CC BY
73
УДК 82 - 31
ТИП НАДЛОМЛЕННОГО ВОЙНОЙ ЧЕЛОВЕКА В ВОЕННОЙ ПРОЗЕ КОНЦА 1950-х - СЕРЕДИНЫ 1980-х ГОДОВ
Старцева И.Л., Хасанова Г.Ф.
В статье выделяется и описывается один из типов героев военной прозы конца 1950-х - середины 1980-х годов: тип надломленного войной человека. Текстуальный анализ произведений А.А. Ананьева, Г.Я. Бакланова, Ю.В. Бондарева, В. В.Быкова, В.Л. Кондратьева позволяет выявить социально - психологический комплекс, присущий данному литературному типу Ключевые слова: военная проза, А.А. Ананьев, Г.Я. Бакланов, Ю.В. Бондарев, В.В.Быков, В.Л. Кондратьев, типология героев, надломленный войной человек.
TYPE WAR A BROKEN MAN IN MILITARY PROSE OF THE LATE 1950s - MID-1980-ies
Startseva I.L, Khasanova G.F.
The article stands out and describes one of types of characters in military prose of the late 1950s - mid 1980s: a war type person. A textual analysis of the works of A.A. Anan'eva, G.Ya. Baklanov, Y.V. Bondarev, V.V. Bykov, V.L. Kondratiev allows you to identify the socio - psychological complex, inherent to this literary type.
Keywords: military prose, A.A. Anan'ev, G.Y. Baklanov, Y.V. Bondarev, V.V. Bykov, V.L. Kondratiev, typology of the heroes, bruised by the war.
В военной прозе конца 1950-х - середины 1980-х годов, кроме образов, составляющих «ядро» типологии солдат и офицеров, присутствующих в творчестве большинства писателей (это образы русского мальчика, труженика войны, человека боя, тылового аристократа, маленького Наполеона и др.), выделяется ряд персонажей, находящихся на «периферии» типологии (например, комнатный человек, вымороженный и др.). Постижение роли и места на войне этих персонажей только началось или было переосмыслено писателями. К данным персонажам относится и тип надломленного войной человека.
Это «надломленный» разжалованный в рядовые Лукьянов (В.Быков «Третья ракета»), капитан Артаковский (Г.Я. Бакланов «Навеки - девятнадцатилетние»), «сломленный» рядовой Чибисов (Ю.В. Бондарев «Горячий снег»).
Вышеперечисленные персонажи
участвовали в боях в первые месяцы войны, попали в немецкий плен, но смогли бежать или были освобождены.
В плену надломленный утрачивает здоровье. Капитан Артаковский не по годам, а по внешнему виду выглядит стариком («жизнь в нем еле-еле держится»). Лукьянов становится инвалидом («молодой,
безвременно увядший человек»). Чибисов, после плена попав второй раз на фронт, переносит тяготы войны на пределе своих физических сил.
Как и другие герои военной прозы, до начала войны надломленный верит в Добро и неограниченные возможности человеческого Разума. Но пережитое и увиденное в плену привело к краху этих представлений. Герои стали свидетелями, на что способны те, кто получает неограниченную власть над другими, и что происходит с людьми, вынужденными выживать в условиях лагеря для военнопленных.
Большинство героев военной прозы воспринимает пребывание в плену как позор или малодушие (тыловые аристократы, чужие, молодые командиры, которые еще не участвовали в боях). Например, в романе А.А.
Ананьева «Танки идут ромбом» штабист Грива считает, что находившийся в плену человек «должен застрелиться от позора» [1, с. 56]. Даже главные герои военной прозы осуждают попавших в плен (следует подчеркнуть, что после участия в сражениях это осуждение сменяется состраданием). Показательным является разговор Чибисова и лейтенанта Кузнецова, который первый раз едет на фронт (роман Ю.В. Бондарева «Горячий снег»):
- Знаете, как в плен-то я попал, товарищ лейтенант? Не говорил я вам, а сказать хочу. В овраг нас немцы загнали. Под Вязьмой. И когда танки ихние вплотную подошли, окружили, а у нас и снарядов уж нет, комиссар полка на верх своей «эмки» выскочил с пистолетом, кричит: «Лучше смерть, чем в плен к фашистским гадам!» - и выстрелил себе в висок. От головы брызнуло даже. А немцы со всех сторон бегут к нам. Танки их живьем людей душат. Тут и... полковник и еще кто-то...
- А потом что? - спросил Кузнецов.
- Я в себя выстрелить не мог. Сгрудили нас в кучу, орут «хенде хох». И повели...
- Понятно, - сказал Кузнецов с той серьезной интонацией, которая ясно говорила, что на месте Чибисова он поступил бы совершенно иначе. - Так что, Чибисов, они закричали «хенде хох» - и вы сдали оружие? Оружие-то было у вас?
Чибисов ответил, робко защищаясь натянутой полуулыбкой:
- Молодой вы очень, товарищ лейтенант, детей, семьи у вас нет, можно сказать. Родители небось...
- При чем здесь дети? - проговорил со смущением Кузнецов, заметив на лице Чибисова тихое, виноватое выражение, и прибавил: - Это не имеет никакого значения» [2, с.10].
Плен и нахождение в немецком лагере можно считать началом возникновения надлома у героев названного типа. Так, Лукьянов с горечью отмечает, что плен разрушил его надежды и жизнь: «таково было начало моего конца» [3, с.220].
Надлом у героев проявляется по-
разному.
Во-первых, в возникновении чувства страха, который подавляет волевое начало и желание действовать.
Писатели-фронтовики в своих произведениях подчеркивают, что не бывает людей, которые не испытывают страха вообще, поэтому даже подвиг - это итог преодоления себя и страха, а бесстрашие на войне может быть только показным. Все положительные герои военной прозы в той или иной степени испытывают страх, но преодолевают его, тогда как только надломленный не может после пережитого перебороть возникшее чувство.
Так, Чибисов, тихий и добросовестный солдат, с одной стороны, старается выполнять все возложенные на него обязанности («он был, пожалуй, не хуже и не лучше других заряжающих» [2, с. 253]. Будучи самым пожилым бойцом во взводе, он дает полезные бытовые советы неопытному лейтенанту. Но в то же время Чибисов боится всего: недоверия к нему как к бывшему военнопленному («Поверили... Как же сразу верить-то? -Чибисов скосился осторожно на Кузнецова»), гнева начальства («оробелый, ставший пришибленным взгляд» как реакция на приказы начальства), повторного пленения («Неужто второй раз в плен?»), смерти («Дети ведь... Нету мне права умирать!»). Из-за постоянного страха солдат напоминает затравленное животное («собачья тоска», «животное отчаяние», лицо, напоминающее мордочку «заморенного зверька», «по-собачьи мелко подергиваясь»). Чибисов не только становится бесполезен как солдат, но и своими действиями наносит вред (поставил под угрозу выполнение приказа, в панике ранил разведчика). Однако положительные герои, испытывая к Чибисову «брезгливую жалость», поступают с ним не по законам военного времени, а по законам Добра и Милосердия: надломленного войной человека отправляют ухаживать за ранеными солдатами.
Во-вторых, надлом проявляется в появлении чувства вины, в отчужденности от товарищей по оружию, в стремлении даже
ценой своей жизни доказать причастность к кругу «своих» людей, которым можно доверять.
Если Чибисов сломался от пережитого во время плена и последующих сражений, то к надлому в душе Артаковского и Лукьянова привели не столько сражения и плен, сколько негативное отношение со стороны своих к вернувшимся из немецкого лагеря узникам и восприятие самими героями случившегося как позора.
Например, после бегства из немецкого лагеря, выхода из окружения капитан Артаковский, оказавшись в расположении советских частей, был вынужден объяснять и доказывать, что не струсил в бою, не предал Родину, не сдался врагам добровольно.
Унизительные допросы в особом отделе потрясли честного и смелого Артаковского больше, чем все увиденное и пережитое в немецком лагере: «В плену ничто Артаковскому не было обидно: враг есть враг, от него он не ждал для себя ничего хорошего, и сердце у него там было как каменное. Но когда не верят свои - нет тяжелей и обидней» [4, с.118].
Артаковский не может рассказать правду о плене и его последствиях, понимает, что ему не доверяют, поэтому чувствует себя «отделенным ото всех». Освобожденный Артаковский продолжает вести себя так, словно он находится в заключении: «Он все так же безучастно сидел в позе человека, привыкшего ждать подолгу» [4, 71]. <...> «Он говорил, не меняя выражения лица, одними губами. Со стороны никто бы не определил, что он говорит» [4, с.73].
Как и у главных героев военной прозы исследуемого периода, ощущение свободы возникает у Артаковского только на передовой: «там головы не подымешь, а душа разгибается в полный рост» [4, с. 119].
Долгие проверки в особом отделе привели к душевному надлому, который выразился у Артаковского в навязчивой потребности доказать свою невиновность и верность присяге. Он не просто воюет с немцами, а из боя в бой искупает кровью
случившуюся с ним беду. Так, глядя на награды изможденного, тяжело раненного капитана, лейтенант Третьяков, понимает, что тот «что-то немалое совершил, таким людям награды давались нелегко» [4, с. 66].
Артаковский, пытаясь перестать быть отделенным от остальных «незримым, несмываемым пятном» подозрений, совершает поступки, которые воспринимаются непосвященными в историю его жизни людьми как причуды. Например, капитан не расстается с боевыми наградами даже в госпитале и носит их, прикрепив к больничному халату. Это происходит потому, что ордена и медали для Артаковского перестают быть просто заслуженной наградой и свидетельством храбрости, а становятся «пропуском в жизнь».
Убеждение, что человека способен сломить не враг, а утрата доверия и уважения со стороны соотечественников,
прослеживается не только в повести Г.Я. Бакланова, но и в произведениях В.Л. Кондратьева («Сашка»), В.В. Быкова («Западня»).
Например, главный герой повести «Сашка» первый раз за всю войну заплакал после того, как лейтенант из штаба заподозрил его в самостреле: «А Сашка, бывалый боец Сашка, у которого все смерти на передке не выжали ни одной слезинки, вдруг забился во всхлипах вперемежку с ругательствами» [5, с. 65].
В повести «Западня» это утверждение является центральным. Пленного лейтенанта Климченко немцы отпускают на свободу, объявив его своим пособником. Если до возвращения в расположение своей роты лейтенант считал, что смерть - это самое страшное, что может произойти с человеком, то теперь он понимает, что нет ничего страшнее, чем оказаться презираемым товарищами по оружию: «для этих людей он почему-то стал врагом. Это новое открытие ошеломило его. Что-то в нем сразу надломилось» [6, с.486].
Климченко понимает, что не сможет доказать свою невиновность, поэтому теряет
желание жить и ожидает смерть как избавление от непоправимого горя. Однако слова немецкой пропаганды вводят в заблуждение только военных, прибывших из штаба, тогда как солдаты и офицеры, находящиеся на передовой, верят и искренне сочувствуют «своему» лейтенанту Доверие боевых товарищей возвращает главному герою душевные силы и желание продолжить борьбу с врагом.
Лейтенант Лукьянов в повести В.В. Быкова «Третья ракета» после окружения и плена, как и Артаковский, проходил проверку Однако наказанием для него стало не столько осуждение со стороны своих (лейтенант был разжалован в рядовые солдаты и отправлен на фронт), сколько муки совести за то, что, попав в окружение, отчаялся и сдался в плен: «Сам в плен сдался. В окружении. Поднял руки... Не выдержал» [3, с. 263].
Разжалованный лейтенант испытывает страх от мысли, что сослуживцы узнают правду о его «малодушии». Лукьянов не может рассказать о случившейся с ним беде даже близким родственникам. После освобождения он не написал ни одного письма отцу, предпочитая неизвестность «позору». Молодой человек, который до окружения и плена командовал взводом и, как многие его ровесники, мечтал о славе и подвигах, угнетен страхом и самоосуждением до такой степени, что утрачивает интерес к жизни, тяготится своим существованием: «Что ж, храбрость -талант. А я, видимо, бесталанный. Кому нужен такой человек-трава.» [3, с.264].
Создавая образ Лукьянова, В.В. Быков постоянно подчеркивает его покорность, страх, беспомощность («молчаливая робкая покорность», «неуверенно трет», «грустно отвечает», «беспомощно умолкает»).
Если Артаковский обретает свободу, находясь в окопах, то Лукьянов способен на некоторое время почувствовать себя уверенно, выполняя работу, напоминающую о довоенном прошлом (учебе в архитектурном институте), или рассуждая о науке и искусстве.
Пережитое в плену не только приводит к
душевному надлому, но и делает героев описываемого типа уязвимыми перед человеческой подлостью. Например, хитрый и ловкий Задорожный, чувствуя правоту доводов Лукьянова, напоминает последнему о плене («Я брат, хоть институтов не кончал, но и в плен не сдавался, как ты»). После этого напоминания-упрека Лукьянов не решается продолжить разговор («словно от боли, дергается бледное лицо Лукьянова, руки его беспомощно падают на колени, и он умолкает» [3, с. 207].
Пытаясь защититься, герои замыкаются в себе. Капитан Артаковский не стремится сблизиться с людьми и редко принимает участие в разговорах, которые ведут в палате раненые. Если тема беседы становится интересной для Артаковского, он, как правило, начинает внимательно слушать говорящих, но при этом не высказывает своего мнения. Наблюдательный Третьяков верно отмечает, что капитан молчит вынужденно, «не оттого, что сказать нечего, а оттого, что не каждому и не все, что знает, может сказать» [4, с. 66].
Бойцы расчета характеризуют Лукьянова как «задумчивого и замкнутого».
Выпавшие на долю Артаковского и Лукьянова испытания, с одной стороны, привели к внутреннему надлому, с другой стороны, изменили восприятие мира героями и их отношение к людям.
После допросов в особом отделе Артаковский пересмотрел сложившуюся до войны систему истин (представление об истории, о происходящем в стране). Защитившись от внешнего мира молчанием, все свободное время он читает газеты и книги, анализирует причинно-следственные связи, определяет значение происходящих событий не только для современников, но и потомков.
Лукьянов признается, что в немецком плену приблизился к пониманию сути человека: «Я долго ошибался, кое-чего не понимал. Плен научил меня многому» [3, с.222].
Поэтому именно надломленный, освободившись от мифологизированного
представления, способен дать объективную оценку происходящим событиям, поддержать главных героев в трудные минуты жизни.
Артаковский стал единственным человеком, объяснившим лейтенанту Третьякову, которого однажды на фронте заподозрили в членовредительстве и отправили в особый отдел, смысл и возможные последствия этого страшного обвинения. Тогда как остальные раненые (даже кадровые офицеры старшего поколения) восприняли рассказ Третьякова о встрече с начальником особого отдела как веселое своей нелепостью приключение: «Артаковский странным взглядом внимательно посмотрел на него, а все засмеялись, и Третьяков вместе со всем и - еще раз» [4, с. 72].
Только Артаковскому Третьяков может рассказать о репрессированном отце и пропавшем без вести отчиме, поскольку капитан - это единственный человек, который знает правду о судьбе близких людей и способен о ней рассказать. С Артаковским делится пережитым Саша, так как чувствует, что последний поймет ее боль и тревоги.
Лукьянов, которого по праву считают «самым умным», не только способен разъяснить бойцам расчета сложные теоретические вопросы науки и искусства, но и помогает главному герою понять причины поступков окружающих. Например, разоблачает ложь Задорожного, оправдывает Люсю, таким образом возвращая уверенность главному герою: «Он сбрасывает с меня невидимый груз страданий и приоткрывает светлую желанную надежду» [3, с. 222].
Следует подчеркнуть, что осудить и обидеть подозрением надломленного могут только тыловые аристократы, «чужие» или предатели, тогда как положительные герои, утратившие во время боев «книжные представления» о жизни, жалеют этих невольных мучеников войны.
В повести В.В. Быкова «Его батальон» создан образ героя, судьба и поведение которого внешне напоминают судьбу и поведение надломленного.
Начальник штаба лейтенант Маркин
после выхода из окружения утратил эмоции («никогда не улыбался, ничему не радовался»), стал отчужденным, погруженным в самого себя. Он старается не проявлять инициативу, безоговорочно исполняет приказы начальства («делал столько, сколько было отмерено распоряжением старшего начальника» [7, с. 190]).
Однако этими внешними признаками сходство между Маркиным и надломленным войной человеком исчерпывается.
Герои, относящиеся к типу надломленного, утратив здоровье,
уверенность в себе, надежду на будущее, не утрачивают самого главного: человечности. Чибисов, Артаковский и Лукьянов понимают, что истинной ценностью является человек и его жизнь. Тогда как Маркин лишился этого понимания. Тщеславие, желание
реабилитироваться, чтобы получить звание, жестокость и непреклонность - эти черты характера усилились и проявились после выхода из окружения.
Став комбатом и получив приказ о штурме высоты, Маркин со всей «безжалостной твердостью» посылает батальон на смерть, отказывается поддержать огнем роту Кизевича, назначает беременную женщину командиром.
Утратив в себе Человека, Маркин перестает восприниматься солдатами и офицерами как «один из них», тогда как надломленный продолжает оставаться в кругу «своих», вносит свой вклад в общее дело борьбы с врагом.
Список литературы
1. Ананьев А. Танки идут ромбом // А. Ананьев. Танки идут ромбом: роман, повесть. М.: Советская Россия, 1986.
2. Бондарев Ю. Горячий снег // Ю. Бондарев. Собр. соч. в 4 т. Т. 3. М., 1972.
3. Быков В. Третья ракета // В. Быков. Повести. М.: Советский писатель, 1986.
4. Бакланов Г. Навеки - девятнадцатилетние // Г. Бакланов. Собр. соч. в 4 т. Т. 3. М.,
1983.
5. Кондратьев В. Сашка // В. Кондратьев. На поле овсянниковском. Повести. Рассказы. М., 1985.
6. Быков В. Западня // В. Быков. Собр. соч. в 4 т. Т. 1. М.: Молодая гвардия, 1985.
7. Быков В. Его батальон // В. Быков. Собр. соч. в 4 т. Т. 2. М.: Молодая гвардия,
1985.
Об авторах
Старцева Ирина Леонидовна - кандидат педагогических наук, доцент Брянского государственного университета, [email protected]
Хасанова Галима Фазлетдиновна - кандидат филологических наук, учитель русского языка и литературы МБОУ Воробейнская СОШ, [email protected]
