CC BY
78
УДК 316.32(470)
В. К. Шумилов
ТЕОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ
В статье критикуется концепция «множественности модернов» и применение при изучении социального бытия каких бы то ни было детерминизмов. Предлагается рассматривать общественное развитие с позиции синергетической парадигмы, принципа системности, теории факторов, которые объясняют вариативное развитие социальной системы в рамках категории несвобода/свобода человека.
In article the concept of "plurality of modernist styles" and approaches to studying social life on the basis of any determinisms are criticized. It is offered to consider social development from the point of view of synergetic paradigm, system principles, factor theories which explain variative development of a social system within the framework of the category of non-freedom/ freedom of a human being.
Ключевые слова: общественное развитие, «множественность модернов», детерминизм, синергетичес-кая парадигма, вариативность, несвобода/свобода человека.
Keywords. social development, "plurality of modernist styles", determinism, synergetic paradigm, variability, non-freedom/freedom of the person.
B настоящее время между собой конкурируют три основные концепции исторического развития: формационная, цивилизационная и модернизаци-онная. Благодаря тому, что представители форма-ционного подхода активно пытаются совместить формацию с цивилизацией и в итоге вроде бы остаются только две конкурирующие концепции, все равно присутствует множество вопросов, которые определяют теоретико-методологическую неопределенность ведущихся исследований.
B самом цивилизационном подходе существуют порой полярные точки зрения. Если для одних исследователей цивилизационный подход является вполне определившейся теорией со своим предметом, методологическими принципами, категориальным аппаратом, то для других он выглядит не более чем априорная модель, объясняемая из самой себя и не поддающаяся строгой научной верификации. B большой моде употребление явно не-верификацируемых понятий, таких, как «культурно-генетический код», «цивилизационное ядро», «духовность», «пассионарность»и «пассионарии» и т. п. Нелишне здесь заметить, что любая научная концепция требует постоянного эксплицирования.
Кроме того, что исходное ключевое понятие «цивилизация» трактуется авторами весьма различно, необходимо отметить, что цивилизационная
© Шумилов В. К., 2009
парадигма весьма слабо согласуется с понятиями «общественный прогресс», «глобальная эволюция». Дело в том, что в обществе, как и в природе, отбор выполняет две основные функции: движущую и стабилизирующую. Движущий отбор благоприятствует лишь одному направлению изменчивости и не благоприятствует остальным. Стабилизирующий отбор благоприятствует сохранению в популяции оптимального в данных условиях фенотипа. Именно благодаря стабилизирующему отбору до наших дней сохранились общества людей каменного века.
Представители цивилизационного подхода в своих теоретических построениях, видимо, используют дизруптивный отбор, который благоприятствует сразу нескольким направлениям изменчивости. Обычно выделяют такие крупные цивилизации, как христианская, мусульманская, конфуцианская, буддийская, индуистская. Очевидно, что при такой теоретической конструкции все цивилизации идут равномерно, каждая по своей дистанции. Все народы, все культуры равноценны. Они от самой природы равноценны, и нельзя им смешиваться. Такая точка зрения исходит от немецкого философа И. Гердера. Как сказал впоследствии Н. Я. Данилевский, «большей клятвы не могло быть наложено на человечество, как осуществление на земле единой общечеловеческой цивилизации» [1, с. 426].
Дизруптивный отбор обычно осуществляется в результате обособления видов, отсутствия скрещивания между ними. Однако мировая тенденция развития направлена на глобализацию, универсализацию связей между народами, цивилизациями. Общемировой вектор развития определяется движущимся отбором, который на данный момент представлен западной цивилизацией. Известный американский ученый Ф. Фукуяма в ответ своим критикам заметил, что «никто... не предложил альтернативной формы социальной организации, которую лично считал бы лучше демократии» [2, с. 517].
Такое положение, сложившееся в настоящее время по поводу изучения социальных явлений, можно объяснить цикличностью развития самой науки об обществе. Эта наблюдаемая цикличность в какой-то степени соотносится с экономическими циклами развития общества, впервые описанными Н. Д. Кондратьевым.
Цикличность развития науки просматривается с момента ее возникновения, и в ней имеются определенные закономерности, которые складываются из множества факторов реальной действительности. Прежде всего, следует подчеркнуть, что зачастую ученые абсолютизируют и неоправданно экстраполируют наблюдаемые сегодня явления на более длительный исторический период. Фрагмент реальности (часть) выдают за целое.
К примеру, почти все исследователи очень долгий процесс демократизации в Ираке уже заранее объявили провальным. Точно такие же выводы следуют по поводу только что начатой демократизации российского социума: «Тот факт, что политический консенсус, достигнутый элитами, ориентирован на русскую "особость", еще раз подтверждает, что по своему происхождению и взглядам мы не принадлежим к Западному миру» [3, с. 34].
Очевидно, что современные реалии самым непосредственным образом воздействуют на умы большинства ученых, и эта реальность, достаточно кратковременная (в масштабах социального времени), экстраполируется на весь исторический процесс развития общества. Поэтому в данное время весьма модны концепции «особости», уникального развития России. Однако следует подчеркнуть, что данный феномен присущ не только российской интеллектуальной элите, но и всем модернизирующимся обществам.
Правда, в истории России такой феномен, как «особость», возникает во второй раз. Как первый, так и второй случаи четко связаны с кратковременным явлением весьма слабой формы либерализма (1825 и 1991 гг.). Ответом является установление авторитарной системы правления, которая для легитимизации своего режима выдвигает свою идеологию. Так, николаевский режим выдвинул идеологию «официальной народности», а современная Россия - идеологию «суверенной демократии». Совпадение здесь только на первый взгляд случайное, а на самом деле оно отражает достаточно непростые процессы модернизации российского общества.
Влияние уваровской теории «официальной народности» оказалось столь сильным, что преодолеть его российское общество смогло только к началу XX в., когда появились первые работы, доказывающие идентичность исторического развития России с европейскими странами. Более того, «в начале XX в. ощущение принадлежности к Западу не вызывало реальных сомнений ни у царя, ни у министров, ни у Генерального штаба русской армии. Правящий класс практически перестал спорить о принадлежности страны к Западу. Указание на социокультурные особенности России в сопоставлении с Западом стало восприниматься элитой страны чуть ли не как проявление расизма, как утверждение этнической неспособности славян к прогрессу» [4, с. 186].
В постсоветской России значительная часть исследователей вернулась к ситуации, которая была создана еще правительством Николая I. Сходство более чем поразительное, когда в научном сообществе стали предлагать идеи (пусть даже модифицированные) в духе знаменитой уваровской триады, причем к этой сомнительной новации присоединились даже ученые, придерживающиеся либе-
ральных взглядов. К примеру, И. Б. Чубайс стал заверять, что «возрожденная российская идея сегодня включает историзм, духовность, обустройство и демократию» [5, с. 6]. В этом плане, видимо, верно подмечена Н. Наумовой такая черта российской модернизации, как «запаздывающая и рецидивирующая» [6].
Философия эпохи Просвещения выдвинула на первый план оптимистический взгляд на общественное развитие. В ранг высших ценностей возводится прогресс, который понимается как историческое совершенствование человеческого рода на основе расширяющегося применения разума.
Немецкий философ И. Кант видел смысл истории человеческого общества в том, что «величайшая проблема для человеческого рода, разрешить которую его побуждает природа, - достижение всеобщего правового гражданского общества. Только общество, в котором максимальная свобода над высшими законами экономики сочетается с непреодолимым принуждением, то есть справедливое гражданское устройство, должно быть высшей задачей для человеческого рода» [7, с. 12, 13].
В этом смысле совершенно прав Г. Гегель, который рассматривал категорию свободы, ее развитие как основную характеристику каждой исторической эпохи. «Всемирная история есть прогресс в сознании свободы - прогресс, который мы должны осознать в его необходимости» [8, с. 72].
Сложившаяся реальная ситуация в мире льет воду на мельницу сторонников концепции «множественности модернов». Недаром В. Г. Буров и В. Г. Федотова заявили, что «прогресс, основанный на разуме Запада и его успехах, завершается как цикл, снимающий лидерство Запада и его способность быть образцом развития для всех народов. Начинается Новое время - время других народов, исходящих из собственных представлений... Опыт Китая показывает, что такое незападный разум» [9, с. 18,20].
Действительно ли начинается время других народов? Существует ли незападный разум? На самом ли деле европейская цивилизация больше не будет определять развитие человечества? Мнение значительной части ученых, как зарубежных, так и особенно отечественных, склоняется именно к данной точке зрения. Это мнение формируется благодаря сложившейся реальности, где действительно впечатляюще в экономическом развитии выглядят страны Тихоокеанского региона, Латинской Америки, Индия, а также во весь голос заговорил мир ислама.
Однако если внимательно присмотреться к этой современности, то нельзя не заметить, что все эти страны только повторяют путь, уже пройденный европейской цивилизацией. А самое главное заключается в том, что никто из них не предложил какую-либо модель альтернативного социального
развития, на основе которой можно опередить Запад хотя бы в обозримом будущем.
Атрибутом развития западной цивилизации является «локковский человек», то есть индивидуализированная свободная автономная личность, а отнюдь не группы, коллективы, классы, или массы, или общество в целом. Как показывает исторический опыт человечества, можно до определенного предела обойтись без «локковской личности», используя для развития социальной системы группы, слои, массы и даже общество. Классический пример - восточные деспотии, которые строили величественные сооружения, остающиеся шедеврами инженерной мысли даже в наше время.
Другой вид этатистской модели развития социальной системы продемонстрировали страны Тихоокеанского региона и отчасти исламский мир. Её суть заключается в опоре на традиционные институты и социокультурные ценности с внедрением в экономическую сферу западных технологий при ограничении рыночной конкуренции. Атрибутом развития здесь выступал не «локковский человек», а группы (партия, элита) и коллективы масс. Впервые в истории человечества такую модель развития применили Швеция и Россия при Петре I.
Как показал исторический опыт, такая модель этатистской модернизации относительно неплохо работает на мануфактурной и индустриальной стадиях производства, в которых применяется труд больших коллективов людей. При этом нельзя забывать вроде бы о сущем пустяке - успех такого варианта развития зависит не только от импортных технологий, но и от иностранных инвестиций и специалистов. Голландский исследователь К. Ван Вольферен показал, что индустриализацию японской традиционной экономики обеспечивали 200 тысяч американских специалистов [10].
В конце XX в. страны Запада вступили в новую стадию своего экономического развития - постиндустриальную, т. е. стала формироваться информационная цивилизация, основанная преимущественно на индивидуализированном труде, а не на коллективном. В начале XXI в. развитие информационных технологий, Интернета явно ускоряет общественное развитие. Мера его воздействия на общество сопоставима только с переходом социума к индустриальному труду. В информационном обществе резко возрастает роль автономной индивидуализированной личности, в отличие от индустриальной стадии, где применяется труд больших коллективов работников. И здесь закономерно выяснилось, что традиционные социокультурные ценности не могут столь же плодотворно функционировать, как на индустриальной стадии. Стагнация японской экономики в 90-х гг. породила в обществе дискуссию о дальнейших путях модернизации [11, с. 113].
Японский писатель X. Мураками вынужден был констатировать, что «японская экономика достигла в своем развитии потолка - и резко провалилась сама в себя. Поколение отцов проиграло, проиграли экономические приоритеты. Но что особенно грустно - проиграли все японские общественные ценности.» [12, с. 291,292].
Справедливость данного высказывания подтверждает дискуссия, развернувшаяся в Китае, по поводу статьи ветерана Коммунистической партии Се Тао, в которой он прямо пишет, что «реформу политической системы уже нельзя больше откладывать. Только демократическое конституционное правление может принципиальным образом решить проблему коррупции и разложения правящей политической партии, только демократический социализм может спасти Китай!» [13, с. 29]. Несмотря на ожесточенную критику Се Тао в конце 2008 г. в поддержку его тезисов высказалось 120 интеллектуалов, направивших письмо в КПК Китая.
Абсолютизации и не совсем оправданной экстраполяции наблюдаемых явлений социальной жизни способствует также применяемая исследователем методология научного поиска. Согласно системному подходу только совокупность взаимодействия эндогенных и экзогенных факторов обеспечивает развитие любой открытой системы. Основной методологический принцип заключается в идее равноправия всех факторов как внутри, так и вне системы. Если речь идет об эндогенных факторах системы, то надо говорить о равноправии политической, экономической, социокультурной сфер общества, их взаимодействии, взаимовлиянии.
Несмотря на очевидные преимущества системного подхода и теории факторов, до сих пор в большой моде среди научного сообщества применение одного или даже нескольких факторов в качестве основополагающих в объяснении социального бытия и развития. Истории общественной мысли известны географический, экономический, политический, культурологический детерминизмы. В культурологическом детерминизме можно выделить религиозные и духовные факторы жизни общества.
Значительная часть отечественных ученых особенно охотно прибегает к географическому и религиозному факторам. Обращение к этим детерминантам общественного развития объясняется стремлением показать прежде всего «особость», уникальность российского социума. Именно поэтому возникновение этих детерминизмов приходится на годы николаевской реакции, когда были похоронены надежды декабристов на либерализацию России, и восторжествовала правительственная идеология «Официальной народности». Весьма характерен поиск самобытности России в православии (славянофилы) и отсталости во внешнем факторе - географии, татаро-монгольском иге (западниками).
Целый ряд современных отечественных ученых также определяет географические природные условия России как основной фактор в формировании ее национальной культуры. «Тяжелые природно-климатические условия заставляли российского крестьянина в течение долгих столетий дорожить общиной как нормой социальной организации. Сам тип русской ментальности на протяжении весьма длительного периода истории отличался явным приматом "общественного" над "частным". Наряду с такими производными качествами, как доброта, отзывчивость, отчаянная храбрость и коллективизм, она на протяжении многих столетий составляла черту национального характера» [14, с. 86, 87].
Правда, народник А. Н. Энгельгардт, живя непосредственно в крестьянской среде, рисовал несколько иную картину национального характера русских: «У крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации. Зависть, недоверие друг к другу, угнетение слабого сильным, высокомерие сильного, поклонение к богатству - все это сильно развито в крестьянской среде. На помочи никто даром не пойдет к какому-нибудь бедняку. делать что-нибудь сообща противно духу крестьянства» [15, с. 521, 250, 353].
Климатические условия формируют не только национальный характер, но и, по мнению С. Г. Кир-диной, «вызывают к жизни определенные технологии, институциональные структуры, а также задают способы организации государственной жизни» [16, с. 230]. Отсюда закономерно следует, что сам тип русской культуры, сформированный в условиях сурового климата (доброта, отзывчивость, отчаянная храбрость, коллективизм, непритязательность), приемлет только деспотическую форму правления.
Об этом же пишет М. С. Ельчанинов, сообщая о том, что «именно окружающая среда подталкивает социум к трансисторическим структурам России - империя, милитаризм, православие, автократизм, экстенсивная экономика, коллективизм и т. д.». Поэтому Россия обречена на отставание по сравнению с более теплыми странами Запада [17, с. 14, 15].
Акцент на формирование основных ценностей под воздействием религии, православия прослеживается в работах таких русских философов, как С. Булгаков, П. Флоренский, Н. Бердяев, и других мыслителей. Согласно С. Ю. Барсуковой, «в православной религиозной доктрине существуют три мировоззренческих блока: специфическое отношение к труду, высокая нацеленность на взаимопомощь и призыв к смирению» [18, с. 257]. По мнению Е. С. Строева, «православная вера вела русского человека к победе над завоевателями, давала нам силы, возвышала над окружающим. Она позволяла преодолевать беды и напасти и при этом
не зачерстветь душой, сохранить веру в людей, готовность жить честно и справедливо» [19, С. 6].
Правда,здесь не очень ясно: какая вера - православная или коммунистическая - привела русский народ к победе в Великой Отечественной войне. Что же касается объединения российского общества на религиозной, православной основе, то данный проект просто малореален. Согласно данным В. В. Форсовой, «формально более 75,0% россиян считали себя в начале 90-х гг. сторонниками Русской православной церкви (РПЦ)». Однако «религиозное сознание около половины крещеных в РПЦ деично. Его отличает отсутствие внутренней связи с Богом, ощущение личности Бога, его промысла в повседневной жизни. Около 17,0% крещеных в РПЦ не верят в существование Бога» [20, с. 54].
Достаточно популярным направлением в объяснении социального развития российского общества является политический детерминизм. Давно стало расхожим мнение о проведении реформ в России «сверху» государством, вовсю применяется понятие «революция сверху». Мифологическую картину об особой роли государства в России начали впервые создавать западники А. И. Герцен, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин и т. п.
Сейчас данная концепция наиболее полно развернута в фундаментальном труде Б. Н. Миронова «Социальная история России периода империи». Об особой роли власти (государства) пишет Ю. С. Пивоваров. В научных работах сплошь и рядом можно встретить выражения типа «С XIII в. и до нашего времени, за вычетом коротких исторических промежутков, в России за пределами власти не было и нет никакого общества, а есть только народ -безликая, бесправная и безгласная общность» [21, с. 55].
Что же касается феномена «русской власти», то следует признать ее живучесть, которая сродни возрождению феникса из пепла. Но вместо наметившейся тенденции метафизического ее рассмотрения, не лучше ли заняться выдвижением и проверкой гипотез, сравнительными исследованиями, для того чтобы получить ответ на вопрос: при взаимодействии каких факторов «русская власть» способна к модернизации? Следует также задуматься над вопросом: почему в 1917 г. все российское общество, за исключением ее маргинальной части и партии большевиков, было готово на Учредительном собрании принять конституцию России, взятую целиком из французской Третьей республики?
Не лучше получается, если применяется экономический детерминизм. Достаточно привести прогноз американского ученого С. Коэна, который он дал в 1998 г. о «демодернизации» России, о том, что «быстро приближаются даже большие. неизбежные экономические и социальные бедствия» [22, с. 28]. Следовательно, вариант теории модернизации, который основывается только на двух факто-
рах («экономическое развитие и политическое руководство»), просто не работает [23, с. 337]. Экономический рост не является синонимом развития социальной системы. Экономический рост возможен даже при регрессе социума. Наглядный тому пример - применение на практике учения коммунизма К. Маркса. Тем не менее сплошь и рядом встречаются работы, посвященные сталинской модернизации СССР.
Индийский экономист А. Сен в своем исследовании показал, что развитие (модернизация) есть синоним понятия «свобода индивида» и оно невозможно без привлечения социокультурной сферы социума, это прежде всего развитие институтов местного самоуправления, образования, здравоохранения и науки [24].
Из вышеизложенного вполне очевидно, что общественное развитие невозможно изучать без введения в оборот множества факторов социального бытия. Социальное развитие следует рассматривать как результат пересечения нескольких «цепочек» причин, каждая из этих «цепочек» детерминирована. Но сам факт их пересечения в данное время и в данном месте может быть случаен. Отсюда развитие социальных систем можно рассматривать как нелинейное, имеющее несколько вариантов, то есть для социального развития не предопределено четко какого-то одного направления.
Примечания
1. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991.
2. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2004.
3. Глебова И. Н. Политическая культура современной России: облик новой русской власти и социальные расколы // Полис. 2006. № 1. С. 33-44.
4. Уткин А. И. Запад и Россия: история цивилизации: учеб. пос. М., 2000.
5. Чубайс И. Б. Стоит ли ходить по кругу? // Известия. 2006. № 99. С. 6.
6. Наумова Н. Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества. М., 1999.
7. Кант И. Сочинения: в 6 т. М., 1963-1966. Т. 6.
8. Гегель Г. Ф. Лекции по философии истории. СПб., 2000.
9. Буров В. Г. Китайский опыт модернизации: теория и практика // Вопросы философии. 2007. № 5. С. 7-20.
10. Wolferen K. The Enigma of Japanese Power: People and Politics in a Stateless Nation. N. Y., 1989.
11. Леонтьева E. Япония: преодоление кризиса // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 8. С. 107-113.
12. Мураками X. Слушай песню ветра. М., 2002.
13. Се Тао. Модель демократического социализма и перспективы Китая // Вопросы философии. 2008. № 8. С. 16-29.
14. Милов Л. В. Природно-климатический фактор и ментальность русского крестьянства // Общественные науки и современность. 1995. № 1. С. 76-87.
15. Энгельгардт А. Н. Из деревни: 12 писем, 18721887. М., 1987.
16. Кирдина С. Г. Институциональные матрицы и развитие России. Новосибирск, 2001.
17. Ельчанинов М. С. Природная среда и модернизация России // Социологические исследования. 2007. № 8. С. 12-18.
18. Барсукова С. Ю. Неформальная экономика России в контексте теории социального капитала // Россия, которую мы обретаем. Новосибирск, 2003. С. 252270.
19. Строев E. С. Проблемы российского самосознания // Вопросы философии. 2007. № 4. С. 3-8.
20. Форсова В. В. О религиозных корнях толерантности // Социологические исследования. 2004. № 1. С. 54-61.
21. Шкаратан, О. И. Этократизм и российская социальная система в цивилизационной дихотомии «Запад-Восток» // Общественные науки и современность. 2004. № 4. С. 49-62.
22. Коэн С. Изучение России без России // Свободная мысль. 1998. № 9-12. С. 21-34.
23. Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. М., 2003.
24. Сен А. Развитие как свобода. М., 2004.
