CC BY
52
50 Там же. С. 222.
51 Там же.
52 Текст фонда ГМЛ. С. 54.
53 Леонтьев К. Указ соч. С. 318.
54 Там же. С. 319.
55 Там же. С. 82.
56 Текст фонда ГМЛ. С. 55.
57 См.: Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве. ( 1877- 81 гг.).
58 Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. С. 328.
59 Там же.
60 Текст фонда ГМЛ. С. 55.
61 См.: Начала. 1992. № 2. С. 41.
62 Там же. С. 45.
63 Там же. С. 55.
Т.А.ЁЛШИНА
Костромской государственный технологический университет
ТОЖДЕСТВО БЫТИЯ И МЫШЛЕНИЯ (ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ И ВАСИЛИЙ РОЗАНОВ)
Как известно, динамика культуры создается благодаря наличию в ней внутренних оппозиций, которые становятся своеобразными полюсами напряжения. А потому очень важно исследовать эти оппозиции, например, объяснить, почему два философа, Соловьев и Розанов, так много значащих для нашей культуры, испытывали друг к другу непонятную неприязнь. Какова причина их стойкого недоброжелательства? Почему оно не было преодолено и после смерти одного из них?
В 1912 году, пытаясь понять и не понимая причину собственной неприязни к Владимиру Соловьеву (а вместе с ним к Ра-чинскому и Л.Толстому), Василий Розанов высказал предположение, что главный источник его холодности и равнодушия ко всем трем - в «сословном разделении». Уточняя расхожий социологический термин, Розанов отмечал: «Соловьев если не был аристократ, то все равно был «в славе»1. А любить можно того, «о ком сердце болит». Розанов признавался: «С детства мне было страшно врождено сострадание: и на этот главный пафос ду-
ши во всех трех я не находил никакого объекта (...) О всех трех не было никакой причины «душе болеть», и от этого я их не любил»2.
Кое-что в этом объяснении настораживает. Во-первых (и Розанов прямо пишет об этом), между ним и Соловьевым нет «сословного разделения»: их различает не принадлежность к разным сословиям, а разная слава. Ореол признания и преклонения окружал Соловьева не как аристократа крови, но как аристократа духа - это вызывает в Розанове внутреннее беспокойство. И розановская неприязнь к Соловьеву, и попытка объяснить истоки этой неприязни имеют (простите за тендерное суждение) «бабий» характер. Они не логичны: «не аристократ, но был в славе». Это напоминает знаменитую формулу: «невиновен, но не заслуживает снисхождения». К тому же, объяснения Розанова основаны на чисто субъективных, «вкусовых» впечатлениях. Так одна хорошо одетая женщина судит о другой, одетой богато: «одета аристократично, но не в моем вкусе»3.
Во-вторых, Розанов отказывается любить Соловьева - и это тоже странно, потому что нет никакой необходимости говорить о любви, когда рассуждаешь о своем отношении к философу. Но в том-то и дело, что любовь - центр философского миросозерцания Розанова, ключ к пониманию всего его творчества. Он уверен, что там, где нет любви, сострадания, живого человеческого участия, там нет повода для философской рефлексии, там нет и морали. Нравственно-эстетические воззрения Розанова строились не на рассудочно-рациональном обосновании, а на интуиции любви. И не случайно современный исследователь называет Розанова философом любви4.
В-третьих. Розанов неожиданно обращается к своему детству, что тоже непривычно. Однако апелляция к детскому взгляду здесь далеко не случайна: для философа Розанова самыми существенными являются аргументы не просто бытия, но онтологического бытия - прапамяти и праопыта. Он как-то заметил: «.есть одна книга, которую человек обязан внимательно прочитать, - это книга его собственной жизни»5. Розанов был внимательным читателем книги жизни - ни одна страница не стерлась из его памяти, но он мечтал о большем. Есть люди, которых интересует тайна загробной жизни - «жизни после смерти». Ро-
занова манила и затягивала тайна зачатия и внутриутробного развития человека - «жизнь до рождения». То, что нельзя было взять памятью, Розанов брал воображением. Он грезил о блаженной защищенности внутриутробного существования, часто представлял самого себя в качестве «утробного младенца». Это состояние настигало его неожиданно и неоднократно, чему есть многочисленные письменные свидетельства. Вот одно из них: «Я похож на младенца в утробе матери, но которому вовсе не
хочется родиться». А рядом комментарий - «на извозчике, но-
6
чью» .
Он погружался в этот добытийственный хаос, желая постичь первичное зарождение жизненных форм, желая расслышать, что шепнул ему Ангел-Хранитель при рождении, что чувствовала его мать: «...на всю жизнь человек получает в рождении какую-то тайну, с которою живет всю жизнь, и всю жизнь
7
разматывает эту тайну» .
В детстве Соловьев и Розанов пережили события, определившие их дальнейшую человеческую судьбу и философскую ориентацию. В мае 1862 года девятилетний сын знаменитого историка Сергея Соловьева, Владимир, во время богослужения в храме, когда церковный хор пел «Херувимскую», увидел сверкающий поток лучащегося лазурного света. В этот момент его душа прояснилась, все земное, житейское ушло, окружающий мир открылся как осмысленный, прекрасный, полный гармонии. И явилась Она:
Пронизана лазурью золотистой, В руке держа цветок нездешних стран, Стояла Ты, с улыбкою лучистой, Кивнула мне и скрылася в туман 8.
Интимно-романтическое переживание Софии как Вечной Женственности выразилось у Соловьева в ряде видений, в которых ему являлась София то в облике женщины, то как чистая красота природы, совершенство мироздания. Впоследствии впечатления и знания сольются в представлении Соловьева о Вечной Женственности как начале, единящем мир. Дальнейшая работа Соловьева будет направлена на то, чтобы перевести эту
мистическую интуицию на язык метафизических понятий («положительное всеединство») и раскрыть ее в системе историософии, этики и религиозного строительства. Софиология позволила Соловьеву, не деля мир на своих и чужих, принять человеческую культуру в ее целостности.
Соловьева в Софии более всего привлекали два аспекта: эстетический и эсхатологический. София как Вечная Женственность олицетворяла собой вечную красоту и мудрость мира, соединяла собственно художественное знание с актом художественного вдохновения. По мнению Соловьева, человеку искони присуще стремление восстановить свою первоначальную духовную целостность - андрогинность, для этого ему дарована любовь. В строгом смысле слова, философия любви в русской традиции берет свое начало в трудах Вл.Соловьева, из которых мы узнаем, что Вл.Соловьев ратовал не за преумноженный эрос, а за преображенный - любовь должна вести человека не к соитию, не к деторождению, а к экстазу богопознания и творчества.
Детские впечатления Василия Розанова имели совершенно иной характер. В феврале 1861 года, на пятом году своей жизни, Василий Розанов лишился отца, а в июне 1870 года умерла от рака его мать. Воспоминания о матери, которая с семерыми детьми приехала из Ветлуги в Кострому, чтобы выучить детей, но теряла их одного за другим, угасая сама, не умея поддержать детей, не умея распорядиться назначенной пенсией, домом, коровой, парниками, были мучительны. И никто не виноват, когда не было в семье гармонии: печь пламенела, но ничего в ней не варилось, иконы теснились в красном углу, но не горела возле них лампадка. «И потом эта память: ее молитвы ночью (без огня), и толстый «акафистник» с буро-желтыми пятнами. Но на наш «не мирный дом» как бы хорошо повеяла зажженная лам-
9
падка» .
Унижение детства долго оставалось саднящей, глубоко спрятанной обидой, но со временем унижение «перешло в такое душевное сияние, с которым не сравнится ничто»: отсутствующая «лампадка» загорелась, и «духовный абсолют» был обретен. Розанову открылся опыт, навеки сокрытый для тех, «кто вечно торжествовал, побеждал, был наверху». Костромское знание,
горькое само по себе, стало катализатором иного знания и иного бытия 10.
Выхваченные из потока сознания впечатления детства в целом и в мелочах противоречат розановским гимнам семейному очагу и многочадию - и не противоречат им, поскольку автор и герой этой прозы - тот самый мальчик, который, по собственному признанию, в своих сущностных качествах «не изменился с Костромы (лет 13)»11. Он не изменился и ничего не забыл, а потому свою жизнь построил иначе. Вектор движению был дан в детстве: представления «о должном» корректировались памятью «о былом». «Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и
тт 12
ангел слез. И их вечное перерекание - моя жизнь» .
Философия Розанова не была царством отвлеченной мысли; вполне конкретные житейские, обыденные явления осмыслялись им философски. Он не прояснял смысл общих понятий, а исследовал стоящие за ними жизненные явления, поэтому мысль Розанова лишена надуманности и отрешенности от жизни. Читая Розанова, отчетливо ощущаешь тождество бытия и мышления, когда проблема не только изучается, но еще и переживается как тема жизни.
Первое (заочное) знакомство Соловьева и Розанова состоялось по инициативе Соловьева.
В 1890 году вышла в свет небольшая брошюра Розанова «Место христианства в истории», которую Соловьев одобрил, прислав Розанову, тогда еще учителю елецкой гимназии, свой лестный отзыв. Розанов ему не ответил, объяснив молчание тем, что не знал его, Соловьева, домашнего адреса13. Такая отговорка кажется странной, когда знаешь, что Розанов состоял в переписке с Леонтьевым, Страховым, Рачинским, чьи адреса ему также пришлось разыскивать по редакциям, когда знаешь, что за журнальными публикациями Соловьева Розанов внимательно следил и вполне мог написать в адрес любого из журналов. Так начинались взаимоотношения Соловьева и Розанова: вниманием и заинтересованностью одного - равнодушием и холодностью
14
другого .
Их первое столкновение произошло через четыре года, в 1894 году, когда Розанов уже переехал в Санкт-Петербург. Тогда в «Русском вестнике» появилась его статья «Свобода и ве-
ра»15, которую взялся отрецензировать Вл. Соловьев, он создал свой критический шедевр, который назвал весьма обидно для Розанова: «Порфирий Головлев о свободе и вере»16. Розанов ответил ему таким залпом виртуозной брани17, что за Соловьева был вынужден вступиться Буренин18, которого трудно было чем-нибудь удивить, потому что он сам не особенно стеснялся в выражениях. В 1895 году (вновь по инициативе Вл. Соловьева) состоялось личное знакомство Соловьева и Розанова, которое сняло напряженность, но мало что изменило по существу. Разница в возрасте была ничтожной - 3 года, разница в общественном статусе - весьма существенной. Богатый и нереализованный внутренний потенциал не позволял Розанову смиренно признать заслуги Соловьева, он хотел соперничать с ним и победить его.
Находясь в состоянии умственной дисциплины, Розанов заставлял себя признать превосходство Соловьева, но только в частностях (в объеме знаний, например) и только с непременным указанием собственных преимуществ. Болезненное чувство соперничества не отпускало его, и чем больше было доброй воли в признании определенных достоинств Соловьева, тем больше крепла тайная неприязнь. Со временем Розанов удачно «приватизировал» ушедшего из жизни философа. При помощи Соловьева он стал освобождаться от упреков, высказанных ему, успешно переадресовывая их Вл.Соловьеву. Однажды Розанов заметил, что в Соловьева попал (при рождении, еще в зачатии) какой-то осколочек настоящего «противника Христа». Вряд ли вам удастся найти у Вл.Соловьева работы, обращенные против Христа. Да и сам Розанов, находясь в трезвом уме и твердой памяти, отмечал богословские статьи Соловьева как особую заслугу философа перед русским православием. Не составит труда доказать, что истинным противником Христа был В.Розанов. Для этого стоит открыть любую из работ Розанова, посвященных Христу: «Христос-судия мира», «О Сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира», «Величайшая минута истории», «Иродова легенда». Это он, Розанов, обращаясь к Иисусу, напрямую спросил: «Зачем же ты сказал: «Я и Отец - одно»? Вы не только не «одно», а ты идешь на Него. И сделал что Сатурн с Ураном. Ты оскопил Его. И только чтобы оскопить - и пришел. Вот! вот! вот!»19.
По такой же модели Розанов наградил Соловьева кличкой «Антихрист», которая пугала Розанова, от которой он хотел поскорее избавиться. Эта «путаница» дорогого стоит и о многом говорит. Умерший и безответный Соловьев дал Розанову возможность ритуально очищать свою совесть от всего злого и дурного, чего не хотелось оставлять за собой. Соловьев уподоблялся той яме, в которой герои сказок хоронили какое-то тайное знание, когда не хотели эти тайны «разболтать». Так Розанов включил Соловьева в архетипический сюжет собственной жизни.
При жизни Соловьеву принадлежало исключительное право быть нравственным авторитетом, «ходить перед людьми», совершать поступки, быть центром притяжения, его боготворили, над ним подшучивали, его побаивались, ему внимали, его ненавидели. Розанов был слишком непредставителен, слишком опрощен, уплощен и заземлен, слишком «мягок» и «многолик», чтобы играть такую роль. Он был известен, но его известность часто имела привкус скандальности, а не нравственного авторитета. В права чужого философского наследства он вступать не хотел, имел свое, но занять нравственную нишу Соловьева ему было бы лестно.
Не случайно 25 ноября 1913 года Розанов запишет: «Мне 57 лет и издал уже 15 книг, - и вообще чувствую, что «все это» (лит.) развертывается и устраивается как-то богато и благоут-робно; по-светски - великолепно. Сол. (Вл.) издал при жизни только: «Критика отвлеченных начал», «Христианские основы жизни» и «Оправдание добра». То есть, если 15 разделить на 3, -я издал при моей жизни в пять раз больше, чем он. И у Соловьева при жизни его ни одно сочинение 2-м изданием, у меня же довольно много 2-м изданием, и самые издания я делаю крупные (в большом количестве экземпляров)»20.
После смерти Соловьева прошло 13 лет, но Розанов по-прежнему видит соперника только в нем, ни в ком из современников не чувствуя равных себе. Его заботы о собственной популярности могут показаться мелочными. Но сколько в них откровенного бахвальства и какой-то беззащитности!..
Наиболее полно выражена самобытность двух философов, двух русских религиозных писателей в последних произведени-
ях, где они выступают в качестве апокалиптиков. Владимир Соловьев и Василий Розанов явили миру откровения о том, что свершится в глубинах истории, один - в «Краткой повести об антихристе», другой - в «Апокалипсисе нашего времени». Для двух исследуемых текстов метатекстом является Откровение св. Иоанна Богослова - последняя книга Нового Завета. Хотя авторство этой книги оспаривается, согласно установившейся церковной традиции, автором Апокалипсиса считают Иоанна Заведее-ва, любимого ученика Христа, сосланного на остров Патмос, где ему и было дано Откровение.
Вольно или невольно, обращаясь к Откровению св. Иоанна Богослова, русские философы принимали не только композиционно-образный строй книги, они сокровенно прикасались к судьбе Иоанна и, как это ни странно, в чем-то повторяли ее. Сначала заметим, что, принимаясь за написание «Краткой повести ...» и «Апокалипсиса.», ни Соловьев, ни Розанов не подозревали, что это их последние произведения, что обращение к Священной истории завершит их творческий путь. Однако получилось так.
Особенно неожиданным показался современникам ранний уход Вл.Соловьева. Еще 25 февраля 1900 года он читал только что вышедшую в свет «Краткую повесть об антихристе», а уже 3 августа 1900 года Москва хоронила философа. Надо сказать, что в поисках ответа на вопрос, почему за «Краткой повестью об антихристе» последовала скорая смерть автора, мы можем найти данные задним числом объяснения современников и друзей Вл. Соловьева. Они в один голос говорят о плохом самочувствии философа, о следах болезни, которые читались на его лице и были заметны в его поведении.
В.Л.Величко, передавая свои впечатления о последней встрече с Соловьевым за месяц до его кончины, с горечью вспоминал: «Он был явно болен - и сознавал это. Он был грустен, задумчив, говорил о религии, об антихристе; несколько раз за этот вечер он то выражал сомнение в возможности успеть сделать то или иное, то спрашивал немного дрожащим голосом, словно желая получить успокоительный утвердительный ответ: "Ведь мы же увидимся! Ведь не в последний раз мы видимся?!" Меня поразило то, что ни разу за несколько часов беседы он не
рассмеялся прежним смехом»21. А.Ф.Кони весьма прозорливо заметил: «Неспокойное настроение Соловьева было связано с утратой в его доводах и взглядах прежней правильности и перспективы, его состояние очень тревожило тех, кто любил его»22.
В небольшой промежуток времени между публикацией «Краткой повести...» и скоропостижной смертью произошло событие, которое внесло смуту во внутреннюю жизнь Вл. Соловьева. В марте 1900 года он получил письмо из Нижнего Новгорода от незнакомой ему женщины - Анны Николаевны Шмидт23. Она послала ему свою исповедь и настаивала на свидании. Первое письмо Анны Николаевны, написанное на 16 страницах, содержало рассказ о загадочных видениях и прозрениях, там были рассуждения о женской природе Св. Духа, о Богоматери, Св. Троице и Софии, созвучные самому Вл.Соловьеву. Получив ее письмо 7 марта, он на следующий день написал ответ, что свидетельствует о несомненной первоначальной заинтересованности философа религиозно-мистическими прозрениями своей нечаянной корреспондентки, из коих он понял, что его идеи имеют своих приверженцев.
Но постепенно тон переписки изменился. Очевидно, некоторые откровения Анны Николаевны в духе ее «Третьего Завета» насторожили философа. И было от чего насторожиться. Можно представить, какие тревоги, воспоминания и, быть может, сожаления пробудили в душе Соловьева признания Шмидт относительно ее мессианского значения: «Меня избрал Бог орудием Своим, чтобы через меня в третий раз возвестить Свое откровение людям»24. Вера в собственную богоизбранность сочеталась в А. Шмидт с убежденностью в том, что Вл.Соловьев -новое воплощение Христа, что он есть ее Возлюбленный от Бога. Представить, что Соловьев будет без внутреннего протеста читать кощунственные фразы о том, как он, Владимир Соловьев, приняв Божеское естество, «грядет судить живых и мертвых», невозможно. И протест последовал.
В пятом письме к А.Шмидт от 22 апреля 1900 года В. Соловьев увещевал свою корреспондентку: «Исповедь Ваша возбуждает величайшую жалость и скорбно ходатайствует о Вас перед Всевышним. Хорошо, что Вы раз это написали, но прошу Вас более к этому предмету не возвращаться. Уезжая сегодня в
Москву, я сожгу фактическую исповедь в обоих изложениях, -не только ради предосторожности, но и в знак того, что все это только пепел»25.
В общении с Анной Шмидт Владимиру Соловьеву было дано все: роман, переписка, свидание, и признание его исключительности, и многое другое... Драматизм его положения усугублялся полным простодушием и открытостью Анны Николаевны, ее желанием всему свету рассказать, что Христос жив, что зовут его Вл.Соловьев и живет он в Москве, на Арбате26.
А теперь обратимся к моменту встречи Вл. Соловьева и А. Шмидт. Нам кажется, что в последнем предсмертном сочинении Соловьева есть страницы, чем-то похожие на эту встречу, есть герои и ситуации, на которые легла «тень будущего». Как известно, «Краткая повесть об антихристе» рассказывает о приходе сверхчеловека, или антихриста. Ум антихриста помрачен самолюбием, он считает Христа своим предтечей: «Я прихожу последним, в конце истории именно потому, что я совершенный и окончательный спаситель. Тот Христос - мой предтеча»27. Антигерой философского диалога Соловьева, подобно Великому Инквизитору Достоевского, обещает стать подлинным благодетелем человечества, в отличие от Христа, который был исправителем. Христос как моралист разделял людей добром и злом -антихрист объединит людей благами; Христос грозил земле страшным судом - антихрист обещает суд милости, будет и правда в суде антихриста, но правда распределительная, ведь для того, чтобы быть принятым, надо быть приятным228.
Иными словами, самозванец делал вид, что его пришествие на землю есть сбывшееся евангельское пророчество о втором пришествии, он есть «замещение предварительного Христа окончательным»29. Но не в том ли же самом духе пророчествовала и Анна Шмидт? Надо отдать должное Соловьеву - он многое угадал не только в судьбе государства российского, но и в собственной судьбе. История прихода самозванца антихриста очень похожа на историю прихода самозванки Софии в лице Анны Шмидт, которая настойчиво и страстно убеждала себя, Соловьева и весь мир, что она-то и есть «замещение предварительной Софии окончательной».
Не правда ли, трудно все-таки отделаться от впечатления, что все эти разрозненные факты: болезненное состояние, утрата перспективы бытия, фантом Анны Шмидт, - являются знаками другого свойства. Не стоит ли для их объяснения вспомнить горькую судьбу Иоанна Богослова и признаться, что свободной импровизации на тему Иоаннова Откровения у Соловьева не получилось30. Кровно связанный со своим автором, Апокалипсис представляет собой живой организм. Обладая собственной судьбой, он живет в культуре два тысячелетия. Пережив своего создателя, Апокалипсис несет в себе эманацию духа творца и собственную эманацию творения.
Мы не знаем, понимал ли это В.В. Розанов, выбирая имя для своего последнего детища, рожденного в христианском сердце Отечества31, - Троице-Сергиевой лавре, на втором году русской революции. Переезд семьи Розановых из Петрограда в Сергиев Посад был продиктован и практическими, и романтическими соображениями. Еще в 1915 году Розанов ощутил русскую тоску «по собственной землице» и «домику» на ней, которые так прекрасны по сравнению с нигилистической наемной квартирой32. Из бесед со своим молодым другом Павлом Флоренским, из впечатлений дочери Татьяны, не раз гостившей в Сергиевом Посаде, в сознании Розанова складывался идеальный образ русского рая. К скоропалительному отъезду подталкивал страх за судьбу своей семьи, за собственную жизнь, которую революционный Петроград вряд ли сохранит.
В.Розанову всегда была свойственна увлеченность, направление его философских мечтаний трудно предугадать заранее. Какое сочинение выйдет из-под его пера: «Троицкие березки» или «Апокалипсис нашего времени»? Поначалу кажется, что сам автор не вполне осознает, почему он отдает предпочтение «Апокалипсису». Но слово сказано - и судьба решена. Теперь в стенах Сергиева Посада ему не найти ни сочувствия, ни дружбы, ни даже необременительного приятельства. Вместо земного рая В.Розанов получил в Сергиевом Посаде свой остров Патмос, с ощущением изгойства, одиночества и апокалиптическими видениями, которые следует истолковать и передать людям. Когда-то Бердяев, упрекая Розанова, говорил, что тот «.готов отрицать на следующей странице то, что сказал на предыдущей, и остает-
33 г-р
ся в целостности жизненного, а не логического процесса» . 1е-перь, в последнем творении Розанова, логика мысли и логика жизни, взаимодействуя, выстроили вектор человеческой судьбы. Ни увещевания близких, ни долгие разговоры с Флоренским, ни даже сама смерть не смогли поколебать Вас.Розанова, не заставили его отказаться от мыслей «Апокалипсиса». В такую тему человек входит целиком, всем своим физическим и психическим составом, и тогда, по слову Б. Пастернака, «...кончается искусство и дышат почва и судьба».
Русские апокалиптики, Соловьев и Розанов, создавая свои последние произведения, чувствовали необходимость донести до людей открывшиеся им тайны. Вл.Соловьев сделал это на рубеже двух столетий - в 1900 году, а Вас.Розанов - на рубеже двух исторических эпох - в 1918 году. Интересно, что, когда Соловьев читал свою «Краткую повесть об антихристе», Розанов демонстративно скучал: он по обыкновению подвернул под себя ногу и стал раскачиваться на стуле - стул развалился, и Розанов оказался на полу. Когда в печати пытались сгладить происшедший инцидент и стали ругать плохую мебель, Розанов не согласился с обозревателем и выругал скучную повесть Вл.Соловьева34. Розанов обладал публицистическим темпераментом, талантом полемиста, он умело манипулировал общеизвестным мнением. Поначалу с его легкой руки над образом со-ловьевского антихриста посмеивались, говорили, что антихрист Соловьева «.вышел просто недурным из себя. Образованным, честолюбивым и самодовольным литератором»35. Когда пророчества Вл.Соловьева начали сбываться с устрашающей реалистичностью, от розановских насмешек над слишком большой серьезностью Соловьева при изображении антихриста перешли к тому, что «образ, данный Соловьевым, сочли каноническим»36.
«Апокалипсис» Вас.Розанова ни у кого не вызывал усмешек: у людей, верующих во Христа, он вызывал смятение, ужас или жалость к автору, у атеистов он вызывал недоумение, потому что в лице Розанова они не видели своего союзника; представители иудаизма тоже с сомнением взирали на «Апокалипсис», особенно после дела Бейлиса. Так Вас.Розанов оказался в полной изоляции.
Водораздел между религиозными писателями проходит именно по линии поиска виновных. Вл.Соловьева поиски метафизических или политических врагов совершенно не волнуют. Розанов, напротив, весь в поисках виноватых: он ищет их среди русских литераторов, среди нигилистов, революционеров и атеистов, наконец, он ищет виновных на небесах - в триипо-стасной Троице. Обратимся к «Апокалипсису» В.Розанова и посмотрим, какие претензии предъявляет писатель к тем, кого он считает виноватыми, и в чем он видит их вину. Сначала скажем о литературе как наименее фундаментальной и наиболее противоречиво выраженной причине русской смуты.
В самом начале «Апокалипсиса.» Розанов пишет прямо: «Собственно, никакого сомнения, что Россию убила литература»37. Можем ли мы, подобно Г.Мондри, сказать, что Розанов не любит русскую литературу38, если в том же «Апокалипсисе.» можно встретить высказывания совершенно иного содержания: «Литература - великое, само-забвенное счастье, но и великое в личной жизни горе»39. Или еще. «Между тем Пушкин, Жуковский, Лермонтов, Гоголь, Филарет - какое осияние Царства»40. Нам думается, что крайности суждений о значении литературы в общественной жизни связаны с профессионально неадекватной самооценкой. Роль литературы в созидании и развале России сильно преувеличена.
Мы помним, что отношение Розанова к литературе простиралось до непривычно интимных сравнений («литература -штаны»). Забавно, что в «Апокалипсисе.» отношение к литературе становится начальственно-директивным. Порою невозможно отделаться от ощущения, что ты читаешь материалы съезда КПСС, обращенные к работникам культуры: «В большом Царстве, с большою силою, при народе трудолюбивом, смышленом, покорном, что она сделала? Она (литература. - Т.Ё.) не выучила и не внушила выучить - чтобы этот народ хотя научили гвоздь выковывать, серп исполнять, косу для косьбы сделать»41. Это -образец директивного мышления, которое станет царить на просторах великой Родины семь следующих десятилетий. И в этом административно-начальственном окрике по отношению к коллегам-литераторам Розанов «отрепетировал» будущие советские «приказы по армии искусств». Появляется в тексте «Апокалип-
сиса» и неожиданный абрис грядущих бед: «Сохрани, читатель, своего писателя, и что-то завершающее мне брезжится в послед-
42
них днях моей жизни» .
Композиционно «Апокалипсис...» Розанова состоит из нескольких тематических центров, которые концентрируют вокруг себя сгустки его мыслей. Тавтологический характер изложения и словоупотребления «отсылает» читателя к метатексту - «Откровению Иоанна Богослова». Каждую тему Розанов исследует несколько раз, порою повторяя любимую мысль другими словами, порою поворачивая ее под другим углом зрения. Варианты могут быть синонимичными и антиномичными. Их параллельное существование в тексте дает ему глубину и стерескопичность. Кажется, что мечта Розанова о создании в тексте «психологических» воронок, при помощи которых мысль писателя «ввинчивалась» бы в душу человеческую, нашла свое воплощение43.
Самая существенная разница в текстах двух русских апо-калиптиков - в отношении к незыблемым ценностям христианства и церкви и в трактовке образа Христа. Вл.Соловьев в «Краткой повести» выступает как адепт христианской веры. В своем последнем творении он ни слова не говорит о Софии Премудрости Господней, его повесть лишена привычных для Соловьева атрибутов. Иное дело Розанов. Он впервые в своей жизни создает неподцензурное произведение, поэтому заявляет о себе без всяких обиняков: «В моем лице уже прямо говорит антихрист: т.е. враг Христа, и - без всякой боязни»44.
В чем же причина такой враждебности ко Христу? Какие претензии он предъявляет Иисусу? Во-первых, Розанов уверен, что Ветхий Завет Отца весьма совершенен и не было никакой нужды в приходе Сына. В мире есть деторождение, богатство и радость - все эти атрибуты идут от Отца Небесного. Что же несет с собой Сын? Вот именно этого вопроса Розанов никогда не задает. И никогда на него не отвечает. Он совершает искусные интеллектуальные пируэты, чтобы у читателей не возникла мысль о том, что бесплодие, нищета, скорби и смерть тоже идут от Отца Небесного и являются равноправными атрибутами бытия человека на Земле. Так зачем же пришел на Землю Иисус? Он пришел прожить человеческую жизнь, принять позорную казнь и ценою своей жизни спасти человечество. Розанов нико-
гда не расскажет, как Иисус спускался во ад, как выводил оттуда души праведников, как даровал человеческим душам жизнь вечную и возможность попасть в рай, чего Адам и Ева, а с ними и все человечество, были лишены, ослушавшись Отца Небесного. Розанов поет о радости бытия, но молчит о трагедии человеческой жизни. А между тем апокалипсис вступает в свои права: неизлечимо болеет жена, погибает единственный сын, семья голодает и погружается в сумерки небытия.
Вторая претензия, которую Розанов предъявляет Христу, состоит в том, что Христос зачат непорочно. Розанов пишет: «И побледнел Христос перед Розановым, который Ему напомнил о зерне»45. Знаменитый фаллофор В. Розанов совершенно уверен, что все недостатки Христа происходят оттого, что в его крови нет семени Отца, поэтому бессеменны его речи и поступки, поэтому окружают его апостолы «лунного света». Христос не Сын своего Отца, поэтому он не помогает России, так сильно его любившей. «Где чудо? Где исцеление? Где избавление? - настойчиво спрашивает Розанов. - Жид - давал, но и - получал. И «манна», и «жезл Аарона»46. Он по-детски требует чуда, требует немедленного исцеления России, ждет от Христа «манны небесной».
Казалось бы, мечтания о «чуде, тайне и авторитете» не могут тронуть сердце и помрачить разум человека, который начал свою писательскую карьеру с комментария к «Легенде о Великом Инквизиторе» Достоевского. То ли долгая журналистская служба одарила Розанова соблазнами «директивного мышления», то ли отсутствие цензуры подействовало на него, но читатели «Апокалипсиса» познакомились с такими «откровениями» о Христе, с которыми не осмелится выступить ни один атеист. «У бессеменно зачатого Христа не было над чем совершить и в отношении чего совершить обрезание. Он был лишен пола»47, -констатирует Розанов. Но этого мало, он хочет назвать все предметы своими именами, хочет все довести до ёрнического абсурда: «На прямой, резко и чистосердечно поставленный вопрос, со всей строгостью и ответственностью за последствия ответа: был ли у Христа ..., ни один богослов не ответит»48. Розанов мог бы написать «фаллос», но он демонстративно пользуется русской ненормативной лексикой. Сопрягая высокое и
низкое, он добивается странного эффекта. Розанов срамословит божество, уничтожая иерархические отношения, установленные в обществе и освященные церковью. В его голосе звучит не просто пафос отрицания, но что-то наподобие крика юродивого, ритуально оскорбляющего святыни.
Но самая главная претензия Розанова ко Христу состоит в том, что христианская религия повинна в народной смуте, потому что Христос нес с собой «перемену идеала»: «Поле зрения, открываемое Евангелием, действительно есть поле «Лазарей», «нищих», «убогой братии»... Нет такого, чтобы «человек был подобран к человеку», «породка подобрана к породке», чтобы каждое зернышко «хлеба человеческого» было умыто, омыто, вычищено. В Евангелии проходит определенная борьба против вычищенности. Отсюда-то снисхождение к болезни, изъяну, уродству. Отсюда: сын-наследник и сын-гуляка. И гуляка тор-
49
жествует» .
Здесь нет смысла говорить о том, что на страницах Евангелия в череде показанных грешников запечатлен путь покаяния и прихода человека к Богу. Нет смысла повторять слова Христа, что на небесах радость об одном кающемся грешнике больше, чем о 99 праведниках, которые не нуждаются в покаянии.
Интересно одно наблюдение, которым хочется завершить статью. Когда в 1900 году Розанов анализировал лекцию Вл.Соловьева об антихристе, он сказал буквально следующее: «Крайняя недостаточность лекции г. Соловьева состояла в том, что его "антихрист" подражает Христу (...). Но тогда непонятно, где же они разделяются и почему разделяются.»50. А через 18 лет в своем «Апокалипсисе» Розанов выскажет подозрение, что Христос - это Псевдомессия51, что он не более чем, говоря современным языком, «виртуальная реальность»: «Есть книга об Иисусе, а не сам Иисус»52.
Но Розанов не был бы самим собой, если не сказал бы в духе антиномий П.Флоренского: «Как ужасно. И еще как ужаснее любить все это. Стонаю и люблю, стонаю и люблю»53.
1 Розанов В.В. Уединенное /Сост., вступ. ст., коммент., библиогр. А.Н.Николюкина. М.: Политиздат, 1990. С. 94.
2 Там же.
3 Невольно вспоминается знаменитая статья Бердяева о Розанове с ха-
рактерным названием «О «вечно бабьем» в русской душе». Нельзя не признать справедливость мыслей Бердяева об особенностях личности В.Розанова. См. подробнее об этом: Ёлшина Т.А. От Вечно Женственного к вечно бабьему // Вестник КГТУ им. Н.А.Некрасова. №3. 2000.
4 Дурилов А.П. В.В.Розанов как философ. // В.В.Розанов: Жизнь. Твор-
чество. Судьба. Кострома, 1999. С. 39-51.
5 Розанов В.В. Сахарна // Розанов В.В. Собр.соч. / Под общ. ред. А.Н.Николюкина. М.: Республика, 1998. С. 25.
6 Розанов В.В. Сочинения /Сост. П.В.Крусанов. - Л.: Васильевский остров, 1990. С. 62.
7 Розанов В.В. Сахарна // Розанов В.В. Собр.соч. / Под общ. ред. А.Н.Николюкина. М.: Республика, 1998. С. 98.
8 Соловьев B.C. Избранное. СПб.: Диамант, 1993. С. 170.
9 Розанов В.В. Сочинения / Сост. П.В.Крусанов. Л.: Васильевский остров, 1990. С. 166.
10 См. об этом подробнее: Ёлшина Т.А. Философ в фельетонистах //Рус. лит. №3. 2000. С. 174 - 202.
11 Розанов В.В. Сочинения / Сост. П.В. Крусанов. Л.: Васильевский остров, 1990. С. 184.
12 Там же. С. 47.
13 Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М.Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях // Розанов В.В. Собр. соч. Под общ. ред. А.Н.Николюкина. М.: Республика, 1996. С. 467.
14 В.Розанов посвятил Вл.Соловьеву около 20 статей; наиболее полно отражают отношения Розанова к Соловьеву следующие работы: «Ответ Владимиру Соловьеву» (1894); «Христианство активно или пассивно?» (1897); «Об одной особой заслуге В.Соловьева» (1904); «Из старых писем. Письма В.Соловьева» (1905); «Религиозный «эклектизм» и «синкретизм» (из воспоминаний о Соловьеве)» (1911).
15 Розанов В. Свобода и вера (по поводу религиозных толков нового времени) //Русский вестник. 1894. №1. С. 187-194.
16 Соловьев Вл. Порфирий Головлев о свободе и вере //Вестник Европы. 1894. №2. С. 906-916.
17 Розанов В. Что против принципа творческой свободы нашлись возразить защитники свободы хаотической ? //Русский вестник. 1894. №7. С. 196 - 235.
18 Буренин В. Ноги в перчатках, желудки, цепляющиеся за маски, и проч. //Новое время. 1894. 29 июля.
19 Розанов B.B. Сочинения /Сост. П.В.Крусанов. Л.: Васильевский остров, 1990. С. 495.
20 Розанов В.В. Сахарна // Розанов В.В. Собр.соч. / Под общ. ред. А.Н.Николюкина. М.: Республика, 1998. С. 220.
21 Величко В.Л. Владимир Соловьев: Жизнь и творчество. СПб., 1904. С. 167 - 168.
22 Кони А.Ф. Очерки и воспоминания. СПб., 1906. С. 225 - 226.
23 См. об этом: Флоренский П.А. Сочинения: В 4 т. Т. 2 / Под ред. игумена Андроника (А.С.Трубачева). М.: Мысль, 1996. С.708-733; Чул-ков Г.И. Валтасарово царство / Сост., авт. вступ. ст., коммент. М.В.Михайлова. М.: Республика, 1998. С.348-356; Горький М. Собр. соч.: В 25 т. Т.17. М., 1973. С. 49-53; Булгаков С.Н. Тихие думы / Сост., подгот. текста и коммент. В.В. Сапова; Послесл. К.М.Долгова. М.: Республика, 1996. С.51-58; Белый А. Начало века. Воспоминания / Подгот. текста и коммент. А.Лаврова. М.: Худож. лит., 1990. С. 138-163.
24 Из рукописей Анны Николаевны Шмидт с приложением писем к ней Вл. Соловьева. С портретами и факсимиле. М., 1916. С. 286.
25 Там же.
26 Горький М. Собр. соч. В 25 т. Т.17. М., 1973. С. 49.
27 Соловьев B.C. Собр. соч. В 2 т. Т. 2. / Общ. ред. и сост. А.В.Гулыги, А.Ф.Лосева; Примеч. С.Л.Кравца и др. М.: Мысль, 1990. С. 741.
28 Там же. С. 744.
29 Там же. С. 741.
30 О «Краткой повести.» Соловьева как свободной импровизации на тему Откровения Иоанна см.: Роднянская И.Б. Конец истории и «окончательный взгляд на церковный вопрос» // Соловьевский сборник. Материалы международной конференции «В.С.Соловьев и его философское наследие». М.: Феноменология - Герменевтика. 2001. С. 457.
31 «Дом Живоначальная Троицы всегда сознавался и сознается сердцем России, а строитель этого Дома, Преподобный Сергий Радонежский, - «особым нашего Российского царствия хранителем и помощником», - писал в том же 1918 году П.А.Флоренский. См.: Троице-Сергиева лавра и Россия // Флоренский П.А. Соч.: В 4 т. Т. 2. / Под ред. игумена Андроника (А.С.Трубачева). М.: Мысль, 1996. С. 354.
32 Николюкин А.Н. Розанов. М.: Мол. гвардия, 2001. С. 455.
33 Бердяев H.A. Философия творчества, культуры, искусства. // Собр. соч. В 2 т. Т.2. М.: Искусство, 1994. С. 291.
34 См. об этом: Розанов В.В. Литературные изгнанники: Воспоминания. Письма. М.: Аграф, 2000. С. 102-104; В л. Соловьев: pro et contra /
Сост., вступ. ст. и примеч. В.Ф.Бойкова. СПб.: РХГИ, 2000. С. 227 -228.
35 Амфитеатров А.В. В.С.Соловьев: (Встречи) // Вл. Соловьев: pro et contra / Сост., вступ. ст. и примеч. В.Ф.Бойкова. СПб.: РХГИ, 2000. С. 231.
36 Кантор В.К. «Антихрист» Владимира Соловьева и «Христос» Александра Блока // Соловьевский сборник. Материалы международной конференции «В.С.Соловьев и его философское наследие». М.: Феноменология - Герменевтика. 2001. С. 146.
37 Розанов .В. Апокалипсис нашего времени // Розанов В.В. Собр. соч. / Под общ. ред. А.Н.Николюкина. М.: Республика, 2000. С. 43. Далее ссылки на это издание даются в тексте в круглых скобках.
38 Курганов Е. и Мондри Г. Василий Розанов и евреи. СПб.: Академический проект, 2000. С. 146.
39 Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени // Розанов В.В. Собр. соч./ Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 2000. С. 43.
40 Соловьев B.C. Избранное. СПб.: Диамант, 1993.
41 См. об этом подробнее: Ёлшина Т.А. Философ в фельетонистах //Рус. лит. №3. 2000.
42 Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени // Розанов В.В. Собр. соч./ Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 2000. С. 44.
43 Розанов В.В. Сочинения / Сост. П.В. Крусанов. Л.: Васильевский остров, 1990. С. 177.
44 Там же. С. 311.
45 Там же. С. 180.
46 Там же. С. 297.
47 Там же. С. 324.
48 Там же. С. 298.
49 Там же. С. 114.
50 Розанов В.В. Во дворе язычников // Розанов В.В. Собр. соч. / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1999. С. 101.
51 Там же. С. 138.
52 Там же. С. 156.
53 Там же. С. 45.
