CC BY
74
УДК 316.276 А. Г. Смирнова
Вестник СПбГУ. Сер. 12. 2011. Вып. 1
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИЗУЧЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ УГРОЗЫ В СОЦИОЛОГИИ
Угрозы безопасности стали объектом изучения целого ряда наук, в том числе и социологии. Предметом социологического исследования выступает общественное мнение о существующих угрозах безопасности личности, обществу и государству [15; 22]. Изучаются особенности социальных и политических отношений в контексте сложившихся образов государств (в том числе, образа врага) [20]. В качестве угроз безопасности рассматриваются проблемы, с которыми сталкивается общество, такие как пьянство [18], распространение опасных заболеваний [26]. Сквозь призму возможных угроз анализируются перспективы развития политической системы [17], международных отношений [19]. Предприняты попытки разработать основы социологии безопасности [21].
Несмотря на то что в перечисленных работах актуальные социальные и политические проблемы рассматриваются посредством понятия «угроза», оно пока не получило собственно социологического осмысления. Исследователи продолжают трактовать экологические, экономические, социокультурные проблемы как угрозы национальной безопасности. Однако правомерно ли применение данного термина в отношении проблем, с которыми сталкиваются индивиды и общество в целом? Традиционно в сфере национальной безопасности угрозы рассматривались, во-первых, как направленные против государства, и во-вторых, как носящие интенциональный характер, то есть предполагающие существование «врага», «оппонента», который намерен причинить вред, ущерб. В этом случае функции по поддержанию безопасности возложены на организации, основная задача которых заключается в том, чтобы обезвредить противника [5]. Подобное понимание угроз и методов борьбы с ними не всегда применимо к проблемам, связанным с обеспечением безопасности общества и отдельной личности. Как следствие, они должны быть осмыслены с иных позиций, нежели угрозы национальной безопасности.
Различные отрасли социологии способны внести вклад в разработку новых теоретических оснований изучения угрозы [23; 24]. Среди них — когнитивная социология и социология международных отношений.
Изучение безопасности в когнитивной социологии
Формулируя предмет когнитивной социологии, Э. Зерубавел отмечает, что она направлена на изучение внеличностных социальных основ познавательных процессов, которые свойственны людям в целом [14]. Иначе говоря, в приведенном определении подчеркивается необходимость того, чтобы социология попыталась выявить особенности мышления индивидов, обусловленные спецификой социального, культурно-исторического контекста.
Актуальность изучения когнитивных факторов в сфере обеспечения безопасности вызвана тем, что ключевые понятия, описывающие состояние безопасности/небезопасности, такие как «война», «мир», «угрозы», не остаются неизменными во времени,
© А. Г. Смирнова, 2011
подвергаются изменению в зависимости от культурного и исторического контекста, в котором они представлены [4; 27]. Например, традиционное понимание безопасности как отсутствия внешних угроз по отношению к государству со стороны других государств подвергается критике по следующим причинам.
Во-первых, государство не единственный субъект безопасности. Наравне с ним в качестве субъектов безопасности выступают социальные, этнические и религиозные или другие культурные меньшинства (социетальная безопасность), индивиды с их базовыми потребностями (безопасность человека), а также мировое сообщество или человечество в целом (глобальная или всемирная безопасность).
Во-вторых, подчеркивается тот факт, что исключительное внимание, уделяемое физическому или политическому параметру безопасности, неуместно, учитывая все возрастающую взаимозависимость государств и других акторов в эпоху глобализации. В этой связи обеспечение безопасности предполагает поддержание доступности экономических ресурсов, стабильности институтов, необходимых для обеспечения адекватного уровня благосостояния (экономическая безопасность); создание условий для функционирования систем, которые поставляют и перерабатывают важную информацию (информационная безопасность); охрану природной среды как основы жизни человека и источника ресурсов (безопасность окружающей среды).
Переосмысление понятия «безопасность» привело к наполнению новым содержанием термина «война». В частности, война с применением обычных вооружений противопоставляется современным войнам. Как отмечают А. П. и П. А. Цыганковы, «сегодня “война” предстает не только как прямое вооруженное столкновение государств, но и как скрытая война — санкционированные “демократиями” поставки оружия движениям, противостоящим правительствам, свержения которых добиваются США» [27]. Частью сферы международных отношений стали, например, торговые, валютные, информационные войны. Фактически войны переместились с полей сражений на экраны телевизоров и в газетные статьи, кабинеты политических лидеров, залы парламентских слушаний.
В этой связи представляет интерес исследование Р. Пэриса, посвященное так называемой «войне метафор» [10]. Проанализировав исторические аналогии, которые использовали американские политики при обсуждении ситуации в Косово и выработке политической стратегии для ее разрешения, исследователь пришел к выводу, что они вели своего рода войну метафор с целью добиться определенного восприятия данного события как политическими кругами, так и в общественном мнении. Значимость подобных дискуссий достаточно велика и определяется тем, что конкурирующие интерпретации одного и того же события делают возможными одни политические стратегии и совершенно исключают другие. В частности, исследователь отмечает, что если, например, косовский кризис был бы успешно изображен посредством прямых или косвенных ссылок как новый Холокост, то необходимость остановить геноцид могла обеспечить поддержку вмешательства США в Косове. Если бы кризис рассматривался как еще один Вьетнам или гражданская война, в которой у США нет очевидных национальных интересов, неприятные воспоминания вьетнамского конфликта, скорей всего, привели бы к протесту против вмешательства [10]. На данной тенденции трансформации поля безопасности на рубеже ХХ-ХХ1 вв. заостряет внимание Д. Биго, подчеркивая, что «сегодня, с уходом в прошлое неразрывно связанных друг с другом биполярности и ядерной стратегии, можно понять все значение символической власти, скрытой в стратегическом
дискурсе об устрашении, а также то, до какой степени он модифицирует классическое понимание войны». Фактически результаты исследования «войны метафор» демонстрируют, что само «использование дискурса уже является оружием» [16].
Исследование угроз безопасности в социологии международных отношений
Возможность для изучения угрозы как социального феномена предоставляет и социология международных отношений, прежде всего, исследования по проблеме власти.
Релевантность работ в данной области обнаруживается при определении международной политики в качестве такого влияния ключевых групп, которое позволяет им достигать поставленных целей, преодолевая сопротивление оппозиции [1]. Одним из инструментов реализации власти выступает угроза применить наказание в ответ на невыполнение предъявленных требований.
Переосмысление понятия власти с точки зрения социологии международных отношений связано с расширением перечня ее возможных носителей. Как правило, в качестве носителей власти на мировой арене рассматриваются государства [1, с. 177-191]. В свою очередь, развитие социологических исследований привело к расширению круга акторов, которые трактуются как влиятельные участники международных отношений. Среди них — гражданское общество, социальные движения, профессиональные ассоциации, профсоюзы, благотворительные организации [7]. Негосударственные акторы могут выступать и в качестве субъектов, которые реализуют свои интересы посредством угроз, как, например, террористические организации, международные преступные сообщества. Даже если в качестве основных носителей власти продолжают рассматриваться государства, то «главные партии» на арене мировой политики все чаще достаются не наиболее могущественным государствам — великим державам, а странам, которые традиционно не причисляются к числу влиятельных игроков и не обладают для этого необходимым потенциалом. Фактически, в центре внимания исследователей оказывается не классическая проблема баланса сил, а ситуации «властной асимметрии», когда слабые в отношении «материальных» показателей могущества государства и негосударственные акторы представляют угрозу для влиятельных стран.
Наличие подобных асимметрий обусловливает постановку проблемы средств реализации власти. Традиционно при изучении международных отношений внимание уделялось военной силе. Как отмечает Д. Болдуин, хотя война представляет собой важный феномен, теория международных отношений заплатила за свое излишнее внимание к военной силе. Ее важность была преувеличена, в то время как другие ресурсы воздействия, не связанные с применением военной силы, остались недооцененными, а сама сфера международных отношений «оказалась обедненной обособлением от изучения других форм власти» [1, с. 184]. Социология международных отношений постаралась компенсировать данное упущение, продемонстрировав значимость нематериальных ресурсов власти, таких как знание [6], репутация [11], символический, социокультурный капитал [13].
В качестве яркого примера нематериального ресурса власти могут служить введенные Дж. Наем понятия «мягкой силы», «власти информации и образов», «гибкой власти» [25]. Посредством их ученый обозначил способность субъекта «убедить других захотеть того, чего хочешь ты» [9]. Иначе говоря, мягкая сила — это сила притяжения, действующая за счет привлекательности культуры, ценностей, таких как демократия и права
человека, а также политических программ, которые учитывают интересы других [13, с. 46]. При этом подчеркивается, что «в информационный век “мягкая” сила становится даже более важной, чем это было раньше» [8, р. 238]. Значимость данного понятия заключается в том, что оно позволяет не только показать важность нематериальных ресурсов власти, но и продемонстрировать их социальную природу. Мягкая сила определяется значимостью ценностей для самих широких слоев общества, уровнем доверия граждан созданным институтам и готовностью воспроизводить существующие образцы действия и мышления. Как следствие, она в меньшей степени поддается контролю со стороны правительства, чем традиционная сила принуждения. Данное обстоятельство служит аргументом в пользу отказа от исключительно государствоцентричного подхода при рассмотрении реализации власти, в том числе посредством угроз, в международных отношениях и перехода к социоцентричному видению отмеченных процессов.
Становление социологического подхода к рассмотрению власти в сфере международных отношений связано также и с приданием значимости структурному в противовес индивидуальному ее пониманию [2]. Возможность оказывать влияние связана как с внутренними ресурсами актора, так и с воздействием социальной среды, то есть институтов и практик, в контекст которых встроены властные отношения. Важно отметить, что социальная среда позволяет не только реализовать возможности по принуждению к определенному действию, она также служит обоснованием необходимости подчиниться власти. Кроме того, сложившаяся социальная структура и институционализированные практики создают основания для конструирования суждения о наличии угрозы. Например, Р. Коген, проанализировав ряд ситуаций восприятия угрозы разными государствами, сделал вывод, что во всех случаях в качестве релевантных показателей опасности выступали «злоупотребление доверием или совершение противозаконных действий — нарушение, в некотором смысле, правил игры, которые управляют отношениями между странами» [3, р. 100]. Полученные результаты позволили ученому высказать предположение, что суть процесса познания угрозы в международных отношениях есть предвосхищение возможных потерь в будущем, возникновение которых обусловлено нарушением другим государством норм, правил и договоренностей, регламентирующих отношения в данной конкретной сфере. При этом акторы могут придавать значение нарушению не только правил и норм, зафиксированных в официальных документах, но и неформальных практик. Например, воспринятая угроза, связанная с расширением круга государств, обладающих ядерным оружием или стремящихся приобрести его, основана, в том числе, и на опасениях нарушения так называемого «ядерного табу» [12]. Хотя не существует международных соглашений, запрещающих применение ядерного оружия, и, более того, государства, обладающие им, как правило, определяют перечень условий, при наступлении которых оно может быть использовано, существуют глобальные культурные нормы, препятствующие реализации этих намерений на практике. Возникает опасение, что расширение круга игроков на ядерном поле, особенно за счет стран, разделяющих другие ценности, образцы культуры, разрушит незыблемость «табу».
Значимость структурной власти для социологического осмысления угрозы в международных отношениях заключается в том, что она позволяет отделить угрозу от ситуации открытой конфронтации. Фактически применение данного понятия дает основания предположить, что власть институтов, социальных конвенций, практик проявляется даже если участники не находятся в ситуации противодействия. Данное обстоятельство позволяет говорить о существовании структурных угроз, воздействие которых возможно, даже если
отсутствует явный субъект, от которого исходит намерение причинить вред. В качестве примера служит ситуация возникновения «дилеммы безопасности», суть которой состоит в том, что наращивание государством вооружений в оборонительных целях может быть воспринято другими участниками международных отношений в качестве угрозы, даже если оно не имеет враждебных намерений. В связи с этим можно заключить, что в процессе познания угрозы субъект принимает во внимание не только возможности и намерения актора, который способен причинить вред, и свою уязвимость перед возможной опасностью, но и особенности институтов и практик, оформляющих взаимодействие субъектов. Существование структурной власти позволяет объяснить случаи восприятия угрозы при отсутствии намерения причинить вред.
Таким образом, социология международных отношений позволила не просто расширить представление о субъектах угрозы, новых видах опасностей, но и создать теоретические основания для рассмотрения угрозы как социального феномена. При этом важно показать, что она не просто рождается из взаимодействия отдельных индивидуальных и коллективных субъектов, а встроена в контекст существующей социальной структуры, детерминирована ею. Данное обстоятельство также служит дополнительным аргументом в пользу именно социологического осмысления сущности угроз.
Выводы
Рассмотренные теории и примеры исследований в области безопасности позволяют сформулировать ряд важных положений социологического подхода к изучению угрозы.
Первое положение заключается в том, что содержание и значимость угроз безопасности зависят от культурного и исторического контекста, в котором действуют субъекты. Влияние подобного контекста настолько велико, что он определяет специфику ведения военных действий, установки по поводу применения военной силы в качестве инструмента реализации национальных интересов, правила и нормы, которыми руководствуются субъекты в области обеспечения безопасности. При этом важно отметить, что пространство международных отношений представлено совокупностью культурных подсистем, каждая из которых конструирует свое видение мира. Данное обстоятельство побуждает участников мировой политики в процессе взаимодействия с другими акторами в области обеспечения безопасности заново «.. .определяться с их ценностями и идентичностями» [27]. Сказанное означает, что угроза исходит не просто от «государства» или «организации», а от конкретной страны, действующей в данный момент времени на арене мировой политики и характеризующейся свойственным только ей видением своего статуса и ролей в мире. Кроме того, намерение причинить вред направлено против не абстрактного «субъекта», а конкретного государства или другого актора — участника международных отношений. Таким образом, анализ угроз и их эмпирическое изучение требуют подчас «индивидуального подхода» к объяснению особенностей восприятия данным актором проблем в области обеспечения безопасности.
Второе положение состоит в том, что обеспечение безопасности предполагает борьбу за смыслы и самоопределение, идентичность. При этом важно отметить, что видение мира и своего места в нем, разделяемое участниками международных отношений, подчас становится ключевым объектом, против которого направлены угрозы. Иначе говоря, понимание ситуации в области безопасности зависит не только от объективных
обстоятельств, влияние которых нельзя недооценивать, но и от того, как они осмысливаются в контексте идей, предлагаемых политическими лидерами, военными, учеными.
Вместе с тем очевидно, что «индивидуальное видение мира» имеет свои пределы. Эффективное взаимодействие в сфере обеспечения безопасности возможно только в ситуации выработки коллективных значений, которые позволят осмысливать события и действия акторов с точки зрения появления вызовов, угроз и рисков. Как подчеркивает А. Вендт, именно коллективные значения составляют структуры, организующие наши действия. Однако утверждение о когнитивной основе существования институтов не означает, что они представляют собой не более чем убеждения индивидов, пусть даже и разделяемые другими. Идеи должны получить институционализацию, то есть найти отражение в идентичностях и практиках. Как следствие, и познание угрозы, исходящей от другого государства, сопряжено с установлением ее значения для поддержания идентичности субъекта, возможности сохранить существующие институты, физический базис государства. В свою очередь, эмпирическое исследование угрозы должно быть направлено на выявление социальных концептов, системы значений, сквозь призму которых тот или иной субъект оценивает угрозы своей безопасности.
Третье положение связано с тезисом о том, что дискурс сам по себе является оружием, инструментом реализации интересов. Угроза предполагает достижение поставленных целей посредством обещания наказания за невыполнение выдвинутых требований. При этом взаимодействие субъектов в данной ситуации построено так, чтобы избежать причинения ущерба. Фактически, как подчеркивает Д. Биго, «дискурс об угрозе — это новый капитал, который заменяет применение грубой силы...» [16, с. 275]. Однако для приобретения угрозами характера символической власти необходимо, чтобы субъекты научились предвидеть реакции друг друга на возможность причинения вреда. Сказанное означает, что они должны принимать в расчет субъективную точку зрения друг друга на сложившуюся ситуацию, интересы, а также разделяемые нормы, координирующие их действия. Угрозы обретают действенность не фактом приведенного в жизнь наказания, а посредством сигналов, которые субъекты посылают друг другу, предотвращая нежелательное поведение. Таким образом, угроза — это социальный феномен, возникающий в силу того, что действия субъектов направлены друг на друга и основываются на антиципации возможных реакций партнера по взаимодействию на эти действия исходя из разделяемых правил и норм. Подобное видение угрозы присуще только социологии.
Литература
1. Baldwin D. A. Power and International Relations // Handbook of International Relations / eds W. Carlsnaes, T. Risse, B. A. Simmons. London, 2002. P. 177.
2. Barnett M., Duvall R. Power in International Politics // International Organization. 2005. Vol. 59, № 1. P. 39-75.
3. Cohen R. Threat Perception in International Crisis // Political Science Quarterly. 1978. Vol. 93, № 1.
4. Desch M. C. Culture Clash: assessing the Importance of Ideas in Security Studies // International Security. 1998. Vol. 23, № 1 P. 141-170.
5. Deudney D. The Case Against Linking Environmental Degradation and National Security // Green Planet Blues: environmental Politics from Stockholm to Rio / eds K. Conca, M. Alberty, G. Dabelko. Boulder, 1995.
6. Haas E. When Knowledge is Power. Three Models of Change in International Organizations. Berkeley, 1990. 266 p.
7. Holzscheiter A., Stetter S. The Sociology of International Relations // Paper to be presented at the panel “The Sociology of Organizations”, International Studies Association Annual Convention, New York, 15-18 February 2009. URL: http://convention2.allacademic.com/one/isa/isa09/index.php?click_key=2 (дата обращения: 21.10.10).
8. Nye Jr. J. The American National Interests and Global Public Goods // International Affairs. 2002. Vol. 78, № 2.
9. Nye J. S. Bound to Lead: Changing Nature of American Power. New York, 1990. P. 31-32.
10. Paris R. Kosovo and the Metaphor War // Political Science Quarterly. 2002. Vol. 117. Issue 3. P. 423-450. URL: http://search.epnet.com/direct.asp?an=7849202&db=aph (дата обращения: 14.10.10).
11. Sartori A. E. Deterrence by Diplomacy. Princeton, 2005. 176 p.
12. Tannenwald N. The Nuclear Taboo. The United States and the Non-Use of Nuclear Weapons since 1945. Cambridge, 2007. 472 p.
13. The Power of Persuasion: Dual Components of US Leadership. The Conversation with J. Nye // Harvard International Review. 2003. Winter. P. 46-48.
14. Zerubavel E. Social Mindscapes: an Introduction to Cognitive Sociology. London, 1999.
15. Башкирова Е. И, Федоров Ю. Е. Россия и внешние угрозы // НВО. 1997. № 20 (47). URL: http:// www.ebiblioteka.ru/sources/article.jsp?id=3513083 (дата обращения: 20.09.10).
16. Биго Д. Проблема безопасности: теоретические дискуссии и институциональный контекст // Международные отношения: социологические подходы / под ред. П. А. Цыганкова. М., 1998. С. 273.
17. Горшков М. К., Петухов В. В. Перспективы демократии в России: угрозы реальные и мнимые // Социологические исследования. 2004. № 8. С. 23-32.
18. Заиграев Г. Г. Пьянство в России как реальная угроза национальной безопасности // Социологические исследования. 2001. № 11. С. 69-76.
19. Кириллов В. В. Россия и НАТО: кого надо опасаться? // Социологические исследования. 2008. № 12. С. 112-116.
20. Козырев Г. И. «Враг и «образ врага» в общественных и политических отношениях // Социологические исследования. 2008. № 1. С. 31-39.
21. Кузнецов В. Социология безопасности. М., 2003.
22. Кузнецов В. Н. Общенациональная цель как фундаментальная проблема социологии // Социологические исследования. 2005. № 4. С. 3-14.
23. Смирнова А. Г. Угрозы и их изучение в социологии международных отношений // Социологический журнал. 2010. № 2. C. 35-49.
24. Смирнова А. Г. Угроза и политика нераспространения ядерного оружия // Социология. 2010. № 1. С. 30-47.
25. Супрун В. И. Ипостаси власти // Най Дж. С. Гибкая власть: как добиться успеха в мировой политике. Новосибирск, 2006.
26. Титаренко Л. Г. СПИД как угроза социальной катастрофы // Социологические исследования. 1998. № 9. С. 44-50.
27. Цыганков А., Цыганков П. Кризис идей «демократического мира» // Международные процессы. 2009. Т. 7, № 1 (19). URL: http://www.intertrends.ru/nineth/003.htm (дата обращения: 24.09.10).
Статья поступила в редакцию 28 сентября 2010 г.
