CC BY
153
МАООМЕДИА
ТЕРРОРИЗМ КАК КОММУНИКАТИВНОЕ ЯВЛЕНИЕ
Артур АТАНЕСЯН
кандидат политических наук, доцент, заведующий кафедрой прикладной социологии факультета социологии Ереванского государственного университета (Ереван, Армения)
В соответствии с рядом современных критических теорий массмедиа и политических коммуникаций1 СМИ обучают свою аудиторию и создают определенное отношение общества к тому или иному явлению или событию, что политические силы используют в целях манипулирования общественным мнением, настроениями и поведением. СМИ не только по-своему освещают то, что существует в реальности, но и создают вокруг событий или явлений определенные «наросты», зачастую настолько видоизменяющие само явление, что общественный дискурс постепенно превращается из обсуждения реального факта в обсуждение его
1 См., например: Атанесян А.В. Актуальные проблемы современных политических и конфликтных коммуникаций. Е.: Изд-во Ереванского государственного университета, 2008.
виртуального подобия, которого, возможно, и нет, оно лишь искусственно сконструировано СМИ. В результате общественные настроения периодически фокусируются на фантомных, не существующих в реальности явлениях, тогда как другие, действительно важные и насущные проблемы и вопросы не освещаются вовсе и в результате остаются нерешенными.
Так, в соответствии с теорией постановки повестки дня, мы считаем важным то, что медиа считает важным2. Причем, важно отметить, что, согласно теории постановки повестки дня, СМИ определяют не столько содержание того, о чем будут думать граждане, сколько то, о каких проблемах они будут думать: «Пресса едва ли всегда будет до-
2 Cm.: Griffin E. A First Look at Communication
Theory. N.Y.: McGraw-Hill, Inc., 1996. P. 332.
стигать успеха, говоря людям, что думать, однако парадоксальным образом будет успешной, говоря своим читателям, о чем думать»3. И если этот вывод справедлив в отношении прессы, то технически более оснащенные средства массовой коммуникации — телевидение и Интернет — пошли намного дальше. Они не только говорят людям, о чем думать, но и что думать, как относиться к тому или иному явлению, в каких терминах его определять и как воспринимать.
В результате объективные характеристики того или иного социально-полити-
3 Ibid. P. 333.
ческого явления существенно расходятся с его субъективным восприятием в СМИ и в общественном сознании. Смещение акцентов, замещение одного явления другим, сгущение красок, нагнетание общественных настроений и их фиксация на определенном качестве явления как основном, эмоциональное окрашивание характеристик данного явления и их преувеличение за счет других его качеств — вот те немногие стратегии освещения событий и явлений в СМИ, направленные на управление общественным мнением, мобилизацию человеческих ресурсов в целях национальной и глобальной политики.
«Терроризм» в системе медиакоммуникаций
Один из современных, наиболее популярных и эффективных терминов подобного рода, широко используемых в СМИ, — «терроризм». Массмедиа рассматривают эту проблему в ряду схожих по важности с точки зрения степени первоочередности в новостном ряду явлений. Терроризм, а также конфликты, кризисы, войны и массовые события с критическим исходом занимают первые страницы в прессе и первые минуты эфирного времени в новостных передачах. Первостепенность подобных событий в качестве новостных единиц и информационных сюжетов объяснена в современных критических теориях массмедиа как теории медианедомогания или гражданского недомогания, теории культивации насилия, частично — теории повестки дня4.
Сегодня, когда после очередного всплеска террористической активности в ряде стран ажиотаж вокруг феномена терроризма несколько поутих и на определенное время был замещен аналогичным ажиотажем вокруг темы финансового кризиса, можно поговорить о терроризме как о коммуникативном явлении более спокойно и непредвзято. При этом следует отметить, что взгляды на данную проблему в терминах сопоставления ее реальных функциональных характеристик и массмедийных манипуляций ими встречаются как в западной, так и в русскоязычной научной критической литературе.
Как пишут П. Норрис, М. Керн и М. Джаст, в определении терроризма принципиально важно то, что следует различать его объективные характеристики, выявленные при отслеживании инцидентов, связанных с ним, и его субъективное восприятие5. На уровне субъективных восприятий и оценок реальная картина, как правило, размывается и трансформируется в систему эмоциональных образов и характеристик, не всегда отражающих реальность.
Российский психолог Д.В. Ольшанский приводит следующие примеры расхождения массовых субъективных оценок с объективным определением понятия терроризм:
4 См., например: Атанесян А.В. Указ. соч. С. 15—39.
5 См.: Norris P., Kern M., Just M. Framing Terrorism: The News Media, the Government and the Public. N.Y. — London: Rutledge, 2003. P. 5.
«Центр стратегического анализа и прогноза провел специальный опрос среди москвичей вскоре после террористических актов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. Один из вопросов был как будто достаточно прост: что же означает слово «терроризм»? Как выяснилось, это только кажущаяся простота. Из более чем тысячи опрошенных москвичей 47% ответили, что это — террористические акты, то есть — определили одно слово через два, связанных с ним, что никак не проясняет ситуацию. 38% дали чисто оценочные ответы: это «преступление», «варварство», «насилие» и т.д. 12% затруднились с ответом или же не захотели говорить на данную тему. 2% (нашлись и такие) честно сказали: «Не знаю». И только 1% опрошенных пытались определись террор как чьи-то действия, направленные на достижение какой-то цели. Хотя и подобные объяснения, в большинстве своем, были достаточно путаными.
По данным похожего опроса фонда «Общественное мнение», достаточно запутано и понимание людьми того, кто же такие международные террористы. Это бандиты, враги человечества, нелюди — 26%; преступники мирового масштаба — 16%; фанатики — 6%; группировки, банда, мафия — 5%; наемные убийцы — 5%; стремящиеся к мировому господству — 4%; агрессивные приверженцы ислама — 3%; психически нездоровые люди — 2%; мстители — 2%»6.
Отметим, что в отличие от опросов в России аналогичные опросы в других странах могли бы дать совершенно иную картину общественного мнения. В арабских странах, например, ассоциированность терроризма с исламом — наименее вероятный компонент общественных оценок и восприятий, тогда как, скажем, в США, терроризм, особенно после событий 11 сентября 2001 года, СМИ в основном подавали как исламский фактор. Указывая на это, Мустафа Аль Саид пишет, что в современной западной интерпретации терроризм определяется и воспринимается как сугубо «мусульманский терроризм», как явление, «исходящее преимущественно из мусульманских стран». Терроризм — это те, кто «не-Мы», а «Мы-не террористы»7.
Аналогичное восприятие терроризма формировалось и российскими СМИ по поводу войны в Чечне, хотя терроризм в России осуществляется и местными криминальными структурами, и националистическими группировками, в частности в отношении иногородних и иностранцев. Ксенофобия — один из пагубных для любого общества последствий терроризма. Как показывают исследования, по данным правозащитников, античечен-ские настроения, всплеск которых был зафиксирован после «Норд-Оста», постепенно сменяются неприязнью вообще к «нерусским»8.
Г. Купер указывает, что в большинстве дискуссий терроризм представлен односторонне и предвзято: то, что делаю Я, если даже это неприемлемо для других, все равно не терроризм. Если аналогичное делаешь Ты — это терроризм. Поэтому, по мнению Купера, терроризм должен определяться как таковой не на основании того, кто его совершает и кто о нем рассуждает, а того, что совершено. Тем не менее Купер приходит к выводу, что непредвзятое определение данного понятия является маловероятным9.
Аналогичная позиция озвучена В.А. Медведевым, который считает, что антитерро-ристическая деятельность, нацеленная на ликвидацию террористов и предотвращение осуществляемого ими террора, по своим методам тоже террор: «террористическим актом
6 См.: Ольшанский Д. В. Психология террора. М.: Академический Проект, 2002. С. 11—12.
7 Al Sayyid M. Mixed Message: The Arab and Muslim Response to «Terrorism». В кн.: The New Era of Terrorism. Selected Readings. Thousand Oaks / Ed. by G. Martin. London — New Delhi: Sage Publications, 2004. P. 64—71.
8 См.: Информационные аспекты террористических актов. В кн.: Психология и психопатология терроризма / Под ред. М.М. Решетникова. СПб: Восточно-Европейский институт психоанализа, 2004. С. 216.
9 См.: Cooper H.A. Terrorism: The Problem of Definition Revisited. В кн.: The New Era of Terrorism. Selected Readings. Thousand Oaks. P. 55—63.
17G
в равной мере является и взрыв испанского поезда, и стрельба по иракской толпе солдата войск коалиции; и то, и другое подразумевает устрашение людей и контроль над ними, принудительным образом поставленными лицом к лицу с фактором внезапной смерти. В этом плане, кстати говоря, террор и контртеррор неотличимы... Боец спецподразделения с радиоуправляемой миной или ракетой космического наведения, устрашающий неугодного его командованию политического или религиозного лидера, по мотивам и последствиям своего поступка абсолютно неотличим от смертника с поясом «шахида», взрывающего вместе с собой несколько случайных прохожих. Целью и того, и другого является устрашение потенциальных жертв, а сверхцелью — контроль над их поведением»10. Можно сказать, что избежать оценочных суждений в определении понятия терроризм и в классификации терактов практически невозможно.
Таким образом, терроризм — это не только то, что объективно имеет место, но и то, что мы о нем говорим. Делая терроризм предметом массового дискурса, мы тем самым превращаем его в коммуникативное явление, которое может оказывать самостоятельное воздействие на наше восприятие и поведение. Обсуждая терроризм, показывая его по ТВ, публикуя репортажи о его проявлениях в прессе и Интернете, мы тем самым частично продолжаем его, осуществляем ряд его функций, связанных с воздействием на людей, в том числе их запугиванием.
Могут ли СМИ обеспечивать объективность и непредвзятость в освещении террористических актов?
Итак, субъективность в определении терроризма и ряда связанных с ним понятий — неизбежный уровень, на котором периодически переоценивают происходящее и на который воздействуют СМИ. Они перенаправляют общественные настроения, обеспечивают диалог между обществом и властью по поводу насущных проблем и решений. Могут ли СМИ обеспечивать объективность и непредвзятость в освещении террористических актов?
П. Норрис, М. Керн и М. Джаст указывают на двоякую опасность, возникающую при освещении журналистами проблемы терроризма и конкретных терактов. Прежде всего это трудность, даже невозможность соблюдать объективность и непредвзятость в освещении терактов. С одной стороны, ведя репортажи о терактах и рассказывая о них, журналисты популяризируют терроризм как модель поведения, легитимизируют террор, а также, вероятно, поощряют теракты в будущем. С другой стороны, журналисты принимают сторону официальной политики по борьбе с терроризмом, и тогда их деятельность способствует оправданию любых, не всегда обоснованных и адекватных действий властей, объясняемых необходимостью борьбы с этим явлением. В частности, как пишут авторы, в результате деятельности американских СМИ после терактов 11 сентября 2001 года американцы стали воспринимать угрозу международного терроризма намного острее, чем она есть в действительности. Как следствие, обостренное восприятие угрозы терроризма в США привело к ряду институциональных и организационных реформ в стране
10 Медведев В.А. Террор как основание коммуникативной культуры XXI века: от понимания к интерпретации. В кн.: Психология и психопатология терроризма. С. 105.
(созданию Департамента безопасности государства, ужесточению режима безопасности в аэропортах, активизации деятельности секретных служб), а также к легитимации беспрецедентных решений по Афганистану, Ираку, Ирану, Северной Корее11.
Можно сказать, что обострение общественных настроений и восприятий терроризма как следствие деятельности массмедиа позволяет политическим лидерам принимать крайние решения, невозможные в иных условиях. Возникает эффект секьюритизации определенных проблем и задач (придание этим проблемам статуса жизненно важных, экстренных, связанных с безопасностью государства и общества)12. На принятие решений такого рода легче мобилизовать ресурсы и общественную поддержку. Появляется вероятность того, что под грифом «борьба с терроризмом» можно решать вопросы, не связанные с ним, но представленные общественности как «проблема терроризма». Широкое обсуждение легитимности военных действий США и союзников в Ираке и Афганистане, преподносимых общественности как борьба с международным терроризмом, вызвано именно недостаточной обоснованностью взаимосвязи между этим явлением, его угрозой из Ирака и Афганистана (а затем и Ирана), а также сомнительностью решенности поставленных таким образом задач.
Ряд исследований, особенно после террористических актов 11 сентября 2001 года в США, показывает, что кризисная ситуация служит достаточным основанием для властей, чтобы временно (на неопределенный период) взять под свой полный контроль деятельность массмедиа в стране. В условиях конфликта и кризиса власть пытается контролировать деятельность СМИ по освещению развития конфликта, его причин, кризисных вопросов, терроризма и его определенного восприятия в обществе. Поэтому так называемая теория либерализма СМИ, по которой последние реагируют на потребности общества и полностью детерминируют свою работу под влиянием «снизу», в условиях конфликта и кризиса не работает. Так, по замечанию британского автора Сары Оатс, после терактов 11 сентября 2001 года в США СМИ в основном освещали решения президента Дж. Буша и Конгресса, реакцию президента и официальных лиц страны на теракты, их выступления и аргументы в пользу вторжения в Афганистан и Ирак в качестве ответа на действия террористов. В России, по словам С. Оатс, освещение войны в Чечне и терактов также полностью соответствовало линии Кремля. Поэтому Россия считалась наиболее опасной страной для работы иностранных журналистов, деятельность которых не соответствовала официальной информационной политике Москвы13.
Терроризм как коммуникативное явление нередко используется политическими лидерами в ходе избирательных кампаний. Использование этой угрозы как основания для нестандартных решений позволяет политикам выступать перед избирателями с новыми предложениями, с аргументами о необходимости силовых решений, что демонстрирует политика как сильного, волевого лидера, способного достичь большего, нежели его предшественники. Например, взлет президентской карьеры В. Путина пришелся на так называемую «вторую чеченскую войну», сопряженную с такими страшными терактами в регионах России, как взрыв Дома правительства в Грозном (27 декабря 2002 г.), теракты двух чеченских террористок-смертниц на рок-фестивале в Тушино (Москва, 5 июня 2003 г.), взрывы на станциях московского метро (6 февраля 2004 г.), теракт в Грозном, в результате которого погиб президент Чечни Ахмат Кадыров (9 мая 2004 г.), и др. В. Путин пока-
11 См.: Norris P., Kern M., Just M. Op. cit. P. 4.
12 О понятии и процессе секьюритизации см., например: Buzan B., W&ver O., de Wilde J. Security: A New Framework for Analysis. London: Lynne Rienner Publishers, Inc., 1998. P. 23.
13 См.: Oates S. Through a Lens Darkly? Russian Television and Terrorism Coverage in Comparative Perspective. Paper prepared for The Mass Media in Post-Soviet Russia International Conference. UK: University of Surrey, 2006. P. 6—7.
зал себя сильным и волевым политиком, причем его риторические приемы были сопряжены с такими лозунгами, как «Мочить террористов в сортире!» и т.п.
Как отмечает С. Оатс, проведенные ею социологические исследования в РФ показывают, что россияне в условиях угрозы чеченского терроризма были готовы поддержать именно такого лидера, способного на жесткие решения, при этом использовались аналогии со Сталиным. Сравнивая антитеррористическую риторику политических лидеров России, Британии, США, С. Оатс замечает, что такая риторика весьма активизируется именно во время предвыборных кампаний в этих странах. Так, в ходе президентской кампании в США в 2004 году около 43% всех новостных телепередач были посвящены предвыборной агитации, и около 22,4% из них — терроризму. Кандидаты Джон Керри и Джордж Буш одинаково активно использовали необходимость борьбы с терроризмом как аргумент в пользу своего избрания. Керри говорил: «Позвольте мне быть абсолютно точным: будучи американцами, мы абсолютно едины в нашем намерении разыскать и уничтожить бен Ладена, а также других террористов. Они — варвары. Мы будем охотиться за террористами, хватать их и уничтожать их, где бы они ни были, и как бы то ни было...» А Дж. Буш нередко обвинял Керри в слабости его позиции по терроризму, в том, что он якобы не предлагает ничего конкретного в «войне с терроризмом», что служило усилению позиции Буша14.
Важно отметить, что контроль властей над деятельностью СМИ в условиях конфликта и кризиса осуществляется не только на законодательном уровне, но и в качестве естественного процесса формирования спроса и предложения на медиарынке. Будучи непосредственными участниками любого внутри- и внешнеполитического кризиса, именно власти обладают большей и более свежей информацией о развитии процесса. Соответственно, они могут подавать эту информацию в определенных пропорциях через те источники массмедиа, которые им подвластны и подконтрольны. А так как общество желает знать больше и чаще, то обращается к источникам, через которые информацию о событиях транслируют их непосредственные участники — власти. Получается, что, с одной стороны, в условиях конфликта и кризиса СМИ соревнуются друг с другом за право озвучивать официальные данные и комментарии «из первых рук», во-вторых, общественное внимание нацеливается именно на эти источники, а все остальные источники информации своевременно копируют репортажи у тех, кто имеет доступ к официальным данным, и, таким образом, обладая наиболее достоверной информацией, власти транслируют ее в том или ином виде, в разных пропорциях и интерпретациях, контролируя большинство СМИ и общественное мнение.
Стратегии и технологии освещения терроризма в СМИ
Продолжая тему, необходимо рассмотреть, насколько СМИ руководствуются той или иной стратегией в освещении конфликтов, войн, терроризма, смерти. Существуют ли конкретные методы подачи подобной информации и так называемые «фильтры», ограничивающие дисфункциональность и опасность демонстрации терроризма и конфликтности в прессе? Каковы методы и технологии мобилизации массовых настроений и реакций, используемые СМИ в условиях конфликта, войны, терроризма? Вопрос заключается
14 См: ІЬіа. Р. 10.
не только в том, насколько журналисты владеют определенными принципами подачи кризисного материала, но и в том, есть ли вообще система принципов, которыми обязан руководствоваться журналист в подаче конфликтов, террористических актов, сцен смерти и убийств, массовых страданий и лишений.
Существует двоякое мнение относительно того, насколько журналисты используют профессионально отработанную технику подачи нестандартного материала, связанного с освещением конфликтов, войн и терроризма. Одни считают, что выбор того или иного способа подачи материала является скорее субъективным, нежели объективным и закономерным, процессом, вплоть до отсутствия стратегии освещения конфликтов и терроризма вообще. Другие доказывают, что СМИ руководствуются определенными принципами и методами.
Ряд исследований деятельности прессы в ситуации конфликта, кризиса, террористических актов показывает, что журналисты не используют единые общепринятые принципы подачи материала, далеко не всегда придерживаются правил профессионализма и этических норм. К тому же они действуют так в интересах рейтинга собственных редакций и привлечения более широкой аудитории именно к своему репортажу или по причине профессиональной неграмотности. Говоря об использовании журналистами визуальных средств (картинки)15 в подаче конфликтов, кризисов, террористических актов, профессор коммуникаций Пенсильванского университета Б. Зелайзер пишет: «Журналисты, работающие во всех жанрах, и не только в военной журналистике, не представляют себе, что делать с картинками. Прежде картинки мыслились в качестве «пыли», второстепенной и лишь сопровождающей текст. Даже сегодня, в эру самостоятельного использования фотографий, телевидения, кабельных технологий и интерактивных дисплеев Интернета, не существует стандартов в использовании картинок в новостных репортажах: в журналистском сообществе остается в основном неясным, как расположить картинку, как ее назвать, как прокомментировать и как сопроводить ею текст. Это значит, что когда перед журналистами предстает сложный объект новостного освещения, не бывает ясного восприятия того, что может сработать лучше, что может быть более адекватным»16.
Тем не менее анализ процессов освещения конфликтов, войн и терроризма в СМИ свидетельствует о наличии определенных тактик и принципов, применяемых журналистами с той или иной степенью эффективности, которая в конечном счете зависит от особенностей аудитории. Так, любая информация в СМИ о военных действиях, «справедливости» войны, оправданности/неоправданности участия той или иной стороны в конфликте, определения степени угрозы терроризма и тяжести преступления, варьируется в системе дихотомичных объектов, непременно освещаемых в связи с этими явлениями. Как правило, основными дихотомичными объектами освещения в массмедиа, а также общественного дискурса в условиях конфликта, являются:
1) свои участники — чужие участники;
2) друзья — враги;
3) наши цели — их цели;
4) наши средства — их средства;
5) наши аргументы — их аргументы;
15 Под «картинкой» понимается любое визуальное нетекстовое изображение, используемое параллельно с текстом или вместо текста в прессе, на ТВ и в Интернете (А.А.).
16 Zelizer B. Death in Wartime: Photographs and the «Other War» in Afghanistan // Press/Politics, 2005, No. 10 (3). P. 27.
6) наши жертвы — их жертвы;
7) гражданские — военные;
8) классовая, расовая, гендерная, возрастная принадлежность преступников и их жертв;
9) наши герои — их преступники.
Говоря о наличии определенных стратегий в освещении конфликтов, войн, терроризма, А.Е. Ясперсон и М.О. Эль-Кикхия указывают на так называемое медиамоделирование как на один из уровней определения повестки дня: «Освещение событий в массме-диа характеризуется как активное конструирование, отбор, структурирование информации с целью создания определенной реальности, понятной и значимой для аудитории. Моделирование имеет место, когда медиа замалчивает некоторые аспекты события с целью создания конкретного определения проблемы, ее интерпретации, моральной оценки, и/или рекомендаций по вмешательству»17.
Авторы рассматривают процесс медиамоделирования конфликтов на следующих уровнях.
1. Медиамоделирование деятельности и выступлений политических элит (тех, кто занят созданием и решением проблем). Как правило, здесь действует система зеркальных образов: «свои» героизируются, а «чужие» представляются в качестве основных зачинщиков конфликта, террористов, агрессоров. По наблюдениям А.Е. Ясперсона и М.О. Эль-Кикхия, в США, как правило, кризисные ситуации сплачивают, а не разобщают нацию, объединяют общество вокруг президента, что обусловлено не только деятельностью СМИ, но и гражданской психологией: «Там, где национальные лидеры едины в восприятии внешней угрозы стране, следует ожидать, что новостное освещение в СМИ будет агрегировать и укреплять поддержку администрации и ее политике безопасности, обеспечивая позитивное моделирование образа правительства. Как правило, в условиях международного кризиса, американская общественность поддерживает своих политических лидеров и военные акции, осуществляемые в этом контексте. Как замечает Мюллер18, для американского общества характерна демонстрация «Поднятия флага» и объединения вокруг президента. Это означает также общественное одобрение политики. По мнению Броди19, во время международного кризиса Белый дом контролирует информацию, а представители оппозиционной партии на публике сдерживают свое несогласие с президентом, создавая видимость консенсуса элит20.
2. Медиамоделирование деятельности военных (силовиков). В условиях любого конфликта и кризиса СМИ демонстрируют действия военных (силовых ведомств), будь то прямое вооруженное столкновение, или взаимная демонстрация силы, или же действия террористов и контрдействия силовиков. Естественно, СМИ пытаются смоделировать поступление информации и освещение события таким образом, чтобы уменьшить демонстрацию потерь «своих», представить как «неизбежность» жертвы (со своей стороны), которых в случае менее
17 Jasperson A.E., El-Kikhia M.O. CNN and al Jazeera’s Media Coverage of America’s War in Afghanistan. B kh.: Framing Terrorism: The News Media, the Government and the Public. P. 114.
18 Cm.: Mueller J. War, Presidents and Public Opinion. N.Y.: John Wiley, 1973.
19 Cm.: Brody R., Shapiro C. Policy Failure and Policy Support: The Iran-Contra Affair and Public Assessment of President Reagan // Political Behavior, 1989, No. 11. P. 353—369.
20 Cm.: Jasperson A.E., El-Kikhia M.O. Op. cit. P. 116—117.
профессиональных действий силовиков могло быть намного больше. Враг, как правило, демонстрируется в качестве очень умелого и опасного, оснащенного современным оружием и использующего природные условия ландшафта, горную и лесистую местность, клановую систему и круговую поруку у населения с целью совершения своих преступлений и избежать поимки (вспомним репортажи о боевых действиях советских войск в Афганистане и российских войск в Чечне). На этом фоне потери «своих» воспринимаются как подвиг, а любая, даже самая незначительная, победа — как героизм. То же характерно для медиастратегии террористов, которые демонстрируют себя в качестве «героев», противостоящих целой армии, народу, стране, человечеству.
3. Медиамоделирование состояния населения (гуманитарных вопросов). В связи с конфликтом, войной, терроризмом СМИ формируют общественное мнение, демонстрируя другую сторону войны: бедственное положение населения, голод, потоки беженцев, эпидемии, страдания жертв террористических актов, смерть. Хотя такие аргументы может использовать каждая сторона конфликта, гуманитарные вопросы в любом конфликте являются обоюдными и прежде всего должны призывать к человеколюбию.
Кроме того, возникают вопросы о чисто технической стороне освещения кризисных ситуаций, в том числе в связи с военными действиями и терактами. Один из таких вопросов — показывать ли неидентифицированные останки жертв военных действий (терактов), или ждать их идентификации?
Проблема заключается в том, что неидентифицированные останки можно приписать как «своим», так и «чужим»; кроме того, их можно использовать как «за», так и «против» той или иной позиции в условиях кризиса. Если неопознанные останки интерпретируются как «свои», то это способно вызвать двоякий эффект — восприятие обществом себя как жертвы или же восприятие необходимости отомстить за свою жертву. Если же неопознанные останки как следствие конфликта (теракта) СМИ интерпретируют в качестве «чужих», принадлежащих «врагу» (террористу), то и в этом случае возможен двоякий эффект. Наиболее предсказуемой реакцией аудитории на показ убитого врага (террориста) может быть торжество справедливости и чувство отмщения, а также вера в силу властей по пресечению преступлений, вера в собственную справедливость.
Однако, с другой стороны, не всем хочется видеть останки, чтобы убедиться в том, что террорист — это преступник и с ним необходимо бороться. Демонстрация в СМИ террориста далеко не всегда нужна аудитории.
Согласно исследованию российского информационного агентства «Росбалт», восприятие событий аудиторией во многом зависит от способов подачи соответствующего материала в средствах массовой информации. Так, после событий на Дубровке21 печатные СМИ еще долго «смаковали» образ убитой террористки, неоднократно показанный по телевидению: «Откинув голову на спинку красного сиденья, сидит молодая шахидка. Лицо, которое она так тщательно скрывала, открыто. Изо рта вытекла и засохла тонкая струйка крови» (Комсомольская правда», 28 октября 2002 г.). Публикация сопровождается большой цветной фотографией, подпись к которой гласит: «Эта террористка-ша-хидка так и осталась сидеть на втором этаже, в четвертом ряду». Отметим, что данный снимок был воспроизведен и в последующих двух выпусках «Комсомольской правды». Понятно, что тиражирование изображения мертвого врага было призвано служить знаком устрашения и расплаты. Вместе с тем подобная «наглядная иллюстрация» есть яр-
21 23 октября 2002 года группа М. Бараева, в которую входили шахидки, захватила в заложники более 900 зрителей в Театральном центре на Дубровке.
лык, клеймо, которое упрощает восприятие события, делает его более понятным, не позволяя усомниться в образах и аргументах22.
Б. Зелайзер приводит интересные данные, согласно которым в 2001 году, после терактов 11 сентября в США, читатели забрасывали гневными письмами редакции газет «Бостон глоб», «Ньюсвик» и «Тайм», протестуя против публикации в них фотографий Усамы бен Ладена: «Мы не собираемся смотреть на лицо Дьявола — огромное и выпуклое на обложке вашего издания!»23.
Анализируя эффективность картинок (имиджей) в освещении конфликтов, войн, терактов, Б. Зелайзер отвечает на ряд подобных вопросов. Так, по его мнению, использование картинок в репортажах о военных действиях и терактах имеет следующие функции:
1) показ картинок создает эффект реального присутствия на месте событий;
2) использование визуальных образов приковывает общественное внимание, поляризует аудиторию;
3) визуальные образы более эффективны в демонстрации собственной правоты и обосновании принимаемых решений;
4) увидеть — значит поверить24.
Картинки с места событий читатели/зрители воспринимают иначе, нежели текст, подготовленный журналистами и пропущенный через цензуру. Визуальные образы воспринимаются более объективно — как окно в мир, как зеркало события, как кусочек реальности.
В применении визуальных образов в освещении военных действий и терактов в СМИ также можно выделить ряд закономерностей. Например, Б. Зелайзер указывает, что СМИ воюющей страны предпочитают не показывать фото убитых своими ракетами мирных жителей «врага», однако всячески используют фоторепортажи для обоснования собственных действий. Кроме того, в репортажах обычно героизируют «своих» и «демонизируют» других. И, как пишет Б. Зелайзер, в повествованиях о войне, конфликте, террористическом акте обычно не показывают военных ошибок своего правительства или правительства страны-союзника; как правило, не демонстрируют также страданий и смерти представителей противника, так как это может служить подтверждением агрессивности «своих».
Как правило, в СМИ военные действия, теракты, смерть демонстрируются косвенно, дабы избежать шоковых реакций в обществе и вместе с тем довести до сознания аудитории весь ужас кризисной ситуации, мобилизовать людей на определенные реакции. Отнюдь не обязательно и далеко не всегда есть возможность вести прямой репортаж с места военных действий, однако рассказать об этом можно иначе. Показывая пыльную фронтовую дорогу, по которой на место боевых действий едут грузовики с солдатами, мы сообщаем аудитории, что очень скоро все эти люди с автоматами вступят в бой с врагом
и, вероятно, многие из них не вернутся, другие вернутся с почестями.
Репортажи о войне, конфликте и кризисе нередко повествуют не о прямых участниках событий, а о невинных жертвах — беженцах, бездомных и голодающих. Картинка, изображающая опустошенный район, улицу, на обочине которой сидит бездомный ребенок в лохмотьях, с грустными глазами, грязными руками и ногами, — все это красноречи-
22 См.: Информационные аспекты террористических актов. С. 206.
23 Zelizer B. Op. cit. P. 30.
24 См.: Ibid. P. 29—30.
во говорит о том, что идет война, что у ребенка пропали или погибли родители, что много людей осталось без крова.
Журналисты любят использовать так называемые «сентименты» —душещипательные истории «одного героя», который, как правило, оказался случайным участником конфликта или теракта, не по своей воле, однако смог справиться с ситуацией, проявил лучшие качества человеколюбия, патриотизма, героизма25.
Можно вспомнить, как СМИ сообщали о пассажирах самолетов, ставших жертвами терактов 11 сентября 2001 года, в частности говорили о тех из них, кто попытался помешать захватившим самолет террористам, кто смог дозвониться по мобильному телефону до родных. Г оворилось о героях-пожарниках, прибывших тушить горящие здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и погибших под завалами обрушившихся зданий. Подобными сценариями известны также художественные фильмы в жанре исторической повести или боевика (экшн). Художественно-документальные и новостные сюжеты о терактах, войне, конфликтной ситуации героизируют военных, моряков, полицейских/милиционеров, пожарников, «простых храбрых парней».
Отметим, что наряду с героизацией мужчин — участников антитеррористических действий и демонстрацией мужчин-террористов (основными лидерами международных террористических организаций, судя по материалам СМИ, являются мужчины) в обеих ролях выступают и женщины, причем при освещении терроризма в прессе женщины чаще показаны в роли террористок и жертв терроризма, нежели участниц антитеррористи-ческой деятельности. Лицо женщины-террористки стало одним из основных символов медиакоммуникации. Специалисты российского информационного агентства «Росбалт» отмечают, что тема женского участия в террористической деятельности осмысляется СМИ преимущественно через сравнение женщин с мужчинами — своеобразной «нормой» в мире терроризма. При этом отличительными чертами участниц терактов предстают иррациональность, фанатизм и чрезмерная агрессивность... Большое внимание центральные издания уделяют мотивам женского терроризма. В связи с этим некоторые издания придают особое значение мести «черных вдов» как решающему мотиву. «Им нечего терять, и они готовы мстить даже ценой собственной жизни», — говорится в «Независимой газете» (2003, № 135). Комментируя действия шахидок, «Комсомольская правда» разъясняет — «мстила за брата» или «мстила за мужа» (29 октября 2002). Среди причин участия женщин в терактах называется и шантаж: «Других превращают в камикадзе вербовщики, угрожающие в случае отказа расправой над родственниками» («Независимая газета», 2003, №° 135). В прессе появляются и другие варианты объяснений. Так, в частности, готовность террористок к смерти нередко связывают с употреблением ими наркотиков. «Террористок унижали, насиловали, заставляли принимать психотропные вещества и наркотики. После таких ускоренных курсов «прокачки мозгов», смерть становится желанным исходом», — замечает «Российская газета» (8 июля 2003). «Теракты совершают одурманенные женщины», — вторит ей «Комсомольская правда» (8 июля 2003) и со ссылкой на следователей Генпрокуратуры РФ утверждает, что шахидок пичкают наркотиками (опиатами), которые регулярно добавляются в пищу или сок. В итоге в большинстве случаев пресса делает упор на принудительном участии женщин в террористической деятельности, ставится под сомнение их способность принимать самостоятельные решения26.
Возвращаясь к вопросу техники подачи в СМИ насилия, смерти, взрывов, терактов как своеобразных доказательств достоверности репортажа, важности и беспрецедентно-сти события, следует отметить, что демонстрация подобных сцен, даже косвенным обра-
25 См.: Zelizer В. Ор. ск.
26 См.: Информационные аспекты террористических актов. С. 206—207.
зом (например, в случае показа не самой войны, а ее последствий — беженцев, бездомных и обездоленных людей, опустошенных домов и др.), не всегда имеет изначально предсказуемые последствия. Так, по мнению многих специалистов, демонстрация терактов на руку самим террористам, ведь подобным образом именно благодаря СМИ они достигают своей основной цели — распространению массового страха, ужаса, чувства незащищенности.
Как пишет по этому поводу британский ученый Пол Вилкинсон, для организации освещения терроризма, особенно длительных инцидентов типа угона самолетов и ситуаций с заложниками, массмедиа обеспечивает бесконечный источник сенсационных и визуально напряженных новостных историй. Как только осуществляется террористическое насилие, взаимосвязь между террористами и массмедиа стремится к взаимному симбиозу. В социологии термином симбиоз обозначается состояние взаимной зависимости между различными группами в общине, когда эти группы не похожи и дополняют друг друга. Было бы глупо отрицать, что современные технологии массмедиа, коммуникаций, спутниковой связи и быстрое распространение телевещания создали значительный эффект увеличения потенциала публичности терроризма. .. .Сколько бы террористы ни осуществляли акты насилия, СМИ будут бороться друг с другом за их освещение в целях удовлетворения потребности аудитории в драматических историях, так как всегда существует огромное общественное любопытство относительно тех, кто осуществляет насилие, и их жертв27.
Итак, в условиях кризисной ситуации работу СМИ пытаются контролировать не только власти, сами террористы достигают желаемого результата благодаря трансляции своей деятельности и своих лозунгов через те же СМИ. В связи с этим П. Вилкинсон пишет: «Наиболее частой террористической техникой воздействия на СМИ и достижения широкой публичности является создание террористических событий и пропаганды насилия с целью поощрения СМИ к максимально широкому освещению деятельности террористов и их демонстрации в качестве такой огромной силы, которой бесполезно противсстоять. .Используя ТВ, радио и печатные средства массовой информации, террористы, как правило, преследуют четыре основные цели:
— пропаганда содеянного и создание обостренного ужаса в определенных группах;
— мобилизация более широкой поддержки целям своих действий у основного населения, а также создание поддержки международного сообщества путем дискути-рования таких тем, как справедливость их мотивов и неизбежность их победы;
— внесение разобщенности и помех в ответные действия правительства и силовых структур, пропаганда того, что, например, подобные действия — проявление государственной тирании и они не продуктивны;
— мобилизация и стимулирование реальных и потенциальных соратников и тем самым увеличение числа добровольцев, привлечение дополнительных финансовых средств и вдохновение на очередные атаки»28.
Итак, объектами террористических атак становятся не только непосредственные участники-жертвы терактов, но и жертвы деятельности СМИ по трансляции террора. Терроризм как коммуникативное явление более опасен, нежели как фактическое применение насилия в конкретных пространственно-временных рамках. Его последствия на уровне психологического здоровья населения нередко более тяжелые и долговечные. В
27 Cm.: Wilkinson P. The Media and Terrorism: A Reassessment // Terrorism and Political Violence, 1997, Vol. 9, No. 2. P. 5—6.
28 Ibid. P. 15—16.
аналитическом исследовании российского информационного агентства «Росбалт» указывается: «Между тем, по данным социологов, люди невероятно остро на психологическом уровне воспринимают показ жестких кадров о терактах. Фонд «Общественное мнение» через месяц после «Норд-Оста» и телесюжетов о нем зафиксировал, что 68% населения страны считали — следующий теракт произойдет именно в их городе или поселке. Если учесть, что опрос проводился в 40 типах населенных пунктов — от деревни Шамы-шейка Пензенской области до Санкт-Петербурга, — то это поразительно. Больше 70% опрошенных испытывали чувство настоящего ужаса, как если бы это произошло с их близкими, коллегами, детьми. Более того, после «Норд-Оста» отдел клинической психологии Научного центра РАМН проводил собственное исследование, когда были опрошены более 300 москвичей, у которых на Дубровке не было ни родственников, ни знакомых. В итоге у 24% из них обнаружили симптомы посттравматического расстройства. Точно такого же, как у участников боевых действий и настоящих жертв теракта. Можно считать их дополнительными жертвами теракта»29.
Таким образом, оценка деятельности СМИ в освещении конфликтов, войн, терроризма остается открытой темой.
29 Информационные аспекты террористических актов. С. 213.
