CC BY
135
Е.А. Нарочницкая
Терроризм и демократия. (На примере этнического терроризма в странах Запада)
Terrorism and Democracy. (Ethnic terrorism in Western countries)
В исследованиях по терроризму давно сосуществуют и порой сталкиваются две противоположные тенденции. С одной стороны, во многих классических и современных трудах преобладает подход к этому явлению как к цельному феномену. Тем самым в поле зрения до недавнего времени больше всего попадали его социально-идеологические версии, личностно-психологическая мотивация террористов, противоправный характер их деятельности и принципы ее организации (см., напр.: 12; 26). С другой стороны, предметом изучения становились отдельно взятые террористические движения с их неповторимым историческим контекстом, конкретными мотивами и задачами. Сам У.Лэкер, автор известных книг по всемирной истории терроризма, был склонен делать акцент на индивидуальных особенностях террористических групп и проблематичности обобщений (16, с.299). Некоторые же специалисты на этом основании прямо отрицают всякое принципиальное родство между разными организациями и даже предлагают изъять термин «терроризм» из научного оборота (22; 25). Обе тенденции долгое время оставляли в тени еще один немаловажный уровень анализа, который мог помочь преодолеть противоречия
между ними: течения, или разновидности, терроризма. Правда, еще в ранних работах по терроризму присутствовала краткая типологизация феномена, но она часто лишь фиксировала очевидные внешние различия и служила рамкой для изложения конкретных описаний. Углубленная разработка как методологии классификации, так и специфики направлений терроризма, выделяемых по тому или иному признаку, получила заметное развитие в последние полтора десятилетия. Появились, в частности, новые концептуальные работы, посвященные терроризму этническому, религиозному, сектантскому, экологическому и т.д.
Самым распространенным видом терроризма в современном мире является терроризм на почве этнополитических требований, националистического экстремизма и сепаратизма. Этнический терроризм, обладая многими элементами «родового» сходства с другими направлениями, имеет и существенные особенности. Отличия охватывают не только мотивы и идеологию террористов, но и их социальную базу, отношения с другими политическими силами общества и государством, характер их международных связей. Терроризм на этнической почве является частью проблемы этнических конфликтов и особенно глубоко и тесно связан с локальным конкретно-историческим контекстом, в котором он действует. В методологическом плане все это дает веские основания для его выделения в качестве относительно самостоятельного объекта исследования, изучение которого должно быть междисплинарным, с опорой в большой степени на знание этнополитических процессов. В практическом отношении это означает потребность в диверсифицированной антитеррористической стратегии, учитывающей специфику этнического терроризма в целом и его отдельных случаев.
Масштабы и варианты этнического терроризма
в западных странах
Этнические противоречия превратились к концу ХХ столетия в один из главных источников политической конфронтации и вооруженного противоборства. По некоторым оценкам, 70% из более чем 20 млн. погибших после 1945 г. в войнах и восстаниях оказались жертвами межэтнического
насилия (2, с.4). «Этнический взрыв» не миновал и Запад. Еще до возникновения проблем, порожденных массовой иммиграцией двух последних десятилетий, западные государства столкнулись с резким нарастанием активности своих исконных, исторических меньшинств. Бретань и Корсика во Франции; Сардиния, Южный Тироль в Италии; Шотландия и Уэльс в Великобритании; бельгийские Фландрия и Валлония; голландская Фрисландия; датские Фареры - эти и другие «этнические» области либо районы Западной Европы оказались в той или степени охвачены порывом эт-нополитического самоутверждения. Всплеск интереса к собственным культурным традициям и осознание своих отличий сопровождались протестами против «дискриминации», «угнетения» и «культурного геноцида». Заметно активизировались и укрепились давно существовавшие автономистские и националистические движения, вокруг которых бурно росли всевозможные культурные и общественные ассоциации. Возникло и немало новых радикальных группировок, выступивших под лозунгами отделения или присоединения к соседним, этнически родственным странам. В 1969 г. после почти 50 лет затишья началась затяжная вооруженная конфронтация в Северной Ирландии.
В Северной Америке, Австралии и Новой Зеландии громко заявили о себе новые политические организации коренных народов, потребовавшие восстановить их права на земли исконного проживания и самобытное развитие. США столкнулись с подъемом негритянского движения за гражданские права и, одновременно, с активизацией экстремистских движений белого расизма. В Квебеке, где после образования канадской федерации на протяжении почти столетия не возникало серьезной угрозы для целостности страны, с 1960 г. начался стремительный рост этнонациона-лизма и сепаратизма.
В целом для западных стран характерно преобладание неэкстремистской идеологии и цивилизованных ненасильственных форм этнополитичес-ких движений. Идеально-типической моделью в этом смысле является Бельгия, где долговременный конфликт между валлонами и фламандцами не привел к гибели ни единого человека. К тому же, во второй половине ХХ столетия ни одному западному государству не пришлось сталкиваться с такими формами этнического протеста, как восстания, масштаб-
ные партизанские действия и гражданские войны. Лишь противоборство в Ольстере, жертвами которого стали около 3,2 тыс. убитых и 17 тыс. раненых, приблизилось к черте настоящей войны (2, с.36; 27, с.88).
Но далеко не все остальные этнические конфликты обошлись совсем без насилия и кровавых драм. По подсчетам Т.Герра, примерно половина из них сопровождалась в те или иные периоды различными насильственными акциями от уличных беспорядков до терактов (14, с.144-145). Основной формой действий вооруженного радикального сепаратизма на Западе стал именно терроризм. Волна террористических кампаний на этой почве, возникнув в 50-х годах, в последующие десятилетия прокатилась по многим странам и не везде подавлена до сих пор.
В Италии, например, с конца 50-х и на всем протяжении 60-х годов постоянную напряженность создавали южнотирольские террористические организации, апеллировавшие к праву на самоопределение и требовавшие присоединения к Австрии, а подпольная группа «Один Тироль» время от времени продолжала напоминать о себе и в 90-х годах. Периодические акции террора в течение нескольких десятилетий совершали сепаратистские группировки Сардинии.
В благополучной Швейцарии, считающейся «чудом межгрупповой гармонии», к террористическим методам в 60-х годах прибегали экстремистски настроенные борцы за отделение франкоязычных округов Юры от кантона Берн. Не избежала этнического терроризма и Голландия, где такие организации возникли среди фризов (а также молукканцев - выходцев с Молуккских островов, бывших голландских владений, ныне входящих в состав Индонезии). В испанской Каталонии в 70-80-х годах террористической деятельностью занималась сепаратистская организация «Тьер-ра льюре».
В 1962-1 972 гг. интенсивную кампанию террора проводил Фронт освобождения Квебека (ФОК), из-за действий которого Монреаль осенью 1970 г. оказался на военном положении. В Соединенных Штатах террористические методы использовала в начале 70-х годов Черная освободительная армия и вот уже более 50 лет продолжают использовать пуэрториканские сепаратисты. В период 1955-1971 гг. в южных штатах особенно активно функционировали Ку-клукс-клан и другие движения белого ра-
сизма, пытавшиеся помешать политике расовой десегрегации. За эти годы им было инкриминировано 308 взрывов, 156 перестрелок, 124 нападения. Хотя в последующем частота таких акций значительно сократилась, в США на 1998 г. имелось не менее 474 так называемых «групп ненависти», исповедующих расовую и этническую нетерпимость и склонных к насилию (25, с.43; 12).
Во Франции ответственность за большую часть всех акций террора несут сепаратистские движения: Фронт освобождения Бретани (ФОБ), баскская организация «Ипарретарок», Фронт национального освобождения Корсики (ФНОК), Революционный караибский альянс, Канакский социалистический фронт национального освобождения в Новой Каледонии. Пик активности ФОБ пришелся на 1966-1969 гг., когда им было осуществлено около 30 терактов, но периодические взрывы эта крошечная организация не переставала устраивать вплоть до 1979 г. (7, с.170).
Сегодня главным источником постоянной нестабильности и беспорядков остается ФНОК, созданный в 1974 г. в целях борьбы с «колониальным присутствием» Франции на Корсике. Насчитывая около 200 активистов в составе военизированных групп, ФНОК с конца 70-х годов ежегодно организует от 200 до 800 взрывов и других актов насилия, общее число которых превысило уже 8 тыс. Его кампания, которой свойственна нарочитая театрализованность, чаще всего проявляется в уличном вандализме, повреждении административных зданий и нападениях на виллы туристов с материка, однако иногда не обходится и без гибели людей (14, с.157; 25, с.7).
Североирландский конфликт породил «самую длительную и самую кровавую террористическую кампанию, которая когда-либо велась в современной либеральной демократии, если не считать Израиль» (27, с.90). Со стороны ирландцев-католиков главной силой, действующей методами вооруженной борьбы, включая террор, является временная Ирландская революционная армия (ИРА), которая в 1969 г. откололась от официальной марксистской партии с тем же названием. В настоящее время ИРА объединяет около 300 профессиональных боевиков и свыше 5 тыс. активных сторонников. Благодаря финансовой поддержке американо-ирландской диаспоры и другим хорошо поставленным каналам финансирования, размеры годового бюджета организации достигают почти
10 млн. евро (25, с.7). Обладающая отлаженной структурой, прекрасно законспирированная и вооруженная, подчиняющаяся единому органу -Военному совету, - ИРА способна на крупномасштабные операции. На ее ответственности - более 2 тыс. убитых, среди которых - не только протестантские боевики и британские военные, но и примерно 200 гражданских лиц (там же). Действуя в основном на территории Северной Ирландии, ИРА временами (в 1 972-1973 и в 80-х годах) устраивала теракты в Англии, некоторые из которых отличались особой жестокостью: при взрывах в Лондоне использовались бомбы, начиненные подшипниками и болтами, с тем чтобы максимально увеличить число жертв среди случайных прохожих. У протестантской стороны давно существуют свои военизированные организации типа Добровольческих сил Ольстера или Ассоциации обороны Ольстера.
По некоторым подсчетам, в ходе этого конфликта погиб или получил ранение каждый сотый житель провинции, что непосредственно затронуло каждую шестую семью (27, с.88-89). Лишь с подписанием в 1998 г. соглашения о политическом урегулировании в Северной Ирландии появились реальные перспективы примирения, однако периодические всплески межобщинного насилия уже не раз ставили достигнутые результаты под вопрос. Для обеих общин здесь характерны глубокие исторические традиции насилия и особая субкультура, пропагандирующая идеи взаимной конфронтации и насильственной борьбы (4; 15).
После ИРА самый длинный кровавый след тянется за действующей в Испании организацией «Баскское отечество и свобода» (ЭТА). ЭТА исповедует идеи бескомпромиссного сепаратизма и объединения в отдельное государство всех исторических баскских земель, не исключая приграничных районов Франции. Виновные в гибели уже более 800 человек и в бесчисленных взрывах, похищениях, поджогах, нападениях, избиениях и т.п., баскские экстремисты не прекращают террора, создавая огромную напряженность в Стране Басков и смежных с нею областях. Численность ЭТА в отдельные годы достигала 500 человек, и несмотря на интенсивные аресты, ей удается пополнять свои ряды. Пользуясь особым влиянием среди возрастных групп до 30 лет, ЭТА располагает собственной молодежной организацией, специализирующейся на уличном вандализме, побоищах и тому
подобных действиях, число которых только в 1999 г. превысило 350. Очередная эскалация насилия началась в Стране Басков весной 2000 г., причем ЭТА становится все более нетерпима не только к представителям режима и умеренным баскским националистам, но и ко всем несогласным с ее взглядами и методами (9, с.59; 22; 25).
Обобщая опыт Запада в связи с проблемой этнического терроризма, можно выделить три категории ситуаций, каждая из которых по-своему значима. Во-первых, есть государства и регионы (Бельгия, Скандинавские страны, Шотландия, Уэльс), где деятельность этнополитических или даже сепаратистских движений вообще или почти не сопровождалась насилием. Во-вторых, целый ряд обществ столкнулись с терроризмом, но в большинстве случаев это явление имело ограниченные масштабы и было сравнительно успешно изжито. К примерам такого рода относятся Квебек, французская Бретань, испанская Каталония, Южный Тироль. В-третьих, продолжающиеся уже несколько десятилетий террористические кампании баскских и корсиканских сепаратистов, а также насилие на почве ольстерского конфликта образуют отдельный феномен, свидетельствуя о возможности устойчивого этнического терроризма в условиях демократии.
Этнический терроризм и демократия
Многовариантность западного опыта весьма примечательна. Примеры первого и, отчасти, второго типа могли бы рассматриваться как либерально-демократическая модель успешного предупреждения и преодоления этнического насилия. Третья же категория случаев свидетельствует о пределах и проблематичных сторонах этой модели, эффективность которой сильно варьируется в зависимости от исторически сложившихся условий.
Сложности, с которыми столкнулся Запад в национальной сфере в целом, опровергают некоторые упрощенные представления об источниках этнических конфликтов и насилия и, соответственно, о путях и перспективах устранения этих явлений. Вряд ли теперь можно удовлетвориться утверждениями, что либеральные свободы, политические механизмы демократии, гражданская доктрина нации или высокий уровень экономического развития сами по себе являются гарантиями против напряженно-
сти на этнической почве. Автору настоящей статьи приходилось писать о более сложной и внутренне противоречивой связи между демократической концепцией и этничностью и о разных аспектах воздействия демократии (как и экономического прогресса) на возникновение и динамику этнических конфликтов (2).
Далеко не простым предстает и соотношение современного либерально-демократического контекста с терроризмом. В какой-то мере это признавалось давно. Еще первые исследователи терроризма указывали на уязвимость демократии. Распространение этого феномена во второй половине 20 столетия и, особенно, «левотеррористическая волна» 70-х годов заставили задуматься над более глубокой разработкой этой проблемы. По словам французского историка Ф.Фюре, «под вопросом оказалась именно предполагаемая несовместимость между демократией и терроризмом», который отныне приходится рассматривать «не как додемократический анахронизм», а в определенном смысле и «как продукт демократии» (13, с.10). В 90-х годах тема «демократия и насилие» вновь привлекла внимание в связи с глобальными процессами демократизации, а ее обсуждение выявило разногласия даже среди «политически корректных» западных политологов. Значение этой основополагающей и теперь уже универсальной проблемы еще больше возрастает в контексте событий 11 сентября 2001 г
В конце 90-х годов по математической методике было проведено исследование корреляции между демократией и терроризмом, причем учитывались различные степени демократичности режимов, возможность использования территории либеральных государств иностранными террористами и другие нюансы. База данных охватывала 2989 терактов, совершенных в мире в период 1978-1990 гг. Результаты оказались скандальными, показав, что «стабильная демократия и терроризм сопутствуют друг другу» (11, с.155). По заключению авторов проекта, «именно стабильные, безопасные демократии, находящиеся в центре "демократической зоны", являются самыми уязвимыми для террористического насилия; именно там чаще всего происходят такие события; именно их гражданами обычнее всего являются и террористы, и их жертвы». И это заставляет предполагать, что «есть, возможно, нечто во внутренней динамике демократий, что делает использование террористической тактики привлекательным для их граждан» (там же, с.161).
Между тем демократия традиционно ассоциируется с мирным разрешением общественных противоречий, а отнюдь не с насилием. И в пользу этой точки зрения имеются серьезные аргументы. Во-первых, сама либерально-демократическая философия представляет собой антитезу логике политического терроризма, что обнаруживается в противоположном отношении к личности, истине, власти, закону. Считая индивидуума главным субъектом общественной жизни, либеральная демократия придает максимальное значение личным свободам, правам и ответственности, а также ценности человеческой жизни. Для террористов же индивидуум -не самоценность, а элемент либо символ коллективных «органических» объектов, будь то государство, этнос, религиозная общность или социальная масса. Либеральная демократия провозглашает плюрализм мнений и право на оппозицию в достаточно широких пределах. Для любых террористов, напротив, характерны безграничная вера в собственную правоту и нетерпимость к иным позициям. В либеральном обществе легитимность власти и установленного порядка зиждется на процедурах демократического волеизъявления и представительства. Террористическая философия же отрицает значимость формально-представительных процедур, законность проистекающей из них власти и гражданскую обязанность уважать принятые ею законы. Этим принципам террористы противопоставляют собственное онтологическое «право» носителей той или иной «истины» выступать от имени класса, нации, религии или человечества. Собственно, в этом во многом заключается смысл их обращения к насилию. Теракт призван не победить существующий порядок, добиться чего он бессилен, а символизировать непризнание режима и монополии государства на применение силы. Для террористов - это единственный доступный способ символически уравнять себя с властью.
Во-вторых, политические механизмы демократии способны обеспечивать условия и инструменты для компромиссной коррекции различных интересов и позиций. А это считается одним из решающих факторов ненасильственного регулирования неизбежных в любом обществе конфликтов. По выражению П.Уилкинсона, «либеральное демократическое правительство есть изобретение, которое может избавить от необходимости прибегать к насилию» (27, с.18). Т.Герр, один из известных авторов, раз-
вивающих сегодня эту концепцию, в том числе применительно к этническим конфликтам, приводит в ее подтверждение не только логические доводы, но и данные статистических расчетов (14; 11, с.156). Правда, полученные им результаты относятся не столько к терроризму, сколько к гражданским войнам и другим массовым формам насилия, вероятность которых значительно выше в условиях авторитарных режимов, чем в демократиях (11).
Что касается этнических меньшинств, то демократия - система доминирования большинства - не гарантирует им равных возможностей влияния на развитие общества и отдельное от остальных граждан суверенное волеизъявление. Но она предоставляет им, помимо равенства прав на индивидуальном уровне, легальные пути для самоорганизации и политической деятельности. Образуется постоянно действующий механизм, который выявляет нужды и настроения этих общин, делает возможным их диалог с большинством и властью, и обычно обеспечивает хотя бы частичное удовлетворение их требований. Многие исследователи видят в наличии такого механизма важнейшее средство предупреждения радикализации этнических движений и насильственных форм протеста. К тому же, в условиях зрелого гражданского общества, этнические меньшинства обычно представлены достаточно пестрой мозаикой сил, что помогает государству влиять на эволюцию их позиций, не допуская роста влияния экстремизма.
В-третьих, насилие и особенно терроризм чужды социальной культуре и психологии общества с длительными демократическими традициями. Присущие любой террористической философии фанатизм, воинственность, разрушительный и революционный пафос плохо совмещаются с такими демократическими ценностями, как консенсус в отношении общественных устоев, согласие с демократическими процедурами, упорядоченность конкуренции, культура компромисса и эволюционность.
Таким образом, философия, функциональные механизмы и социальная культура демократии, - все это, казалось бы, должно сужать основу для радикализма и терроризма. Действительно, в западных странах даже на пике «этнического взрыва» экстремистским партиям нигде не удавалось монополизировать влияние на свои общины. Особое неприятие вызывают
акции, связанные с гибелью людей и серьезной дестабилизацией социальной жизни. Весьма наглядно это проявилось в Квебеке в ходе октябрьского кризиса 1970 г. Если прежде активисты Фронта освобождения Квебека встречали определенное сочувствие в провинции, то жестокое убийство министра П.Лапорта и нарушение привычного хода жизни резко изменили отношение к организации: ее действия официально осудили и профсоюзы, и Квебекская партия - главная сила франкоканадского национализма (21, с.293).
Социальная база террористов в Стране Басков, на Корсике и военизированных группировок Северной Ирландии оказалась значительно прочнее. Но и она подверглась эрозии в последнее десятилетие: во всех этих регионах в 90-х годах отмечался ощутимый подъем пацифистского движения. В Стране Басков только за 11 месяцев после одного из похищений состоялось 7 тыс. акций протеста против террора ЭТА (23, с.52-53).
Вместе с тем демократия не содержит инструментов, принуждающих всех следовать ее законам и ценностям. Более того, эта система порождает факторы, благоприятствующие определенным формам радикальной контестации и терроризму в особенности.
Либеральные свободы и открытость общества в принципе облегчают распространение любых идей и любую деятельность, в том числе экстремистского толка. Оборотной стороной свободы вообще является риск, опасность, в том числе для нее самой - в этом состоит известный «парадокс свободы» и одна из экзистенциальных проблем либеральной демократии. Не случайно демонтаж авторитарного режима в Испании сопровождался резким расширением масштабов террора со стороны ЭТА.
Идейно-психологический климат гражданской свободы и инициативы даже стимулирует проявление недовольства и несогласия. Свобода также упрощает мобилизацию недовольных и организацию всех форм протеста. А наличие легальных каналов участия в политической жизни может оказывать двойственное воздействие на динамику экстремистских движений, не обязательно ослабляя их. Этнический терроризм в силу особенностей своей социальной базы как раз нередко выигрывает от деятельности умеренных сил своей общины. Именно это произошло в послефранкистской Испании, когда «вся стоявшая за ЭТА структура под-
держки, прежде находившаяся в подполье, вышла на поверхность (кроме военизированных отрядов) и смогла открыто функционировать в баскском обществе» (23, с.49).
Существование террористических групп немыслимо без ресурсов -материальных (деньги, оружие, транспорт), кадровых, коммуникационных, идейно-пропагандистских. Мобилизация же и пополнение ресурсов могут значительно облегчаться за счет работы, которую проводят свободно действующие легальные объединения этнического меньшинства. По словам Д.Баймэна - одного из пионеров в изучении логики этнического терроризма, «политическое ответвление террористической группы осуществляет социальное обеспечение и подготовку кадров, занимается бизнесом и участвует в выборах... политические движения служат источником, из которого рекрутируются новые члены террористических отрядов» (8, с.160). Исследование В.Техерины детально показывает, каким образом взаимодействие террористических и гражданско-политических элементов экстремизма создало труднопреодолимый цикл насилия в Стране Басков (23, с.53).
На подобных тезисах построена так называемая концепция «ресурсной мобилизации». Согласно наиболее решительным ее сторонникам, «чем демократичнее режим, тем более вероятно, что различные группы станут выражать протест как в ненасильственной, так и в насильственной форме» (цит. по: 11, с.156). Хотя этот слишком прямолинейный вывод поддерживается не многими политологами, гораздо большее число специалистов признают, что демократии действительно в высокой степени свойственны некоторые варианты насильственного протеста, включая терроризм.
Тяготение радикальной оппозиции в условиях демократии именно к терроризму закономерно. Прежде всего оно объяснимо самой марги-нальностью и слабостью экстремизма в контексте доминирующих принципов и ценностей демократии. Не имея реальных шансов на политическую победу или влияние, радикальные элементы ищут в терактах доступный способ утвердить себя, обеспечить известность своим взглядам и привлечь последователей. Вербовка новых бойцов в ИРА, ЭТА, ФОК и подобные организации происходит именно благодаря громкому резонансу их акций.
Кроме того, в условиях Запада иные формы вооруженной борьбы с государством исключены, ибо власть обладает здесь не только неоспоримой легитимностью, но и способностью контролировать ситуацию в любой точке национальной территории. По признанию ряда специалистов, феномен терроризма в Западной Европе в ХХ в. объясняется тем, что «территориальные реалии делают невозможной продолжительную герилью», и другие, открытые «формы восстания» здесь «были бы немедленно раздавлены правительственными силами» (24, с.133; 25, с.12).
Благоприятный и необходимый фон для террористической деятельности создают свободные СМИ. Известно, что «терроризм есть по определению оружие психологической войны» (27, с.82). Его назначение - посеять панику и через общественный резонанс добиться эффекта, во много раз превосходящего силовые возможности террористов. Функция устрашения была присуща терроризму извечно, но именно в наше время она стала его доминирующей стороной. Российский исследователь В.В.Витюк характеризует в этой связи современный терроризм как «форму насилия, рассчитанную на массовое восприятие» (3, с.70). В том, что террористическая практика остается по-своему рационально обоснованной, огромная роль принадлежит атрибутам современной цивилизации: культу информации, качественному скачку в медийной технологии; корпоративно-коммерческим интересам и законам СМИ, благодаря которым теракты получают невиданный ранее резонанс. Среди западных профессионалов и интеллектуалов уже давно ведется дискуссия о потребности и допустимости правового регулирования журналистского освещения терроризма (см. напр.: 26, с.76-86). Фундаментальный вопрос, порожденный демократией, состоит в том, «насколько право общественности знать выше всех остальных прав», в том числе «права общества на самозащиту» (там же, с.83). Но отдельные предостережения, протесты против агрессивных мотивов в масс-культуре и рекомендации внести ограничения в данной сфере, - все это не перевесило традиционного убеждения в приоритетности информационной свободы для сохранения демократии. В этой связи западные общества порой называют «пленниками либертарной традиции» - дилемма, которая с глобализацией информационных потоков и демократизацией превращается в общую проблему человечества.
Психологическое воздействие террористических акций, к тому же, существенно зависит от норм социальной среды, которой они адресованы. Очевидно, что и с этой точки зрения терроризм имеет максимальный смысл именно в высокоразвитом либерально-демократическом обществе, чьи стандарты и ценности делают его особенно восприимчивым к террористическому вызову. Шоковый эффект современного терроризма подготовлен, как заметил У.Лэкер, «чрезмерными ожиданиями» всеобщего мира и привычкой к благополучию, которыми прониклись послевоенные поколения богатого и стабильного Запада (16, с.299-300).
Почву для экстремизма и терроризма порождают внутренние противоречия демократии, например, между идеалами свободы, эгалитаризма и открытости, с одной стороны, и реальным структурным неравенством и идейно-ценностной замкнутостью, с другой. Весьма ярко это проявляется в феномене маргинальности. В западной демократии конкуренция интересов, идеологий, ценностей ограничена определенными рамками и отнюдь не исключает доминирования определенных сил. Такая система обосновывается и достигается многими средствами, в том числе концепцией и механизмами мажоритарно-избирательного представительства. То, что является для этой системы маргинальным или чуждым, вообще отторгается из поля реального политического взаимодействия и имеет мало шансов повлиять не только на процесс принятия решений, но и на формирование политической повестки дня.
Не стоит при этом забывать, что в общественной жизни огромную роль играет восприятие социальных реальностей, как это показал еще применительно к Французской революции А. де Токвиль. Демократия же как раз и создает тот идейно-психологический климат культа свободы и эгалитаризма, в атмосфере которого исключенность из политического процесса легко выливается в радикализм.
Противоречия и дилеммы мажоритарной демократии непосредственно сказались на динамике этнонациональных проблем в странах Запада. Классическая либеральная идеология отвергала значение этничности во имя личного равенства и в то же время попирала равенство, культурно отождествляя нацию с доминирующим этносом и предполагая ассимиляцию более слабых групп. Во многих государствах преобладающие силы и ли-
беральная мысль долго недооценивали и не признавали процессы самоутверждения «этнической периферии». Потребовались десятилетия, чтобы этнические движения в рамках демократического процесса увенчались реформами, учитывающими их позиции. Несмотря на минимальную индивидуальную дискриминацию или ее отсутствие, политическая ущемлен-ность меньшинств сказывалась даже при самых благоприятных для них условиях. А в Северной Ирландии мажоритарно-представительные институты превратились, по общему признанию, в инструмент «тирании большинства» со стороны протестантов-юнионистов в отношении католиков-ирландцев. Поразивший страны Запада общий взрыв этнического насилия 60-70-х годов во многом отражал разочарование в возможности решить проблемы меньшинств в рамках классических либеральных концепций.
Между тем само развитие демократии, общее утверждение и расширение эгалитарных начал в ХХ столетии немало способствовали пробуждению этнонационального сознания и его политизации. Мощным катализатором радикального этнического национализма стало демократическое право на самоопределение и его международное признание в ходе деколонизации. Идеей антиколониальной борьбы вдохновлялись почти все такие организации, символом чего часто служили уже сами их названия, а, например, ФНОК был прямо создан по образцу Алжирского фронта национального освобождения.
«Каждый тип насилия», напоминает И.Соммье, историчен и «имеет корни в определенном социополитическом контексте, определяющем условия его эффективности и его контуры» (22, с.107). С этой точки зрения терроризм, вероятно, можно считать тем типом насилия, для которого демократия создает оптимальные условия. Вместе с тем, находя благоприятную питательную среду в качестве формы маргинального протеста, терроризм фундаментально противоположен и чужд по своей философии либерально-демократическому обществу. Эта двойственность соотношения обнаружилась и в разнообразии опыта этнического терроризма на Западе, в котором, как уже отмечалось, просматриваются две модели развития событий - «благополучная» и «неблагополучная».
Поиск причин преобладания той или иной модели составляет одну из принципиально важных и самых сложных задач в изучении терроризма.
Остроту этнического протеста часто пытаются объяснить социально-экономическим неравенством и дискриминацией, однако эта точка зрения не находит подтверждения ни в мировом, ни в западном опыте и опровергается многими научными исследованиями. Конфликты и движения разной степени радикализма наблюдаются на фоне как экономического отставания (Корсика, Северная Ирландия, Квебек, Бретань, Уэльс и др.), так и стабильного превосходства (баски, Каталония); как спада (Валло-ния, Шотландия), так и ускоренного роста (Фландрия); как скудости, так и богатства ресурсов (подробно см.: 2, с.66-78). При почти одинаковых различиях в доходах между меньшинством и большинством в Ольстере и в Новой Зеландии в первом случае конфликт привел к высокому уровню насилия, а во втором - развивался в мирном русле. О том, что «этнический терроризм не обязательно является уделом ущемленных групп», пишет в своем исследовании и Д.Баймэн (8, с.157).
Другое объяснение связывает остроту этнических противоречий и насилие с ролью религиозного компонента, например, с совпадением этнокультурных и религиозных барьеров. В качестве общей концепции эта гипотеза также не очень убедительна. Значимость религии как фактора острой и кровавой конфронтации очевидна в основном в Северной Ирландии. В Канаде же несходство двух мощных культурно-религиозных традиций явно способствовало стойкому сепаратизму в Квебеке, но отнюдь не помешало преимущественно мирному характеру этого движения. А конфликты баскских и корсиканских сепаратистов с испанским и французским государствами сопровождаются насилием, несмотря на принадлежность всех сторон к одной католической традиции.
Ряд экспертов, например, Дж.Росс, считают одним из структурных факторов, стимулирующих терроризм, «наличие иных форм социального брожения» (21, с.286-287). Росс ссылается на пример Фронта освобождения Квебека, который появился в атмосфере забастовок и манифестаций, характерных для крупных городов Канады 60-х годов. Несколько терактов квебекских сепаратистов были прямо приурочены к этим событиям и направлены против офисов крупнейших канадских корпораций.
Однако этнический терроризм на Западе лишь отчасти совпал с бунтарскими настроениями 60-х - начала 70-х годов. Связь между двумя
этими явлениями легко прослеживалась также в Бретани и других районах Франции, где именно после мая 1968 г. возникли большинство фламандских, окситанских, эльзасских организаций и на общем фоне левацких увлечений появились ФОБ и другие экстремистские группы. Во всех этих случаях терроризм оказался преходящим явлением, как и сама схлынувшая волна молодежных метаний. Ни Корсика, ни Северная Ирландия, ни баскский феномен не вписываются в эту концепцию. Деятельность ЭТА получила полный размах как раз тогда, когда в Испании на фоне значительных социально-экономических достижений возобладала общая тяга к
-
умеренности и упорядоченному развитию .
Более перспективным для понимания этнического экстремизма выглядит изучение исторически сложившейся специфики ментальности народов, структуры ценностей, характера политического поведения, этнона-циональной идеологии. Особое значение данного аспекта определяется природой этнического феномена, который прямо связан не только с рациональными, но и с внерациональными эмоционально-психологическими и духовными началами человека. Представляет интерес сравнение исторических традиций насилия и их влияния на современную политическую культуру этнических групп. Роль этого фактора отмечается во многих конкретно-исторических исследованиях и североирландского конфликта, и баскской проблемы (см. напр.: 4; 15; 23; 24).
Особенности этнического терроризма
Динамика, влияние, роль этнического терроризма и перспективы борьбы с ним во многом зависят от специфики его мотивации, идеологии и социальных связей. Если террористические структуры иных типов претендуют на некую миссию универсального масштаба, то этнические террористы выступают с позиций защиты статуса отдельной группы. Их идеология довольно проста: ее фундамент составляет национализм, облеченный, как правило, в сепаратистскую программу и дополненный другими элементами политического или религиозного мировоззрения. Для
1 См. статью С.М. Хенкина в этом сборнике.
современного Запада наиболее типично сочетание с леворадикальными идеями социального освобождения. И это закономерно, ибо для обоснования насилия здесь требуется философия, в корне отвергающая либерально-демократическую концепцию власти и общества. Лишь южнотирольские и молукканские террористы остались на позициях чистого национализма. Квебекский ФОК, Фронт освобождения Бретани, временная ИРА, ФНОК и другие, более мелкие, организации родились на левом фланге и формулировали свои цели в категориях не только «деколонизации», но и антикапиталистической борьбы. В том же направлении довольно быстро эволюционировала и ЭТА. Платформа таких движений не лишена характерных для левого радикализма универсалистских мотивов, ярко выраженного утопизма и мессианства. В книге Вальера «Белые негры Америки» задача «пролетарско-национального освобождения» подавалась как часть общей великой «Утопии», призванной стать «первой стадией новой истории» (цит. по: 27, с.99). Однако, по выражению У.Лэ-кера, риторика «пролетарского интернационализма» чаще всего служит этническим террористам элементом «маскировки» их «сектантско-наци-оналистической» сути (16, с.207).
Так или иначе, этническому терроризму редко свойственны нечаев-ский культ разрушения и сложная философия террора в духе Ж.-П.Сар-тра или Ф.Фанона, которые поднимали насилие на уровень экзистенциальной неизбежности и позитивной ценности - своего рода «катарсиса». Примечательным исключением являются идейные традиции ИРА: еще П.Пирс, лидер ирландского восстания 1916 г., воспевал «кровопролитие - очищающую и удовлетворяющую вещь» (цит. по: 16, с.236). Но все же чаще сепаратисты подходят к террору прагматически, видя в нем не самоцель, а средство борьбы за достижение вполне конкретных целей. И в этих случаях они более восприимчивы к политическим реальностям и логике ответственности, что может делать их более способными к трезвой переоценке позиций.
Вместе с тем национализм обладает устойчивостью и мощным эмоционально-мобилизующим зарядом, легко порождающим фанатизм. Замечено также, что «мотивационная основа ...сепаратистского терроризма часто значительно прочнее, чем у социально-политического, посколь-
ку связана с кровными узами и семейными традициями, передается из поколения в поколение и закладывается с раннего детства» (5, с. 8). Все это означает, что лежащие в его основе настроения и интересы едва ли могут быть просто подавлены и требуют хотя бы частичного признания и аккомодации.
В отличие от других течений терроризма, изолированных в обществе, этнические террористы располагают реальной либо потенциальной социальной опорой среди этнической группы, от имени которой они выступают. ФНОК пользуется симпатиями 10-20% населения Корсики (14, с.157; 25, с.7). Политическая программа ЭТА встречает отклик у 10-20% избирателей Страны Басков, и еще больший процент считает этаровцев не столько террористами, сколько «идеалистами» (25, с.35). Элементы поддержки, склонность искать оправдания экстремистам наблюдаются даже вопреки разногласиям и осуждению террора. Реакция на судебные приговоры бретонским сепаратистам обнаружила сочувствие к ним со стороны вполне умеренных консервативных организаций Бретани, чьи позиции не выходили за рамки регионализма (7, с.171). Подготовка суда над лидерами ФОК Вальером и Ш.Ганьоном спровоцировала громкую кампанию критики в адрес канадских властей в Квебеке, поддержанную и во Франции (21).
Родственные, эмоциональные, социальные узы с «соплеменниками» обусловливают и другие особенности сепаратистского терроризма. Его акции отнюдь не всегда адресованы государству и этническому большинству. Чаще, по мнению Д.Баймэна, они задумываются ради того, чтобы воздействовать на собственную общину - стимулировать ее этнонацио-нальную консолидацию и политическую мобилизацию. Теракты «привлекают внимание к вопросам идентитета и делают нагляднее барьеры между "нами" и "ими"» (8, с.150-154). Возможности этнического терроризма тем больше, что национальное и этническое сознание отличается подвижностью и высокой восприимчивостью к эффекту насилия. Как напоминает П.Уилкинсон, «никогда не стоит полностью считать национальную принадлежность и лояльность чем-то само собой разумеющимся» , тем более что насилие способно действовать в качестве мощного фактора «не только разрушения существующего режима, но и процесса формирования новой политической общности» (27, с.86).
Особенно сильным катализатором этнополитического сознания и протеста способны быть ответные меры подавления со стороны государства. Этот феномен наблюдался неоднократно в самых разных странах и ситуациях. Репрессии против членов ЭТА пробудили у многих басков интерес к политике и вопросам национального самоопределения. Этаровцы со своей стороны не скрывали расчетов на то, что жесткая реакция правительства вызовет в баскском обществе раскол и усилит стремление к независимости. В Северной Ирландии операции сил безопасности против подозреваемых в связях с ИРА, массовые аресты начала 70-х годов, страдания и голодовки осужденных боевиков-республиканцев вызвали в католической среде огромный эмоциональный отклик и заметно расширили традиционную социальную базу ирландского ирредентизма. За радикальную партию Шинн Фейн, требующую объединения с Ирландской Республикой, в 1984 г. проголосовали уже 13% избирателей, а в 1998 - 17,6% ( 15, с.58; 27, с.93).
Между террористическими организациями и легальными этническими партиями и ассоциациями нередко происходит негласное сотрудничество. Шинн Фейн долгое время строила свою электоральную стратегию на использовании эффекта от терактов ИРА и согласилась перейти к ненасильственным методам лишь в конце 90-х годов, после шестилетних секретных переговоров с представителями умеренных ирландско-католических течений. Не является секретом многолетнее взаимодействие между ЭТА и баскской партией Эрри Батасуна (новое название - Эускал Эрритарок), которая в 1978 г. была создана специально, чтобы представлять на выборах позиции ЭТА.
Отношения террористов с умеренным крылом этнических движений более противоречивы и порой конфликтны, но это не исключает взаимодополняемости. Например, в послефранкистский период Баскская националистическая партия (БНП) выступила с резким осуждением этаровцев и сама неоднократно становилась мишенью их террора. Между тем объективно БНП извлекла немалую выгоду из акций ЭТА, общественный резонанс которых помог ей обойти по числу голосов общенациональные партии и превратиться в наиболее влиятельную политическую силу Страны Басков. Фронт освобождения Квебека обеспечил широкую рекламу
квебекскому сепаратизму, создав благоприятный фон для побед легальной Квебекской партии на провинциальных выборах. Кроме того, деятельность экстремистов, особенно если она имеет долговременный характер и встречает хоть какое-то сочувствие у населения, оказывает радикализирующее влияние на программу умеренных этнических организаций. Отношение к ЭТА уже стало причиной внутреннего раскола в БНП, чье руководство пошло в 1998 г. на сближение с экстремистским крылом баскского движения и подписало Лисаррский пакт, подчеркивающий право басков на самоопределение.
Потенциальные возможности этнического терроризма ярче всего проявились в Северной Ирландии, где целые поколения выросли на культуре ненависти, где террор не раз ставил общество на грань анархии и гражданской войны, надолго блокировал переговоры и уже не раз угрожал сорвать выполнение с трудом достигнутых договоренностей.
Западные государства и этнический терроризм
Императивы стратегии государства в отношении этнического терроризма диктуются двойственным характером угрозы, которую представляет этот феномен. С одной стороны, подобно любым другим терактам, он является формой насильственного вызова законности, безопасности, государственной власти и политическому режиму. В странах Запада диаметральная противоположность философии терроризма либерально-демократическим устоям придает этому аспекту особый символический смысл. Не случайно еще в материалах многотомного доклада, подготовленного по заданию правительственной комиссии США в 1969 г., предлагалось считать всякую террористическую кампанию на территории западных государств ступенью в пропагандистской войне против либеральных ценностей и институтов.
Один из самых влиятельных западных экспертов в данной сфере П.Уил-кинсон неоднократно предостерегал западные правительства против недооценки именно идейного вызова терроризма. По его словам, было бы крупной ошибкой оценивать масштаб террористической угрозы, исходя только из подсчета жертв и материального ущерба (27, с.87). Глубинные цели тер-
роризма, считает Уилкинсон, заключаются в том, чтобы подорвать философию либеральной демократии, уверенность в стабильности либерального порядка и «столкнуть либеральное государство на путь авторитаризма» (там же, с.81). Открытое изложение этой задачи содержалось, кстати, в «Пособии по ведению боевых действий в условиях городской герильи» К.Мари-гелло, переведенном на многие языки.
С другой стороны, этнический терроризм есть свидетельство и компонент конфликта между государством и определенным этническим меньшинством. В этом качестве он является еще более опасным противником и ставит особенно мучительные дилеммы перед властью и обществом. Противодействие сепаратистскому террору не может рассматриваться в отрыве от других аспектов этнического конфликта, его общих перспектив и всего комплекса задач по его регулированию и преодолению. А это очень осложняет силовое подавление и ставит непростую проблему его сочетания с несиловыми решениями (2).
Тем не менее, характер террористической деятельности не позволяет избежать силового ответа. Как подчеркивают Д.Баймэн и другие эксперты, отсутствие реакции со стороны государства «может поощрить терроризм... привести к разрастанию межэтнического насилия» и оказаться «особенно фатальным» (8, с.156). Когда власть неспособна обеспечить безопасность, в обществе начинаются анархические процессы поиска средств самозащиты, которые в контексте этнических противоречий выливаются в межобщинное противостояние. А такая ситуация, как показал Б.Поузен, характеризуется «этнической дилеммой безопасности», что делает ее чрезвычайно конфликтогенной и трудно разрешимой (19).
В стратегии западных государств, столкнувшихся с вооруженным эт-нонационалистическим экстремизмом на собственной территории, важнейшее место занимает подавление незаконного насилия. Против организаций, действующих методами террора, используются спецслужбы, полицейский аппарат и судебно-правовая система, а иногда и армия.
За последнюю четверть ХХ в. заметное развитие получили национальные и европейские правовые нормы и институты в этой сфере. Принципиальные новшества появились, например, в 90-х годах в законодательстве Франции, где терроризм выделяется в качестве отдельного вида преступ-
лений, значительно расширены основания для соответствующего обвинения и ужесточены наказания. К актам терроризма здесь причисляются не только действия, уже причинившие вред, но и «факт участия в объединении или союзе... с целью подготовки... одного из актов терроризма»; участие в боевой группе либо в запрещенных и распущенных организациях; укрывательство террористов и др. (цит. по: 18, с.17). Причем во Франции (в соответствии с законом от 1936 г.) роспуску подлежат любые ассоциации, посягающие на территориальную целостность страны. На этом основании еще в 70-х годах, например, были запрещены «Бретонский фронт освобождения - Бретонская республиканская армия», «Бретонский фронт освобождения - За национальное освобождение и социализм», «Корсиканский крестьянский фронт освобождения» и баскская «Энбата», а многие их активисты в результате нескольких серий розыскных операций были арестованы.
В Испании сепаратизм как таковой не является противоправным, но уже само участие в боевой группе образует состав преступления. К 2000 г. в тюрьмах находились более 500 членов ЭТА, включая большинство ее «идейных вождей» старшего и среднего поколений (25, с.34). А в декабре 1997 г. Верховный суд Мадрида приговорил 23 членов партии Эрри Батасуна к семи годам тюремного заключения за намерение показать по телевидению видеозапись, на которой вооруженные люди в масках требовали признать «право баскского народа на самоопределение», вывести из Автономного Баскского Сообщества «испанские вооруженные силы» и т.п. (2, с.48).
Контртеррористические операции нередко не обходятся без физического уничтожения экстремистов. За 1975-1987 гг. в столкновениях с полицией и тюрьмах, по официальным данным, погибло 156 баскских террористов (20, с.134). В Северной Ирландии 1,5 тыс. человек, или около половины всех жертв, были убиты непосредственно в столкновениях между британскими войсками и ИРА (2, с.44). Ольстерские силы безопасности использовали тактику намеренной ликвидации активистов республиканских боевых ячеек в ходе своих рейдов (18, с.140).
Либерально-демократическая культура не предполагает привлечения армии к обеспечению внутренней безопасности и общественного поряд-
ка. Однако в определенных случаях задействовались и вооруженные силы. В октябре 1970 г., после того как сепаратисты из ФОК похитили официального торгового представителя Великобритании Дж.Кросса и министра труда Квебека П.Лапорта, федеральные власти Канады объявили в Монреале военное положение сроком на шесть месяцев и ввели туда войска.
Показательно, что использовать армию во внутреннем конфликте пришлось Британии - стране, где сложилась традиция особенно настороженного отношения к подобной практике. Военный контингент был направлен в 1969 г. в Северную Ирландию, где ему пришлось оставаться на протяжении трех десятилетий. Его численность временами достигала почти 10 тыс. человек, а, сравнительно недавно, в 1996 г., в Ольстер пришлось дополнительно перебросить 1 тыс. солдат. Армейские подразделения привлекались и к антитеррористическим операциям в лондонском аэропорту Хитроу.
При всех различиях во мнениях о роли британских войск в развитии североирландского конфликта два главных ее аспекта широко признаны. С одной стороны, вмешательство армии не помогло ослабить отчужденность и враждебность между протестантской и католической общинами и не предотвратило полностью всплеска насилия в первой половине 70-х годов. С другой стороны, лишь благодаря присутствию британских солдат удалось избежать эскалации и полномасштабной гражданской войны, которая могла бы перекинуться и на города Великобритании с заметными прослойками ирландско-католического населения. По словам Дж.Дарби, «присутствие армии в гражданской среде само по себе притягивает насилие, но одновременно препятствует мобилизации масс и ничем не сдерживаемым насильственным столкновениям» (25, с.28).
Полным успехом завершилось взаимодействие армии и антитеррор-ристических служб в Квебеке после событий осени 1970 г. Периодические аресты организаторов терактов продолжались и раньше, на всем протяжении 60-х годов, но в целом силовой аппарат Канады оказался тогда не в состоянии справиться с ФОК. Резкая активизация и ужесточение антитеррористических операций в сочетании с чрезвычайными мерами сделали это возможным. В условиях военного положения без предъявления обвинения были арестованы около 500 человек, среди которых
удалось выявить многих активистов ФОК. Большая их группа, включая участников похищения и убийства министра П.Лапорта, вскоре предстали перед судом и получили различные сроки тюремного заключения. Уцелевшие отряды организовали весной-осенью 1971 г. новую волну взрывов и нападений, но это был уже последний всплеск их активности. Службы безопасности установили в тот период пристальное наблюдение за всем сепаратистским движением, используя услуги платных информаторов и секретных агентов. В итоге в течение 1971-1972 гг. удалось выследить и арестовать еще несколько ячеек ФОК. Организации был нанесен удар, оправиться от которого она уже не смогла. Большинству избежавших ареста пришлось покинуть страну и просить убежища на территории Кубы и Алжира. Остальные сложили оружие, некоторые публично заявили об отказе от методов террора. Многие, отбыв тюремное заключение, вступили в легальную Квебекскую партию, отстаивающую цель отделения демократическим путем.
Борьба против террористических организаций, и особенно сепаратистов, встречающих сочувствие среди населения, неизбежно порождает болезненную для демократии дилемму соотношения с гражданскими правами и свободами. Поскольку внутренний терроризм является, по выражению П.Уилкинсона, «особенно варварской формой необычной войны», его невозможно победить без военных и специальных служб с их особыми профессиональными законами, отличными от демократической гражданской культуры и этики. Уилкинсон и многие другие западные эксперты признают, что эффективные антитеррористические мероприятия порой просто неосуществимы без «неприятных» решений (27, с.109).
Без ограничений обычных свобод и нарушений законности не обошлась и антитеррористическая практика современных западных государств. Чрезвычайные меры 1970-1971 гг. в Квебеке - далеко не единственный пример. В Северной Ирландии британское правительство с 1971 г. разрешило местной полиции производить аресты без постановления суда. Тогда всего за несколько месяцев в тюрьмах оказались тысячи человек, причем далеко не все были замешаны в противоправных действиях (27, с.161; 6; 16, с.210). Силы безопасности использовали такие «незаконные и полузаконные методы», как убийство боевиков в ходе операций, допросы с при-
менением силы, принуждение местных жителей к доносительству (18, с.140). Актами о чрезвычайных мерах в Северной Ирландии налагались ограничения на свободу определенных видов деятельности, например, на сбор информации о вооруженных силах, полиции и т.д. (27, с.172).
После 1 975 г., когда правительство М.Тэтчер лишило осужденных республиканцев статуса политических заключенных, они начали многолетнюю кампанию протеста против этого решения. Твердая позиция властей вылилась в варварские условия содержания: отказавшись носить тюремную униформу, протестующие члены ИРА месяцами выводились из камер без всякой одежды, подвергались издевательствам, имели место и гораздо худшие «нелитературные» детали (см. 6).
В Испании государственные силовые структуры не раз уличались в применении незаконных методов против баскских экстремистов. По заключению доклада Международной амнистии, арестованные члены ЭТА подвергались физическим и психологическим пыткам. Жертвами контртеррористических подразделений считаются также около 30 человек, убитых либо замученных в тюрьмах, несмотря на непричастность к ЭТА и ее акциям (20, с.134).
Впрочем, масштабы репрессий и ущемления прав гражданского населения в государствах Запада несопоставимы с массированным применением силы, достаточно типичным в таких случаях для мировой практики. Во второй половине ХХ в. в мире в целом отмечено не менее десяти случаев, когда борьба с вооруженным сепаратизмом сопровождалась гибелью сотен тысяч человек, а пакистанская армия уничтожила в 1971 г. 1-3 млн. гражданских лиц, пытаясь предотвратить отделение Восточной Бенгалии (14, с.92).
Пределы силового принуждения, к которому прибегают западные правительства, с одной стороны, соответствуют сравнительно скромным масштабам и параметрам самой угрозы, а с другой - лимитируются либерально-демократическими принципами власти. Методы борьбы с террористическими группировками являются предметом внутриполитической и общественной дискуссии, а нарушения законов нередко разбираются в суде или становятся причиной отставок ответственных лиц.
В этой связи возникает немало непростых вопросов и парадоксов не только ценностного и социального, но и юридического характера. При-
нятая ООН «Хартия комбатантов» не относится к террористам, что дает правовые основания для применения к ним особых методов борьбы. Однако такая политика чревата противоречиями с «Всемирной хартией прав человека», которая распространяется на все социальные группы (1). Сторонники жесткой линии давно полагают, что «настало время терроризировать террористов» (24, с.232). По словам Д.Баймэна, «победа над терроризмом почти всегда требует несоблюдения гражданских свобод» (8, с.155). И все же есть сфера консенсуса, в которую входят обязательный контроль над спецслужбами со стороны политической власти и недопустимость «методов тоталитарных режимов». Однако критерии оценки и границы допустимого остаются зыбкими и ждут своего определения.
Одной их важнейших дилемм является проблема признания политического характера действий вооруженных сепаратистов, переговоров и соглашений с такими организациями. На неофициальном уровне существуют различные точки зрения по этим вопросам. Что касается политической легитимности насильственной борьбы под лозунгом самоопределения, то вне узкого круга ярых националистов и левацких течений ее не признает никто. Однако есть сторонники переговоров по прагматическим соображениям. Они полагают, что поскольку даже самые экстремистские группы не монолитны, диалог способен стимулировать их раскол и отделение компромиссно настроенных фракций. Контакты позволяют установить, «что именно может быть предметом торга», и снизить накал страха и ненависти, окружающих этнический конфликт (9, с.61-62). В Испании, согласно некоторым опросам, большинство населения выступает за диалог властей с баскскими террористами, считая возможным удовлетворить хотя бы часть их требований ради установления мира.
Гораздо более влиятельна, однако, противоположная позиция. Ее представители называют надежды на компромисс с террористами иллюзией и «опасным безумием», ибо природа экстремизма означает абсолютную приверженность радикальным целям. По выражению П.Уилкинсона, террористов нельзя «купить реформами», а переговоры служат им не более чем средством передышки и легитимации (27, с.121). Мировой опыт знает множество случаев, когда государственные меры, улучшающие положение протестующих групп населения, не только не одобряются, но воспри-
нимаются их экстремистским крылом резко негативно. Южнотирольские сепаратисты ответили терактами на соглашение 1988 г., расширявшее права немецкоязычных жителей провинции, а пик террора ЭТА пришелся на годы предоставления Стране Басков автономного статуса. Перспективы переговоров еще сомнительнее, если конфликт затягивается и вырастают целые поколения, для которых восстание становится образом жизни. К примерам такого рода часто относят баскских и ирландских террористов.
Официальная стратегия западных государств построена на принципах второй, жесткой линии, хотя в каких-то пределах допускается поиск договоренностей и жесты «доброй воли».
На юридическом уровне ни одно государство Запада не признает политических оправданий насильственных методов борьбы в своем обществе. Само право на самоопределение не считается применимым к меньшинствам или регионам западных национальных государств, включая федерации. Право сецессии не предусматривается ни в одной из их конституций. Упоминание права на самоопределение в соглашении 1998 г. по Северной Ирландии сделано в тщательно выверенной компромиссной редакции и объясняется особым историческим контекстом и масштабом конфликта (см. 15). Лишь Канада недавно прямо признала делимость своей территории, но реализация этой возможности обставлена условиями, делающими ее весьма проблематичной (подробнее см. 2, с.47-49).
В западноевропейских международно-правовых документах, в отличие от документов ООН, также гораздо четче просматривается тенденция к деполитизации незаконного насилия, и в первую очередь терроризма. Уже в Европейской конвенции по борьбе с терроризмом от 1977 г. говорилось о непризнании политических оправданий преступлений, подпадающих под определение терроризма. Конвенция 1996 г. об экстрадиции исключает отказ в выдаче террористов даже при явно политической мотивации их действий (18).
Западные государства категорически отвергают идею политического признания и переговоров с нелегальными вооруженными организациями. И это обосновывается не только противоправностью их методов, но и их самозванным характером. По словам официального представителя испанского правительства, оно «никогда не стало бы вести переговоры с ЭТА
по политическим вопросам, которые в демократии принадлежат к сфере ответственности политических партий» (цит. по: 9, с.70).
Единственное исключение имело место на раннем этапе ольстерского конфликта: в 1972 г. Британия признала политический характер ИРА и начала с ней переговоры. Однако вскоре эта стратегия была признана ошибочной, и начиная с 1976 г. деятельность ИРА рассматривается как сугубо криминальная. Более того, партия Шинн Фейн была допущена к переговорам о политическом урегулировании только на условии отказа связанной с ней ИРА от насилия. За возобновлением терактов в феврале 1996 г. последовало немедленное исключение партии из переговорного процесса, и за стол переговоров она вернулась лишь через 13 месяцев, когда ИРА объявила о «прекращении огня».
Обязательным требованием правительств к экстремистам является их разоружение. Этот пункт вошел в подписанное в 1998 г. соглашение об урегулировании в Северной Ирландии. А в феврале 2000 г. Британия приостановила действие новых североирландских институтов, ссылаясь на отсутствие «достаточного прогресса» в вопросе сдачи оружия. Решение было отменено только после того, как ИРА согласилась на инспекцию своих складов.
Предметом возможного обсуждения и допустимых уступок считаются «технические» вопросы и меры уголовной ответственности террористов. В Ольстере соглашение 1998 г. предполагало досрочное освобождение осужденных боевиков, принадлежащих к организациям, которые будут участвовать в мирном процессе. Испанское правительство в начале 80-х годов предложило амнистию тем членам нелегальных баскских организаций, кто не запятнал себя кровью и был готов отказаться от насилия. На призыв откликнулись 250 человек, а в 1982 г. о самороспуске объявила так называемая «военно-политическая» фракция ЭТА (20).
Всего в послефранкистский период предпринималось не менее 20 полуофициальных попыток договориться о прекращении террора и с сохранившейся «военной» фракцией ЭТА, которая, со своей стороны, несколько раз объявляла о «перемирии». Испанские власти проявили готовность обсуждать условия частичной избирательной амнистии. Но абсолютно неприемлемыми считаются не только политические цели ЭТА, но и ее
требование о полной и безоговорочной амнистии для всех своих членов. Диалог на основе столь непримиримых позиций сторон не получился: за более чем годичное «перемирие» 1998-2000 гг. между ними состоялась всего одна встреча.
В противодействии вооруженному сепаратизму западные государства все больше опираются на взаимную поддержку, особенно в Европейском Союзе, где начиная с 1 975 г. развивается регулярная координация антитеррористической политики. Сложилась целая система обязательств, содержащихся в разных двусторонних и многосторонних договорах. Принципиальный прогресс достигнут в вопросах экстрадиции, которые долгое время вызывали болезненные трения между некоторыми соседними государствами.
Франция, например, будучи наиболее непримиримой к собственным сепаратистам, традиционно бравировала своей либеральной терпимостью к преследуемым иностранцам, претендующим на статус политических борцов. Соответствующую оговорку она сделала, даже ратифицируя конвенцию по борьбе с терроризмом 1977 г. В 60-х годах на французской территории нашли убежище организаторы терактов из швейцарской Юры, в 70-80-х - более 200 активистов итальянских «красных бригад». Баскские террористы скрывались там десятилетиями, и лишь после вступления Испании в ЕС и ее настойчивых просьб о содействии многие члены ЭТА оказались во французских тюрьмах. В настоящее время около 80 из них отбывают наказание во Франции (27, с.147; 25, с.35).
Подобные проблемы возникали и в связи с позицией Бельгии, которая, например, в 1996 г. отказалась выдать Испании баскскую семейную пару предполагаемых членов ЭТА на том основании, что «принадлежность к вооруженной банде» не образует состава преступления по бельгийским законам (18, с.112). Теперь, согласно Дублинской конвенции 1996 г., для обязательной экстрадиции не требуется двойное обвинение, если преступление связано с деятельностью террористического характера.
Американские власти оказывали помощь Канаде в преследовании квебекских террористов даже вопреки собственной Фемиде. Когда американский суд удовлетворил протест двух лидеров ФОК против насильственной экстрадиции, они были «буквально похищены офицерами иммигра-
ционной службы США» прямо из тюрьмы и отправлены самолетом в Монреаль, где их немедленно арестовала канадская полиция (21).
При всей необходимости и важности силовых методов борьбы с этническим терроризмом они являлись далеко не единственным направлением в политике западных государств, столкнувшихся с этим вызовом. Подавление незаконных форм этнического протеста сочеталось с пересмотром прежних подходов к национально-этнической проблематике, признанием особых проблем и интересов меньшинств и поиском несиловых путей решения этнических конфликтов. В основу политики в этой сфере было положено сотрудничество с умеренно настроенными силами этнических групп, призванное способствовать маргинализации радикалов и сократить социальную почву экстремизма и терроризма. Реформы охватывали основные сферы жизни и проявились в децентрализации, предоставлении автономных прав, использовании политических механизмов «консоциа-тивной демократии», экономической поддержке, гарантиях культурных интересов меньшинств и т.п. (2).
Результативность всех этих усилий и в целом, и с точки зрения предупреждения или преодоления этнического терроризма различна. Во многих случаях оказалось возможным погасить либо ослабить конфликт и сделать его управляемым, подавив волну экстремизма. Однако полностью справиться ни с сепаратизмом, ни с националистическим терроризмом не удалось. И самое примечательное состоит в том, что чрезвычайно трудно выделить общие причины неудач и рецепты успеха. Сходные решения, как силовые, так и несиловые, обнаружили разную степень действенности в одних случаях и малоэффективность в других.
Во Франции отход от векового централизма к регионализму и признанию «локальных культур» в сочетании с категорическим отрицанием сепаратизма оказался достаточным, чтобы снять накал этнического протеста в Бретани, Эльзасе и некоторых других районах. Но выполнить в той же мере эту задачу на Корсике не удалось, несмотря на предоставление ей особого автономного статуса.
Жесткая антитеррористическая политика Канады убедила франкоканадцев в бесперспективности повстанческого варианта решения проблемы Квебека, а развитие легальных каналов борьбы за интересы провинции,
расширение ее автономных прав и экономический подъем помогли искоренить терроризм, однако все это не помешало стойким сепаратистским настроениям.
Что касается баскской проблемы, то, несмотря на репрессивные меры и обещание правительства Х.М.Аснара «покончить с терроризмом в ближайшие несколько лет», многие опасаются, что «антитеррористическая политика Мадрида обречена на поражение» (25, с.35). Аресты не смогли остановить приток в ЭТА новых фанатичных бойцов и даже укрепили в ней влияние молодых, еще более непримиримых фракций. Недостаточно эффективными в этом случае оказались и обычные политические решения - автономия, становление легальных националистических структур, возрождение баскской культуры.
Важным, по всей видимости, является не просто сочетание силовых и несиловых методов, а их тонкий баланс, удачное взаимодополнение и скоординированность. Неодинаковость результатов борьбы с этническим терроризмом в западных демократиях очевидным образом связана и с конкретно-историческими истоками этого феномена для каждого данного общества и народа. А в этой области, как уже говорилось, пока остается больше вопросов, нежели ответов. Опыт Запада содержит немало полезных практических ориентиров в подходе к этническому террору. Но он также свидетельствует о «белых пятнах», которые сохраняются в этой сфере и без исследования которых вряд ли удастся найти действенный ответ на террористический вызов.
Список литературы
1. Линдер И.Б. Демократия и ее защита силовыми методами // Проблемы терроризма / РАН. ИНИОН. - М., 1997 (Актуал. пробл. Европы; 1997, № 4). - С.10-15.
2. Нарочницкая Е.А. Этнонациональные конфликты и их разрешение: Политические теории и опыт Запада / РАН. ИНИОН. - М., 2000. - 96 с.
3. Некоторые аспекты терроризма в контексте современных конфликтных ситуаций: (соображения террологов) // Социальные конфликты. -М., 1993. - Вып. 4: Терроризм. - С.63-83.
4. Орлова М.Е. Политический экстремизм и терроризм в Ирландии в период Ольстерского кризиса (конец 60-х - 90-е годы) // Проблемы терроризма. - С.83-116.
5. Чурков Б.П Мотивационные и идейные основы современного терроризма / Социальные конфликты. Вып. 4. Терроризм. - М., 1993. -С.45-62.
6. Anetxaga B. Striking with hunger // The violence within / Ed. by Warren K. - Boulder, 1993. - P. 21 9-253.
7. Berger S. Bretons and jacobins // Ethnic conflict in the Western world / Ed. by Esman M. -Ithaca, 1977. - P.1 59-1 78.
8. Byman D. The logic of ethnic terrorism // Studies in conflict and terrorism. - Wash., 1998. - Vol. 21, N 2. - P. 149-169.
9. Clark R. Negotiations for Basque self-determination in Spain // Elusive peace / Ed. by Zartman W. - Wash., 1995. - P.59-76.
10. Ethno-nationalisme en Europe occidentale / Dossier constitue par Crettie X. - P.,
2000. - 83 p. (Problemes politiques et sociaux, N 843).
11. Eubank W., Weinberg L. Terrorism and democracy // Terrorism a. polit. violence. - L.,
2001. - Vol.13, N 1. - P. 1 55-164.
12. The future of terrorism / Ed. by Kushner H. - Thousand Oaks etc., 1998. - 278 p.
13. Furet F., Linier A., Raynaud Ph. Terrorisme et democratie. - P., 1985. - 226 p.
14. Gurr T.R. Minorities at risk. - Wash., 1993. -427 p.
15. Irlande du Nord, un nouveau depart? / Dossier constitue par Brennan P., Hutchinson W. -В., 2000. - 84 p. (Problemes politiques et sociaux, N 845).
16. Laqueur W. The age of terrorism. - Boston, 1987. - 385 p.
17. Mayaud Y. Le terrorisme. - P., 1997. -146 p.
18. O'Duffy B. Containment or regulation? The British approach to ethnic conflict in Nothern Ireland // The politics of ethnic regulation / Ed. by McGarry J., O'Leary B. - L., 1993. - P.1 28-1 50.
19. Posen B. The security dilemma and ethnic conflict // Survival. - L., 1993. - Vol. 35, N 1. -P.27-47.
20. Ramirez J.M., Sullivan B. The basque conflict // Ethnic conflict: Intern. perspectives / Ed. by Boucher J. et al. - Newbury Park, 1 987. -P. 1 20-1 38.
21. Ross J. The rise and fall of Quebecois separatist terrorism // Studies in conflict and terrorism. - Wash., 1998. - Vol. 18, N 4. - P.285-297.
22. Sommier I. Le terrorisme. - P., 2000. -400 p.
23. Tejerina B. Protest cycle, political violence and social movements in the Basque Country // Nations a. nationalism. - Cambridge, 2001. - Vol.7, N1. -P.39-57.
24. Terrorism: Theory a. practice / Ed. by Alexander Y et al. - Boulder, 1979. - 280 p.
25. Le terrorisme: Violence et politique / Dossier constitue par Crettie X. - P., 2001. - 88 p. (Problemes politiques et sociaux, N 859).
26. Wardlaw G. Political terrorism: Theory, tactics, a. counter-measures. - Cambridge, 1982. - 218 p.
27. Wilkinson P. Terrorism and the liberal state. - 2nd ed. - Basingstoke, 1986. - 322 p.
