CC BY
74
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 38 (176).
История. Вып. 37. С. 138-143.
научная рефлексия
о. в. выдрин
« терроризм.» в русском политическом языке
(КОНЕЦ Х1Х-ХХ ВЕКА)
В статье на основе анализа множества значений слова «терроризм» выделяются три варианта его употребления в русском политическом языке, которые позволяют увидеть важность прагматического аспекта формирования значений слов, активно используемых в политическом языке.
Ключевые слова: терроризм, красный террор, политический язык, ярлык.
Терроризм как явление на протяжении всего прошедшего века не терял актуальности. Это в равной степени касается как отечественной, так и зарубежной истории. Политики постоянно заявляют об интеграции усилий в борьбе с терроризмом, но, несмотря на это, ни в науке, ни в международном праве не существует универсального определения понятиям «террор» и «терроризм». Причина в том, что эти слова всегда воспринимались сквозь призму дихотомии «свой-чужой» и поэтому были эмоционально нагружены. А такие слова не отражают объективные свойства личности, микросоциума, явлений, событий, деятельности, а обозначают их по признаку идеологической инородности1. Отсутствие нейтрального (отстраненного) отношения к этой проблеме делает невозможным в обозримом будущем выработку определения, в равной степени устраивающего всех членов международного сообщества. Об этом свидетельствует хотя бы опыт употребления слов «террор» («терроризм») в русском языке.
Историей этих слов занимались представители целого ряда научных дисциплин: философ О. А. Бельков2, историки О. В. Будницкий3 и О. М. Хлобустов4, филологи А. А. Ворожбитова и О. Ф. Рыльцова5,
В. Б. Петухов6, политологи К. Е. Петров7, И. В. Гололобов8, А. С. Макарычев9, филолог М. П. Одесский и политолог Д. М. Фельдман10. Но они разбирали либо отдельные исторические периоды, либо затрагивали чисто теоретические аспекты проблемы определения терроризма. В данной статье с опорой на исторический материал выводятся наиболее общие варианты употребления слова «терроризм» и демонстрируется важность политических (прагматических) факторов в процессе формирования значения этого слова.
«Терроризм» в дореволюционном политическом языке (последняя треть XIXв. -
1917 г.)
Слово «терроризм» появляется в русском языке во второй половине XIX в. К 1880-м гг. оно закрепляется, о чем свидетельствуют статья во втором издании «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля (1882) «тероризмъ» толкуется как «устращиванье, устрашенье смертными казнями, убийствами и всеми ужасами неистовства»11. В статье указывается на латинское происхождение слова.
В третьем издании «Толкового словаря живого великорусского языка», вышедшем под редакцией профессора И. А. Бодуэна-де-Куртенэ в 1909 г. слово «тероризм» дополняется второй формой написания - «терроризм». Также там приводится глагол «те-роризировать» («терроризировать»), этимология которого восходит к немецкому слову «terrorisieren», означающего «наводить страх, действовать террором»12.
В русском языке, как и в других европейских языках, слово «террор» получило распространение из французского языка после великой французской революции ХУШ в.
Во Франции слово «1а terreur» вошло в политический лексикон благодаря речам жирондистов и якобинцев и означало средство, используемое для освобождения, дополняющее добродетель и оправданное целями достижения демократии и республики. М. Робеспьер в докладе конвенту говорит о «терроре» следующее: «...движущей силой народного правительства в революционный период должны быть одновременно добродетель и террор -добродетель, без которой террор пагубен, террор, без которого добродетель бессильна»13.
Но такой романтизм в интерпретации «террора» как средства политического очищения у
лидеров постепенно сменяется на негативные оценки. Сначала в их риторике «террор» дифференцируется на «белый террор» («террор деспотии», «террор злодеев») и «террор революции» («террор против злодеев»). А затем употребление слова «террор» применительно к действиям революционеров совсем сходит на нет. То есть для якобинцев слово «террор» постепенно трансформируется из самоназвания в негативно окрашенный ярлык.
Постепенно слово «террор» стало олицетворением всех зол, происходящих в период революционных потрясений. Но в русском языке слово «террор» в этом качестве появляется не сразу. В конце XVIII - начале XIX в. негативных оценок французской революции хватало, но они выражались при помощи русского эквивалента французского «еггеиг»
- «ужас». Свидетельством этого могут послужить мысли Н. М. Карамзина в «Записке
о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях»: «ужасы Французской революции излечили Европу от мечтаний гражданской вольности и равенства <...> Ужасная французская революция была погребена.», «.переменит ли Франция свою ужасную систему, или Бог переменит Францию»14.
Такая оценка французской революции была распространена в консервативно настроенной части общества. Российские революционеры вводят в русский язык слово «террор», и у них оно имеет сначала положительные коннотации. В прокламации Петра Заичневского «Молодая Россия» (1862) употребляется оборот «великие террористы 1792 года»15 и критикуется «реакция» Герцена, наступившая с 1849 г. после «неудачной революции 1848 года».
В ответ на критику «Молодой России» Герцен в том же году публикует статью «Журналисты и террористы». В ней он критикует «Молодую Россию» за ее любовь к насильственным переворотам: «.террор революции с своей грозной обстановкой и эшафотами нравится юношам так, как террор сказок с своими чародеями и чудовищами нравится детям...»16.
Начало активного употребления слова «террор» в русском языке связано с деятельностью членов «Народной воли».
Статья «Террористическая борьба», написанная Николаем Морозовым в 1880 г., начинается с эпиграфа, содержащего цитаты из
речей Сен-Жюста, Миньо и Робеспьера, чем автор подчеркивает идеологическую преемственность народовольцев. Особенность «террористической революции» в том, что «.она казнит только тех, кто действительно виновен в совершающемся зле». Революции противостоит «система белого террора», применяемого правительством против революционеров и выражающегося в «зверских приговорах», «усилении арестов», «диктатуре Лорис-Меликова»17.
Аналогичные положительные оценки «революционного террора» содержатся и в других текстах народовольцев (программе исполнительного комитета «Народной воли» 1881 г., статье П. Н. Ткачева 1881 г., программе террористической фракции партии «Народная воля» 1887 г.).
Не менее значимым для отечественного политического дискурса того периода является третий вариант (агональный), получивший распространение в официальной риторике.
В обвинительной речи прокурора Н. В. Муравьева на процессе по «Делу 1-го марта»18 народовольцы названы «кровавым террористическим направлением» и «злодейским сообществом», поднявшим «свой кровавый красный флаг». Именно таким образом относилось к террору практически все общество, что при следующем всплеске политического насилия, произошедшего в России в начале XX в., привело к ситуации, которую исследователь А. Гейфман выразила формулой «террор делают, но о терроре не говорят»19. Исключение составила только Боевая организация Партии социалистов-революционеров, которая не чуралась ни громких слов, ни громких дел.
Интерес представляет характер употребления слова «террор» большевиками. Будучи сторонниками формулы «цель оправдывает средство», они следовали этому принципу и в употреблении слова «террор». Риторика большевиков по отношению к «террору» менялась неоднократно на протяжении всего XX в. До момента прихода к власти большевистская риторика отличалась неприятием «террора» как средства политической борьбы. Но объяснялось это не вопросами морали, а низкой эффективностью террора.
В «Проекте программы нашей партии» (1899) Ленин пишет, что «...террор является в настоящее время нецелесообразным средством борьбы, партия должна отвергнуть его.»20. Аналогичные идеи излагаются им
в статье «С чего начать?» (1901): «...принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора», но «.при отсутствии центральной и слабости местных революционных организаций мы объявляем такое средство борьбы <...> дезорганизующим не правительственные, а революционные силы»21. В статье «Почему социал-демократия должна объявить решительную и беспощадную войну социалистам-революционерам?» (1902) Ленин говорит о терроре эсеров, что он «.является не чем иным, как единоборством, всецело осужденным опытом истории»22.
Пренебрежение «террором» вовсе не означало склонность к «пацифистской» риторике. Во время революции 1905-1907 гг. в своей статье «Задачи отрядов революционной армии» Ленин заявляет «о необходимости перехода от убийств от имени народа к военным действиям вместе с народом». Эта новая тактика отличалась от «старого террора» только субъектом, его применяющим: «.убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных, отнятие правительственных денежных <...> каждый отряд революционной армии должен быть немедленно готов к таким
23
операциям»23, «.мы думаем, что сравнивать их (партизанские выступления боевых дружин) с террором старого типа ошибочно»24.
Но уже рассуждая об уроках московского восстания, он не открещивается от «террора»: «.социал-демократия должна признать и принять в свою тактику этот массовый террор, разумеется, организуя и контролируя его.»25. Такое разделение двух «терро-ров» («старого» и «массового») встречается у Ленина и в статьях, написанных уже после окончания первой русской революции. В статье 1908 г. он сожалеет, что в происшествии с португальским королем «.явно виден еще элемент заговорщического, т. е. бессильного, в существе своем не достигающего цели, террора при слабости того настоящего, всенародного, действительно обновляющего страну террора, которым прославила себя Великая французская революция»26.
Но «массовому революционному террору» Ленин вплоть до 1918 г. уделяет гораздо меньше внимания, чем критике «индивидуального эсеровского террора».
Между тем в массовом сознании слово «террор» в начале XX в. превратилось в ярлык, для которого характерны идеологизи-
рованность, субъективность и предубежденность. Именно так, по мнению Троцкого, использовалось правящим классом слово «террор». В статье «Терроризм» (1911) он пишет: «.наши классовые враги хотели бы собственно заклеймить именем терроризма все действия пролетариата, направленные против их интересов»27.
«Терроризм» в советском политическом языке (1918-1991)
Для советской власти характерно периодическое обращение к слову «террор» для обозначения достаточно разнородных явлений. Условно можно выделить четыре контекста, в которых происходила актуализация слова «террор». Первый - Гражданская война. Второй - укрепление единоличной власти Сталина. Третий - «холодная война». Четвертый - перестройка.
В первые месяцы после прихода большевиков к власти Ленин продолжает использовать слово «террор» в негативном значении. В конце 1917 г. в статье «Плеханов о терроре» он пишет следующее: «Керенские с Корниловыми и Савинковыми практиковали террор против рабочих, солдат и крестьян, а Советская власть применяет решительные меры против помещиков, мародеров и их прислужников - в интересах рабочих, солдат и крестьян»28.
С расширением масштабов насилия в ходе Гражданской войны и как реакция на покушение на Ленина в августе 1918 г. принимается Декрет Совета Народных Комиссаров «О красном терроре» от 5 сентября 1918 г. В декрете отмечается, что «.при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью», что означало «изоляцию классовых врагов путем в концентрационных лагерях», «расстрел всех лиц, прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». Наконец квинтэссенцией «красного террора» провозглашается «истребление буржуазии как класса»29.
В постановлении ЦК РКП (б) «Об укреплении южного фронта» от 26 ноября 1918 г. говорится об обязательности и всеохватности («против всех трусов, шкурников, попустителей и укрывателей») «красного террора»30. При чем в качестве виновников «террора» называются «буржуазия»31 и «всемирномогущественная Антанта»32.
В «Письме к английским рабочим» (июнь 1920 г.) Ленин противопоставляет «красный»
и «белый» «террор»: «настоящие виновники террора - империалисты Англии и их «союзники», которые проводили и проводят белый террор <.> наш красный террор есть защита рабочего класса от эксплуататоров.»33.
Аналогичное обоснование «красного террора» и у другого лидера большевиков Л. Д. Троцкого в книге «Терроризм и коммунизм» (1920), написанной в ответ на одноименную работу К. Каутского (1919): «Белый террор является орудием исторически-реакционного класса <...> Красный террор есть орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать»34.
С 1922 г. победившая в Гражданской войне советская власть пытается дистанцироваться от кровавых событий, связанных с террором. Отныне «террор» употребляется большевиками для обозначения действий политических оппонентов. Это касается не только официальной риторики, но и уголовного законодательства. В первом уголовном кодексе РСФСР, введенного в действие с 1 июня 1922 г., «террористический акт» (ст. 64) занимает свое место в разделе о контрреволюционных преступлениях. Как и другие преступные деяния этой категории, главным признаком террористического акта является «направленность против представителей Советской власти или деятелей революционных рабоче-крестьянских организаций»35.
В 1924 г. в речи на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС Сталин говорит о «терроре» исключительно в негативном смысле. Критикуя «троцкизм», Сталин среди прочих аргументов приводит следующий: «Ленин был осторожен, не любил зарывающихся и нередко пресекал твёрдой рукой увлекающихся террором, в том числе и самого Троцкого»36. Начиная с этой речи, «троцкисты» и другие «антипартийные группы» будут постоянно подвергаться со стороны «партийного большинства» обвинениям в «терроризме».
В новом уголовном кодексе РСФСР редакции 1926 г.37 пункт 8 статьи 58 по содержанию соответствовал статье 64 уголовного кодекса РСФСР 1922 г. Но до 1934 г. статья 58.8 оставалась в тени. После убийства главы ленинградской партийной организации С. М. Кирова проходит ряд судебных процессов над различными «центрами». В Закрытом письме ЦК ВКП (б) «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова»,
разосланном в партийные органы в январе 1935 г., говорится, что «зиновьевцы» чтобы добиться своей «беспринципной, чисто карьеристской цели» («дорваться до руководящего положения в партии и правительстве и получить во чтобы то ни стало высокие посты») «скатились в болото контрреволюционного авантюризма, в болото антисоветского индивидуального террора». Но «террор» не был главной существенной чертой «московского центра», помимо террора обвиняемым приписывались «двурушничество» и «бело-гвардейщина38.
Помимо того, что «терроризм» по смыслу сближается с такими понятиями, как «троцкизм», «белогвардейщина», «повстанчество», акцентируется внимание и на связи терроризма с «иностранными разведками», «шпионами» и «провокаторами».
Таким образом, можно говорить о том, что «терроризм» («террор») в ходе судебных процессов 1930-х гг. использовался для обозначения одного из проявлений «контрреволюционности» (как родового понятия), находясь в тесной смысловой связи с другими формами «контрреволюции» («троцкизмом», «белогвардейщиной», «двурушничеством», «диверсиями», «шпионством», «вредительством», «провокациями»).
В период «холодной войны» в советском политическом языке появляются новые и возвращаются старые ярлыки: «американский империализм», «военщина», «милитаризм», «агрессивный оскал империализма». В середине 1960-х гг. к этим ярлыкам прибавляются взаимные обвинения в применении террористических методов обеими сторонами глобального противостояния. Политические силы в странах третьего мира, поддерживаемые Советским Союзом, в СССР назывались «национально-освободительным движением», а в странах Запада - «террористическими». Такой же двойной стандарт имел место при именовании сторонников США. В СССР это были «режимы, поддерживаемые американским империализмом», в США «борцы с красной чумой». После десятилетия «разрядки» первая половина 1980-х гг. ознаменована актуализацией «терроризма» при оценивании политики США и их союзников. С 1981 г. в СССР появляются целые серии книг, посвященных теме «террора». Вот лишь названия этих книг, позволяющие судить о том, что называли «террором»: «Международный тер-
роризм и ЦРУ» (1981), «Терроризм - любимое детище ЦРУ» (1984), «Скрытый террор (Правда о полицейских операциях США в Латинской Америке)» (1984), «Терроризм -государственная политика США: Вашингтон против свободы народов» (1984). Помимо США, говорили о терроре Израиля в книге «Курсом агрессии и террора» (1985) и «Ближний Восток: терроризм и его покровители» (1986), о Пиночете в книге «Режим террора и беззакония.» (1979). Конкретно США была посвящена серия книг «Террор на службе империализма США».
Перестройка второй половины 1980-х гг. ввела в официальный политический язык новый блок значений слова «террор», связанных с «развенчанием сталинского культа личности». Получил новую жизнь секретный доклад Хрущева XX съезду КПСС «О культе личности и его последствиях»39, впервые официально опубликованный в СССР, но широко известный и ранее в диссидентской среде. В этом докладе «террор» употребляется в следующем контексте: «Он (Сталин) отбрасывал ленинский метод убеждения и воспитания, переходил с позиций идейной борьбы на путь административного подавления, на путь массовых репрессий, на путь террора», «. это произошло в результате злоупотребления властью со стороны Сталина, который начал применять массовый террор против кадров партии», «Сталин ориентировал партию, ориентировал органы НКВД на массовый террор», «.ясно, что оснований для массового террора в стране в условиях победы социализма не было».
Таким образом, «террор» как тактика действий империалистических государств замещается «террором» - политикой Сталина, отступившего от постулатов настоящего ленинизма.
Подводя итог вековой истории слова «террор» в русском политическом языке, можно выделить три функциональных варианта употребления, которые прослеживаются еще в политическом языке периода великой французской революции.
Первый вариант (I) - использование слова «террор» для обозначения «своих», «хороших» действий. Примером служит риторика народовольцев и эсеров.
Второй вариант (II) - риторическое противопоставление «своего» «праведного терро-
ра» «чужому» «террору злодеев». Например, ленинское противопоставление «красного» и «белого» террора или «массового» и «индивидуального».
Третий вариант (III) - именование «террором» действий политических оппонентов («чужих»). Самый распространенный и, более того, доминирующий вариант. Это и официальный дореволюционный политический язык, и различные периоды советского политического языка.
Используя терминологию, предложенную Е. И. Шейгал для классификации функций вербальных знаков политической коммуникации, можно назвать эти три варианта: интегрирующий (I), ориентирующий (II) и агональный (III)40. Каждый из этих вариантов свидетельствует о приоритете прагматического аспекта при номинации политических феноменов.
Примечания
1 Дмитриева, О. Л. Ярлык в парламентской речи // Культура парламентской речи. М., 1994.С. 92.
2 Бельков, О. А. Международный терроризм
- слова и смыслы // Власть. 2002. № 2. С. 1724.
3 Будницкий, О. В. Терроризм глазами историка. Идеология терроризма // Вопр. философии. 2004. № 5. С. 3-19.
4 Хлобустов, О. М. В. И. Ленин и терроризм в России. URL : http://terroristica.info/node/344.
5 Ворожбитова, А. А. Документы русского терроризма : лингвориторические истоки тоталитарного языкового сознания / А. А. Ворожбитова, О. Ф. Рыльцова. URL : http://tpl1999.narod.ru/Web Stud 1/SbornikSt1-1. htm.
6 Петухов, В. Б. Информационный дискурс терроризма в контексте художественной рефлексии. М., 2007. 208 с.
7 Петров, К. Е. Структура концепта «терроризм» // Полис. 2003. № 4. С. 130-141.
8 Gololobov, I. “Terrorism” : The present indefinite sense in contemporary political language. URL : http://www.auditorium.ru/conf/conf_full-text/gololob.pdf.
9 Макарычев, А. С. Терроризм : энциклопедии, археология, грамматика // Индекс безопасности. 2007. № 2 (82). С. 133-146.
10 Одесский, М. П. : 1) Террор как идеологе-ма (к истории развития) / М. П. Одесский,
Д. М. Фельдман // Обществ. науки и современность. 1994. № 6. С. 155-166; 1995. № 1. С. 167-175; 2) Поэтика террора и новая административная реальность : очерки истории формирования / М. П. Одесский, Д. М. Фельдман. М., 1997. 2Q3 с.
11 Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. Т. 4 : H-V. М., 1995. С. 4Q1.
12 Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. Т. 4 : C-V. М., 1994. С. 754.
13 Робеспьер, М. О принципах политической морали. Доклад в Конвенте 5 февраля 1794 г. 17 плювиоза II года республики. URL : http:// liberte.newmail.ru/Robespierre/Robes4.html.
14 Карамзин, Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М. : Наука, 1991. С. 5Q, 11Q.
15 Заичневский, П. Г. Молодая Россия. URL : www.hist.msu.ru/ER/Etext/molrus.htm.
16 Герцен, А. И. Полн. собр. соч. : в 3Q т. Т. XVI. М., 1954. С. 221.
17 Морозов, Н. А. Террористическая борьба. URL : http://narovol.narod.ru/document/moroz-terror.htm.
18 Речь прокурора Н. В. Муравьева.
URL : http://www.hrono.ru/
dokum/1800dok/188103procuror.html.
19 Гейфман, А. Революционный террор в России, 1894-1917. М., 1997. С. 66.
2Q Ленин, В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. : в 55 т. М., 1958. Т. 4. 1895-1897. С. 223.
21 Там же. М., 1959. Т. 5. Май - декабрь 19Q1. С. 8.
22 Там же. Т. 6. Январь - август 19Q2. С. 375.
23 Там же. М., 196Q. Т. 11. Июль - октябрь 19Q5. С. 342.
24 Там же. М., 196Q. Т. 12. Октябрь 19Q5 -апрель 19Q6. С. 18Q.
25 Там же. М., 1960. Т. 13. Май - сентябрь 1906. С. 375.
26 Там же. М., 1961. Т. 16. Июнь 1907 - март 1908. С. 441.
27 Троцкий, Л. Терроризм. URL : http://www. pseudology.org/trotsky/trotl983.htm.
28 Ленин, В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. : в 55 т. М., 1962. Т. 35. Октябрь 1917 - март 1918. С. 186.
29 Декрет Совета Народных Комиссаров «О красном терроре». URL : http://www.white-guard .ru/reds/dekret_terror.htm.
30 Директивы командования фронтов Красной Армии (1917-1922 гг.) : в 4 т. Т. 1. М., 1971.
С. 601-602.
31 Ленин, В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. : в 55 т. М., 1963. Т. 39. Июнь - декабрь 1919. С. 114.
32 Там же. С. 404.
33 Там же. Т. 41. Май - ноябрь 1920. С. 127.
34 Троцкий, Л. Д. Терроризм и коммунизм.
35 Уголовный кодекс РСФСР 1922 года. URL : http://www.library.ru/help/docs/n10349/yk1922.
Ш
36 Сталин, И. В. Сочинения : в 13 т. М., 1947. Т. 6. С. 324-357.
37 Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 года. URL : http://www.kodeks.net/noframe/ com-pus-FuПLegRF?d&nd=901757374&nh= 1.
38 Закрытое письмо ЦК ВКП (б) «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова», 18 января 1935 // Изв. ЦК КПСС. 1989. № 8. С. 95, 97.
39 О культе личности и его последствиях. Доклад Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева XX съезду КПСС 25 февраля 1956 г. // Изв. ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 128170
40 Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса. М., 2004. С. 33-42.
