CC BY
20DOI: 10.12731/2077-1770-2016-3-2-208-226 УДК 821.161.1
телесный код в поэзии а. башлачева, е. летова И Я. ДЯГИЛЕВОй
Пауэр К.Ю.
Предметом исследования является корпус поэтических текстов А. Башлачёва, Е. Летова и Я. Дягилевой. Автор научной статьи ставит целью раскрыть телесность в качестве одной из основных категорий структуры художественного пространства. Основу исследования образует структурно-семиотический метод. Результатом работы является выделение основных свойств телесности и выявление взаимосвязи образа тела с другими образами и мотивами в русской рок-поэзии. Результаты исследования могут быть применены в преподавании спецкурсов по русской рок-поэзии в высших учебных заведениях.
Ключевые слова: тело; человек; рок-поэзия; дом; смерть; фут-ляризация; пространство.
CORPORAL CODE IN POETRY OF A. BASHLACHEV, E. LETOV AND Y. DYAGILEVA
Pauer K.Y.
The basis of the poetic texts by A. Bashlachev, E. Letov and Y. Dya-gileva acts as the subject of the analysis. The author of this research aims to reveal the corporality as one of the essential categories in the art space structure. The basis of the research is the structure-semiotical
method. The studies are to determine the basic properties of corporeality and to identify the relationship between body image and other images and motives in Russian rock-poetry. The results of the research can be applied in studying Russian rock-poetry at higher education institutes.
Keywords: body; man; rock-poetry; home; death; caginess; space.
Введение
Русская рок-поэзия представляет научный интерес для многих учёных, однако на данный момент не существует ни одного труда, посвящённого изучению телесного кода в поэтике русского рока. Категория телесности анализируется только косвенно в поэзии отдельных авторов, поэтому остаётся недостаточно изученной, что обусловливает актуальность данного исследования.
Обзор иностранной и отечественной литературы
Рок-поэзия является объектом исследования многих отечественных литературоведов: В.А. Гаврикова, О.Р. Темиришной, Ю.В. До-манского, А.В. Корчинского, Л.Г. Кихней, Е.Р. Авиловой и других. Так, Д.Г. Трунов с философской точки зрения анализирует оппозицию «телесного бытия: образ тела и чувство тела» [10, с. 49], однако он не исследует категорию телесности в русской рок-поэзии. Е.Р. Авилова определяет телесность в поэтике Е. Летова в качестве универсалии авангардной модели мира, но не анализирует образы тела в поэзии Я. Дягилевой, А. Башлачёва и других рок-поэтов. В.А. Гавриков исследует рок-поэзию многих авторов, используя синтетический подход, поэтому телесный код не является основным предметом исследования. Кроме того, русская рок-поэзия представляет научный интерес и для зарубежных учёных. Например, И. Гололобов, Х. Пилкингтон и Ю.Б. Стейнолт [14] рассматривают феномен рок-течения с социологической и культуроло-
гической точки зрения, анализируют творчество Е. Летова, Я. Дягилевой и А. Башлачёва как представителей суб- и музыкальной культуры.
Постановка задачи
На основании результатов обзора научной литературы, были поставлены следующие задачи исследования:
1. определение основных свойств телесности в рок-поэзии;
2. выявление связи образов человеческого тела и ключевых мотивов в произведениях рок-поэтов;
3. характеристика телесности как элемента пространственной структуры художественного рок-текста;
4. анализ взаимосвязи внутреннего мира лирического субъекта и его телесности.
Материалы и методы
Телесность в русской рок-поэзии самобытна и аутентична. Объектом данного исследования являются тексты Е. Летова, А. Башлачёва и Я. Дягилевой. Предмет исследования - телесный код в русской рок-поэзии. Для анализа категории тела выбран структурно-семиотический метод исследования, разработанный представителями тартусско-московской семиотической школы - Ю.М. Лот-маном и В.Н. Топоровым.
Описание исследования
Основными свойствами категории телесности в русской рок-поэзии являются футлярность и закрытость. Обратимся к поэзии А. Башлачёва. Он футляризирует образ тела, который является «домом души», т.е. замкнутым пространством, ограничивающим душу: «Еле-еле душа в черном теле» («На жизнь поэтов» [2, с. 135-136]);
«Катал я и золотом правил орешки»; «И тут оказалось, что я - рак-отец. / Сижу в своем теле, как будто в вулкане. / Налейте мне свету из дырки окна!» («Верка, Надька, Любка» [2, с. 131-133]); «Но капля крови на нитке тонкой /Уже сияла, уже блестела / Спасая душу, / Врезалась в тело» («Ванюша» [2, с. 124-130]). Таким образом, тело и душа человека не просто взаимосвязаны, здесь присутствует фактор ограничения души телом, именно поэтому тело является «футляром» души, т.е. закрытым пространством.
Так как тело является «домом души», тело и душа в творчестве Башлачёва тесно взаимосвязаны. Так, в стихотворении «Верка, Надька, Любка» тело напрямую сравнивается с душой: «И душу с душком, словно тело в тележке» [2, с. 131-133]. Однако душа первична, так как она способна управлять телом: «Душа гуляет и носит тело» [2, с. 124-130]. Изменения в душе отражаются на теле: «Душа гуляет - заносит тело» [2, с. 124-130].
Исследуя творчество Башлачёва, нельзя не отметить, что несмотря на связь образов тела и души, они не являются тождественными. Рок-поэт разграничивает понятия тело и душа. Умирая, душа человека отделяется от тела, оставаясь живой: «Да захлебнулся. Пошла отрава. / Подняли тело. Снесли в канаву. / С утра обида. И кашель с кровью. / И панихида у изголовья» («Ванюша»). Здесь обнаруживаем, что лирический герой после смерти физического тела как бы смотрит на себя со стороны. Таким образом, тело представлено в качестве футляра - временного пристанища души.
Так же, как и Башлачёв, Я. Дягилева футляризирует тело: «Неволя рукам под плоской доской / По швам по бокам земля под щекой / Песок на зубах, привязанный страх» («Reggay» [7, с. 213]). Однако здесь обнаруживаем корреляцию уже не с образом души, а с мотивом смерти, поэтому в поэтике Дягилевой тело - это не только футляр, но и дом-гроб для души. Известно, что мотив смер-
ти является центральным в поэтике поэтессы, поэтому образы тела и тема смерти (суицида) коррелируют в большинстве её лирических произведений: «Коммерчески успешно принародно подыхать / О камни разбивать фотогеничное лицо» («Продано» [7, с. 214]); «Между взглядом и ладонями / Вспышки выстрелы в упор локтей в колени / В укор зелени утренней / Утрамбованной теми же коленями локтями» («Между взглядом и ладонями...» [7, с. 225]); «По свинцовому покою глубины моей / Нерастраченных страданий тёмно-синих дней / По шершавому бетону на коленях вниз / Разлететься, разогнаться - высота, карниз» («По свинцовому покою глубины моей...» [7, с. 216]).
Исследуя корреляцию телесного кода и мотива смерти в поэзии Дягилевой, стоит подробнее остановиться на песне «Придёт вода» [7, с. 242]. Вероятно, «спациум» данного стихотворения -ирреальное пространство предсказания смерти: «Придёт вода / Я буду спать». Несмотря на угнетающее трагическое предсказание смерти, образ воды окрашен сказочными красками и позитивными атрибутами: «Придёт вода / По той воде пузырьки — над нею радуги-мосты». Так как образ воды в предчувствии лирического персонажа связан с образом смерти, то пространство этой смерти прекрасное, следовательно, здесь смерть - это облегчение, освобождение из замкнутого пространства мучительной жизни, заключённой в физическое тело и зависимой от него.
Интересно интерпретирует концепцию данного стихотворения отец Янки - Станислав Иванович Дягилев, отождествляя идею песни с мотивом прощания: «А то, что вышло в конце концов. У Янки есть одна песня <...> «Придёт Вода», вот это и было, как мне показалось, не просто текстом - это было прощание, это была программа, это ведь было последним, что она написала» [11, с. 286].
Примечательно, что ещё одной характеристикой категории тела в рок-поэзии является корреляция образов тела, дома и темы смерти. Так, в песне Дягилевой «Придёт вода» домашний интерьер представлен в образах, сопоставимых с телесностью. Например, образ стены фантастичен и ирреален, наделен признаками человеческого тела: «А по весне на стене вырастут волосы / Да как же так», что указывает на связь телесных образов с образом дома. Обратим внимание на образы вне локуса дом, например, на экстерьер. В пейзаже этого лирического произведения вода возникает в трёх образах: река, дождь, снег. Вероятно, снег как одно из химических состояний воды - образ, передающий тяжесть жизненного пути, так как лирический герой плывёт не в воде, а по снегу: «По пояс плыть по снегам». В этом стихотворении поэт описывает холодное зимнее пространство, но приход весенней воды - смена ледового покрытия на воду - это неизбежность, естественный ход событий, как смерть - естественное завершение жизни. Примечательно, что природный пейзаж представлен архетипическими образами, характерными именно для русского климата.
Таким образом, в структуре пространства данной песни сочетается интерьер и экстерьер. Взаимосвязь дома и страны в целом подчёркивает Б. Винзова: «дом - это субъективная тема <...>. Можно сказать, что дом имеет непосредственное отношение к конкретной стране, культуре и даже традиции» [16, с. 212].
Как явствует из образно-мотивного строя данной песни, образ тела в поэзии Дягилевой коррелирует с феноменом предсказания, с темой смерти физического тела, пространством интерьера и экстерьера, а образ воды коррелирует с мотивом смерти как освобождения от мучительной жизни.
Стоит отметить, что связь телесного кода и темы смерти присутствует не только в поэзии Дягилевой. Так, в поэзии Летова об-
раз тела часто является бездуховным, бездушным, «ни живым, ни мёртвым», находящимся между жизнью и смертью: «Лишним телом заложили котлован» («Солдатами не рождаются» [8, с. 205]); «По дороге навстречу шёл мертвый мужичок» («Вершки и корешки» [8, с. 269]). Как и в поэзии Летова, образ тела в поэтике Баш-лачёва часто коррелирует с темой смерти: «Всю ночь я рыл окоп. Рубил лопатой / Тела давно забытых мертвецов / Они мне зубы скалили в лицо / И я колол их черепа прикладом» («Окоп» [2, с. 2425]) (ср. с песней Летова «Вершки и корешки»). Как подсказывает Дж. Лакофф: «вопросы о жизни и смерти весьма всеобъемлющие, которые не могут быть единой концептуальной метафорой, которая позволит нам понять их» [15, с. 2].
Связь темы смерти, образов дома и тела также присутствует в стихотворении Дягилевой «По свинцовому покою глубины моей.»: «Заверни в своё дыханье - нам уже пора / Уходить за перелески проливным дождём / Оставляя за плечами беспокойный дом» [7, с. 216]. Видимо, здесь смерть - это освобождение из замкнутого пространства жизни - «беспокойного дома», а выход из тела - это уход из дома. Если предположить, что «беспокойный дом» - метафора образа смертного человеческого тела, ограничивающего душу и заставляющего её страдать, то смерть как выход из «беспокойного дома», т.е. из жизни тела, является освобождением от страданий. Как справедливо отметил В.А. Гавриков, анализируя цикл Дягилевой «Домой!»: «Фраза «плюс на минус даёт освобождение» указывает на способ выхода из болевой ситуации», т.е. имеется в виду, вероятнее всего, «выход в смерть» - домой», что также подтверждает тезис об изморфности образов тела и дома [5, с. 566].
Примечательно, что связь образов дома и тела рассматривает и В.Н. Топоров, указывающий, что «для ряда мифопоэтических традиций актуально представление о доме как о некоем внешнем от-
чуждаемом теле владельца дома, продолжающем свое неотчуждаемое тело» [9, с. 266]. Таким образом, с точки зрения мифопоэти-ческого подхода, дом как бы продолжает тело его хозяина. Кроме того, К. Купер с социально-психологической точки зрения анализирует дом и приходит к выводу, что он символизирует и отражает личность, образ жизни и социальный статус его хозяина и семьи, вводя новый термин «The House as Symbol of the Self» («Дом как символ личности») [12, c. 168-172].
Связь образов дома и тела нагляднее всего выражена в образном ряде песни Летова «Как в мясной избушке помирала душа», где описывается ирреальное игрушечное пространство («Пластмассовый танк объявил войнушку / пластилиновой вселенной») и апокалипсичное пространство с закрытым локусом дома, так как именно в нём умерла душа:
Кролики крались в горящей траве... На рассвете кто-то в окно постучал Тихо-тихо
никто не услышал
никто не открыл
[8, с. 274].
Этот текст можно определить как транс-психоделический, т.к. здесь трансперсональное состояние возникает путём погружения во внутреннее пространство мысли. Однако в этой песне психоделическое начало связано не только с музыкальным рядом, но и семантической инверсией: «В то красное лето многие сходили с ума / В то лето людишки уходили с ума / Завидуя торопливым воронам».
Центральный образ здесь - это тело человека, оно выражено в образах: «мясной избушки»; «мясистой хатки» (ср. «Прыг-скок»: «Душу вымело / За околицу / Досадный сор из мясной избушки...»). Кроме образа тела, в данной песне упоминаются и его
части: «добрые трудолюбивые пальцы», «разбил себе вдребезги лоб», «пузырьки век», «кривые зубы». Здесь тело всего лишь «избушка», тело = дом, а душа - что-то живое. Как человек живёт в доме, так и душа «живёт» в теле.
Сопоставляя образ тела и образ дома, нельзя не отметить, что в некоторых песнях Летова пространство локуса дом олицетворено: «Заскорузлые мозоли потолков» [8, с. 216], что ещё раз доказывает правильность тезиса о том, что тело и дом являются изоморфными образами. Знаменательно, что на тождественность образов дома и тела также указывает Г. Башляр: «Дом - тело и душа» [4, с. 29].
В других стихотворениях образ тела напрямую сравнивается с образом дома. Например, в стихотворении Летова «Я простудился и умер...» [8, с. 144] образ человеческой кожи сравнивается с пространственным образом лестницы - атрибутом жилища, указывающим на вертикальный вектор пространственных координат («а кожа как лестница снизу наверх»). Образ сердца лирического героя соотносится с образом лампочки как неотъемлемого атрибута локуса дом в современном мире («сердце моё стало как пыльная лампочка / в коммунальном кирпичном сортире»). Примечательно, что локус дом подробно описан как неуютный, где превалируют негативные атрибуты.
Связь образов тела и дома присутствует и в поэзии Дягилевой «Про чёртиков», где при описании глаз, передающих эмоции удивления персонажа, использована метафора: глаза сопоставляются с окнами: «Глазки в круглые окошки - ишь ты чайки вот дают!» [7, с. 235]. А в песне «Рижская» стекла очков сравниваются с оконными стеклами: «На обесцвеченных глазах мутные стёкла» [7, с. 201].
Как явствует из анализа художественных произведений рок-поэтов, образы тела и дома настолько тесно взаимосвязаны, что становятся тождественными, моделируя метафору: дом - это тело, а тело - дом. Знаменательно, что закономерность корреля-
ции образа тела и образа дома в поэтических текстах уже была отмечена Л.Г. Кихней и М.В. Галаевой: «модель дома структурно повторяет модель тела - «дом» является также, как и «тело», показателем упорядоченности микро- и макрокосма. Отсюда частичное совпадение семиотических функций этих образов, что, кстати, было характерно для мифологического мышления» [6, с. 87].
Следующая особенность образа тела в русской рок-поэзии заключается в том, что оно соотносится с весьма специфическим типом пространственной границы. Тело, как и дом имеет пограничные маркеры, такие как двери, порог и т.д., тело - это тоже закрытое пространство, имеющее проницаемые границы, через которые микромир человека контактирует с окружающей реальностью. Как подсказывает С. Диксон, микромир человека - это не только его душа, но и его внутренний мир: «Тело сложнее, чем органическая или неорганическая материя, так как оно принадлежит не только к материальному миру. В нем есть дух, свобода воли, воображение и подсознательные желания, поэтому тело является субъектом целого ряда имманентных и внешних сил и законов, которые наука не в силах ни понять, ни объяснить» [13, с. 297]. Иными словами, Диксон расширяет понятие телесности, интегрируя в него дух и личные качества субъекта. Таким образом, тело ограничивает не только душу, но и внутренний мир лирического субъекта, позволяя в то же время взаимодействовать с внешним миром. Так, в стихотворении «Рыбный день» Башлачёв сравнивает человеческое тело с явлением природы. Например, тучи сравниваются с органами человеческого тела: «Нас атакуют тучи-пузыри / Тугие мочевые пузыри» [2, с. 48-50]. Лирический герой наделяет свой мир эпитетом «растворимый», что помогает охарактеризовать пространство внутреннего мира лирического героя как проницаемый, готовый слиться с реальным, внешним миром: «Мой растворимый мир открыт для вас». Однако и внешний мир автор наделяет эпитетом «раство-
римый», что указывает на прямую взаимопроницаемость внешнего мира и внутреннего мира лирического героя: «Я наблюдаю растворимый мир». Таким образом, на примере стихотворения «Рыбный день» мы установили, что в поэзии Башлачёва тело - это закрытое пространство с проницаемой границей.
Тело является открытым пространством с проницаемыми границами и в творчестве Летова. Например, в метафоре «Застучали листопады по мозгам» [8, с. 216] природный образ проникает в пространство головы. В этом же тексте обнаруживаем: ирреальный образ лабиринтов интегрируется в ноздри («Меховые лабиринты ноздрей»). Таким образом, внешнее природное пространство интегрируется в образ тела. Вероятно, поэт описывает данную картину, чтобы наглядно показать смену исторической и культурной эпохи. Примечательно, как анализирует взаимодействие дома как микрокосма и природы как макрокосма М.С. Анисимова: «Хронотоп дома и хронотоп природы не существуют в сознании героя автономно, а объединяются в единый микромир, с помощью чего возникает единство земного быта и вселенского бытия» [3, с. 16]. Таким образом, дом, природа и тело не только взаимосвязаны и взаимопроницаемы, но и едины.
В русской рок-поэзии телесность также связана с мотивом деструкции. Так как образ тела коррелирует с образами души и внутреннего мира субъекта, его переживания как проявления микрокосма отражаются на теле как на его внешнем выражении, поэтому в рок-поэзии образ тела часто поддается процессу разрушения и повреждения. Стоит отметить, что как физические, так и душевные страдания субъекту наносит внешний фактор. Так, в песне Башлачёва «Тесто» природные условия повреждают тело: «Когда злая стужа снедужила душу / И люта метель отметелила тело» [2, с. 143-144]. Таким образом поэт отражает конфликт внешнего мира и души лирического героя, что моделирует бинарную оппозицию внутренний / внешний мир.
Примечательно, как анализирует конфликт между лирическим субъектом и окружающим его миром Е.Р. Авилова и деструкцию телесного кода: «Телесный код как воплощение деструкции <...> -следствие принципиальной невозможности включения внутреннего тела (субъекта) во внешнее, так как соотношение этих двух начал необходимо для гармонического мироощущения» [1, с. 220-221]. Таким образом, тело и внутренний мир лирического субъекта в русской рок-поэзии взаимодействуют с внешним миром, но не интегрируются в реальный мир, что является причиной страданий в связи с отсутствием гармонии микро- и макрокосмов.
Так же, как и в поэзии Башлачёва и Летова, образ тела в поэзии Дягилевой часто поддается деструкции, в связи с чем лирический герой испытывает боль: «Полууничтоженных под пятитонный пресс» («Страх осколок истины прогнать из пустоты.» [7, с. 179]); «Сбивая руки в кровь о камень, край и угол / заплаты на лице я скрою под чадрой» («Я голову несу на пять корявых кольев...» [7, с. 175176]); «Некуда деваться - нам остались только сбитые коленки» («Я стервенею» [7, с. 209]); «По тёплому загара источившимся ножом» («Наполнилось до краешка ведерко лунной патокой..» [7, с. 169]); «Зеленка на царапину» («Волки сыты - овцы целы» [7, с. 170]); «Несгибаемый ужас в изгибах коленей <...> Покатилось лицо по камням по следам» («На дороге пятак» [7, с. 236-237]); «Сапогами в камни сбитые / Да об рельсы подошвой стёртою / В голенище кошачьей лапою» («А.Б.» [7, с. 177]); «От накрытых столов / до пробитых голов» («Ждём с небес перемен - видим петли взамен...» [7, с. 181]); «Рваная рана, кривая железка» («Вечное утро» [7, с. 183]); «В слове соль и стёкла осколками впиваются в живое» («Фонетический фон или слово про слова» [7, с. 219]). Можно предположить, что страдания лирического персонажа постоянны («Недопокорёженных - под гусеницы вновь» («Страх осколок истины прогнать из пустоты.»
[7, с. 179]) и безнадёжны («Недопокалеченному выбить костыли» («Страх осколок истины прогнать из пустоты.» [7, с. 179]). Таким образом через физические раны автор передаёт душевные страдания лирического персонажа. Примечательно, что повреждение тела часто выражено через сему кровь: «В моей крови песок мешается с грязью» («Рижская»); «От вселенской любви только морды в крови» («От большого ума» [7, с. 206]); «А в восемь утра кровь из пальца анализ для граждан» («Ангедония» [7, с. 211]).
Образ болезненного страдающего тела в поэзии Дягилевой часто описывается с помощью прилагательных, имеющих негативный узуальный коннотат: грязный, заразный, истерзанный, неприятный: «Не подходи ко мне - я заразная, грязная / <.> / Махни рукой - развеешь дым моих вонючих папирос, / Что глаза так ест. Пока ещё не до слёз» («Синим мячиком с горы прочь голова...» [7, с. 174]). Примечательно, что лирическому герою часто закрывают либо завязывают рот («Я тряпочкой рот прикрою от греха» («Синим мячиком с горы прочь голова...» [7, с. 174]), что, вероятно, является отсылкой к проблеме поэта и толпы, недооценивания человеческой свободы слова и конфликта лирического героя и общества: «На дороге я валялась / Грязь слезами разбавляла / Разорвали нову юбку / Да заткнули ею рот» («Гори, гори ясно» [7, с. 199]).
Однако телесность в русской рок-поэзии не всегда поддаётся деструкции. Обратимся к образу глаз как к элементу телесного кода в рок-поэзии. Согласно народной мудрости, глаза - зеркало души, следовательно, они отражают внутренний мир лирического персонажа. Инвариант образа глаз в поэзии Башлачёва - это зеркальные ледяные прозрачные чистые глаза: «Сегодня тает лед зеркальных глаз» («Рыбный день»); «Тогда почему, почему кто-то плачет? / Оставь воду цветам. Возьми мои глаза» («Когда мы вдвоём» [2, с. 157]); «Влажный блеск наших глаз» («Влажный блеск наших глаз» [2, с. 56-58]). Од-
нако не всегда образ глаз имеет положительные характеристики. Так, поэт описывает и агрессивные, цепкие глаза: «Цепкий глаз. Ладони скользкие» («Мельница» [2, с. 95-97]); «И спел свою, сказав себе: - Держись! - играя кулаками. / А он сосал из меня жизнь глазами-слизняками» («Случай в Сибири» [2, с. 136-139]). Таким способом автор описывает глаза героя-антагониста. Анализируя образ глаз в поэзии Башлачева, мы подтвердили тезис о том, что глаза являются внешним выражением внутреннего мира персонажа. Они отражают либо его эмоциональные, душевные переживания, чувства, либо показывают негативные стороны характеров лирических персонажей, а также ещё раз установили корреляцию образов тела и души.
Интересна характеристика образа глаз в поэзии Дягилевой: они живые, безумные, близорукие: «Разбуди фонарём в глаза безумные!» («Синим мячиком с горы прочь голова...»); «На небо, под землю живыми глазами («Неясный свет через метель и луг...» [7, с. 218]); «По близоруким глазам, не веря глупым слезам» («Особый резон» [7, с. 198]), что характеризует лирических героев как молодых, активных, любопытных, безумных.
Так же, как и образы глаз, образ головы является важным элементом телесного кода. Рассмотрим инвариант образа головы в поэзии Башлачёва, который наиболее ярко показан в песне «Поезд №193» [2, с. 88-90]. В этот образ интегрирован внутренний мир лирического субъекта. В ключевой формуле «Моя голова - перекресток железных дорог.» описано пространство головы, которое является миром мыслей лирического героя. В свою очередь, мысли запутаны, они динамичны, поэтому поэт сравнивает пространство головы с транспортным перекрёстком. Перекрёсток железных дорог - это внутренний мир персонажа, который интегрирован в голову лирического субъекта и сравнивается с образом железной дороги по признаку бесконечности и безграничности.
Рассмотрим характеристику образа головы в творчестве Дягилевой. В её поэзии этот образ часто носит негативный характер, т.к. он связан с мотивом боли и страданий, что ярко выражено в рефрене песни «Крестом и нулем» [7, с. 215]: «Болит голова это просто болит голова». Головная боль постоянно сопровождает лирического персонажа: «А я курить бросаю / А то голова стала болеть и сплю плохо» («Катится все в пропасть...» [7, с. 227]); «В распухших головах» («Домой!» [7, с. 203]). Однако в нескольких стихотворениях боль отсутствует, но лирический герой опасается её: «Чтоб не пронзили головною болью / Чтоб мокрыми ногами не шагать» («Неясный свет через метель и луг...»).
С мотивами боли и страданий связано и частотное использование определения «седой» при описании человеческого тела, что, вероятно, указывает не только на пожилой возраст, но и на обилие стрессовых ситуаций и страданий в жизни лирических персонажей, следовательно, здесь присутствует коррелиция образа тела и мотива страданий: «Щенок дрожащий засыпает / На коленях хозяйской Матери седой» («На берегу размытой боли...» [7, с. 217]); «Если с конца - потемнеют седины / Сколько мне лет?» («Вечное утро»). Более того, в стихотворении «Отпусти, пойду. За углом мой дом... » [7, с. 178] определение «седой» автор употребляет при описании образа олицетворённой печали: «У ворот Печаль встанет сгорбленным / Старичком седым да понурится»; «Тронет бороду, глянет в сторону».
Таким образом, в русской рок-поэзии тело лирического героя нередко подвергается процессу деструкции, что связывает телесный код с темой боли и страданий.
Подводя итоги нашего исследования творчества Башлачёва, Летова и Дягилевой, необходимо подчеркнуть, что:
1. Основное свойство телесности - футлярность и закрытость. Тело - «футляр» души. Тело - ограничительный фактор для души и внутреннего мира лирического субъекта.
2. Образ тела коррелирует с темой смерти. Тема смерти - одна из центральных в русской рок-поэзии, поэтому человеческое тело часто соотносится с суицидальными мотивами.
3. Уход из дома равен выходу из тела. В русской рок-поэзии единственным способом освобождения души из дома-гроба-тела является смерть.
4. Тело и дом - изоморфные образы. Телесность в русской рок-поэзии коррелирует с образом дома: глаза - окна, очки - стёкла и т.д. Т.к. дом «повторяет» тело, эти образы являются тождественными.
5. Телесность является элементом пространственной структуры художественного рок-текста - она представляет собой закрытое пространство с проницаемой границей. Тело является «домом» души, однако его границы проницаемы, на что указывает связь лирических субъектов с внешним, враждебным им миром.
6. Тело подвержено физическим страданиям. Так как тело -внешнее отражение внутреннего мира, физическая боль выражает внутренние страдания лирического героя. Таким образом, телесность подвержена деструкции.
Список литературы
1. Авилова Е.Р. Телесность как основная универсалия авангардной модели мира (на примере творчества Егора Летова) // Русская рок-поэзия: текст и контекст: Сб. науч. тр. Екатеринбург; Тверь, 2010. №11. С. 173-177.
2. Александр Башлачёв: человек поющий / Лев Наумов. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2014. 543 с.
3. Анисимова М.С. Мифологема «дом» и её художественное воплощение в автобиографической прозе русской эмиграции (на примере романов Шмелева И.С. «Лето Господне» и М.А. Осоргина «Времена») // Автореф. дис... к.ф.н. Нижний Новгород, 2007. С. 19.
4. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / Пер. с франц. Н.В. Кислова, Г.В. Волкова, М.Ю. Михеев. М.: РОССПЭН, 2004. 376 с.
5. Гавриков В.А. Русская песенная поэзия XX века как текст. Монография. Брянск: ООО «Брянское СРП БОГ», 2011. 634 с.
6. Кихней Л.Г., Галаева М.В. Локус «дома» в лирической системе Анны Ахматовой // Восток - Запад: Пространство русской литературы / Материалы международной научной конференции. Волгоград: ВГУ, 2004. С. 87.
7. Русское поле экспериментов: [Стихи] / Егор Летов, Яна Дягилева, Константин Рябинов. М.: ТОО «Дюна», 1994. 300 с.
8. Стихи / Е. Летов. Москва: ООО «Выргород», 2011. 548 с.
9. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М.: Наука, 1983. С. 227-284.
10. Трунов Д.Г. Образ тела и чувство тела - главная оппозиция телесного бытия // Вестник бурятского государственного университета. Улан-Удэ, 2009. №14. С. 49-52.
11. Янка. Сборник материалов. Авт.-сост.: Екатерина Борисова, Яков Соколов. СПб.: ЛНПП «Облик», 2001. 607 с.
12. Cooper C. The People, Place, and Space Reader. New York: Routledge, 2014,pp. 168-172.
13. Dickson S. The German Quarterly. No 74 (2001). P. 297.
14. Gololobov I., Pilkington H., Steinholt Y.B. Punk in Russia. Cultural mutation from the 'useless' to the 'moronic'. New York. Routledge, 2014. 223 p.
15. Lakoff G. More than Cool Reason: A Field Guide to Poetic Metaphor. Chicago: The University of Chicago Press, 1989. 229 p.
16. Vinczeova B. European Journal of Social and Human Sciences. No 8 (2015), pp. 208-213.
References
1. Avilova E.R. Telesnost' kak osnovnaja universalija avangardnoj mod-eli mira (na primere tvorchestva Egora Letova) [Corporeality as a main
universal of a vanguard universe model (based on the oeuvre by Egor Letov)]. Russkaja rok-pojezija: tekst i kontekst [Russian rock poetry: text and context]: Sb. nauch. tr. Ekaterinburg; Tver', 2010. №. 11, pp. 173-177.
2. Aleksandr Bashlachjov: chelovek pojushhij [Alexander Bashlachev: a singing man] / Lev Naumov. 2nd ed., revised and updated. SPb.: ZAO «Torgovo-izdatel'skij dom «Amfora», 2014. 543 p.
3. Anisimova M.S. Mifologema «dom» i ejo hudozhestvennoe voploshhe-nie v avtobiograficheskojproze russkoj jemigracii (naprimere romanov Shmeleva I.S. «Leto Gospodne» i M.A. Osorgina «Vremena») [A myth «home» and it's artistic embodiment in an autobiographical prose of Russian emigration (on a base of novels of Shmelev I.S. «The year of the Lord's favor» and M.A. Osorgin «Times»]. Nizhnij Novgorod, 2007. P. 19.
4. Bashljar G. Izbrannoe: Pojetikaprostranstva [Selected: Universe poetic] / Translated from French by N.V. Kislova, G.V. Volkova, M.Ju. Mi-heev. M.: ROSSPAN, 2004. 376 p.
5. Gavrikov V. A. Russkaja pesennaja pojezija XX veka kak tekst [Russian song poetry of XX century as a text]. Brjansk: OOO «Brjanskoe SRP BOG», 2011. 634 p.
6. Kihnej L.G., Galaeva M.V. Lokus «doma» v liricheskoj sisteme Anny Ah-matovoj [Locus "home" in a lyrical system of Anna Ahmatova]. Vostok -Zapad: Prostranstvo russkoj literatury [East - West: Space of Russian literacy] / Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, 2004. P. 87.
7. Russkoe pole jeksperimentov: [Stihi] [Russian field of experiments: [Poems]] / Egor Letov, Jana Djagileva, Konstantin Rjabinov. M.: TOO «Djuna», 1994. 300 p.
8. Stihi [Poems] / E. Letov. Moscow: OOO «Vyrgorod», 2011. 548 p.
9. Toporov V.N. Prostranstvo i tekst [Universe and text]. Tekst: semanti-ka i struktura [Text: semantics and structure]. Moscow: Nauka, 1983, pp. 227-284.
10. Trunov D.G. Obraz tela i chuvstvo tela - glavnaja oppozicija telesnogo bytija [The image and the feeling of the body - the main opposition of the body existence]. Vestnik burjatskogo gosudarstvennogo universite-ta. Ulan-Ude, No 14 (2009), pp. 49-52.
11. Yanka. Sbornikmaterialov [Sourcebook]. Compiler: Ekaterina Boriso-va, Jakov Sokolov. SPb: LNPP 'Oblik', 2001. 607 p.
12. Cooper C. The People, Place, and Space Reader. New York: Routledge, 2014,pp. 168-172.
13. Dickson S. The German Quarterly. No 74 (2001). P. 297.
14. Gololobov I., Pilkington H., Steinholt Y.B. Punk in Russia. Cultural mutation from the 'useless' to the 'moronic'. New York. Routledge, 2014. 223 p.
15. Lakoff G. More than Cool Reason: A Field Guide to Poetic Metaphor. Chicago: The University of Chicago Press, 1989. 229 p.
16. Vinczeova B. European Journal of Social and Human Sciences. No 8 (2015), pp. 208-213.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ Пауэр Кристина Юрьевна, аспирант
Институт международного права и экономики им. А.С. Грибоедова
ш. Энтузиастов, 21, г. Москва, Российская Федерация
kristina.power@yandex.ru
SPIN-код: 4330-7330
DATA ABOUT THE AUTHOR Pauer Kristina Yur'evna, Postgraduate
Institute of International Law and Economy
21, Enthusiasts highway, Moscow, Russian Federation
kristina.power@yandex.ru
SPIN-code: 4330-7330
