CC BY
549
ТЕМА ПЕТРА I В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XX ВЕКА
О.И. Плешкова Барнаул
Образ Петра I, царя-реформатора, начиная со времени его правления, неоднократно воссоздавался в русской литературе. Создателем первой суммы литературных сюжетов о Петре стал А.С. Пушкин («Арап Петра Великого», «Полтава», «Медный всадник»). После Пушкина вплоть до начала XX века, образ Петра в русской литературе отсутствовал, его заместила «петербургская тема», представлявшая собой размышления о судьбе петровского наследия. В начале XX века наметился всплеск интереса к личности Петра, что было обусловлено обращением литературно-общественной мысли рубежа веков к проблеме выбора Россией исторического пути развития («проблема Востока и Запада»). Литературная эволюция произведений о Петре I в первой трети XX в. требует уточнения.
В 1903-1905 вышел роман известного философа и религиозного мыслителя Д.С. Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)» - последняя часть трилогии «Христос и Антихрист»). В целом трилогия (1ч. - «Юлиан-отступник», 2ч. - «Леонардо да Винчи») оказала влияние на развитие исторической прозы XX в. Осмысление истории в широких философских категориях, подчинение ее современной проблематике, осуществленное в романах Мережковского, стало обычным явлением в историкофилософском романе XX века. По замечанию З.Г. Минц, Мережковский «первым соединил универсализм символической картины мира с интересом к истории» [1].
В центре романа «Антихрист...» представлен конфликт Петра с сыном. Изображение Петра подвержено некоторому схематизму, в нём противоборствуют силы добра и зла - Христос и Антихрист. Казнь стрельцов, постройка Города «на костях», сыноубийство объясняется автором «проделками от лукавого». Образ Петра песет мистическую окраску с атрибутикой Антихриста (пугающая внешность, горящие глаза, исполинский рост, сверхчеловеческая сила и пр.). В то же время в романе представлена другая ипостась Петра, обусловленная силами добра, что заявлено рядом библейских реминисценций (молитвы Петра за Россию; принятие им всех грехов человеческих; мотив ноши, которую Петр несет один за всех, ассоциации с образами Моисея, Св. Христофора, Христа). Но несмотря на это Антихристово начало Петра, согласно автору, побеждает и доминирует.
В контексте концепции романа Христос и Антихрист становятся культурологическими символами, в которых реализуется мысль Мережковского о вечном этическом конфликте, лежащем в основе истории человечества. Особая поэтика цитат (из Библии, Пушкина, Достоевского, Тютчева, ряда историков), созданная Мережковским, вводит в роман тему
культуры как «третьей реальности», которая, согласно поэтике символизма, относится к «первой реальности» (божественной идее) как пророчество к его грядущему воплощению. Это позволяет современникам увидеть в романе «Антихрист...» провозвестие катаклизмов, приход которых в начале XX века был близок (если учесть известную концепцию демонизма Октябрьской революции и последующих событий в России).
Судьба романа «Антихрист...», как и всего наследия Мережковского, драматична. Писатель, не принявший коренных изменений и покинувший Родину в 1920 г, вошел в разряд запрещенных. Несмотря на это, роман «Антихрист...» сыграл важную роль в литературном процессе России 20-х годов. В революционную эпоху у Мережковского появились откровенные подражатели.
С изменением политической ситуации в стране закономерно возник интерес к героическому прошлому: эпоха диктовала героическую тематику. Известно, что А.М. Горьким неоднократно высказывались идеи
популяризации отечественной истории, которые окончательно закрепились и итоговой статье 1919 г. «Инсценировка мировой культуры». В статье
излагались «темы для пьес, сценариев «живых картин, пантомим», где обязательным выступал «петровский цикл»:«Хованщина. Казнь стрельцов. Строение Петербурга. Ассамблеи. Петр и Алексей. Всешутейший собор» [2].
В 1918 г. ряд писателей обращается к образу Петра: Н.Г.
Виноградов в пьесе «Царь Петр Великий», А.Н. Толстой в рассказе «День Петра» и Б. Пильняк в «Рассказе о Петре». В этих произведениях были использованы идеи, мотивы, образы и даже стилистические клише романа Мережковского «Антихрист...» Н.Г. Виноградов, сохранив образы
Мережковского, цитируя отдельные эпизоды его романа, заменил библейскую символику древнегреческой (второе название пьесы «Российский Прометей»). Б. Пильняк представил Петра в русле концепции Мережковского - Антихристом, но при этом провел параллель между царем-реформатором и современным автору революционером. Вследствие этого в произведении возникла недвусмысленная концепция событий 1917 года как пришествия Антихриста. А.Н. Толстой в «Дне Петра» также перевел религиозно-философский роман Мережковского на предметно-социальный язык своего времени, но мистическую семантику перевел в подтекст. Образ Петра в рассказе (по замечанию самого автора, созданный «под влиянием Мережковского» [3]), был воспринят советской критикой отрицательно, ибо концепция преобразователя здесь не совпадала с официальной исторической точке зрения.
Петр в рассказе Толстого - страшная, деспотическая, но одновременно и трагически одинокая личность. В духе художественных построений Мережковского, в Петре Толстого противоборствуют силы добра и зла, но окончательная констатация автором победы одной из них отсутствует. Мистическая окраска Петра проявляется на уровне ассоциаций, которые подтверждают двоякое толкование его образа (напр., с одной стороны, Петр ассоциируется с вампиром, с Хозяином - Сатаной, с апокалиптическим всадником, а с другой стороны - с мучеником, который
принял на себя все грехи человеческие).
Сюжетная архитектоника рассказа «День Петра» восходит к главе «Петр Великий» романа Мережковского. Как и в «Антихристе...», Петр у Толстого на протяжении одного дня совершает «праведные» и неправедные» поступки. В центре рассказа - конфликт царя и его антагониста старца-правдоискателя Варлаама, образ, история, биография тематика речей которого полностью заимствованы из романа Мережковского (история Лариона Докукина) [4]. Текстологический анализ рассказа «День Петра» обнаруживает и другие заимствования из «Антихриста...», наиболее часто вводимые посредством приемов различного комбинирования одних и тех же образов и цитации.
Дальнейшая эволюция образа Петра в творчестве А.Н. Толстого также не лишена влияния романа Мережковского (несмотря на публичные заявления Толстого о полном разрыве с декадентством). Пьеса «На дыбе» (1928) выдержана в мрачных тонах «Антихриста...». В пьесах «Петр I» (1934 и 1938 гг.) и киносценарии «Петр I» (1935) сохранена система образов, композиционная последовательность отдельных эпизодов романа Мережковского, наблюдается ряд прямых цитации, но концепция героя меняется: мистическая окраска Петра снята, образ его приобретает черты «отца отечества». Роман «Петр Первый» (1929-1944) написан в традициях реализма, но и здесь выделяются некоторые заимствования из Мережковского (напр., сюжет о самосожжении раскольников повторяет композиционную последовательность аналогичных ситуаций в романе «Антихрист...»).
В повести Ю.Н. Тынянова «Восковая персона» (1931) петровская тематика приобретала новую нюансировку. Тынянов впервые воспроизвел ситуацию смерти царя и ее трагических последствий для государства, за что обвинялся критикой в исторической беспрекословности. Необходимо отметить полемическую направленность повести. Появившись после публикации I части романа Толстого «Петр Первый» (которая в 1931 г. считалась законченной повестью), «Восковая персона» Тынянова резко контрастировала с этим произведением по художественному методу изображения (реализм - модернизм) и концепции исторических событий.
По отношению к роману Толстого, в повести Тынянова наблюдается:
а) подмена в сюжетной схеме концепции главного героя: героический, властный Петр толстовского романа замещается образом больного, умирающего человека;
б) система персонажей практически не меняется, но изменен характер поступков отдельных лиц (например, Тыняновым обличается предательство Меньшикова, тогда как в романе Толстого он выступает ближайшим другом Петра);
в) широкий охват места действия в романе Толстого (от курной избы до царского дворца) сведен Тыняновым до размеров кунсткамеры, с которой ассоциируется вся Россия.
Помимо полемики направленности «Восковой персоны» с романом «Петр Первый», в произведении Тынянова выделяется ряд реминисценций из
романа Мережковского, которые напоминают о ранних опытах А.Н. Толстого. Так, Тыняновым заимствованы и трансформированы некоторые образы и мотивы романа «Антихрист...» (варьированные прежде Толстым в «Дне Петра» и «На дыбе»): образ ноши, образ России-корабля, мотив принятия всех грехов человеческих, мотив одиночества [5]. Образ Петра в «Восковой персоны», как и у Мережковского, имеет религиозную трактовку, но она вынесена в подтекст и контрастирует с доминирующей концепцией романа «Антихрист...»: в повести ощущается ассоциативное сравнение Петра с Христом, чему способствует ряд библейских реминисценций.
Описание смерти Петра пронизано апокалиптическими мотивами и воспринимается как конец мира. При описании смерти в повести воспроизведен сюжет евангельских притч о Христе, наблюдается композиционное повторение ситуации: смерть - снятие с креста - погреба -Воскресение. Смерть Петра изображена в третьей главе, все три абзаца которой объединены единоначалиями «в полшеста часа». Эта фраза| реминисцентно восходит к библейскому тексту: Христос умер «около шестого часа» [6].
Новаторство Тынянова в подходе к традиционной для мирового искусства теме видится во введении образа метафорического заместителя героя - восковой персоны, которая после смерти Петра-Xpиста принимает его функции. Так, состояние мученика после снятия с креста уже проецируется на образ «только что сделанного воскового подобия» царя [7]. Характер мучений воссоздан ассоциативно: «тяжелые раны» восковой фигуры
сопоставимы с ранами распятого Христа, «чернящие ямы глаз», эпитет «мертвый», указание на иллюзию мучений («как бы в мучении») позволяют признать трансформацию Тыняновым библейской притчи. Следует отметить и то, что повесть стилизована под библейский слог - разорванный синтаксис с применением отрывистых неполных предложений и единоначалии (чаще всего союза «и»). Введение Тыняновым библейских реминисценций продолжало традиции романа Мережковского о Петре.
Анализ произведений русской литературы XX в. на тему Петра позволяет утверждать, что роман Д.С. Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)» (1903-1905) послужил «исходной базой», «основой» для дальнейших интерпретаций образа царя-реформатора. Не переизданный после 1914 г. в России и запрещенный роман Мережковского явился объектом для подражания и полемики. Писатели, обращавшиеся к образу Петра после «Антихриста...», черпали в нем не только материал, но и художественные приемы его организации.
Примечания
1. Минц З.Г. О трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист // Мережковский Д.С. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1989. С. 25.
2. Горький А.М. Инсценировка мировой культуры // Жизнь искусства 1919. № 251.
3. Толстой А.Н. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 13. М., 1951. С. 491-495.
4. Сюжетная ситуация взаимодействия царя Петра и его антагониста восходит к поэме Пушкина (Евгений и Медный Всадник).
5. Например, сравните варьирование образа ноши - символа трудной
жизни царя пира: у Мережковского: один мужик - Петру:«... ты на гору аще и сам-десять тянешь, под гору миллионы...»; «...бремя, бремя несносное!... -... стонал Петр, как будто «правду навалилась на него одного вся тяжесть России» (Мережковский Д.С. Указ. соч. Т.2. С. 605...У Толстого: «... И бремя этого дня и всех дней прошедших и будущих свинцовых тягой легло на плечи ему, взявшему непосильную человеку тяжесть: одного за всех» («День Петра» // Толстой А.Н. Собр. соч.: В 10 т. Т. 3. М, 1958. С. 103). Ромодановский Петру: «... Ты на гору один сам десять тянешь, а под гору - миллионы
тянут... непомерный труд взял на себя...» («На дыбе» // Толстой А.Н. Поли. собр. соч.: В 15 т. Т. 10. М., 1950. С. 645). У Тынянова: «... Всю ночь он (Петр) трудился во сне, ему снились трудные сны. А для кого трудился? Для отечества Рукам его снилась ноша. Он эту ношу таскал с одного беспокойного места в другое...» (Тынянов Ю.Н. Собр. соч.: В 2 т. Т 1. Л., 1985. С. 363).
6. Евангелие от Луки (23,44) // Библия. М. 1976.
7. Тынянов Ю.Н. Собр. соч.: В 2 Т. Т. 1. Л., 1985. С. 412.
