CC BY
57
Статьи
Пространственная Экономика 2005. № 4. С. 5-20
УДК 339.9(571.6) П. А. Минакир
ТИХООКЕАНСКАЯ РОССИЯ: ВЫЗОВЫ И ВОЗМОЖНОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ КООПЕРАЦИИ С СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ АЗИЕЙ1
Рассматриваются вызовы, с которыми реально сталкивается Россия и ее тихоокеанская провинция (Дальний Восток) на пути к экономической кооперации со странами Северо-Восточной Азии, анализируются принципиальные возможности ответить на эти вызовы и обеспечить эффективное сотрудничество России и ее восточных регионов с сопредельными экономиками.
Экономическая кооперация, концепция сотрудничества, инфраструктура, мотивация, конкурентоспособность, рента.
ВВЕДЕНИЕ
В начале 1960-х гг. академик В. С. Немчинов впервые для условий планового централизованного хозяйства сформулировал экспортную концепцию развития Дальневосточного региона России, имея в виду экспорт в сопредельные тихоокеанские страны2. Эта идея лишь на первый взгляд имела сугубо практический смысл. В основе ее лежал поиск способа включения замыкающих ресурсов в хозяйственный оборот. Однажды, в советский период развития,
© Минакир П. А., 2005
1 Статья подготовлена в рамках совместного гранта ДВО РАН и УрО РАН (проект № 042-0-00-015), на основе доклада, представленного на Первом Дальневосточном международном экономическом конгрессе, 29 сентября 2005 г.
2 «Запасы железной руды Забайкалья и Дальнего Востока, коксующиеся угли Чульмана и Нерюнгри, лесные ресурсы Амура, Буреи и Зеи, газ Вилюя могут быть экономически оптимально использованы только при условии, если развитие забайкальского и дальневосточного хозяйства ориентировать на экспорт» [5].
этот способ уже был использован. Но тогда, в 1920-е гг., еще не существовало централизованного планирования и региональное развитие быио организовано по рыночному принципу, хоть и с сильным государственным контролем. Таким образом, эта идея в действительности предвосхитила грядущий через 40 лет рыночный переворот. Уже с 1964 г. эта идея начала на практике воплощаться в жизнь в форме компенсационных соглашений1. А в 1986 г. она оказалась востребована и политически, превратившись с тех пор в общеупотребительную формулу. Эта идея проходит красной нитью через концептуальные декларации всех трех государственный программ развития экономики Дальнего Востока и Забайкалья - 1987, 1996 и 2002 гг. [1].
В конце 1980-х гг. Р. Скалапино2 выщвинул концепцию «естественной экономической территории», имея в виду объективную предрасположенность Северо-Восточной Азии к развитию экономической кооперации составляющих ее стран, что основано на естественном распределении факторов производства и экономических ресурсов в этом субрегионе Азиатско-Тихоокеанского региона (табл. 1). Наличие двух групп стран с взаимодополняющими экономическими ресурсами и являлось основой данной концепции. В дальнейшем она была развита многими исследователями стран, входящих в этот субрегион, как концепция «региона Японского моря», концепция «япономорского экономического кольца», концепция «интеграции экономик Северо-Восточной Азии»3.
Таблица 1
Размещение факторов производства и природных ресурсов в Северо-Восточной Азии
Страна Капитал Технология Труд Природные ресурсы
Япония *** *** - -
Республика Корея ** ** - -
КНР ** - *** ***
Тихоокеанская Россия - - - ***
Монголия - - ** *
КНДР - - - -
*** изобильные ресурсы, ** достаточные ресурсы, * ограниченные ресурсы, — факторы и ресурсы отсутствуют.
Идея экономической кооперации в рамках Северо-Восточной Азии быта с энтузиазмом воспринята и в России. Именно эта идея быта положена в основу аналитических и официальных концепций экономической кооперации вос-
1 Компенсационные соглашения с Японией по разработке лесных, угольных ресурсов и разведке месторождений природного газа.
2 Профессор университета Беркли (Калифорния, США).
3 Наиболее активными создателями этих концепций являлись К. Канамори, К. Огава (Япония), Р. Скалапино, Ли Цзей Чо (США), Ши Мин (КНР).
точных районов страны со странами АТР. Одной из причин такой легкости проникновения этой концепции в Россию и ее восточные регионы являлась, очевидно, ее узнаваемость. Ведь теория экономического районирования и размещения производительных сил основывалась именно на обусловленном ресурсной взаимодополняемостью территориальном разделении труда [6]. Эта концепция также предлагала чрезвычайно простую интерпретацию экономических преимуществ России в этой формирующейся интеграционной группировке (табл. 1). Действительно, России отводилась естественная и привычная для нее роль поставщика изобильных природных ресурсов, которые и представлялись абсолютным преимуществом России на фоне бедных ресурсами других стан Северо-Восточной Азии. Экономический механизм подобной интеграции представлялся столь же простым, сколь и эффективным: Россия обменивает имеющие для нее низкую оценку природные ресурсы на капитало-, науко- и трудоемкую продукцию других стран субрегиона, которая имеет высокую оценку для России. И наоборот.
По существу России была предложена модель «ресурсной ловушки». Эта «ловушка» представлялась в середине 1980-х гг. естественным способом интеграции Тихоокеанской России с рынками стран Северо-Восточной Азии, что должно было содействовать и включению всей российской экономики в эту интеграцию. Начиная с середины 1980-х гг. интеграционные процессы, независимо от участия в них России, в Северо-Восточной Азии становились все более интенсивными. Если в 1986 г. суммарная торговля трех ведущих стран СВА и стран ЮВА (Япония, Китай + Гонконг, Республика Корея, страны АСЕАН + Сингапур) составляла 16% мировой торговли, то к 2010 г. эта доля составит уже более 26%. Но следует учесть еще и то, что Северо-Восточная и Юго-Восточная Азия для России является в географическом и экономическом смысле ключом к экономически безграничному потенциалу «большого АТЭС», доля которого в мировой торговле к 2010 г., по прогнозам, приблизится к 55%.
Конечно, прогресс в политическом движении России в направлении Азиатско-Тихоокеанского региона мира очевиден и впечатляющ, особенно учитывая «низкий старт». В 2000 г. был принят документ «Концепция участия России в форуме «Азиатско-тихоокеанское сотрудничество» (АТЭС) [2], в котором сформулирована задача «выделить азиатско-тихоокеанское направление в качестве одного из приоритетных в общей композиции российской внешней политики». В течение последних лет многосторонние и двусторонние политические связи России в этом регионе интенсивно развиваются.
Сложнее обстоит дело с экономической интеграцией Тихоокеанской России в АТР и СВА. Такая цель для региона была сформулирована в программе «Дальний Восток» в редакции 1996 г. Но хотя Россия достигла значительных успехов, участвуя в работе наиболее значимых межправительственных органи-
заций и бизнес-объединений стран АТР, ни она в целом, ни Дальний Восток России не смогли занять достаточно заметного места в международной торговле и на рынке капиталов в АТР. Конечно, Дальний Восток России максимально ориентирован в экономическом смысле на рынки стран СВА. Если доля стран СВА во внешней торговле федеральных округов европейской части России составляет от 5—10%, в Сибирском федеральном округе — 17,4%, то в Дальневосточном на страны СВА приходится 77% внешнеторгового оборота.
Однако речь идет и должна идти не просто о доле в торговом обороте и даже не о сравнительных успехах в привлечении инвестиций. Основная проблема и наиболее привлекательная перспектива — органичное включение в кооперационные процессы в Северо-Восточной и в целом в Восточной Азии, а через них и превращение России в активного и эффективного как для себя, так и для партнеров игрока в тихоокеанском сегменте глобальной экономической игры.
Достижение такой цели предполагает явное определение условий «кооперационной игры». Необходимо оценить как вызовы для России и ее тихоокеанской провинции, так и объективные возможности ответить на эти вызовы. Иными словами, следует выбрать оптимальную стратегию, позволяющую реализовать принцип «равновыгодности», когда баланс выигрышей и проигрышей оказывается положительным для всех участвующих в кооперационной игре партнеров.
Понимание вызовов и трезвая оценка необходимых действий по активации возможностей — залог реальной кооперации Тихоокеанской России, а вместе с ней и всей национальной экономики в СВА и АТР в целом. Альтернативой может являться только превращение России в одну из баз снабжения сырьем стран Восточной Азии, а альтернатива Дальнего Востока — торгово-экономическое поглощение объединенным рынком Северо-Восточной Азии в качестве своего транспортно-сырьевого сегмента.
ВЫЗОВЫ
Вызов первый — интеграционно-геостратегический. Очевидным является изменение характера азиатского окружения России. Если в 1980— 1990 гг. в качестве таковых рассматривались Япония и новые индустриальные страны, то в настоящее время безусловными фаворитами азиатской (и в значительной мере мировой) экономики являются Китай и Индия.
Для Тихоокеанской России важнейшее значение имеет изменение места и роли Китая, который в мировой экономической иерархии выходит на лидирующие позиции как в производстве, так и в потреблении ресурсов. В современной ситуации для нашего региона Китай — это одновременно и визави в
конкурентной борьбе, и барьер при выходах на международные рынки товаров и инвестиций, и потенциально выгодный экономический партнер.
Учет степени ориентированности экономики региона на Китай при реализации того или иного варианта стратегии развития Тихоокеанской России определит долгосрочные выигрыши или долгосрочные проблемы. Развитие Северного Китая и диффузия его влияния на восток России становится одним из важных факторов ориентации инвестиционного процесса в Азиатском регионе. Активизация режимов открытости экономики России, особо усилившаяся в связи с грядущим вступлением в ВТО, будет стимулировать такие действия.
Уже сама по себе новая расстановка сил в Азии является вызовом для России и ее тихоокеанской провинции. Кроме того, необходимо учитывать, что глобальные масштабы реализуемых проектов привлекают глобальных игроков. Наши зарубежные партнеры — определяющие игроки в мировой экономической политике, которые умеют не только защищать свои интересы, но и находить компромиссы между собой. Известно, что на трехстороннем уровне между Японией, Китаем и Кореей ведутся активные обсуждения позиции по российским проектам, известно, что активно идет проработка альтернативных вариантов как транспортной, так и трубопроводной инфраструктуры.
И вообще, Северо-Восточная Азия не является однородным экономическим или политическим субрегионом. Это сложное экономико-политическое образование. Но на сегодняшний день можно сказать, что в Северо-Восточной Азии произошла дефрагментация на две части. С одной стороны — «большая тройка» (Япония, Китай, Республика Корея), а с другой стороны — Россия с ее Дальним Востоком, Монголия и КНДР — «размытая периферия» (рис. 1).
Россия ) Китай /Монголия (КНДР)
К о ■о / Япония
ф я
Рис. 1. «Кооперационная геометрия» в Северо-Восточной Азии
Именно в рамках «большой тройки» происходит интенсивное расширение торгово-экономических связей в субрегионе СВА. В 2003 г. японо-китайский товарооборот достиг 132 млрд долл. (в 2001 г. — 89,3 млрд долл.). Взаимная торговля между КНР и Республикой Корея за этот период увеличилась с 35,9 до 63,2 млрд долл. Объем японо-южнокорейской торговли составил 51,4 млрд долл. (в 2001 г. — 42,7 млрд долл.) [3].
Хотя в сравнении с Европейским союзом или НАФТА роль внутрирегиональной торговли в СВА пока еще невелика и находится на уровне 24—30%, в пределах «большой тройки» она постоянно увеличивается, замыкая экономические взаимодействия рамками этих экономик. В то же время доля России в товарообороте Северо-Восточной Азии не превышает 1%.
«Большая тройка» ведет активные действия, направленные на создание подлинно интеграционной группировки, первоначально в форме зоны свободной торговли. Одновременно идут активные консультации, подтвержденные рядом формальных и неформальных договоренностей об объединении в ближайшем будущем зон свободной торговли СВА и АСЕАН. Очевидно, уже в районе 2010 г. России будет противостоять не аморфный конгломерат стран СВА и АСЕАН, а организованная интеграционная группировка, для которой Россия будет «третьей страной». Это означает, что Россия окажется окончательно на периферии глобализационных процессов и сможет получать лишь ту часть агломерационных и интеграционных эффектов, которую сочтет возможным выделить ей восточноазиатский интегрированный партнер. Реальный интерес России заключается, конечно, в том, чтобы активно, опираясь на свои ресурсы, формировать для себя положительные экономические и политические эффекты.
Следовательно, стратегия включения России в СВА и реализация имеющихся возможностей должны базироваться не только на ресурсных, инфраструктурных и институциональных возможностях и намерениях самой России. В значительной степени вхождение России своими восточными районами в формирующийся общий рынок Северо-Восточной Азии будет зависеть от того, каков будет статус России в этой новой субрегиональной интеграционной группировке. Россия должна стремиться к тому, чтобы быть не «третьей страной» для данной группировки, но полноправным участником этой интеграционной игры. Только в последнем случае как Россия, так и страны СевероВосточной Азии получат максимальный выигрыш от экономической интеграции. Следовательно, одной из важнейших задач является поиск и анализ аргументов и оснований как для России, так и для «большой тройки» СевероВосточной Азии для включения России в процесс формирования зоны свободной торговли и последующих этапов экономической интеграции СевероВосточной Азии.
Вызов второй — ресурсный. Господствующая и принимаемая Россией как сама собой разумеющаяся модель экономической кооперации в Северо-Восточной Азии основана на предположении о невозможности экономического развития «большой тройки» без доступа к природным ресурсам Тихоокеанской России. Именно «богатство» региона природными ресурсами по умолчанию полагается основой «естественного» разделения труда в Северо-Восточной Азии. Простота этой ресурсной модели подкупает и завораживает. Действительно, если экономические лидеры в СВА лишены сырьевых ресурсов, а единственным их источником является Россия, то кооперационные тенденции непреодолимы. Но самое главное заключается в том, что не следует прикладывать усилий для развития этой кооперации. «Невидимая рука» рынка неотвратимо приведет к их автоматическому развитию.
В этом предположении и кроется ловушка. Именно «невидимая рука» рынка перечеркивает предопределенность зависимости «большой тройки» от российского сырья в современной экономике.
Во-первых, прогрессирующая глобализация товарных и факторных рынков обусловила значительное ослабление зависимости отдельных стран от размещения сырьевых ресурсов и иных факторов производства. Во-вторых, сырьевые ресурсы России и ее тихоокеанской провинции разнородны с точки зрения их «критического значения» для экономик СВА.
«Провинциальным монополистом» для стран СВА Дальний Восток России является лишь в области энергетических ресурсов (прежде всего нефтегазовых), лесных и рыбных. Определенный интерес представляют и земельные ресурсы, в первую очередь сельскохозяйственные угодья. Но сама Россия дает повод усомниться в высокой ценности этих ресурсов для своих зарубежных партнеров, упорно уклоняясь от рациональной организации их экономического использования. Нельзя надеяться на высокую оценку своего ресурса, если «стартовая цена», которая определяется полезностью данного ресурса для самого собственника, остается низкой.
Например, Россия, прежде всего ее восточные регионы, является главным экспортером круглой древесины на рынки Японии и КНР. Поставки можно увеличить, так как условия и спрос позволяют практически удвоить ежегодный объем лесозаготовок на Дальнем Востоке. Но освоение лесных ресурсов проводится истощительными методами, что практически исключает долгосрочную перспективу для лесного комплекса. Это противоречит и мировой экологической тенденции. В перспективе это гарантирует большой объем упущенных выгод не только в области внешней торговли, но и в рамках Киотского и других аналогичных процессов. Равнодушное отношение к лесным ресурсам в России порождает столь же равнодушное отношение к ним и на зарубежных рынках, где оценка российского леса традиционно ниже, чем американского и
канадского, например. Следовательно, потенциальная высокая оценка полезности для стран СВА лесных ресурсов восточной России явно противоречит реальной оценке этих ресурсов рынком.
Столь же плохо используются и дефицитные для всей СВА земельные ресурсы. Урожайность возделываемых культур в 4—5 раз ниже, чем в сопредельных регионах СВА. И в данном случае мы имеем перспективу превратиться не в экономическую аграрную базу СВА, а в источник дешевой земли, так как при данной сравнительной эффективности использования земель капитализированная рента будет ничтожна по сравнению с реальными оценками земельных ресурсов в развитых экономиках.
Похожая ситуация и в области рыбных ресурсов. Пользуясь тем, что Тихоокеанская Россия имеет наиболее высокие показатели объема рыбных ресурсов, приходящихся на душу населения, мы экспортируем значительную часть добычи рыбопромышленного комплекса в страны СВА, которые являются крупнейшими мировыми импортерами рыбной продукции. Но при этом в запустении находятся аквакультура и воспроизводство ресурсов. Ресурсы истощаются, и в перспективе потенциальные доходы от экспорта придется перенацелить на воспроизводство сырьевой базы. То есть старая схема: добыча сырья — экспорт — инвестирование доходов от экспорта в добычу нового сырья, — как раз и конструирует «сырьевую ловушку», устойчивость которой стимулирует региональную «голландскую болезнь».
Подавляющая часть полезных ископаемых, кроме энергетической группы, вообще являются рядовыми и не имеют никаких предпосылок для того, чтобы на их основе сформировать масштабную и рентабельную специализацию. Кроме того, их эксплуатация сравнительно чрезвычайно дорога, следовательно, особого интереса для развития международной кооперации не представляет.
Парадокс дальневосточной экономики — из-за высоких удельных затрат выгодной является только добыча или самая первичная переработка сырья, но экспорт необработанного сырья подрывает перспективу экономики. Этот парадокс постоянно воспроизводится из-за:
• наличия еще не освоенных ресурсов;
• нацеленности на поставки сырья на рынки с хорошо развитой и экономически эффективной перерабатывающей базой (КНР, Республика Корея);
• нехватки инвестиционных средств для развития собственной перерабатывающей базы и ненадежного инвестиционного климата в России.
В результате создалась ситуация, когда ресурсы в регионе и стране есть, но их рентабельное освоение и извлечение кооперативных выгод на международной арене противоречат одно другому.
Вызов третий — инфраструктурный. К настоящему времени все более оформляется новая версия концепции развития Тихоокеанской России. Она
заключается в широкомасштабном использовании экспорта энергетических ресурсов и транспортных услуг на основе развития инфраструктуры. Речь идет о создании магистральных коридоров для передачи в АТР и СБА российских энергоресурсов и энергопродукции, а также транзита европейской и азиатской продукции.
«Большая тройка» СБА действительно является энергозависимой частью экономического мира, дефицит собственных энергоресурсов и рост их потребления обусловливают большой интерес в СБА к стабильному альтернативному источнику снабжения. Б 2004 г. потребление нефти в СБА составило 17,8% общемирового потребления. Обеспечение нефтью является центральным пунктом политики энергетической безопасности стран СБА. Однако монопольное положение в энергообеспечении стран СБА Персидского залива явно противоречит принципам энергетической безопасности. Для стран «большой тройки» ключевым вопросом является даже не физическое удовлетворение растущего спроса на углеводородное сырье, но, прежде всего, диверсификация источников снабжения им. Именно поэтому столь высока оценка полезности для стран СБА российских нефтяных и газовых ресурсов.
Б декабре 2004 г. Правительство Российской Федерации одобрило строительство нефтепровода «Босточная Сибирь — Тихий океан» (проект БСТО), что является прямой дорогой к формированию восточноазиатского рынка нефти и нефтепродуктов. Этот потенциальный рынок вполне может стать «джокером» в глобальной энергетической игре, учитывая, что Китай все в большей степени определяет уровень и динамику совокупного спроса на углеводороды. Б этих условиях российская нефть может стать критическим фактором обеспечения равновесия на рынке углеводородов в СБА.
Б июле 2005 г. ОАО РАО «ЕЭС России» и Государственная электросетевая корпорация Китая подписали Соглашение о долгосрочном сотрудничестве России и КНР в сфере электроэнергетики. Бременные и технико-экономические параметры Соглашения принципиально и кардинально меняют сложившиеся до сих пор представления о производственной динамике и структуре развития электроэнергетики южной зоны Тихоокеанской России. Ожидается, что вскоре будет утверждена «Программа создания в Босточной Сибири и на Дальнем Бостоке единой системы добычи, транспортировки газа и газоснабжения с учетом возможного экспорта газа на рынки Китая и других стран Азиатско-Тихоокеанского региона». Концепция Программы предусматривает развитие транзитных, экспортно-ориентированных магистральных трубопроводов на юге Дальнего Бостока, снабжаемых сахалинским и якутским газодобывающими центрами.
Проектируемая энергетическая инфраструктура для транзита топливно-энергетических ресурсов (нефте- и газопроводы, высоковольтные линии электро-
передачи), а также транссибирский железнодорожный маршрут сформируют на полигоне «Восточная Сибирь — Сковородино — Благовещенск — Хабаровск и Комсомольск-на-Амуре — юг Приморского края» энергетический коридор, напоминающий по своей форме пространственную дугу. В создание этой «дуги» предполагается вложить не менее 15 млрд долл. США. Энергетический коридор превратит юг Дальнего Востока в мощнейший транспортно-энергетический транзитный полигон. В значительной степени он таковым уже является и сейчас, так как в последнее время большие капиталовложения в реконструкцию морских портов вкладываются исключительно ради того, чтобы облегчить переработку экспортных сырьевых грузов из Сибири.
На наших глазах создается не просто новый сектор внутринациональной и международной экономической специализации региона, меняется весь перспективный облик региона. Традиционная энергодефицитность в перспективе должна смениться на энергоизбыточность. Соответственно Тихоокеанская Россия превратится в регион производства и экспортно-ориентированного транзита мощных потоков углеводородов, электроэнергии, а также угля в направлении центров энергоиспользования в странах СВА с ежегодными финансовыми оборотами 2—3 млрд долл. США.
Однако сами по себе масштабные инвестиции в энергетическую инфраструктуру, транзитные обороты углеводородов и энергии вряд ли смогут стать заметным стимулом регионального развития и повышения благосостояния региона. Нефтегазовые проекты, магистральный транспорт энергоносителей действительно капиталоемкие и высокодоходные в эксплуатации, но они мало будут использовать рабочей силы, сосредоточатся на ограниченной территории, создадут очень ограниченные ареалы благополучия.
Энергетические коридоры «накладываются» на сетку международных транспортных коридоров на территории Дальнего Востока. Транспортная сеть формируется в соответствии с географией и структурой существующих и перспективных международных транспортных связей. В основу системы международных транспортных коридоров положены панъевропейские (критские) коридоры и евроазиатские коридоры, проходящие по территории России.
Система международных транспортных коридоров на территории Дальнего Востока и Забайкалья включает в себя два евроазиатских коридора — «Транссиб» и «Северный морской путь», а также коридоры регионального значения, связывающие северо-восточные провинции Китая через российские морские порты Приморского края с портами стран Азиатско-Тихоокеанского региона.
Коридор «Транссиб.» соединяет Берлин через Варшаву, Минск, Москву, Екатеринбург с Владивостоком и Находкой. Вместе с ответвлениями на Дальнем Востоке этот коридор увязывает в единую транспортную систему Европу, Белоруссию, Россию, Монголию, Китай и Корейский полуостров.
Коридоры «Приморъе-1, 2» объединяют в единую транспортную сеть северо-восток Китая и юг Приморья.
Железнодорожная, автомобильная, воздушная транспортные системы, морские порты и энергетическая инфраструктура, с одной стороны, облегчают формирование ряда важных сопутствующих возможностей: укрепляют инвестиционный климат в регионе, открывают потенциал для технологического развития смежных производств по переработке углеводородов, энергоемких производств.
С другой стороны, создание мощного «ресурсопроводящего» инфраструктурного каркаса весьма выгодно для интегрирующихся стран Северо-Восточной Азии. Будущая интеграционная группировка выступит в этой ситуации монопсонией по отношению к Тихоокеанской России и восточным российским регионам в целом.
С третьей стороны, если учесть интенсивно наращиваемые, в том числе благодаря инвестициям в реконструкцию морских дальневосточных портов, объемы транзита металлов, нефтепродуктов, угля, можно с уверенностью предсказать, что для транснациональных российских сырьевых корпораций инфраструктурная специализация юга региона чрезвычайно выгодна. Но главным вопросом является то, насколько эта новая специализация будет способствовать развитию экономической и социальной системы самого региона, насколько она обеспечит равноправное участие России в интеграционных группировках Северо-Восточной Азии и АТР.
Вызов четвертый — мотивационный. Прогресс экономического сотрудничества в форме товарной торговли и инвестиционного обмена Тихоокеанской России и стран СВА за последние 10 лет очевиден. Но столь же очевидно, что результаты стремительного включения в международное сотрудничество для приграничных районов и населенных пунктов неадекватны тем, которые на глазах дальневосточников регистрируются в приграничных районах, особенно Китая. Достаточно сказать, что накопленное за эти 10 лет положительное сальдо внешнеторгового оборота региона (а это на 80% южные районы, включая Сахалин) составляет 17 932 млн долл. Предположим, что лишь 10% этих доходов через налогово-бюджетные каналы могли бы влиться в экономику региона. Это дает примерно 1,8 млрд долл. США. Еще почти 9 млрд долл. США за эти годы составили накопленные прямые иностранные инвестиции. Пусть еще 9% этой суммы через те же каналы могло влиться в регион, т. е. около 1 млрд долл. США, следовательно, ориентировочно это составит почти 2,8 млрд долл. США, или по среднему курсу за эти годы (приблизительно 12 руб. за 1 долл.) около 34 млрд руб. Суммарные за этот же период капиталовложения в регион составили 162 млрд руб. Таким образом, при благоприятных институциональных условиях распределения выгод от международного сотрудничества регион сумел бы использовать на 20% больше средств на развитие. При этом нужно
учитывать, что из совокупный инвестиций почти 30% составили государственные капиталовложения, а потенциальные выгоды от международного сотрудничества прибавились бы именно к ним. Следовательно, суммарные государственные инвестиции на коммунальные и социальные нужды составили бы не 48 млрд руб., а 82 млрд руб., т. е. увеличение составило бы более 70%. Такова «цена» неблагоприятных по сравнению с соседями институциональных условий международного сотрудничества для Дальнего Востока.
Регион, во всяком случае его южная приграничная часть, мог бы получить существенный толчок в коммунальном, социальном и экономическом развитии. Такой толчок, который получили приграничные торговые города СевероВосточного Китая (Суйфыньхэ, Хэйхэ, Фуюань, Цзямусы и др.). Источник их процветания - доходы от торговли с Россией, приграничной торговли. Именно это и является иллюстрацией содержания мотивационной проблемы.
Ясна мотивация китайских приграничных провинций и городов — распределение доходов построено таким образом, что территории прямо заинтересованы в развитии сотрудничества с Россией: больше оборот в торговле — лучше жизнь. Но подобной мотивации нет у дальневосточный приграничныгх районов и городов.
Сохранение в будущем мотивационного парадокса, когда расширение сотрудничества увеличивает массу проблем для приграничных регионов, а не массу возможностей, чревато повторением 1994 г., когда, столкнувшись впервые с этим парадоксом, субъекты Федерации в Тихоокеанской России фактически заблокировали либерализационный путь развития приграничного сотрудничества, предопределив во многом нынешние институциональные проблемы.
При этом недавние инициативы российского большого бизнеса, к которым обычно благожелательно прислушивается Федеральное собрание, чреваты де-монтажом значительной части приграничного сотрудничества вообще. Имеется в виду требование запрета «челночной торговли». Кроме удара по мотивации регионов и населения, каких-либо выгод от этого (не считая, конечно, выгод собственно корпораций) не просматривается.
Вызов пятый — конкурентный. Очевидно, что включение страны в интеграционные группировки, как и вообще успешное функционирование в рамках глобальных финансово-экономических структур, предполагает формирование совершенно определенный ниш в международном разделении труда, основанных на конкурентоспособных в международном смысле кластерах внутри национальной экономики. В Северо-Восточной Азии подобныгх ниш для России и ее тихоокеанской провинции осталось немного, если еще остались. Практически все ниши, связанные с более или менее технологичным производством вторичного и третичного секторов экономики, захвачены странами «большой тройки». Прогрессирующее закрепление этих ниш (автомобилестроение, судо-
строение, морские перевозки, промышленная и бытовая электроника, электротехнические товары, текстиль и обувь, игрушки, информатика, связь, черная металлургия, логистика, пищевая промышленность) основано на монополизации рынков факторов производства, в первую очередь рынка капиталов и технологий.
Из 425 млрд долл. прямых иностранных инвестиций, импортированных странами СВА в 1996—2002 гг., на субъекты Федерации в Тихоокеанской России приходится лишь 3,6 млрд долл., или 0,8%. И оседают эти капиталовложения преимущественно в сырьевом секторе экономики. Упомянутая выше «региональная голландская болезнь» становится все очевиднее. Объективные события все более свидетельствуют о закреплении за Тихоокеанской Россией двух ниш, которые могут быть конкурентоспособны в абсолютном смысле: 1) сырьевые, особенно топливно-энергетические и лесные ресурсы; 2) услуги по транзиту грузов, в первую очередь опять-таки топливно-энергетических.
То есть современная асимметрия товарной структуры торговых потоков Дальнего Востока России в страны СВА есть не временная неправильность, а, напротив, жесткая тенденция, которая не может быть преодолена самим регионом. Более того, она поддерживается политикой государства. Асимметрия как раз и выражается в том, что в экспорте региона преобладает продукция низких технологических переделов, предназначенная для промежуточного потребления, а импортируются главным образом товары высокой степени обработки инвестиционного и особенно потребительского назначения.
Уже сейчас конкурентоспособны преимущественно отрасли природно-ре-сурсного сектора экономики региона. Большинство отраслей перерабатывающего комплекса на внешнем рынке ограниченно конкурентоспособны или неконкурентоспособны вообще. Неизбежное в будущем существенное повышение производственных издержек, прежде всего за счет роста цен на продукцию/услуги естественных монополий, при низких объемах инвестиций может окончательно подорвать конкурентоспособность отраслей глубокой переработки продукции. Зато в среднесрочной перспективе основная масса добывающих и ресурсоемких производств, по-видимому, сохранит запас ценовой конкурентоспособности.
ВОЗМОЖНОСТИ ИЛИ КОНЦЕПЦИЯ ДЕЙСТВИЙ
Действия диктуются вызовами. Следует не столько парировать угрозы, сколько постараться превратить объективные угрозы в объективные же выгоды.
Возможность первая — концептуальная. Следует попытаться использовать в качестве ресурса регионального развития эффект масштаба при эксплуата-
ции имеющихся ресурсов углеводородов (в восточных регионах) за счет подключения спроса на энергию в странах АТР и СВА, а также инфраструктурную ренту от транспортных и энергетических межконтинентальных коридоров. Именно эта виртуальная транспортная рента должна стать потенциальным мультипликатором регионального развития. Возможно ли это, и при каких условиях?
Существует как минимум четыре канала распределения этой ренты. Во-первых, она будет присваиваться крупными корпоративными агентами, которые и будут инвестировать в создание этих коридоров, как транспортных, так и энергетических. Во-вторых, эта рента косвенным образом, как мультипликатор экономического развития, будет присваиваться нашими ближайшими соседями по Северо-Восточной Азии (Китай, Япония, Корея). В-третьих, она будет присваиваться западносибирским и европейскими регионами России, которые будут эксплуатировать транспортные и энергетические части транзитного канала для экспорта своей продукции. И только в последнюю очередь этой рентой сумеют воспользоваться (и финансовыми отчислениями и косвенными эффектами от этой ренты в виде наведенного спроса в регионе) собственно тихоокеанские субъекты Российской Федерации.
Поэтому, во-первых, следует разработать эффективную схему распределения потенциальных доходов, в рамках которой Тихоокеанская Россия будет являться полноправным реципиентом. Хотя, конечно, сибирские и европейские регионы России совершенно не заинтересованы в перераспределении этой ренты.
Во-вторых, необходимо создать условия для «перехвата» части дополнительных доходов у партнеров по Северо-Восточной Азии, т. е. для перераспределения мультипликативного эффекта в пользу Дальнего Востока России.
Для этого необходимо дополнить концепцию транснациональных транс-портно-энергетических коридоров концепцией формирования промышленно-сервисных дуг в южной части Тихоокеанской России (рис. 2). Фактически речь идет о реализации давней концептуальной идеи создания на тихоокеанском побережье экономической «контактной зоны» с сопредельными экономиками Северо-Восточной Азии. Такие дуги географически опираются на мощные про-мышленно-логистические и сервисные узлы: Благовещенск, Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, Уссурийск, Владивосток, Находка. Эти дуги являются естественной географической осью размещения локальных свободных экономических зон.
При условии создания комфортной институциональной среды, системы эффективных институтов появится реальная возможность превратить эти про-мышленно-сервисные дуги в своеобразный фильтр, который будет поставлен на пути транспортных и энергетических потоков. Этот фильтр будет преобразовывать часть экспортных потоков в продукцию и услуги, которые станут, в
свою очередь, в значительной части экспортироваться в Северо-Босточную Азию, принося повышенный доход в самом регионе. Тогда удастся использовать общую идею формирования транспортно-энергетической инфраструктуры международного экономического сотрудничества для увеличения фонда накопления в самом регионе. Б этом случае огромные вложения в создание и поддержание инфраструктуры на востоке России будут давать отдачу не только крупным корпоративным агентам в России и их азиатским партнерам, но и восточные субъекты Российской Федерации получат реальный мощный стимул развития.
Возможность вторая — институциональная. Создание справедливой и, главное, эффективной, т. е. стимулирующей системы распределения доходов от приграничного сотрудничества. Это должно стимулировать приграничные регионы и регионы, обладающие реальными абсолютными и относительными преимуществами, а также потенциально высокими оценками системной конкурентоспособности на рынках СБА, активизировать внешнеторговые и инвестиционные потоки. Реально создать в центрах «промышленно-транспортной дуги» и свободных экономических зонах «институциональные ловушки», пре-
Рис. 2. Концепция промышленно-сервисных дуг
доставив привлекательные инвестиционные условия, создав гарантированные законом зоны развития туризма и развлечений. Важно только иметь в виду конечную цель — аккумулирование доходов на территориях. Важно только не попасть в ловушку глубокомысленных псевдогосударственных рассуждений типа «нельзя потому, что закона нет, или потому, что противоречит имеющемуся закону». Речь как раз и идет о том, чтобы создать ситуационную законодательную базу, ориентированную не на абстрактные либеральные ценности, а на конкретные проблемы конкретного региона и конкретные национальные интересы.
Возможность третья — геополитическая. Следует отказаться от рассмотрения Тихоокеанской России в качестве одного из регионов, когда речь идет о конструировании геостратегической концепции государства. Разумный взгляд на этот регион — как на активный фасад России в АТР. Тихоокеанская Россия не может быть полноправным субъектом политико-экономических процессов в АТР и СВА формально, но он должен таковым быть по существу. Следовательно, федеральная власть должна взять на себя функцию активного политико-экономического лоббирования включения тихоокеанской провинции страны в восточноазиатскую интеграционную группировку.
И одной из важнейших задач в этом смысле является активное лоббирование необходимости для России, а равно и для «большой тройки» Северо-Восточной Азии (Япония, Китай, Республика Корея), включения России в процесс формирования зоны свободной торговли и последующих этапов экономической интеграции Северо-Восточной Азии. Эта геополитическая стратегия должна стать общей оболочкой всех дипломатических, экономических и военно-политических инициатив России в Восточной Азии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Дальний Восток и Забайкалье — 2010 / Под ред. П. А. Минакира. М.: Экономика, 2002.
2. Концепция участия России в форуме «Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество». — М1р:/арес.1есЬпе1.ги/ир1оаё/сопсер!.Мт.
3. Материалы сайта — www.po1pred.com.
4. Минакир П. А. Инфраструктура международной экономической интеграции: мультипликативные эффекты // В кн. Стратегические проблемы национального развития и международного сотрудничества: дальневосточный вектор. Хабаровск, 2005.
5. Немчинов В. С. Теоретические вопросы рационального размещения производительных сил // Вопросы экономики. 1961. № 6.
6. Экономическая интеграция: пространственный аспект / Под ред. П. А. Минакира. М.: Экономика, 2004.
