CC BY
35
УДК 82
Воронежский государственный университет
канд. филол. наук, доц. кафедры русской литературы ХХ-ХХI веков, теории литературы и фольклора Фролова А.В.
Россия, г. Воронеж, тел. + 7(473)220-89-41,
e-mail: [email protected]
Voronezh State University PhD. in Philology, Chair of the Russian literature of XX-XXI centuries, theory of literature andfolklore Associate Professor Frolova A.V.
Russia, Voronezh, +7(473)220-89-41, e-mail: [email protected]
А.В. Фролова
ТЕМА ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА КАК АВТОРСКАЯ СТРАТЕГИЯ АНАТОЛИЯ ЖИГУЛИНА
В настоящей статье предпринята попытка рассмотреть, как в творчестве воронежского поэта Анатолия Жигулина представлена тема поэтического труда. Проанализирован корпус лирических текстов А. Жигулина 1960-х годов, к работе привлечены материалы частной переписки поэта, его выступления в печати. Проведенный анализ наследия Анатолия Жигулина позволяет отметить, что в 1960-е годы поэт стремился отрефлектировать собственный художнический опыт. Предметом авторской рефлексии становятся собственное поэтическое мастерство, способы претворения реального в ткань художественного произведения, образ поэта.
Ключевые слова: авторская стратегия, метатекст, авторская рефлексия, автокомментирование
A.V. Frolova
SUBJECT OF POETIC CREATIVITY AS AUTHOR'S STRATEGY OF ANATOLY ZHIGULIN
In the present article an attempt to consider how in creativity of the Voronezh poet Anatoly Zhigulin the subject of poetic work is presented is made. The case of lyrical texts of A. Zhigulin of the 1960th years is analysed, materials of private correspondence of the poet, his performance in the press are involved. The carried-out analysis of heritage of Anatoly Zhigulin allows to note that in the 1960th years the poet aspired to analyse own artist's experience. Own poetic skill, ways of realization of a real work of art in fabric, an image of the poet become a subject of an author's reflection.
Keywords: author's strategy, metatext, author's reflection, autocommenting
Круг современных исследований по проблеме метатекста чрезвычайно широк, однако, несмотря на наличие значительного числа работ, исследующих проявление метатекстуальности, само понятие «метатекст» еще не получило четкого научного определения. Согласно одной точке зрения, к метатекстам относится вся «продукция» метакоммуникации, то есть и тексты о текстах, и тексты в текстах (обязательно указывающие на исходный текст) [7]. Ю.М. Лотман включает в круг метатекстов теоретические трактаты, критические статьи, то есть сферу нормативных поэтик [5]. М.Р. Майенова же предлагает использовать этот термин для отграничения «ситуации, в которой текст говорит о мире, от ситуации, в которой текст говорит о тексте» [6]. Последняя, по ее мнению, является метатекстом.
© Фролова А.В., 2014
Нам представляется интересным исследование содержательного пласта мета-текстуальности. Я. Глембоцкая в диссертации «Творческая рефлексия в контексте художественной циклизации (на материале русской поэзии XX века)» обращает внимание на особые образования, объединенные темой творчества, и пытается показать связь рефлексии «формы» (цикла) и рефлексии «содержания» (темы творчества) в единстве авторского замысла и читательского восприятия [1].
Цель настоящей статьи - рассмотреть, как авторская рефлективность проявляется в теме поэтического труда. В качестве аналитического материала представлены ряд стихотворений Анатолия Жигулина 1960 -х годов, его эпистолярное наследие и критические заметки, позволяющие обрисовать авторскую стратегию поэта.
19 марта 1961 года «Молодой коммунар» опубликовал статью Анатолия Жигулина «Поэзия - это жизнь!». В ней поэтом была предпринята попытка осмыслить свои первые шаги в литературе и сформулировать собственную творческую и гражданскую позицию.
«Часто меня спрашивают, почему я пишу стихи, - начинает свою статью А. Жигулин. - Трудно коротко ответить на этот вопрос. Пожалуй, это началось в детстве. Я был еще совсем маленьким, когда мне подарили книжку с яркими рисунками. Она называлась «Как от меда у медведя зубы начали болеть». По ней я научился читать. Книжка была написана стихами, населена веселыми зайцами, умными дятлами, и запомнилась на всю жизнь. Потом я узнал, что стихи о медведе написал замечательный советский поэт Борис Корнилов».
Далее автор показывает сложный процесс рождения стихов на конкретном примере: «Когда-то я работал на строительстве железной дороги в тайге. Приходилось носить на плечах тяжелые рельсы. Утром, бодрые и веселые, мы вшестером легко несли один рельс. Но шло время, и усталость давала себя знать. К концу дня нас бывало по десять-двенадцать на рельс, и мы валились с ног от усталости. Кажется, ничего особенного. Но однажды поразила эта «математичность» процесса: «шесть - двенадцать». Возникла тема. Но только через несколько лет написано стихотворение «Рельсы».
«Не все стихи рождаются именно таким путем, - продолжает А. Жигулин, - но одна закономерность очевидна. Лучше и ярче получается то, что хорошо знаешь, что волнует» [Цит. по: 3].
В своей статье А. Жигулин поднимает еще один важный вопрос - о роли поэзии в жизни человека, он цитирует слова Максима Горького: «Хорошая книга учит хорошему». И далее автор вновь подкрепляет свой вывод примером из собственной биографии: «Однажды на Крайнем Севере мне пришлось читать стихи шахтерам. И читал я стихи не в клубе, а под землей. До сих пор четко вижу, как в квершлаге на перевернутых вагонетках сидят откатчики, бурильщики. Тускло светят лампочки на касках, блестят прожилки кварца на черных каменных сводах. Тихо. Лишь капает где-то вода. И я читаю стихи Маяковского. Багрицкого... Аудитория совсем особенная. Это вам не день поэзии в ВГУ. Там, под землей, качество стихов проверялось серьезнее, хотя слушатели были не очень искушены в поэзии. Но они слушали стихи затаив дыхание и просили, требовали: читай еще!» [Цит. по: 4] .
Становится понятно, что в критической заметке «Поэзия - это жизнь!» А. Жигулин обозначил один из основных принципов своего творческого существования -автобиографизм. К этой мысли он вернется в «Страницах биографии»: «Для поэта
очень важна его судьба - его личный жизненный и душевный опыт» [3; с. 164]. Осмысление фактов собственной биографии не редкость в творчестве почти любого писателя, но для А. Жигулина это становится принципиальным. Главная интенция в его поэтическом мире - осознание и оценка значимых событий своей жизни, мета-текст создается включением их в контекст судьбы страны. Каждый факт биографии поэта оказывается поэтически осмыслен, вписан в отношения героя и мира. Именно поэтому лирику А. Жигулина не понять без привлечения внелитературного контекста.
Другой характерной для художественной манеры А. Жигулина чертой является автокомментирование. Поэт стремится к абсолютной ясности в отношениях с читательской аудиторией, поэтому он предельно откровенен в публицистических выступлениях, поясняет собственные художественные тексты.
Особенно отчетливо эта тенденция явлена в жигулинском эпистолярии. Надо отметить, что переписка сама по себе имеет метатекстуальный характер, так как воплощает понимание метатекста как «текста о тексте», к тому же она имплицитно диалогична. Для иллюстрации принципов художественной стратегии А. Жигулина необходимо привлечь письма поэта воронежскому литературоведу А.М. Абрамову. Последний сыграл большую роль как в личной (благодаря Абрамову поэт познакомился со своей женой, которая была студенткой Анатолия Михайловича), так и в творческой судьбе А. Жигулина. А.М. Абрамов одним из первых высоко оценил лагерные стихи вернувшегося с Колымы Анатолия Жигулина, привлек к ним внимание А.Т. Твардовского, отправив ему в сентябре 1961 года сборник «Костер-человек» и письмо о стихах поэта. По словам самого Анатолия Михайловича, ему «очень хотелось, чтобы как можно больше людей - во всяком случае из литературно-художественной среды - узнало, что в русскую поэзию пришел новый замечательный поэт» [2; с. 4]. В 1961 году А.В. Жигулин познакомился с А.Т. Твардовским, который в январе 1962 года опубликовал в «Новом мире» подборку его стихов. А.М. Абрамов первым высоко оценил стихи А.В. Жигулина, он же дал поэту рекомендацию для вступления с Союз писателей СССР (1962). Поэт считал А.М. Абрамова своим учителем, человеком, открывшим его лирику большому кругу читателей. Дружеские отношения связывали А. Жигулина и А. Абрамова всю жизнь, что нашло отражение в их активной переписке [См.: 2].
Показательно письмо Жигулина от 8 октября 1963 года. В нем поэт комментирует собственные тексты. Поводом для автокомментирования стали вопросы адресата: «Откуда и как пришли в мои стихи люди да еще с именами и фамилиями»? Сам А. Жигулин оценивает подобные вопросы как сложные для себя, ведь ответы на них предполагают рефлексию по поводу собственных текстов, анализ большого объема поэтического материала и, по сути, художественного стиля.
Вопросы А. Абрамова побудили А. Жигулина не просто прокомментировать ряд собственных поэтических произведений, но и разработать типологию созданных им образов. В ее основе - разное сочетание частного и общего, конкретного и собирательного. Поэт выделяет три типа, или, как он сам говорит, «случая». Первый -«почти фотографическое воспроизведение того, что встречалось в действительности», когда «конкретный человек (здесь и далее подчеркнуто А. Жигулиным - А.Ф.), которого я знал, с которым встречался, работал, переходит в стихи почти без всяких изменений» [1; с. 49]. Отличительная особенность такого образа - «фотографическая точность». В качестве примера поэт называет Кумияму, героя стихотворения
«Кострожоги». Второй вариант, когда «образ создается из нескольких прообразов, прототипов. От характеров разных людей берутся в разных пропорциях отдельные черты. Все это синтезируется со временем, соединяется, и, наконец, получается образ» [2; с. 51]. Например, за «Володькой из «Обвала» «стоят» сразу три реальных человека: «западный украинец Иван Стасюк», «товарищ по заключению Вася Еремеев» и подельник и друг А. Жигулина Владимир Радкевич. Третий способ создания образа: «Когда образ собирается по крупинке, по маленьким черточкам. Когда нельзя сказать, кто именно послужил прототипом» [2; с. 55]. Таков Иван Бутырин из стихотворения «Костыли», Егорыч из «Стены».
В письме А. Жигулина отражена рефлексия по поводу собственных текстов, в частности, он размышляет о соотношении документального, бывшего в действительности и поэтического. С точки зрения автора, «в стихи попадает ничтожно малая часть жизненного материала, но зато самая важная, отжатая, самая выпуклая» [2; с. 51]. «Масса всяких сведений, событий, впечатлений» должна быть переработана и осмыслена, в готовый образ попадает «даже... не сотая часть материала» [2; с. 52].
Предметом авторской рефлексии А. Жигулина становится собственное поэтическое мастерство. Так, он соглашается с замечанием А. Абрамова, высказанным, по-видимому, в предыдущем письме, о «необходимости углубления образов, проникновения в психологию» [2; с. 59]. Поэт осознает, что некоторые его произведения слабы, не «нагружены предельно». Вместе с тем Жигулин отстаивает одну из строк стихотворения «Кострожоги»: Автомат повесив на грудь». Автокомментарий поэта обнажает движение авторской мысли: «Я полагаю, что автомат здесь не зря повешен, что он «стреляет» (в переносном, конечно, смысле) в конце (или ближе к концу) стихотворения. Он необходим, чтобы напомнить читателю, что конвоир вооружен, что автомат наготове. Читатель должен быть заранее подготовлен к возможной драматической ситуации, к мысли «Не убьет ли меня солдат?..». Кроме этого, строка, на мой взгляд, вообще позволяла читателю лучше увидеть солдата. И поза эта (автомат повесив на грудь) довольно характерна для охранников» [2; с. 59].
Таким образом, в критических выступлениях, частной переписке А. Жигулин отрефлексировал способы претворения реального в ткань художественного произведения.
Авторская рефлексия нашла отражение и в лирике Анатолия Жигулина. Поэт размышляет о сути творчества, его истоках, назначении. Творческие принципы А. Жигулина воплотились в стихотворениях «Пишу о душе. А душа.», «Истоки», «Все труднее, все труднее пишется», «Поэт», «Поэзия», «Не надо бояться памяти», «Поэзия не спорт, поэзия - душа!» и др. Их анализ позволяет сделать ряд очевидных констатаций.
Тема назначения поэта и поэзии занимает важное место в лирике Анатолия Жигулина. Поэт стремится определить сущность поэзии, для этого он выбирает слова «жизнь» и «душа»: «Поэзия не спорт, поэзия - душа!», «Пишу о душе.», «Его строка заветная жива», «Поэзия! Она всегда - жива», «Поэзия - она живёт, как мы»; вспоминается и название критической статьи Жигулина - «Поэзия - это жизнь!». А. Жигулин убежден в собственной правоте и стремится воздействовать на читателя, наладить с ним диалог, отсюда частое применение восклицательных и вопросительных знаков. Обращает на себя внимание желание поэта графически выделить клю-
чевые для понимания его авторской концепции слова. Показательны в этом отношении третья и последняя строфы стихотворения «Не надо бояться памяти»: Я на трудных дорогах века, Где от стужи стыли сердца, Разглядеть хочу человека -Современника И борца.
Как же мне не писать об этом?! Как же свой рассказ не начать?! Нет! Не быть мне тогда поэтом, Если я Смогу
Промолчать!
Самые значимые слова Жигулин помещает на отдельных строках, они иллюстрируют гражданскую позицию поэта - его требования к человеку («современника и борца») и собственную поведенческую стратегию (понятно, что поэт не сможет «промолчать»). Смещение акцентов с поэтического на гражданское делает стихотворение декларативным, что отмечал и сам А. Жигулин в письме А. Солженицыну и с чем последний согласился [2; с. 96-97].
Необходимыми качествами настоящей поэзии А. Жигулин считает честность: «Пишите честно - / Как перед расстрелом. / Жизнь оправдает / Честные слова», не-пафосность и проникновенность интонации («совсем не громкие стихи»), способность породить ответный отклик («И с болью в сердце прочитают люди»). Принципиальным для Жигулина становится понимание поэзии как высокой материи, обслуживающей духовные потребности человека. Эту мысль он иллюстрирует в стихотворении «Пишу о душе. А душа.» через антитезу «духовное / материальное»: Пишу о душе. А душа Давно не нужна и забыта. Неужто должны мы, спеша, Тянуться лишь к радостям быта?
А. Жигулин констатирует несовременность поэзии как ее спасительную, с его точки зрения, неспособность отвечать на житейские запросы человека. Иронию поэта передают синекдоха («Машины нужны, «Жигули», / Ковры, телевизоры, дачи...»), обращение («дорогая жена»), вопросительные предложения. В стихотворении «Поэт» конфликт поэта и окружения обозначен разговорным словом «спятил», которым мир оценивает творца.
Кроме того, настоящая поэзия, по Жигулину, органична и естественна. Не случайно в стихотворении «Поэзия» Жигулин сопоставляет ее с природой: Я не люблю бескровные слова, Холодные, искусственные строки. Зачем они, когда шуршит трава, Поют синицы и трещат сороки?
Взгляни вокруг! Открой свои глаза, Зеленые нетающие льдинки.
Большая золотая стрекоза Качается на тонкой камышинке...
Поэзия! Она всегда - жива. Ей чужды стекол мертвые узоры. Она растет и дышит, как листва, Как гордая осока на озерах.
Разговор о том, чем «отличается поэзия от непоэзии, от всякого рода искусных подделок и версификаций», Анатолий Жигулин продолжает в письмах А.М. Абрамову. Делаясь собственными размышлениями о творчестве Станислава Куняева, А. Жигулин называет его поэзию «версификацией особенно изощренной, особенно талантливой», поскольку в ней не чувствуется души - скрепляющего, по мнению Жигулина, начала. Это предопределило приличную форму стиха Куняева и в то же время бедность содержания: «Я, когда читаю стихи Куняева, явственно ощущаю какой-то иной синтез строки, иной принцип поисков слова. Слова вроде бы все точные, почти точные, но словно зазоры чувствуешь между ними. Стих в некотором роде рассыпается. Иногда это качество называется неорганичностью. Человек, автор как бы не слышит самого себя. Он знает, что надо, но себя не слышит. И вне себя, основываясь только на знании, ищет опору. Он конструирует стихи» [2; с. 109].
В стихотворении «Поэзия» возникает образ «салонного поэта», пишущего «грустные стихи» и живущего в мире «условной бахромы». Имплицитно возникает антитеза «салонный поэт» - настоящий поэт. Последний знает правду жизни: «радость встреч и печаль разлук», «трудные беды», его «юности горький след» отпечатался на «трудных дорогах века». Так Жигулин вновь возвращается к «трудной» теме, вводит в поэтическое поле детали собственной биографии. Более того, испытания становятся необходимым условием творчества, что отражено в стихотворениях «Все труднее, все труднее пишется.»: Все труднее, все труднее пишется -Слишком жизнь безоблачно светла. Хорошо то пишется, Что выжжется Болью раскаленной добела. и «Истоки»:
Однажды вдруг мне слов не хватит, Я отложу тогда стихи. На свой рудник приду опять я, Надену робу, Сапоги.
К мысли о «салонном поэте» как поэте, не знающем жизни, Жигулин обращается и в письмах А.М. Абрамову. Так, он ироничен по отношению к начинающему поэту Роману Солнцеву. В вину ему он вменяет декларативность стихов, истоки которой в отсутствии опыта: «Не люблю этих пижонистых поэтиков, лезущих в поэзию прямо из детского сада и считающих себя пупом земли! <...> Ненавижу эти дутые «трудовые» биографии! Подумаешь, работал полтора месяца в колхозе! Еще бы написали, что Солнцев в школьные годы бывал с экскурсиями на заводах! И это,
дескать, помогло ему познать жизнь. Стихи - голая декларация, поверхность, шелуха с модными рифмами» [2; с. 43].
Важным элементом авторской рефлексии становится образ поэта. Это человек мужественный, даже перед лицом смерти выполняющий свой долг поэта (стихотворение «Поэт»). Осознание собственного предназначения передано через лексический повтор: «А он писал, / А он писал стихи», использование разговорного слова «чепуха».
Анализ творческого и эпистолярного наследия Анатолия Жигулина позволяет отметить, что в 1960-е годы поэт стремился отрефлектировать собственный художнический опыт и использовал для этого любые возможности: выступал как критик, собеседник по переписке и, наконец, как поэт. Тема назначения поэта и поэзии наиболее репрезентативна для понимания авторской стратегии Жигулина, стремивш е-гося донести свои поэтические принципы до читателя.
Библиографический список
1. Глембоцкая Я.О. Творческая рефлексия в контексте художественной циклизации (на материале русской поэзии XX века): автореф. дис. .канд. филол. наук. Новосибирск, 1999. 22 с.
2. «Дорогой Анатолий Михайлович!..»: Письма А. Жигулина А. Абрамову / [Сост., вступ. ст. и прим. А.В. Фроловой, науч. ред. Т.А. Никоновой]. Воронеж, 2011. 169 с.
3. Жигулин А.В. Далекий колокол. Стихи, проза. Письма читателей. Воронеж, 2001. 696 с.
4. Колобов В. Анатолий Жигулин и «Молодой коммунар» // RELGA [Электронный ресурс]: научно-культурологический журнал. Ростов-на-Дону, 2012. № 10 (248). <URL:http://www.relga.ru>.
5. Лотман Ю.М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» // Избранные статьи в трех томах. Т. I. Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин, 1992. С.191 -199.
6. Mayenowa M.R. Poetyka teoretyczna. Zagadnienia jezyka. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk, 1974.
7. Popovic A. Aspect of Metatext // Canadian Review of comparative Literature. CRCL, 1977. Vol. 4. № 1, 2. Р. 227-235.
Referenses
1. Glembotskaya Ya.O. Creative reflection in a context of art cyclization (on a material of the Russian poetry of the XX century) .Novosibirsk, 1999. 22 р.
2. «Dear Anatoly Mikhaylovich!»: A. Zhigulin's letters to A. Abramov / [Sost., and comment of A.V. Frolova, scientific edition of T.A. Nikonova]. Voronezh, 2011. 169 p.
3. Zhigulin A.V. Far bell. Verses, prose. Letters of readers .Voronezh, 2001. 696 p.
4. Kolobov V. Anatoly Zhigulin and «The young Communard» // RELGA [Electro nic resource]: Scientific and culturological magazine. 2012. No. 10 (248). <URL:http://www.relga.ru>.
5. Lotman Yu.M. About the contents and concept «fiction» // The chosen articles in three volumes. V. 1. Articles on semiotics and culture topology. Tallinn, 1973. P. 191199.
6. Mayenowa M.R. Poetyka teoretyczna. Zagadnienia jezyka. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk, 1974.
7. Popovic A. Aspect of Metatext // Canadian Review of comparative Literature. CRCL, 1977. Vol. 4. № 1, 2. P. 227-235.
