CC BY
37
УДК 821.161.1 (091)-4 ЯХОНТОВ А.Н.
UDC 821.161.1 (091)-4 YAKHONTOV A.N.
И.О. САЮНОВ
аспирант, кафедра литературы, Псковский государственный университет E-mail: [email protected]
I.O. SAYUNOV
Graduate student, Department of literature, Pskov State
University E-mail: [email protected]
ТОПОС «GENIO LOCI» В ПОЭЗИИ А. Н. ЯХОНТОВА КАК РОМАНТИЧЕСКАЯ КОЛЛИЗИЯ
БЕГСТВА И ВОЗВРАЩЕНИЯ
THE PHENOMENON OF «GENIO LOCI» IN A. N. YAKHONTOVS AS А ROMANTIC COLLISION
OF ESCAPE AND REAPPEARANCE
В статье рассматривается соотношение мотивов бегства и возвращения с топосом «Гения Места» в произведениях псковского поэта А. Н. Яхонтова (1820-1890) на примере стихотворений «Genio Loci», «Горный Ручей» «Старый Дом» и стихотворной повести «Горькая ошибка». Предпринимается попытка объяснения взаимосвязи данных мотивов и топоса в контексте восприятия автором романтической традиции. Актуальность данного исследования сопряжена с актуальностью термина «топика» в современном литературоведении, а также с недостаточной изученностью соотношения этих категорий на примере творчества поэтов «второго ряда». Делается вывод о характерности наличия упомянутой коллизии в романтических стихотворениях А. Н. Яхонтова не только как отражения классических источников, но и как воплощения собственной художественной концепции автора.
Ключевые слова: «Genio Loci», бегство, возвращение, дом, топос, романтизм, время, предание.
The article considers the correlation of escape and return motives to the topos «Genio Loci» in the works of Pskov poet A. N. Yakhontov (1820-1890), taking as an example poems «Genio Loci», «The Mountain Brook» «The Old House» and poetic story «Пу Bitter Mistake». The article attempts to explain the correlation of these motives to the topos in the context of author's perception of the Romantic tradition. Its topicality is associated with the topicality of the term «topic» in modern literary criticism, as well as insufficient knowledge of the relations between motives and topos on the example of «second-line» poets. It is concluded that this conflict in romantic poems by A. N. Yakhontov, is specific not only as a reflection of the classical sources, but also as the embodiment of his own artistic conception.
Keywords: «Genio Loci», escape, return, home, topos, romanticism, time, tradition.
Мотивы бегства и возвращения в романтической литературе были широко освещены в работах исследователей, например «Динамике русского романтизма» Ю.В. Манна. Бегство, по его словам, было «... одной из высших форм отпадения персонажа...» [5, с. 171]. Однако исследования подобного рода основываются преимущественно на материале творчества поэтов-классиков: А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и Е.А. Баратынского. Новизна предлагаемого исследования заключается в недостаточной изученности наследия А.Н. Яхонтова, и практически отсутствующем освещении проблемы взаимосвязи мотивов и топосов в нём.
Для уточнения выдвигаемой проблемы необходимо кратко коснуться основных значений термина «топос» в современном литературоведении. Стоит отметить, что он до настоящего времени не имеет однозначного определения. Ряд исследователей, включая В.С. Баевского, Ф.П. Фёдорова, Ю.Л. Фрейдина, О.В. Пригожую, Н.Е. Разумову, Т.А. Алпатову и ряд других, считают топос единицей художественного пространства. В свою очередь, такие учёные, как В. В. Виноградов, Г.А. Гауковский и Д.С. Лихачёв выдвигают теорию
о топосе как о стилистическом шаблоне, мотиве или словесно-поэтической формуле. В нашей работе мы будем придерживаться позиции Э. Курциуса [13, с. 33], на которую в современной науке опирается определение А.И. Жеребина, считающего топосами «...относительно устойчивые комплексы изобразительных средств, предназначенные для описания типических ситуаций, действий или переживаний» [2]. Также целесообразно выделить то определение мотива, которое в данной работе считается основным. Согласно пояснению И. В. Силантьева, уточняющего фундаментальное определение А.Н. Веселовского, который назвал мотив простейшей повествовательной единицей, «мотив подобен слову, произвольному распаду которого на морфемы также препятствует семантическое единство его значения» [10, с. 17]
Александр Николаевич Яхонтов (1820-1890) - псковский поэт и переводчик, окончивший Царскосельский лицей и состоявший на государственной службе, оставил богатое литературное наследие, при этом так и не став известным в широких кругах. Несмотря на то, что он общался с передовыми мыслителями своего времени,
© И.О. Саюнов © I.O. Sayunov
состоя, например в переписке с Н.А. Некрасовым, его творчество так и не пересекло грань «всенародности», и, несмотря на использование мировых культурных констант, в том числе - мотивов и топосов, присущих литературе ещё античных цивилизаций, осталось глубоко личным. Культурная топика А.Н. Яхонтова в целом до сих пор остаётся малоисследованной сферой и может послужить наглядным примером для изучения взаимодействия мотивов и топосов.
В данном случае будет рассмотрен топос «Genio Loci», впервые упомянутый в трагедии Вергилия «Энеида». Согласно «Краткому словарю мифологии и древности» М. Корша, - «гений (Genius) - Дух, оживляющий человека, место, соответствующий греческому демону. Гений, по мнению римлян, был не только у каждого человека, но и у каждого семейства, города, страны и т.д. Гениев представляли в виде змей. В произведениях искусства гении изображались в виде Крылатых существ <...>» [3, с. 73]. «Гением места» в античности называли бога какой-либо вещи или покровителя определённого человека. Помимо этого, крылатое выражение «Genius loci», как в античности, так и во времена Яхонтова, часто применялось к пейзажу.
В творчестве самого поэта словосочетание «гений места», несмотря на явное неоднократное использование этого образа, было использовано только в одном стихотворении: «Genio Loci» (1849). Немаловажным в нём являлся и мотив бегства и возвращения. Топос «Гения Места», являющийся одним из ключевых в творчестве А. Н. Яхонтова, связан для него, прежде всего, с Царским Селом и пушкинским Лицеем, который Яхонтов окончил в 1838 году. Это место было осенено гением Петра, что выводило к высокой одической традиции; в не меньшей степени облик и атмосферу лицея определял гений Пушкина [1, с. 99]. Спустя годы, разочарованный во «внешнем», не-лицейском мире и понимающий, что время детства и отрочества прошло, поэт приходит к «Гению» Лицея, витающему над ним, чтобы получить мудрый совет, касающийся его дальнейшей жизни. В качестве жертвы, он приносит ему своё покаяние в прежней ветрености:
И я не знал, что это было - счастье! Я вдаль глядел, и, прах стряхая с ног, Безумно жаждал раннего участья В тщете сует и жизненных тревог! [12, с. 8] Этот сюжет является наглядным воплощением традиционного романтического мотива, тем самым стирая различия между поэтами разной величины, ведь общность мотивов и топосов, несмотря на подражательные черты, может говорить об общности восприятия пространства. В частности, здесь, в стремлении к детству, прослеживается параллель стихотворению одного из самых ярких представителей романтической поэзии М.Ю. Лермонтова «Как часто пёстрою толпою окружён» (1840). В обоих видна неприязнь к окружающему миру и грусть по прошедшему времени. Стремясь в детство, в обоих случаях авторы стремятся, покинув реальность, уйти в идиллический мир собственного счастья,
свойственный представлениям романтиков. У Яхонтова это происходит после совершённого много лет назад «бегства», произошедшего в жизни героя при выпуске из стен Лицея.
По словам Ю. В. Манна, «...возвращение центрального персонажа - шаг, противоположный его изгнанию и бегству. При этом подавляющее большинство произведений - и русских и западных - ограничивалось бегством как одной из высших форм отпадения персонажа и <...> обратную тенденцию не прослеживало» [5, с. 171]. Стоит отметить, что независимо от мотива возвращения, бегство, в данном случае совершаемое по причине юношеского максимализма и идеалистических устремлений, редко оканчивается счастливо, и это не в последнюю очередь связано с потерей бежавшим связи с его привычным «Гением Места». Среди стихов А.Н. Яхонтова наиболее ярким из подобных является стихотворение «Горный Ручей» (1851). Это стихотворение строится на цепочке олицетворений. Ручей, пленяясь морем и небом, отчаянно стремится вниз, туда, где ещё никогда не был и где, по его мнению, находится идеальный, полный свободной активности мир. Покинув родное место, преодолевая преграды и питая свои силы влечением ко всему новому, он, наконец, спускается к морю и понимает, что оно не свободный простор, а «вечно готовая смерть и могила» [12, с. 17]. За этой метаморфозой угадывается лирический герой Яхонтова, который понимает, как заблуждался, мечтая совершить побег из тихого уголка, где был рождён. Но мотив возвращения в данном случае отсутствует, обратного пути для героя уже нет - и он навсегда растворяется в море.
В стихах А. Н. Яхонтова, как и у других поэтов-классиков, море служило оппозицией Дома и выражением идеи бегства, пути и беспокойства. Море у Яхонтова - неукротимая стихия, противоположная безбурному счастью. Оно персонифицируется лишь однажды - в уже упомянутом стихотворении «Горный ручей», где выступает в качестве антагониста. В данном случае, из традиции употребления топоса Яхонтов почерпнул только одну его сторону - тревогу. Об этом же говорит и стихотворение «Море» (1856), начинающееся словами: Ветер; на море волненье, Берег песчан и отлог, Нет ни жилья, ни растенья: Небо, вода и песок! [9]
Несмотря на внешнее спокойствие, автор предупреждает:
Здесь, человек, ты ничтожен, Здесь твоей власти предел. [9] Так же, бесконечностью и могилой, автор называет море в стихотворении «Опять у моря» (1860). В нём стихия одновременно пугает и завораживает, от неё хочется бежать - но она приковывает к себе взгляд и кидает в сторону героя волну за волной. И в данном случае желание бегства является не просто физическим воплощением страха, но несёт в себе и оттенок бегства романтического: стремление к покою идеального мира, Дома, осенённого Гением.
Есть смысл полагать, что топос моря в преобразованном виде также был заимствован из творчества «образцовых» поэтов - в частности, А.С. Пушкина. Приведём цитату из его идиллии «Земля и Море»: ...Когда же волны по брегам Ревут, кипят и пеной плещут, И гром гремит по небесам, И молнии во мраке блещут; Я удаляюсь от морей В гостеприимные дубровы; Земля мне кажется верней, И жалок мне рыбак суровый... [7, с. 24] Здесь земля, кажущаяся лирическому герою «верней», служит оппозицией стихии моря, являющей собой беспокойство, бурю и, иносказательно, как и в стихах Яхонтова, полную житейских тревог повседневную жизнь.
При этом, бегство без возвращения является, скорее, частным случаем в традиции романтизма. Более характерно для неё новое обретение своего, родного места, происходящее после переосмысления определённых поступков или убеждений. Еще до романтической поэмы на стадии русского предромантизма возвращение было намечено в элегиях В. А. Жуковского и притчах-сказках И.И. Дмитриева. Позднее, в русской романтической поэме, самостоятельную смысловую функцию возвращению придал И.И. Козлов в поэме «Чернец» [4, с. 172]. В стихотворной повести А.Н. Яхонтова «Горькая Ошибка» (середина 1850-х гг.) мотив возвращения возведён в кульминационную часть всего действа, венчая собой намёк автора на переосмысление героем своих поступков и становление его на путь труда, как значится в зачёркнутых самим поэтом последних строках рукописи.
Эта повесть содержит отсылки к различным историческим событиям - от Польской кампании до Крымской войны, она повествует о заблуждении и прозрении главного героя Владимира и несчастной любви его возлюбленной Ольги, однако главным для нас в данном исследовании является образ «Гения» - «неизменного дома». С течением времени и под влиянием переживаний Владимир следует вдаль, прочь от всего, что напоминало ему об его «горькой ошибке». .. .Год миновал. Владимира далёко Судьба от мест родимых унесла; Жизнь перед ним раскинулась широко, Манила вдаль... Но жизни лучший свет Отцвёл давно! Без цели,одиноко Он исходил, изъездил целый свет, Но от тоски не находил спасенья, Ища того, чего на свете нет.
В былые грёзы всматриваясь жадно По скучному и ровному пути Он шёл куда-то, с думой безотрадной, Но от себя - куда и как уйти?!...[11, с. 148] Выражением яхонтовского лирического метасюже-та является его вариация в «Горькой ошибке»: объездив «целый свет» и пережив финальное объяснение и
окончательную разлуку с Ольгой, он находит утешение дома, в родной деревне.
.. .Вступил Владимир в тихое село, Где мать с сестрой его так долго ждали. Свой уголок! - От сердца отлегло. Там честный труд, там праздно не мечтали, Там жизнь текла обычной чередой.. .[11, с. 151] Здесь просматривается параллель со стихотворением А.С. Пушкина «Деревня» (1819 г.), где в первой строфе находим:
Приветствую тебя, пустынный уголок, Приют спокойствия, трудов и вдохновенья, Где льется дней моих невидимый поток На лоне счастья и забвенья. Я твой - я променял порочный двор Цирцей, Роскошные пиры, забавы, заблужденья На мирный шум дубров, на тишину полей, На праздность вольную, подругу размышленья [6, с. 318].
Прежде всего стоит отметить, что общим у этих примеров является наличие Дома как крайне важного элемента в мотиве бегства и возвращения. Его «Гений» принимает героев под свою сень, тем самым спасая душу. Однако здесь же кроется и важная противоположность: если лирический герой Пушкина говорит о «вольной праздности», то Владимир из «Горькой Ошибки» благословляется автором на труд, что закономерно, ведь, по мнению Ю.В. Манна, « <...> возвращение персонажа есть известный "знак" возможности его нравственного возрождения» [5, с. 174]. В целом, стремление героев к благу, как личному, так и общественному, и ненавязчивое поучение автора о настоящих, по его мнению, ценностях было характерной чертой поэзии А.Н. Яхонтова. Одной из таких ценностей, помимо труда, является уважение к старине и истории, в частности - родовой или семейной.
Именно это является лейтмотивом стихотворения «Старый Дом» (1854). Автор показывает внешнее изменение, обновление дома, но при этом даёт понять, что помимо седого слуги и портретов предков, от старины в нём осталось то, что можно назвать семейным «Гением»: предания. Дом, несмотря на смену времён и нравов, хранит их и с их же помощью даёт каждому новому поколению вдохновение на, своего рода, бегство, такое же тихое и естественное, к какому стремился герой «Genio Loci». При этом, подобно лицейскому «Гению», Дом всегда способен принять любого из них, дав приют и напутствие на «подвиги добра и просвещенья».
Одним из наиболее значимых в русской романтической традиции топоса Дома можно считать стихотворение К.Н. Батюшкова «Мои Пенаты» (1811-1812). В нём поэт желает видеть в своём доме только единомышленников и друзей, тщательно ограждая мир «своей смиренной хаты» от «зависти людской». Ранние стихи Батюшкова отличаются безукоризненным языком, мелодичностью и внутренней грацией. «Стих его часто не только слышим уху, но и видим глазу: хочется ощупать извивы и складки его мраморной драпировки».
«Это стихотворение дышит каким-то упоением роскоши, юности и наслаждения - слог так и трепещет, так и льется — гармония очаровательна», - писал о «Моих пенатах» А.С. Пушкин в «Заметках на полях 2-й части "Опытов в стихах и прозе" К.Н. Батюшкова» [8, с. 403].
Стихотворение А.Н. Яхонтова «Старый Дом» менее изысканно по форме, однако не менее показательно в смысловом аспекте. Дом, о котором рассказывает поэт, стар, но не беден. Здесь прослеживается явная параллель батюшковской условной топике: в обоих случаях строение имеет не только отличительные образные признаки, но и принимает вполне человеческие, близкие восприятию поэтов черты. Эти «столетние хоромы» одушевляются автором, принимая в воображении образ богато одетого старца:
Изглажены морщины вековые, Затейливы наряды старика! И до него почтительно впервые Коснулася художника рука [9]. В издании 1884 года последние две строки были несколько видоизменены, но сохранили при этом свой смысл [12, с. 235].
В стихотворении «Старый Дом» Яхонтов, как и Батюшков в «Моих Пенатах», посредством отдельных образов создает определённое пространственное «дво-емирие», в котором естественно сосуществуют реалии условного прошлого, вплоть до античности, с деталями, воссоздающими действительную жизнь поэта в деревенском уединении. Причём, этими деталями могут служить не только предметы интерьера и внешний вид дома, но и люди: калека-солдат с «двухструнной балалайкой» у Батюшкова и «почтенный старожил» слуга у Яхонтова. В «Моих пенатах» явно читается противопоставление скромного образа жизни поэта «богатству с суетой», составляющим образ жизни высшего общества: «развратных счастливцев», «философов-ленивцев» с их «наемною душой», «придворных друзей» и «надутых князей». Поэт отмечает, что приют в своей «смиренной хате», которая так дорога для него, он хотел бы дать не им, а калеке-воину. И это тоже является своеобразным бегством от мира и общества того времени, связанным с «возвращением» к своему «Гению» - дому. В нём героя окружают необычные вещи, близкие люди и ве-
личественные боги, создающие уютную поэтическую атмосферу. В «Старом Доме» же автор противопоставляет уже не богатство и бедность, а роскошь молодости обедневшей старости. Его окружение также необычно, но вместо друзей и богов здесь предки и предания. В обоих стихотворениях и те и другие играют для авторов совершенно особую сакральную роль, формируя мир, куда направлено их возвращение, являющееся при этом бегством от повседневности.
Особая специфика содержания топоса дома, как и топоса «Гения Места» реализуется в его охранной, защитной для человека функции. Дом постоянен, неподвластен времени и историческим катаклизмам и исполнен внутренней мудростью и человеческим теплом. Он хранит главное сокровище:
Здесь царствует наследственный покой, И чудно с ним успеха сочетанье! Здесь жизнь течёт кипящею волной, Но в глубине - завет отцов святой -Сокровище - семейное преданье. «Гений» дома у Яхонтова бессловесен. В отличие от «Гения» Лицея, он наставляет новое поколение не словами, а историей рода, обитающего в нём.
Таким образом, на основе вышесказанного можно сделать вывод, что мотив бегства и возвращения, тесно связанный с понятием «Гения Места», в определённой мере характерен для творчества А.Н. Яхонтова. Следует уточнить, что Яхонтов не придерживался исключительно романтических взглядов, а его творчество приходилось на годы, когда романтизм перестал быть определяющим направлением в литературе, однако многие его стихотворения были романтическими или несли в себе таковые черты. Несмотря на глубоко личный опыт, заложенный в его стихах и их направленность не на широкий круг читателей, а на выражение собственных мыслей и идей, присутствует взаимосвязь романтических мотивов с общекультурной топикой, при этом она используется в преломлении к событиям, имеющим значение для самого поэта, к индивидуальным переживаниям. При общении с мировой классикой «второстепенный поэт» сводит общие идеи к частным, наполняя их, таким образом, новыми, одновременно наивными и значимыми смыслами.
Библиографический список (References)
1. Vershinina N. L. «Perfect Knight» of a new time Alexander Yakhontov. Pskov: «LOGOS Plus», 2011.
2. Zherebin A. I. Mikhailov Quote of Curtius and its reverse translation. Questions of Literature, 2011. №4. Pp. 290-301.
3. KorschM. Genius // The Concise Dictionary of mythology and antiquities. SPb.: ed. of A. S. Suvorin, 1894.
4. MakovskyM. M. Language - myth - culture: a symbol of life and the lives of symbols. Moscow: ed. «Russian dictionaries», 1996.
5. Mann Y. V. Dynamics of Russian Romanticism. M .: «Aspect Press», 1995.
6. Pushkin A. S. Complete set of works: in 10 Vol. Vol. I. L .: Nauka, 1977.
7. Pushkin A. S. Complete set of works: in 10 Vol. Vol. II. L .: Nauka, 1977.
8. Pushkin A. S. Complete set of works: in 10 Vol. Vol. VII. L .: Nauka, 1978.
9. The manuscript. Poem by A. N. Yakhontov №1 // PSHAMZ. DR and MB. F. 881 (Yakhontov A. N). MF 16333 (12)).
10. Silantyev I. V. Poetics of motive. M .: «Languages of Slavic culture», 2004.
11. Yakhontov A. N. Bitter mistake. Case. // Pskov. Scientific and practical, Local History magazine. 1996. № 4. Pp. 133-151.
12. Yakhontov A. N. Poems by Alexander Yakhontov. SPb., 1884.
13. CurtiusE. R. Europbische Literatur und Lateinisches Mittelalter. Bern, 1948.
