CC BY
701
е-
7
Литературоведение
Н.В. Трофимова
Традиции древнерусской литературы в романе Е.Г Водолазкина «Лавр»
В романе Е.Г. Водолазкина «Лавр» отражено мировоззрение русского средневековья, проявившееся в символике, в объяснении и понимании событий героями. Повествовательной основой романа служат сюжетные эпизоды отдельных житий и агиографические топосы. Судьбы и размышления персонажей произведения связываются с изречениями, заимствованными из сборника «Пчела». Значительны обращения к памятникам древнерусской переводной литературы. Средневековые тексты упоминаются, пересказываются, цитируются, создавая исторический колорит и иллюзию реальности событий и персонажей.
Ключевые слова: Е.Г. Водолазкин, «Лавр», средневековое мировоззрение, средневековая символика, роман-житие, житие, агиографический топос, «Пчела».
Роман «Лавр», вышедший в 2012 г., стал значительным событием в литературе, на которое откликнулись не только критики, но и литературоведы [Архангельская, 2013; Гримова, 2014; Неклюдова, 2015; Солдаткина, 2015]. Мнение о том, что «произведение выстроено по канонам древнерусской литературы» [«Лавр» пошел по стопам...] и представляет собой роман-житие, повторяется в работах, но, на наш взгляд, достаточного подтверждения не получило. Задачи данной статьи:
1) проанализировать основные особенности романа, связанные с древнерусской традицией;
2) установить наиболее значимые древнерусские источники текста и показать их функции;
3) выявить «общие места» древнерусских житий, использованные в романе;
4) назвать особенности произведения, не укладывающиеся в рамки средневековой традиции.
ш Е.Г. Водолазкин считает, что самая трудно воспринимаемая современным
1 читателем черта средневекового мировоззрения - теоцентризм [Светлое Сред-^ невековье...], и он последовательно отражен в мировосприятии персонажей романа. Автор неоднократно обращает внимание на верования героев, напри-^ мер: Христофор не то чтобы верил в травы, скорее, он верил в то, что через ср всякую траву идет помощь Божья на определенное дело. Так же, как идет эта помощь и через людей. И те, и другие суть лишь инструменты [Водолазкин, 2015, с. 18]. В связи с этим чудеса и видения, как и в древнерусской литературе, становятся неотъемлемой частью повествования.
Заметны в произведении черты средневекового историзма. Хотя автор акцентирует мысль о том, что его роман «неисторический», но события происходят на историческом фоне с точным упоминанием дат. Родился герой 8 мая 6948 (1440) г. в день памяти Арсения Великого, 18 августа 7028 (1520) г. его тело переносят согласно его последней воле. Даты названы так, как их называли в древнерусских памятниках: и по мирскому, и по церковному, либо только по мирскому календарю. Упоминание памяти святого в первом случае важно, поскольку его имя дано главному герою. Во втором случае церковная дата не упоминается, между тем это Предпразднование Преображения Господня, одного из двунадесятых праздников. Преображение, вероятно, предстоит и Лавру, ибо в Пролегомене неслучайно сказано, что «он не собирался пребывать в теле вечно» [Там же, с. 9].
Используется в романе, как и в древнерусской литературе, относительная хронология. Например, две недели лечил Арсений больных в Великом селе, два дня и две ночи спит он после выздоровления Сильвестра. Три дня и три ночи читает Арсений молитвы о душе усопшего младенца Анфима на кладбище, через три дня уходит он из теплой кельи, куда его поместили монахини на время лютой стужи. После выздоровления избитого калачником Устина проходит четыре дня, пока он заново привыкает к жизни вне монастырской кельи. В ночь на четвертый день пребывания в Киеве Арсений и Амброджо отправляются в Печерский монастырь. На пятый день начинает поправляться Ксения в Белозерске, пять дней и ночей Арсений лечит Сильвестра, на седьмой день мальчик открывает глаза. Семь дней и семь ночей плачет Арсений, провидя смерть отца. На седьмой день к выздоровевшему Устину приходит калачник Прохор, постившийся семь дней, и приносит калач. Арсений, возвратившись во Псков, семь дней и семь ночей жил у посадника Гавриила. По окончании мора в Пскове он спал пятнадцать дней и пятнадцать ночей. Таким образом, роман пользуется способами обозначения времени, характерными для древнерусской историографии, создавая иллюзию историзма.
Исторический колорит создают детали быта - крестьянского, купеческого, княжеского, монастырского. Это описание укрепления дома, которое
предпринял Христофор, получив в монастыре подтверждение своей скорой го ^ смерти, описания избы и колодца в Великом селе, езды в княжеских санях 2 в Белозерск, устройства княжеских палат и т.д. Описания страшных картин ^ ^ чумного мора тоже достоверны: они исходят из кратких рассказов летописей ^ [Новгородская I летопись..., с. 363, 384, 408]. Топонимика романа отличает- ^ ся детальностью, свойственной древнерусским повествованиям. Перемещения героя по Руси и в Иерусалим отмечаются названиями деревень, сел, городов, рек.
Имена и главного, и второстепенных героев имеют символическое значение. Имя Арсений, данное ребенку при крещении, означает «мужественный», а некоторые события из житий двух святых, носивших это имя, Арсения Великого и Арсения Новгородского, прямо повторяются в эпизодах романа. Имя Устин, принятое героем в память об умершей любимой, означает «справедливый» и определяет суть его жизни в период юродства. Полученное при пострижении в Кирилло-Белозерском монастыре имя Амвросий значит «бессмертный, божественный», оно определяет направление духовного развития героя и совпадает с крестильным именем Арсения Новгородского. Святитель Амвросий Медиоланский был наделен даром чудотворения и излечил многих людей, как и Арсений. Наконец, последнее имя, давшее название роману, -Лавр - означает вечную жизнь и связано с достижением героем поставленной цели - спасения души Устины. Имя спасенной героем Анастасии значит «возвращенная к жизни», а святую покровительницу девушки называют «Узоре-шительницей», и оба этих именования связаны с искуплением вины Арсения.
Из родных Арсения имя есть только у деда, который растил мальчика «лет с восьми», - Христофор, т.е. «исповедующий веру Христову», «несущий Христа». Именно он увидел и понял необычные черты ребенка, заложил основу его взглядов на жизнь и передал ему свои знания. Исследователи уже отметили, что один из эпизодов романа связан с западным вариантом жития Св. Христофора [Неклюдова, 2015 с. 122], и этот эпизод перекликается со сценой романа. В дальних походах за травами Христофор нес уставшего Арсения на спине в холщовой сумке, и эту картину видит Лавр в конце жизни во сне в своей пещере...
Имена Христофора и Арсения связаны с историей Кирилло-Белозерского монастыря, вблизи которого начинается жизнь героя и в котором он принимает постриг и схиму. Христофор был одним из игуменов монастыря [Шибаев, 2014, с. 121], а имя Арсений носили несколько монахов, писавших книги [Новикова, 2014, с. 192-200]. Прозвище «Рукинец» обнаружено автором романа в одной из Палей, написанных в Кирилло-Белозерском монастыре [Водолазкин, 2014, с. 286-309]. Имя старца Иннокентия, наставника и собеседника Арсения, возможно, связано с именем ученика Нила Сорского, пришедшего вместе с учителем в Кирилло-Белозерский монастырь, а затем жившего в келье на реке Соре [Юхименко, 2014, с. 425]. Из «отходной» кельи беседует Иннокентий с героем
ш и в романе. Таким образом, имена героев связаны с историей и несут на себе 1 определенное значение и символические ассоциации.
^ Некоторые средневековые произведения прямо упоминаются в романе: апокрифы о Соломоне и Китоврасе, «Сказание об Индийском царстве», особенно к настойчиво «Александрия», которую автор неоднократно цитирует. Такое вни-ср мание к этому произведению становится ясным из слов старца, обращенных к Арсению у Гроба Господня: Не уподобляйся лишь любимому тобой Александру, имевшему путь, но не имевшему цели [Водолазкин, 2015, с. 364]. Очевидно и неоднократное обращение к тексту древнерусских лечебников, использованных в рассказе о знаниях, которые Христофор передал внуку.
Повествуя Арсению о сотворенном Богом мире, Христофор использует сведения «Физиолога» о льве [Физиолог, с. 474] и харадре [Белова, 2001, с. 262], рассказ о фениксе соединяет тексты из «Физиолога» [Физиолог, с. 476] и «Сказания об Индийском царстве» [Сказание об Индийском царстве, с. 466].
Значительную роль играют в романе записи Христофора, разнообразие типов которых подчеркивает автор: сведения из книг, собственные наблюдения, «врачевательные молитвы, состав лекарств, описания трав, сведения о природных аномалиях, приметы погоды и короткие назидательные высказывания» [Водолазкин, 2015, с. 40]. Выбранные Арсением записи иллюстрируются тремя примерами, один из которых, из «Скитского патерика», имеет прямое отношение к будущему Арсения: «Не имей дружбы с женою, да не сгориши огнем» [Слово...].
Ряд афоризмов, рассыпанных по тексту романа, взят из древнерусского сборника «Пчела», причем неоднократно они появляются группами. Первая группа их [Пчела, 1981, с. 518, 492, 488, 490] помещена в грамотах Христофора, которые читает Арсений после смерти деда, перед появлением Устины [Водолазкин, 2015, с. 66]. Четыре изречения как будто не имеют прямого отношения к главному герою и событиям, происходящим далее. Однако названия разделов, в которых помещены эти афоризмы в сборнике «Пчела» («О женщинах», «О братской любви и дружбе», «О жизненной добродетели и о злобе», «О правде») определяют те проблемы, с которыми столкнется в своей жизни главный герой. Пятое изречение - из книги Притч Соломоновых: «Трие ми суть невозможная уразумети, и четвертаго не вем: следа орла, паряща по воздуху, и пути змиа ползуща по камени, стези корабля пловуща по морю и путий мужа в юности его» (Пр. 30:19). Только этот афоризм приведен автором на церковнославянском языке. Именно в этом варианте он соответствует сути романа, ибо в современном переводе вместо «путей мужа в юности его» читаем «и пути мужчины к девице», и этот перевод обеднил бы смысл произведения. Автор комментирует изречение: Этого не понимал Соломон. Этого не понимал Христофор. Как показала жизнь, этого не понимал и Арсений [Там же, с. 66].
Вторая группа изречений, взятых из сборника «Пчела», помещена в «Книге го ^ отречения» в эпизоде чтения грамот Христофора Арсением Ксении и Сильвестру 2 и состоит также из пяти афоризмов [Пчела, 1989, с. 210, 213, 222, 232, 221]. ^ -5
Третью группу афоризмов находит в грамотах Христофора Жила, взявший ^ у убитого им товарища шубу Арсения. Здесь ключевым афоризмом оказы- ^ вается первый, взятый из Псалтири: «Давыд рече: смерть грешников люта» (Пс. 33:22). Этот афоризм Устина напоминает Жиле позже, когда тот собирается взять драгоценные украшения из могилы дочери посадника. Затем следуют изречение Соломона, вопрос и ответ из «Вопрошания Кирика Новгородца», имеющий прямое отношение к главной теме романа - искуплению греха, три афоризма из книги «Пчела» [Там же, с. 205, 217; «Пчела», или Главы..., с. 49], последний из которых, иронически переосмысленный, связан с судьбой Жилы. Порядок изречений тот же, что в каждом из разделов книги «Пчела»: сначала приведены библейские афоризмы, а затем изречения древних мудрецов или безымянные.
Система введения в текст группы цитат из авторитетных источников была хорошо знакома древнерусской литературе, особенно в эпоху «плетения словес», в частности, в житиях, написанных Епифанием Премудрым, могли соединяться до пяти цитат в связи с одной мыслью.
Получив в монастыре пророчество о скорой смерти, Христофор перечитывает свои записи, в том числе «книги Аврамовы не от Священных писаний». По просьбе внука он читает ему рассказ о смертном видении Аврааму. Это краткий фрагментарный пересказ апокрифа «Смерть Авраама» [Смерть Авраама, с. 103], повествующего о посольстве архангела Михаила от Бога к Аврааму с пророчеством о смерти и явлении ему смерти. Точно цитируются слова Авраама из апокрифа: ...отойди от меня, ибо, как увидел тебя, пришла душа моя в смятение. Не могу вынести твоей славы и вижу, что красота твоя не от мира сего [Водолазкин, 2015, с. 56]. Этот же апокриф упоминается среди книг, которые читает Арсений над мертвой Устиной.
В рассказе о переписывании Амвросием книг в Кирилловом монастыре автор приводит три новеллы о смерти. Первая, взятая из Киево-Печерского патерика, рассказывает о том, как по просьбе инока Марка, не успевшего выкопать могилу, умерший монах прожил еще сутки до того, как она была готова [Киево-Печерский патерик, с. 564-566]. Вторая представляет собой пересказ новеллы из «Измарагда» о воине, умершем, не успев покаяться в блуде, возвращении его на землю и покаянии [Из «Измарагда», с. 66-68]. Третья повествует о посмертном спасении души царя Феофила-иконоборца молитвами святителей по просьбе его жены Феодоры. Это краткий пересказ истории Феофила из Синаксаря Первой недели Великого Поста [Синаксарь]. Все эти отрывки прямо связаны с судьбой главного героя, поскольку говорят о смирении даже за гробом,
ш о возможности искупления смертного греха покаянием, о спасении души
1 посмертной молитвой.
^ Таким образом, и афоризмы, и сюжетные фрагменты, заимствованные из
т
древнерусских памятников, связываются с личностью главного героя, его раз-
к мышлениями о своем пути.
ср Неоднократные упоминания о необычных людях, живущих в различных
частях Вселенной, начинаются с чтения Арсением «Александрии», продолжаются изучением в Белозерске некоей «немецкой рукописи» вместе с купцом Афанасием Блохой [Водолазкин, 2015, с. 148], содержатся в расспросах о живущих в разных землях по пути в Иерусалим [Там же, с. 262, 282-283], в рассказах брата Гуго [Там же, с. 305]. Источниками сведений были Хронограф 1617 г. [Из Хронографа..., с. 518-522] и «История монголов» Плано Карпини [Путешествия...]. Эти рассказы подчеркивают мысль о неисчерпаемости жизненных явлений, бесконечном пространстве мира и, в конечном итоге, связаны с мотивом выбора пути, который проходит через весь роман.
Произведение наполнено прямыми и косвенными отсылками к житийным текстам. Прежде всего, это жития небесного покровителя героя - Арсения Великого и Арсения Новгородского. Мысль Арсения Великого вспоминает герой над телом убитого Жилой человека, сознавая, что сказанные им слова привели к его смерти: Помнил ведь Арсения Великого, неоднократно сожалевшего о словах, которые произносили уста его, но ни разу не сожалевшего о молчании [Водолазкин, 2015, с. 162]. (В житии: «Множицею о глаголЪ, его же провЪщахъ, каяхся, а о молчании никогда же» [Житие преподобного отца нашего Арсения Великого, л. 398]).
Завет о погребении, данный Лавром (Привяжите к ногам веревку и тащите его [тело] в болотную дебрь на растерзание зверям и гадам [Водолазкин, 2015, с. 433]), прямо соотносится с просьбой Арсения Великого: «Въпросиша же ученицы: Отче, како погребемъ тя? Онъ же рече им: не умЪете ли за нозЪ вервми мя оцЪпивши повлещи въ гору» [Житие преподобного отца нашего Арсения Великого, л. 398].
Есть совпадения и в жизни персонажей: как и Арсений Великий, герой романа уходит от славы, почета и богатства, как и он, уединяется в келье, ища общения лишь с Богом. Но искупление его греха не могло быть завершено вне влияния на человеческие жизни, поэтому Лавр, даже приняв схиму, не мог полностью повторить судьбу своего небесного покровителя.
Яркий эпизод, содержащийся в романе: Арсений не препятствует детям во Пскове прибивать его одежду гвоздями к мосту - находит прямую аналогию в «Житии Арсения Новгородского» [Руди, 2008, с. 453].
Эпизод с попыткой Жилы ограбить могилу дочери посадника сходен с фрагментом «О могильном воре» из «Жития Андрея Юродивого» [Житие Андрея
Юродивого, с. 353-355] и «Словом о возграбившем мертвых и паки спасшемся го ^ покаянием» из «Пролога» [Державина, 1980, с. 271-272]. ^
Весь рассказ о том, как студеной зимой Арсений пытался выжить, избитый ^ ^ человеком, которому он помог, и о видении, вернувшем его, замерзающего, ^ к жизни, почти дословно воспроизводит текст «Жития преподобного Прокопия ^ Устюжского» [Житие преподобного Прокопия Устюжского]. Покажем на примере видения работу автора с древнерусским источником (таблица 1).
Таблица 1
Житие Прокопия Устюжского
И по семъ внезапу очютихъ себЪ нЪкую теплоту
и отверзохъ очи мои и видЪхъ нЪкоего юношу стоящи близЪ мене, видЪниемъ прекрасна зЪло,
лице его бяше свЪтяшеся яко лучь солнечный, имея в руцЪ своей яко вЪтвь нЪкую, всякимъ цвЪтомъ червленнымъ и бЪлороснымъ исполнена,
не такова же суть вЪтвь та, якоже вЪтвь мира сего прелестнаго, но испестрена нЪкако инемъ цвЪтомъ и видениемъ.
Прекрасный же онъ юноша, держа в руцЪ своей оную вЪтвь, воззрЪ на мя и глагола ми:
о Прокопие, гдЪ еси нынЪ пребываеши? Азъ же глаголахъ ему: сЪжу во тмЪ окованъ желЪзы и сЪни смертной.
Той же юноша глагола ми: о Прокопие, како ты глаголеши ми? И удари мя тою цвЪтною вЪтвию в лицЪ мое, и глагола ми паки:
о Прокопие, прими си животъ непобЪ-димый всему своему тЪлу и очищение и разрешение болЪзни твоея от зимняго сего великаго мразу.
В той же часъ вниде в сердце мое воня цвЪтная.
Благообразный же онъ юноша, яко молния свЪтла, отиде от мене и невидимъ бысть» [Житие преподобного Прокопия Устюжского, с. 54-55].
Роман «Лавр»
И когда Арсений так подумал, он ощутил, что постепенно его наполняет изнутри тепло.
Открыв глаза, Арсений увидел перед собой юношу, прекрасного видом.
Его лицо светилось, как солнечный луч, и в своей руке он держал ветвь, усыпанную алыми и белыми цветами.
Эта ветвь не была похожа на ветви тленного мира, и красота ее была неземной.
Прекрасный юноша, державший в руке ветвь, спросил:
Арсение, где ныне пребываеши? Сижу во тьме, окован железом, в сени смертной, ответил Арсений.
Тогда юноша ударил Арсения ветвью по лицу и сказал:
Арсение, прими жизнь непобедимую всему твоему телу и очищение и прекращение твоих страданий от великой сей стужи.
И с этими словами в сердце Арсения вошло благоухание цветов и жизнь, дарованная ему во второй раз.
Когда же он поднял глаза, то обнаружил, что юноша стал невидим [Водо-лазкин, 2015, с. 204].
14 В
ш В соответствии с ходом романа рассказ о видении ведется не от первого
1 лица, как в житии, а от лица автора, который переводит на современный язык
5 древнерусский текст или в отдельных случаях пересказывает его. Сходство
т
с древним повествованием подчеркивается почти полным отсутствием знаков, к оформляющих прямую речь в современных текстах, причем эта система про-ср водится во всем романе. Сходный принцип цитирования/пересказа житийных текстов часто применяется автором в случаях использования агиографического материала.
Целый ряд прямых совпадений обнаруживается в романе с «Житием Василия Блаженного». Истории с опрокинутыми калачами Прохора и вылитыми кружками в корчме вырастают из упоминания об обычаях блаженного Василия [Руди, 2009, с. 124]. Автор романа создает вымышленные ситуации на основе отдельных деталей житийного текста. Находит аналогию в том же житии и рассказ о том, как, вылив чашу драгоценного вина, налитую посадником, герой залил пожар в Новгороде [Там же, с. 124-125], только в житии чаш две, а предлагает их блаженному не посадник, а царь. В слегка измененном виде появляется эпизод о деньгах, отданных, против ожидания, купцу, а не нищим [Там же, с. 127]. Царь в романе заменяется посадником Гавриилом, деньги Арсений отдает не иноземному, а разорившемуся псковскому купцу. Практически полностью взят из «Жития Василия Блаженного» эпизод, в котором Устин забрасывает камнями жилища добродетельных горожан и целует углы домов грешников [Там же, с. 128-129].
Смысл всех поступков разъясняет посаднику не сам блаженный, в силу его молчания, а юродивый Фома, при этом значение эпизодов, раскрывающих дар провидения и чудотворения, данный герою, остается тем же, что и в житии. Юродивый Фома играет роль, согласно типам, выделенным Т.Р. Руди, «конфидента или наперсника» [Руди, 2008, с. 459] главного героя. Он наделен даром пророчества, он один понимает поступки Устина и разъясняет их окружающим, пророчествует о будущем главного героя.
У второстепенных героев тоже есть житийные прототипы. Для юродивых Фомы и Карпа ими были блаженные Николай Кочанов и Феодор, жившие одновременно в Новгороде в XIV в. В житиях блж. Феодора и Николая повествуется о мнимой вражде юродивых, преследовавших друг друга по водам Волхова [Блаженный Феодор...]. Мотив хождения юродивого по воде есть и в Житии Василия Блаженного [Руди, 2009, с. 132-133].
Мотив необычных свойств хлеба, полученного с благословением из рук святого, содержится в двух источниках: житии Прохора-лебедника в «Киево-Печерском патерике» и «Житии Юлиании Лазаревской». Этот мотив звучит в эпизоде прихода калачника к Устину. Прохор, прося прощения, приносит калач, который Устин, как и в последующее время, отдает стоящим у монастыря
«небогатым людям». Со временем за калачами приходят не только бедняки, но го ^ и богатые, и сам посадник с семейством, узнавшие о чудесных свойствах хлеба, ¡^ 2 полученного от Устина. ^ 5
Наряду с конкретными источниками в романе использовано большое коли- ^ чество топосов, происходящих из житий юродивых и преподобных [Руди, ^
2008, 2009], поскольку жизненный путь Арсения вместил и тот, и другой тип подвижничества, так же как жизнь Арсения Новгородского.
Первый топос - одежда Арсения, чужие лохмотья, в которых его тело тоже кажется ему чужим. Вместе с отказом от крестильного имени и молчанием -это первый шаг его к юродству. Позже, когда ему отдают теплый тулуп, он оставляет его как ненужную вещь, а затем, одетый посадником в богатую одежду, делает так, что его раздевают в корчме, а он вновь с облегчением надевает старую одежду. Этот аскетический мотив свойствен также житиям преподобных, как и мотив нестяжания: Лавр уходит из монастыря, взяв с собой лишь краюху хлеба [Руди, 2006, с. 476-477].
На пароме переправляющиеся называют Арсения «человеком Божьим», паромщик не берет с него денег и говорит ему: Плавай, аще хощеши, человече Божий. Мню, яко посещение твое благо есть [Водолазкин, 2015, с. 178], и это убеждение совпадает с древнерусскими представлениями. Юродивый Фома адресует герою слова, представляющие собой перефразированные цитаты из 1 Послания к коринфянам апостола Павла: Ты и есть юродивый, иже избра себе житие буйственное и от человек уничиженное [Там же, с. 179; см.: Руди,
2009, с. 123].
Как все юродивые, днем Устин совершает неожиданные поступки, а ночью молится. С ночными молитвами связывается аскетический мотив житий преподобных - Арсений отдает себя на съедение комарам. За неожиданные поступки герой подвергается побоям и чуть не умирает сначала после столкновения с калачником Прохором, а потом - избитый человеком, которому он помог дойти до дома. Т.Р. Руди отмечала, что «мотив оскорблений и "биений" юродивых парадоксальным образом... соединяется в агиографической традиции с мотивом неприкосновенности этих угодников Божиих» [Руди, 2008, с. 455]. В романе этот мотив присутствует в разговоре завеличских жителей с юродивым Фомой [Водолазкин, 2015, с. 194].
Использован в произведении и целый ряд мотивов, общих для житий юродивых и преподобных [Руди, 2008, с. 461-483]. Так, мотив нацеленности героя даром пророчества проходит на протяжении всего произведения, начиная с пророчества Арсения о смерти отца. Мотив «нежелания славы от человек» проявляется сначала в рассказе о жизни Арсения в Белозерске, когда он прямо говорит: Слава моя одолела меня, гнет к земле и мешает беседовать с Ним [Водолазкин, 2015, с. 155], а в конце жизни в уходе из общежительного
ш монастыря, где к нему постоянно шли люди, в уединенную келью. Характере рен и мотив труда героя на поварне, куда Амвросий идет работать по своей 5 воле. В этом фрагменте звучит цитата из «Жития Кирилла Белозерского»: «Терпи огнь сий,.. да сим пламенем вечного огня избудеши» [Житие Кирилла ^ Белозерского, с. 144], которая была отмечена в статье о «поварне» древнерус-ср ских житий автором романа [Водолазкин, 1993, с. 231]. Топос преподобниче-ских житий встречается в подробном рассказе о принятии Амвросием схимы: игумен «крестообразно остриг две пряди с головы Амвросия, чтобы вместе с волосами тот оставил долу влекущие мудрования» [Водолазкин, 2015, с. 401; см.: Руди, 2006, с. 455-456].
Общим местом для всех типов житий были прижизненные чудеса. Даром чудотворения наделены многие герои произведения, в первую очередь Христофор и Арсений. В последний период жизни Лавр не только исцеляет, но и изгоняет бесов.
Мотив, который не рассматривается обычно как топос, но присутствует в ряде житийных памятников, - приход дикого зверя к герою. В начале жизни именно Арсений, а не его мудрый дед, понимает, что волк пришел жить около них и не представляет опасности. Волк спасает потом ценой собственной жизни деда и внука. В конце жизни героя к нему приходит медведь, которого Лавр кормит, а в особенно холодные дни - пускает в пещеру погреться. Этот мотив известен по рассказу об авве Герасиме и льве из Синайского патерика, по житиям Сергия Радонежского, Никандра Псковского и Серафима Саровского. Он был своеобразным подтверждением святости героя и знаменовал собой подчинение всех зверей в Раю Адаму до грехопадения.
Стилистическими топосами наполнена речь настоятельниц монастыря Иоанна Предтечи, на земле которого живет Устин. К примеру: Во дни раб Божий Устин мирови смеется, нощию же мир оплакивает [Водолазкин, 2015, с. 211; см.: Руди, 2008, с. 451].
Таким образом, жития стали основным сюжетным и отчасти стилистическим источником романа.
Е.Г. Водолазкин прямо указал основной источник описания путешествия Арсения и Амброджо в Святую Землю - путешествие Николая Радзивил-ла XVI в., но заметил, что консультировался и с исследователем хождений И.В. Федоровой [«Лавр» пошел по стопам...]. Действительно, эта часть романа связана с традицией древнерусских хождений. Отмечаются основные пункты на пути, расстояния между ними иногда точно в днях, иногда приблизительно. Для изображения природных объектов используются сравнения с аналогичными на Руси (Днепр в Орше не шире Великой). Описываются встречи и опасности, которые всегда подстерегали путников в ту эпоху и о которых рассказывали древнерусские паломники.
Многообразие источников и их соединение напоминают древнерусские объ- го ^
5 о I
единяющие жанры, не воспроизводя в то же время ни один из них. Можно ¡^ 2
■ чз
назвать только один древнерусский памятник, так же последовательно и кон- ^ ^ центрированно цитирующий предшествующие тексты, - «Слово» Даниила ^ Заточника. Но оно не имеет сюжета как такового и представляет собой произ- ^ ведение лирико-риторическое.
Сочетание разговорного и церковнославянского языков, использованное в романе, также практиковалось древнерусскими памятниками, но в ту эпоху эти языковые сферы еще не отстояли так далеко друг от друга, как в современности.
В романе есть и черты, противоречащие древнерусской традиции. В начале произведения жизнь Арсения развивается не по житийным, а по романным законам. Его необычные способности были замечены уже тогда, когда он был ребенком, и это житийный топос. Умирая, дед советовал ему: Лечи людей травами, тем и прокормишься. А лучше иди в монастырь, буди тамо свещою Господеви [Водолазкин, 2015, с. 58]. Внук выполнил только первую часть завещания деда. Его удерживали в миру память о Христофоре, любовь к нему, а затем пришла любовь к Устине. По логике агиографического повествования Арсений, наделенный даром облегчать страдания больных и обученный дедом искусству травника, должен был подвизаться как монах, подобный помнимому им Агапиту, безмездному врачу, о котором рассказывает Киево-Печерский патерик. Ослушавшись деда, он оказывается во власти греха, который должен искупить.
Любовная линия Арсений - Устина не укладывается в рамки древнерусских представлений, поскольку любовь в памятниках того времени присутствовала как супружеская, идеальная, либо как блуд. Сама любовная ситуация, изображенная в романе, могла рассматриваться только как греховная, неизбежно ведущая к Божьей каре. Арсений боится людской молвы и отказывает Устине до родов в утешении и помощи, которые могли ей принести исповедь и причастие. Вместе с тем, сам совершив грех и не покаявшись в нем, он теряет право на высшую помощь. Устина просит о том, что ей необходимо, - возможности причаститься, а затем напоминает о необходимости найти повивальную бабку, но Арсений надеется на уроки Христофора и составленную им грамоту о принятии родов, т.е. попросту на собственные силы. И его гордыня приводит к трагическим последствиям. Герой наделен мирским сознанием, которого не могло быть у человека XV столетия.
Иначе говоря, сама завязка центрального сюжета не соотнесена с традицией древнерусской литературы, а психология героя в юности воспроизводит психологию человека современного, а не средневекового. Нет в древнерусских памятниках и описаний плотской любви, состояния беременности, родов, которые в деталях приводятся в романе. Это дань современности.
ш Только смерть Устины заставила героя понять духовное значение проис-
1 шедших событий, раскаяться и взять на себя ответственность за душу умер-^ шей женщины. После разговора со старцем Никандром он уповает уже не на собственные силы и знания, а на Божью помощь. Дальнейшее повествование -к о пути превращения земной грешной любви в любовь небесную, пренебрегали ющую мирским судом и мирскими ценностями, - воспроизводит во многом житийную схему и прямо опирается на житийные образцы.
Еще одна черта, не характерная для древнерусской житийной традиции, - ирония по отношению к «положительным» героям, которая проявляется в высказываниях и автора, и персонажей, часто вторгаясь в трагические и «высокие» события и размышления. После описания попытки Арсения летать, приведшей к перелому ноги, следует такой текст: Знаю, что собираешься на небо, сказал с порога кельи старец Никандр. Но образ действий твой считаю, прости, экзотическим. В свое время я расскажу тебе, как это делается [Водолазкин, 2015, с. 22].
В сцене чтения Псалтири над умершим Христофором уставший Никандр, передав книгу Арсению, засыпает рядом с покойным. Оба были одинаково неподвижны, и оба как бы мертвы... Временное омертвение Никандра было проявлением солидарности. Чтобы поддержать Христофора, он решил проделать с ним первые шаги в смерть. Потому что первые шаги - самые трудные [Там же, с. 60]. Перечисление сходных примеров можно продолжать. Во всех случаях иронический тон поддерживается вкраплением в текст слов и фразеологизмов-анахронизмов, относящихся к новейшему пласту языка.
Наряду с подобными фрагментами появляются видения Амброджо, рассказывающие о событиях далекого будущего и имеющие слабую связь с основным сюжетом, цитаты из произведений писателей Х1Х-ХХ вв.: А. Сент-Экзюпери, М.А. Булгакова, пародированные строки Н.В. Гоголя и А.С. Пушкина и т.д. Все эти особенности связаны с современной литературной традицией.
Таким образом, создавая произведение на вечную тему, автор использовал широкий круг источников как средневековых, так и более поздних, подчинив их единому замыслу и оформив стилем, соединяющим в себе противоречивые элементы. Смена стилей и авторская ирония придают тексту современный романный облик, в то время как древнерусские источники определяют сюжетные ходы, приемы создания образов произведения и составляют прочную историко-культурную основу повествования.
Библиографический список
Архангельская, 2013 - Архангельская А.В. Время древнерусское и современное в романе Евгения Водолазкина «Лавр» // Материалы научной конференции «Ломоносовские чтения» 2013 г. Междунар. научной конференции студентов, аспирантов
и молодых ученых «Ломоносов-2013» / Под ред. М.Э. Соколова и др. Севастополь, го cn 2013. Т. 1., С. 113-114. | S
Белова, 2001 - Белова О.В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символики. ^ ^ М., 2001.
' ш ^
Блаженный Феодор - Блаженный Феодор, Христа ради юродивый. Блаженный Николай Качанов, Христа ради юродивый // Жития Святых земли Русской. СПб.; Приозерск, 2004. С. 222, 225-226.
Водолазкин, 1993 - Водолазкин Е.Г. Монастырский быт в агиографическом изображении: («Поварня» древнерусских житий) // Тр. Отдела древнерусской литературы. СПб., 1993. Т. XLVIII. С. 231.
Водолазкин, 2014 - Водолазкин Е.Г. Из истории Кирилло-Белозерских Палей // Книжные центры Древней Руси: Книжники и рукописи Кирилло-Белозерского монастыря / Под ред. Н.В. Поныро, С.А. Семячко. СПб., 2014. С. 286-309. Водолазкин, 2015 - Водолазкин Е.Г. Лавр. М., 2015.
Гримова, 2014 - Гримова О.А. Нарративная интрига в романе Е.Г. Водолаз-кина «Лавр» // Narratorium. 2014. № 1 (7). URL: http://narratorium.rggu.ru/article. html?id=2633119 (дата обращения: 30.12.15).
Державина, 1980 - Державина О.А. Древняя Русь в русской литературе XIX века. Пролог. Избранные тексты. М., 1980. С. 271-272.
Житие Андрея Юродивого - Житие Андрея Юродивого // Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, Н.В. Понырко. Т. 2. XI-XII вв. СПб., 2004. С. 353-355.
Житие Кирилла Белозерского - Житие Кирилла Белозерского // Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, Н.В. Понырко. Т. 7. Вторая половина XV века. СПб., 1999. С. 132-217.
Житие преподобного отца нашего Арсения Великого - Житие преподобного отца нашего Арсения Великого // Свт. Димитрий Ростовский. Жития святых. Кн. 3. Март, апрель, май. Киево-Печерская лавра, 1764. Лл. 390 об. - 398 об.
Житие преподобного Прокопия Устюжского - Житие преподобного Прокопия Устюжского. СПб., 1893.
Из «Измарагда» - Из «Измарагда» // Памятники литературы Древней Руси. Середина
XVI века. М., 1985. С. 66-68.
Из Хронографа... - Из Хронографа 1617 г. // Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, Н.В. Понырко. Т. 14. Конец XVI - начало
XVII века. СПб., 2006. С. 518-522.
Киево-Печерский патерик - Киево-Печерский патерик // Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 564-566.
«Лавр» пошел по стопам Льва Толстого - «Лавр» пошел по стопам Льва Толстого // Россия - Узбекистан. Вести.Ш. URL: http://vesti.uz/index.php?option=com_ content&view=article&id=49159 (дата обращения: 30.12.15).
Неклюдова, 2015 - Неклюдова О.А. Карта контекстов. Роман Е. Водолазкина «Лавр» // Вопросы литературы. 2015. № 4. С. 119-130.
Новгородская I летопись... - Новгородская I летопись младшего извода / Полное собрание русских летописей. М, 2000. Т. 3.
Новикова, 2014 - Новикова О.Л. Чернец Арсений и рукописи XV в. из Кирилло-Белозерского монастыря // Книжные центры Древней Руси: Книжники и рукописи Кирилло-Белозерского монастыря. СПб., 2014. С. 192-200.
Путешествия... - Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука / Пер. А.И. Малеина. М., 1957. ^ «Пчела», или Главы поучительные... - «Пчела», или Главы поучительные из Писа-
ло ния, святых отцов и мудрых мужей / Пер., предисл. и примеч. П.К. Доброцветова // Аль-а. дебаран. Электронная библиотека книг. URL: http://aldebaran.ru/author/sbomik/kniga_ ^ pchela_ili_glavyi_pouchitelnyie_iz_pisan/ (дата обращения: 7.01.16). ф Пчела, 1981 - Пчела // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981.
s Пчела, 1989 - Пчела // Мудрое слово Древней Руси. М., 1989.
Руди, 2006 - Руди Т.Р. О композиции и топике житий преподобных // Тр. Отдела древнерусской литературы. СПб., 2006. Т. 57. С. 431-500.
Руди, 2008 - Руди Т.Р. О топике житий юродивых // Тр. Отдела древнерусской литературы. СПб., 2008. Т. 58. С. 443-484.
Руди, 2009 - Руди Т.Р. Об одной талмудической параллели к «апокрифическому» Житию Василия Блаженного. Приложение // Тр. Отдела древнерусской литературы. СПб., 2009. Т. 60. С. 103-136.
Светлое Средневековье... - Светлое Средневековье Евгения Водолазкина. Известный писатель о вере, книгах и жизни // Фома. 2015. 4 (144). С. 6-11.
Синаксарь - Синаксарь. Первая неделя Великого поста. Торжество православия // Православие.ги. URL: http://www.pravoslavie.ru/1854.html (дата обращения: 7.01.16).
Сказание об Индийском царстве - Сказание об Индийском царстве // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981. С. 466.
Сказание, как сотворил Бог Адама - Сказание, как сотворил Бог Адама // Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 150.
Слово... - Слово 26. Заповедий 12 св. отца Стефана // Патерик скитский. Гл. собрание библиотеки Троице-Сергиевой лавры. № 37. Л. 121.
Смерть Авраама - Смерть Авраама // Апокрифы Древней Руси. Тексты и исследования. М., 1997. С. 103.
Солдаткина, 2015 - Солдаткина Я.В. Развитие отечественного историософского романа: Б.Л. Пастернак «Доктор Живаго» и Е.Г. Водолазкин «Лавр» // Солдаткина Я.В. Современная словесность: актуальные тенденции в русской литературе и журналистике. М., 2015. С. 77-85.
Физиолог - Физиолог // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981. С. 474.
Шибаев, 2014 - Шибаев М.А. «Древние» фрагменты в сборниках Ефросина // Книжные центры Древней Руси: Книжники и рукописи Кирилло-Белозерского монастыря. СПб., 2014. С. 121.
Юхименко, 2014 - Юхименко Е.М. Неизвестный памятник поздней паломнической литературы: хождение по России устюжского мещанина Петра Иванова Типухина в 1813-1822 гг. Приложение // Книжные центры Древней Руси: Книжники и рукописи Кирилло-Белозерского монастыря. СПб., 2014. С. 425.
