CC BY
15
И.В. Кузнецов (Новосибирск)
ТЕМАТИЧЕСКАЯ ЦИКЛИЗАЦИЯ ЛИРИЧЕСКОЙ КНИГИ ДАВИДА САМОЙЛОВА «ВТОРОЙ ПЕРЕВАЛ»
Аннотация. Книга стихов Давида Самойлова «Второй перевал» (1963) построена на основе циклизации, осуществляемой по тематическому принципу. В начальных стихотворениях заявлена военная тема, однако в последующих текстах она уходит на второй план, сменяясь темами зрелости и творчества. Они раскрываются при помощи сквозных образов осени, листвы, а также путем создания галереи образов поэтов и деятелей искусства разных эпох. Среди этих деятелей особое место занимает А.С. Пушкин, с образом которого связана тема свободы. Творческая свобода, утверждаемая в конце книги, тематически связана с показанной в начальных текстах экзистенциальной свободой, обретенной самойловским поколением на войне. Лирика книги «Второй перевал» продолжает и переосмысливает наследие русского модерна, особенно позднего (1940-50-е гг.), связанного с именами Пастернака и Заболоцкого. Она развивает тему творчества как преображения мира и человеческой сущности поэта. Поэт у Самойлова возвращает обыденным словам их исконную сущность и силу. Тематические переклички и реминисценции связывают лирику сборника с русской классической поэзией XIX -начала ХХ вв. В осмыслении Самойловым пушкинской темы на первый план выходит этическая составляющая образа поэта, обеспечивающая эстетическую, что характерно для русской художественной ментальности. Все названные особенности вкупе с тяготением к циклизации как таковым связывают лирику поэта с традицией русского модерна. Вместе с тем, присущее позднейшей лирике Давида Самойлова переживание настающего упадка культуры соединяет его творчество с эпохой постмодерна.
Ключевые слова: Давид Самойлов; «Второй перевал»; циклизация; тематика; война; зрелость; осень; творчество.
I.V. Kuznetsov (Novosibirsk)
Thematic Cyclization of David Samoilov's Lyrical Book "The Second Pass"
Abstract. The book of poems by David Samoilov "The Second Pass" (1963) is based on cyclization, carried out according to the thematic principle. In the initial poems, a military theme is stated, but in subsequent texts it fades into the background, being replaced by themes of maturity and creativity. They are revealed by means of end-to-end images of autumn, foliage, as well as by creating a gallery of images of poets and artists of different eras. Among these figures, a special place is occupied by A.S. Pushkin, whose image is associated with the theme of freedom. The creative freedom asserted at the end of the book is thematically connected with the existential
freedom shown in the initial texts, acquired by the Samoilov generation in the war. The lyrics of the book "The Second Pass" continues and rethinks the legacy of Russian Art Nouveau, especially of the late period (1940s - 50s), associated with the names of Pasternak and Zabolotsky. She develops the theme of creativity as a transformation of the world and the human essence of the poet. Samoilov's poet returns to ordinary words, their original essence and power. Thematic roll calls and reminiscences connect the lyrics of the collection with Russian classical poetry of the 19th - early 20th centuries. In Samoilov's understanding of the Pushkin theme, the ethical component of the poet's image comes to the fore, providing an aesthetic one, which is characteristic of the Russian artistic mentality. All these features, coupled with the attraction to cyclization as such, connect the poet's lyrics with the tradition of Russian Art Nouveau. At the same time, the experience of the impending decline of culture inherent in David Samoilov's later lyrics connects his work with the postmodern era.
Key words: David Samoilov; "The Second Pass"; cyclization; themes; war; maturity; autumn; creativity.
Циклический способ бытования в значительной степени свойствен русской лирике ХХ в. Опробованная уже в пушкинскую эпоху, форма цикла оказалась адекватной мышлению и самовыражению художника именно в культуре модерна. Ведь поэт-модернист ощущает себя актером на подмостках, так что вся жизнь его есть сцена и искусство. А если так, то всякий его художественный жест обретает смысловую завершенность лишь в связи с многообразием других проявлений его творческой личности, которая сама по себе оказывается парадигмой его творчества. В какой-то мере все творчество поэта-модерниста представляет собой цикл - как разновидность герменевтического круга, обеспечивающего восприятие. Но такая предустановка принадлежит к области «расширенной художественной впечатлительности», по удачному выражению Д.С. Мережковского [Мережковский 1988, 51], то есть к компетентности читателя-модерниста. Поэт же на практике сознательно объединяет свои стихотворения в авторские циклы, тем самым создавая герменевтические круги поуже, внутри которых его режиссура восприятия действует с максимальным эффектом.
М.Н. Дарвин отметил: «Существует немало поэтических циклов, которые составлялись авторами из стихотворений, написанных в разные годы и по разному поводу» [Дарвин 1988, 18]. Сборник Давида Самойлова «Второй перевал», о котором пойдет речь в настоящей статье, принадлежит именно к такой разновидности цикла. «Второй перевал» соединил тексты и фрагменты, написанные в разное время конца 1950-х - начала 1960-х гг. и порой с разными задачами. Однако целостность сборника не формальная, она создается за счет образно-тематических скреп, присутствие и роль которых мы надеемся показать ниже.
***
Давид Самойлов принадлежал к военному поколению русских поэтов. С 1938 г. он учился в МИФЛИ, а в 1941 г. было опубликовано первое его
стихотворение «Охота на мамонта». Однако учебу Давида Самойлова прервала война. С 1942 г. поэт находился на фронте, с небольшими перерывами, вызванными ранениями, участвовал в боях, и дошел с советской армией до Берлина. После войны Самойлов вернулся к литературному творчеству, однако на протяжении долгого времени свои новые произведения не обнародовал, считая их незрелыми. Только в 1958 г. был опубликован первый сборник поэта, который назывался «Ближние страны». Потом Самойлов печатал детские стихи, а в 1963 г. выступил со вторым сборником, получившим знаковое название «Второй перевал».
Этот сборник представляет собой несомненное смысловое и интонационное целое. Название «Второй перевал» как бы двоится: с одной стороны, это вторая поэтическая книга автора, с другой - содержание стихотворений свидетельствует о том, что этот нынешний период своей жизни сам поэт воспринимает как второй жизненный перевал. Первым перевалом была война, а второй наступает сегодня. И содержание нынешнего «второго перевала» раскрывается в лирике нового самойловского сборника.
Интонацию сборника задает поставленное в его начале стихотворение «Сороковые, роковые». Критика сразу заметила, что это военное по содержанию стихотворение лишено какого бы то ни было мрачного чувства. Война у Самойлова «осталась символом этой легкой, просторной, светлой, почти веселой свободы» [Аннинский 1978, 172]. Поэт говорит о необычайном моменте в собственной жизни и в истории страны, на который пришлась его молодость:
Как это было! Как совпало -
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось [Самойлов 1989, 55].
Эта строфа создает смысловое основание сборника. В ней поэт идентифицирует себя как человека военного поколения, чьи лучшие юношеские годы оказались опалены войной. Война была - но она не отменила юности: в жизни самойловского поколения «совпали» «война, беда, мечта и юность». Но слова «это все в меня запало / И лишь потом во мне очнулось» поэт произносит уже голосом сорокалетнего человека. Теперь он понимает, что военные годы с их неприкрытой правдой установили его жизненную оптику на все оставшиеся времена. И предпосылая сборнику стихотворение «Сороковые, роковые», поэт задает угол зрения, с которого нужно воспринимать все, что звучит в книге далее. Ряд следующих стихотворений сборника непосредственно развивает военную тематику: «Старик Державин», «Слава Богу! Слава Богу!», «Перебирая наши даты», «Деревянный вагон».
Надо заметить, что чувство правды и радостной свободы, парадоксально пришедших с войной, поэт разделял с целым рядом своих старших современников и ровесников. Из старших это, к примеру, Ольга Берггольц:
«Такими мы счастливыми бывали, / такой свободой бурною дышали, / что внуки позавидовали б нам» [Берггольц 1983, 230]. Или Борис Пастернак: «И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки, и несли облегчение» [Пастернак 1989, 490]. Да и у Самойлова эта мысль повторяется - в стихотворении «Если вычеркнуть войну»: «Ведь из наших сорока / Было лишь четыре года, / Где прекрасная свобода / Нам, как смерть, была близка».
В художественном пространстве стихотворения «Сороковые, роковые» автором выразительно соотнесены две координаты: полустанок и белый свет. Сначала герой говорит, что он стоит «на полустанке», а потом уточняет, что «это я на белом свете». Затем это слово «свет» (в значении «весь свет», «белый свет») повторяется у поэта еще раз - когда он говорит: «и все на свете понимаю». Прием смещения координат (планов) по происхождению, скорее всего, кинематографический, на что справедливо указал В.С. Баевский: «В начале "Сороковых" камера панорамирует, выхватывая детали: извещения похоронные, погорельцы кочуют с запада к востоку. <...> Крупный план: а это я на полустанке. Деталь: в моей замурзанной ушанке. Деталь: где звездочка не уставная, а вырезанная из банки. Средний план: и я с девчонкой балагурю. Все очень кинематографично» [Баевский 1986, 108]. В результате использования этого приема малые детали по смыслу укрупняются, будучи показанными в перспективе всего белого света.
В.С. Баевский заметил также, что по сравнению с первым сборником во «Втором перевале» у Самойлова появился «суггестивный, "внушающий" стиль, воздействующий не только основными, но в значительной мере второстепенными значениями лексем» [Баевский 1986, 107]. Так, «сороковые роковые» - это, конечно, паронимия; но соединенные ею у Самойлова слова не безразличны друг другу в смысловом отношении. Число «сорок» в архаике многих народов обладает сакральным символическим значением, так что его связь с «роком», «роковым» началом совершенно законна. Притом у Самойлова от «сороковых» тянется и другая смысловая нить: не только к войне, а и к своему нынешнему возрасту, поре зрелости. Так война (1940-е) и нынешняя обретенная зрелость оказываются соединенными через символику числа, и стихотворение с этим смысловым комплексом по праву открывает сборник.
Другое стихотворение раскрывает прямой смысл заглавия сборника: «Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал...» Словосочетание «сорок лет» в ряде стихов текста находится в анафорической позиции, что укрупняет его смысл. Самойлов стал известным поэтом уже не в молодые годы: и первый, и второй сборники выходят около его сорокалетия, сравнявшегося в 1960-м, когда он создал это стихотворение. Вспоминая первый, военный «перевал», поэт говорит: «Взял один перевал - одолею второй», - и задумывается: «Где-то будет последний привал?» [Самойлов 1989, 60]. В этом стихотворении словосочетание «второй перевал» связы-
вается главным образом с биографией, с серединой жизненного пути.
Содержание жизненного перевала вполне раскрывается в стихотворении «Красная осень» [Самойлов 1989, 82]. Рассмотрим это стихотворение сквозь призму методики анализа, предложенной М.Л. Гаспаровым [Гаспаров 1997]. Она опирается на представление о том, что в строении всякого текста можно выделить три уровня: 1) идейно-образный, содержащий два подуровня: а) идеи и эмоции, б) образы и мотивы; 2) стилистический, подразделяемый на а) лексику (прежде всего тропы), б) синтаксис; 3) фонический, включающий а) явления стиха, б) явления звукописи.
На уровне звукописи стихотворение насыщено упорядоченными ассонансами и аллитерациями. Так, в первом стихе опорным гласным является [А], согласные же на протяжении строфы варьируют звуковой комплекс [КРС - КРЛ - ЛСТ - СРД - РСК]. Эти звуковые сочетания сохраняют роль опорных на протяжении всего текста, периодически «вспыхивая» в дальнейших строфах: «оКРеСТный», «оТСвеТ», «пРАЗДниК», «благоРоДСТве», «ЗаКАТ», «пеРеРоДиЛаСь». Особое место в сонорике занимает заключительный стих, вокализм которого основан исключительно на звуке [А]: «и Я по ней шагАю наугАд». Почти все опорные звуки связаны с ключевым словом «красный», развивают его звуковую форму.
На уровне стиховой организации особенностью текста является экзотическая форма обращенного сонета. На уровне синтаксической организации весь текст представляет собой три изоморфных периода с одинаковой синтаксической структурой. Каждый период - сложное предложение, состоящее из главного и сравнительного придаточного. Главное открывается обстоятельством «внезапно», а придаточное вводится союзом «как будто». Два первых периода совпадают со строфами-терцетами, а третий период охватывает оба катрена, и он расширен: в него введен дополнительный образно-тематический материал от стиха «Светился праздник листьев и небес» до союза «как будто», восстанавливающего структуру.
В организации лексического уровня выделяется слово «красный», выполняющее роль ключевого. Оно обладает смысловыми оттенками: с одной стороны, «красный» - тревожный, с другой, «красный» - красивый. С опорой на эту цветовую семантику кругозор героя стихотворения расширяется. Сначала он видит «красный лист», потом «красный куст», потом «красным стал окрестный лес», и «облако впитало красный отсвет». И наконец, «это был такой большой закат, <...> как будто вся земля переродилась». От маленькой точки в пространстве герой переходит к расширенному, панорамному взгляду на все мироздание.
Важнейшими по смыслу в стихотворении являются также слова «внезапно» и «наугад». Они стоят в начале трех первых строф и в конце всего текста. Значение, которое они в себе несут - неожиданность, спонтанность, открытие. Это значение связывает стихотворение «Красная осень» с мироощущением модернистской эпохи. Ведь поэзия, в теоретическом понимании модерна, - это преображение действительности в чувстве: «Искусство <.> должно одухотворить, пресуществить нашу действительную жизнь»
[Соловьев 1990, 404]. Именно этот момент преображения мира в остром чувстве зафиксирован в состоянии героя стихотворения «Красная осень»: «Как будто вся земля переродилась, / И я по ней шагаю наугад». Это состояние поэта-творца, среди ближайших современников родственное лирике Пастернака и Заболоцкого.
Отсюда можно судить о составе идейно-образного уровня стихотворения. Образные ряды составлены из слов тематических групп «природа» (лист, куст, лес, облако, закат) и «человек» (сердце, уста, праздник, благородство). Личное местоимение «Я» появляется только в последнем стихе, свидетельствуя о перевороте оптики: объективный взгляд меняется на субъективный, в картине одушевленной природы персонализируется фигура героя, своим присутствием обеспечивая эту одушевленность. И это событие - поистине, праздник, как сказано в тексте: праздник обретения зрелости, открытия героем своего подлинного места в мироздании.
Из сказанного видно, что в ряде стихотворений сборника «Второй перевал» устанавливается специфический панорамный взгляд на мироздание. «Сороковые, роковые.» - герой «на полустанке», и в то же время он на белом свете. «Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.» - герой как бы со стороны смотрит на свой жизненный путь и видит на нем горы, «перевалы». «Красная осень» - взгляд постепенно разворачивается в панорамный. Это особенность поэтического зрения Самойлова в данном сборнике.
Еще одно стихотворение подхватывает из «Красной осени» образ листвы и развивает его в неожиданном направлении: «Дождь пришел в городские кварталы.» Поэт говорит о себе: «уже голова побелела, / И уже настоящее дело / В эти годы во мне началось» [Самойлов 1989, 66]. Речь идет об осени, образ которой интегрирует многие тексты сборника. (Заметим, что следующий сборник, «Дни» (1970), интегрирован образом зимы.) Тема осени и здесь относится вместе к природе и к биографии. В связи с этим осмыслен образ листвы: листва - это синоним «страсти», бурной молодости. И говоря о себе нынешнем, что «уже голова побелела», поэт радуется происходящему изменению в возрасте и начинающейся зрелости. «Вспомним, как были встречены "Второй перевал" и "Дни", - пишет исследователь. - В названиях откликов и рецензий преобладало одно слово: зрелость» [Баевский 1986, 102]. Герой понимает: в жизни началось настоящее дело. Ведь когда страсть, «как шальная листва», слетает, то обнажается «голый ствол твоего существа»: самое главное, что есть в человеке. Как и в «Красной осени», герой встречает свой зрелый возраст с нескрываемой радостью. Он приветствует уход молодости с ее страстями, и счастлив, что наконец открывается его человеческая сущность. В стихотворении «Дождь пришел в городские кварталы.» он пока еще не говорит, в чем она состоит. Но следующие тексты на этот вопрос недвусмысленно отвечают.
Стихотворение «Слова» тоже открывается образом красиво падающей листвы, продолжая в сборнике осеннюю тему: «Красиво падала листва, /
Красиво плыли пароходы.» [Самойлов 1989, 65]. Сентябрь (осень) у Самойлова и здесь «не печальный», а красивый. Поэт приветствует осень своей жизни и заговаривает о самом главном:
И понял я, что в мире нет Затертых слов или явлений. Их существо до самых недр Взрывает потрясенный гений. И ветер необыкновенней, Когда он ветер, а не ветр.
Люблю обычные слова, Как неизведанные страны. Они понятны лишь сперва, Потом значенья их туманны. Их протирают, как стекло, И в этом наше ремесло.
Вот в чем заключается то самое «настоящее дело»: в поэтическом творчестве. Этот мотив в сборнике «Второй перевал» биографичен, потому что именно теперь Самойлов по-настоящему входит в литературу. Поэт связывает в единый смысл наступление своей зрелости и осознание правильного отношения к слову, произнося личностный и поэтический манифест: «Понял я, что в мире нет / затертых слов или явлений».
Такая декларация Давида Самойлов прямо «вырастает» из эстетики позднего русского модерна (1940-50-е), который отошел от прежнего формального эксперимента и обратился к простоте ясных словарных слов. Затертых слов не существует: «Их существо до самых недр / Взрывает потрясенный гений». Налицо пастернаковское представление о природе творчества: «Наставленное на действительность, смещаемую чувством, искусство есть запись этого смещения» [Пастернак 1990, 72]. В основе искусства лежит сильное чувство; оно потрясает мир, и он преображается, а вместе с ним обновляются слова. Поэтому не нужно искать экзотических высоких слов: ветер - необыкновенней, когда он ветер, а не ветр (в духе «высокого штиля»). Поэт должен проживать слово изнутри, вскрывая его неочевидные значения («как неизведанные страны»). Обновлять слово, возвращать жизнь потускневшему слову - таков, по Самойлову, смысл поэтического «ремесла».
Характерное определение поэзии как «ремесла» побуждает вспомнить стихотворение Николая Гумилева, которое так же называлось - «Слово». Поэт говорил о начале времен, когда «Солнце останавливали словом, / Словом разрушали города» [Гумилев 1990, 342] - слово обладало магической силой, им творился мир. Но концовка гумилевского стихотворения пессимистична. Слово лишилось своей могучей силы, потому что люди о ней забыли: «Мы ему поставили пределом / Скудные пределы естества, /
И, как пчелы в улье опустелом, / Дурно пахнут мертвые слова». Самойлов же, возвращаясь к гумилевской тематике, развивает ее оптимистически. Он говорит, что ремесло поэта - «протирать» слова, возвращая им исконное значение и силу. Ранняя лирика Самойлова явно опирается на модернистскую традицию, давая новое звучание пришедшим оттуда темам.
К середине сборника тема поэтического творчества утверждается как главная в книге. Творчество у Самойлова - нелегкий труд (ср. стихотворения «Атланты», «Вдохновение»). В сборнике много текстов, посвященных деятелям искусства разных эпох: это «Старик Державин», «Дворик Мицкевича», «Заболоцкий в Тарусе», «Матадор» (навеянное «творческим обликом и литературным путем Евтушенко» [Баевский 1986, 109]), «Рембо в Париже», «Шуберт Франц». Особое место среди художников занимает образ А.С. Пушкина. Пушкинская тематика вообще была важной в творчестве Давида Самойлова от ранних лет до самых поздних стихов. В этом отношении ориентация на классика была у Самойлова не только и не столько стремлением к поэтическому образцу, сколько стремлением к образцу самой личности Пушкина. Потому что поэзии без личности не бывает, в русской литературе во всяком случае. И для Самойлова примером была именно личность Пушкина в его уникальной, неподдельной творческой свободе. В стихотворении «Болдинская осень»: «Везде холера, всюду карантины, <...> / Но почему-то сны его воздушны» [Самойлов 1989, 84]. Карантины, осенью 1830 г. запершие Пушкина в Болдине, противопоставляются его «воздушным снам и легким рифмам». Самойлов восхищается тем, как Пушкин умеет «Быть, хоть ненадолго, с собой в согласье, / И поражаться своему уму»; и радостно осваивает его состояние: «Благодаренье Богу - ты свободен - / В России, в Болдине, в карантине».
Написанные в начале 1960-х гг., эти строки не лишены вызова, потому что тогдашняя Советская Россия определенно не была свободной страной. Проецируя настоящее на прошлое, Давид Самойлов (как позже Довлатов в «Заповеднике») обращает слова «ты свободен» и к самому себе. Конечно, речь идет о внутренней свободе уединенного духовного делания художника, составлявшей приоритет для поэтов позднего русского модерна (Пастернак, Заболоцкий, Пришвин): у Самойлова получает продолжение именно этот пафос. Эта ориентация на классику, отчасти романтизированную, была у Самойлова общей среди современников с Булатом Окуджавой. Классика, а главное, классики, - это для них прежде всего этически совершенный мир: люди, которые правильно себя в жизни вели, оттого было правильным и их творчество.
Сборник Давида Самойлова «Второй перевал» развивает традицию позднего модерна в русской поэзии. Значит ли это, что поэт не чувствовал своей постмодерной эпохи? И.О. Шайтанов считает, что «поэтом эпохи постмодерна Самойлов не был» [Шайтанов 2007, 236], несмотря на обилие реминисценций и прямых цитат в его творчестве (Шайтанов даже назвал статью о Самойлове словом «Палимпсест»). Это верно, поскольку критик противопоставляет Самойлова концептуальной поэзии с ее ценностным и
онтологическим релятивизмом. «Цитирование в самойловском случае - не результат взрыва, <...> а приглашение к восстановлению. Осколки свидетельствуют не о том, что целого уже нет и скорее всего никогда не было, а о том, что оно все еще присутствует в культуре, что оно отзывается и узнавание его - это и есть цель культурного, в данном случае поэтического деяния» [Шайтанов 2007, 236]. Тем не менее Самойлову было присуще постмодерное чувство кризисности своего времени, неполной состоятельности своей эпохи - а значит, и себя самого как героя этой эпохи. У поэта есть стихотворение, которое обыкновенно датируется 1966-м - годом смерти Анны Ахматовой: «Вот и все. Смежили очи гении. / И когда померкли небеса, / Словно в опустевшем помещении / Стали слышны наши голоса...» [Самойлов 1989, 212]. Оно очень точно «попадает» в свою эпоху. Голос Самойлова в нем прямо перекликается с голосом его младшего современника Иосифа Бродского, который буквально в те же годы сказал про себя: «Гражданин второсортной эпохи, гордо / признаю я товаром второго сорта / свои лучшие мысли» [Бродский 1994, 276]. Это и есть мироощущение постмодерного человека, в Советской России еще усиленное специфическими общественными обстоятельствами, и Давиду Самойлову
оно было знакомо наряду с его современниками.
***
Обобщим образно-тематические элементы, способствующие циклизации сборника Давида Самойлова «Второй перевал». 1. Сборник «Второй перевал» - это портрет творческого человека своего поколения. Он открывается военной темой в стихотворении «Сороковые, роковые.», и эта тема становится призмой, организующей восприятие всего сборника. Поэт позиционирует себя как человека, в судьбе которого «война, беда, мечта и юность» сплавились историей в единое неразделимое целое, сформировав чувство веселой свободы. 2. Панорамный взгляд на мир задается уже в стихотворении «Сороковые, роковые.» и проходит через ряд других текстов сборника. 3. Символика числа «сорок» связывает военную и биографическую темы. 4. Сквозной образ листвы: свою зрелость и даже свое приближающееся старение, свою осень жизни поэт передает при помощи этого образа, сравнивает листву со страстями, радуется тому, что эта листва с него облетает, обнажая «первооснову» его человеческого существа. 5. Тема творчества: этой первоосновой является именно творчество, конкретно говоря - поэтическое творчество. 6. Утвердившись в этой теме, Давид Самойлов разворачивает в дальнейших стихотворениях сборника ряд образов творцов, художников, поэтов, обращая особое внимание на фигуру А.С. Пушкина, образцовую как для самого Самойлова, так и для большинства поэтов его поколения. 7. Идентифицируя себя с Пушкиным, поэт утверждает в себе его внутреннюю свободу духовного делания. Тема творческой свободы, развернутая во второй половине и особенно в конце книги, перекликается с темой «военной свободы», заявленной в начале сборника.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аннинский Л.А. Тридцатые - семидесятые: Литературно-критические статьи. М.: Современник, 1978. 271 с.
2. Баевский В.С. Давид Самойлов. Поэт и его поколение: Монография. М.: Советский писатель, 1986. 256 с.
3. Берггольц О.Ф. Избранные произведения. Л.: Советский писатель, 1983. 608 с.
4. Бродский И.А. Сочинения: в 4 т. Т. 2. СПб.: Пушкинский фонд, 1994. 479 с.
5. Гаспаров М.Л. «Снова тучи надо мною...»: Методика анализа // Гаспа-ров М.Л. Избранные труды: в 3 т. Т. 2: О стихах. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 9-20.
6. Гумилев Н.С. Стихотворения и поэмы. М.: Современник, 1990. 461 с.
7. Дарвин М.Н. Русский лирический цикл: проблемы истории и теории. Красноярск: Изд-во Красноярского университета, 1988. 144 с.
8. Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Поэтические течения в русской литературе конца XIX - начала ХХ века: Литературные манифесты и художественная практика. М.: Высшая школа, 1988. С. 46-51.
9. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго: Роман. М.: Советский писатель, 1989. 736 с.
10. Пастернак Б.Л. Охранная грамота // Пастернак Б.Л. Об искусстве. «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве. М.: Искусство, 1990. С. 36-120.
11. Самойлов Д.С. Избранные произведения: в 2 т. Т. 1. Стихотворения. М.: Художественная литература, 1989. 559 с.
12. Соловьев В.С. Общий смысл искусства // Соловьев В.С. Сочинения: в 2 т. Т.2. М.: Мысль, 1990. С. 390-404.
13. Шайтанов И.О. Палимпсест. Давид Самойлов // Шайтанов И.О. Дело вкуса: Книга о современной поэзии. М.: Время, 2007. С. 236-258.
REFERENCES
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Gasparov M.L. "Snova tuchi nado mnoyu...": Metodika analiza ["Clouds Over Me Again...": Methodology of Analysis]. Gasparov M.L. Izbrannyye trudy [Selected Works]: in 3 vols. Vol. 2. Moscow, Yazyki russkoy kul'tury Publ., 1997, pp. 9-20. (In Russian).
2. Shaytanov I.O. Palimpsest. David Samoylov [Palimpsest. David Samoilov]. ShaytanovI.O. Delo vkusa: Kniga o sovremennoypoezii [The Matter of Taste: A Book about Modern Poetry]. Moscow, Vremya Publ., 2007, pp. 236-258. (In Russian).
(Monographs)
3. Anninskiy L.A. Tridtsatyye - semidesyatyye: Literaturno-kriticheskiye stat'i [The Thirties - Seventies: Literary and Critical Articles]. Moscow, Sovremennik Publ.,
1978. 271 p. (In Russian).
4. Bayevskiy V.S. David Samoylov. Poet i ego pokoleniye: Monografiya [David Samoilov. The Poet and His Generation: Monograph]. Moscow, Sovetskiy pisatel' Publ., 1986. 256 p. (In Russian).
5. Darvin M.N. Russkiy liricheskiy tsikl: problemy istorii i teorii [Russian Lyrical Cycle: Problems of History and Theory]. Krasnoyarsk, Krasnoyarsk University Publ., 1988. 144 p. (In Russian).
Кузнецов Илья Владимирович, Новосибирский государственный театральный институт.
Доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры истории театра, литературы и музыки. Научные интересы: эстетика, теория литературы, история русской литературы. Организатор просветительского проекта «Теоретическая история русской литературы».
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0001-9629-4012
Ilya V. Kuznetsov, Novosibirsk State Theatre Institute.
Doctor of Philology, Docent, Professor at the Department of Theatre, Literature and Music History. Research interests: aesthetics, theory of literature, Russian literature history. Organizer of enlightening project "Theoretic history of Russian literature".
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0001-9629-4012
