Тема родины в поэзии Ю. Шевчука Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

О.А. МАРКЕЛОВА г. Москва

ТЕМА РОДИНЫ В ПОЭЗИИ Ю. ШЕВЧУКА

Тема родины (прежде всего, родины самого поэта) появляется в текстах Ю. Шевчука достаточно часто и, без сомнения, входит в круг основных мотивов его творчества. Она присутствует во многих его произведениях и нередко выражается в тексте имплицитно или дается только в форме отдельных деталей. Так происходит, например, в раннем альбоме «Периферия», где содержание большинства текстов предполагает присутствие этой темы, в то время как эксплицитно она почти не проявляется.

В понятие «тема родины у Шевчука» укладывается многое из того, что в его песнях относится собственно к России в её современном состоянии и с актуальными для этой современности деталями. Это, например, упоминание событий у Белого Дома в 1991 году в песне «Новые блокадники» («Белый Дом, белый дым, белый лёд, суета; / Храмом стать не сумел: архитектура не та...»), мотив рекламы как приметы современной жизни в стране в альбоме «Мир номер ноль»; в песне «Интервью» к нему добавляется - опять таки, в качестве приметы современности - упоминание скульптур Церетели («Гулливер-Петр в лилипутской лодке»); это и аллюзии на московские события 1993-го года, возникающие в песне «Правда на правду» и усиленные ее подзаголовком - «Песня о гражданской войне». Но всё же, эти упоминания и аллюзии - не самое главное в реализации темы родины, к тому же, они не так многочисленны, как кажется на первый взгляд: не всегда детали, вызывающие у слушателя прочную ассоциацию с российской современностью, являются достаточно конкретными, чтобы перестать быть чем-то большим, чем просто ассоциацией. Так, в уже упоминавшемся тексте «Правда на правду» право утверждать, что это -песня о событиях 1993 года, дает только подзаголовок в сочетании с некоторыми деталями, позволяющими приблизительно локализовать действие (т.е. битву разных «правд») во времени (ср. фразы типа: «Разменяв добро на зло, как деньги старые на новые...»). Более существенные детали этого текста могут относиться практически к любой эпохе: по своей сути, это сражение - не что иное, как битва аллегорических фигур (ср.: «И Зло на заливном коне взмахнуло шашкою, / Добро - оно всегда без кулаков - трясло культяшкою; / Пыталась Жалость убедить, помочь опомниться...»), так что описываемое в тексте событие является универсальным, а не конкретноисторическим.

Итак, актуальная современность России не занимает главного места в реализации темы родины у Шевчука. Сама категория современности - и шире - настоящего времени вообще - в его песнях может подразумевать абсолютно любое время, включая и отсутствие оного, что будет рассмотрено более подробно при анализе текстов. Пока ограничимся высказыванием о том, что изображение России у Шевчука в большинстве случаев тяготеет к обобщению. Крайней формой этой тенденции можно назвать текст «Небо на земле», где, с точки зрения формальной логики,

на то, что здесь изображается именно Россия, прямо указывает только строка «Кормят Спасские часы», а создание своеобразной утопии («неба на земле»), которое имеет место в финале песни, может относиться не только к этой стране, но и ко всему миру вообще.

Только анализ текстов позволит выявить специфику темы родины в поэзии Ю. Шевчука. Мы ограничим свое исследование периодом с начала 1990-х до альбома «Мир номер ноль» (1999). Невнимание к ранним альбомам объясняется тем, что в них тема родины еще не получила должного воплощения. Условно говоря, в ранних текстах в центре стоит еще не «поэт и родина», а поэт, выражающий свое отношение к современному ему «назойливому миру». При анализе текстов мы будем в основном придерживаться метода имманентного анализа, предложенного М.Л. Гаспаровым. Рассмотрены будут несколько текстов, в которых исследуемая тема является основной («Родина», «Я зажег в церквях все свечи», «В это...», «Небо на земле», «Интервью»). Эти тексты дают возможность проследить эволюцию темы родины и те составляющие этой темы, которые являются общими для всего творчества Шевчука.

В тексте песни «Родина» универсум, в котором существует поэт, статичен. Это подтверждается языковым уровнем: абсолютное большинство глаголов в тексте употреблены в настоящем времени, а те немногие, что имеют форму прошедшего времени, обозначают либо многократное действие, либо что-то, что было всегда, а следовательно, есть и сейчас (например, «Никогда этот мир не вмещал в себе двух...»). «Положение вещей» в этом универсуме не только незыблемо, но имеет характер «дурной бесконечности» (ср. всю первую строфу: «Сколько лет я иду, но не сделал и шаг», «Сколько дней я ищу то, что вечно со мной» и пр.), причем многократно повторяются такие принципиально однократные явления как казнь и гибель («Сколько раз, покатившись, моя голова с переполненной плахи летела туда...»).

Во второй строфе (после припева) вместе с поэтом в этой «дурной бесконечности» существуют «государственные шлюхи» и «отставные палачи», которые представляют собой угрозу («закатать рукава суетливых ночей»).

Третья строфа в каком-то смысле противопоставляется всему предыдущему тексту. Первые две строфы начинаются с обращения поэта к Богу. В первой строфе, правда, это вполне может быть воспринято как междометие («Боже! Сколько лет я иду...»). Но уже во второй строфе кроме обращения появляется еще и просьба («Ты не дай им опять закатать рукава...»). По сути, обе строфы строятся как серия восклицаний поэта, пребывающего внутри замкнутого универсума. В третьей строфе имеет место уже не восклицание, а повествование и попытка обобщения ситуации. О припеве будет сказано особо, пока лишь заметим, что в финале песни у него отсутствует первая часть (в которой сообщается о казни).

Большинство образов в тексте «вещественно» (например, в припеве ситуация, устойчиво ассоциирующаяся с ночным визитом чекистов и гибелью, дается с помощью нескольких очень конкретных деталей, указывающих на ее сущность только

косвенно; примерно так же описывается и общее состояние мира в конце песни («Из-под черных рубах рвется красный петух, // Из-под добрых царей льется в рты мармелад...»). В окружении конкретных вещественных реалий четко выделяется несколько отвлеченных понятий, обозначающих общечеловеческие ценности: любовь, «долгожданная даль» (по-видимому, «светлое будущее» или романтическое dahin), правда, вера, родина. Все эти ценности оказываются при этом ущербными: любовь - «сырая» и служит заменителем пищи; вера и правда - принадлежность служителей государства, к тому же, имеющих традиционно презираемые профессии; родина уродлива. Тем не менее, ущербность родины сразу же оказывается оправдана, во-первых, тем, что поэту она (родина) «нравится», во-вторых, одной особенностью пространственных отношений в данном тексте. Начало второй части припева звучит как: «Еду я на родину!» Даже если не учитывать, что на момент создания песни Ю. Шевчук никуда не выезжал из России, это высказывание звучит несколько странно: в связи с отъездом на родину в русском языке обычно употребляется слово «возвращаюсь». Этот нюанс позволяет предположить, что родина в данном случае не является местом, где поэт живет постоянно; но после казни, которая по контексту предшествует поездке на родину, голова летит «сюда», т.е. взгляд исходит уже с родины, место нахождение которой определяется не вполне точно. Так как поэт отправляется туда после смерти, то родина должна локализоваться если не на каком-то подобии «того света», то, во всяком случае, вне этого мира (образ которого, как уже было сказано, дан в трех основных строфах). При этом есть возможность полагать, что родина присутствует и в посюстороннем мире. В первой части припева делается отсылка к реалиям, в первую очередь, характерным для России. Таким образом, пространственные отношения в тексте оказываются смещены: здесь происходит движение из некоего локуса в тот же самый локус, только в ином качестве. «Родина» оказывается в конечном итоге нетождественна самой себе. В таких пространственных отношениях проглядывает нечто большее, чем присутствие в тексте только одного мира, хотя о двоемирии в собственном смысле слова говорить пока еще рано. (Оно появится позже, в альбоме «Мир номер ноль»).

В данном тексте родина, даже находящаяся где-то вне этого мира, как уже было сказано, абсолютно не идеальна. Ее существование в таком качестве оправдывается только отношением к ней поэта (и, возможно, не только его одного; ср. один из вариантов припева: «А она нам нравится», а также строку: «Никогда этот мир не вмещал в себе двух» (очевидно, поэта и еще кого-то)). На периферии текста возникает понятие «мы», которое постоянно дает о себе знать в большинстве текстов Шевчука, где есть тема родины. (Разумеется, не только в них, но сейчас меня прежде всего интересует то, как данное понятие входит в состав исследуемой здесь темы). В данном случае «мы» - это кто-то, чей образ мыслей сходен с образом мыслей самого поэта, т.е. какое-то множество, но строка «Никогда этот мир не вмещал в себе двух» дает возможность думать, что речь идет о двух любящих. Поездка на родину оборачивается здесь возможностью (вос)соединения с любимой, чего в других текстах, где тема родины является основной, не наблюдается. Тем не менее, поня-

тие «мы» не столь значительно в этом тексте, как это будет в песнях, где родина дана в абсолютно земном плане, без намека на возможность существования нескольких миров (так происходит в песнях «В Это...» , «Новые блокадники», а также в текстах раннего периода (там поэт может оказаться один, но он не одинок - большинство песен с альбома «Время»)).

От текста, в котором универсум был полностью замкнут в себе и статичен, но возможность существования нескольких миров уже появилась, уместно перейти к тексту, где также возможны два мира, но, в отличие от предыдущего, присутствует линейное время - речь идет о песне «Я зажег в церквях все свечи».

Композиция этого текста симметрична: две почти идентичных строфы в начале и в конце, начинающиеся строкой : «Я зажег в церквях все свечи, но одну, одну оставил...» и т. д., а между ними - то, что условно можно назвать описанием России. На протяжении всего этого описания страна, хотя она и не названа, выступает как активный деятель, который совершает по отношению к поэту разрушительные, на первый взгляд, действия («Грела льдом, кормила небом...», «Целовала первым снегом и огнем ласкать пыталась...», «Отняла любовь земную...», «Ни кола-двора, ни денег, только горечь да тревога...» и т.д.), но по сути они являются выражением любви.

Поэт вновь оказывается вне родины, причем путешествию в Россию, которое он собирается совершить, предшествует гибель (он просит поставить по себе свечу). Эта ситуация очень похожа на то, что было в песне «Родина», тем более, что время здесь точно так же повторяемо. Однако эта повторяемость не носит характера дурной бесконечности, и возвращение на родину здесь представлено в линейном времени: перед новым возвращением сохраняется память о возвращениях предыдущих (иначе было бы невозможно долгое повествование о воздействии страны на поэта, выдержанное в прошедшем времени); душа собирается туда «вновь» (ср. в «Родине»: «сколько раз...», а в какой последовательности происходят эти путешествия, неясно и не имеет значения). Пространственные отношения в этом тексте уже не такие сложные, как в «Родине»: Россия теперь уже совершенно явно оказывается в другом мире и кроме потустороннего мира, судя по всему, уже нигде не присутствует; душа поэта должна отправиться туда после смерти («вздремнув немного», но после такого сна по поэту нужно поставить свечу). В конце песни сходная строка звучит следующим образом: «Чтоб душа, вздремнув немного, / Снова к дому собиралась...». Родина, как и в предыдущем тексте, оказывается не равна тому месту, где фактически живет поэт.

В данном случае не только неидеальная Россия возвеличивается за счет любви к ней поэта, но и сам поэт, за счет связанности с ней, возвышается (в финале песни, после мысленно проделанного путешествия в Россию, поэт отпускает грехи «попам», т.е. берет на себя их функцию).

***

Если в тексте «Родина» категория времени отсутствовала полностью, а в тексте «Я зажег в церквях все свечи» линейное время есть, но играет подчиненную роль по отношению к основной теме, то в следующем тексте, который будет рассмотрен здесь - песне «В это...» (альбом «Черный пес Петербург») именно понятие времени стоит в центре. В данном случае оно обозначает не столько временную протяженность, сколько состояние страны в данный момент и в будущем. Время здесь персонифицировано: оно рождается («И не родившись еще, время пахнет проклятьем.»). В начале песни такого изменения не намечается: это все тот же статичный замкнутый мир, в котором если и происходит что-то, то исключительно гибельного характера («Здесь нет других движений, кроме криминальных, / Не спасает от смерти святая вода.»; «Здесь нет урожаев, здесь шесть лет весна.»). Создается впечатление, что людей в этой стране нет, а существующие в ней проблемы возникают как бы сами по себе («Здесь небо соткано из драк, земля из проблем.»). Тем не менее, вскоре в тексте появляется «мы». Вначале это общество сходно мыслящих людей, а затем и другие персоны («мудрецы», «сексуальные дяди»), которые пытаются убедить «нас» в том, что существующее положение вещей (жизнь, «сотканная из проблем», отсутствие спасения от смерти) является правильным («Эта полная лажа о завтрашнем дне, / Мудрецы говорят, благотворна для нас.»). Возникает типичная для российского общества оппозиция: «мы / те, кто против нас (они)». Но на поверку эта оппозиция оказывается неустойчивой; в различных вариантах исполняемого текста, а часто и в пределах одного варианта, понятия «мы» и «вы» варьируются в одинаковых контекстах, например: «.призыв к чистоте / Не продует вам уши, не промоет нам глаз.»; «Как наше море и ваша река.». Эти, на первый взгляд, противопоставленные друг другу, понятия оказываются тождественными, и к концу песни складывается другая оппозиция: «мы (вы) / Поэт, утверждающий свои ценности в пределах этого универсума» (важно, что эти ценности есть у самого поэта, а их отношение к родине уже второстепенно). В заключительной строфе он произносит: «Когда некуда пойти, есть, куда бежать: / Там после пожара вам согреют сердца, / Но мне там нечем жить, и мне незачем лгать: / У меня здесь мать, и я верю в Христа. <.> И пусть гниют враги, пусть предают друзья - / Я продолжаю жить, я продолжаю идти / В это великое время!». Последнее высказывание можно понимать двояко. Во-первых, я движусь навстречу великому будущему; во-вторых, я не останавливаюсь на пассивном существовании, как другие, а продолжаю движение, так как осознаю, что время, в которое я живу, является великим. Таким образом, к оппозиции «мы (вы) / Поэт» добавляется противопоставление свойственного им восприятия времени (в данном случае, в первую очередь, будущего). С одной стороны, это «лажа о завтрашнем дне», в которую жители страны верят или должны поверить, с другой - то понимание будущего, которое сложилось у поэта: с его точки зрения, оно светлое, независимо от того, что происходит в настоящем. Эта ситуация присутствует в «Мире номер ноль» (с той разницей, что там берется не только чисто «посюсторонний» аспект этого будущего; оно прекрас-

но прежде всего потому, что в нем неизбежно должен свершиться выход в идеальный мир, см. песни «Черно-белые танцы», «Герой», а также композицию этого альбома в целом). Но здесь ситуация еще не выражается определенно; строка, позволяющая сделать такое утверждение, как уже было сказано, имеет двойственный смысл, и в песне родина, как и в предыдущих текстах, возвеличивается за счет того, что там пребывает и провозглашает какие-то ценности поэт.

В песне «Небо на земле» (альбом «Мир номер ноль») описание страны, постепенно разрастающейся до размеров целого мира, дается через перечисление действий ее населения. Оно здесь определяется, как «умы» (небритые, странные), так что возникает сомнение в том, люди ли это вообще: они только «похожи на людей». Такое описание имеет кольцевую композицию (ср. начало песни: «Там, где тьма стоит у света, / Где небритые умы / В смысл не веря от Завета / Чтут наказы из тюрьмы.» и строки непосредственно перед сообщением о построении утопии: «Там, где тьма стоит у света, / Там, где свет всегда у тьмы, / От Советов до Завета / Бродят странные умы.»). Полная завершенность этого мира и невозможность выйти из него подчеркивается композицией текста; кроме того, она выражается вербально («Дырок много, все слыхали, / Да не выскочить никак»). Само существование этого универсума - результат какого-то обмана: «Завели хмыри в засаду и пытают столько лет», и его идеализация оказывается невозможной. Утопия, о которой говорится в конце песни («Снились времена другие, мир без дури и войны.»), -пьяный сон поэта, к тому же пересказанный ему нечеловеческим существом («Эй, прокашли, вша живая, спой негромко под луной, / Как я на груди сарая / Спал счастливый и хмельной.»). Создание этой утопии приводит лишь к тому, что «Все мы на перине с песней / Строим небо на земле». Более того, здесь снова налицо замкнутый круг, из которого нет выхода (на уровне образов - в начале строфы хмельной поэт, в конце - «пьяный ангел»). Страна лишается всех тех признаков, которые были у нее в других текстах (линейного времени, связи с другими мирами, даже какого-то человеческого населения), а поэт изначально находится где-то вне ее (то, что происходит в стране, обозначается не как «здесь», а как «там»). В то же время, созданный в этом тексте образ родины тяготеет к обобщению больше, чем в других песнях. То, о чем говорится в «Небе на земле», не обязательно относится именно к России. Фактически, только строка «Кормят Спасские часы» дает возможность соотнесения с определенной страной; легче представить, что содержание текста относится ко всему миру в целом: утопия создается для всего мира, а не для особо выделенной страны, и обобщение, сделанное в последней строке, касается не только ее жителей. С этим связано и заглавие песни: известно, что первоначально ее планировалось назвать «Россия», т.е. ограничить действие пределами одной страны. Название «Небо на земле» снимает такое ограничение, и в этом тексте расширение понятия родины до пределов всей земли происходит, судя по всему, впервые.

***

В песне «Интервью» (альбом «Мир номер ноль») к изображению родины как «страшного мира» добавляются перевернутые отношения (в тексте много оксюмо-ронных выражений типа: «Миллионы стали тривиальной соткой», «Хочешь жить -стань мертвым», «Не грози чертям церковью - рядом с ней живут» и т.д.), а также мотив рекламы (рекламная пауза как единственно возможное время для того, чтобы жить). Mass media представляют собой угрозу, которая в других текстах исходила только со стороны людей (служителей власти, «мудрецов»). В песне делается намек на возможность построения какого-то рекламного рая («Счастье светлое - всем! Да высока ограда. / Небо, горы, кресты - все из шоколада.»), но это означает смерть для нормально мыслящих людей и окончательное торжество перевернутых отношений («Хочешь жить - стань мертвым, что можешь - съешь. / Рупора mass media привьют новый вкус»).

На синхронном уровне выхода из создавшегося положения не существует. Каждая строфа кончается вопросом, на который не дается исчерпывающего ответа. («Что ж, движения нет? А куда девать глотку?», «Что на теле осталось? - Помада.», «Как их сделать людьми?»). Но перспектива выхода содержится в неопределенном будущем, на что указывается в припеве: «Но все же, но все же / Мы будем, похоже, / Когда-нибудь с ним», припев «Не бранитесь, херувимы.», то есть, после невзгод произойдет улучшение и, возможно, соединение с Богом. В данном случае эта возможность обозначена достаточно неопределенно: «когда-нибудь», после того, как «проживем злые зимы». Пока это время не настало, остается только «драть глотку», но и это не меняет ситуации.

Итак, родина в творчестве Ю. Шевчука выступает в двух ипостасях: условно говоря, «земной» и находящейся в ином мире. В «земной» - и это ее главное отличие от другой ипостаси - часто присутствуют враждебные силы и гибель, выраженная на уровне суггестивности (песни «Родина», «В это.», отчасти «Интервью»). И в том, и в другом случае о родине говорится в настоящем времени, что соотносится со статичностью и повторяемостью как основными качествами этого универсума. Затем у этого устойчивого состояния появляется будущее с перспективой изменения к лучшему. В «Интервью» это «светлое будущее» возможно, к тому же, только вне этого мира, в то время, как в более ранних песнях есть надежда, что к «светлому будущему» можно придти и на земле (см.: «В это.»).

Существуя в нескольких мирах, родина ни в одном из них не является упорядоченной, и улучшить ее невозможно, даже если такая попытка предпринимается. Так, в песне «Я остановил время» поэт собственными руками берется исправлять в жизни страны то, что находит предосудительным, в частности, души населяющих ее людей, но к концу своей работы начинает понимать, что в улучшенном качестве родная страна просуществует недолго: «Все! Работе конец! Наконец-то все чисто и гладко! / Потрудился Юрец-огурец, и страна - шоколадка. / Только стоит ли мне оживлять эти чудо-фигуры? / Я боюсь, что возьмут власть опять их дурные натуры».

Но несмотря на невозможность изменения к лучшему, родина мыслится как единственно возможное для существования место, поскольку поэт живет там и провозглашает свои принципы. Впоследствии такая картина превращается в почти классически оформленное двоемирие (неприглядная действительность / идеал) - т.е. происходит существенное изменение не только в трактовке темы родины, но и во всей «картине мира» поэта, при том, что другие аспекты (время, сообщение о том, кто именно там живет) могут оставаться неизменными. В альбоме «Мир номер ноль», где это изменение выражается наиболее четко, понятие родины, судя по всему, прочно закрепляется за «этим» миром, откуда должен произойти выход к идеалу, т.е. родина оказывается своеобразной ступенью на пути поэта к Богу. В отличие от песен начала 1990-х гг., в которых попасть на настоящую родину зачастую возможно только после конца земной жизни, «Мир номер ноль» уже не называется родиной и не осознается таковой. Так как в этом альбоме универсум расширяется от России до всего мира (например, песня «Небо на земле», но такая ситуация характерна почти для всех текстов альбома «Мир номер ноль»), то понятие родины оказывается фактически несущественным.