CC BY
31
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2017. №3(49)
УДК 82.09
ТЕМА ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ В ФИЛОСОФСКОМ РОМАНЕ Ж. М.-Г. ЛЕКЛЕЗИО «TERRA AMATA»
© Виктория Сафронова
SPACE AND TIME IN THE PHILOSOPHICAL NOVEL "TERRA AMATA"
BY J. M. G. LE CLEZIO
Viktoriia Safronova
The article studies the novel "Terra Amata" by J. M. G. Le Clezio, (a Nobel Prize Winner in Literature, 2008) and emphasizes its thematic, genre, and stylistic diversity. In the novel, Le Clezio highlights its philosophical trend and develops one of his most favorite themes: space and time. The writer focuses on the retrospective of the protagonist's life, from birth to death, through the juxtaposition of the biological and philosophical understanding of Time. Chancelade does not accept the surrounding reality making his denial absolute and extending it to all human existence. The novel conveys the state of profound despair of a man who has lost the anthropocentric vision of the world, which gives rise to the feeling of absolute emptiness and helplessness experienced by the personality. To express a complex range of his hero's feelings, the writer turns away from the traditional structure of a novel and appeals to symbolism, allegory and metaphors. Original in language and style, the work is more like a poem than a novel. Before Le Clezio, many writers worked in the manner of a detailed letter. However, for him this type of tension and aspiration to break through the "area resembling hell" is minimal. In the formal passages where, according to the general structure, the attitude of the author to the described phenomena should be revealed we see that he remains unconcerned, underlining the impossibility of his intervention. The main thing in the novel is the apocalyptic theme of the transience of human life and the ultimate destruction of the human race. The novel has not been translated into Russian.
Keywords: biological time, tragedy of being, dichotomy "I" - "Other", leitmotif of a mirror.
В статье анализируется роман «Terra Amata» Ж.-М. Г. Леклезио (Нобелевская премия по литературе 2008 г.), подчеркивается его жанровое, тематическое и стилевое многообразие. В романе с ярко выраженной философской направленностью Леклезио развивает одну из своих излюбленных тем: пространства и времени. Писатель представляет ретроспективу жизни главного героя от рождения до смерти через сопоставление биологического и философского осмысления Времени. Не принимая окружающую его действительность, Шанселад абсолютизирует свое отрицание, распространяя его на все человеческое бытие. В романе передано состояние острого отчаяния человека, вызванное утратой антропоцентрического видения мира, что порождает ощущение абсолютной пустоты вокруг и беспомощности самой личности. Для выражения сложной гаммы чувств героя писатель полностью отказывается от традиционной структуры романа, прибегая к символике, аллегории и усложненным метафорам. Оригинальное по языку и стилю произведение скорее походит на поэму, чем на роман. Многие писатели до Леклезио работали в манере детализированного письма. Но у Леклезио эта напряженность и стремление к прорыву через «область, напоминающую ад», являются минимальными. Формальные пассажи, в которых, согласно общей структуре, должно проявиться отношение автора к описываемому, демонстрируют его безучастность, акцентируя невозможность авторского вмешательства. Главной в романе является апокалипсическая тема тленности человеческой жизни и будущей гибели человеческого рода.
Ключевые слова: биологическое время, трагичность бытия, дихотомия «Я» - «Другой», лейтмотив зеркала.
Роман «Тегга Amata» (1967), вышедший в один год с эссе «Материальный экстаз», - произведение отчетливо выраженной философской направленности. В нем Леклезио продолжает развивать одну из своих излюбленных философ-
ских тем: пространство и время. Проблема времени-пространства встает в романе во весь рост, она тесно связана с главной проблемой произведения - каков предел человеческой жизни, что такое биологическое время. Когда ученые гово-
рят о биологическом времени, то обычно имеют в виду, что живому организму присущи «биологические часы», которые задают темп всем временным процессам в организме. При этом учитывается, что принцип действия биологических часов может существенно отличаться от принципа действия обычных физических часов. Имеются также некоторые данные, свидетельствующие о возможной неоднородности биологического времени. Леклезио проявлял особый интерес к научным открытиям, связанным с этой проблемой. Особенно его заинтересовали опыты ученого дю Нуйи, который, изучая процессы заживления ран и роста тканевых культур, пришел к выводу о том, что физическое время течет в четыре раза быстрее для человека в пятьдесят лет, чем для ребенка в десять лет. Роман Леклезио «Terra Amata» является в определенной степени художественным подтверждением этой научной гипотезы.
Произведение открывается прологом, в котором автор перебирает все варианты обстоятельств, при которых предполагается чтение его романа: «Вы купили книгу в киоске, сели на низкий диван, зажгли сигарету и стали читать, слушая раздраженный механический голос диктора, объявляющего посадку на самолет...» [Le Clézio, 1967, с. 9] (здесь и далее перевод наш - В. С.). «Но вполне может быть, что вы не путешествуете, а сидите дома в кресле <...>. Кроме того, вы можете читать, лежа на пляже. Вы надеваете черные очки от солнца и ложитесь на песок или на камни» [Там же, с. 9]. Все эти перечисления возможных вариантов чтения романа заканчиваются авторским вопросом: «А имеет ли такое уж значение, что кто-то пишет, а кто-то читает?» Ведь, в сущности, человеческая природа неизменна, как неизменно и ощущение движения к порогу смерти, которое преследует героя с первого дня его появления на свет.
Вслед за прологом следуют главы «Я родился», «Я любил», «Я рос», «Стал обретать сознание», «Я умер», «Я похоронен», призванные продемонстрировать, что такое человеческая жизнь, этот короткий отрезок времени, отведенный человеку на земле. В принципе, к этим двадцати трем заголовкам в конце книги сводится вся жизнь. Французский критик Б. Савой пишет: «Достаточно прочитать одни лишь заголовки, составляющие лучшую часть книги, чтобы понять ее (жизни) смысл или скорее бессмыслицу» [Savoy, с. 136]. Эта жизненная схема, считает автор, применима не только к Шанселаду, но к любому человеку. «Это и ваша история», - пишет Леклезио, поскольку все живущие на этой «любимой земле» до отвращения похожи и эта по-
хожесть обнаруживается абсолютно во всем: желаниях, поступках, отношениях между людьми.
История главного героя начинается с главы «Я родился». Первое упоминание о нем относится к тому периоду, когда ему едва исполнилось четыре года:
Мальчик по имени Шанселад сидел на солнце перед старым домом. Он был одет в полотняные штаны и красную рубашку, ноги были босыми. На правой руке у него были игрушечные пластмассовые часы, стрелки на которых показывали полпервого. Но никто бы не смог сказать, сколько времени на самом деле [Ье С1&ю, 1967, с.18].
Проблема времени тогда мало интересовала малыша, у него был свой, четко очерченный круг вопросов и проблем, которые он пытался решить: как, например, поглубже залезть в левую ноздрю и извлечь оттуда нечто необычное. Предметом же его особого интереса были колорадские жуки, за ними он мог наблюдать часами (совсем как Адам Полло за движениями солнечных лучей), фиксируя каждую деталь их строения и отмечая нюансы их поведения. Шанселад в буквальном смысле слова взволнован жизнью этих существ, которые помогают ему познать природу, а через нее и самого себя.
Маленькие насекомые, показывает Леклезио, заменяют ребенку сверстников, он разговаривает, играет с ними, чувствуя себя при этом (что очень важно) в полной безопасности. Однако очень скоро малыш начинает понимать, что он гораздо сильнее ползающих около его ног существ: малыш понял, что для колорадских жуков он был богом [Там же, с. 21], и тогда мирное наблюдение сменяется действием, вполне, по мысли писателя, отражающим изначально присущую человеку агрессивность. Шанселад создает для насекомых город по образу и подобию того, в котором сам живет. Он заточает беспомощных насекомых в своеобразную клетку, а затем, «с высоты своего тела», с упоением наблюдает за их бессмысленными попытками выбраться из заточения. Но этим дело не ограничивается. Четырехлетний малыш, еще несколько минут назад вызывавший у читателя только положительные эмоции, вдруг превращается в кровожадного монстра, первоначально отдающего приказы маленьким существам, а затем и придумывающего жесточайшие способы наказания за неповиновение:
Шанселад поднес его к лицу, посмотрел на него и легонько придавил. Потом левой рукой одну за другой оборвал ему лапки. Когда наказание закончилось, Шанселад вернул жука в клетку [Там же, с. 23].
Далее следует эпизод, знакомый читателям по новелле «Мартин», в котором описано состояние «жизни в смерти». Уже наполовину мертвое создание пытается что-либо предпринять, спасаясь от насилия, но тщетно. Тяжелым булыжником Шанселад убивает жучка, продолжая до последнего наблюдать за его предсмертными муками. Жертвами возмездия за непослушание «высшей воле» становятся затем в романе и все остальные насекомые. Малыш, возомнивший себя богом, уничтожает всех, кто еще несколько минут назад заменял ему друзей и с кем ему было так приятно и интересно общаться. Все эти злодеяния происходят на фоне «странной тишины», призванной подчеркнуть «нормальность» всего происходящего. Но нельзя не заметить и того, что в то же время эта тишина исполнена напряженности и трагизма.
Трагичность, абсурдность бытия подчеркивается и тем противоречием, которое легко обнаруживается между названием и содержанием главы. В главе «Я родился» нет ни единого слова о рождении, большая ее часть посвящена описанию смерти и предсмертных мук. Не бессмысленно ли рождение, спрашивает автор, коль скоро оно неминуемо влечет за собой смерть; ведь абсолютно все на этой «любимой земле» существует для нее и ради нее, ради смерти:
Эта цементная почва для того и создана. Этот дом, этот сад, эти травы и эти деревья год за годом для того и создавались, чтобы когда-нибудь родился этот мальчуган, уселся на второй ступеньке лестницы перед домом из красного кирпича и принялся бездумно истязать этот город насекомых [Там же, с. 26].
Тема смерти лейтмотивом проходит через произведение Леклезио. Смерть - единственная определенность в мире хаоса и абсурда. Всякий раз искренне изумляет способность писателя видеть только несчастья людей, лишь изредка замечая доступные человеку радости жизни и возможность счастья.
Шанселад почувствовал себя счастливым лишь однажды и совсем на короткое время. Это произошло, когда он встретил Мину. До этой встречи он уже пережил смерть отца, осознал бесполезность страданий, быстротечность жизни и ощутил бессмысленность жизненной суеты. Единственное, что спасало героя от скучного прозябания, так это возможность помечтать. Мечты Шанселада, как их описывает Леклезио, были поистине фантастичны, их реализация не представлялась возможной по крайней мере в ближайшее время. Человечество еще не изобрело машину времени, поэтому Шанселаду не сужде-
но увидеть динозавров, побывать за свою короткую жизнь во всех странах и на всех континентах, пожить на каждом гектаре земли и поговорить на всех существующих в мире языках; абсолютно невыполнимо его желание выйти за пределы Планеты и отправиться в путешествие по другим мирам.
Леклезио дает возможность сбыться лишь одной мечте своего героя. Шанселад мечтал о чуде встречи, и оно произошло. Шанселад и Мина одни, в роскошном номере дорогой гостиницы. Они беседуют, размышляя над многим и разным, их мысли текут свободно.
Двадцатидвухлетний юноша с грустью и ужасом думает о старости, соотнося ее с неминуемым приближением смерти. Герой неспособен преодолеть этот ужас, «поскольку не в состоянии выйти за пределы своей судьбы, своей личности, а значит, события своей смерти как главной проблемы» [Андреев, с.145].
Рассуждения героев о смерти, о возможности в течение ближайших пяти минут навсегда исчезнуть заставляют вспомнить новеллу Леклезио «Один день старости» из сборника «Лихорадка». Герой этой новеллы одержим желанием узнать, что ощущает человек умирая:
Мадмуазель Мария. Ведь вы меня слышите? Напишите. Напишите, что вы чувствуете. Я хочу знать. Вы меня слышите? Напишите. Напишите, прошу вас [Ье С1&ю, 1965, с. 229].
И он получает ответ на свой вопрос:
Старая рука пришла в движение, нерешительно, с неловкой медлительностью шариковая ручка начала чертить печатные буквы, одну за другой. Потом, когда это закончилось, рука снова упала и мгновение колебалась, пальцы были раскрыты, и на листке сероватой бумаги выстроились забавные черные буквы. Там было: Мне холодно [Там же, с. 230].
Но ощущение холода, о котором говорит умирающая, передает лишь физиологический аспект ухода человека из жизни, тогда как Шансе-лада и его собеседницу волнуют главным образом психологические, духовно-нравственные стороны этой проблемы. Умирая, человек навсегда исчезает, и спустя всего несколько лет уже никто не вспомнит о том, что он когда-то существовал:
- А ты подумал о миллионах, о миллиардах существ, которые точно так же умерли, стерты, поглощены, и никто не имеет ни малейшего представления, что они когда-то существовали?
- Да, да, это так, это ужа - [Ье С1ё7Ю, 1967, с. 91].
Параллельно с размышлениями о смерти в разговоре героев встает вопрос о Боге:
- А ты-то в Бога не веришь?
- Ну, я не знаю, всяко бывает [Там же, с. 92].
Шанселад убежден в том, что Бог - одна из многих человеческих иллюзий, позволяющая сохранить хоть какую-то веру и надежду. В процессе диалога все настойчивее звучит проблема времени. Может ли время течь в обратном направлении? Над этим вопросом ломают головы не только философы, но и ученые-физики. Лек-лезио предоставляет возможность произнести этот вопрос Мине, молодой, образованной женщине 1960-х годов. Она так одинока и испытывает такое страстное желание поговорить, пообщаться, хоть на мгновение почувствовать себя услышанной, что согласна на все. Три дня и три ночи без сна и еды проводит она вместе с Шан-селадом и, лишь вдоволь насладившись общением, начинает, наконец, чувствовать, что она живет истинной жизнью: Я живу, я живу! [Там же, с. 81].
Этот небольшой отрывок из книги великолепно демонстрирует способность людей услышать друг друга, а при желании и понять. Взаимопонимание, считает Леклезио, делает их по-настоящему счастливыми, и в своем ощущении счастья Мина признается Шанселаду:
Я очень счастлива. Такое чувство, что я тебя знаю, что я с тобой много лет [Там же, с. 93].
Таким образом, уже в этом романе намечается некий перелом в позиции писателя, ранее полагавшего, что молодые люди, живя в мире, полном лицемерия, жестокости и насилия, обречены на непонимание. Герои его ранних произведении ни от кого не могли ждать помощи, им приходилось в одиночку бороться за свое существование, жить без какой-либо перспективы, целиком полагаясь на случай. Будущее представлялось им пустотой, ничего не сулящими годами. Герой же «Тегга Amata», пусть на мгновение, но обретает реальную ценность своей жизни. Этой единственной ценностью оказывается для него любовь. Только любовь как островок верности, доброжелательности, человечности, как теплый оазис среди холодной пустыни остается у героев. К сожалению, это ощущение остается ненадолго. Как только Мина засыпает, Шанселад вновь ощущает, что одинок:
Ее дыхание было ровным, и Шанселад прислушивался к беспокоящему шуму, возвращавшему его в одиночество [Там же, с. 95].
Бессмысленная пустота обрушивается на него с новой силой, а царившие ранее красота и гармония словно бы исчезают, уступая место боли, отчаянию и смерти:
Повсюду, на стенах комнаты, были нервные окончания, они множились, и то тут, то там появлялись странные муки, которые перебегали, словно электрические волны [Там же, с. 96].
Состояние Шанселада похоже на состояние болезненного вчувствования, мрачной экзальтации, переходящей в настоящую манию. Странный и страшный, уродливый и отталкивающий мир, предстающий в восприятии героя на протяжении всего романа, - это магический мир, рожденный тягостным внутренним эмоциональным состоянием самого Шанселада. Каждая его эмоция трансформирует окружающую реальность в магический мир: мир страха (вспомним эпизод, когда герой вдруг почувствовал себя в желудке кита), мир гнева, мир тоски. Эмоциональное состояние героя творит окружающий его мир.
Существование предстает в романе в изобилии, кипении красок, запахов, форм, цветов, звуков, но звуков резких, дисгармоничных, двусмысленных, цветов - контрастных, нечистых, форм - расплывчатых, аморфных. Шанселад время от времени предается бессмысленному потоку ощущений, видений, сливающихся в настоящую вакханалию неопределенных красок, звуков, форм. Светлый бодлеровский образ «соответствий» заменяется у Леклезио темной, магической категорией «двусмысленного». Внешний мир во всех своих чувственно воспринимаемых качествах, переходящих друг в друга, предстает неким оборотнем, скрывающим за ними
свою темную, страшную, непознаваемую сторону.
Всеми средствами поэтической, суггестивной выразительности Леклезио старается вызвать в читателе чувство отвращения к этому механическому миру, миру голого существования, вещности. Погруженность сознания человека в месиво существования, когда он начинает чувствовать себя лишь одним из существований в массе других, и рождает ощущение экзистенциалистской, сартровской тошноты.
На протяжении всего романа у Шанселада не раз возникало чувство, что вся эта бессмысленная толпа «других» словно входит в него, проникает в легкие через горло, рассыпаясь по всему телу как миллионы живых игл, как микробы [Там же, с. 181]. Реализация экзистенциалистского тезиса «ад - это другие» обнаружима и в предыдущих произведениях писателя. Достаточно
вспомнить отвратительно одинаковые лица, руки, ноги, жирные загривки, противные корявые ушные раковины [Le Clezio, 1963. с. 75], из «Протокола», чтобы в этом убедиться. Но в «Тегга Amata» ощущение того, что «Я» «как все», свидетельствующее о потере себя, достигает своего апогея. Навязчивая дихотомия «Я» - «Другой» становится основой, стержнем произведения.
Леклезио в очередной раз создает тип экзотического иноземца, носителя другой, нежели принятая, шкалы ценностей. Не принимая окружающую его действительность, Шанселад абсолютизирует свое отрицание, распространяя его на все человеческое бытие. В романе передано состояние острого отчаяния человека, вызванного утратой антропоцентрического видения мира, что порождает ощущение абсолютной пустоты вокруг и беспомощности самой личности.
Чтобы полнее выразить сложную гамму чувств героя, писатель полностью отказывается от традиционной структуры романа, прибегает к символике, к аллегории, к крайне усложненным метафорам. В главе «Район, похожий на ад» Леклезио передает восприятие героем окружающей действительности и себя в ней. Шанселад -узник, это слово повторяется на каждой странице: он - узник металлической машины, электрической музыки и даже солнца. Все, что герой видит вокруг, ассоциируется в его восприятии с тюрьмой. Повсюду господствует упорядоченный беспорядок, и Шанселад невольно начинает чувствовать себя частью этого безумства.
Картины жизни стабильного города воссозданы в романе эзотерических переживаний героя. Накладывая эти картины на резко контрастирующий с ними метафизический фон, автор нагнетает у читателя впечатление хрупкости социального мира людей: Шанселад открывает бытие как бессмысленное приближение к смерти, а жители города уверенно идут по жизни, не боясь однажды провалиться в небытие смерти и не замечая расставленных повсюду зеркал.
Следует особо подчеркнуть, что именно в «Тегга Amata» появляется столь характерный для последующих романов Леклезио лейтмотив зеркала. Вот один из пассажей романа:
Всюду зеркала. Большие зеркала, сверкающие на фасадах домов, зеркала в комнатах, на окнах, на дверях, на тротуарах.... Земля - большое ледяное зеркало, которое сияет странным серо-белым блеском [Le Clezio, 1967, с. 173].
Целая глава повествует о расставленных повсюду зеркалах, в аллегорической форме показывая, что в мире нет ничего подлинного, что все повторяется:
Все, что происходило на этой части земли, под этим небом, перед этим морем, в этом городе зеркальных поверхностей, происходило миллионы раз и с другими землями, другими небесами, другими морями и другими поверхностями [Там же, с. 178].
Шанселад пытается вырваться из этого «зеркально-шумового ада», но все его попытки тщетны. Единственное, что остается герою, это забраться на крышу двадцативосьмиэтажного дома и оттуда кричать, взывая к людям. Это крик ужаса, боли и одновременно возмущения. Шанселад призывает разбить зеркала, сбросить маски с лиц и прекратить игру. Но его крик остается неуслышанным, на его призывы никто не отзывается.
Говоря о художественном своеобразии романа, следует отметить, что в нем нет последовательного изложения событий, фабулы как таковой, но много внутренних монологов, страстных диалогов: большое место в произведении занимает эмоционально окрашенное описание внешнего мира, современной цивилизации. В «Тегга Amata» Леклезио пытается расшатать, разрушить рационалистический стереотип восприятия мира. Предметы, вещи вырываются из всякого организующего их контекста, предстают в неожиданном, странно-патологическом обличье. Писатель действует, как мрачный маг, пытаясь почти гипнотически внушить читателю свое восприятие мира, свои идеи, втянуть его в тот «жуткий экстаз», который переживает герой.
По языку и стилю «Тегга Amata» более походит на поэму, чем на роман. Изображение «пластикового», неестественного мира часто достигает уровня какой-то жуткой поэзии. Там же, где автор пытается дать положительную интерпретацию мира, он не идет дальше четкой и предельно детальной кристаллизации отдельных вещей, жестов, впечатлений, самих по себе, во всей их обнаженной телесности.
Многие писатели до Леклезио работали в манере детализированного письма, как бы рассекая мир на бесконечно малые доли, пытаясь этим лихорадочно и напряженно приблизиться к постижению ускользающей реальности окружающего мира. Но у Леклезио эта напряженность и стремление к прорыву через «область, напоминающую ад», являются минимальными. У него «гротескная, карикатурная жизнь в криках попугаев» взята в ее непосредственном, инстинктивном всплеске. Формальные пассажи, в которых, согласно общей структуре, должно проявиться отношение автора к описываемому, демонстрируют его безучастность, акцентируя невозможность авторского вмешательства.
Леклезио словно стремится выйти из сферы художественно-эстетического опыта, уничтожить расстояние между художником и потребителем, читающим и пишущим. Написанные на едином дыхании страницы сменяются в романе пассажами некоего романтического «поп-арта», перечислениями фамилий, имен, национальностей. Так, в главе «Жестикуляция» на шести страницах изображен разговор героев на языке немых. Глава «Произнося непонятные слова» графически воспроизводит знаки несуществующего языка. В произведении есть целые абзацы, стилизующие примитивистскую манеру:
Tout ètafy bon pour rester vivant:
On écrit son nom à l'envers, en tenant le papier sur son front.
On fume vingt cigarettes de suite.
On mange 129 abricots.
On suit une femme dans la rue.
On prend l'avion pour Bagdad.
On roule sur le côté gauche de la route.
On reste six jours sans dormir.
On reste cinq jours sans manger.
On reste trois minutes sans respirer.
On écrit un roman [Там же, с. 74].
Задача этих пассажей - уничтожить однопла-новость читательского восприятия, как бы раз-гипнотизировать читателя от полного погружения в сферу эстетического. Однако «оголен-ность» авторских зарисовок, их нарочитая про-изведенность, дробность и фрагментарность продиктованы авторской концепцией в целом.
Сафронова Виктория Борисовна,
кандидат филологических наук, доцент,
Московский государственный университет
имени М. В. Ломоносова,
125009, Россия, Москва,
Моховая, 11.
vika-avri1@yandex. ги
Главной в романе является апокалиптическая тема тленности человеческой жизни и будущей гибели человеческого рода. Именно эта тема, доминирующая в творчестве Леклезио, определяет весь формальный и содержательный арсенал писателя.
Список литературы
Андреев Л. Г. Современная литература Франции: 60-е годы. М.: Изд-во Московского Университета, 1977. 368 с.
Le Clézio J.-M. G. La Fièvre, nouvelles. P.: Gallimard, 1965. 237с.
Le Clézio J.-M. G. Le Procès - verbal. P.: Gallimard, 1963. 315с.
Le Clézio J. - M. G. Terra Amata. P.: Gallimard,
1967. 248 с.
Savoy B. Terra Amata // Nouvelle Revue Française.
1968. № 181. С. 131-142.
References
Andreev, L. G. (1977). Sovremennaia literatura Frantsii: 60-e gody [Modern Literature of France: the 1960s]. 368 р. Moscow, Izd-vo Moskovskogo Univer-siteta. (In Russian)
Le Clézio, J. M. G. (1965). La Fièvre, nouvelles [The Fever, Novels]. 237 р. Paris, Gallimard. (In French)
Le Clézio, J. M. G. (1963). Le Procès - verbal [The Interrogation]. Paris, Gallimard. 315 р. (In French)
Le Clézio, J. M. G. (1967). Terra Amata [Terra Amata]. Paris, Gallimard, 248 р. (In French)
Savoy, B. (1968). Terra Amata [Terra Amata]. Nouvelle Revue Française, No. 18, pp. 131-142. (In French)
The article was submitted on 16.05.2017 Поступила в редакцию 16.05.2017
Safronova Viktoria Borisovna,
Ph.D. in Philology, Associate Professor, Moscow State University named after M. V. Lomonosov, 11 Mokhovaya Str., Moscow, 125009, Russian Federation. [email protected]
