CC BY
15
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 82.09:821.161.1 КОКОВИНА Н.З.
доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры литературы, Курский государственный университет E-mail: natzak@rambler.ru
UDC 82.09:821.161.1 KOKOVINA N.Z.
Doctor of Philological Sciences, Professor, Department of Literature of Kursk State University E-mail: natzak@rambler.ru
ТИПОЛОГИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА ЭПИСТОЛЯРНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ А.И. ГЕРЦЕНА TYPOLOGICAL PARADIGM OF THE EPISTOLARY AND JOURNALISTIC TEXTS OF A. I. HERZEN
Актуальность статьи определяется необходимостью осмыслить жанровые особенности эпистолярного очерка в творчестве А.И. Герцена. А.И. Герцен обращается к форме письма достаточно часто, используя разнообразные возможности этого синтетического жанра, способного совмещать в себе разнородные элементы путевого очерка, политической декларации, литературной рецензии, аналитического репортажа, философской и естественно-научной статьи.
Герцен, опираясь на устойчивые жанровые принципы письма, разрабатывает жанр художественной публицистики, в которой отчетливо проступают автобиографические черты. В многочисленных эпистолярных очерках воссоздан образ современной ему действительности, пропущенной через эмоциональный и интеллектуальный опыт автора.
Ключевые слова: эпистолярный очерк, жанровые принципы письма, А.И. Герцен, типологическая парадигма.
The relevance of the article is determined by the need to understand the genre features of the epistolary essay in the works of Herzen. A. I. Herzen refers to the form of the letter frequently, using a variety of synthetic possibilities of this genre, able to combine the disparate elements of the travel narrative, the political Declaration, literature reviews, analytical reportage, philosophical and scientific articles.
Based on the stable genre principles of writing, Herzen created and developed a specific form of his creative writing -the genre of artistic journalism of autobiographical character. In his books of essays and notes on the journey, and epistolary give an image of reality, passed through the prism of individual perception, which colors in the tone of subjective individual thoughts or emotions any fact of reality.
Keywords: epistolary essay, genre principles of writing, Herzen, «Letters from France and Italy».
Яркая, образная, умная, порой парадоксальная публицистика А.И. Герцена всё больше приковывает внимание исследователей. Она становится объектом анализа в целом ряде диссертационных работ и статей, где рассматриваются его автобиографическая публицистика, сатирический портрет, философская публицистика, восприятие русской критикой деятельности А.И. Герцена, типологические особенности его художественной публицистики. Эти исследования позволяют увидеть художественное своеобразие публицистики Герцена, оригинальность его философии и идеологии, уточнить его роль в литературном процессе XIX века. Задача настоящей статьи определяется необходимостью осмыслить жанровые особенности эпистолярного очерка в творчестве А.И. Герцена.
А.И. Герцен обращается к форме письма достаточно часто, используя разнообразные возможности этого синтетического жанра, способного совмещать в себе разнородные элементы. Так, в «Письме из провинции» (1840) проявляются черты путевого очерка («Вы хотите, друзья, чтоб я вам сообщал мои наблюдения, замечания о дальнем крае, куда меня забросила судьба, - извольте»), развёрнутые затем в «Письмах из Франции и
Италии», ставшие и политической декларацией публициста; в Письме о «Москвитянине» 1845 года, статье «Еще раз Базаров» очевидны черты литературной рецензии, в письмах, посвященных публичным лекциям Грановского (1843, 1844) - аналитического репортажа; анализу философских, мировоззренческих, политических проблем посвящены «Письма об изучении природы», «Концы и начала», «Письма к путешественнику», «Письма к противнику», «Письма к будущему другу», «К старому товарищу».
Письмо представляет собой особый тип текста, обладающий рядом характерных структурно-семантических черт. В 1830-40-е годы оно становится «своеобразной литературно-философской формой дружеского общения», сформировавшейся в личной дружеской переписке [7, с. 48]. Жанр письма дает возможность свободного, легкого изложения материала, и серьезную работу «Письма об изучении природы», ставившую актуальные вопросы философии и естествознания, Герцен начинает с описания своего состояния: «Я, наконец, не с вами, любезные друзья! - я один в деревне. <.. .> дождь льет день и ночь, ветер рвет ставни, шагу нельзя сделать из комнаты, и - странное дело! - при всем этом я ожил,
© Коковина Н.З. © Kokovina N.Z.
Ученые записки Орловского государственного университета. №4 (85), 2019 r. Scientific notes of Orel State University. Vol. 4 - no. 85. 2019
поправился, веселее вздохнул - нашел то, за чем ехал. Выйдешь под вечер на балкон, ничто не мешает взгляду; вдохнешь в себя влажно-живой, насыщенный дыханием леса и лугов воздух, прислушаешься к дубравному шуму - и на душе легче, благороднее, светлее; какая-то благочестивая тишина кругом успокоивает, примиряет...» [3, с. 91].
«Вводные места - мое счастье и несчастье», - скажет А.И. Герцен в «Концах и началах» и пояснит: «Я за отступления и за скобки всего больше люблю форму писем, и именно писем к друзьям: можно не стесняясь писать, что в голову придет» [1, с. 159]. («До того заболтался, что не помню, на чем мы остановились и к чему следует теперь возвратиться...») [2, с. 27].
Заканчивая пятое письмо из Рима, автор делает своеобразное «заключение»: «Письма эти вовсе не отчет о путешествии, не результат, выведенный из посильного изучения Европы, не последнее слово не весь собранный плод - ничего подобного у меня не было в помышлении; мне просто хотелось передать первое столкновение с Европой; в них вылилось местами, рядом с шуткой и вздором, негодование, горечь, которая поневоле переполняла душу, ирония, к которой мы столько же привыкли, как Езоп, раб Ксанфа, к аллегории. У меня не было задней мысли, не было заготовленной теории ничему не удивляться или всему удивляться, а было желание уловить мелькающие, летучие впечатления откровенно, добросовестно - вот и все» [2, с. 88]. Но и гораздо позже в серьезном споре с «практическими противниками» для объяснения своей манеры письма, далекой от «догматического изложения», Герцен находит яркий художественный образ: «заключения, которые передавал, как сорванные яблоки, не упоминая ни о лестнице, которую приставлял к дереву, ни о ножницах, которыми стриг» [1, с.196]. Автор сравнивает письмо с женской блузой, которая «нигде не шнурует и нигде не жмёт».
В очерках Герцена мы встречаемся с использованием устойчивых приемов, способствующих созданию текстового единства, но их гораздо меньше, чем у предшественников. Автор учитывает их опыт и отталкивается от него: «Но с чего начать? В каком порядке передавать вам мысли? Хорошо в старину писали путешествия, с большим порядком; например, Плано Карпини мало того что в предисловии говорит, о чем речь в главах, но даже в самых главах систематически предрасполагает порядок изложения. За Плано Карпини не угоняешься». Начиная описывать свое путешествие по Европе, автор обращается к читателю: «не стану описывать виденного мною: я слишком порядочный человек, слишком учтивый человек, чтобы не знал, что Европу все знают, что всякий образованный человек по крайней мере состоит в подозрении знания Европы, а если ее не знает, то невежливо ему напоминать это. Да и что сказать о предмете битом и перебитом - о Европе? С легкой руки Фонвизина, и особенно с карам-зинских «Писем русского путешественника» у нас всё рассказали о Европе в замечательных письмах русского офицера, сухопутного офицера, морского офицера,
обер-офицера и унтер-офицера; наконец, гражданские деловые письма его превосходительства Н.И. Греча и приходо-расходный дневник М.П. Погодина договорили последнее слово» [2, с.15-16].
По существу, Герцен называет наиболее известные к тому времени путевые заметки в форме писем, попутно давая им ироничные характеристики.
Начиная рассказ об Италии, он вновь называет наиболее яркие отзывы путешественников: «давно ли было то время, в которое Гейне говорил, что в письмах из Италии можно говорить обо всем, кроме Италии? И все находили, что он прав, и весь талант Диккенса не спас его пустого рассказа. В Италии вновь ничего не происходило, а что было прежде, то было все высказано с гением Гёте и с негодованием леди Морган, с огненным словом Байрона и с плоскостью Фулширона» [2, с. 78]. С годами ему становится ясно, что «...мы являемся в Европу с ее собственным идеалом и с верой в него. Мы знаем Европу книжно, литературно, по ее праздничной одежде, по очищенным, перегнанным отвлеченностям, по всплывшим и отстоявшимся мыслям, по вопросам, занимающим верхний слой жизни, по исключительным событиям, в которых она не похожа на себя» [2, с. 219].
В своих описаниях он как бы вынужденно себя останавливает. Восторгаясь Генуей, неожиданно прерывает рассказ: «С какой охотой я бы вам рассказал что-нибудь об этих домах, вышиною с наши колокольни, об этих узких переулках, покрытых народом, который тут работает, шумит, ест, поет, беспрестанно кричит и размахивает руками; да все это столько раз сказано, что стыдно повторять» [2, с. 75]. Но при этом яркое, оригинальное описание уже есть. Интересные и глубокие размышления о картине Микеланджело автор заканчивает словами: «Но я себе дал слово не утомлять вас описанием изящных произведений, - кого интересует читать картины - тот найдет источники» [2, с. 88], но этим словам предшествует проникновенное описание «Страшного суда» Микеланджело. Это становится своего рода художественным приемом.
Такие отсылки позволяют самому Герцену освободиться от условности формы письма и сосредоточиться на основном материале очерка. Исчезают уже привычные устойчивые композиционные элементы - обращения к адресату, заверения в дружбе и уважении в конце послания, следы обратной связи (развивающегося диалога). Попытки вести диалог с читателем встречаются лишь в первых письмах, предназначенных для публикации в «Современнике», например: «Знаете ли, что мне пришло в голову вас спросить? Вы так и ждете, что я, увлеченный Жирарденом и Варнери, спрошу вас: «Что ваши часы - краденые или купленные?», - совсем напротив, я хочу вас спросить, случалось ли вам после долгой разлуки встретить женщину, которую вы любили издали.» [2, с. 232]. Но и этот пассаж Герцен убирает, готовя письма к изданию книгой.
Он обращается к широкому кругу читателей: «Господа! помните, как он («Москвитянин» - К.Н.) вдохновенно объявил, что мы спим, а он не спит за нас (иные
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
думали, что мы именно потому и спим, что он не спит!)?» [4, с. 135]. Лишь изредка можно предположить обращение к определенному дружескому кругу: «Помните ли вы наши бесконечные споры студенческой эпохи, в которых обыкновенно с двух отвлеченных точек зрения мы стремились понять явление жизни и не могли никогда дойти не только до дельного результата, но даже до того, чтоб вполне понять друг друга?» [3, с. 93].
В определенной мере элементы диалога в виде отдельных фраз и отсылок к предшествующим письмам или разговорам участников эпистолярного диалога присутствуют там, где существовал конкретный оппонент, как например, фигура Ю.Ф. Самарина в «Письмах к противнику» или И.С. Тургенева в «Концах и началах». Но и здесь, как справедливо отмечает С.Д. Лищинер, Герцен «постепенно отрешается от субъективных пристрастий», работая над письмами «К старому товарищу», идет «от личной полемики с Бакуниным на первых стадиях творческой истории произведения <...> к обобщению проблематики и типизации оппонента», лишенного бытовой детализации, но обладающего определенной духовно- политической конкретностью [8, с. 196].
Но не только свобода изложения привлекала публициста в форме письма. Она еще и позволяла свободно членить материал, преобразовывать его в циклы, поскольку большинство очерков предполагало журнальную публикацию, ограничивающую объем статьи.
Для литературного письма характерно стремление к циклизации, и Герцен изначально задумывает свои очерки как циклы. Так, статья о Казани (Письмо из провинции) входила в утраченный цикл «Письма о Казани, Перми и Вятке», о котором Герцен в письме к Н.А. Полевому сообщает: «К моей статье о Вятке я прибавил Казань и Пермь...» [5, с. 498]. Своеобразным их продолжением можно считать замысел ежемесячных отзывов о «Москвитянине», входившие в цикл «Письма из провинции».
Под эпистолярным циклом мы будем понимать «сверхжанровое единство», связанное концептуально, в котором изначально присутствует установка на множественность [6, с. 135]. Автор стремился придать особую целостность циклическим формам, повествователь-ность и даже сюжетное движение. Структурированность формальной организации подчинена созданию единого макротекста, состоящего из отдельных микротекстов, определенным образом связанных между собой. Например, заканчивая Письмо пятое «Концов и начал», Герцен пишет: «Дай мне объяснить мою мысль в следующем письме». И следующее письмо начинает словами: «Мы остановились на том, что не надобно сердиться на белок за то, что они линяют, и за то, что всякий год зима следует за летом» [1, с. 173]. Как отмечает С.И. Гиндин, «здесь актуализируется та же проблематика, что и при рассмотрении такой жанровой структуры, как художественный цикл. Это вопрос сложного соотнесения части и целого, вопрос о последовательности и цикличности, о принципах объединения микротекстов в составе единого макротекста» [5, с. 63-76].
В метациклическое образование как особый тип текстопостроения складывается и книга писем-очерков «Письма из Франции и Италии», которая создавались Герценом в течение четырех с лишним лет (1847-1852). «Эти письма <...> составляют целый цикл моего путешествия, мою странническую «Одиссею», - писал Герцен в предисловии к изданию 1858 года [2, с. 10]. Книга включает три цикла писем. Первоначально письма предназначались для журнала «Современник», где и были напечатаны первые четыре письма цикла «Письма из Avenue Marigny», следующие семь писем уже писались без оглядки на цензуру и изданы в Гамбурге. Остальные письма увидели свет только в составе книги «Письма из Франции и Италии». Письма, достаточно разные по содержанию и форме, тем не менее, обладают внутренним тематическим единством, что и позволило издать их единой книгой.
В «Письмах из Avenue Marigny» встреча с Европой в начале 1847 г., «веселая сначала» вскоре тускнеет, сменяется «зловещим раздумьем и патологическим разбором» состояния общественной жизни Франции, её быта и культуры.
Второй цикл «Писем из Франции и Италии» составили письма-статьи, написанные Герценом в Риме и Неаполе с декабря 1847 г. по март 1848 г. В цикле «Писем с via del Corso» описывалось путешествие Герцена в Италию, обстановка в Италии перед революцией и события начальных недель революции в этой стране.
И в «Письмах из Avenue Marigny» и «Письмах с via dei Corso» присутствуют все жанровые признаки художественно-публицистического путевого очерка: перемещение автора в пространстве и его дорожные знакомства, впечатления от природы, архитектуры, зарисовки событий и новых лиц, сюжетов, сопоставляющих «своё» и «чужое». В то же время жанр путевого очерка позволял соединить дорожные впечатления с социально-философским их осмыслением, анализом политической ситуации и государственного устройства Франции и Италии. Поэтика письма в свою очередь обогащает очерк, трансформирует его, сообщает ему исповедальность, политематичность, которая сопряжена с достаточной протяженностью, большим объемом пути, а также мозаичностью и пестротой тем, открывающихся автору путешественнику.
Картины быта, нравов, выразительные уличные и театральные сценки соседствуют с рассуждениями об искусстве, описаниями памятников архитектуры, что соответствует канону «сборного» жанра, где «этнографический, исторический и географический материал перемешан со сценками, рассуждениями, лирическими отступлениями и проч.» [9, с. 48]. Традиционный образ дороги порой расширяется, обретает символический смысл: «Скучное, тяжелое время и чрезвычайно пустое, утомительная дорога между станцией 1848 года и станцией 1852 - нового ничего, разве какое личное несчастие доломает грудь, какое-нибудь колесо жизни рассыпется, шина лопнет...» [2, с. 201]. Соответственно формулируется и образ автора-странника: «я, как старая
Ученые записки Орловского государственного университета. №4 (85), 2019 г Scientific notes of Orel State University. Vol. 4 - no. 85. 2019
почтовая кляча, затянувшаяся в гоньбе, - из хомута в хомут, пока грохнусь где-нибудь между двумя станциями» [1, с. 131]. Интересно, что между этими высказываниями более десяти лет.
Уже на первых страницах неизбежным становится сопоставление своего и чужого пространства, прошлого, культуры: «Иногда как-то не по себе нашему брату, скифу, середи этих наследственных богатств и завещанных развалин; странно положение чужого в семейной зале, где каждый портрет, каждая вещь дороги потомкам, но чужды ему; он смотрит с любопытством там, где свои вспоминают с любовью; ему надобно рассказать то, что те знают с колыбели. <...> И вот у меня в голове не Кёльн, не его собор, а длинный ряд изб да хрустящий снег...» [2, с. 20].
Иногда это лишь ироничный намёк, вполне понятный русскому читателю: «О дороге рассказывать нечего. Ездить во Франции на почтовых лошадях скучно: точно машина, ни разговоров, ни спора, ни станционных смотрителей, ни книг, ни подорожных. Закладывают в один миг, лошади везде есть, шоссе - как скатерть, почтальон скачет от станции до станции - вся поэзия наших дорог не существует» [2, с. 69].
И все-таки книга не только и даже не столько о путешествии по Франции и Италии, сколько хроника надежд и разочарований, становления мировоззрения и нарастания духовного кризиса, связанного с разочарованием в буржуазно-демократической революции в Европе. В предисловии к изданию 1854 г. он отмечает: «Писавши эти письма под шум и гром событий, я часто увлекался, но был откровенен» [2, с. 7].
Решение издать письма спустя двадцать лет Герцен объясняет необходимостью «уяснения «патологии»
революции» и тем, что «они получили исторический интерес, в них сохранились воспоминания времени, которое вдруг отодвинулось от нас; так отодвинулось, что его едва уже видно» [2, с. 245]. Но еще в июне 1848 г., начиная уже свободные от цензуры письма из Парижа, он предупреждает читателя: «Истинные вести о добре и зле, совершающихся здесь, до вас дойдут не скоро, они дойдут до вас, сделавшись хроникой, историей» [2, с. 303]. Таким образом, письма сознательно приобретают черты исторической хроники.
В шестидесятые годы количество очерков-писем в публицистике Герцена не уменьшается. С.Д. Лищинер, дав глубокий анализ эпистолярным циклам этого времени, их отличию от открытых писем и частной переписки, приходит к выводу: «Письма без адреса» отграничивает от открытых писем, помимо своеобразия композиции, широта идейно-тематического задания и качественное отличие в путях их воплощения, в принципах отражения жизни. Жанр выступает как закономерная «внутренняя форма», властно раздвигая - до больших теоретических и художественных обобщений - пределы публицистического и лирического осознания социальных характеров, общественных явлений» [8, с. 197].
Как видим, Герцен, опираясь на устойчивые жанровые принципы письма, разрабатывает жанр художественной публицистики, совмещающей понятийные и художественные принципы познания жизни, публицистики, в которой отчетливо проступают автобиографические черты. В многочисленных эпистолярных очерках воссоздан образ современной ему действительности, пропущенной через эмоциональный и интеллектуальный опыт автора.
Библиографический список
1. Герцен А.И. Концы и начала // Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 т. Т. 16. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1954.
2. Герцен А.И. Письма из Франции и Италии // Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 т. Т. 5. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1955.
3. Герцен А.И. Письма об изучении природы // Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 т. Т. 3. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1954.
4. Герцен А.И. Письмо из провинции // Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 т. Т. 1. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1954.
5. Гиндин С.И. Биография в структуре писем и эпистолярного поведения// Язык и личность/ Отв. ред. Д.Н. Шмелев. М.: Наука, 1989. С. 63-76;
6. Дарвин М.Н. Проблема цикла в изучении лирики. Кемерово: Кемер. гос. ун-т, 1983.
7. Кузьмина М.Д. Дружеское письмо 1830-х годов: заграничные корреспонденции Т.Н. Грановского // Вестник Череповецкого государственного университета. 2016.Вып. 3 (72). С. 48-51.
8. Лищинер С.Д. Эпистолярные циклы в беллетристике Герцена шестидесятых годов // Проблемы изучения Герцена: Сборник. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963. С.189-214.
9. Роболи Т. Литература «путешествий» // Русская проза / Под ред. Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова. Л.: Academia, 1926. С. 42-73.
References
1. Voloshina S M. Artistic originality of publicism of A.I. Herzen. The techniques of contrast and metaphor // Journal of Siberian Federal University. 2011. № 6: Journalism: Literary criticism. P. 180-188.
2. Herzen A. I. "Moskvityanin" and the universe // Herzen A. I. Collected works in 30 vols 2. M.: Publishing house of the USSR Academy of Sciences, 1954.
3. Herzen A. I. Letters from France and Italy, 1847-1852 // Herzen A. I. Collected works in 30 Vol. M.: Publishing house of the USSR Academy of Sciences, 1955.
4. Herzen A. I. Letters on the study of nature // Herzen A. I. Collected works in 30 T. T. 3. M.: Publishing house of the USSR Academy of Sciences, 1954.
5. Herzen A. I. a Letter from the province // Herzen A. I. Collected works in 30 vol. 1, etc. M.: Publishing house of the USSR Academy of Sciences, 1954.
6. Gindin S. I. Biography in the structure of letters and epistolary behavior // Language and personality / Resp. edited by D. N. Shmelev. M: Science, 1989. P. 63-76;
7. DarwinM. N. The problem of the cycle is in the study of lyrics. Kemerovo, Kemer. state University, 1983.
8. KuzminaM.D. Friendly letter of the 1830s: foreign correspondence of T.N. Granovsky // Bulletin of Cherepovets state University. 2016. Vol. 3 (72). Pp. 48-51.
9. Robeli T. Literature of "travel" // Russian / Under the editorship of Boris Eichenbaum and Yury Tynianov. Leningrad: Academia, 1926. P. 42-73.
