CC BY
36
Пространственная Экономика 2005. № 2. С. 27-45
УДК 339.9 В. В. Михеев
ИНТЕГРАЦИОННОЕ
ПРОСТРАНСТВО
ВОСТОЧНОЙ АЗИИ И РОССИЯ1
В статье рассматриваются важнейшие интеграционные процессы, развивающиеся на экономическом пространстве Восточной Азии, и делается попытка определить в них место для России. Внимание фокусируется на проблемах финансовой, научно-технической и институциональной интеграции Восточной Азии.
Восточная Азия, Россия, энергетическая безопасность, интеграционное пространство, институциональные условия, интеграционные группировки.
Концепции восточноазиатского единения, которые 10—15 лет назад относились к разряду «пионерных», сегодня приобретают статус «распространенных» идей в экспертном сообществе и политических элитах Восточной Азии (ВА). Этому способствуют рыночная трансформация и глобализация экономики Китая, позволяющие рассчитывать на Пекин как на заинтересованного участника интеграционных процессов. Одним из последних громких подтверждений этому может служить выдвинутая бывшим премьер-министром Японии Накасонэ в 2004 г. идея о проведении двух раз в год саммитов стран СВА — Японии, Китая и Южной Кореи [11].
Однако на практике формирование Восточно-Азиатского сообщества (ВАС)1 развивается медленно, сталкиваясь с серьезными проблемами и противоречиями. Обобщая, можно сказать так: идея единения Восточной Азией принята,
© Михеев В. В., 2005
1 В работе словосочетание «Восточно-Азиатское сообщество» используется в двух смыслах: 1) как будущая структура объединенной Восточной Азии, в этом случае используется написание термина с заглавной буквы или сокращение ВАС; 2) ныне существующая группа (сообщество) государств Восточной Азии, в этом случае словосочетание пишется со строчной буквы: восточноазиатское, сокращение ВАС не используется.
пример Европейского союза кажется интригующим, однако ясности в вопросе о путях и этапах практической реализации идеи Восточно-Азиатского сообщества нет.
В «пространственно-страновом» формате под Восточной Азией понимается, во-первых, Северо-Восточная Азия (СВА), включающая Китай, Японию, Южную Корею (СВА 3), а также Россию, Северную Корею и Монголию, и Юго-Восточная Азия (ЮВА), объединяющая страны АСЕАН.
Считая именно СВА 3 главным локомотивом реальной восточноазиатс-кой интеграции, автор фокусирует внимание именно на этом пространственном субрегионе ВА, оставляя в стороне множество внутренних проблем стран АСЕАН.
ОСНОВЫ И ФОРМАТЫ
Материальной основой интеграции на экономическом пространстве Восточной Азии являются быстрые темпы экономического роста расположенных здесь стран и рост объема внутрирегиональной торговли. В новом тысячелетии в ВА наиболее быстрыми темпами развивается Китай, который занял место самой динамичной азиатской экономики, принадлежавшее ранее сначала новым индустриальным странам (НИС), а затем «НИС второй волны» из числа стран АСЕАН (табл.).
Таблица
Темпы прироста ВВП стран Восточной Азии, 2001—2004 гг., %
Регионы 2001 2002 2003 2004
Восточная Азия, всего 3,5 5,8 5,0 6,0
СВА 3* 0,6 0,4 3,0 2,1
Китай 7,3 8,0 9,1 9,5
Япония 0,4 0,2 1,9 2,1
Южная Корея 3,0 6,3 3,0 4,7
АСЕАН 4** 2,4 4,4 4,5 4,9
НИС 3*** -1,3 2,9 2,2 4,3
Примечание: *СВА 3: Япония, Китай, Южная Корея; **АСЕАН 4: Индонезия, Малайзия, Филиппины, Таиланд; ***НИС 3: Сингапур, Гонконг, Тайвань. Источник: East Asia Update. The World Bank, 2003. Oct. P. 1.
За последнее десятилетие доля торговли внутри Восточно-Азиатского региона в целом возросла незначительно: с 43 до 45%, однако именно в СВА наблюдался наиболее сильный всплеск внутрирегиональной торговли. Ее доля увеличилась примерно с 20% в начале 1990-х гг. до 30% в 2004 г. Внутрирегиональная торговля АСЕАН оставалась примерно на уровне 20% от общего
внешнеторгового оборота этих стран. При этом рынок СВА имеет для АСЕАН гораздо большее значение, чем рынок АСЕАН для СВА. В 2004 г. на долю СВА пришлось более 30% экспорта АСЕАН, а на АСЕАН — около 12% экспорта СВА, в том числе: японского — 13%, южнокорейского — 11% и китайского — 7% (рассчитано по: [4, р. 19—21]).
За динамикой цифр скрывается огромный разрыв между СВА и Юго-Восточной Азией в экономической мощи и потенциальной емкости рынков. Суммарный ВВП СВА составляет более 7 трлн долл. (по текущему обменному курсу) и в 10 с лишним раз превышает суммарный ВВП стран АСЕАН, а численность населения в СВА почти в 3 раза больше, чем в АСЕАН [6, р. 145, 164, 173, 179, 189, 246, 252, 257, 272].
Десятилетие назад Китай с его уровнем бедности не позволял всерьез говорить о развитии экономической интеграции в СВА. Сегодня Китай уже без сомнений может рассматриваться как ключевой игрок многостороннего экономического сотрудничества. Он занимает второе (после Японии) место по объему ВВП в Восточной Азии, в 2004 г. вышел на первое место по объему экспорта, обогнав Японию, за Китаем — первое место по объему привлеченных иностранных инвестиций (свыше 60 млрд долл. в 2004 г.). С 33 млрд долл. накопленных китайских инвестиций за рубежом (3,7 млрд только за один 2004 г.) [1] Китай начинает, хотя и очень постепенно, приобретать лицо регионального инвестора. Плюс к этому — формирование реального, а не потенциального (рассчитываемого исходя лишь из численности населения) потребительского спроса на основе роста благосостояния населения и создания «среднего класса». В стране проживает более 3 млн миллионеров1, в том числе 1 тыс. миллиардеров, порядка 60 млн человек относятся к среднему классу (собственность в размере более 110 тыс. долл., ежемесячный доход не менее 1 тыс. долл. на семью) [10].
Интеграционные идеи в начале нового тысячелетия все активнее стимулируются и различного рода экономическими расчетами, показывающими, насколько выиграют страны, если выйдут хотя бы на первый интеграционный уровень — создания региональной зоны свободной торговли (ЗСТ). Совместные расчеты китайских, японских и южнокорейских экспертов показывают, что формирование трехсторонней зоны свободной торговли в формате СВА 3 даст дополнительно 0,6 процентных пункта прироста совокупного ВВП СВА, 0,2 п. п. - ВВП Японии, 1,3 - Китая, 3,2 - Южной Кореи [6, р. 45]. А создание зоны свободной торговли между Китаем и АСЕАН, по расчетам секретариата АСЕАН, увеличит ВВП Китая на 0,3% и ВВП АСЕАН - на 0,9% [5, р. 43].
1 В «юаневом исчислении» 1 долл. США равен 8,27 юаня.
На таком экономическом фоне в Восточной Азии формируются различные форматы реализации интеграционные концепций.
К государственным политическим и экономическим форматам «широкого охвата», функционирующим с начала или середины 1990-х гг., можно отнести следующие:
• форум АТЭС, объединяющий 21 страну Азии, Америки и Россию, на практике служащий больше площадкой для встречи лидеров стран и обсуждения насущных экономических (а в последнее время — все чаще политических) задач и задач безопасности в АТР, чем реальным двигателем экономической интеграции;
• форум АСЕМ (Азия — Европа), объединяющий 15 стран ЕС и 10 стран Азии, включая Китай, но без России и США, выступающий своего рода интеллектуальным мостом для налаживания трансконтинентального сотрудничества между Восточной Азией и Европой;
• форум АРФ (региональный форум АСЕАН), объединяющий страны Азии, Европы, Америки, включая США, Россию и Китай, и фокусирующийся на обсуждении проблем региональной безопасности, не обладая при этом реальными военно-политическими структурами для их решения.
Также с начала 1990-х гг. в Восточной Азии, в основном в ее северовосточной части, действуют неформальные экономические и политические форумы:
• экономический форум СВА и экономическая конференция СВА, «запущенные» с подачи японского и американского частного бизнеса и обсуждающие проблемы регионального экономического сотрудничества на уровне представителей деловой и экспертной элиты. Один из главных проектов — Банк развития СВА (акционерами которого должны стать правительства стран СВА и США и который должен аккумулировать деньги мировыгх рынков для инвестирования дорогостоящих инфраструктурные и энергетических объектов СВА) после 14 лет обсуждений так и остается в статусе «перспективной идеи»;
• газовый форум СВА, фокусирующийся на энергетическом сотрудничестве в том же формате, что и два предыщущих. К положительным результатам его работы можно отнести освоение транснациональными корпорациями нефтегазовых месторождений шельфа Сахалина;
• инициированный Россией в 2000 г. Байкальский экономический форум. К сожалению, после хорошего старта, на котором быша сформулирована концепция интеграции России в АТР и СВА, форум «потерял обороты» и стал фокусироваться на в принципе полезных, но не первостепенных для дальневосточной и восточносибирской экономики России проблемах (например, молодежного спорта или туризма). В результате форум стал терять привлекательность для стратегов восточноазиатского бизнеса и политики;
• два политических форума в формате «второй дорожки»: «Диалог сотрудничества СВА» (МБАСБ, с участием США и стран СВА, включая Россию и КНДР, но без Монголии) и Совет по проблемам безопасности и сотрудничества в тихоокеанской Азии (С8САР, с участием представителей стран — участниц формата АРФ). Наибольшим успехом «Диалога сотрудничества СВА» можно считать запуск в августе 2003 г. официального шестистороннего формата переговоров по Северной Корее в Пекине.
НОВЫЕ ФОРМАТЫ
В конце 1990-х — начале 2000-х гг. наметилась новая тенденция в организации восточноазиатских диалоговых форматов, которые не заменяют уже существующие, а, напротив, проводятся в их рамках, но включают меньшее число стран и имеют собственную повестку дня — более конкретную и содержательную с точки зрения продвижения реальных интеграционных и многосторонних начинаний.
В области безопасности — сформированный в 2003 г. и уже упоминавшейся выше шестисторонний формат по северокорейской ядерной проблеме с участием Китая, США, Японии, России, Южной и Северной Кореи. Китайское и южнокорейское руководство, а также российские эксперты продвигают идею сохранения этого формата и после урегулирования кризиса в Северной Корее для решения других проблем безопасности в СВА (прежде всего связанных с новыми угрозами).
В области экономики к новым многосторонним форматам, нацеленным на либерализацию внутрирегиональной торговли посредством заключения многосторонних соглашений о свободной торговле, относятся следующие:
1. Формат «СВА 3». Это наименее формализованная структура: в практическом плане пока лишь идут переговоры о создании зоны свободной торговли между Японией и Южной Кореей, Китай только ищет пути присоединения к японо-южнокорейской оси. Между тем это наиболее перспективное направление развития реальной интеграции как в силу упоминавшихся выше экономических факторов (размер ВВП стран СВА, их растущая экономическая взаимозависимость. К примеру, Китай в 2003 г. стал главным импортером южнокорейской и японской продукции и потребителем прямых южнокорейских инвестиций), так и по культурологическим основаниям, позволяющим рассчитывать на готовность этих трех «конфуцианских» стран к принятию и реализации обязывающих решений — в отличие от принципов консенсусной необя-зывающей дипломатии стран АСЕАН.
2. Зона свободной торговли АСЕАН. Формально здесь достигнуты наибольшие результаты. Однако сама философия развития АСЕАН говорит о том,
что основой функционирования ассоциации является не экономическая интеграция, а поддержание регионального мира и обеспечение безопасности — экономическое сотрудничество рассматривается в АСЕАН лишь как средство решения этой задачи. В результате движение АСЕАН к созданию ЗСТ весьма медленно и противоречиво. Хотя в 2002 г. ЗСТ, охватывающая шестерку основателей АСЕАН (АСЕАН 4 плюс Сингапур и Бруней), быта образована, она содержит много изъянов и не носит всеобъемлющего (как по географии, так и по товарной номенклатуре) характера. Задача создания географически полноценной ЗСТ (включающей новые страны — члены АСЕАН) переносится на 2010 г., а номенклатурно полноценной, по типу ЕС, — на 2020 г.
3. Формат «АСЕАН+3» (Япония, Китай, Южная Корея). С этой схемы и началасы реализация концепции Восточно-Азиатского сообщества. Однако практическое продвижение к ЗСТ в таком формате зависит, во-первыгх, от развития внутрирегионалыной интеграции в СВА и скорости выгхода СВА 3 на образование собственной ЗСТ. Во-вторых, от успеха стран АСЕАН по созданию асеа-новской ЗСТ. В-третыих, от того, насколыко согласованно — то есты в дополнение или в противодействии друг другу — будет происходиты процесс формирования ЗСТ между Китаем и АСЕАН и Японией и АСЕАН. В-четвертых, от того, каким образом будут формализованы отношения между АСЕАН и Южной Кореей, не имеющей пока (в отличие от Японии и Китая) подписанного с АСЕАН соглашения о создании ЗСТ.
4. Уже упоминавшиеся выше планы образования ЗСТ АСЕАН с Китаем (до 2010 г.) и Японией (до 2012 г.). Продвижение по этим проектам содержит элементы соперничества и взаимодействия Токио и Пекина. В плане соперничества Япония, обладая болышими финансовыми возможностями, делает ставку на увеличение финансовой помощи правителыствам стран АСЕАН в развитии инфраструктурных проектов, «людских ресурсов» и «экономики знаний». На декабрыском (2003 г.) саммите Япония — АСЕАН Токио объявил о своих планах предоставиты АСЕАН в течение трех лет 1,5 млрд долл. на развитие «людских ресурсов», в том числе на программу повышения уровня профессио-налыной подготовки специалистов в области электроники, банковского дела, страхования и т. д. И еще 1,5 млрд долл. — на субрегионалыные проекты освоения бассейна реки Меконг и так называемой «Зоны роста восточной АСЕАН» (Бруней, Индонезия, Малайзия, Филиппины). При этом объем торговли АСЕАН с Японией в 2 раза болыше торговли с Китаем [7].
В тактическом плане Япония отдает приоритет созданию двусторонних ЗСТ (первоначалыно с Малайзией, Таиландом и Филиппинами), рассматривая именно двусторонние соглашения о свободной торговле как наиболее простой путы к объединению с АСЕАН, которая сама еще остается далеко не единой экономической структурой.
Политически сдерживающими являются трагические факты из истории отношений и современная военная политика Японии, негативно воспринимаемая в асеановских столицах.
Китай пытается играть на факторе своего превращения в растущую экономическую державу, предложив АСЕАН в 2002 г. концепцию «стратегического партнерства», в которой зоне свободной торговли отводится роль важного, но не единственного компонента. Другими компонентами концепции являются присоединение Пекина к асеановскому Договору о дружбе и сотрудничестве, инициирование ряда совместных региональных проектов, в том числе по Меконгу, активизация сотрудничества по борьбе с терроризмом и новыми угрозами. В целом Китай сегодня, в отличие от 1990-х гг., воспринимается в ЮВА больше как «возможность», чем как «угроза», хотя полностью опасения АСЕАН по поводу «китайской угрозы» так и не преодолены. В политике этому способствует активизация многостороннего направления китайской дипломатии, усиливающая доверие к Пекину со стороны стран АСЕАН, в экономике — положительное сальдо в торговле стран АСЕАН с Китаем, увеличившееся в 2,4 раза за последние 4 года и составившее в 2000—2004 гг. 350 млрд долл. [8, р. 29, 30]. А также достойное (т. е. выгодное для стран ЮВА) поведение Пекина во время азиатского финансового кризиса. Тогда Китай не пошел на девальвацию юаня, что могло бы затруднить выход стран АСЕАН из кризиса.
В тактическом плане Пекин ориентируется сразу на многосторонний вариант решения вопроса о создании ЗСТ «Китай — АСЕАН», однако не имеет пока конкретного сценария продвижения по этому направлению, начав, по существу, прорабатывать данную идею на уровне экспертного сообщества лишь с конца 2002 г.
Вместе с тем политическое «отставание» (как считают в АСЕАН) Японии от Китая в «игре» на «интеграционном пространстве» АСЕАН не является столь безусловным. И дело не только в потенциально больших финансовых возможностях Токио. Несмотря на улучшение в начале нового века отношений между АСЕАН и Китаем, увеличение экономического и политического веса Китая по-прежнему воспринимается в АСЕАН с определенным дискомфортом и тревогой. Отсюда — региональные лидеры видят в Токио своего рода «балансир» Китаю, который позволяет АСЕАН, с одной стороны, сдерживать Китай, а с другой — играть на соревновании Токио и Пекина за лидерство в отношениях с АСЕАН. В асеановских столицах не без оснований полагают: куда идет Китай, туда пойдет и Япония, причем с превосходящими ресурсами. Кроме того, демократически ориентированная политическая элита многих стран АСЕАН рассматривает именно Токио, а не остающийся все еще
3. Заказ 808
«коммунистическим»1 Пекин, в качестве своего политико-идеологического ориентира.
Соревнование в треугольнике Китай — Япония — АСЕАН происходит и по вектору АСЕАН — Китай за японские капиталовложения. Сегодня около 90% японских прямых инвестиций в зону «АСЕАН плюс Китай» приходится на Китай, тогда как десятилетие назад ситуация была противоположной (расчеты секретариата ОСЕАН: [5, р. 67]). Укрепляя экономическое взаимодействие с Китаем, АСЕАН, в числе прочего, стремится и компенсировать произошедший в 1990-е гг. многомиллиардный отток японского капитала из АСЕАН в Китай.
В качестве примеров взаимодействия Токио и Пекина, не столь многочисленных, как примеров противоборства и соперничества, можно привести регулярные встречи лидеров стран в форматах «АСЕАН+3» и «СВА 3» (во время саммитов «АСЕАН+3»), сотрудничество экспертных сообществ двух стран по анализу и конструированию единого экономического и финансового будущего Восточной Азии. А также совместные региональные проекты, главным из которых является уже называвшийся выше (и, кстати, начатый еще в советские времена при поддержке бывшего СЭВ) проект освоения реки Меконг.
Представляется, что именно продвижение по двум векторам — «АСЕАН — Китай» и «АСЕАН — Япония» — станет наиболее реальным (после интеграции в рамках СВА 3) направлением интеграционных прорывов в Восточной Азии.
ФИНАНСОВАЯ ИНТЕГРАЦИЯ
В последние три-четыре года ускорилась интеграция стран Восточной Азии в финансовой сфере. Толчком к этому стал азиатский финансовый кризис 1997—1998 гг., показавший незащищенность восточноазиатских финансовых рынков от атак международных валютных спекулянтов. В противоположность распространенному в экспертном сообществе мнению, базирующемуся на опыте Евросоюза, о том, что финансовой интеграции обязательно должно предшествовать объединение товарных рынков и рынков капиталов, в Восточной Азии именно финансовая сфера становится сегодня лидером многосторонней экономической стратегии. Наряду с общей для стран ВА «внешней угрозой» национальной финансовой стабильности другим фактором, обуслов-
1 Автор взял слово «коммунистический» в кавычки для того, чтобы напомнить о тех глубинных трансформациях, которые происходят сегодня в Китае (но не являются темой данного исследования) и которые сопровождаются медленной политической реформой в направлении защиты прав собственника, развития внутрипартийной демократии и демократии на низших уровнях управления, но не выходят за рамки, которые бы ограничивали монополию КПК на политическую власть и официозное господство марксистско-маоистс-кой идеологии.
ИНТЕГРАЦИОННОЕ ПРОСТРАНСТВО ВОСТОЧНОЙ АЗИИ И РОССИЯ
№ 22005
ливающим специфику восточноазиатского «пути» к единению, является наличие крупного регионального финансового лидера — Японии.
Строго говоря, финансовое взаимодействие стран Восточной Азии стартовало с начала 1990-х гг. Его первым результатом стало подписание между цент-робанками 11 государств соглашений РЕПО, по которым страна в случае финансового кризиса могла обменять имеющиеся у нее ценные бумаги американского казначейства на доллары США в Центробанке другой страны — участницы данного соглашения. Всего в середине 1990-х гг. было заключено
7 таких соглашений в многостороннем и двустороннем форматах [9, p. 123, 124]:
• Индонезия, Малайзия, Таиланд, Гонконг, Австралия в 1995 г.;
• Сингапур и Индонезия — 1995 г.;
• Гонконг и Филиппины — 1996 г.;
• Китай и Гонконг — 1996 г.;
• Япония, Австралия, Гонконг, Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур и Таиланд — 1996 г.;
• Южная Корея, Австралия, Япония, Гонконг и Сингапур — 1997 г. (январь);
• Гонконг и Новая Зеландия — 1997 г. (март).
Параллельно с этим страны АСЕАН предприняли попытку создать еще один региональный защитный механизм против атак международных валютных спекулянтов. В марте 1997 г., незадолго до обвала таиландского бата (июль 1997 г.), Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур и Таиланд заключили «Соглашение СВОП» (ASA—ASEAN Swap Arrangement), по которому Центробанк страны, оказавшейся в кризисе, мог обменять в Центробанке другой страны — участницы соглашения национальную валюту на доллары США с обязательством обратного выкупа своей валюты через определенный период времени. Данный механизм, однако, не удалось опробовать на практике в момент азиатского финансового кризиса по той причине, что страны АСЕАН смогли коллективно мобилизовать лишь 200 млн долл. под «Соглашение СВОП», что оказалось совершенно недостаточным для выравнивания финансовой ситуации, требовавшего многомиллиардных затрат.
В разгар финансового кризиса в игру вступил Токио, предложив в конце 1997 г. на форуме АСЕМ в Бангкоке создать Азиатский валютный фонд (АВФ) с уставным капиталом в 100 млрд долл., половину которого обязалась внести Япония. Идея, однако, была отвергнута, во многом из-за давления США и ЕС, увидевших в АВФ угрозу ведущей международной роли МВФ, а также несогласия Китая, в тот момент усмотревшего в японском предложении главным образом угрозу установления финансовой «гегемонии» Японии в регионе.
В марте 1998 г. Токио предложил новый формат финансовой поддержки Восточной Азии, вошедший в историю под названием «Новая инициатива Ми-
идзавы» (тогдашнего министра финансов Японии). На первом этапе ее реализации Япония выщелила 30 млрд долл. на преодоление азиатского финансового кризиса нуждавшимся странам. На втором, в 1999 г., — заключила двусторонние СВОП-соглашения с Южной Кореей (на 5 млрд долл.) и Малайзией (на 2,5 млрд долл.) [9, p. 125]. В мае 2000 г. идея СВОП-соглашений быта поднята на многосторонний уровены. Согласно так называемой «Чиангмайской инициативе» (CMI — Chiang Mai Initiative) страны Восточной Азии в формате «АСЕАН+3» договорилисы о подписании двусторонних СВОП-соглашений (BSA — bilateral swap agreements), во-первыгх, между странами СВА 3, а во-вторыгх, между каждой из стран СВА 3 и странами АСЕАН.
В настоящее время наиболышее число СВОП-соглашений имеет Япония: с Китаем, который под воздействием азиатского финансового кризиса скорректировал свое негативное отношение к японскому регионалыному финансовому лидерству (на 3 млрд долл.), с Южной Кореей (на 2 млрд долл.), с каждой из стран АСЕАН 5 (от 1 до 3 млрд долл.)1. При этом СВОП-соглашения Японии со всеми странами, за исключением Китая, асимметричные, т. е. дающие право лишь странам — партнерам Токио заимствоваты у Японии свободно конвертируемую валюту, но не наоборот. Китай имеет такие соглашения (на 2 млрд долл. каждое) с Южной Кореей, Таиландом, Малайзией и Филиппинами; Южная Корея — с Таиландом (1 млрд долл.) и Филиппинами (2 млрд долл.)2. Страны АСЕАН в 2001 г. приняли решение включить в ранее заключенное «Соглашение СВОП» новых членов ассоциации — Вьетнам, Мьянму, Камбоджу и Лаос и увеличить коллективные СВОП-ресурсы до 1 млрд долл. Каждая из стран АСЕАН 5 и Бруней должны внести в общий фонд по 150 млн долл., Вьетнам — 60, Мьянма — 20, Камбоджа — 15, Лаос — 5 млн долл. [9, p. 128].
Вместе с тем распространение СВОП-соглашений на регион Восточной Азии является хотя и важным, но лишь первым шагом в создании надежной региональной финансовой системы. При этом ключевую роль здесь будут играть именно страны СВА 3 (во главе с Японией и при возрастающей финансовой активности Китая), на которые приходится более 90% совокупный восточноа-зиатских валютный резервов.
Страны Восточной Азии продолжают поиск путей финансового взаимодействия. Сегодня активно дебатируются три наиболее предпочтительных варианта создания «системы коллективной финансовой безопасности». Первый подразумевает наращивание резервных финансовых мощностей в рамках уже су-
1 АСЕАН 5 включает Индонезию, Малайзию, Филиппины, Сингапур и Таиланд.
2 По СВОП-соглашениям страна может заимствовать у страны-партнера финансовые ресурсы на срок не более 90 дней на условиях процентной ставки ЛИБОР плюс 150 базисных пунктов.
ществующих двусторонних СВОП-соглашений. Второй — создание общего азиатского «пула», из которого каждая из стран, оказавшаяся в тяжелом положении, может заимствовать в заранее оговоренных пределах. Третий — создание такого «пула» на более жестких условиях, предусматривающих обязательство стран-участниц размещать оговоренный объем своих валютныгх резервов в коллективном финансовом органе.
Сторонники первого варианта аргументируют свою позицию тем, что такие соглашения уже действуют и не требуют сложного в процедурном отношении заключения многостороннего соглашения между 13 странами формата «АСЕАН+3». Вместе с тем можно предположить, что активизация экономической и финансовой роли Китая в предстоящие годы нарушит «монополию» Японии как «финансового спасителя» и подтолкнет к формированию многосторонних механизмов финансовой защиты. Если и не сразу в формате «АСЕАН+3», то в более мелких форматах внутри СВА 3 или между СВА 3 и наиболее продвинутыми странами АСЕАН.
Разрабатывая защитные финансовые механизмы, страны Восточной Азии интенсифицируют и поиск схем создания Азиатского валютного союза. Ведущиеся в этом направлении дискуссии фокусируются вокруг нескольких клю-чевыгх вопросов:
• возможно ли создание монетарного союза как предпосыики для координации региональной макроэкономической политики или первое является непременно лишь следствием второго;
• как двигаться к такому союзу: путем постепенного создания нескольких «маленьких» валютных союзов (как между Сингапуром и Брунеем) или вести речь о прорыюныгх решениях;
• что именно: корзина валют, иена или, может быть, юань должны стать основой монетарного союза в Азии;
• насколько реалистична идея о единой азиатской валюте «эйшиа» (а81а) в контексте существующих экономических и социальных барьеров на пути к интеграции в Восточной Азии?
Пока восточноазиатское экспертное сообщество больше концентрируется на разработке самих смелых идей и предложений в области монетарной интеграции, чем на выдвижении конкретных рекомендаций своим правительствам. При этом создается впечатление, что экспертный поиск уводит исследователей в сторону от лежащих на поверхности решений. Рассматривая Восточную Азию в целом, многие исследователи «ставят на одну доску» противоречивые и в большинстве своем бедные и проблемные страны АСЕАН и трех «гигантов» СВА — Японию, Китай и Южную Корею. При этом остается без внимания вопрос о том, а не легче ли вести дело к созданию торгового, экономического и финансового союза в рамках СВА 3, и на его основе, путем присоединения
наиболее «дозревших» стран АСЕАН, двигаться к восточноазиатской интеграции? И если вдруг окажется, что финансово-экономическое единство СВА 3 — это дело очень далекого будущего, поскольку этим трем странам трудно договориться между собой, то как тогда можно ставить вопрос об их единении с проблемными партнерами из СВА?
Другим, более прагматичным направлением финансовой интеграции, относящимся уже к субрегиону СВА, является поиск источников финансирования крупных инфраструктурных и энергетических проектов. В отличие от стран АСЕАН, заимствующих их у Азиатского банка развития (АБР), для экономики СВА ресурсов АБР оказывается явно недостаточно. В этих условиях в начале 1990-х гг. появилась уже упоминавшаяся выше идея создания Банка развития СВА (БРСВА). Ее авторы исходили из того, что для создания инфраструктуры интеграционного сотрудничества в СВА потребуется ежегодно около 7,5 млрд долл. капиталовложений. А за счет средств государств-участников и уже действующих международных финансовых институтов можно мобилизовать лишь порядка 2,5 млрд долл. Для привлечения остальных инвестиций и необходимо создание особого регионального банка развития. Акционерами такого банка, который бы привлекал финансовые ресурсы с мировых рынков для нужд СВА, могли бы стать правительства США, Японии, Южной Кореи, России, Китая и других заинтересованных стран. Банк развития СВА должен заимствовать долгосрочные кредиты на мировых финансовых рынках путем выпуска облигаций и предоставлять собранные средства в виде долгосрочных кредитов в первую очередь на нужды транспортных и нефтегазовых проектов.
Первоначальная капитализация банка видится на уровне в 20 млрд долл. Страны СВА выкупят акции банка на следующих условиях: 50% составит оплаченная часть и 50% — гарантийная часть уставного капитала. Гарантийная часть уставного капитала будет использована под обеспечение заимствований на мировых рынках по низким ставкам и с долгим сроком погашения. В случае создания Банка развития СВА он в течение ближайших пяти лет сможет аккумулировать порядка 15 млрд долл. инвестиций.
К идее создания банка проявляют большой интерес частные финансовые институты США, Японии и Южной Кореи. Однако они нуждаются в «политическом сигнале», который должен поступить от правительств стран СВА, включая Китай.
БРСВА, в отличие от многих других многосторонних восточноазиатских начинаний, предусматривает и участие России, поскольку значительная часть привлеченных средств, как предполагается, будет инвестироваться именно в российские природные ресурсы и инфраструктуру. При этом от России ждут прежде всего политической поддержки интеграции в СВА в целом и конкрет-
но — поддержки идеи создания Банка развития СВА. Если Россия поддержит идею банка, то ее взносы в уставный фонд составят порядка 140 млн долл. в год в течение пяти лет.
ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ФОРМАТЫ
В последнее время на волне последствий событий 11 сентября и иракского кризиса 2003 г. внимание экспертного и политического сообщества СВА привлекает проблема регионального энергетического сотрудничества. Военно-политическая нестабильность на Ближнем Востоке обостряет проблему энергетической безопасности СВА. При этом в наиболее сложном положении в ближайшие годы может оказаться Китай.
Уже сегодня из-за нехватки нефти треть китайских предприятий работает не на полную мощность. Являясь вторым после США потребителем нефти в мире, Китай обладает собственными запасами нефти лишь в размере 2,2% от общемировых. При среднегодовых темпах прироста ВВП Китая в 1986—2004 гг. в 8,7% потребление нефти росло на 4,5% в год. В 2005—2010 гг. среднегодовые темпы прироста ВВП Китая прогнозируются на уровне 7—8%, а темпы прироста нефтепотребления — 3,5—4%. При этом прирост добычи нефти в самом Китае составит не более 1% в год. С 1993 г. Китай является нетто-импортером нефти. Зависимость Китая от импорта нефти (отношение чистого импорта к общему внутреннему спросу) возрастет с 5% в 1993—1994 гг. и 20% в 2000 г. до 50—55% в 2010 г. При этом доля Китая в мировом производстве нефти уменьшится с 4% в 1990 г. до 3-3,5% в 2010-2015 гг. К 2010 г. Китай, вполне вероятно, станет третьим после США и Японии импортером нефти в мире. Разрыв между внутренним спросом на нефть и ее добычей увеличится с 20 млн т в 1993 г. и 40 млн т в 2000 г. до 90-100 млн т в 2010 г. [3, с. 82, 83].
Реагируя на все большую уязвимость энергетической безопасности КНР, китайское руководство диверсифицирует добычу нефти внутри страны за счет привлечения иностранного капитала в новые районы нефтедобычи. Вкладывает средства в нефтяные проекты за рубежом — в Перу, Канаде, Судане, Таиланде, Венесуэле, Ираке, проявляет интерес к ресурсам Центральной Азии. Главным же источником импорта энергоносителей является Ближний Восток, откуда поступает около 60% всей импортируемой Китаем нефти. России Китай готов «выделить» на национальном рынке нефти свою нишу, оцениваемую в 20— 30% от общего китайского импорта нефти к 2010—2015 гг.
Пока же сотрудничество России с Китаем и другими восточноазиатскими соседями в энергетическом секторе «спотыкается» об отсутствие механизмов регионального взаимодействия в области энергетики. Именно отсутствие таких механизмов превратило идею экспорта российской нефти из Восточной
Сибири в Китай и Японию (через Находку) из перспективного многостороннего проекта в яблоко раздора между Китаем и Японией, играя на пересекающихся интересах которых российское правительство стремится извлечь тактическую выгоду. Стратегическим же интересам России отвечало бы создание отношений разделения труда между Китаем и Японией в освоении и импорте российской нефти, например, по схеме нефть Восточной Сибири — в Китай (коль скоро ее не хватает для двух проектов — «китайского» и «японско-находкинского»), а дальневосточного шельфа — в Японию.
Отсутствием должных механизмов координации можно объяснить и сложности участия «Газпрома» в реализуемом крупнейшем газовом проекте Китая, предусматривающем поставку газа из северо-западных провинций КНР в Шанхай. «Провис» в воздухе проект переброски российского газа из Восточной Сибири на северо-запад Китая и далее по упомянутому выше газопроводу на восточное, наиболее экономически развитое, побережье КНР. Не исключено, что Россия в ближайшее время столкнется с конкуренцией со стороны Казахстана, настойчиво стремящегося занять создающиеся в китайском энергопотреблении новые импортные ниши.
Несмотря на дефицит координации энергетической политики в СВА, здесь продолжается поиск новых вариантов многостороннего сотрудничества. В этом контексте представляется перспективным, однако требующим опять же синхронности действий, достигнутое в конце 2003 г. соглашение между Россией, Китаем и Южной Кореей о строительстве газопровода из Восточной Сибири через Китай, далее — по дну Желтого моря в Южную Корею. При этом пропагандируемые некоторыми российскими и южнокорейскими экспертами проекты строительства нефтепровода в Южную Корею через Северную Корею справедливо отложены в сторону как нереалистичные как минимум до тех пор, пока Северная Корея не встанет на путь реальных рыночных реформ и открытости. Монголия, так же как и КНДР, выпадает из геоэнергетических раскладов, но по другой причине. Ни Китай, ни Южная Корея не хотели бы, чтобы поставки энергоносителей из России зависели от поведения «геотранспортного» посредника с ненадежной экономической ситуацией и слабо представленного в восточноазиатских политических и экономических отношениях.
Идея многостороннего энергетического сотрудничества в СВА, причем желательно на базе создания Банка развития СВА, выглядит весьма естественной. И для своего претворения в жизнь, естественно, требует формирования соответствующих институтов, которые, как и в сфере финансовой безопасности, обеспечивали бы региональную энергетическую безопасность. Таким институтом мог бы стать Стратегический резервный нефтяной фонд СВА с участием России, Китая, Японии и Южной Кореи. Идея состоит в следующем: Япония,
Южная Корея и Китай, инвестируя разработку нефтегазовых месторождений Сибири и Дальнего Востока России, создают вместе с Россией стратегические запасы нефти, которые задействуются в случае резких скачков мирового производства нефти и цен на нефть на мировом рынке. Тем самым соседи России по СВА защищают себя от непредсказуемых политических событий на Ближнем Востоке, а Россия получает возможность привлечения стратегических долгосрочных инвестиций в азиатскую часть своей экономики.
Сейчас актуальна задача создания восточноазиатского рынка углеводородов — как конкурента уже существующим мировым рынкам Америки, Европы и Ближнего Востока. К идее проявляют интерес Япония и Китай, однако они пока смотрят на проблему сквозь призму противодействия и конкуренции, а не взаимного сотрудничества. Роль энергоресурсов Восточной Сибири и Дальнего Востока России в реализации этой идеи может стать ключевой.
ДРУГИЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ИДЕИ
Продолжая тему институализации регионального сотрудничества в СВА, можно предложить ряд опять же лежащих на поверхности идей. Например, для обеспечения совместного использования такого фактора производства, как рабочая сила, необходима скоординированная в рамках СВА миграционная политика. Целям институализации миграционной политики может отвечать создание регионального Совета по управлению трудовыми ресурсами СВА. Совет вырабатывал бы правила и квоты миграции рабочей силы в пределах СВА и осуществлял контроль над нелегальной миграцией. В этих целях в рамках Совета могли бы быть сформированы многосторонние единые силы миграционной полиции. Финансирование работы Совета могло бы осуществляться за счет единого для стран СВА налога на ВВП.
Субрегиональным институтом по развитию ресурсной и транспортной инфраструктуры интеграции в СВА, работающим в координации с Банком развития СВА, мог бы стать Совет по развитию транспорта и природных ресурсов СВА. Аналогично мог бы быть сформирован Совет СВА по субрегиональной научно-технической политике. Еще один субрегиональный орган необходим для обеспечения координации макроэкономической и финансовой политики стран региона.
Впоследствии эти институты могли бы стать основой для формирования единого интеграционного пространства в Северо-Восточной Азии, а на его основе (через вовлечение наиболее подготовленных стран АСЕАН) — и Восточно-Азиатского сообщества. Работая на принципах мобилизации глобальных ресурсов для решения региональных проблем, ВАС исключило бы возможность превращения данной группировки в замкнутый, ущемляющий интересы других участников глобальной экономики союз.
ПРОГНОЗ
Процесс интеграции в Восточной Азии будет, по всей видимости, развиваться во многих форматах и по многим уровням. Если говорить о форматах, то наибольшие шансы имеет интеграция в СВА, которая путем последующего вовлечения наиболее подготовленных членов АСЕАН и приведет к созданию ВАС. Более того, без китайско-японского интеграционного сближения говорить о какой-либо законченной схеме восточноазиатского единения представляется преждевременным.
Между тем сейчас неясна последовательность реализации тех или иных объединительных форматов. Переговорные процессы о создании ЗСТ между Японией и Южной Кореей (а в будущем и с участием Китая) и/или отдельными странами АСЕАН могут проходить параллельно друг другу и параллельно аналогичной китайской или внутриасеановской активности.
Если говорить об уровнях, то резонно выделить три из них:
• государственный, включающий многосторонние саммиты в разных форматах и переговоры о ЗСТ;
• отраслевой, предполагающий двусторонние и многосторонние форматы сотрудничества, прежде всего в финансовой и энергетической сферах;
• на уровне отдельных проектов, таких как освоение реки Меконг, подготовка кадров, внедрение в менее развитые страны новых технологий и т. п.
Наиболее вероятно ускоренное развитие интеграционных начинаний в областях, в наибольшей степени открытых для глобализации — финансовое сотрудничество и «новая экономика». Более умеренными темпами будет развиваться многостороннее взаимодействие в капиталоемкой и слишком политизированной энергетической сфере. Формирование двусторонних и многосторонних ЗСТ также произойдет не столь быстро, будет определяться темпами либерализации мировой торговли в рамках ВТО, займет много времени (если говорить о многосторонних форматах, то не менее 7—10 лет). Наиболее трудными будут решения, связанные с либерализацией перемещения рабочей силы.
В политической области корейский кризис может дать толчок формированию новых военно-политических отношений в СВА, уменьшающих негативное воздействие военно-стратегического дисбаланса сил на региональную экономическую интеграцию. При этом страны СВА понимают, что ни решение корейской проблемы, ни реструктуризация военно-политических отношений в СВА невозможны без нового качества китайско-американских отношений, предполагающего формирование современной структуры военно-политического взаимодействия в формате Китай — США — Япония — Южная Корея.
Естественный вопрос: как много времени займет формирование ВАС, на-
сколько похожим на ЕС будет новое образование? — остается открытым. Речь идет не о годах, а, возможно, о нескольких десятилетиях. Однако нельзя исключать и более быстрых сценариев распространения идеи ВАС и ее реализации. Ведь, скажем, 10 лет назад сама постановка вопроса о военно-политическом сотрудничестве Китая и США или экономической интеграции Японии, Южной Кореи и Китая, лишь в 1992 г. установившего дипломатические отношения с Сеулом, показалась бы утопической.
Многое здесь будет зависеть не только от вызванного самой жизнью «давления» на экспертов и политиков Восточной Азии со стороны объективных, совершенно «приземленных» экономических потребностей, многосторонний интеграционный подход к насыщению которых сулит большую эффективность, чем чисто национальный. Но и от распространения в самом экспертном и политическом сообществах интеграционного видения будущего СВА, а на его основе — и единения с наиболее подготовленными странами АСЕАН.
ВЫВОДЫ ДЛЯ РОССИИ
Еще несколько лет назад авторы, отстаивавшие идеи восточноазиат-ской интеграции, писали о возможности для России стать если не финансовым, экономическим или политическим лидером интеграции, то, по крайней мере, одним из интеллектуальных лидеров этого процесса и таким образом попытаться компенсировать свое «неприсутствие» в ВА. И утверждали при этом, что Россия пока еще не опоздала «на поезд» регионального объединения [2]. Сегодня ситуация иная.
Россия действительно сохраняет шансы стать одним из создателей ВАС. Более того, именно в этом автору видится главный, если не единственный, шанс на развитие затухающих районов Восточной Сибири и Дальнего Востока. В этих регионах соотношение факторов экономического развития (богатые ресурсы при больших расстояниях, необжитость территорий и малочисленное население, следовательно, недостаточно сбережений, а значит, ничтожны внутренние накопления и слаб потребительский спрос) таково, что без внешних инвестиций и спроса решить проблему выживания вряд ли возможно.
Однако сегодня практически все концепции формирования ВАС уже сформулированы. И поэтому перед Россией возникает новая задача — выбрать для себя наиболее приемлемую из них и работать на ее осуществление, внося соответствующие коррективы в стратегию российского экономического развития. Таковой, на взгляд автора, представляется концепция экономической интеграции в формате «СВА 3», предполагающей использование России как энергетической базы региональной интеграции, как связующее СВА и ЕС пространство и, по возможности, как научно-технического донора региона.
При этом России, на наш взгляд, важно исходить из следующих резюмирующих обобщений:
• сегодня СБА объективно испытывает потребность в объединении экономических ресурсов Японии, Китая и Южной Кореи для решения общей задачи поддержания высоких темпов экономического роста наиболее эффективными методами и занятия выгодной позиции на глобальных рынках на фоне растущего влияния американской экономики и интеграции Европы;
• быстрая трансформация Китая в рыночном направлении впервые в истории развития Восточной Азии создает основы для регионального интеграционного взаимодействия и объединения;
• однако дисбаланс военно-политических сил в СБА, восприятие Китая как хотя и экономически «своего», но политически «чужого» ставит пределы экономическому сближению.
Последнее обстоятельство относится и к России, также пока не до конца воспринимаемой восточноазиатским сообществом как «свой» в политике.
Таким образом, возникает противоречие между структурой «экономических потребностей» экспертных и политических элит СБА и Восточной Азии в целом, подталкивающих к объединению, и структурой их «политических потребностей», тормозящих и ограничивающих насыщение потребностей в экономической интеграции. Конечно, до какого-то предела развитие экономического и финансового сотрудничества между США, Японией и Южной Кореей, с одной стороны, и Китаем и Россией — с другой, возможно и без изменений военно-политических конфигураций региона. Верно и то, что одного изменения военно-политических отношений в формате Китай — Россия — США — Япония — Южная Корея недостаточно для реализации идеи ВАС.
Однако эти два верных тезиса лишний раз указывают на то, что интеграционное будущее на пространстве Восточной Азии «не упадет с неба», а если осуществится, то как результат совместной, трудной и долгой работы всего восточноазиатского сообщества на основе факторов пространственной близости, принципов интеграционной мотивации и компромиссного мышления.
России же не только важно наблюдать за происходящими вблизи ее дальневосточных границ глубинными трансформациями мировой экономики и политики, но и с выгодой участвовать в этих трансформациях. Причем не только хорошими словами и по-дипломатически грамотными резолюциями, но и посредством соответствующей адаптации к новым восточноазиатским тенденциям своего экономического и внешнеполитического курса, необоснованно замкнутого фактически лишь на европейское пространство и трансатлантические отношения.
Пространственный подход к экономической стратегии России здесь особенно важен, поскольку он позволяет посмотреть на дальневосточную Россию
не только как на часть Российской Федерации, но и как на регион, географически тяготеющий к той части восточноазиатского пространства, на которой уже происходят глубокие трансформации в интеграционном направлении. Позволяет увидеть, что от западной части России, наиболее развитой и нацеленной на взаимодействие с Европой (четыре общих пространства России и ЕС, к примеру), Дальний Восток отделен огромными, слабо обжитыми территориями, а от СВА — границами и разными условиями хозяйствования. Для преодоления фактора размежевания первого рода требуется революция в транспортных и коммуникационных средствах, второго — новое геоэкономическое видение России и политическая воля. Хотя, конечно, и огромная работа, но уже выполнимая и на нынешнем технологическом уровне развития транспортной и коммуникационной инфраструктуры.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Жэньминь Жибао. 2004. 23 дек.
2. Михеев В. В. Глобализация и азиатский регионализм: вызовы для России. М., 2001.
3. Россия и мир: 2004 // Экономика и внешняя политика. Ежегодный прогноз. М.: Фонд перспективных исследований и инициатив, 2003.
4. APEC Economic Outlook. Singapore, 2004.
5. China & World Economy. 2003. № 1.
6. Far Eastern Affairs. Minneapolis, USA. 2003. № 2.
7. PacNet. Hawaii, USA. 2003. Dec. 19.
8. Report on the Foreign Trade Situation of China. Beijing, 2004.
9. The Journal of East Asian Affairs. 2003. № 1.
10. Xinhua Daily Telegrap. 2003. Dec. 22.
11. Yomiuri Simbun. 2004. Jan. 8.
