 75.
35Об особенностях жанровых типов воинских повестей см.: Трофимова Н. В. Древнерусская литература...
