CC BY
83
ЛИТЕРАТУРА
Бессонов П. А. 1861-1864: Калеки перехожие. Вып. 6. М. Варенцов В. Г. 1860: Сборник русских духовных стихов. СПб. Дубровина К. Н. 2010: Энциклопедический словарь библейских фразеологизмов. М. Иванов В. В., Топоров В. Н. 1965: Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М.
Полный православный богословский энциклопедический словарь 1992: в 2 т. М.
Бирих А. К. 2005: Русская фразеология. Историко-этимологический словарь. М.
Славянские древности: Этнолингвистический словарь 1995-2009: в 5 т. М.
Словарь др.- рус. языка (Х1-Х1У вв.) 1988-2008: в 10 т. М.
Словарь русского языка Х1-ХУП вв. 1975-2008: М.
Словарь русского языка ХУШ в. 1977-2000: Л.
Христианство: Энцикл. словарь 1993-1995: в 3 т. М.
Шулежкова С. Г. 2005: Духовный фольклор на Южном Урале. Магнитогорск.
THE AFTERLIFE WORLD GEOGRAPHY IN RUSSIAN SPIRITUAL POETRY OF THE 19th C. OBJECTIFIED BY BIBLICAL AND FOLKLORE SET PHRASES
O. A. Arapov
The article is devoted to the reconstruction of the afterlife spatial arrangement that is objectified in Russian spiritual poetry of the 19th c. through phraseological means. The author comes to recognize that the afterlife world in Russian spiritual poetry is binary with two geographically opposed parts — hell and heaven.
Key words: Spiritual poetry, set phrase, the afterlife.
© 2010
О. И. Тиманова
ТРАДИЦИИ ЛУБКА И РАЙКА В ЭЛИТАРНОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ «СКАЗОЧНОЙ» КНИГЕ XIX ВЕКА
Традиции лубка и райка в элитарной отечественной «сказочной» книге мало исследованы. В статье они прослеживаются на примере поздней сказки В. А. Жуковского «Как мыши кота хоронили» (1845), вышедшей в «Подарочной» серии известного московского издателя конца XIX — начала XX вв. Иосифа Кнебеля с иллюстрациями Георгия Нарбута. Линия демократизации литературной стилизованной сказки рассматривается как художественный феномен, имеющий социокультурные корни.
Ключевые слова: элитарная и массовая «сказочная» книга, литературная стилизованная сказка, «черный» книжный рынок.
С 1840-х гг. в отечественной книжной культуре оформляется линия демократизации литературы и массовизации книжного рынка. В сфере литературной сказки и «сказочной» книги тенденция находит разноплановое выражение. На российском книжном рынке в 1830-1840-е, а затем в 1880-1890-е гг. наблюдается активизация публикаций литературной стилизованной сказки «а ля рус» (в «русском» стиле). Процесс инициирован факторами социокультурного порядка: эстетическими требованиями демократического читателя, стремящегося получить непроблемное чтение в узнаваемых формах, во-первых; запросами отечественного книгоиздания, работающего на «средний» и «низовой» сегмент потребительской аудитории, во-вторых; потребностью сочинителей «второго» ряда укрепиться в литературе хотя бы на периферии книжной культуры, посредством эксплуатации шаблонов устойчивого повествования, каким является повествование «сказочное», за счет воспроизведения сказочной формульности, воспринимающейся уже на элементарном (сюжетном) уровне текста, в-третьих; внутренней потребностью художественной письменной словесности на очередном витке исторического развития вступить в качественно новую фазу диалога с национальной устной традицией, в-четвертых.
Как следствие, отечественный «черный» книжный рынок переполняется сказочными опусами не всегда бесталанными, но чаще всего посредственными. Одновременно в сложной иерархической системе отечественной «сказочной» книжности XIX столетия обнаруживаются и реализации литературного сказительства («бахарства») гораздо более с художественной точки зрения качественные, детерминированные глубокими творческими исканиями писателей, уже в эти годы снискавших себе репутацию авторитетных, «высоких».
Своеобычным проявлением этого феномена в отечественной книжной культуре XIX столетия становится поэтическое творчество В. А. Жуковского, автора нескольких сказок. Согласно «сказочному» кредо поэта, сказка «своими сценами обязана представлять воображению одни только светлые образы», должна быть «чистой» сказкой «без всякой иной цели, кроме приятного, непорочного занятия фантазией»1. В его литературном наследии складывается особая разновидность поэтической авторской сказки — «благородная» сказка-баллада («Спящая царевна», 1831; «Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Ко -щея Бессмертного и премудрости Марьи-царевны, кощеевой дочери», 1831 и др.).
В творчестве поэта-романтика, с другой стороны, проявляется иная разновидность литературной сказки — сказка «с обнажением приема» (Е. М. Маймин), с отчетливо выраженной романтической иронией, идущей от автора. В этом отношении любопытна работа Жуковского над «Войной мышей и лягушек», которую поэт начинает в августе-сентябре 1831 г.
«Война мышей и лягушек» впервые напечатана в журнале «Европеец» в январе 1831 г. с подзаголовком «Отрывок из неоконченной повести». Произведение построено на несоответствии смехотворного содержания величавому стилю, идущему от Гомера. В качестве источников сказки выступает древнегреческая комическая поэма «Батрахомиомахия», автором которой признается Пигрет Карийский (конец VI — начало V вв. до н. э.), поэма «Лягушкомышатник» («Der Froschmeuseler») немецкого писателя Георга Ролленхаугена (1542-1609) (ее пер-
1 Жуковский 1904, 135.
вая часть в сокращенном и переработанном виде издана К. Лапе) и русская антропоморфная сказочно-басенная традиция.
Работа Жуковского над произведением то приостанавливается, то возобновляется, и итоговый, хотя и неполный его текст определяется не ранее 1845 г. Он входит в последнее прижизненное издание сочинений Жуковского, относящееся к 1849 г.
На произведении поэта, пародийно воспроизводящем царский быт и государственные ритуалы, лежит печать сатиры и на современных Жуковскому литераторов. В черновиках поэта кот Федот Мурлыка назван Фаддеем Мурлыкой; самого себя Жуковский изображает под именем старой мудрой крысы Онуфрия. Пародийной параллелью к «Войне мышей и лягушек» Жуковского в литературе эпохи исследователи признают антибулгаринский «Церемониал погребения Ивана Вы-жигина, сына Ваньки Каина» А. А. Орлова (М., 1831), басни И. И. Дмитриева.
В найденном пародийно-балагурном ключе в 1845 г. Жуковский работает и над «сказочной» книгой «Как мыши кота хоронили», основанной на старинной «потешной» картинке. В ней художественными средствами лубка и райка происходит «снижение» темы. Об этой ипостаси сказочного творчества поэта и всей отечественной книжно-письменной сказочной традиции XIX столетия в современной науке говорится пока недостаточно. Между тем, в «благородном» поэтическом творчестве Жуковского-сказочника со всей определенностью выстраивается линия «сказочной» книги хотя элитарной, но иронической, чему следует уделить более пристальное внимание.
Лубочная картинка «Похороны кота»2, от которой отталкивается Жуковский в замысле «сказочной» книги, имеет несколько вариантов заглавий: «[Как] Мыши кота погребают», «Как мыши кота хоронили», «Как мыши кота на погост волокут», «Небылица в лицах...» («Небылица в лицах, найдена в старых светлицах, обверчена в черных тряпицах, как мыши кота погребают, недруга своего провожают, последнюю честь отдавали с церемонием, был престарелый кот Казанский, уроженец Астраханский, имел разум Сибирский, а ум Сусастерской, жил славно, плел лапти, носил сапоги, сладко ел, слабко ., умер в серой месяц в 6 и 5 число в жидовской шабаш»). До современности дошло четыре основных варианта листа, отличающихся друг от друга рисунком и композицией. Лубок «Похороны кота» чрезвычайно популярен в русском быту и культуре, о чем свидетельствуют его многочисленные упоминания в произведениях русских классиков («Ледяной дом» И. И. Лажечникова, «Рославлев, или Русские в 1812 году» М. Н. Загоскина, «Капитанская дочка» и «Станционный смотритель» А. С. Пушкина). К лубку сю-жетно близка также притча А. П. Сумарокова «Мыши и кот», что существенно в контексте дидактических интенций сказочного кредо Жуковского.
В научной литературе представлено несколько интерпретаций народной гравюры о котовом погребении (Д. А. Ровинский, В. В. Стасов, В. В. Бахтин и В. Д. Молдавский, М. А. Алексеева, С. Ф. Фаизов и др.). При этом большинство исследователей сходится на том, что рассматриваемый лубок близок к общим явлениям русской смеховой культуры XVII в., к таким пародийным произведениям национальной демократической литературы, как «Роспись приданого», «Духов-
2 Ровинский 167, 1881.
ное завещание», «Калязинская челобитная», «Служба кабаку», «Повесть о Ерше Ершовиче».
Изображение погребальной процессии в разных версиях лубка насчитывает до пятидесяти и более участников. На всех картинках представлено, как на задних лапках мыши сопровождают повозку с котом, «лик» которого обращен к зрителю, зеницы отверзнуты, лапы благостно скрещены на груди. Действующие лица-мыши пронумерованы, к изображению каждого персонажа или небольшой их группы приложена подпись содержания «крепкого», а то и скабрезного: Мышь пищит, пироги тащит. На козлах сидит кучер из навозной кучи. Сибирские мышки щиры, идут у кота править морщины.
Старая под Навинская крыса седая смотрит в очки, у которой кот изорвал ... в клочки3.
Мышь Чюрила
Беду сдурила,
Кота на дровни взвалила,
Чют была яйцы коту не раздавила4.
Иначе говоря, лубочный источник «благородной» сказки Жуковского с точки зрения изящества стиля далеко не безупречен. При всем том очевидно, что в «примитивной» лубочном искусстве поэта привлекает другое: исконность сюжета, его укорененность в национальной культуре. Неслучайно И. М. Снегирев, в те же годы изучавший вопрос о народных картинках, подчеркивает космополитизм, интернациональность сюжета лубка «Погребение кота». В работе «Лубочные картинки русского народа в московском мире», создававшейся в 1820-1840-е гг. и опубликованной в начале 1860-х гг., исследователь отмечает: «„Погребению кота мышами" находим ровень (pedant) в Нирембергской [Нюренбергской] простонародной картинке „Погребение охотника разными зверями, коих он, при жизни своей, преследовал и убивал"», а в заключение указывает, что тот же мотив воплощен в русской литографированной картинке, изданной в первой половине XIX столетия под названием «Погребение медведя косолапа теми зверями, которых он угнетал»5.
В «потешном» листе как явлении народного искусства Жуковского притягивает, в первую очередь, принятый в лубке способ речевого оформления сюжета, текстовая сторона книги-картинки. В своей «сказочной» книге он ставит эксперимент в области «раешного стиха» — стихотворной формы, прижившейся в народной культуре, но мало разработанной в письменной сказке. Жуковский усваивает захвативший лубочную стихию феномен театрализации слова, поскольку, в частности, старорусский лист «Похороны кота», несмотря на неподвижность фигур и уставное начертание букв, задуман и «срежиссирован» как оживленное комическое представление, в котором статическая стилистическая внешность обманчива и контрастирует с динамическим содержанием.
Ящик с движущимися картинками («раек» «райка», «потешная панорама», «потешная косморама») — важный компонент развлекательного национально-
3 Лубочная старинная картинка 1878, 7-11.
4 Русские народные картинки из собрания Пушкинского Дома 32, 2008.
5 Снегирев 1861, 11.
го ярмарочного действа, механизм работы которого специфичен. Использование картинок-лубков внутри ящика с двумя увеличительными или обыкновенными стеклами делает практически невозможным для зрителя чтение подписей на картинках. По причине этого с течением временем в русской бытовой культуре происходит постепенный выход картинки из регулярного поля изображения с последующим оформлением подписи в самостоятельный текст. «Потешные» (раешные) картинки на Руси начинают изготовляться без текстового комментария, вербальная составляющая уходит в деятельность собственно речевую: показ картинок сопровождается каламбурами и прибаутками косморамщика, который речитативом декламирует в процессе представления раешные стишки-«рацеи».
Определенные особенности имеет сам раешный стих, обладающий четкой ритмической структурой. Рифмовка в нем чаще всего случайна: рифмуются лишь отдельные (парные) строки. Подобно лубку, раек — действо синтетическое. В нем соединяются изображение, слово, игра. Зрелище «панорамы» является товаром, услугой. Раешный стих функционально близок устной торговой рекламе, к выкрикам торговцев. Он формируется на основе так называемых «формульных» жанров: в раешные «рацеи» входят небылицы, куски из песен, пословицы, поговорки, прибаутки, сказочные присказки, сказочные зачины, сказочные концовки.
«Раешная» «сказочная» книга Жуковского лишена специфического «рыночного» оттенка благодаря тому, что поэт соединяет раешник с русским гекзаметром — прием уникальный. В «Похоронах кота» Жуковский делает ставку на собственно речевой компонент лубочно-раешной традиции, на то, что раешный стих определяется как форма стиха, построенная не на мелодии, а на средствах речевой выразительности, лишь отчасти — на рифме. Основное средство ритмизации в «скоморошьем ясаке», используемое Жуковским, — синтаксический параллелизм, двух- или более кратное повторение одинаковых синтаксических конструкций. Синтаксический параллелизм придает раешному стиху оттенок риторичности, сближающий его со стихом силлабическим. За счет такого сходства, усугубленного «героической» ритмикой русского гекзаметра, вокруг поступков и высказываний действующих лиц «раешной» сказки Жуковского формируется ореол «благородной» достоверности, подкрепляемый авторитетом глубокой древности, девственной поэтичности.
Народным искусством традиция ритмизованной речи еще в XVII столетии усвоена из высоких жанров письменной литературы. Момент окончания влияния устной традиции на лубочные тексты в своих работах фиксирует И. М. Снегирев: «С утратой многих сказочных истинников в 1812 году началось уничтожение старинных русских сказок, повестей и сказаний. За неимением оных издатели обратились к сказкам Чулкова и Попова»6. По этой причине начиная с 1810-х гг. русские лубочные тексты выразительные средства и стиль черпают исключительно или почти только из печатных книг7. Создавая «Похороны кота», Жуковский, таким образом, не только не отдаляется от установок «высокой» поэзии. Уходя от классического стиха в сферу «примитивного» искусства, он, в сущности, возвращается к истокам национального поэтического искусства как целостного явления. В своих творческих исканиях поэт движется по эволюционной «спирали» сло-
6 Снегирев 1861, 26.
7 Снегирев 1861, 112.
весной культуры: в текстах лубка книжно-письменная традиция ритмизованной речи сливается с устным юмористическим просторечьем, с шутовским речевым озорством. Причем, если в XVII столетии рифма воспринимается как знак вне-литературного, «низкого» скоморошьего языка и избегается силлабическими стихотворцами, то в раешном (говорном) стихе, в народных представлениях райка рифма, напротив, оказывается основной точкой приложения каламбура. К каламбурной речи же, как известно, тяготели едва ли не все авторы стихотворных сказок и «шутливых» поэм пушкинской поры, не только Жуковский. По тонкому замечанию И. М. Снегирева, русскому человеку вообще «сродны перелицовка и каламбур, какие часто проявляются в переиначивании иностранных слов на свой лад, или, как говорят, „на свой салтык"»8.
В привлекательности «Похорон кота» Жуковского для читателя любого уровня и возраста не последнюю роль играет и то, что в раешном стихе, как правило, разыгрываются бесконечные вариации написаний, культивируется творческое искажение слов, как это происходит в народных лубках. Так, в листе петровской эпохи читаем такие подписи: «Мышка тянет табачишка», «Макарки тянут лямки», «Емелка Могилякъ идетъ землю ковырять»9. Лубок «Погребение кота» первой четверти XIX в. содержит иной текст: «2. Наполозахъ сидитъ кучеръ ¡з навозной кучи», «36. Коломшская сщить насаняхъ везетъ рагожу коту насаванъ», «мыши ¡зриму несет кобыльева молока кршу» и пр. В «Небылице в лицах» 1858 г. находим такие рифмы: «невзначай онъ многа выпилъ ерошки и вздернулъ кверху нош-ки», «пашла Стрепня рукава Срехня» (литографированный перевод с гравюры на меди, раскрашенный мастером п. Лукьянова, Государственный Русский музей). И пр.
Существенной особенностью рифмы в раешном стихе, взятой на вооружение «сказочником» Жуковским, становится и такое ее качество: рифма словно «играет» с композицией целого текста, речь персонажей распадается не на два, а на три стиха. Появляясь в неожиданных для читателя местах, приводя строку к окончанию и «рубя» текст на неравные периоды, раешная рифма всегда неожиданна, является фокусом, вызывающим удивление и смех либо своим появлением, либо, напротив, отсутствием. Стихотворная форма способствует втягиванию зрителя-слушателя в переживание сюжета, к запоминанию текста; ее посредством облагораживаются дисгармоничные слова, включающиеся в рамки художественной системы, основанной на фольклорной и книжной традициях одновременно. Стих лубочно-раешной «сказочной» книги Жуковского, в итоге, побеждает пестроту культурного генезиса — отчасти своей «примитивностью», отчасти способностью играть, выполняя ту же упорядочивающую роль, которую в лубочном изображении играет орнамент.
Неслучайно поэтому в «Подарочной серии» известного московского издателя Иосифа Николаевича Кнебеля сказка Жуковского «Похороны кота» издания 1910 г. обретает лубочно-сочные, праздничные цвета. «Лубочно-раешный» стиль облагораживают безупречно воспроизведенные в издании рисунки Егора Нар-бута, которые сочетаются с выразительными шрифтами, с необычной фактурой первосортной бумаги. Издание свидетельствует о большой культуре создателей
8 Снегирев 1861, 115.
9 Ровинский 167, 1881.
книги, их искренней любви к сказке, о понимании того, что народная картинка «Мыши кота на погост волокут» относится к лубочным повествованиям, вовлекающим читателя в активное чтение-разглядывание, в игру, предусматривающую неоднозначность восприятия. В процессы такого рассматривания возможны различные интерпретации, и, что самое важное, творческое развертывание получают ассоциации, относящиеся к глубинным слоям традиционной русской культуры.
«Подарочная серия» Кнебеля предназначалась для детей младшего школьного возраста. В нее вошли около пятидесяти тонких, двенадцатистраничных книжек-тетрадок в % долю печатного листа — обычного ныне размера книг для дошкольников. Каждая книга выпускалась тиражом 5000 экземпляров и стоила не более 50 копеек, большинство наименований выдержало по нескольку изданий. Значительную часть серии составляли русские народные сказки («Теремок», «Мизгирь», «Никита-Кожемяка», «Журавль и цапля», «Морозко», «Коза-дереза»). В серию вошли также басни И. И. Хемницера и И. А. Крылова, арабские сказки («Говорящая птица», «Синдбад-мореход»), сказки Андерсена («Прыгун», «Соловей») и Гауфа («Жизнь Альмансора», «Корабль-призрак», «Маленький Мук», «Холодное сердце»), фантастические повести Густафсона («Баржа», «Земной глобус папы»), баллады Жуковского («Кубок», «Роланд-оруженосец») и его поздняя сказка «Как мыши кота хоронили».
В ряде книг «Подарочной серии» литературная основа была слабее декоративной, поскольку, как считал Кнебель, ребенок быстро забудет о содержании, а краски, красочная гамма, рисунок запечатлеются в его душе надолго и оставят след, может быть, навсегда. Главным лицом в кнебелевских книжках, таким образом, был не писатель, а художник: издатель смотрел на иллюстрации в детской книге не как на придаток, а как на важную ее часть, полагая, что в руках талантливого художника иллюстрация существенно дополняет мысль автора, обогащая ее новыми деталями, по-новому раскрывая замысел создателя текста.
В 1909-1910 гг. Кнебель сотрудничает с Егором Нарбутом (1886-1920), заказывая художнику сразу несколько детских книг, включая и «сказочные»: «Война грибов», «Деревянный орел», «Теремок», «Мизгирь». В рисунках Нарбута издателя подкупают искусно исполненные изображения героев, населяющих сказочный мир русской природы. В них одновременно ощущается сильное воздействие входившей тогда в моду японской гравюры, проявляется характерная для всех кнебелевских книжек черта — максимум графики при минимуме текста. Сочная, выразительная обложка, обязательный авантитул, декоративно оформленный титульный лист, повторяющиеся орнаментальные рамки вокруг полосы набора, заставки, концовки, буквицы и три-четыре полосные иллюстрации — таков набор рисованных графических элементов, искусно использованных художником. В работе Нарбута над иллюстрациями к сказке Жуковского своеобразное преломление получили мюнхенские впечатления художника. В оформленной Нарбутом «сказочной» книге изобразительный русский лубок был несколько вытеснен современной Нарбуту «серьезной графикой», точно так же, как в тексте произведения Жуковского «высокий» гекзаметр доминировал над «сниженной» рацеей. В работе Нарбута было ощутимо и воздействие видного немецкого мастера переработок великих исторических стилей прошлого Юлиуса Дица, что придавало благородства пародийно-балагурной «сказочной» книге Жуковского.
В итоге же, ориентация в оформлении лубочно-раешной «сказочной» книги на высокие культурные образцы стала симптомом поступательного развития отечественной книжной культуры в целом. Она свидетельствовала о необычайной восприимчивости лубка к посторонним художественным влияниям. В свою очередь, проявляющаяся в художественном оформлении книги «память» культуры по-своему соотносилась с собственно литературно-книжной культурой. В частности, у Жуковского она коррелировала и с народной традицией лубка и райка, и с «арзамасской» доктриной «древней истории, сопутствуемой баснословием», сторонником которой поэт являлся.
В обстоятельствах создания, публикации и оформления «роскошных» (элитарных, «подарочных») «сказочных» книг XIX столетия (Жуковского, в частности), прорывался непростой процесс исторических трансформаций русской книжной культуры в целом.
ЛИТЕРАТУРА
Жуковский В. А. 1904: Письма В. А. Жуковского, М. А. Мойер и Е. А. Протасовой (Ут-кинский сборник 1). М.
Лубочная старинная картинка 1878: «Мыши кота погребают» и некоторые прежние народные гравюры. Владимир.
Ровинский Д. А. 1881: Русские народные картинки (Кн. 1: Сказки и забавные листы). СПб.
Русские народные картинки из собрания Пушкинского Дома 2008: «Почему конь не собака?». СПб.
Снегирев И. М. 1861: Лубочные картинки Русского народа в Московском мире. М.
THE TRADITIONS OF THE LUBOK AND RAYOK IN THE ELITE DOMESTIC «FAIRY» BOOK OF THE 19th CENTURY
O. I. Timanova
The traditions of the lubok and rayok in the elite domestic «fairy» book are poorly investigated. In clause they are traced on an example of a late fairy tale by Vasiliy Zhukovskiy «As mice of a cat buried » (1845), left in a «Gift» series of the known Moscow publisher of the end 19th — the beginnings of the 20th centuries Joseph Knebelja with George Narbut's illustrations. The line of democratization of the literary stylized fairy tale is considered as the art phenomenon having sociolcultural roots.
Key words: the Elite and mass "fairy" book, the literary stylized fairy tale, the "black" book market.
