Научная статья на тему 'Теоретические аспекты проблемы интертекстуальности в современном литературоведении'

Теоретические аспекты проблемы интертекстуальности в современном литературоведении Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
3481
494
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ / ПОСТМОДЕРНИЗМ / INTERTEXUALITY / POSTMODERNISM

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Илунина Анна Александровна

Рассматриваются теоретические аспекты проблемы интертекстуальности. Особое внимание уделяется истории формирования термина в трудах М. М. Бахтина и Ю. Кристевой, а также его пониманию в современном литературоведении.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The article deals with the theoretical aspects of the problem of intertexuality. The special attention is paid to the formation of the term in the works of M. M. Bachtin and J. Kristeva and to its definition in the modern literature studies.

Текст научной работы на тему «Теоретические аспекты проблемы интертекстуальности в современном литературоведении»

Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 4 (295). Филология. Искусствоведение. Вып. 75. С. 36-39.

А. А. Илунина

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ

Рассматриваются теоретические аспекты проблемы интертекстуальности. Особое внимание уделяется истории формирования термина в трудах М. М. Бахтина и Ю. Кристевой, а также его пониманию в современном литературоведении.

Ключевые слова: интертекстуальность, постмодернизм.

Проблемы межтекстовых взаимодействий давно привлекали внимание исследователей литературы. Новый импульс исследованиям в этой области придало введение в научный обиход понятия интертекстуальности (в дословном переводе с латинского «переплетение текстов, присутствие одного текста в другом»). В настоящее время оно получило широкое распространение в литературоведении, лингвистике, культурологии.

Важнейшей предпосылкой к созданию теории интертекстуальности явилось учение русского ученого М. М. Бахтина о «чужом слове» в «своем», о диалоге как универсальной культурной категории. «Чужим словом» Бахтин называл «всякое слово чужого человека, всякое не мое слово» [3. С. 367]. Он, думается, вполне справедливо замечал, что границы между своим и чужим словом могут смещаться, и на этих границах происходит напряженная диалогическая борьба, поскольку «всякое конкретное высказывание - лишь звено в цепи речевого общения и полно ответных реакций на другие высказывания» [3. С. 286]. Бахтин отмечал, что, с одной стороны, «чужая речь может приводиться явно и быть графически выделена (кавычки), а с другой стороны, в каждом высказывании можно обнаружить целый ряд полускрытых и скрытых слов разной степени чуждости» [3. С. 288]. Исследователь пришел к выводу, что «только в точке контакта текстов вспыхивает свет, приобщающий данный текст к диалогу - этот контакт и есть диалогический контакт между текстами» [3. С. 384]. «Нет изолированного высказывания. Нет ни первого, ни последнего слова, нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее)» [3. С. 393], - заявлял Бахтин, акцентируя внимание на том, что смысл раскрывается и порождается на пересечении текстов, «своего» и «чужого» слов, в процессе коммуникации, встречи двух субъ-

ектов - автора и читателя, каждый из которых погружен в бесконечный культурный контекст

В конце 1960-х гг. идеи Бахтина подверглись интерпретации со стороны французских постструктуралистов, теоретиков языка и литературы Ю. Кристевой и Р. Барта, в трудах которых теория интертекстуальности получила свое классическое выражение. Именно Ю. Кристева впервые употребила термин «интертекстуальность» в статье 1967 г. «Бахтин, слово, диалог, роман», толчком к созданию которой явились работы М. Бахтина. Развивая принципиальные положения теории Бахтина, она справедливо заявила, что, анализируя произведение, нужно рассматривать любое высказывание не как точку (устойчивый смысл), а как место пересечения текстовых плоскостей, как диалог различных видов письма - самого писателя, получателя и, наконец, письма, образованного нынешним и предшествующим культурным контекстом. Кристева указала. что любой текст строится как мозаика цитаций, любой текст есть продукт впитывания и трансформации какого-нибудь другого текста. В силу этого, по образному выражению исследовательницы, «личность субъекта письма начинает тускнеть» [7. С. 170], уступая место «безличной продуктивности текста» [7. С. 240], благодаря которой последний наделяется практически автономным, независимым от воли автора существованием.

В аналогичном ключе в 1960-1970-х гг. теорию интертекстуальности разрабатывает и Р. Барт. Как он заявляет в своем эссе 1968 г. «Смерть автора», текст сложен из множества разных видов письма, происходящих из разных культур и вступающих друг с другом в отношения диалога, пародии, спора. По мнению ученого, «интертекстуальность как понятие сигнализирует, что автор перестает быть единственным источником смысла текста» [2. С. 391], поскольку свидетельствует, что язык, который

задействует писатель, возникает из множества кодов и моделей, рожденных культурным пространством, в котором существуют и осознают себя автор и читатель. Соответственно, как резонно утверждает Барт, текст не может больше восприниматься как автономное уникальное образование с внутренне присущим ему неизменным смыслом, раз и навсегда вложенным автором-творцом произведения. Текст интертекстуален по своей сути, его смысл заключается не «внутри» него самого, но существует «между» текстами, в отношении текста к множеству других текстов - источников, причем не только существовавших до него, но и появившихся после. Собственное значение он может реализовать только внутри читательского дискурса, ведь только в сознании читателя активизируется соотнесенность текста с нынешним, предшествущим и будущим культурным контекстом. Барт утверждал, что каждый текст является интертекстом; тексты предшествующей и окружающей культуры поглощены им и перемешаны в нем.

Таким образом, и Кристева, и Барт в своих научных изысканиях следуют за идеями Бахтина, но предлагают их прочтение в контексте той системы взглядов на знак и текст, которая сформировалась в среде французских постструктуралистов 1960-1970-х гг., прежде всего в работах Ж. Дерриды, философские воззрения которого, по мнению многих исследователей (Дж. Клейтон, Е. Ротштейн, И. П. Ильин, Н. А. Фатеева, Г. Аллен и др.), стали базой литературоведческой концепции интертекстуальности.

В традиционной концепции знака, разработанной швейцарским ученым Ф. де Соссюром, значение выводилось из отношений означающего и означаемого, которые мыслились как тесно связанные между собой (фр. significance -означение). Мысль о невозможности или, по крайней мере, затрудненности перехода от означающего к означаемому, которые разделены временным и пространственным интервалом, впервые прозвучала у Ж. Лакана, а свою классическую разработку получила в трудах Ж. Дерриды. Утверждение автономности плана выражения приводит к потере его связи с означаемым и утверждению, что никакой знак не может достоверно явить истину, идейное содержание, он может обозначать не явление, а лишь след этого явления, не предмет, а лишь его отсутствие. Поэтому акцент делается на отношения знаков, преимущественно игровые. Принципом, связывающим текст, служит от-

ныне процесс означивания (фр. неологизм -sigшfiance), который выводится из связей одних только означающих. Иначе говоря, на первый план теперь выходит не проблема соотношения языка с внеязыковой действительностью, а взаимосвязи чисто языкового характера - одного означающего с другим, одного слова с другим, одного текста с другим. «Всякий текст живет среди откликов, перекличек, прививок одного текста на другом» [4. С. 21], -отмечает Деррида и предлагает новый способ философского размышления - деконструкцию, цель которой - выявление в тексте (художественном или культурном) следов его перекличек с другими текстами, внесистемных, маргинальных элементов, внутренне подрывающих его структуру.

Отказавшись от интерпретации текста как сугубо лингвистического феномена и распространив это понятие на неязыковые семиотические объекты, Деррида демонстрирует, что каждая реальность является текстовой по своей структуре: литература, культура, общество, история, сознание человека, в том числе автора и читателя. «Внетекстовой реальности вообще не существует», - заявляет Деррида, а Барт, развивая эту мысль, акцентирует внимание на том, что «“я”, которое сталкивается с текстом, уже само по себе представляет собой множество других текстов и бесконечных, вернее, потерянных кодов» [2. С. 16-17].

Немецкий исследователь М. Пфистер так описывает постструктуралистский взгляд на знак и текст: «Уничтожение границ понятия текста и самого текста и, вместе с тем, отрыв знака от его референциального сигнификата, осуществленный Дерридой, свел всю коммуникацию до свободной игры означающих и породил картину “универсума текстов”, в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, поскольку они все вместе являются лишь частью “всеобщего текста”, который, в свою очередь, совпадает с всегда уже “текстуализован-ными” действительностью и историей» [Цит. по: 6. С. 194].

В своих работах М. М. Бахтин, Ю. Кристева, Р. Барт фиксируют зависимость всякого текста от глобального культурного гипертекста. При этом в трудах Ю. Кристевой и Р. Барта роль субъекта (писателя) в феномене интертекстуальности оказывается незначительной. Создатель произведения приравнивается на уровне интерпретации к читателю, поскольку

выбор и смена фокуса, «технология» чтения текста зависят по преимуществу от адресата. Акцент переносится на безличный текст, подключающий, зачастую независимо от воли автора, различные литературные, социальные, исторические, психологические контексты и допускающий бесконечное количество интерпретаций со стороны читателя. Подобный «радикальный» подход к понятию интертекстуальности был в дальнейшем воспринят многими исследователями, получил свое развитие во всех отраслях гуманитарного знания.

В то же время следует отметить, что в ряде случаев ученые, используя в своих работах ставший впоследствии чрезвычайно популярным термин «интертекстуальность», предлагали свои трактовки этого понятия, заметно отличающиеся от исходной концепции Кристевой/ Барта. Постструктуралистов резонно критиковали за склонность к «абстракции и дистанци-рованности от реальности», которая привела к тому, что «в рамках этого течения не было выработано каких-либо приемлемых методов текстового анализа» [13. С. 4]. Большинство исследователей стремились «сузить» понятие интертекстуальности, более тесно связав ее с авторским замыслом, сознательным стремлением писателя установить отношения между созданным им текстом и работами предшественников. Причины этого, как уже было сказано, очевидны - предельно широкое понимание интертекстуальности значительно затрудняет практическое использование этого понятия при анализе текстов, выявление случаев взаимодействий конкретных текстов. Эта тенденция ярко проявилась в исследованиях зарубежных и отечественных литературоведов и лингвистов. В их числе можно назвать таких представителей западной филологической мысли, как Ж. Женнет, М. Риффатер, Л. Делленбах, П. Ван ден Хевель, У. Бройх, Б. Шульте-Мидделих, Г. Плетт, М. Пфистер, Т. Раджан, Х. Блум, В. Мюллер и др. В работах этих ученых, очевидно, содержатся «следы структуралистского желания стабилизировать значение» [12. С. 3].

В частности, Ж. Женетт отмечает, что «ранее интертекстуальностью называли самые разные отношения между текстами, я же <...> предлагал уже более узкое определение интертекстуальности, применяя это понятие к не обязательно эксплицитным, но точечным отношениям между одним и другим текстом (таким приемам, как цитата, намек)» [5. С. 22].

В работах М. Риффатера также делается попытка ограничить понятие интертекстуальности. В связи с этим исследователь вполне, на наш взгляд, справедливо, вводит понятие «авторской интертекстуальности как сети ограничений, наложенных текстом на восприятие читателя» [9. С. 135].

«Узкая» трактовка интертекстуальности является, по нашим наблюдениям, приоритетной и в глазах большинства современных отечественных ученых, как литературоведов, так и лингвистов, поскольку, по резонному замечанию Е. А. Баженовой, «рассмотрение всякого текста как интертекста “растворяет” сами понятия текста и интертекстуальности, подвергает сомнению их самоценность и целостность, не позволяет выявить различные типологические формы» [1. С. 105]. Единые в понимании интертекстуальности как сознательной установки автора на конструирование связей между своим произведением и другими текстами, такие ученые, как И. П. Смирнов, А. К. Жолковский, М. Б. Ямпольский, Н. А. Фатеева, Н. А. Кузьмина, В. Е. Чернявская, Е. А. Баженова, И. В. Арнольд, В. П. Руднев, В. Е. Хализев,

А. М. Зверев, предлагают более конкретные и потому более пригодные для целей лингвистического и литературоведческого анализа определения.

В частности, по наблюдениям исследовательницы Н. А. Фатеевой, интертекстуальность может быть осмыслена с точки зрения автора «как способ генезиса собственного текста и постулирования собственного “Я” через сложную систему отношений оппозиций, идентификации и маскировки с текстами других авторов» [10. С. 20], а читателю позволяет «углубить понимание за счет установления многомерных связей с другими текстами» [10. С. 16].

Как полагает В. Е. Чернявская, интертекстуальность обозначает литературный прием, «особое качество определенных текстов, которые специально ориентированы на связи с какими-либо текстами, диалог с конкретной чужой смысловой позицией, выступающей как особый способ смысло- и текстопостроения» [11. С. 107].

Е. А. Баженова определяет интертекстуальность как «текстовую категорию, отражающую соотнесенность одного текста с другим, диалогическое взаимодействие текстов в процессе их функционирования, обеспечивающее приращение смысла произведения» [1. С. 104].

Исследователь Н. А. Кузьмина говорит об

интертекстуальности как о «перекличке текстов, маркированной определенными языковыми сигналами» [8. С. 20], «глубине текста, обнаруживающейся в процессе его взаимодействия с субъектом» [8. С. 26].

Как мы видим, несмотря на некоторое отличие подходов и формулировок, налицо общее стремление этих ученых отразить в своих дефинициях такое лежащее в основе явления интертекстуальности свойство, как осознанное с точки зрения автора стремление установить связи между своим произведением и произведениями предшественников.

Различия между этими двумя концепциями интертекстуальности, как нам кажется, не стоит абсолютизировать, ведь большинство сторонников узкого подхода к определению этого феномена отнюдь не отрицает интегрированности любого текста в целостную систему человеческого знания, его очевидной связи со всей совокупностью лингвистического и экстра-лингвистического знакового фона. Например, Ж. Женетт использует понятие транстекстуальности как родовое для всех видов текстовых взаимосвязей, М. Риффатер говорит о наличии в каждом тексте аморфной связи свободных ассоциаций, называя это «гипертекстуальностью», отечественная исследовательница

В. Е. Чернявская для обозначения глобально понимаемого бесконечного интертекста вводит понятие интердискурса [11. С. 107].

Мы полагаем, что правомерен как узкий, так и широкий подход к проблеме интертекстуальности. В то время как широкая трактовка тяготеет к философским обобщениям и описывает принципы функционирования культуры вце-лом, узкий подход является более значимым для практических исследований, поскольку предлагает конкретные стратегии анализа произведений в аспекте их включенности в диалог текстов. Таким образом, следует помнить о потенциальной безграничной интертекстуальности текста, его способности порождать в процессе акта чтения бесконечную сеть полусознательных, практически не зависимых от воли автора ассоциаций, связывающих его со всем множеством предшествующих, созданных одновременно с ним и возникших позднее текстов.

Тем не менее, в рамках литературоведческого анализа справедливо, на наш взгляд, сосре-

доточить внимание прежде всего на выявлении в тексте примеров намеренных, сознательных ссылок автора на произведения предшественников и современников, его осознанного диалога с культурной традицией.

Таким образом, анализ работ зарубежных и отечественных ученых по проблеме интертекстуальности позволяет сделать вывод, что теоретические вопросы, касающиеся рассмотрения литературного произведения в контексте межтекстового диалога (и, шире, полилога), играют важную роль в современных литературоведческих исследованиях.

Список литературы

1. Баженова, Е. А. Интертекстуальность // Стилистический словарь русского языка. М.,

2003. С. 104-108.

2. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М., 1989. 616 с.

3. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. 445 с.

4. Деррида, Ж. Письмо и различие. М., 2000. 495 с.

5. Женетт, Ж. Фигуры: Работы по поэтике : в 2 т. Т. 1. М., 1998. 469 с.

6. Ильин, И. П. Стилистика интертекстуальности // Проблемы современной стилистики. М., 1989. С. 186-207.

7. Кристева, Ю. Избранные труды. М.,

2004. 652 с.

8. Кузьмина, Н. А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. М., 2004. 272 с.

9. Риффатер, М. Критерии стилистического анализа // Новое в зарубежной лингвистике: Лингвостилистика. М., 1988. Вып. 9. С. 126141.

10. Фатеева, Н. А. Интертекст в мире текстов. Контрапункт интертекстуальности. М., 2006. 280 с.

11. Чернявская, В. Е. Интертекст и интердискурс как реализация текстовой открытости // Вопр. когнитив. лингвистики. 2004. № 1. С.106-115.

12. Allen, G. Intertexuality [Электронный ресурс] // Literary encyclopedia. URL: http://www. litencyc.com/25.01.2005/

13. Plett, H. Intertexualities // Intertexuality. Berlin ; N. Y., 1991. P. 4-6.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.