CC BY
44
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 37 (328).
Филология. Искусствоведение. Вып. 86. С. 123-126.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ДИСКУРС В КОНТЕКСТЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Г. Д. Ахметова
ТРАДИЦИИ РЕАЛИЗМА В ЕДИНОМ КУЛЬТУРНО-ЯЗЫКОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ
В статье анализируются традиции реализма в современной русской прозе. Раскрывается суть языкового пространства, выявляется роль традиций и новых языковых процессов в тексте. Делается вывод, что эти явления взаимосвязаны.
Ключевые слова: традиции, реализм, языковое пространство, языковые процессы.
Языковое (культурно-языковое) пространство - это ритмически организованная, метафорическая, открытая динамическая структура, которая входит в состав другой структуры, тоже открытой, метафорической, динамичной и ритмической - пространство мира. Доминантами языкового пространства художественного текста являются метафора и ритм. Языковое пространство структурно организовано. В некоторой степени этому способствует языковая композиция текста, основные компоненты которой (образ, метафора-образ, формы (или приемы) субъективации, точка зрения, словесный ряд, композиционный отрезок, деталь и др.) занимают также и пространство текста [2].
Духовное пространство является сущностью истинного художественного произведения. Связь между языковым пространством и духовным осуществляется с помощью энергии текста, пронизывающей ВСЕ художественное пространство и не поддающейся анализу, по крайней мере, в настоящее время. Возможно, анализ языкового пространства хоть в какой-то мере может приоткрыть вход в энергию текста.
Очевидно, можно сказать, что изменения в языковом пространстве художественного текста (как и любого другого текста как композиционной системы) - это единственно реальные, единственно истинные изменения. И лишь после этого происходит их классификация и выстраивание абстрактной языковой системы, зафиксированной в учебниках и словарях. И в то же время взаимосвязь языковых процессов в пространстве текста и в литературном языке приводят к феномену одновременного появления тех или иных изменений в различных текстах.
«Настройка» на вибрацию языкового пространства позволяет писателю увидеть единые
процессы, существовавшие всегда (традиции), а также увидеть то, что будет «раскрыто» и реализовано позже (новаторство).
Языковое пространство не расширяется и не изменяется. Оно неизменно. Но исследователь открывает все новые и новые его стороны. Впрочем, это положение может быть подвергнуто сомнению.
В живом литературном тексте сочетаются живые объективные процессы и живые творческие их изменения. Человек, изучая и постигая мир, меняет его. Или, может быть, он просто так думает?
Сложность, конечно, заключается в том, что очень трудно различить то, что существовало всегда, и то, что является «нарушением» извечного порядка.
Соотношение традиций реализма и новых языковых процессов - это примерно то же самое, что и соотношение норм и ошибок. Языковые процессы можно соотнести с «ошибками», а нормы - с традициями. Нормы могут стать ошибками, а ошибки - нормами. Так и языковые процессы можно рассматривать как нарушение норм. Со временем происходит перетекание традиций в языковые процессы. Языковые процессы - это видоизмененные традиции. Именно поэтому и те, и другие были всегда - в вечно-живом языковом пространстве.
Традиции реализма в современной прозе -это единство языкового пространства, это умение талантливого писателя «подключаться» к информационному художественному полю. Конечно, интерпретация произведения всегда несколько субъективна. В оценках интерпретаторов тоже могут проявиться традиции. Но и в том, и в другом случае под традицией понимается не простое подражание, и даже не развертывание тех или иных приемов построения
текста. Нет, традиция - это некая форма новационного построения произведения. Традиция - это своеобразная форма новаторства, равно как и новаторство становится традицией. Извлекая в минуты озарения из единого языкового пространства некие известные формы организации текста, писатель словно бы создает их заново. Можно называть это языковой игрой, игрой в текст. Можно говорить об изменении языка. На самом деле приоткрывается та или иная скрытая сторона языкового пространства. Приоткрывается, обнаруживает себя - и вновь захлопывается дверка [1].
Например, изобразительный прием субъек-тивации продолжает классические традиции А. П. Чехова (а само явление субъективации впервые, пожалуй, блестяще было представлено А. С. Пушкиным в «Станционном смотрителе»). Описание начинающейся грозы у Г. Ко-пытина словно перекликается с уже ставшим хрестоматийным описанием грозы из повести «Степь»: «Кто-то невидимый долбил огромный кувалдой и никак не мог раздолбить черный купол неба, и то по одному краю, то по другому разбегались трещины, отливающие золотом» («Марфины квартиранты»). (Ср. у А. П. Чехова: «Налево, как будто кто чиркнул по небу спичкой, мелькнула бледная, фосфорическая полоска и потухла. Послышалось, как где-то очень далеко кто-то прошелся по железной крыше. Вероятно, по крыше шли босиком, потому что железо проворчало глухо»). Кстати, яркая изобразительность в описании грозы, являющаяся аллюзией к Чехову, привлекала и продолжает привлекать современных писателей. Б. Жидков («Что я видел»), активно развивавший детскую литературу, талантливо использовал прием субъективации при передаче детской точки зрения: «Вдруг слышит Катя -гром раздался. Скорей, скорей летите, птички, гроза сейчас будет.
Птички машут изо всей силы крыльями, а гром сильней, ближе - и вдруг Катя слышит: «Ах, вот она где».
Катя открыла глаза. Это папа идет по крыше. Идет согнувшись - и гремит, хлопает под ним железо».
М. Шишкин в романе «Венерин волос» пишет: «Да, где-то вдалеке стало греметь, гулко, раскатисто, будто кто-то бегал по крышам гаражей. <.. .> Мне нравилось, как громыхал наш топот. Будто мы делали далекий гром». Сравним также у М. Елизарова в романе «Библиотекарь»: «Далеко за лесом ударил гром, точно
кто-то пробежал по гулкой жестяной крыше. В черном небе вздулись и погасли лиловые вены, но дождевые капли так и не упали». М. Елизаров обращается к этому образу и в рассказе «Это сейчас я завистливый.»: «Грязной змеей скользит мокрая улица, дождь стучит по крышам жестяными каблуками, колышется за окном дряблый женский силуэт».
Проявляются традиции реализма в употреблении приема экспрессивной субъективации. В прозе А. Рекемчука редко используются синтаксические приемы передачи эмоциональности, в частности, повтор сочинительного союза «И»: «Вокруг смеялись и тоже радовались: дождик, дождик, припусти. Летний дождик, июньский дождик. Прохладней идти, пыль прибьет. Посеет, посеет - и перестанет. И выглянет солнце. И многоцветная счастливая радуга перекинется отсюда, от Краснопрудной, от Красносельской до Красных ворот, до Красной площади». В. В. Одинцов, впервые в русской филологии выявивший и проанализировавший формы субъективации, приводит пример размышлений В. В. Виноградова в связи с анализом «Пиковой дамы» А. С. Пушкина: «Средствами изображения переживаний персонажа могут быть не только ритм, интонация, паузы, приемы сопоставления и расположения предложений, но и порядок слов, и союзы, и другие синтаксические формы. Так, волнение Германа, его азарт и алчность во сне символизируются инверсией наречий и повторением союза И:
«Поздно воротился он в смиренный свой уголок; долго не мог заснуть, и, когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман».
Если переставить наречия, исключить один союз И, то повествование примет объективноавторское течение, из него исчезнет взволнованность заинтересованного субъекта, его эмоциональное отношение к передаваемым событиям...» [6. С. 199]. В. В. Одинцов определил эту форму экспрессивной субъективации как форму лексико-семантической и грамматикосинтаксической изобразительности.
Очевидно, увлечение межтекстовыми связями (интертекстуальность), ставшее признаком постмодернистского текста, превратившееся в значимый языковый процесс, - это развитие традиций. Любой из существующих
современных языковых процессов имел свое начало в прошлом. Но не всякий современный языковой процесс был в прошлом именно динамичным процессом, отражающим развитие языка и культуры.
Антропоцентризм метафор, связанный с языковым процессом «уход в метафору», также связан с традициями реализма. Метафорические определения А. С. Пушкина насквозь антропоцентричны: «счастливые грехи», «в немой тени», «торжественную руку», «порабощенные бразды», «усталая секира», «мгновенный старик». Перейдем к О. Мандельштаму: «И Гамлет, мысливший пугливыми шагами». А теперь - З. Прилепин: «Щенки <...> оставили на моих бежевых джинсах свои веселые лапы»; «и засыпал живой, с распахнутыми руками»; «Дурно выругался, поднес напуганную руку к лицу, ничего не мог понять»; «грубо толкали друг друга веселыми руками»; «ткнув в меня лживым пальцем». И лишь проблесками светились в прошлом подобные метафоры: «Но сейчас же торопливой рукой стал резать эти лесенки» (Б. Жидков).
«Переклички» метафор удивляют так же, как и «переклички» композиционного строения текста (субъективация повествования). Сравним: А. Рекемчук: «Обиженная такая спина». - З. Прилепин: «обиженные погремушки»; А. Рекемчук: «И снова ее прорезал истошный вскрик дверного звонка». - З. Прилепин: «Когда взвизгнул дверной звонок, у меня резко заспешило сердце, даже в затылке отдалось несколько раз, и щеки стали жаркими».
Традиции, которые в те времена, когда они еще традициями не были, - не являлись и языковыми процессами. Это было лишь начало. Это было своеобразное нарушение норм. Возможно, это осталось незамеченным, как остается незамеченным многое из того, что происходит в художественной прозе сейчас.
Все повторяется. Все повторится. И. Мельников написал об этом в стихах:
И, как столетие, в тетради Страницу зачеркнет перо.
И вновь блеснет на водной глади Луны плывущей серебро.
И мальчик, но в другой одежде,
В мобильник что-то говоря,
По улице пройдет, как прежде,
Под желтым светом фонаря.
Обратимся опять к «Станционному смотрителю»: «Это случилось осенью. Серенькие
тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья со встречных деревьев». Данный контекст анализирует А. И. Горшков: «Этот типичный образец пушкинской безобразной образности замечателен еще и двумя эпитетами: серенькие тучи и встречных деревьев. Первый из них (серенькие, а не серые) придает пейзажу какую-то особую унылость, ущербность; второй очень емок в смысловом отношении - одним словом передает движение, указывает на то, что рассказчик едет» [4. С. 290]. Добавим от себя, что приведенный субъективированный отрезок содержит, видимо, и некоторую антропоцентрич-ность. Именно такой принцип реалистического построения текста и прорастает в прозе А. Рекемчука, а затем - и в новейшей прозе. Приведем пример из романа «Нежный возраст»: «По дороге молчали. Он смотрел в окошко на бегущие мимо деревья, на свежую листву, на гроздья сирени, то и дело вспыхивающие в этой листве». А теперь - пример из романа Д. Гуцко «Домик в Армагеддоне»: «Ажурная тень парка текла навстречу, ложилась под ноги, наползала на лицо, на одежду - на футболку-песчанку Ефима, на серые одеяния священника. Наверху солнце разбавляло зелень золотом, слепящими фонтанами взрывалось в просветах». Мы писали уже, что языковые процессы современной художественной литературы - это явление всеобщее. У поэта И. Мельникова реалистический образ становится полностью метафорическим: «Фонари выбегают навстречу».
Образ «Неба в алмазах», впервые появившийся у А. П. Чехова в «Дяде Ване» тоже является межтекстовым и используется в стихах
Н. Савостина: «А небо и теперь в алмазах, / Лишь выйди ночью да взгляни». В романе современного писателя Кирилла Туровского «Каждый сам себе дурак» это выражение, ставшее устойчивым, повторяется несколько раз: «Вот если б сразу где-нибудь далеко-далеко, высоко-высоко мне бы наобещали полный короб успеха и небо в алмазах, я бы ради интереса поехал»; «В глазах трепещут краски, цветы и огоньки. А вокруг ее головы крутятся белые ромашки, алмазы и ангелы»; «И на пожертвования прошу предоставить мне на синем блюдечке с голубой каемочкой полный короб успеха и небо в алмазах».
Обращение к традициям реализма в современной прозе повлекло за собой исследователей. И вот уже появилась монография С. Казначеева о судьбе русского реализма [5. С. 293]:
«Вновь и вновь приходится говорить о генетическом родстве наличного современного состояния литературы с достижениями писателей минувших десятилетий. На пустом месте ничего не вырастает, и сегодняшние споры о новом реализме тесно связаны с творчеством писателей-предшественников и дискуссиями прошлых лет». Пришла пора осмысления еще одного пласта возвращенной культуры и литературы - советской. Именно к этому периоду обращается Д. Быков в книге «Советская литература» [3].
Два взаимосвязанных явления есть всегда у талантливых поэтов и писателей - традиции и новаторство. Традиции - это, конечно же, не просто употребление известных приемов построения текста. Традиции рождаются из единого языкового пространства. Талантливые художники одновременно находят общие закономерности - но используют, употребляют их индивидуально. Новаторство - это предвидение тех изменений в языке, которые вот-вот должны родиться, но настоящий художник уже сумел «поймать» их. Новое - всегда рядом
с нами. Надо просто увидеть его. Творчество заключается в том, чтобы из традиций сделать новое. Такой вот круговорот в языковом пространстве.
Список литературы
1. Ахметова, Г. Д. Творческий стиль писателя (о романе С. Есина «Имитатор») // Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты : материалы V Междунар. науч. конф. Чита, 2012. С.13-24.
2. Ахметова, Г. Д. Языковое пространство художественного текста. СПб., 2010. 244 с.
3. Быков, Д. Советская литература. Краткий курс. М., 2012. 416 с.
4. Горшков, А. И. История русского литературного языка. М., 1969. 366 с.
5. Казначеев, С. М. Судьба русского реализма: происхождение, развитие, возрождение. М., 2012. 392 с.
6. Одинцов, В. В. Стилистика текста. М., 1980. 264 с.
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 37 (328).
Филология. Искусствоведение. Вып. 86. С. 126-129.
Л. А. Белоконенко
КОНФЛИКТНАЯ КОММУНИКАЦИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ КАК ОТРАЖЕНИЕ АВТОРСКОЙ ПОЗИЦИИ
Рассматриваются знаки языка, которые отражают авторскую позицию при описании конфликтной коммуникации персонажей. Тема раскрывается на примере творчества украинских писателей начала ХХ1 века.
Ключевые слова: конфликт, коммуникация, художественный дискурс.
Современная наука признает, что изучение конфликта имеет право на существование, ведь данное явление определяет все сферы жизни человека. Но прежде всего конфликт проявляется в коммуникации. Конфликтная коммуникация - естественный межличностный процесс, основывающийся на противоречиях в ценностях, нормах, интересах и потребностях оппонентов. Модусная часть конфликтной коммуникации имеет прагматическое значение и отражает точки зрения оппонентов, их оцен-
ку друг друга, ситуации, действий, бездействия и др. Эта оценка реализуется в определенной системе, в которой имеются обязательные и вспомогательные компоненты и существует свой «порядок» языковых средств.
В лингвистике уделяется мало внимания роли знаков языка в возникновении и развитии конфликта, рассмотрению семантической составляющей в его моделях. Среди концепций, анализирующих соотношение «конфликт ^ коммуникация», можно выделить семиосоци-
