CC BY
74
Психология
УДК 159.9.01
И.Е. Задорожнюк, В.А. Мазилов, М.В. Базиков
ТЕХНОЛОГИИ РЕГУЛИРОВАНИЯ КОНФЛИКТОВ И ЗАПРОС НА ИХ СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Рассматривается потенциал конфликтологической теории и практики социального управления конфликтами, включая их перевод из деструктивного в конструктивное русло. В современных разработках обычно описывается уже вышедший на поверхность конфликт, тогда как стадия глубинного зарождения конфликтов отслеживается с меньшей эффективностью. Поэтому требуются новые подходы, связанные с моделированием их социально-антропологического измерения и с опорой на междисциплинарные исследования, ключевую роль в которых играют (социально-)психологические методики и концепции. Важной в этом плане представляется концепция А.Р. Лурии о «конфликте человеческой «природы», опирающейся на изучение генезиса психических функций в культурно-антропологическом пространстве. Анализ разработанных и применяемых им исследовательских процедур и методического инструментария продуктивен в ракурсе диагностирования конфликтов на стадии их зарождения и даже до нее. Результатом становится показатель меры латентности конфликта с учетом его вероятностной природы, а в дальнейшем - перевод «энергии конфликта» из деструктивной фазы в конструктивную.
Ключевые слова: социально-антропологическое измерение конфликта, психологическая предрасположенность к конфликту, теория психического поля, полезависимость/поленезависимость, комбинаторика факторов.
Диагностический потенциал современной конфликтологии не так уж богат, и стадия глубинного зарождения конфликтов ею отслеживается с меньшей эффективностью именно вследствие необращения к социально-антропологическим знаниям, в частности - к психологическим теориям. Даже в современных разработках [1] обычно описывается уже вышедший на поверхность конфликт, проводят конфликтологический мониторинг и конфликтологический тренинг, но момент прогнозирования и выявления латентных конфликтов обходят стороной. При этом потенциал относительно давних психологических концепций незаслуженно забывается, они мало применяются не только в конфликтологии, но и в современном социальном знании в целом, несмотря на присущий им мощный креативный заряд.
Две концепции созданы в 1930-е годы отечественным психологом А.Р. Лурией и немецким психологом и социологом К. Левиным, третья - после Второй мировой войны американским психологом Г. Виткином и его последователями. Общим для них является, с одной стороны, опора на аппарат теории поля1, хотя интерпретации феномена поля у всех трех исследователей мало совпадают, а с другой - внимание к генезису психических функций в рамках культурно-антропологического пространства. В данной статье рассматривается первая из этих концепций.
Признание конфликтности как бы легитимизирует существование различных групп интересов, не подавляя их носителей - тех же разнородных, а иногда полярных по своим установкам этнических общностей. Оно же, обеспечивая психологический климат приемлемости изменений, открывает путь для структурных реформ и смены трендов развития общества в целом. Взаимодействие равноправных конфликтующих субъектов в достаточной степени обеспечивает гибкость социума, психологически мобилизует его адаптационный потенциал по отношению к воздействию внешней среды. Именно с учетом этого обстоятельства конфликтное взаимодействие зачастую более предпочтительно, чем другие формы контактов социальных субъектов (покровительство, нейтральность, подчинение и т.д.)2.
1 Правда, Лурия к данной концепции в практических целях не обращается, хотя еще в конце 1920-х признал значимость понятия «вектор».
2 Последние, как подчеркивает А. В. Дмитриев ([5], могут нести в себе опасность «институционального склероза» и, как следствие, выступать в качестве препятствия назревшим социальным изменениям, включая достижение оптимальных взаимодействий между этносами и их частями - как постоянно проживающими, так и мигрирующими.
А.Р. Лурия (1902-1977) в возрасте 28 лет написал книгу о природе человеческих конфликтов, выявляемых через объективное изучение дезорганизации поведения человека. Первое ее название было более генерализированным: «Конфликт человеческой природы», второй вариант названия был предложен английским переводчиком [2; 3, С. 268]). Она вышла на английском языке к его тридцатилетию в 1932 г. (появлялась в США еще два раза - в 1960 и 1978 гг.), на русском - в 2002 году [4]. Уходя от многих устоявшихся парадигм, А.Р. Лурия выделяет в качестве единицы («черты») структурной организации поведения функциональную неравноценность регулирующей и реализующей его составляющих. «Совершенно понятно, что значение их в системе организации неодинаково и что всю деятельность организма можно понять лишь как динамическую систему, обусловленную деятельностью ее ведущих частей» [4. С. 24-25]3. Его подход к анализу поведения берет индивида в ситуации, причем с учетом столь значимых элементов этой ситуации, что они вызывают у него аффективные реакции - явные или скрытые.
Подобный подход очень продуктивен, в частности с опорой на него можно в принципе выявить и готовность к конфликту; на наш взгляд, его можно назвать системным и он фиксирует наличие некой сжатой пружины аффекта, способной или резко, или постепенно распрямиться. Одно из его возможных приложений - экспликация конфликта через психометрические процедуры; соответствующие методики используются в современной медицинской психологии и психопрофилактике [11].
Описание целей и задач исследования; теоретический и эмпирический инструментарий; тончайшие методики, улавливающие постоянно ускользающее единство речи и поступка, слова и поведения; достигнутые результаты и, наконец, уникальные приборы на основе разработанной автором сопряженно-моторной методики исследования аффективных реакций (послужившие и для создания пресловутого «детектора лжи») - всё это в комплексе свидетельствует о том, что работа Лурии едва ли не впервые в психологической науке построена на принципах системного подхода. Антропологическое измерение этого подхода выявляется в экспериментах с искусственными конфликтами, о которых Лурия писал, характеризуя модель аффективной дезорганизации поведения: «Только искусственно создав модель изучаемого нами процесса, мы сможем овладеть им и понять его» [4. С. 252].
Луриевские разработки проблемы психофизиологических основ аффекта строятся на результатах, на первый взгляд, «изолированных» экспериментов, но главное - с выдвижением на первый план групповых аффектов в индивидуальном преломлении, причем в рамках социально детерминированных конфликтов. Анализируется ситуация экзамена, достаточно известная, но приобретающая новые нюансы, поскольку учитывает особенности групповой атмосферы. Ситуация партийной «чистки» -особенность жизни 1920-1930-х гг.: о страхах тех лет можно лишь догадываться, хотя «сокращения» как ее аналог наблюдаются и в наши дни. Объектами для выявления специфики аффекта выступают также поведение преступника в ходе следствия и симптомология внушенного комплекса.
Сочетая столь разнородные данные на сравнительно узком пространстве исследования (что возможно лишь при системном подходе), автор смог адекватно отразить динамику аффективных симптомов. Лурия правомерно утверждает, что распад поведения человека при остром аффекте - не случайная и хаотичная игра возбуждения и торможения: «Аффективное состояние вызывает в психофизиологической картине поведения весьма глубокие изменения, которые сводятся часто к изменениям самой структуры реактивных процессов. Основные правила, которые мы констатировали для аффекта, создают впечатление, что сложная организованная структура реактивных процессов, характерная для нормального человека, заменяется здесь примитивной, диффузной. Если в нормальном состоянии каждое возбуждение при переключении на моторную сферу подвергается некоторой задержке и центральной переработке, то при аффекте оно обнаруживает тенденцию непосредственно дойти до моторного конца, захватить моторную сферу без всякой предварительной изоляции от нее. Если что-нибудь является специфичным для нейродинамики аффективных процессов, то это именно такая диффузная структура реактивных процессов, ослабление или повреждение «функционального барьера», связанное с мобилизацией значительных, инадекватных стимулу масс возбуждения» [4. С. 247].
В итоге аффект - бурная кратковременная эмоция, возникающая, как правило, в ответ на сильный раздражитель, - в целом трактуется как психофизиологический побудитель, а затем и усилитель
3"Совершенно понятным" намеченный в данной исследовательской парадигме системный подход как раз мало кому был в то время понятен. Даже Л. фон Берталанфи только в 1949 г. выпустил работу об общей теории систем, а принцип системности (системный подход) в рамках отечественной психологии начал разрабатываться еще позже.
конфликтных процессов. Однако соответствующая его пружина резко распрямляется лишь в условиях «встречной готовности» ситуации и приемлемости форм аффективного поведения близким и дальним социальным окружением. Тем самым психофизиология (скорость аффективных реакций, интенсивность моторных реакций) носителей конфликтного начала накладывается на социологию (смыслонаполненность речи), исходя из особенностей их антропологии (качества, в первом названии книги Лурия поименованного конфликтом человеческой природы).
С учетом этого автор ставит задачу выявления интегрального механизма конфликта и основных его «пружин», ведущих к дезорганизации поведения и распаду структуры реактивного процесса. Для этого им были проведены опыты с конфликтом установок и выявлением роли языковых средств в их регуляции; опыты с конфликтом недостаточности (например, истощением цепного ассоциативного ряда); выявлялись и некоторые специфические аффективные симптомы конфликта. Результаты проверялись в опытах с экспериментальными неврозами. Громадный, а в чем-то уникальный экспериментальный материал позволил выявить с должной степенью четкости структуру конфликтных процессов и их динамику с учетом и психологической, и социально детерминирующей составляющих.
Всё это, в свою очередь, поставило задачу изучения глубинных корней дезорганизованного и организованного поведения, которые обнаруживались и в истории, и в культуре некоторой достаточно большой социальной группы: «Законы этой дезорганизации будут нам окончательно понятны лишь в том случае, если мы сможем дать их генетический анализ, подойдя к их изучению с историческим методом» [4. С. 388]. Тем самым аффекты и конфликты предстают в рамках системного подхода не только как вспышки психической энергии, но и как сгустки социального опыта и строящейся на нем регуляции поведения. Изучать их следует поэтому в некоем целостном видении, схватывающем и средовые факторы, и внутренние детерминанты поведения.
За словом «исторический» в этом плане скрывается, на наш взгляд, и социальный метод, позволяющий обнаружить истоки возможных конфликтов путем выделения условий их возникновения. Но данный, даже достаточно отлаженный, механизм может быть не запущен, если отсутствует психическая энергия, причем в объеме, как раз соответствующем данной ситуации (иначе пара хватает только для свистка).
Указанные разработки побуждают к размышлениям о возможностях современных конфликтологических исследований. Десятки монографий, сотни статей и научных проектов в этом плане, на наш взгляд, обладают одним методологическим недостатком. А именно: конфликт изучается после того, как он обнаруживается. И соответственно с данной ретроспективой устанавливаются причины его появления и предлагаются способы снижения его накала. Подход Лурии выявляет условия «примитивизации и диффузности» социальных процессов в их сцеплении с ослаблением функциональных барьеров у индивидов и групп; если его применять к анализу динамичной социальной ситуации, то это позволит полнее выявить истоки деструктивной конфликтности. Поэтому Лурия призывает изучать именно социально-психологическую предрасположенность к конфликту, применяя для этого разработанный им инструментарий разбивки на социальное и психическое в генезисе конфликтности, которую можно трактовать как резкое распрямление пружин аффекта.
Перенос этого инструментария и его модификация с учетом научных разработок в область современной конфликтологии, на наш взгляд, может открыть новую перспективу изучения данного сложнейшего социального явления, не представимого без того, по каким законам в обществе циркулирует психическая энергия. Это на порядок более сложная задача, но не решать ее уже непозволительно - конфликты приобретают всё более усложняющийся характер и обходятся обществу куда дороже, чем ранее.
Надо сказать, что линия соответствующих исследований Лурии и его сотрудников была прервана: наступали времена погашения конфликтов с опорой скорее на классово-идеологические, чем научные основания. Это касалось и вовлечения ученого в пространство изучения этнических трансформаций в Средней Азии, где он анализировал характеристики мыслительных процессов местных жителей в условиях резких социальных изменений, включая контакт носителей «старого» и «нового» мировоззрений.
Результаты анализа возникающих при этом конфликтов были очень продуктивны, а линия разработок - крайне перспективной. Именно по этой причине Лурия приглашал туда немецких психологов В. Келера (1887-1967), К. Коффку (1886-1941) и К. Левина (1890-1947), чтобы непосредственно наблюдать столкновение «старого и нового» (название фильма его друга С. Эйзенштейна) (письмо к
первому приведено Е.А. Лурия в книге о своем отце [6. С. 64]). Даже планы подобных исследований, грубо прерванных вследствие внешних причин (не только в СССР, но и в Германии), представляют сегодня большой интерес. На анализе причин прекращения среднеазиатских исследований подробно остановимся чуть ниже. В самое последнее время появились новые исследования, проливающие свет на эту весьма запутанную историю. Действительно, до недавнего времени приходилось довольствоваться в основном разноречивыми воспоминаниями участников событий, современников-свидетелей и фрагментами переписки, которые так или иначе толковали легендарную телеграмму А.Р. Лурии, отправленную в Москву Л.С. Выготскому, из которой следовало, что «у узбеков нет иллюзий». В своем «заочном соревновании» с гештальтпсихологией Л.С. Выготский (см. подробнее [9; 10]) увидел возможность «выйти вперед» - показать, что социально-культурный фактор в действительности значит не меньше, чем законы гештальта, организующие восприятие. Забегая вперед, скажем, что прозаические причины прекращения исследований стали определяющими - сверхзадачи у продолжения исследований уже не осталось, так как на самом деле «у узбеков иллюзии есть». Методические тонкости имеют значение, а жгучее желание получить результат может сыграть недобрую шутку...
В исследовании, остановившемся на полпути, Лурия зафиксировал разность темпов усвоения не только знаний, но и способов восприятия, ориентаций поведения, способов регуляции аффектов и др. грамотными и неграмотными людьми. Этим определялись контуры культурно-исторической психологии, которую сегодня можно трактовать и как генетическую конфликтологию и которая зафиксировала феномен многих деструктивных несовпадений в восприятии социальных реалий. При этом стремление носителей «передовых» взглядов вызывает мало понимаемое ими сопротивление со стороны носителей взглядов «отсталых», и стремление сделать «как лучше» заканчивается в лучшем случае усугубляющейся неопределенностью.
При таком подходе выявилось, что «культурная революция», лозунги о которой звучали в СССР в 1930-е гг. в полную силу, невозможна в принципе - допустима и желательна лишь эволюция восприятия и абстрактных понятий, и новых реалий жизни.
Среднеазиатские экспедиции, как хорошо известно, были задуманы во время поездки Л.С. Выготского в Среднюю Азию весной 1929 г, когда он по приглашению Средне-Азиатского государственного университета (САГУ) провел в г. Ташкенте около месяца [7].
В самое последнее время благодаря интересным исследованиям А. Ясницкого выявились ранее неизвестные детали, касающиеся среднеазиатских экспедиций и участия в них представителей геш-тальтпсихологии [8].
В первой экспедиции 1931 г., как нами уже отмечено выше, никто из гештальтпсихологов участия не принял (несмотря на многочисленные настойчивые приглашения). «Во второй экспедиции 1932 г., как известно, несмотря на приглашение, Кёлер участия не принимал, зато принял участие Курт Коффка. Его исследования процессов восприятия, проведенные в ходе экспедиции в Средней Азии, привели его к выводу, диаметрально противоположному несколько анекдотическому заключению Лурии о том, что "у узбеков нет иллюзий". Исследование Коффка, напротив, убедительно показало, что у его испытуемых в Средней Азии с несущественными и редкими отклонениями наблюдались всё те же оптические иллюзии, какие обычно демонстрируют испытуемые в исследованиях, проведенных психологами в Европе. При этом Коффка подметил, что исключения из этого правила, хотя и встречались изредка в ходе второй среднеазиатской экспедиции, были гораздо более частыми в исследованиях первой экспедиции. Это явление, по мнению Коффка, можно легко объяснить, в первую очередь, различиями в технике проведения исследования. Так, по наблюдениям Курта Коф-фка, более непосредственные и наивные в социальном отношении испытуемые, которые держались с экспериментатором как с равным себе и не относились к эксперименту как к проверке их способностей, все без исключения демонстрировали иллюзии восприятия, такие, как иллюзия Мюллера-Лайера и иллюзия Поггендорфа. И, напротив, подозрительные, сомневающиеся и недоверчивые испытуемые, прежде чем вынести свой вердикт изучавшие предложенные им картинки на протяжении продолжительного времени, не наблюдали оптической иллюзии, да и то лишь в некоторых, но категорически не во всех случаях, что, по мнению Коффка, опять же подтверждало предыдущие исследования европейских психологов» [8, с. 79].
А. Ясницкий отмечает, что по возвращении из Узбекистана Лурия опубликовал за рубежом отчеты о второй среднеазиатской экспедиции: короткую заметку в журнале Science (Luria, 1933) и сравнительно более длинный обзор исследований в Journal of Genetic Psychology (Luria, 1934) [8]. Ха-
рактерно, что ни в одной из этих публикаций проект третьей экспедиции упомянут не был. Отмечается, что, несмотря на заверения автора в том, что исследования первой и второй психологических экспедиций будут обобщены и подготовлены к печати на протяжении следующего года (Luria, 1933, p. 192, 1934, p. 259), публикация результатов среднеазиатских исследований Лурия, Коффка и их сотрудников задержалась на несколько десятилетий и вышла лишь в середине 1970-х (Luria, 1976; А.Р. Лурия, 1971; А.Р. Лурия, 1974). [8]. Важным представляется обсуждение причин отказа от публикации материалов психологических экспедиций.
А. Ясницкий пишет, что среди причин задержки публикации материалов психологических экспедиций Лурии и Коффки 1931 и 1932 гг., как правило, называют ту критику, которую эти исследования получили в Советском Союзе (см., напр., Е. А. Лурия, 1994). Это обстоятельство, тем не менее, не объясняет, почему данные исследования не были опубликованы за рубежом так же, как и все анонсы этого проекта и предварительные сообщения о ходе исследования в журналах Science, Zeitschrift für angewandte Psychologie, Journal of Genetic Psychology и Character and Personality (Luria, 1931a, 1931b, 1932a, 1932b, 1933, 1934), в то время как ближайшие зарубежные публикации Лурии, вышедшие после завершения экспедиции на английском и французском языках, были посвящены исследованиям близнецов в Медико-генетическом институте и работе в дефектологической клинике с детьми-олигофренами (Luria, 1935c, 1936, 1937) [8]. «Думается, причины такой значительной задержки публикации результатов этого исследования несколько более прозаичны. О ходе и предварительных результатах экспедиций мы знаем из переписки Лурии и Выготского, проходившей летом 1931 и 1932 г. Письма Лурии среди архивных документов не были обнаружены, тем не менее сохранилось несколько восторженных писем от Выготского Лурии, написанных во время первой среднеазиатской экспедиции летом 1931 г. как реакция на первые результаты полевых исследований, не оставляющих сомнений в том, что для советских исследователей круга Выготского-Лурии первая экспедиция в Среднюю Азию в их глазах ознаменовалась колоссальным успехом. Например, свое письмо Лурии от 20 июня 1931 г. из Москвы в Среднюю Азию Выготский начинает таким образом: «Дорогой Александр Романович, сейчас только принесли твой Report № 2 [т.е., отчет об экспедиции]; Прочитал его с огромной радостью и спешу кратко откликнуться. Всё, что ты сообщаешь - бесконечно важно и интересно: это сейчас лучшая часть нашей работы - и новая часть в лучшем смысле, т.е. не повторяющая собственные зады, а ведущая всю работу вперед и поднимающая на высшую ступень старые исследования». Это же письмо Выготский заканчивает так: «Все. В общем замечательно! Лучшее за год. Путь в будущее. Оправдание потерянного полугода. Это золотой фонд экспериментов, которые прямо открываются теоретическим ключом. Работай и пиши мне. Я прочту письмо всем. Это замечательное письмо» (Выготский & Пузырей, 2004, pp. 31-33). Сходную исключительно высокую оценку получили и другие отчеты Лурии об экспедиции, полученные Выготским летом 1931. Из письма Выготского Лурии от 1 августа 1931 г.: «Писал тебе уже и в Самарканд, и в Фергану о том огромном ни с чем несравнимом впечатлении, какое произвели на меня твои Report'bi и протоколы. В нашем исследовании это огромный, решающий поворотный к новой точке зрения шаг. Но и в любом контексте европейских исследований такая экспедиция была бы событием. Это исследование будет твой поездкой на Тенериф [т.е. исследованием, сопоставимым по значимости со всемирно известным исследованием поведения антропоидов В. Кёлера, проведенном на острове Тенериф у северо-западного побережья Африки]. У меня чувство восторга - в буквальном смысле слова - как перед серьезнейшим внутренним успехом» [8. С. 78-79].
Первоначальные восторженные оценки не оправдались. По большому счету экспедиция провалилась, так как сверхзадачу осуществить не удалось. Остальное уже не имело принципиального значения. Никоим образом не следует сбрасывать со счетов и усиление идеологического давления, и критическое отношение к исследованиям Л.С. Выготского, и прочие вышеотмеченные факторы. Предоставим заключительное слово автору цитированной публикации А. Ясницкому: «Краткий отчет исследования Коффка в Средней Азии был опубликован лишь через два года после завершения экспедиции в составе статьи Лурии, вышедшей в журнале Journal of Genetic Psychology в 1934 г., и был напрямую отправлен переводчикам этой статьи (Luria, 1934)31. Тем не менее, вряд ли Лурия узнал о выводах Коффка из публикации этой статьи: скорее всего Лурия и Выготский знали о результатах исследования и заключении Коффка еще летом 1932 г. Это означало, если не полный провал всего среднеазиатского исследования Лурии 1931-1932 гг., то по меньшей мере серьезные основания сомневаться в выводах экспедиции 1931 г. и необходимость критического пересмотра как заключений,
так и экспериментальных методик исследования Лурии. В любом случае, все такие характеристики этого исследования как, по выражению Выготского, "золотой фонд экспериментов, которые прямо открываются теоретическим ключом", "огромный, решающий поворотный к новой точке зрения шаг", или предположение о том, что "в любом контексте европейских исследований такая экспедиция была бы событием" в глазах крупнейшего и авторитетнейшего европейского исследователя, каковым несомненно был один из основателей и лидеров одной из наиболее ярких и влиятельных психологических теорий своего времени Курт Коффка, не оправдывали себя. И именно это обстоятельство, думается, как никакое другое, лучше всего объясняет то, что первые публикации находок среднеазиатских экспедиций Лурии и Коффка были опубликованы лишь несколько десятилетий спустя. Ни Выготский, ни Коффка до этого времени уже не дожили. К слову, о последнем: как в русской (А.Р. Лу-рия, 1974), так и в английской версии книги Лурии ^ийа, 1976) ни выводы Коффка, ни даже его участие во второй среднеазиатской экспедиции 1932 года по той или иной причине упомянуты не были» [8. С. 79-80].
Ясно, что это расходилось с доминирующими тогда классово-идеологическими установками и разработки в данном направлении были резко свернутыми, а Лурия вынужден был уйти из Института психологии. Но ситуация взаимного неприятия мировоззрений носит, пожалуй, перманентный характер и не ограничивается рамками одной страны или региона. В новом веке она может иметь катастрофические последствия, если не будет исследоваться с опорой на системные подходы и регулироваться с опорой на новые социальные технологии.
Неучет этого несовпадения характера и темпа восприятий - путь к появлению конфликтов, о чем в то время Лурия написать не мог, но конфликты-то оставались, приобретая всё более дифференцированный характер. Они постоянно находились в поле зрения ученых самой разной профессиональной принадлежности и научной направленности, вырастая в устрашающие монографии о столкновении культур и цивилизаций.
Надо признать, что социальная практика предоставила А.Р. Лурия довольно большой материал, но узкий тоннель для его анализа. Кто ему, например, позволил бы исследовать конфликт, вызванный коллективизацией? Или уже наметившимися репрессиями 1930-х годов? Но и в рамках намеченного подхода, как свидетельствуют результаты его среднеазиатских исследований, были достигнуты нетривиальные результаты, интересные для разработки новых социальных технологий уже в XXI веке.
В книге Лурии не только представлен инструментарий диагностики латентных конфликтов, но также поставлена проблема овладения дезорганизационным поведением и предложены способы ее решения. Развитие реактивных процессов рассматривается Лурией с опорой на результаты исследований ритмических реакций на сигнал и реакций с замедленными движениями - разнородные опыты, но с общим вектором в поиске средств устранения дезорганизационного поведения.
Особенно примечательны результаты опытов с реакцией выбора, выявляющей структуру ней-родинамических процессов, которые необходимы для возникновения высших форм интеллектуального поведения. Опыты показали: поведение детей - и не только детей, что продемонстрировали прерванные этнопсихологические исследования Лурии в Средней Азии - становится организованным в результате возникновения и развития функциональных барьеров, носящих историко-культурный характер. Они в дальнейшем и управляют распространением нервного возбуждения, элиминируя чрезмерности аффектов.
Если вербально обозначить этот зафиксированный экспериментально феномен, то его можно именовать процессом усвоения культурных навыков поведения. «Именно благодаря тому, что проблема организации поведения упирается в конечном счете в проблему овладения поведением, вопрос о нейродинамическом возрасте перестает быть вопросом биологическим и становится вопросом культурной переработки биологического фонда...» [4. С. 429]. Данное заключение предельно важно для выработки продуктивных социальных технологий в силу того, что в нем подчеркивается момент поэтапного (и отслеживаемого в разных видах) сдерживания дезорганизующего поведения, которое и составляет «горючее» конфликта.
Проанализировав двойственную природу функционального барьера, Лурия заключает: не надо допускать, чтобы сигнал, создающий интенцию, был сигналом, реализующим акт [4. С. 469]. Чем больше функциональных барьеров между этими сигналами, тем выше уровень культуры в социуме, тем легче избегать в нем конфликтов. Это наше толкование, а основания для него работа А.Р. Лурия (а ранее - труды немецкого психолога К. Левина, цитируемого в книге) дает.
Об этом свидетельствует и практически общесоциологическая формула, надежно обосновываемая Лурия: «Непосредственные попытки овладеть всем своим поведением всегда приводят к отрицательным результатам; овладение поведением возможно лишь на опосредствованных путях» [4. С. 483-484]. Однако в рамках данной книги автор не до конца решил задачу: как формировать умение перестраивать процесс поведения, заменяя непосредственное изживание аффекта, потребности или образа опосредствованным овладением своим поведением.
В принципе оно сводится, согласно Лурии, к умению оперировать внешними знаками, в первую очередь знаками культурными. Речь, символ, поведенческий образец - примеры таких знаков. Поэтому столь весом заключительный вывод книги: «Понять поведение человека в его деструкции и организации, не исходя из анализа ... культурно-психологических механизмов, невозможно; без них деструкция становится суммой физиологических симптомов, а организация - общим и ни к чему не обязывающим термином. Начав работу с психофизиологических фактов, мы пришли к их психологической интерпретации. Анализ сложнейших культурных механизмов оказался ключом к пониманию "простых" нейродинамических процессов» [4. С. 522].
И этот вывод, на наш взгляд, носит общеметодологический характер, в частности, для построения новых социальных технологий и для выявления самых глубинных корней конфликта. Поэтому если их начало сводится к особенностям характера или темперамента, а то и неким более простым психическим свойствам и качествам (едва ли не раздражительности и даже драчливости), верить таком диагнозу нельзя. Любые психические феномены не разъясняются сами из себя - важно учитывать социальный контекст их формирования и способов проявления. Но если остановиться лишь на анализе данного контекста, результат тоже будет неудовлетворительным, поскольку любой социальный факт или акт окрашивается психологически.
Как раз сопряженностью тончайших экспериментов, смелых теоретических гипотез и глубоких выводов наследие Лурии отвечает запросам сегодняшнего дня. И, в первую очередь, в плане переноса его методов и разработок на другие области общественных наук, ибо проблема изучения и предотвращения деструктивных конфликтов с опорой на их результаты приобретает сверхактуальность.
Лурия, таким образом, выявил глубинные причины человеческих конфликтов, которые учитываются далеко не в полной мере: анализируются скорее вершки, чем корешки. Он не только поставил проблему овладения поведением, но и предложил свои способы ее решения.
Анализ разработанных и применяемых им исследовательских процедур и методического инструментария в ракурсе конфликтологии весьма продуктивен. Современное конфликтологическое знание и область новых социальных технологий с опорой на их антропологическое измерение может пополниться надежными методами диагностирования конфликтов на стадии их зарождения и даже до нее. Результатом становится показатель меры латентности конфликта с учетом того, что концепция Лурии анализирует конфликт не с позиций жесткого детерминизма, а с учетом его вероятностной природы.
Это влияет и на разработку продуктивных социальных технологий, одна из основных целей которых - перевод «энергии конфликта» из деструктивной фазы в конструктивную. Для реализации потенциала этих технологий крайне важен учет их антропологического измерения, что позволит не только выявлять истоки конфликтности в самой человеческой природе, но и регулировать их на любой фазе протекания с возможностью устранения их дисфункциональности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гришина Н.В. Психология конфликта. СПб., 2000.
2. Luria A.R. The nature of human conflicts, or етойоп, conflict and will. N.Y. 1932.1967,1976.
3. Лурия А.Р. Сопряженная моторная методика и ее применения в исследовании аффективных реакций // Психологическое наследие. М., 2003.
4. Лурия А.Р. Природа человеческих конфликтов. Объективное изучение дезорганизации поведения человека. М., 2002.
5. Дмитриев А.В. Миграция: конфликтное измерение. М., 2006.
6. Лурия Е.А. Мой отец А.Р. Лурия. М., 1994.
7. Выгодская Г.Л., Лифанова Т.Н. Лев Семенович Выготский. М.: Смысл, 1996.
8. Ясницкий А. К истории культурно-исторической гештальтпсихологии: Выготский, Лурия, Коффка, Левин и др. // Психологический журнал Международного университета природы, общества и человека Дубна.. 2012. № 1. С. 60-97.
42 И.Е. Задорожнюк, В.А. Мазилов, М.В. Базиков
2014. Вып. 3 ФИЛОСОФИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
9. Мазилов В.А. Интегративные тенденции в психологии: гештальтпсихология и проблема целостности // Человеческий фактор: Социальный психолог. Вып. 1(9). 2005. С. 10-22.
10. Мазилов В.А. Методология психологической науки: история и современность. Ярославль: МАПН, 2007.
11. Столбун В.Д. Метод количественной нейропсихологической объективации состояния динамических церебральных систем. Тверь: Лилия Принт, 2006. 448 с.
Поступила в редакцию 07.07.14
I.E. Zadorozhnyuk, V.A. Mazilov, M. V. Bazikov
CONFLICT MANAGEMENT TECHNOLOGIES AND THEIR SOCIO-ANTHROPOLOGICAL MODELLING: PAST AND PRESENT
The article examines the potential of conflictological theory and practice of social conflict management, including their transfer from destructive to constructive phase. Modern researches usually describe conflicts that have already released on the surface, while the stage of conflict generation is monitored less effectively. Therefore, we need new approaches related to the modelling of their socio-anthropological dimension and based on interdisciplinary research in which a key role is played by (socio) psychological techniques and concepts. In this regard the concept of A.R. Luria on the "conflict of human nature" seems important. This concept is based on the study of the genesis of mental functions in the cultural and anthropological space. The analysis of research procedures developed and applied by Luria as well as methodological tools is very productive from the perspective of conflict diagnosing at the stage of conflict initiation, and even earlier. The result is an index that measures the latency of a conflict with due account for its probabilistic nature, and in the future - the translation of "conflict energy" from the destructive phase to the constructive phase.
Keywords: socio-anthropological dimension of a conflict, psychological predisposition to conflict, theory of mental field, field dependence / field independence, combinatorics of factors.
Задорожнюк Иван Евдокимович, доктор философских наук
Современная гуманитарная академия
109029, Россия, г. Москва, ул. Нижегородская, 32 (корп. 4)
E-mail: [email protected]
Мазилов Владимир Александрович,
доктор психологических наук, профессор, заведующий
кафедрой общей и социальной психологии
ФГБОУ ВПО «Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д.Ушинского» 150000, Россия, г. Ярославль, ул. Республиканская, 108 E-mail: [email protected]
Базиков Михаил Васильевич,
кандидат психологических наук, исполнительный директор МООИВС «Забота»
129128, Россия, г. Москва, проспект Мира, 188а E-mail: [email protected]
Zadorozhnyuk I.E., Doctor of Philosophy
Moscow Modern Humanitarian Academy 109029, Russia, Moscow, Nizhegorodskaya st., 32/4 E-mail: [email protected]
Mazilov V.A.,
Doctor of Psychology, Professor, Head of Department of General and Social Psychology
Yaroslavl State Pedagogical University
150000, Russia, Yaroslavl, Respublikanskaya st., 108
E-mail: [email protected]
Bazikov M.V., Candidate of Psychology
MOOIVS «Zabota»
121615, Russia, Moscow, Rublevskoe shosse, 16/3 E-mail: [email protected]
