Торгово-промышленное население г. Великие Луки в последней трети xviii века Текст научной статьи по специальности «История и археология»

торгово-промышленное население г. великие луки В последней трети XVIII ВЕКА

Рассматриваются вопросы количественного и профессионального состава купечества и мещанства города Великих Лук Псковской губернии в последней трети XVIII в. Особое внимание уделено развитию кожевенного промысла — главной хозяйственной отрасли города, его характеру и специализации. Работа основана на материалах РГАДА, ГАПО и ГАВЛ.

XVIII в. — важная веха в истории развития российского предпринимательства, как торгового, так и производственного, характеризующаяся становлением общероссийского рынка, основанного на специализации районов. Торговая сфера находилась в тесной связи с производственной, которая ее дополняла. Качественные сдвиги в различных сферах народного хозяйства привели к широкому распространению мануфактурного производства, которое было тесно связано с успехами в развитии мелкотоварного и ремесленного производства в предыдущий период1. Крупные мануфактуры обеспечивали интересы государства. Но и мелкотоварное производство продолжало сохранять свое значение для народного хозяйства, так как обеспечивало потребности населения. При этом обычным было сочетание производства, как мануфактурного, так и мелкотоварного, с торговлей, в котором производство не имело самостоятельного значения, а выступало как условие для создания продаваемых товаров2. На развитие предпринимательства в регионах действовали разные факторы, их специфика изучена еще недостаточно. На Северо-Западе это относится в первую очередь к Великим Лукам.

В дореволюционной историографии история торговли, промыслов и промышленности Великих Лук в XVIII в. не нашла систематического освещения. И. И. Василев, используя статистические методы, зафиксировал современное ему экономическое развитие второй половины XIX в.3 М. И. Семевский привел данные о профессиональном сленге великолукского купечества4. Характеризуя посадскую общину XVIII в., А. А. Кизеветтер использовал данные о количественном составе Великолукского купечества и их службах в 60-е гг. XVIII в.5

Сведения о составе торгово-промышленного населения Великих Лук и характере его деятельности в первой половине XVIII в. привлекались М. Я. Волковым6 и Ю. Р Клокманом7 в связи с рассмотрением социально-экономической истории Северо-Западного региона. Краткая характеристика торгово-производственных занятий населения города в XVIII в. была дана и в юбилейных очерках, посвященных 800-летию Великолукской земли8.

Однако источниковая база позволяет более детально рассмотреть вопросы численности, состава и занятий населения Великих Лук, особенно последней трети XVIII в. Это хранящаяся в ГАВЛ «Ведомость о великолукском купечестве и мещанстве 1788 г.»9, в которой приводится характеристика состава торговопромышленного населения г. Великие Луки (купечества и мещанства) с указанием кратких сведений об их основных занятиях. Учет населения ведется посемей-

но. В документе указано только мужское население: перечислены ближайшие родственники (братья, сыновья) и наследники; приводятся сведения о случаях совместного ведения дел. Для купцов указывается сумма их капитала. Этот источник черновой по характеру. Обобщенные данные о числе торгово-промышленного населения города и его «главнейших» занятий содержится в «Экстракте (ведомости) о числе и имущественном положении купцов в городах Псковской губернии»10 1797 г., хранящихся в ГАПО, и «Топографических известиях» Великих Лук11.

В совокупности все эти документы позволяют уточнить состав торговопромышленного населения и род его занятий в 80-е гг. XVIII в., а также определить удельный вес разных отраслей производства в экономике Великих Лук.

Выгодное географическое положение города способствовало установлению прочных экономических связей как с внутренними территориями России, так и с заграницей. По Великолукскому уезду протекает р. Ловать и ее приток Кунья. Ловать впадает в оз. Ильмень, но судоходной она становится только у границы Псковской губернии12. Тем не менее этот путь (с использованием мелких судов или как часть комбинированного водно-гужевого) использовался для торговли с Новгородом и Петербургом. Связь с прибалтийскими портами упростилась после строительства Вышневолоцкого канала13. Помимо этого существовала густая сеть грунтовых дорог, связывавших Петербург с Москвой через Псков и Великие Луки. Великие Луки были транзитным пунктом не только во внутренней, но и во внешней торговле. Недалеко от Великих Лук находилась пограничная таможня при Сеньковском форпосте, через которую велась торговля с Польшей.

По сведениям «Топографических известий» в Великих Луках в 60-е гг. XVIII в. находился 671 купец14. По подсчетам В. Н. Яковцевского в Великих Луках в это время насчитывалось 643 купца, 24 из которых были 1-й гильдии, 39 — 2-й и 580 — 3-й15. В 80-90-х гг. купцы 1-й гильдии в Великих Луках не зафиксированы. В 1788 г. в городе было 6 купцов 2-й гильдии, в 1797 г.16 — 13. В то же время в Великих Луках проживал 351 купец 3-й гильдии. В 1788 г. в городе было 309 мещан, в 1797 г. — 364. Однако следует отметить, что сведения о численности купечества в «Ведомости» 1788 г. явно не точные. Это выясняется при сопоставлении ее данных с «Ведомостями о состоянии купеческих кожевенных заводов» 1797-1803 гг., где приведены даты основания купеческих заводов. Однако имен купцов, заводы которых появились в 60-80-е гг. мы в ведомости не встречаем. Это Федор Зуев (1764), Иван Кожевников (1768), Иван Милютин (1770), Авраам Невля-нинов (1780) и Иван Леонов (завел свой завод в 1781 г.)17.

В 1788 г. наибольшими капиталами обладали купцы 2-й гильдии Макарий Не-влянинов (6500 р.), Авраам Попов (6000 р.), Сергей Ломакин (5500 руб.), Василей Невлянинов (5025 р.). У Василия Леонова и Якова Мошина приходилось по 5010 р. капитала на каждого18. Все они были связаны с кожевенным производством, четверо из них владели заводом совместно с родственниками: Макарий Невлянинов и Авраам Попов — совместно с сыновьями, Василий Леонов — с сыном и внуками, а Яков Мошин — с братом. Юфтевые кожевенные заводы без совладельцев имели Сергей Ломакин и Василей Невлянинов. Все предприниматели отпускали свой товар (юфть и кожи) в Санкт-Петербург.

Великолукское кожевенное производство имело давнюю традицию. По данным М. Я. Волкова в 1722 — 1726 гг. из 14 кожевенных предприятий 4 были купеческими, а из 3 сафьяновых купеческим было одно19. Среди их владельцев числились Борис, Василий и Петр Афонасьевы Ломакины. Это представители широко известной в XVII в. семьи. Их дед Маркел Ломакин на рубеже XVII-XVIII вв. был зачислен в гостиную сотню. Но в 20-е гг. XVIII в. братья Ломакины обеднели до того, что отказались от ведения торговли и опустились до положения мелких про-изводителей-кожевников, которые сбывали выделанные кожи на рынке Великих Лук. К 80-м гг. XVIII в. члены фамилии вновь смогли подняться и их потомок Сергей Ломакин в 1788 г. числился в составе 2-й гильдии. В «Ведомостях о состоянии купеческих кожевенных заводов» 1797-1801 гг. о заводе Сергея Ломакина сказано, что он был «заведен и основан им самим» в 1780 г., «а прежде ... моих предков таковой же завод в середине города по повелению начальства уничтожен».

Из 57 купцов 3-й гильдии, учтенных в «ведомости» 1788 г., собственное производство имели 14 человек. 3 купца сочетали переработку мяса и рыбы с торговлей ими. 37 купцов занимались только торговлей. 4 имели другие источники дохода (ростовщичество, черная работа, находились в услужении, «проживали в г. Холме, где занимались крестьянской набойкой»).

Основным производством для 10 купцов 3-й гильдии было кожевенное. Это Никифор Климятин, Василий Милетин, Иван Мошин, Василий Кириллович и Тимофей Збойливые, Иван Попов, Иван Володин, Федор Змеев, Иван Федоров и Николай Володин. Для двух из них известно время основания их предприятий. У Ивана Володина завод появился в 1771 г.20, у Никифора Климятина — в 1780 г. Положение последнего к концу XVIII в. упрочилось. В ведомостях 1797-1803 гг. он обозначен как купец 2-й гильдии. О традиционности занятий кожевенным промыслом свидетельствует заявление Ивана Попова о том, что его кожевня «построена и заведена издавна мною и предков моих»21. Одним из новых предприятий был завод Андрея и Кузьмы Мошкиных, открытый ими в 1792 г.

Сфера деятельности остальных четырех купцов 3-й гильдии касалась кузнечного мастерства (Иван Иванов Коробов), переработки льна и пеньки и торговли ими (Савва Мошин), изготовления сальных свеч и веревок и торговли ими (Петр Федоров). У Филиппа Лыскова был кирпичный завод.

37 купцов 3-й гильдии, занимавшихся только торговлей, специализировались на трех группах товаров: малороссийский табак и конопляное масло, мелочный торг, торговля съестными припасами. Группы определены на основе доминирующего товара, который дополнялся другими (табл. 1). Наиболее заметной группой среди великолукских купцов были торговцы мелочным товаром, в том числе привозным из Москвы (23 человека). Пятеро сочетали торговлю мелочным товаром с продажей съестных припасов, виноградного вина и конопляного масла. Для шести купцов основным товаром был малороссийский табак и конопляное масло, в сочетании с хлебом, стеклом и косами.

Как и в начале XVIII в.22, немногочисленны торговцы съестными припасами, которые обслуживали только местный спрос.

Помимо торговцев, в ведомости зафиксированы и три промышленника мясного и рыбного ряда. Свидетельством развития пищевой промышленности и ее

товарности является появление рыбных промышленников в последней трети

XVIII в. как отдельной категории торгово-промышленного населения.

Все товары, продаваемые купцами 3-й гильдии, пользовались стабильным спросом у населения. Налицо устойчивые торговые связи великолукских купцов с Москвой, Ригой, Малороссией. Из Риги поступали косы-литовки, из Малороссии, кроме масла и табака, поступало стекло. В Москве закупался мелочный товар.

Таблица 1

Торговая специализация купцов 3-й гильдии г. Великие Луки по ведомости 1788 г.

Группа товаров Число купцов

Основной товар Другие товары

Малороссийский табак и конопляное масло - 1

Великолукский хлеб 2

Стекло 1

Косы-литовки 2

Мелочный товар Съестные припасы и виноградное вино 1

Виноградное вино 1

Съестные припасы 1

Конопляное масло 1

- 23

Мелочный товар и малороссийский табак, конопляное масло — 1

Съестные припасы - 3

Источник: ГАВЛ. Ф. 414. Оп. 4. Д. 84. Лл. 2 об.-6.

Из 309 великолукских мещан в конце XVIII в. 134 человека занимались торговлей, 67 из которых совмещали ее с разного рода промыслами. 175 мещан имели другие занятия.

Из мещан, основным занятием которых была торговля, 41 вел мелочный торг,

18 были мясного и рыбного ряда промышленниками, 5 торговали съестными припасами и 2 имели лавочный торг.

В 1788 г. в Великих Луках зафиксировано 15 ремесленных специальностей (табл. 2). В 1722-1726 гг., по подсчетам М. Я. Волкова, в Великих Луках проживали ремесленники и мелкие товаропроизводители 22 специальностей. Сравнивая данные о числе мастеров, можно отметить, что сохраняет значение кожевенный промысел и обработка металлов. Повышается значение строительных специальностей. Появляются новые специальности: художники, иконописцы, часовщики.

Таблица 2

Основные занятия мещан г. Великие Луки в XVIII в.

Вид деятельности Годы

Промысел Специально сть 1722-1726 1764 1788

Кожевенный Сыромятник 6 семей — —

Кожевенник 8 семей 26 чел. 11 чел.

Сафьянщик - —

Скорняк — —

Рукавичник 10 чел. - —

Сапожник 13 чел. 12 чел.

Окончание табл. 2

Вид деятельности Годы

Промысел Специальность 1722-1726 1764 1788

Обработка металла Кузнец 13 чел. 25 -

Котельник 4 семьи - -

Медник 5 2

Серебренник - -

Слесарь 3 - 1

Строительный Каменщик 1 чел. - -

Кирпичник - - 7

Строитель - - 3

Маляр - - 1

Оконничник - - 1

Художественные Художник - - 7

Иконописц - - 4

Швейный Портной 11 чел. - 5

Пищевой Солодовник - - 2

Красильный Синельщик 11 чел. - 1

Часовой Часовщик - - 1

Извозный Ямщик 40 семей - 6

Всего ремесленников - 90 74

Источники: Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья и Северо-Запада России. Первая четверть XVIII в. М., 1994. С. 203-205; Великие Луки: Ист. очерки. Л., 1976. С. 43; ГАВЛ. Ф. 414. Оп. 4. Д. 84. Лл. 6-15 об.

Значительное число великолукских мещан (106 человек) в 1788 г. было учтено как чернорабочие. В 1722-1726 гг. по подсчетам М. Я. Волкова с черной работой были связаны 203 семьи. Согласно ведомости 1788 г. 5 мещан находилось в услужении, а 3 — «в дослугах за долги». 14 великолучан проживало в других городах, где они состояли в службе на городовых должностях или служили лавочными сидельцами у купцов.

Исполнение городовых и казенных должностей являлось одной из причин отсутствия у мещан торгов или промыслов. В 1788 г. таких зафиксирован 21 человек. Ведомость называет и другие причины отсутствия торгов и промыслов. 12 человек не занимались ими из-за увечья или старости, 5 — по малолетству, 5 — в связи с обучением грамоте, 1 — обучался ремеслу. Зафиксированы 2 случая перехода в другие сословия: 1 мещанин «уволен в монашество», а другой (Егор Семивский) — «довольствуется дворянским званием»23.

Итак, в Великих Луках на занятии торговлей в 1788 г. специализировалось 107 человек, на производстве — 81 человек (из них 39, то есть 48 %, были связаны с кожевенным производством).

Кожевенное производство в Великих Луках, а также связанное с ним сапожное, не только имело давнюю традицию, но и сохранило свое значение на протяжении XVIII в. Массовым потребителем продукции этого промысла на рубеже XVII-XVIII вв. были служилые люди, значительный контингент которых располагался в городе24. Мастера Великих Лук продолжали обслуживать армейские нужды и после падения в 1710 г. военного значения города. Ю. Р. Клокман отмечает значение тракта, по которому армия направлялась к западной границе, располагавшегося недалеко от Великих Лук25. В 60-е гг. XVIII в. великолукское купечество обеспечивало («покупало и подряжало») как проходящие армейские

полки и команды, так и местный пограничный батальон и артиллерийскую команду26. П. Г. Любомиров рассматривает устойчивый интерес казны к кожевенному делу, связанный с военными нуждами государства, в качестве одного из важнейших факторов развития кожевенного производства в России XVIII в.27 Не меньшее значение для распространения этого промысла в России имела и дешевизна оборудования, которое было доступно людям с небольшими капиталами. Мелкотоварный характер производства обеспечивал относительно быстрое обращение денег. Этим объясняется интерес к нему многих слоев населения28.

Состояние кожевенного дела Великих Лук можно представить на основе «Переписки о предоставлении сведений Комендантской канцелярии о кожевенных заводах»29 1779 г., хранящейся в ГАВЛ, «Ведомостей о состоянии кожевенных заводов», собранных в 1797-1803 гг., из фонда Мануфактур-коллегии РГАДА30. Первый документ связан с посещением Великих Лук генерал-губернатором Я. Е. Сиверсом, который предложил купцам (в том числе и владельцам кожевенных заводов) построить новые предприятия. В октябре 1779 г. была составлена ведомость о размере кожевенных предприятий, которые имелись у великолукских купцов и мещан. В ней также отмечено, кто из них согласился взять дополнительно землю под расширение производства, кто отказался31. Внимание к развитию кожевенного дела со стороны администрации свидетельствует также и о значении этого вида производства для Великих Лук.

«Ведомости» 1797-1803 гг. были составлены в ходе обследования промышленных предприятий страны. В них содержатся сведения о 650 заводах. Они фиксировали месторасположение завода, дату его основания, производимую за год продукцию (количество, качество и цену), а также размер ежегодной прибыли от производства32. В ведомостях учтены и 10 предприятий великолукских купцов.

В «Переписке» 1779 г. величина предприятия определялась размерами занимаемой им территории. Крупными считались заводы 60 саженей в «длинину» и

40 саженей в «поперечник». Такими владели великолукские купцы Сергей Ломакин, Василей Невлянинов, Авраам Попов и Яков Мошин. Размеры завода Макария Невлянинова — 60 на 30 саж. (то есть 129,6 на 64,8 м33). Мелкими кожевенными предприятиями считались заводы размером 30 на 20 саж. (64,8 на 43,2 м) и

20 на 15 саж. (43,2 на 32,4 м). Такие предприятия были у Никифора Климятина и Ивана Попова. Заводами 20 на 15 саженей владели Савва Збойливой и Василий Кирилов34.

На предложение расширить производство и выделение под заводы земли «отозвались» купцы Михайло Невлянинов, Иван Володин и мещане Иван Пустынников, Кирилла Кожевников, Василий Володин, Федор Зуев, Антон Кожевников, Данило Попов35. Большинство же торгово-промышленного населения отказалось «по причине их невозможности».

В ведомости 1788 г. купцы и мещане, пожелавшие взять землю под кожевенное производство, зафиксированы как кожевенники. Исключением является Михаил Невлянинов, который к 1788 г. занялся торговлей малороссийским табаком, конопляным маслом и стеклом.

Более широкий спектр сведений о кожевенном производстве Великих Лук содержится в ведомостях 1797-1803 гг.

Из 10 предприятий, зафиксированных ведомостями, 6 известно по более ранним источникам (ведомости 1788 г.). Это заводы Ивана Попова, Сергея Ломакина, Никифора Климятина, Ивана Володина, которые владели ими сами, а также Ивана Леонова и Аврама Невлянинова, которые в 1788 г. были совладельцами заводов своих отцов. По ведомости 1788 г. также известно, что Андрей и Кузьма Мошкины совместно с отцом выделывали лен и пеньку и продавали их в Петербург. В 1792 г. они, построив кожевенный завод, стали заниматься кожевенным промыслом. В ведомости 1788 г. нет упоминаний об Иване Кожевникове и Федоре Зуеве.

Великолукские купцы обычно выступают как владельцы одного завода. Это купцы 2-й гильдии Иван Леонов, Сергей Ломакин, Никифор Климентин, Аврам Невлянинов и 3-й гильдии Иван Кожевников, Андрей и Кузьма Мошкины, Иван Попов, Иван Милютин и Иван Володин. Только Федор Зуев к своей кожевне купил в 1798 г. предприятие Николая Попова, выставленное на продажу за долги36.

Ведомости зафиксировали и места расположения заводов. Особенности производства делали невозможным его организацию в жилых помещениях. Кожевенные «избы» купцов 3-й гильдии в большинстве случаев располагались во дворе предпринимателя37. Предприятия купцов 2-й гильдии были вынесены за пределы их дворов.

В основном кожевенные предприятия располагались в деревянных зданиях, и только Авраам Невлянинов показал, что у него «завод деревянный и камен-

ный»38.

Поскольку кожевни запрещено было ставить в центре города, располагавшиеся там ранее «заводы предков» были уничтожены «в силу указов и по повелению высшего начальства»39. Согласно предписаниям, кожевенные предприятия должны были находиться на подветренной окраине города40.

Обычно о размерах производства принято было судить по количеству «чанов», по числу и характеру задействованных в производстве работников (наемных или «семейных»). По мнению М. Я. Волкова, предприятия, оборудованные 3-6 чанами и с 3-6 работниками, следует отнести к мелким, которые мало чем отличаются от крупных ремесленных мастерских. А заводы, где было от 6 и до 50-60 чанов и на которых задействовано от 6 до 120-150 работников, можно уже считать средними и крупными41. Авторами исследования «Развитие промышленности по обработке продуктов животноводства в крепостной России» была предпринята попытка классификации кожевенных предприятий на основе комплексного учета показателей производства42. Ими было выделено три группы кожевенных предприятий в зависимости от объемов выручки, статуса владельца и количества рабочей силы. К предприятиям 1-й группы (простое товарное производство) отнесены производства с продукцией на сумму до 3 тыс. р., хозяин которого зачастую не состоял в купеческом сословии и сам был занят в производственном процессе. Предприятия 2-й группы — с объемом продукции на сумму от 3 до 6 тыс. р. в год. Как правило, на них работало 6-9 рабочих и владелец (купец) уже не участвовал в производстве непосредственно. Такие предприятия, по мнению авторов, нельзя назвать простым товарным производством, но четкая грань между предприятиями 1-й и 2-й группы отсутствует. Предприятия, дававшие годовой доход свыше

6 тыс. р. дохода, на которых задействовано 19-25 рабочих, можно отнести к капиталистическому производству43.

В «ведомостях» за 1797-1803 гг. отмечен один великолукский завод, на котором в разные годы работало от 40 до 93 рабочих44, при среднем по России — 5-7 работников на предприятие. На нем могло быть выпущено продукции на 3-7 тыс. р.45 Примерное число работников на кожевенных заводах Великих Лук указано только в ведомости 1788 г. На заводах купцов 2-й гильдии было задействовано от 5 до 15 человек, а «когда требовалось, то и больше». В качестве работников выступали дворцовые и помещичьи крестьяне46. Чаще всего они нанимались для выполнения определенного объема работ («урока») или на сезон. В историографии оценка применения наемного труда неоднозначна. По мнению М. Я. Волкова, использование наемных работников — свидетельство капиталистического производства на купеческих заводах47. Л. В. Милов же рассматривает участие наемных работников в кожевенном деле как проявление неадекватных форм капитализма48. По его мнению, сезонность найма рабочих была нерентабельна для купцов-предпринимателей. Высокая оплата их труда значительно уменьшала прибыль купца.

Сырье для кожевенных заводов великолукские купцы закупали на Сеньков-ской таможне, куда сырые кожи шли из Польши, о чем свидетельствуют жалобы на ее закрытие в 1764 г. и требования разрешения беспошлинного провоза сырья из Смоленской земли и Польши через Боевскую таможню49. Частично в Великих Луках перерабатывался и скот, который прогонялся к Санкт-Петербургу по тракту, проходившему недалеко от Великих Лук.

В товарном отношении особенностью великолукского кожевенного производства было то, что производство юфти сочеталось с производством других видов кожи (выростки50, козлы51, конина52) и подошвенных кож. Такими были заводы Ивана Леонова, Сергея Ломакина, Никифора Климентина и Авраама Невля-нинова. Только Иван Кожевников не производил юфть, а занимался выработкой выросток, козлов и конины. Такая товарная ориентация была связана со спросом на внешнем рынке на юфть.

Помимо выделанных кож, могли продаваться кожи разной степени обработки. Так, Иван Володин в 1798 г. продавал «мостовые» кожи, то есть выдубленные, но неотделанные53. Объемы ежегодного производства зависели от количества заготовок, подготовленных к обработке.

Товар в зависимости от его качества делился на три категории: лучший, средний и худший. Качество определялось при браковке товара перед продажей. Если товар не был продан, то и браковку он не проходил. В этом случае купец сообщал, что предоставить сведения о качестве кож «за непродажею» не может. Обычно указывался общий вес бракованных кож и кож лучшего сорта в партии. Когда же качество товара дифференцировалось для разных видов кож, почти всегда упоминалось, что выростки, подошвенные кожи и конина — лучшего качества. Юфть шла на продажу любая: и лучшая, и бракованная.

Продукция кожевенного производства систематически на протяжении XVIII в. выходила за пределы местного рынка54. В наказе в Уложенную Комиссию великолукское купечество жаловалось на уничтожение в 1764 г. Сеньковской таможни, через которую великолучанам удобно было ездить по торговым делам в Польшу

и Смоленскую землю. Они также просили разрешить беспошлинный провоз сырья из Польши55. Ведомость1788 г. показывала, что учтенные купцы 3-й гильдии «имеют мастерство для внутреннего на обувь расхода», то есть их производство ориентировано на удовлетворение местного спроса на кожи. Купцы 2-й гильдии в 1788 г. занимались производством кож для продажи их в Санкт-Петербург. В ведомостях 1797-1800 гг. учтены только те производители, которые продавали кожи в столице. Из учтенных 10 купцов четверо состояли во второй и шестеро — в третьей гильдии, что свидетельствует об увеличении товарности предприятий третьегильдейского купечества. Но самостоятельный торг в Петербурге велико-лучане не вели, а сдавали партии товара комиссионерам для реализации.

Цена товара зависела от вида товара, его качества, размера кожи, от года его выработки, а также от конъюнктуры рынка. Произведенные кожи не всегда реализовывались в том же году, когда и производились. Если прошлогодний товар не был полностью реализован, то в следующем году его продавали в первую очередь, и только потом товар текущего года. Такая практика в торговле кожами влияла на цену. Например, в 1799 г. в Санкт-Петербурге был продан товар Никифора Климентина, выделанный в 1798 г. за 12 р. 75 к. за пуд, а выделанный в 1799 г. — по 13 р. за пуд (разница 2 %). Купец Сергей Ломакин в 1797-1800 гг. выставил на продажу прошлогодний товар56. В 1798 г. он продал кожи, выделанные за 2 предыдущих года по 12 р. 20 к. за пуд.

Цены на товары великолукских купцов в 1797-1800 гг. представлены нами в табл. 3.

Из представленной таблицы видно, что цены на юфть имеют тенденцию к возрастанию и унификации. В целом динамика цен такова: в 1797 г. они находятся на среднем уровне, в 1798 г. цены резко понижаются, в 1799 г. уровень цен повышается и ненамного превышает цены 1797 г., в 1800 г. цены на юфть наиболее высоки. Значительное понижение цен на юфть в 1798 г. мы объясняем изменениями конъюнктуры рынка.

Таблица 3

Цены на товары великолукских кожевенных заводов

в 1797-1800 гг.

Товар Ед. изме- рения Год продажи

Наимено- вание Сорт 1797 1798 1799 1800

РУб- лей копеек РУб- лей копеек РУб- лей копеек РУб- лей копе- ек

Юфть пуд 12 — 11 - 12 50 13 —

12 50 12 - 12 75 13 50

12 75 12 20 12 80

12 80 12 25 13

13 12 50

13 20 12 60

12 80

10 шт. - - - - - - 17 50

Кожи черные 10 шт. 2 20 2 25 - - - —

пуд - - 11 - - - - —

белые 10 шт. 2 - 2 - - - - —

пуд - - - - 12 - 11 50

- пуд - - - - 12 25 - —

Окончание табл. 3

Товар Ед. измерения Год продажи

Наимено- вание Сорт 1797 1798 1799 1800

руб- лей копе- ек руб- лей копе- ек руб- лей копе- ек руб- лей копе- ек

Козел черный 10 шт. - — 13 — 13 — — —

50 шт. 1 — — — — — — —

— десяток - — 10 — 12 — — —

— — 13 — — — — —

Конина подошвен- ная 1 шт. 3 3 — 2 — 1 80

3 50 3 50 2 30

2 50

Мостовье белые пуд — — 11 10 — — — —

— 10 шт. — — 23 — — — — —

Выростки черные 30 шт. 2 — — — — — — —

10 шт. — — 15 — 15 — 16 —

10 шт. 17 50 15 — 13 — 15 —

17 15 — 16

15 50

16 —

Источники: РГАДА. Ф. 277. Оп. 2. Д. 1258. Лл. 2 об.-9; Д. 1259. Лл. 2 об.-9; Д. 1260. Лл. 2 об.-9; Д. 1261. Лл. 2 об.-9; Д. 1262. Лл. 2 об.-7; Д. 1263. Лл. 2 об. 9; Д. 1264. Лл. 2 об.-9; Д. 1265. Лл. 2 об.-9; Д. 1266. Лл. 2 об.-9; Д. 1267. Лл. 2 об.-9.

Необходимо отметить, что юфтевые цены купцов 2-й гильдии Ф. Зуева, Н. и И. Володиных имеют устойчивую тенденцию к повышению. На динамику цен товара И. Леонова, С. Ломакина, Н. Климятина и А. Невлянинова оказало влияние падение цен 1798 г. Юфть И. Милютина на протяжении 1797-1799 гг. стоила 12 р.

50 к. за пуд и только в 1800 г. производитель ее продавал по 13 р. Цены на юфть И. Попова на протяжении всего рассматриваемого периода были неизменны и составляли 12 р. за пуд. Цены на рассматриваемый товар, выделанный на предприятии А. и К. Мошкиных, понижаются. С 1799 г. эти купцы юфть вообще не производят. Перебои с выделкой юфти наблюдаются у И. Володина (в 1799 г.) и С. Ломакина (в 1800 г.).

Черные и белые кожи на петербургский рынок поступали периодически. В отдельные годы они выделывались на предприятиях И. Попова, И. Володина и А. Невлянинова. Систематически их поставляли в Петербург только А. и К. Мош-кины, специализировавшиеся на производстве черный кож. Цены на их товар к 1799 г. возрастали, а в 1800 г. понизились.

Постоянным поставщиком черных козлов был И. Кожевников. Цена на его товар в 1798 г. выросла с 1 р. за 50 шт. до 13 р. за десяток, и дальше оставалась неизменной. Периодически выделанные козлиные кожи в Петербург продавали Ф. Зуев и И. Попов.

И. Кожевников являлся и постоянным поставщиком конин. Цены на его товар имели тенденцию к понижению, что отражало и общую динамику этого товара. Периодически подошвенные конины продавали Ф. Зуев, И. Володин и И. Попов. Первые 2 купца отпускали в Петербург самый дорогой товар — по 3 р. 50 к. за

1 шт., а И. Попов — самый дешевый (1 р. 80 к. за 1 шт.).

Мостовые кожи на рынок Петербурга поступили только в 1798 г. от Ф. Зуева и И. Кожевникова.

В целом цены на выростки имеют тенденцию к понижению, о чем свидетельствует их динамика на товар, выделанный на заводах Ф. Зуева, И. Попова и А. и К. Мошкиных. Только цены выросток И. Кожевникова, постоянного их поставщика на рынок Петербурга, повышаются к 1800 г.

Важным показателем размеров производства является среднегодовая прибыль (табл. 4).

Таблица 4

Размер среднегодовой прибыли великолукских купцов

в 1797-1800 гг.

Г ильдия Купцы Размер прибыли

рублей копеек

2 Никифор Климентин 20287 81 S

2 Сергей Ламакин 18804 30

2 Иван Леонов 7650 -

2 Авраам Невлянинов 5207 50

3 Иван Попов 3988 50

3 Федор Зуев 3775 20 s

3 Андрей и Кузьма Мошкины 2357 50

3 Иван Кожевников 1434 67 S

Источники: РГАДА. Ф. 277. Оп. 2. Д. 1258. Лл. 2 об.-9; Д. 1259. Лл. 2 об.-9; Д. 1260. Лл.

2 об.-9; Д. 1261. Лл. 2 об.-9; Д. 1262. Лл. 2 об.-7; Д. 1263. Лл. 2 об.-9; Д. 1264. Лл. 2 об.-9; Д. 1265. Лл. 2 об.-9; Д. 1266. Лл. 2 об.-9; Д. 1267. Лл. 2 об.-9.

Как явствует из таблицы, наибольшую прибыль получили купцы 2-й гильдии, что объясняется размерами вложенных капиталов и большими объемами производства. Если исходить из размеров прибыли, то к крупным предприятиям можно отнести заводы Никифора Климентина, Сергея Ломакина, Ивана Леонова, Аврама Невлянинова. К средним — кожевни Ивана Попова и Федора Зуева. К мелким — заводы Андрея и Кузьмы Мошкиных и Ивана Кожевникова.

Основными видами производственной деятельности населения Великих Лук были кожевенное и строительное дело. Ведущим же направлением в производственной сфере Великих Лук было кожевенное производство, которым занимались представители всех категорий торгово-промышленного населения. Однако к концу XVIII в. большинство заводов по-прежнему представляли собой мелкотоварные предприятия, тесно связанные с торговлей. Такими были большинство кожевен в России, и не случайно они входили в число «неуказных» предприятий, которые не учитывались официальной статистикой. По мнению П. Г. Любомирова, это в первую очередь связано с технологией производства и ее прерывным характером. Л. В. Милов, признавая значимость этого фактора, указывал и на объективные условия социально-экономического развития страны, которые мешали появлению капиталистического производства мануфактурного типа57. Кожевенное дело выступало, скорее, не как самостоятельный вид предпринимательской деятельности, ориентированный на получение прибыли, а в качестве условия производства пользовавшейся спросом на внутреннем и внешнем рынке продукции58.

В торговой сфере Великих Лук основная роль принадлежала мелочному торгу. Значительная часть товаров, продаваемых в Великих Луках, привозилась из

Малороссии, Москвы и Риги, а продукция, произведенная в самом городе, в первую очередь это касается кож, шла на Петербургский рынок. На торговых связях Великих Лук сказывались не только изменения их геополитического положения, но и правительственная политика в отношении торговли. Это особенно заметно на примере торговли солью. В XVII в. великолукские купцы были одними из основных покупателей соли в Старой Руссе. С введением в 1705 г. государственной монополии на соль поступление ее из Старой Руссы снижается и в Великие Луки поступает соль с пермских промыслов. В 1731 г., когда были определены районы сбыта для каждого соляного промысла, Великие Луки вновь стали снабжаться солью из Старой Руссы и уже в 40-50-е гг. XVIII в. в город вывозилось от 9 до 41,5 тыс. пудов соли59.

Примечания

1 См.: Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия в первой четверти

XVIII в. Преобразования Петра I / Под ред. Е. Б. Кафенгауз, Н. И. Павленко. М., 1954. С. 126.

2 См.: История предпринимательства в России. Кн. 1. М., 2000. С. 279; Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2006. С. 519.

3 Василев И. И. Опыт географическо-статистического словаря Псковской губернии: Великолукский уезд. Псков, 1884.

4 СемевскийМ. И. Историко-этнографические заметки о Великих Луках и Великолукском уезде. СПб., 1857.

5 Кизеветтер А. А. Посадская община в России в XVIII в. М., 1903.

6 См.: Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья и Северо-Запада России. Первая четверть XVIII в. М., 1994.

7 См.: Клокман Ю. Р. Очерки социально-экономической истории городов Северо-Запада России в середине XVIII в. М., 1960.

8 См.: Великие Луки. 800 лет / Сост. Н. П. Кораблев. Л., 1966. Последующие переиздания очерков не содержат по интересующей нас теме каких-либо новых сведений и выводов. — Великие Луки : Ист. очерки / П. М. Давыденко. Л., 1976; Великие Луки: Очерки истории / Сост. П. М. Давыденко. Л., 1986.

9 ГАВЛ (Государственный архив Великих Лук). Ф. 414. Оп. 4. Д. 84.

10 ГАПО (Государственный архив Псковской области). Ф. 20. Оп. 1. Д. 48.

11 Г. Великие Луки // Топографические известия Российской империи. Т. 1. Ч. 4. СПб., 1772.

12 См.: Василев И. И. Лен и Псковская губерния. Псков, 1872. С. 22; Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья... С. 202.

13 См.: Истомина Э. Г. Водные пути России во второй половине XVIII — начале

XIX в. М., 1982. С. 238.

14 См.: Г. Великие Луки // Топографические известия. С. 366.

15 См.: Яковцевский В. Н. Купеческий капитал в феодально-крепостнической России. М., 1953. С. 63. А. А. Кизеветтер выявил в 60-х гг. XVIII в. расхождение данных о численности купечества в документах Главного Магистрата и делах Сената.

16 ГАПО. Ф. 20. Оп. 1. Д. 48. Л. 5.

17 РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 277. Оп. 2. Д. 1264. Л. 3; Д. 1266. Л. 3.

18 ГАВЛ. Ф. 414. Оп. 4. Д. 84. Л. 2, 2 об.

19 См.: Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья. С. 203.

20 РГАДА. Оп. 2. Д. 1267. Л. 2 об.

21 Там же. Д. 1258. Л. 3.

22 См.: Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья. С. 203.

23 ГАВЛ. Ф. 414. Оп. 4. Д. 84. Л. 6.

24 См.: Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья. С. 202.

25 См.: КлокманЮ. Р. Очерки социально-экономической истории. С. 54.

26 Наказы купеческого общества г. Великие Луки // Сб. РИО. Т. 107. СПб. 1903. С. 331.

27 См.: Любомиров П. Г. Очерки по истории русской промышленности. М. 1947.

С. 171.

28 Там же. С. 175, 176.

29 ГАВЛ. Ф. 414. Оп. 4. Д. 9.

30 РГАДА. Ф. 277. Оп. 2. Д. 1258 «Ведомости содержателя кожевенного завода купца третьей гильдии Ивана Попова»; Д. 1259 «Ведомости содержателей кожевенного завода великолукских купцов третьей гильдии Андрея и Кузьмы Мошки-ных»; Д. 1260 «Ведомости содержателя кожевенного завода великолукского третьей гильдии купца Федора Зуева»; Д. 1261 «Ведомости о состоянии кожевенного завода великолукского третьей гильдии купца Ивана Кожевникова»; Д. 1262 «Ведомости о состоянии кожевенного завода Сергея Ломакина»; Д. 1263 «Ведомости о состоянии кожевенного завода купца Ивана Милютина»; Д. 1264 «Ведомости о состоянии кожевенного завода второй гильдии купца Авраама Невля-нинова»; Д. 1265 «Ведомости о состоянии кожевенного завода великолукского второй гильдии купца Никифора Климентина»; Д. 1266 «Ведомости о состоянии кожевенного завода Ивана Леонова в г. Великие Луки за 1797-1800 гг.»; Д. 1267 «Ведомость о состоянии кожевенного завода Ивана Володина в г. Великие Луки за 1797-1800 гг.».

31 ГАВЛ. Ф. 414. Оп. 4. Д. 9.

32 П. Г. Любомиров считал, что, хотя в ведомостях присутствовали сведения не о всех пунктах кожевенного производства и не все предприятия нашли себе отражение в них, «эти данные нельзя считать случайными», см.: Любомиров П. Г. Очерки по истории . С. 173.

33 См.: КаменцеваЕ. И., УстюговН. В. Русская метрология. М., 1965. С. 194.

34 ГАВЛ. Ф. 414. Оп. 4. Д. 9. Л. 6, 6 об.

35 Там же. Л. 7 об.

36 РГАДА. Ф. 277. Оп. 2. Д. 1260. Л. 4 об.

37 См.: Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья. С. 203.

38 РГАДА. Ф. 277. Оп. 2. Д. 1264. Л. 2 об.

39 Там же. Д. 1264. Л. 3.; Д. 1262. Л. 2 об.

40 См.: Развитие промышленности по обработке продуктов животноводства в крепостной России: Лекции / А. А. Успенский и др. М., 1991. С. 5.

41 См.: Волков М. Я. Купеческие кожевенные предприятия первой четверти XVIII в. // История СССР. 1966. № 1. С. 146.

42 См.: Развитие промышленности . С. 6-7.

43 Там же. С. 7.

44 См.: Любомиров П. Г. Очерки по истории . С. 173.

45 См.: Развитие промышленности . С. 6.

46 Нет указаний о социальном составе рабочих у Якова Мошина.

47 См.: Волков М. Я. Купеческие кожевенные предприятия .С. 151.

48 См.: Милов Л. В. Великорусский пахарь.. .С. 519.

49 Наказы купечества г. Великих Лук. С. 330-331.

50 Выросток — выделанная кожа годовалого теленка // Словарь торгово-промысловой лексики северной Руси. XV-XVII вв. Вып. 1. СПб., 2003.

51 Козел — выделанная козлиная кожа, сафьян // Там же. Вып. 2. СПб,. 2005.

52 Конина — выделанная конская кожа // Словарь торгово-промысловой лексики северной Руси. XV-XVII вв. Вып. 1. СПб., 2003.

53 Кожа // Там же. Вып. 2. СПб., 2005.

54 См.: Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья. С. 203; Клокман Ю. Р. Очерки социально-экономической истории. С. 53.

55 Наказ купеческого общества г. Великие Луки. С. 331.

56 РГАДА. Ф. 277. Оп. 2. Д. 1262. Л. 3, 5, 7, 9.

57 См.: Любомиров П. Г. Очерки по истории. С. 175; Милов Л. В. Великорусский пахарь. С. 519.

58 См.: История предпринимательства в России. С. 279. Милов Л. В. Великорусский пахарь. С. 519.

59 См.: Рабинович С. Г. Старая Русса — город соли. Конец XVI — первая половина XVIII в. Л., 1973. С. 203-231.

государственное преобразование только тогда может иметь успех, когда оно опирается на интересы определенных социальных сил. Областная реформа Петра I, считал он, не заинтересовала ни один общественный класс, и потому была обречена на провал4.

В аналогичном концептуальном и методологическом ключе изложения представил свое магистерское исследование А. А. Кизеветтер. Его диссертация явилась первым фундаментальным трудом по истории одного из непривилегированных сословий — посадского населения5. Он рассмотрел различные стороны его бытования от периода петровских преобразований до начала правления Екатерины II. Выбор объекта изучения выражал линию прямого продолжения идеи Ключевского о необходимости исследований социальной структуры русского общества. Приступая к разработке темы, А. А. Кизеветтер вполне осознавал, что его предшественники (Л. О. Плошинский, А. П. Пригора, И. И. Дитятин) изучали русский город, не выходя за пределы государствоведческой парадигмы; за институциональными процессами они не видели развития общественных отношений. Молодой историк чувствовал в себе силы решить «заманчивую» историческую задачу: «открыть для науки совершенно новый угол русской исторической жизни»6.

Интерес Кизеветтера к истории города определялся и его методологическим убеждением в необходимости монографического подхода к изучению четко очерченного явления, которое можно было бы наблюдать в процессе будничной жизни. Историк признавался, что его привлекала такая тема, которая дала бы возможность «воссоздавать картину известного исторического процесса на основании мозаичного подбора мельчайших фактов, рисующих повседневное течение былой действительности»7. В современной историографии его методологические установки явно напоминают задачи локальной истории, истории повседневности, обеспеченные микроанализом. Заявленный подход Кизеветтера вполне подтверждает отмеченные уже черты новаторства, характерные для представителей школы Ключевского.

Как и другие ученики Ключевского, Кизеветтер в выборе темы исследования опирался на свои политические настроения. Хотя в годы работы над диссертацией он еще не заявил о себе как общественно-политическом деятеле, но по собственному признанию уже являлся убежденным конституционалистом. Поэтому он считал весьма актуальной постановку вопроса об исторических предпосылках ожидаемых им «преобразований государственного строя на основе политической свободы». Этот подход вполне объясняет интерес историка к местному общественному (городскому) самоуправлению, введенному Петром I по западноевропейским образцам.

С позиций системного анализа диссертант представил все основные стороны жизни посадской общины с начала до 70-80-х гг. XVIII в.: им детально исследованы социально-демографический состав посада, посадские службы и тягла, система самоуправления. Последний аспект как наиболее злободневный для автора представлен не только в специальных главах, но пронизывает в качестве сюжетных линий все изучаемые им проблемы истории русского города как социальнополитического института и объекта государственного налогообложения. Отвечая

в речи перед магистерским диспутом8 на вопрос о результативности преобразований городской жизни в XVIII в., Кизеветтер пришел к выводу, что городская реформа в то время не имела успеха. Русский город так и остался «архаичным посадом» периода Московского царства.

Изучая город как один из элементов российского государства, историк сделал более широкое обобщение относительно характерных особенностей европеизации страны. Русская жизнь представлялась ему состоящей из двух противоположных культурных традиций. Одна являлась порождением планов реформаторов, стремившихся путем нормативных актов и идеологических усилий развернуть государство лицом к Европе. Регламенты, инструкции, указы, выражавшие эту традицию, создавали впечатление «глубоких изменений в строе русской жизни». Однако, по мысли Кизеветтера, образ европеизированной России, запечатленный в инструкциях-проектах, оказывался «миражем», исчезавшим при знакомстве с другой традицией, которая была воплощена в документах, отражавших «обыденные факты текущей жизни». «С полувыцветших страниц этих документов, из-под внешней оболочки нового канцелярского жаргона на вас глядит старая московская Русь, благополучно переступившая порог XVIII столетия и удобно разместившаяся в новых рамках петербургской империи». Подобное несоответствие планов реформаторов с возможностями их воплощения в России Кизеветтер определил как «трагическую двойственность русской жизни». В духе П. Н. Милюкова и М. М. Богословского А. А. Кизеветтер говорил о своеобразии исторических условий России, приведших к тому, что «рост государственных потребностей довольно рано начал у нас опережать развитие национальных сил, необходимых для удовлетворения этих потребностей».

Докторская диссертация А. А. Кизеветтера, защищенная весной 1909 г., продолжала тему его магистерской диссертации. Но теперь он исследовал эпоху Екатерины II, обратившись к анализу «Городового положения» 1785 г.9 Вторая диссертация Кизеветтера внешне имела источниковедческий характер: автор проследил историю формирования текста законодательного акта, в связи с чем рассмотрел комплекс черновых проектов и различных редакций источника. Этот подход позволил ему выявить как иностранные, так и российские нормативные документы, легшие в основу закона. Вместе с тем он не ограничился только источниковедческим анализом, а в стиле традиций школы Ключевского обратился к характеристике смысла и значения данного правового документа в общественнополитической жизни России как части политической программы Екатерины II.

Докторская диссертация Кизеветтера, написанная после поражения революции 1905-1907 гг., предлагала пересмотреть вопрос о роли эпохи просвещенного абсолютизма в русской истории. Как Милюков подверг сомнению значимость петровских социально-политических преобразований на пути европеизации России, так и Кизеветтер в подобном критическом ключе интерпретировал законодательные инициативы императрицы. «Городовое положение», по его версии, носило продворянский характер и не претендовало на выработку каких-либо элементов либерализации русской жизни. Поставил он под сомнение и личное законодательное творчество императрицы, о чем не раз писали его предшественники. Он полагал, что Екатерина воспользовалась тем творческим «капиталом»,

который был накоплен членами Уложенной комиссии, что в основу «Городового положения» легли нормативные документы, собранные и обработанные в этой комиссии. На его взгляд, Екатерина, обладавшая «расчетливым самообладанием», умело воспользовалась материалами комиссии, лишь наложив на них «штемпель собственных политических идей». Их смысл сводился к идее всесословности в организации местного (в данном случае — городского) управления, но, по мнению историка, подобные управленческие структуры оставались самоуправляющимися лишь по форме, а по существу подчинялись органам коронной администрации. Характер и социально-политический смысл «Городового положения» Кизеветтер переносил на все другие крупные законодательные акты Екатерины II10.

Кизеветтер, таким образом, отказывал Екатерине II в оригинальном законотворчестве, снимая с нее ореол «мудрой» правительницы. Вместе с тем он подчеркнул отличительные особенности политики в области городского управления Екатерины по сравнению с петровскими преобразованиями в этой сфере. Если петровские магистраты, считал он, как органы городского самоуправления потерпели полную неудачу вследствие закрепощения всех сословий, то при Екатерине в связи с «освобождением» дворянства, появился социальный элемент, которому была отведена особая роль в организации самоуправляющихся структур. Поэтому он резюмировал: «Екатерининские преобразования только подновляли и перекрашивали фасад государственного здания, но все, что скрывалось за фасадом, лишь в слабой степени затрагивалось вводимыми переменами»11.

Критические оценки неудавшегося реформирования вследствие незнания и непонимания преобразователями национальных особенностей и реального социально-экономического потенциала России xVIII в. концептуально и идейно объединяют всех названных историков, что подтверждает общность их научных проектов. Основные проблемно-концептуальные линии и методологические основания, заявленные видными представителями научной школы, найдут впоследствии отражение и продолжение как в их собственном творчестве, так и в трудах других учеников Ключевского.

Определенным результатом научного взаимодействия учеников Ключевского и общности их социально-политических настроений (с учетом пережитой революции 1905-1907 гг.) можно считать появление у М. М. Богословского идеи обратиться к изучению особенностей самоуправления на территории северных областей русского государства. В 1909-1912 гг. он публикует двухтомный труд «Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в.».

Первый том исследования, посвященный изучению землевладения, общественного строя и органов самоуправления Поморья, был осенью 1909 г. защищен в качестве докторской диссертации. Замысел исследования складывался постепенно: фундаментальному труду предшествовала серия очерков, освещавших историю взаимоотношений верховной власти и земского самоуправления, а также политических явлений в русской истории, связанных с идеями конституцио-

12

нализма .

Как заметил еще Л. В. Черепнин, Богословский в своей диссертации полагал, что корни самоуправления были давно заложены в земской жизни, но их развитие сдерживалось системой «кормлений». С ликвидацией этой системы сложился

«государственный строй с земским собором на вершине и самоуправляющимися уездами и волостями в основании», продержавшийся до середины XVII в. Этот строй, по мысли Богословского, был проникнут «началом земского самоуправ-ления»13. Новая форма государственного устройства получила у историка обозначение «самодержавно-земское государство». Как и Кизеветтер, Богословский в исторических прецедентах российского самоуправления пытался уловить альтернативу бюрократическому абсолютизму. Связывая между собой политико-ад-министратвные процессы XVII столетия в центре страны и на ее северных черносошных окраинах, он пришел к заключению, что «народное представительство в центре явилось неизбежным завершением местной уездной и слободской авто-

номии»14.

Кизеветтер, являвшийся одним из оппонентов на диспуте по защите диссертации Богословского (другим был М. К. Любавский), отмечал «крупный вклад в науку» его исследования, в котором автор «сумел изваять из. громадной глыбы архивных документов стройное скульптурное изображение мирского быта северного русского Поморья и осветил при этом многие стороны этого быта, ранее представлявшиеся ученым в довольно туманных очертаниях»15. Следует отметить, что существенную долю используемых Богословским документов составили писцовые книги — источник, который в то время только вводился в научный оборот. Богословского, который свой интерес к писцовым книгам выразил еще при написании студенческого (кандидатского) сочинения, можно отнести к тем исследователям, кто первым прокладывал дорогу к их выявлению и научному использованию.

Второй том исследования Богословского посвящен проблемам взаимоотношений земства и государственной власти. В поле его зрения оказались земские органы, осуществлявшие свою деятельность в финансовой, судебной, административной, церковной сферах. Внимание здесь сосредоточено не только на изучении активного периода их функционирования, но и на выявлении причин упадка земских учреждений. По собственной образной характеристике автора первый том его труда представил «анатомию земских учреждений», а второй — их «физиологию и патологию».

Таким образом, исследовательский нарратив диссертаций Милюкова, Богословского и Кизеветтера, имея схожую политико-мировоззренческую подоплеку, подвергал сомнению способность российского монархического правления (независимо от исторической периодизации) к последовательным преобразованиям по европейскому образцу. В этом можно усматривать влияние идейных установок историков как на выбор проблематики, так и на характер концептуального освещения российской истории.

Несколько особняком от проблематики названных историков находилась тема диссертационного исследования Н. А. Рожкова16 — «Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке», опубликованного в 1899 г. Определяя в 1927 г. значение этой работы в автобиографии, он подчеркивал ее «огромное значение» для углуб-

17

ленного изучения «экономической истории» и «политической экономии» .

Последовательное освещение экономической (аграрной) истории России без характерных для других представителей школы обращений к социально-поли-

тической проблематике позволяет видеть в авторе ученого, манифестирующего свой оригинальный взгляд на историю в рамках внутришкольной традиции. Он выразился в определении им доминирующего значения экономических явлений в понимании сущности исторического развития. С одной стороны, Рожков следовал за Ключевским, который подчеркивал значение экономического фактора в истории, с другой — демонстрировал монистический подход, отступая от известного плюрализма в понимании учителем соотношения различных факторов в процессе истории и особой роли отдельных из них при различных стечениях исторических обстоятельств.

Следуя традициям Ключевского, Рожков предварил изложение состояния сельского хозяйства Московского государства характеристикой природно-климатических условий, которые создавали некие объективные предпосылки развития аграрной истории. Последовательно продвигаясь от описания техники сельскохозяйственного производства, форм собственности и размеров сельскохозяйственных угодий к характеристике положения крестьянства, а также системы распределения и обмена сельскохозяйственной продукции, автор пришел к выводу об экономическом кризисе, в который погрузилось Московское государство к концу XVI в. Это выразилось в регрессе сельскохозяйственной техники и системы земледелия (замены трехполья перелогом), в увеличении барской запашки и росте налогообложения податного населения, а также в повышении цен на хлеб и денежной девальвации. Как заметил Т. Эммонс, наблюдения и выводы Рожкова об аграрном кризисе подтверждали теорию Ключевского о происхождении и особенностях крепостного права18. Подчеркивая это, Эммонс, вероятно, имел в виду идею Ключевского о «безуказном» характере закрепощения крестьян, вытекавшем из системы их экономической зависимости от крупных земельных владельцев.

Несколько позднее свои наблюдения Рожков более обстоятельно представил в небольшой книге «Город и деревня в русской истории»19. В ней он обратился к спорной проблеме феодализма в России, предложив интересное объяснение особенностей экономического и политического облика России в XVI в. Он заключил, в частности, что «на Руси феодализма в европейском смысле не было», но отметил некоторые элементы, которые свидетельствовали о «зародышах» феодальной системы. Решая вопрос о том, почему же они не переросли в классические феодальные отношения и в России сложилась неограниченная власть московского царя, а вместе с ней и крепостное право, Рожков апеллировал к геополитическому фактору. Он объяснял, что в Европе превращение временного земельного владения в наследственное (т. е. бенефиция в лен), было обусловлено отсутствием фонда свободных земель, который мог бы быть использован разорявшимися крестьянами. В России же, имевшей «бездну» свободных земель, поместное и монастырское землевладение как формы временного права на землю, разоряя население, вызвали его «отлив» на окраины, что подрывало экономическую состоятельность землевладельцев и, как следствие, явилось препятствием в осуществлении их политических притязаний. Результатом победы самодержавия, достигнутой политикой опричнины, явилось впоследствии появление нескольких «крепостных сословий»: военно-служилого, городского и крестьянского. Возникновение собственно крепостного права Рожков связывал с процессом перехода от нату-

рального к денежному хозяйству. Как и Ключевский, он полагал, что основу его формирования составила практика заключения договорных отношений обезземеленных крестьян с владельцами земли на основе порядных грамот. Получение денежной ссуды и затруднения ее выплатить вызывали задолженность крестьян, что стало важным источником формирования крепостного права.

Ю. В. Готье, самый младший представитель школы Ключевского, имел возможность получать уроки профессионального мастерства не только у учителя, но и у старших магистрантов Ключевского. В воспоминаниях он признавался, что его занятия в семинаре П. Н. Милюкова, формировавшем у студентов навыки работы с первоисточниками по русской истории, имели «решающее значение для всей моей жизни»20. Вероятно, и выбор тем магистерской, а потом докторской диссертаций осуществлялся не без влияний уже защищенных диссертаций старших сотоварищей по школе. Магистерская диссертация историка «Замосковный край в XVII в. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси» явно перекликалась с диссертацией Н. А. Рожкова. Она также была обращена к изучению аграрного строя Руси и опиралась на схожий видовой комплекс источников. Готье положил в основу писцовые и переписные, а также таможенные книги, сопроводив исследование структуры различных типов землевладения многочисленными таблицами. Связь двух диссертаций выражалась и в том, что в той и другой пограничным явлением исследований стала Смута: Рожков изучал ее экономические предпосылки, а Готье — экономические последствия.

Ю. В. Готье детально исследовал демографическую ситуацию края, категории и размеры земельной собственности, разновидности технологий возделывания земли. Один из важнейших выводов Готье был связан с мыслью о быстром расхищении черносошных (т. е. крестьянских) земель и неуклонном росте дворянского землевладения. При этом он констатировал преобладание вотчинного землевладения над поместным, что свидетельствовало о трансформации статусного положения дворянства. Существенное внимание историк обратил на изучение развития товарно-денежных отношений, полагая, что в XVII в. начался процесс формирования всероссийского аграрного рынка.

Тема докторской диссертации Ю. В. Готье, посвященной изучению областного управления в России в период между царствованиями Петра I и Екатерины II21, являлась своего рода продолжением магистерской диссертации М. М. Богословского, а ее хронологический диапазон совпадал с периодизацией диссертационного исследования А. А. Кизеветтера. Следуя сложившейся традиции старших учеников Ключевского, Кизеветтера в частности, он исследовал планы и реалии преобразований, сосредоточив внимание на проблеме предпосылок реформ Екатерины II. Вслед за Богословским Готье обратился к изучению дворянства данного времени и его роли в истории местного управления. Он пришел к выводу об абсолютном доминировании дворянского сословия в системе властных органов и неограниченном его социальном приоритете, основанном на системе привилегий. Как и Ключевский, Готье считал, что российское дворянство, получив доступ к европейской культуре, не выполнило своей исторической роли, поскольку не превратило свой культурный опыт в общенациональное достояние, что не содействовало преобразованию России в современное европейское государство.

С сожалением приходится констатировать, что фундаментальное изучение творческого наследия и жизненного пути Ю. В. Готье все еще остается в ряду нерешенных задач современной историографии. Существующие несколько кратких обзоров22 его деятельности не могут заполнить лакуну в исследовании как творчества самого Готье, так и истории школы Ключевского.

Подобные задачи сохраняют свое значение и в изучении взглядов, трудов и деятельности М. К. Любавского23. Как и большинство представителей школы Ключевского, Любавский отличался широтой научных интересов и высоким профессионализмом. Отличительной особенностью разрабатываемой им проблематики являлось предпочтение, которое он отдавал истории Литовско-Русского государства. И магистерская24, и докторская25 диссертации историка были связаны с его изучением.

В первой диссертации реализовались сильные стороны его профессионального облика, связанные с разработкой политической географии Литовской Руси, на фоне которой раскрывалась деятельность органов местного управления. В ней же историк, вслед за Ключевским, попытался охарактеризовать общественный строй и определить его воздействие на систему и функции управления. В комплексе этих вопросов Любавский обратился и к злободневной для представителей школы Ключевского проблеме формирования крепостной зависимости крестьян.

От изучения системы местного управления он перешел в докторской диссертации к исследованию государственного центра и главного политического учреждения Литовско-Русского государства — сейму. Нетрудно заметить, что название второй диссертации почти повторяло название докторского исследования Ключевского. Несомненно, этим Любавский подчеркивал уважительное следование за учителем. Как и Ключевский, он стремился дать социальную характеристику данного учреждения, в связи с чем в центре его внимания оказалась вельможная знать: происхождение, состав, численность. Хотя географические параметры избранной Любавским научной темы находились на периферии внимания учителя и других его учеников, но общий подход и методология исследования вполне вписываются в границы данной схоларной традиции. Вместе с тем нельзя не подчеркнуть последовательное продолжение историком изучения оригинальной проблематики, делавшее его одним из родоначальников изучения западного анклава Руси и истории западного славянства. Подобная оценка его творчества создает перспективу рассмотрения М. К. Любавского как оригинального историка, несшего потенциал формирования собственной научной традиции. Определенным показателем признания его научных заслуг современниками-коллегами можно считать издание сборника статей в честь 30-летия его деятельности26.

Завершая аналитический обзор диссертационных работ учеников Ключевского, еще раз подчеркнем, что все они возникли в результате того творческого вдохновения, которое их авторы черпали из общения со своим учителем. В среде учеников преобладало подчеркнуто уважительное отношение к Ключевскому, что осознавалось ими особенно отчетливо тогда, когда они имели возможность «оглянуться» назад. Каждый из них в своей более поздней деятельности реализовался как самостоятельный ученый и был способен продолжать традиции школы Ключевского не только в своем индивидуальном творчестве, но и в формирова-

нии своего круга учеников и почитателей. Можно полагать, что только исторические обстоятельства и политические катаклизмы не дали возможности полностью реализовать этот внутренний потенциал.

Подводя некоторые итоги темы «Ключевский и его школа», еще раз подчеркну свою позицию в спорном вопросе. Несомненно, полемика относительно понимания феномена «научная школа» и ее моделей в среде ученых-историков еще будет продолжаться. Остаются открытыми для обсуждения проблемы идентификации различного рода типов коммуникаций историков внутри их профессиональной корпорации. Историографические обзоры состояния схоларных исследований27 дают основание утверждать, что тема научной школы и соответствующий схо-ларный ракурс разработки и восприятия истории исторической науки прочно вошел в современную историографическую традицию. Но нельзя не согласиться с наблюдением В. П. Корзун, что в процессе интенсивного изучения научных школ наряду с интересом к особенностям экзистенциальной основы взаимоотношений ученых и их интеллектуальных коммуникаций, нередко «гипертрофируются школообразующие признаки и традиции». Это, по мнению историографа, не содействует формированию представлений о многообразии проявлений форм и моделей схоларного процесса, а также сложных (нередко замешанных на конфликтах) трансформаций, которые приводят к формированию новых школ, несущих новые методологии и научные идеи28.

Очевидно, школа Ключевского, как и любая научная школа, представленная незаурядными учеными, получила в своем общем облике неповторимые черты и характеризуется специфическими признаками. Сообщество функционировало на неформальной основе, каждый член этого творческого союза оставался свободным и вполне самостоятельным в выборе собственного исследовательского пространства, методологических приоритетов и актуализации избранной проблематики. В рамках данной научной традиции складывались и определенные условия для формирования «малых школ», не реализованные по ряду субъективных и объективных причин. Вместе с тем диверсификационные тенденции не имели абсолютного характера. Данное сообщество историков обладало целым рядом сходных черт. Общая приверженность позитивистской парадигме, ориентация на социальный и социально-психологический анализ прошлого, совпадающее понимание смысла, задач, методов изучения российской истории, сходство концептуального ее освещения позволяют уловить методологическую общность исследовательской практики историков из окружения Ключевского.

Факты самоидентификации учеников с научной традицией учителя, реализация творческого потенциала и социализация этого локального сообщества историков именно в рамках данной коммуникативной культуры дают основание говорить, что научная деятельность Ключевского и его учеников вполне приобрела образ сложившегося и структурированного феномена. Она может восприниматься как самостоятельное историографическое явление схоларного типа, возникшее в условиях осознанного поиска и выбора группой московских историков-русистов оптимальных стратегий организации своей научной деятельности.

Примечания

1 Следует отметить растущий интерес в современной историографии к фигуре историка. См.: Список печатных трудов М. М. Богословского / Сост. А. В. Мельников // Археограф. ежегод. 1999. М., 2000; Неберкутина Е. В., Сафронова Т.В. Дневник М. М. Богословского // Археограф. ежегодник. 2000. М., 2001; Пивова-рова О. Г. Историко-педагогическая деятельность М. М. Богословского // Отеч. история. 2005. № 5.

2 Из исследований новейшего времени о А. А. Кизеветтере см.: Вандалков-ская М. Г. П. Н. Милюков, А.А. Кизеветтер: история и политика. М., 1992; Будницкий О. В. Наследник Ключевского // А. А. Кизеветтер. Исторические силуэты. Ростов н/Д., 1997; Шпаковская М. А. А. А. Кизеветтер в отечественной историографии: Дис. ... д-ра ист. наук. М., 2004; Вандалковская М. Г. Исторические взгляды А. А. Кизеветтера // Очерки истории отечественной исторической науки

XX века. Омск, 2005.

3 Бон Т. М. Русская историческая наука (1880-1905 гг.). Павел Николаевич Милюков и Московская школа. (1998) / Пер. с нем. Дм. Торицина. СПб., 2005. С. 178.

4 См.: Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. Провинция 17191727 гг. М., 1902. С. 508, 509, 514.

5 См.: Кизеветтер А. А. Посадская община России XVIII столетия. М., 1903.

6 Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий: Воспоминания. 1881-1914. М., 1997.

С. 190.

7 Там же. С. 191.

8 См.: Кизеветтер А. А. Новизна и старина в России XVIII столетия: (Речь перед магистерским диспутом) // А. А. Кизеветтер. Ист. очерки. М., 1912.

9 См.: Городовое положение Екатерины II: Ист. коммент. М., 1909.

10 См.: Кизеветтер А. А. Императрица Екатерина II как законодательница: (Речь перед докторским диспутом) // А. А. Кизеветтер. Ист. очерки. М., 1912.

11 См.: Там же.

12 См.: Черепнин Л. В. Академик М. М. Богословский // Л. В. Черепнин. Отечественные историки XVIII-XX вв.: Сб. ст., выступ., воспоминаний. М., 1984; Хали-на Т. А. В науке приятно быть и простым чернорабочим: Михаил Михайлович Богословский // Историки России. XVIII — начало XX века. М., 1996.

13 Цит. по: Черепнин Л. В. Указ. соч. С. 110.

14 Цит. по: Эммонс Т. Ключевский и его ученики // Вопр. истории. 1990. № 10. С. 33.

15 Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий. С. 199.

16 См. литературу о Н. А. Рожкове: Тарасова Н. Н. О философских и теоретических взглядах Н. А. Рожкова // История и историки. М., 1990; Исторические взгляды

Н. А. Рожкова // С. П. Бычков, В. П. Корзун. Введение в историографию отечественной истории XX века; Корзун В. П. Исторические взгляды Н. А. Рожкова // Очерки истории отечественной исторической науки XX века.

17 См.: Рожков Н. А. Автобиография // Русская история в сравнительно-историческом освещении. М.; Л., 1930. Т. 1. С. 5-10.

18 См.: Эммонс Т. Указ. соч. С. 50-51.

19 См.: РожковН. А. Город и деревня в русской истории. СПб., 1902. Эта работа историка была квалифицирована Т. Эммонсом как «блестящий краткий ... очерк экономической истории России».

20 Готье Ю. В. Университет // Московский университет в воспоминаниях. 17551917. М., 1989. С. 567.

21 См.: Готье Ю. В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М., 1913. Т. 1. В 1941 г. был опубликован 2-й том этого исследования, в котором исследуется реформа 1775 г. и ее результаты.

22 См., например: Черепнин Л. В. К 100-летию со дня рождения академика Ю. В. Го-

тье. 1973 г. // Черепнин Л. В. Указ. соч.; Смелая Т. А. Академик Ю. В. Готье // Сов. архивы. 1973. № 4; МандрикМ. В. К биографии Ю. В. Готье // Университетские петербургские чтения. Петербург и Москва. Две столицы России XVIII-XX вв. СПб., 2001. Нельзя не отметить переиздания одного из крупных исследований историка: Готье Ю. В. Очерк истории землевладения в России. М., 2003. Публикация дневника Ю. В. Готье (Мои записки. М., 1997) оживила интерес к его фигуре (см, например: Алеврас Н. Н. Ю.В. Готье в 1919-1922 гг.: «научная» стратегия выживания ученого-историка в вихре «русской смуты» // Интеллигенция России и Запада в XX-XXI вв.: поиск, выбор и реализация путей общественного развития: Материалы науч. конф. Екатеринбург, 2004; Андреева Т. А. Ю. В. Готье о судьбе России в контексте Октябрьской революции: дневниковые откровения // Там же), но не решила задач создания его историографического портрета.

23 Можно назвать несколько небольших исследований о нем, например: Тольц В. С. Материалы М. К. Любавского по истории Башкирии // Из истории феодализма и капитализма в Башкирии. Уфа, 1971; КареевД. В. Неопубликованное творческое наследие М. К. Любавского // АЕ. 1974 (все номера). М., 1975; Лаптева Л. П. Профессор М. К. Любавский как преподаватель истории западных славян в Московском университете (1894-1918) // Вестн. Моск. ун-та. 1985. № 2; Старостин Е. В. М. К. Любавский — историк-архивист // Отеч. архивы. 2001. № 1. К наиболее крупному исследовательскому проекту можно отнести книгу, содержащую очерк об историке как ректоре Московского университета (авт. — Ю. Н. Ермолаев) и переиздание ряда его речей и статей. См.: Академик М. К. Любавский и Московский университет / Под ред. А. Я. Дегтярева, А. В. Сидорова. М., 2005. Эти публикации, а также переиздание некоторых трудов и лекционных курсов М. К. Любавского (см.: Любавский М. К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. М., 1996; Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. СПб., 2004; Любавский М. К. Русская история XVII-XVIII вв. СПб., 2002; Любавский М. К. Лекции по древней русской истории до конца XVI века. СПб., 2002) вселяют надежду на продолжение более углубленного анализа жизненного и творческого пути историка.

24 См.: Любавский М. К. Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства ко времени издания первого Литовского статута. М., 1892 (защита состоялась в 1894 г.).

25 См.: Любавский М. К. Литовско-Русский сейм. Опыт по истории учреждения в связи с внутренним строем и внешней жизнью государства. М., 1900 (защита состоялась в 1901 г.).

26 См.: Сборник статей в честь М. К. Любавского. М., 1917.

27 См., например: Мягков Г. П. Научное сообщество в исторической науке: опыт русской исторической школы. Казань, 2000; Корзун В. П. Научные сообщества в исторической науке как исследовательская проблема // Ист. ежегодник. 20022003. Омск, 2003; РостовцевЕ. А. А. С. Лаппо-Данилевский и петербургская историческая школа. Рязань, 2004. С. 22-52.

28 См.: Корзун В. П. Научные сообщества в исторической науке. С. 46.

SUMMARIES

D. M. Kotyshev

FEATURES OF THE POLITICAL DEVELOPMENT OF SOUTHERN RUS

IN X-XII CENTURIES

In this article processes of formation of statehood in Southern Russia during XXII centuries are studied. Processes of politogenesis taking place there were rather complicated. They were influenced by political atmosphere of rivalry between cities and districts on the one hand and family and clannish rivalry of prince dynasties on the other hand. As a result, alliances and coalitions were formed between prince clans and urban communities for making agreements. Prince clans used the communities as allies in intestine feuds but often became an object of political manipulations by them.

O. A. Alekseeva

TRADE AND INDUSTRIAL POPULATION OF VELIKIE LUKI IN THE LAST

THIRD OF THE 18th CENTURY

The problems of quantitative and professional structure of the merchants and lower middle classes in the city of Velikie Luky of the Pskov province in the last third of the 18th century are considered in the article. Special attention is paid to the development of the leather-processing business as the main branch-field in the city, its nature and specialization. The work is based on the material of the Russian Archives of Ancient Acts, the State Archives of the Pskov region and the State Archive of Velikie Luky.

A. P. Romanov LIBERAL IDEAS AND PEASANT TRADITIONALISM.

PROBLEMS OF ADAPTATION OF ZEMSTVO’S ELEMENTARY SCHOOL

IN THE RUSSIAN VILLAGE

The article reconstructs zemstvo’s activists and liberal intelligentsia’s ideas of the forms, aims and methods of organization of primary education in the Russian village. The author analyzes in details the result of the experience of how the elementary school was introducted into the Russian village. This, in its turn, would contribute to the further research of the scientific models by which the Russian traditional society was transformed.

U. Y. Karimov

THE AGRARIAN QUESTION IN BASHKIRIA AND POSITION OF THE BASHKIR PEOPLE (1900-1921)

The article is devoted to the agrarian question that used to play the central role in mutual relations of the imperial government and the Bashkir people for several centuries. Exacerbation of territorial antagonism in the region in the early 20th century as a result of the intensification of migratory influx is considered. The influence of the agrarian question on the condition of the Bashkir people in the period of penetration of market relations as well as in the period of the establishing of the Bolshevist system, into the Bashkir village is presented.

R. Z. Zakirov

ON THE MATTER OF FEATURES OF THE TURKI-TATAR NATIONAL MOVEMENT IN 1917-1918

The article deals with a complicated period in the development of the Tatar national movement when the multinational Russian state was coming into being. Mutual relations of leaders of the movement exerting significant influence on the course of events in 1917-

18 are estimated. The historical sight of these events is a pressing matter from the point of development of federalism in modern Russia.

V. D. Dagbaeva

THE IMPLEMENTATION OF SOVIET MIGRATION POLICY IN THE AGRICULTURE OF BURYATIA IN 1920-1941

The migration policy of the Soviet state was one of the main and meaningful factors to carry out socialistic modernization of Buryatia. The migration processes of 1920-1942 years resulted in important changes in the traditional structure of the Buryat people by influencing the socio-economic, national-cultural state of Buryat-Mongolia. The analysis of the matter in question allows revealing and understanding the roots of modern demographic processes in Buryatia.

S. A. Bakanov THE DEVELOPMENT OF THE COAL INDUSTRY IN CHELYABINSK REGION IN 1930’s

This article deals with the development of the coal industry in the South Ural in 1930’s. The focus of interest is placed on the condition of Chelyabinsk region coal miners’ failure to implement the first five-year (“pyatiletka”) plans. The author states that the failure was caused by several factors: long terms of the construction of new enterprises, slow learning to handle new machinery and low productiveness of coal miners’ labour.

O. V. Baykova THE GERMAN MIGRANTS OF KIROV REGION:

HISTORY AND SOCIOLINGUISTICS

The article offers a short historical and sociolinguistical characteristic of the Russian Germans living in Kirov region from the early 40-s of the XXth century. The pressing point of this research lies in the language, history and sociolinguistic significance of the insular dialects connected with the study of the peculiarities of the development and functioning of the dialects in the foreign language and culture.

S. I. Samsonov

IMPLEMENTATION OF REGIONAL YOUTH POLICY IN KURSK REGION AT THE END OF XX — THE BEGINNING OF XXI CENTURY

The article shows the results of historical research on the importance of youth parliamentarism for implementation of the regional youth policy in Kursk region at the end of XX — the beginning of XXI century. On the basis of his research the author determines the most significant forms of youth parliamentarism as well as the tasks which youth parliamentary structures solve in their activity.

I. N. Tiuryakhin ON THE DATE OF THE FOUNDATION OF MEGALOPOLIS

The question about the date of the foundation of Megalopolis is still a subject of scientific discussion. The explanation of this is the contradiction of the sources and mainly their late origin. This article analyzes the dates of the foundation of the city in the sources. It proves that the earliest and the latest dates of the foundation of the city are not correct. The author considers that the date of the foundation of Megalopolis is not definite but in his opinion the period when it occurred is July, 370 B.C. and July, 367 B.C.

V. A. Kvashnin

LEX METILIA FULLONIBUS DICTA IN ANCIENT TRADITION AND MODERN HISTORIOGRAPHY

The article deals with the Roman law lex Metilia fullonibus dicta of the III century

B.C. The author gives an analytical survey of the modern points of views about this law. The author's special emphasis is devoted to political and social motives of roman legislators. The author's opinion is that lex Metilia is an important problem of modern historiography of the Middle Roman Republic.

A. R. Shaislamov NOMADIC CIVILIZATION: THE PROBLEM OF SEARCH AND DEVELOPMENT OF SCIENTIFIC CRITERIA

The article deals with the theory of nomadic civilization and the problem of its specific criteria. The necessity and importance of this problem are connected with the fact that the criteria that have been developed and used in reference to settled societies do not correspond to and cannot be used in the analysis of nomadic societies due to their social and cultural differences.

L. B. Gmyria

THE ACQUIRED MOTHERLAND IN THE NOTION OF THE NOMADS OF LITTORAL DAGHESTAN (IV-VII)

On the basis of historical data the author considers the notions of the early-medieval nomads about the new (acquired) motherland “the land of the Huns” in Littoral Daghestan,

i.e. a sacredly developed space, sanctified by the ancestor’s traditions with its centre in the town of Varachan.

N. A. Knish

THE IMAGE OF THE SCIENTIST IN THE ARTISTIC CINEMA AT THE END OF 1940’S — BEGINNING OF 1950’S

The research subject of this article is the image of the scientist together with that of the science, transmitted by the Soviet cinema of 1940-1950’s. To reconstruct the image of the scientist two movies are analyzed: the comedy “Spring” (1947) by G. V. Alexandrov and the historical and biographical film “Academician Ivan Pavlov” (1949) by G. L. Roshal.

K. I. Shneyder

RUSSIAN LIBERALISM OF THE MIDST OF THE 19th CENTURY IN THE BIOGRAPHICAL CONSIDERATION (E. F. KORSH)

The research point of the article is an attempt to come to understand the activity of E.F.Korsh, based on the archival materials and periodicals of the XIX century.

E. A. Bauer

«MOSCOW IS THE THIRD ROME» THEORY AS VIEWED BY I. A. KIRILLOV

The article deals with Filofey’s theory “Moscow is the third Rome” and its part in the social policy of Muscovy autocracy of the XVIth century and its reflection in the Russian written sources. The problem is described by the Russian historian I.A. Kirillov.

I. A. Silaeva

BOOK LEGACY OF SIBERIA IN XVII CENTURY

There were a lot of literary texts created in Siberia in XVII century. A line of religious works appeared with the help of Tobolsk archbishops. Educated people living in Siberia kept a lot of literary texts, different in subjects, sources and interpretation of the past and present times. The repertoire of the books made in Siberia was considerably various: historical narratives, hagiographic works, annals, epistles and texts of old-tradition literature.

D. O. Skulmovskiy

ON THE HISTORY OF THE GARRISON'S FORMATION IN TOBOLSK AT THE TURN OF THE XVI-XVII CENTURY

At the end of the 16th and the beginning of the 17th centuries when Tobolsk had become the main town in Siberia, it formed the most numerous garrison which included the children of noble men (Boyare), Cossacks, markmen (Streltsy) and gunmen (Poushkari).

The garrison in Tobolsk played an important role in the further development of Siberia. The native employees took an active part in the construction of new Siberian towns and settlements (ostrogs), performing their annual service by accompanying convicts and others.

N. N. Alevras

THE ALL-RUSSIA SCIENTIFIC CONFERENCE «THE HISTORIAN IN A VARYING SPACE OF THE RUSSIAN CULTURE XVIII—XX CENTURIES»

The final part of the publication of the lecture continues dealing with the analysis of the dissertations by A. A. Kizeveter, M. M. Boguslavsky, N. A. Rozhkov, Y. V. Gotye, K. M. Lyubavsky, sums up general researches into the phenomenon of Klyuchevsky’s school, gives reasoning in favour of its existence as a fully formed and structured phenomenon.

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

Алеврас Наталия Николаевна — доктор исторических наук, профессор кафедры истории дореволюционной России Челябинского государственного университета

Алексеева Оксана Алексеевна — аспирант 3-го года обучения кафедры отечественной истории и музееведения Псковского государственного педагогического университета им. С. М. Кирова

Байкова Ольга Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры романо-германской филологии Вятского государственного гуманитарного университета

Баканов Сергей Алексеевич — кандидат исторических наук, доцент кафедры новейшей истории России Челябинского государственного университета

Бауэр Елена Александровна — ассистент кафедры общей и социальной педагогики Нижневартовского государственного гуманитарного университета

Гмыря Людмила Борисовна — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела археологии Инстиутта истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН

Дагбаева Вера Данзановна — аспирант кафедры истории и культуры Бурятии Бурятского государственного университета

Закиров Ринат Зиннурович — кандидат педагогических наук, председатель Исполкома Всемирного Конгресса татар

Каримов Урал Ягафарович — аспирант кафедры истории РБ и этнологии Башкирского государственного университета

Квашнин Владимир Александрович — кандидат исторических наук, доцент кафедры социально-культурного сервиса и туризма Вологодского государственного технического университета

Кныш Наталья Александровна — аспирантка кафедры современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского

Котышев Дмитрий Михайлович — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории дореволюционной России Челябинского государственного университета

Романов Андрей Петрович — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории дореволюционной России Челябинского государственного университета.

Самсонов Сергей Иванович — старший преподаватель кафедры теории социального и государственного управления Курского института государственной и муниципальной службы

Силаева Ирина Александровна — соискательница кафедры истории России Нижневартовского государственного педагогического университета

Скульмовский Денис Олегович — аспирант кафедры истории России Нижневартовского государственного гуманитарного университета

Тюряхин Илья Николаевич — преподаватель кафедры всеобщей истории Чувашского государственного педагогического университета

Шаисламов Альберт Рамилевич — аспирант кафедры отечественной истории Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы шнейдер Константин Ильич — кандидат исторических наук, доцент кафедры древней и новой истории России Пермского государственного университета

177