Технологическое и институциональное развитие социально-экономической системы в гетерогенной среде Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ И ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ В ГЕТЕРОГЕННОЙ СРЕДЕ1

ЕРЗНКЯН БАГРАТ АЙКОВИЧ,

доктор экономических наук, профессор, заведующий лабораторией стратегии экономического развития Центрального экономико-математического института

Российской академии наук, e-mail: [email protected], [email protected]

Статья посвящена исследованию технологических и институциональных факторов развития экономики. Показано, что системные изъяны традиционного подхода к экономике и научно-техническому прогрессу во многом порождены гомогенной ориентацией аксиоматики неоклассической экономической теории. Рассмотрены альтернативные подходы, базирующиеся inter alia на идеях и понятиях технологических укладов Львова-Глазьева, техникоэкономической парадигмы Перес, рыночных автоматов Мировски. На основе анализа (i) технологических укладов и комплементарных к ним институциональных укладов, (ii) четырехфазного протекания технологической революции с акцентом на динамику пузырей, периоды процветания, переливы финансового и промышленного капитала, (iii) специфики рыночных автоматов, (iv) нелинейного развития технологически многоукладной экономики и пр. предложена концепция инновационного развития социально-экономической системы в гетерогенной среде.

Ключевые слова: институциональная и эволюционная экономика; технологические и институциональные уклады; гетерогенная среда; социально-экономическая система; техникоэкономическая парадигма; рыночные автоматы; развитие.

The paper is devoted to the study of technological and institutional factors of economic development. It is shown that systemic vices in the traditional approach to economic and scientific-technical progress are largely generated by the homogeneous orientation of the axioms of neoclassical economics. The alternative approaches, based inter alia on the ideas and concepts of technological structures of Lvov-Glaziev, techno-economic paradigm of Perez, markomata of Mirowski, are considered. On the basis of (i) technological structures and complementary to them institutional structures, (ii) a four-phase course of the technological revolution, with an emphasis on the dynamics of bubbles, the periods of prosperity, the mutual flaws of the financial and industrial capital, (iii) characteristics of markomata, (iv) non-linear development of technologically mixed economy, and so on, a conceptual framework of innovation development of the socio-economic system in a heterogeneous environment is offered.

Keywords: institutional and evolutionary economics; technological and institutional structures; heterogeneous environment; socio-economic system; techno-economic paradigm; markomata; development.

Коды классификатора JEL: B52, O11, O33, O43.

1 Работа подготовлена при финансовой поддержке РФФИ (грант N° 11-06-00348), а также в рамках выполнения НИР «Системная модернизация экономики России» в Финансовом университете при Правительстве Российской Федерации.

Развернутый вариант пленарного доклада Б.А. Ерзнкяна «Технико-экономическая парадигма Карлоты Перес: ее значение и возможности применения», представленного на IX Международном симпозиуме по эволюционной экономике «Финансы и реальный сектор: взаимодействие и конкуренция», 8-10 сентября 2011 г., г. Пущино, Московская область, Россия.

© Б.А. Ерзнкян, 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

1. СИСТЕМА ПОНЯТИЙ: ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Литература по технологическим (к примеру, Сахал 1985) и институциональным (в числе прочих, Норт 1997) изменениям настолько обширна, что даже беглое ознакомление с нею представляет собой нелегкую, а главное, отдельную самостоятельную работу. В дальнейшем, по ходу изложения и по мере необходимости, по ним будут даваться отдельные пояснения; здесь же хотелось бы остановиться на понятии гетерогенной среды, имеющей для достижения цели настоящей статьи описания развития, в том числе модернизационного и инновационного, социально-экономической системы с позиций неортодоксальной экономической теории ключевое значение.

В теоретико-методологическом плане изложенное ниже совместное (если и не системное по факту, то тяготеющее к нему по замыслу автора настоящей статьи) рассмотрение технологий, институтов, системы и среды для объяснения экономического развития перекликается с гипотезой Г.Б. Клейнера (Клейнер 2005) о представлении экономического мира в виде системы из четырех сущностных типов. Примечательно, что к ним, в соответствии с четырьмя стихиями древнегреческой философии земли, воды, воздуха и огня можно отнести: 1) социальноэкономические объекты (юридические и физические лица), 2) процессы (экономического роста, научно-технического прогресса), 3) институты и 4) события (резкие изменения в ситуации, не зависящие от конкретного человека) (Клейнер 2005, 37). В дальнейшем типология систем была переосмыслена и слегка видоизменена, и ныне она включает: 1) объекты, 2) процессы,

3) среду и 4) проекты (см., например, Kleiner 2009). Последние два элемента в новой типологии представляются нам одновременно и расширением семантики первоначальной классификации (среда может включать не только институты, но и элементы иной природы), и ее сужением (все проекты событийны, но не каждое событие сводится к проекту).

Социально-экономическая система, трактуемая как единство ее социальной и экономической составляющих, в динамике на национальном уровне претерпевает изменения в интересующем нас плане как минимум технологические и институциональные. Первые относятся к технологиям, образующим соответствующий каркас экономики, вторые к институтам, обрамляющим в числе прочих подсистем внешней среды технологический срез социальноэкономической системы. Динамика изменений прослеживается и в статике, коль скоро состояние системы в любой момент времени несет на себе печать временной каузальности событий. В то же время изменчивость/подвижность системы наблюдается и в пространстве по той причине, что она неоднородна [такова на самом деле и таковой трактуема в статье] в отношении своих подсистем, и это обстоятельство имеет принципиальное значение для системного в данном контексте технологически и институционально взаимосвязанного и взаимообусловленного объяснения развития экономики.

Для характеристики как статической (преимущественно пространственной), так и динамической (временной) неоднородности системы, природа которой может быть различной, в том числе технологической и институциональной, мы прибегаем к понятию «гетерогенная среда» среда, в которой пребывает и развивается неоднородная и семантически неоднозначная социально-экономическая система.

Гетерогенная среда включает как собственно среду (внешнее окружение), причем различной природы, так и действующих в ней агентов, и она означает неоднородность, с одной стороны, экономических агентов, а с другой рыночных, организационных, институциональных и иных устройств, опосредующих протекание в них процессов экономической деятельности. Важно подчеркнуть, что неоднородность процессов может выражаться не только в пространственно-временном, но и в логическом, методологическом, сущностном, понятийном отношении и т.д. В такой трактовке среда выступает синонимом системы, устройства и даже агента как элемента системы, хотя и не исключается в зависимости от контекста и традиционное понимание среды как обрамления, внешнего дополнения к рассматриваемой системе. Сказанное означает, что среда может редуцироваться к социально-экономической системе, но может рассматриваться и как сущность, отличная от системы в ее узком значении, что, впрочем, не должно помешать изложению сути развития этой самой системы.

Учет гетерогенного характера развития экономики, неоднородности ее технологического и институционального измерения на нано-, микро-, мезо— или макроуровне имеет принципиальное значение для реалистичного описания экономической действительности; такой учет представляется обязательным для выработке стратегии модернизации и инновационного раз-

вития российской экономики. Для экономистов, в первую очередь приверженцев институциональной и эволюционной теории, это очевидно. Неоднородность многолика и многозначна. Не случайно, что именно осознание доставшейся в наследство от советских времен и усиления в последние годы неоднородности российской экономики в процессе перехода и создания основ рыночного хозяйства, а также неравномерности развития страны не только во времени, но и в пространстве, явилось причиной зарождения интереса к институциональной регионалистике (Нуреев 2010).

Другой пример: в последнее время для описания гетерогенных социально-экономических систем все шире применяется агент-ориентированное моделирование (Бахтизин 2008). Его особенностью является включение в модель множества агентов различного уровня и характера со свойственными им заданным набором личностных характеристик («ресурсов»), целевой функцией («интересами») и правилами поведения. Так, в мультиагентной модели региона Е.Д. Сушко (Сушко 2011; 2012), в отличие от догматики ортодоксальной экономической теории с ее одинаково мыслящими и действующими индивидами, задействованы агенты четырех типов: 1) физические лица (люди жители региона); 2) юридические лица (предприятия, организации); 3) муниципальные районы; 4) группы предприятий (отрасли народного хозяйства). При этом входящие в каждый тип агентов их индивидуальные представители могут, как было сказано выше, различаться по тем или иным признакам, что является проявлением их уникальной «личности».

Синонимом для передачи идеи различия может служить понятие множественности, причем как для объяснения целесообразности наличия в обществе множественных групп, общественных страт, или социальных в терминологии академика В.Л. Макарова кластеров (Макаров 2010), так и для объяснения необходимости нестандартного подхода к институциональному обеспечению модернизации и инновационного (технологического) развития экономики. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что множественность (неоднородность), которая «миром правит», не является панацеей, поскольку она может не только стимулировать «культурный и технологический прогрессы», но и вести к разобщенности людей, дестабилизации политической обстановки и даже «к национальным и религиозным войнам» (Вебер, Габжевич, Гинзбург, Саватеев и Филатов 2009, 28).

Гетерогенная среда требует адекватного языка описания, отличного от языка ортодоксии, предназначенного изначально для описания процессов, происходящих в гомогенной среде с однотипными агентами, которые взаимодействуют посредством однородных рынков, но он никак не подходит для выражения процессов, разворачиваемых в гетерогенной среде с принципиально не похожими друг на друга агентами и рынками. Иными словами, [гетерогенная] онтология среды, переносимая [вследствие возможности редукции] на социально-экономическую систему, требует соответствующей гносеологии с присущими ей [адекватными] средствами выражения.

Предлагаемый в статье понятийный язык выходит за рамки ортодоксии/неоклассики и лежит в русле институционального, эволюционного, возможно, иных неортодоксальных течений экономической мысли, объединенных стремлением преодолеть имманентно присущие ортодоксии пороки. Это русло так называемого другого канона (Райнерт 2011), представленного понятийными средствами, в частности, технико-экономической парадигмы Карлоты Перес (Perez 2009; Перес 2011), рыночных автоматов Филипа Мировски (Mirowski 2007, 2010) и флуктуационных/бифуркационных сдвигов Б.А. Ерзнкяна (Ерзнкян 1989; 2000), в соответствии с которыми и структурирована настоящая работа.

2. ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ ГЕТЕРОГЕННОЕ РАЗВИТИЕ

Рассматриваемые ниже концепции технологического гетерогенного развития экономики при всем их различии сходятся в одном: все они базируются на явной или неявной, но, что важно, эндогенной трактовке экономического развития. Примечательно, что именно это и роднит (см. Ерзнкян 2004) таких антиподов, как Карла Маркса (согласно которому новаторская активность вызвана ухудшением общего экономического положения) и Йозефа Шумпетера (для которого активность новаторов носит в себе элементы случайности); достаточно вспомнить слова последнего, приведенные в предисловии к японскому изданию «Теории экономического развития»: «К. Маркса от современных ему экономистов и от его предшественников отличало

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

именно понимание экономической эволюции как особого, обусловленного самой экономической системой процесса» (Шумпетер 1982, 53).

Прежде чем перейти к рассмотрению технико-экономической парадигмы Карлоты Перес и возможностям ее развития за счет инкорпорирования в нее других идей или ее синтеза с иными нестандартными концепциями, представим логику технологического развития экономики в привычной для автора настоящей статьи терминологии. Эта логика базируется на методологически близкой к технико-экономической парадигме Перес интерпретации макроэкономического развития как процесса технологически неоднородного в пространстве отраслей и нелинейного во времени. Он также, а хронологически — прежде всего, согласуется с концептуальнометодологическими принципами экономики развития Д.С. Львова (Львов 2002), а также с концепцией Д.С. Львова и С.Ю. Глазьева (Львов и Глазьев 1987), согласно которой научнотехнический прогресс это динамический неравномерный процесс структурных изменений в социально-экономической системе, отличающийся высокой степенью неопределенности.

Ключевую роль в ней играют технологические уклады целостные самовоспроизводящие-ся, структурно-технологические единицы, образующие в совокупности целостную экономику. Формальная реализация нашего подхода, помимо концепции Львова-Глазьева, основана на идеях самоорганизации и конструктивности хаоса. Для характеристики изменения величин структурных параметров модельной технологической системы используется понятие флуктуации, а для подчеркивания факта рождения из недр старого технологического уклада нового понятие бифуркации (Ерзнкян 1989; 2000).

Формально введенные понятия можно показать на модели Леонтьева, представляющей собой систему линейных уравнений:

п

X а1]х]+у]=х1 , I = 1,2, ..., п, (1)

или в матрично й форме

АХ + У + X, (2)

где А = [а] технологическая матрица, или матрица коэффициентов прямых связей; X вектор-столбец объемов производства, или совокупного общественного продукта; У вектор-столбец конечного продукта.

Если наблюдать за состоянием экономики опираясь на технологическую матрицу, то можно обнаружить, что технологические изменения приводят со временем элементы исходной матрицы к колебаниям (флуктуациям), «размытию»: четко зафиксированные величины коэффициентов превращаются (по отношению к исходным) в нечеткие ^аёвк 1965). Полученную нечеткую матрицу можно представить (в матричной записи) следующим образом:

А = {(А, М/А))}, (3)

где А и А соответственно четкая и нечеткая технологические матрицы; М/А) матрица, показывающая степень принадлежности четкой матрицы А нечеткой матрице А . Связав аналитически матрицы М/А) и А с матрицей А, можно описать размывание четкого состояния системы А единственно с помощью оператора «размывания», или флуктуационных сдвигов, — матрицы М/А). Сам переход от четкости к нечеткости в можно символически обозначить как А А .

Что касается оператора бифуркационных сдвигов, то он переводит систему из одного четкого/чистого состояния в другое: А1 А2. Поскольку такой переход не является мгновенным актом, а происходит, как правило, в течение длительного периода, то система пребывает все это время в смешанном состоянии, которое можно представить в виде комбинации чистых состояний А1 и А2 или в символической записи как А1 А2. Переходной процесс, составляющий полный цикл «порядок - беспорядок - порядок», можно представить какА1А1 А2 А2. Ансамблю из чистых состояний можно сопоставить трехмерную матрицу Р1 = [р ] оператор бифуркационных сдвигов, чьи элементы р I, у = Щ , к = 1т могут быть интерпретированы как вероятности событий элементов а А1 и ау2 А2, причем р х + ру2 = 1. Каждый слой трехмерной матрицы Р1 = [р ] представляет собой двумерную матрицу Рк = р], к = 1, т , которая, в частности,

может быть скаляром Рк = |рп] или диагональной матрицей Dk = [р.], при этом соответственно

m m

X рк = 1, X Dk = I, где I — единичная матрица. Также отметим, что полная схема переход-

к=1 к=1

ного процесса (с учетом как флуктуаций, так и бифуркаций) имеет (в символической записи)

вид A1 ^ A1 ® A2 ^ A2.

В общем случае нечеткая многоукладная макросистема, представляющая собой комбинацию из m — нечетких систем-укладов, описывается формулой

m

(£ AkDk) X + Y = X, (4)

к=1

где Ак нечеткая технологическая матрица [<!.] k-слоя (к = 1,m), или нечеткая матрица межотраслевых связей между элементами системы, находящимися в к-ом (чистом) состоянии; Dk — диагональная матрица неоднородностей |р.. ] к-го слоя трехмерной матрицы P, показывающая долю/вероятность распределения X по слоям системы.

Такова вкратце идея формализации воздействующих на экономическую систему (представленную в модели трехмерной технологической матрицей) операторов, с помощью которых могут быть построены (для иллюстрации динамики процесса перехода от одного состояния порядка к другому) как нечеткие (De Luca and Termini 1972), так и вероятностные (Шеннон 1963) траектории развития (Ерзнкян 1989; 2000).

Логически (если отталкиваться не от инноваций, а от изобретений) исходным пунктом описания является возникновение уникальной технологии, которая поначалу не выходит на рынок и не оказывает никакого воздействия на технологическую структуру экономики. С течением времени эта технология становится доступной для других, и растущее ее применение (коммерциализация) на уровне технологической структуры становится подобным воздействию на нее того, что мы называем оператором флуктуационных сдвигов. В силу этого уникальность такой технологии исчезает, и ее уместнее назвать просто прогрессивной. Все более массовое применение новой технологии приводит к возникновению технологического уклада сопряженных производств, связанных однотипными технологическими цепями (Львов и Глазьев 1987); в терминах воздействия на макроэкономическую технологическую структуру появление нового уклада объясняется действием так называемого оператора бифуркационных сдвигов. Технология становится в таком случае традиционной (обычной), и, как в случае с институтами, установившийся обычай с течением времени начинает сковывать развитие, применительно к данному контексту — технологическое. Вызревание технологического уклада и его институциональная эволюция осуществляются на фоне морального устаревания технологии, и жизненный цикл технологии приходит к концу.

Поясним смысл приведенных выше типов технологий. Под уникальной технологией подразумеваются изобретения и другие научно-технические разработки, защищенные патентами или содержащие ноу-хау, что делает невозможным их использование конкурирующими организациями. Прогрессивная технология охватывает разработки, обладающие новизной и техникоэкономическими преимуществами по сравнению с технологиями-аналогами, используемыми потенциальными покупателями новой технологии и их конкурентами. К традиционной (обычной) технологии относятся разработки, отражающие средний уровень производства, достигнутый большинством производителей продукции в данной отрасли. И, наконец, морально устаревшая технология включает в себя разработки, не обеспечивающие производство продукции среднего качества с технико-экономическими показателями, которых достигают большинство производителей аналогичной продукции (Румянцева 2010, 629-630).

Также отметим, что введение термина «нулевое» развитие (см. ниже) связано с понятием потенциала для улучшения (Акофф 1972), а собственно развитие ассоциируется с распространенным понятием структурных сдвигов. С учетом сказанного возникают четыре типа экономико-технологического развития, нумерация которых приведена в соответствие с нумерацией иерархии Ноэма Хомского (от нулевой до третьей) классификации формальных языков и формальных грамматик (см., например, Гросс и Лантен 1971). Сделано это намеренно с тем, чтобы перебросить мостик от логически-пространственной идеи рыночных автоматов к темпоральной логике технологических автоматов.

Если говорить в терминах новаторов и имитаторов, то следует отметить, что развитие типа 0 обязано своим появлением исключительно новаторам, имитация действий которых на этапе 1 приводит к тому, что в системе возникает (может возникнуть) бифуркация. После нее роль пер-

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

вой скрипки переходит окончательно к имитаторам (тип 2) и последователям, которых нельзя даже назвать имитаторами (тип 3). Но возможно именно всем им, а не новаторам, система обязана своим развитием, что перекликается с мыслью Ф.А. Хайека о рыночном порядке и моральных принципах большинства людей на Западе, что можно применить не только к экономическому росту, но и приспособить к объяснению технологического развития экономики вообще: «Рыночный порядок поддерживали тысячи индивидов, для которых все эти новые установления стали рутиной, а не случайные преуспевающие новаторы [выделено мной - Б.Е.], которым эти тысячи подражали» (Хайек 1990, 242). Отсюда можно сделать следующий вывод: появление новаторов суть необходимое условие технологического развития, имитаторов (и последователей, переводящих даже не инновацию, а ее имитацию в распространяющуюся рутину) условие достаточное (Ерзнкян 2011а, 167).

Если рассматривать технологическое развитие в динамике, то его разбиение можно сделать в виде этапов. В то же время известно, что в экономике одновременно присутствуют различные технологические уклады, иными словами, в ней можно обнаружить при синхронном рассмотрении различные типы технологического развития. Так, например, в России большинство продукции гражданского машиностроения приходится на технологические уклады 4-го и 23-го поколений. Примечательно, что 5-й уклад последовательно сдает свои позиции, в то время как 6-й и вовсе не зафиксирован, что свидетельствует об отсутствии должного воспроизводства конкурентоспособной экономики со стороны современного машиностроения России (см. табл. 1) (Ерзнкян 2011в).

Таблица 1

Структура производства машиностроительной продукции по технологическим укладам, %

Технологические уклады 1992 г. 1998 г. 2004 г.

Второй и третий 23 32 39

Четвертый 44 47 49

Пятый 33 21 12

Итого 100 100 100

Примечание 1: расчет по 1992 г. сделан на основе ф. С-Щ Госкомстата РФ, расчет по 1998 г. выполнен по данным ф. 5-з Госкомстата РФ, 2004 г. — ф. 5-з Росстата. Данные за 2005 г. оказались неполными.

Примечание 2: Методика разбиения и группировки по укладам выполнены С.Ю. Глазьевым.

Источник: Прогнозирование перспектив технологической модернизации экономики России: Коллективная монография/ А.Г. Гранберг и др. Отв. ред. В.В. Ивантер, Н.И. Комков. М.: МАКС Пресс, 2010. 283.

3. ДИНАМИКА ГЕТЕРОГЕННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ И ИНСТИТУТОВ:

ПАРАДИГМА ПЕРЕС

Можно назвать, по крайней мере, две причины, которые придают значимость техникоэкономической парадигме Перес — научно-теоретическую и практико-прикладную. Во-первых, она представляет интерес сама по себе, как таковая, будучи логически стройным научнотеоретическим изложением авторской версии возникновения и становления технологических революций и их развертывания во времени вплоть до полного угасания, с акцентом на скрытые пружины, причины, движущие силы и механизмы их осуществления. Во-вторых, она привлекает внимание с прикладной точки зрения, обладая несомненной практической предсказательной силой, столь явственно и достаточно убедительно проявившейся в ситуации последнего, все еще не угасшего глобального финансово-экономического кризиса, неизбежность и примерные сроки наступления которого были предсказаны ею за много лет до его начала.

В чем же особенности подлежащей рассмотрению технико-экономической парадигмы как научного феномена, каковым она и является на самом деле? В изложении Карлоты Перес она предстает как апеллирующая больше к [ выходящему за пределы когнитивного знания] здравому смыслу заинтересованных лиц, чем просто к их специфическим научным знаниям (почему это так, увидим ниже), трактовка технологических нововведений на уровне в целом любой, хотя и с вариациями, ввиду наличия институциональной специфики, национальной экономики, возникновение и распространение которых носит в целом революционный и (квази)вол-нообразный характер.

Здравый смысл, встречаемый у Перес, в нашем понимании это попытка выхода за рамки узкоспециализированного языка отдельных направлений науки с тем, чтобы дать системное по своей сути толкование технико-экономическому развитию. Нацеленность на преодоление ограниченности семантических рамок предполагает обращение к языку достаточной степени общности, понятной по возможности, без упрощений ученым и специалистам смежных отраслей знаний. Отсюда и обращение к здравому смыслу, что применительно к замыслу автора технико-экономической парадигмы является более чем оправданным, ибо обеспечивает и понимание сути развития в целом, и возможность мысленной трансляции общего (здравого) языка на частный язык узких специалистов экономистов, финансистов, управленцев, бизнесменов, политиков и пр. Сущность «здравого смысла», собственно говоря, в том и состоит, что он призван передать общий в отличие от частного смысл (ср.: common sense). Именно это стремление к охвату целого и передаче смысла общности исследуемого объекта и роднит систему взглядов Перес с системным подходом. Сама Перес словосочетание «здравый смысл» соотносит, как можно увидеть их нижеприведенного определения, с наилучшими деловыми практиками, с общественным признанием основополагающих принципов развития, со способностью формировать культуру определенного периода развития, одним словом, с той или иной деятельностью и / или с тем или иным институтом. В настоящем докладе, развивая логику Пресс, мы придаем термину «здравый смысл» когнитивное звучание, видя в нем основу для понимания фундаментального для исследовательской конструкции Перес понятия техникоэкономической парадигмы.

Таким образом, системное понимание сути пульсирующих, волнообразных, циклических (или квазициклических) перемен является ключом к толкованию не только технологического развития, но и шире экономического (завязанного на социум, бизнес, науку, политику и иные сферы жизнедеятельности современного общества) развития вообще, будь то на национальном или глобальном уровне.

Одной из главных концептуальных особенностей технико-экономической парадигмы Кар-лоты Пресс является системная трактовка развития, предполагающая наличие двух неразрывно связанных друг с другом составляющих — технической и экономической в самом широком смысле этого слова. История изучения первой составляющей широко известна, особенно в связи с описанием возникновения и развития технологической революции. Роль второй оставляющей во всяком случае, в литературе по научно-техническому прогрессу и технологическим изменениям обычно остается на втором плане. Для Перес, однако, вторая составляющая является столь же значимой, сколь и первая, что вытекает со всей очевидностью уже из самого определения технологической революции, которая суть «кластер новых и динамичных технологий, продуктов и отраслей, способный вызвать подъем в экономике и породить долгосрочную тенденцию к развитию» (Перес 2011, 30). При этом каждая технологическая революция, с которой связывается своя технико-экономическая парадигма, «становится результатом синергической взаимосвязанности групп отраслей с одной или более инфраструктурной сетью» (Перес 2011, 36). Хотя понятия технологической революции и технико-экономической парадигмы взаимосвязаны, но они не идентичны и не сводятся друг к другу: второе сложнее первого для понимания, по утверждению Перес. Системное понимание развития приводит Перес к следующему определению: «технико-экономическая парадигма это модель наилучшей деловой практики, состоящая из всеобъемлющих общих технологических и организационных принципов, которые отражают наиболее эффективный способ вовлечения определенной технологической революции в жизнь и то, как следует пользоваться революцией для оживления и модернизации экономики. Когда эти принципы становятся общепринятыми, они определяют «здравый смысл», основу, на которой строится любая деятельность или институт» (Перес 2011, 40).

Другой особенностью является обращение Перес к тому, что приобрело название «финан-сиализации» экономики (“financialization” of the economy), - проблеме, описанной с различными смысловыми нагрузками и толкованиями многими авторами (см., например, Krippner 2005) и вызванной противоречием между глобальным характером современной сферы финансов и национальными, по сути, механизмами и инструментами ее регулирования. Повышенное внимание Перес к финансовой сфере, однако, этим не ограничивается: она сосредотачивается на выявлении роли финансов в длинноволновой динамике экономического и институционального развития. Неконтролируемый рост финансового сектора явился в действительности катализатором нынешнего глобального кризиса. Но явился ли он его глубинной, а не просто лежащей на поверхности, причиной, и в какой степени кризис был спонтанным и неожиданным, а не

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

рукотворным? вот вопрос, на который Перес пытается дать ответ средствами понятийного аппарата своей технико-экономической парадигмы. Для нее сложные, противоречивые взаимоотношения производственного и финансового секторов не несут в себе ничего загадочного, как собственно и наблюдаемые более или менее регулярно на протяжении примерно семи десятка лет кризисы. Все это вполне укладывается в технико-экономическую парадигму с четырьмя фазами развития и соответствующими переливами капитала из финансовой сферы в производственную либо в зависимости от фазы развития наоборот: из производства в сферу финансов.

Фазы технико-экономического развития приведены в табл. 2. На первой фазе [внедрения, инвестирования] наблюдается технико-экономический раскол между отживающим свой век и нарождающимся технологическим укладами: осуществление технологической революции сопровождается уходом старых отраслей и безработицей одновременно с приходом, благодаря энергичным капиталовложениям, новых отраслей. Вторая фаза [агрессии, «позолоченного века»] это времена «финансового пузыря», характерной особенностью которых является интенсивное финансирование технологической революции, «размолвка» в системе, поляризация. Третья фаза [синергии, «золотого века»] характеризуется интенсивным ростом, положительными внешними эффектами (экстерналиями), высокой занятостью и производительностью; обусловленными синергией и царящей в этой фазе повсеместной эйфории и уверенности психологически понятной и объяснимой, но объективно не имеющей под собой никакой основы что процветанию не будет конца; Перес называет ее также «золотым веком». Четвертая фаза [зрелости, насыщения] знаменует собой угасание технологической революции, социальнополитический раскол (последние товары и отрасли, насыщение рынков и технологическое старение, разочарование вместо постоянства). Первые две фазы образуют период становления технологической революции, вторые две - период ее развертывания (Перес 2011, 77).

Таблица 2

Фазы развития технологической революции и их названия

Phases of Development / Фазы развития Their Names / Их названия

4th phase / 4-я фаза Saturation / Зрелость

3rd phase / 3-я фаза Synergy (Golden Age) / Синергия

2nd phase / 2-я фаза Aggression (Gilded Age) / Агрессия

1st phase / 1-я фаза Investment / Внедрение

Особо следует сказать о специфических особенностях, присущих конкретным экономикам. Место любой экономической системы определяется Перес не столько в пространстве и не столько во времени (и то, и другое одинаково тривиально), сколько, как нам представляется, в пространстве времени (что далеко не тривиально). Перес наблюдает и фиксирует различные лица капитализма от уродливого (со ссылками на Диккенса) до добродушного; их проявления зависят от стран и периода их развития. Для сравнения: Буайе и другие представители французской теории регуляции также говорят о неоднородности, употребляя для передачи различий в институциональном, социально-экономическом, политическом и прочем устройстве национальных государств, приводящих в итоге к появлению разновидностей современных экономик; характерно, что слово «капитализм» они употребляют во множественном числе capitalisms (см., напр.: Boyer 2005). Но у Перес это различие не только (имея в виду пространственное измерение) временное, темпоральное, в то время как у Робера Буайе преимущественно пространственное, страновое.

Отмеченные выше особенности парадигмы Перес могут быть охарактеризованы как имеющие значение, притом со знаком «плюс». Что касается «минусов» парадигмы, то они суть оборотная сторона ее достоинств. Так, Перес говорит о капиталистической системе, включая в нее как свободные рынки (рыночную экономику), так и централизованную систему (плановое хозяйство), т.е. собственно капитализм и социализм (советского типа) для нее выступают системами, одинаково пригодными для приложения к ним идей парадигмы технико-экономического развития. Конечно, с этим можно поспорить, но ведь можно и закрыть на эту небрежность языка (если, конечно, специально на этом не зациклиться) глаза, понимая, что капитализм и социализм лишены в ее трактовке развития непримиримо идеологической окраски. Кстати, такое размывание привычных понятий свойственно не только Перес, и зачастую оно объяснимо и оправданно (ситуацию вольного или невольного авторского оппортунизма мы опускаем).

Так, например, Энтони Гидденс проводит не совсем обычное различие между капитализмом и индустриализмом; под первым понимается «система производства товаров, сосредоточенная вокруг отношения между частным владением капиталом и лишенным собственности наемным трудом», а то время как основной характеристикой второго понятия выступает «использование неодушевленных источников физической энергии при производстве изделий, в сочетании с центральной ролью машинного оборудования в процессе производства» (Гидденс 2011, 177-178). Здесь важно то, что капитализм и индустриализм рассматриваются им в качестве двух несводимых друг к другу организационных блока или измерения институтов современного общества. Но если допустить возможность той или иной формы редукционизма, то можно, как это делают многие, трактовать одно измерение как подвид другого. Так и в случае с Перес, которая прикладывает свою парадигму для объяснения технико-экономического развития идеологически различных, но технологически редуцируемых друг к другу институциональных систем капитализму и (вместо индустриализма) социализму.

В эпилоге к русскому изданию своей книги Перес пишет (в связи с чехословацкими событиями 60-х гг., кульминацией которых стал ввод советских танков в Прагу в августе 1968 г.), что лидеры реформаторского движения «понимали, что наступил момент для технологической революции, ознаменованной приходом компьютеров» (Перес 2011, 216). Хотя она и ссылается при этом на (Richta et al. 1966; 1969), тем не менее, следует отметить, что это не так. Реформаторы и не только чехословацкие выступали против навязанного и в корне чуждого им советского типа хозяйствования (ГДР — в 1953 году, Венгрия — в 1956, Чехословакия — в 1968, Польша — в 1980). Институциональные соображения превалировали над технологическими, и движение за реформы совпало с желанием, во всяком случае применительно к чехословацким событиям, строить «социализм с человеческим лицом». Если бы дело было в осознанной лидерами необходимости проведения технологических перемен, то и лозунги были бы иными, да и менее рискованными как для самих реформаторов, так и для завезенного из СССР социалистического способа регулирования экономики. Даже если бы истинной целью реформаторов было стремление к реставрации капитализма, сделать это под технологическими знаменами было бы куда проще и спокойнее, а главное, надежнее с точки зрения достижения поставленной цели. Поэтому мотивы реформаторов нельзя объяснить тем, что будто бы они осознали момент прихода эры компьютеров и прониклись стремлением ответить на вызовы/требования нового технологического уклада. Истинная мотивация заключалась в осознании необходимости, если и не замены, то хотя бы обновления социалистического уклада жизнедеятельности и приведения его в соответствие с собственной системой ценностей и неформальной институциональной структурой. Справедливости ради, однако, следует отметить, что сказанное — теперь уже в соответствии с концепцией самой Перес — вовсе не исключает значимость технологических факторов, которые вполне возможно — пусть для лидеров (и общественности) и неосознанно — могли бы вступить в роли глубинных причин, побудительных моментов, толкающих лидеров страны (и особенно Дубчека) к реформам.

Завершим этот сюжет напоминанием о том, что на протяжении всех четырех десятилетий существования стран народной демократии в Восточной Европе выступления против социалистической системы (во всяком случае, в восприятии руководителей СССР) — в той или иной форме — были регулярными. И все эти выступления пришлись на момент, хоть и растянутый во времени, перехлеста волн — наслоения периода развертывания Четвертой волны (после Второй мировой войны до 1970 г.) на период становления Пятой (с 1971 по 1987 г.).

Еще один сюжет, который, если и не оправдывает небрежность языка, то, во всяком случае, проливает свет на специфичность его употребления — это то, что может быть названо «указующим и обозначающим перстом Карлоты Перес». Языковые средства изложения семантики технико-экономической парадигмы позволяют тем, кому она пытается донести свое послание, незамутненным взглядом младенца, не обремененного грузом обветшалых понятий и слов-химер, посмотреть на суть происходящих в экономике и обществе изменений. Указывая на них, образно говоря, своим перстом, Перес старается обозначить и тем самым сделать возможным уяснение смысла вещей и явлений. Почему мы прибегаем к такому, казалось бы, странному, образу и где его истоки? В первых строках знаменитого романа Габриеля Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества» встречается удивительная по своей семиотической глубине и поверхностной простоте изложения фраза: «Мир был еще таким новым, что многие вещи не имели названия, и на них приходилось показывать пальцем». В оригинале фраза звучит намного точнее (с точки зрения интересующего нас предмета исследования): «El mundo era tan reciente, que muchas cosas carecian de nombre, y para mencionarlas habia que señalarlas con el dedo».

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

Два выделенных нами курсивом глагола являются в семиотическом плане ключевыми (почему-то в русском переводе они выпали) — mencionar и señalar (их английские эквиваленты соответственно: to mention и to signify). Чтобы упомянуть что-то (to mention), надо это что-то сначала обозначить, выразить (to signify). Перес пытается это сделать своим пальцем (перстом), но чтобы до читателя дошло то, что им указывается, ей приходиться прибегать к словам, которые у Перес в данном контексте служат вспомогательным средством для конструирования понятий, и именно так и следует, по нашему убеждению, читать Перес. Но автор техникоэкономической парадигмы понимает и всю иллюзорность (метафоричность) словесного описания понятий (концептов), на что указывает в эпиграфе к ее книге цитата из Ницше (1873/1912): «Каждое понятие возникает из приравнивания того, что нельзя уравнять. Нет листа, который в точности повторяет другой, а понятие «лист» формируется благодаря произвольному отвлечению от индивидуальных различий. Так рождается идея о том, что в природе помимо листьев должен быть «лист» — некая исходная форма, первообраз...» (см. Перес 2011, 16).

Обозначенная Ницше фундаментальная проблема, присущая понятию как таковому и коренящаяся в невозможности уравнивания [референта (ср. «листа»), порождающего посредством символа понятие, и референта (ср. «листа»), к которому можно приложить], на практике усугубляется скорее идеологической, чем философской проблемой деструкции (порчи) языка (Ерзнкян 2005). «В результате социалистической агитации последних ста лет, — пишет Хайек, — смысл многих политических терминов и стоящих за ними идеалов так изменился, что трудно стало без колебаний пользоваться такими понятиями, как свобода, справедливость, демократия или закон, означающими совсем не то, что они означали раньше». Далее, приводя высказывание, приписываемое Конфуцию («Когда слова теряют свой смысл, люди теряют свою свободу»), Хайек замечает: «Не только невежественные пропагандисты, но и авторитетные философы приложили руку к этой порче языка, извращая вполне установившиеся понятия, с тем чтобы соблазнить народ на служение очередной избранной ими благой цели» (Хайек 1990, 201).

На наш взгляд, если заменить социалистическую агитацию в высказывании Хайека на неолиберальную, а период в сто лет на последние десятилетия, то получим точную картину происходящих ныне событий, если и не во всем мире, то, по крайней мере, в странах с переходной экономикой, включая Россию. Думается, что такое восприятие свойственно не только нам; достаточно сослаться на Веселина Драшковича, аргументировано раскрывающему подноготную того, как на смену одной теории — марксизму в его вульгаризированном и догматизированном виде «пришла» новая теория — неолиберальная, опять-таки в ее наиболее вульгаризированном и догматизированном виде (Draskovic 2005). Впрочем, мы выходим за рамки тематики настоящей статьи, да Перес об этом и не говорит, поскольку это не входит в ее задачу, но что особенно важно, она ясно осознает и пытается донести до читателя существо самой проблемы. Отсюда и ее стремление к ясности языка и апеллирование к здравому смыслу.

4. СТАТИКА ГЕТЕРОГЕННЫХ РЫНКОВ, ИЛИ РЫНОЧНЫЕ АВТОМАТЫ (MARKOMATA)

Представим теперь вариант логического развития технико-экономической парадигмы посредством ее комбинации с логической структурой рыночных автоматов Филипа Мировски, который, подобно Перес, но по-своему, пытается уйти от сковывающих воображение и исследовательскую инициативу аксиом ортодоксальной экономической теории (Ерзнкян 2011 б).

Одним из существенных системных пороков ортодоксии является гиперболизация самого понятия рыночной экономики и собственно рынка. Так, Оливер Уильямсон, вклад которого в новую институциональную экономику общеизвестен, выдвинул в свое время известный, напоминающий библейский, тезис о том, что «сначала были рынки» (Williamson 1975, 21). Именно там и в возникших как альтернатива фирмах (а также в гибридных устройствах) и протекает экономическая жизнь (с минимизацией трансакционных издержек в качестве критерия выбора оптимальной формы). Представляется интересным, что Джеффри Ходжсон, оспаривающий этот тезис (для него рынки в реальности включают социальные нормы и обычаи, институционализированные обменные отношения и информационные сети) неявно солидаризуется с Уильямсоном по факту рыночного многообразия. Утверждая, что «рынки это не начало, свободное от институтов» (Ходжсон 2008, 12), он употребляет слово «рынки» во множественном числе. Для сравнения: в неоклассических моделях либо фигурирует один-единственный рынок, либо, если даже их много, де-факто все они сводятся по существу к одному большому рынку.

Такая трактовка, облегчающая построение равновесных моделей, является в то же время грубым искажением действительности, обусловленными имманентными неоклассической аксиоматике пороками, включая неразличимость рынков.

Итак, рынки, как их трактует Мировски, представляют собой своеобразные вычислительные устройства, способные автоматически или алгоритмически назначать цену и сводить покупателей с продавцами. Для обозначения рыночных автоматов он вводит понятие-неологизм markomata, полученное сцеплением слов market и automata. Это понятие необходимо ему для концентрирования внимания на характеристиках рынков: акцент делается не на поведении экономических агентов и их когнитивных способностях, а на рыночных механизмах и особенностях их вычислительных функций. Различные рынки могут быть упорядочены, для чего Мировски проводит аналогию между рынками и автоматами (и формальными грамматиками). Обоснованием для этого служит то, что с формальной точки зрения грамматику можно рассматривать как алгоритм, который можно отождествить с машиной Тьюринга (комбинаторной системой). Налагая на грамматики дополнительные условия можно получить иерархию классов грамматик, последовательно вложенных друг в друга. При этом различным классам грамматик соответствуют разные классы автоматов (Mirowski 2007).

Обратим внимание на ряд нюансов, отличающих понимание развития Перес от нашей трактовки:

1) Перес раскрывает «внутренний мир» технологической революции в то время как мы говорим о том, каким представляется технологическая революция в глазах «внешнего наблюдателя», следящего за изменениями в технологической матрице (матрице технологических коэффициентов модели Леонтьева «затраты - выпуск») и на этой основе делающего свои выводы о технологической революции.

2) Перес говорит об отраслях, дополняя их инфраструктурой. В нашем понимании изменения в отраслях порождают флуктуации технологических коэффициентов [в таблице Леонтьева]. Бифуркация же становится возможным при подключении к отраслевым изменениям также и таковых в инфраструктуре.

3) У Перес бифуркация начинается с технологической революции в то время как бифуркация, используемая в нашей концепции, скорее соответствует переломному, по Перес, моменту.

4) У Перес процессы становления и развертывания технологической революции равносильны с позиций происходящих в технико-экономической системе изменений рекомпозиции системы, но у нее системные сдвиги соответствуют рождению нового технологического уклада, а у нас появлению нового слоя в матрице технологических коэффициентов Леонтьева (последняя в нашей концепции трехмерна).

5. ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ И ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ:

ПОПЫТКА СИНТЕЗА

Отметим также ассоциативную особенность технико-экономической парадигмы, которую можно назвать «Перес и 5 «М». Пять созвучных фамилий приходят в голову в связи с фамилией Перес.

Первая, не по значению, фигурирующая уже в эпиграфе к книге Перес, это Мински (Hyman Minsky). Автор гипотезы финансовой нестабильности (Minsky 1982) в приложении ее к нестабильной экономике (Minsky 1986) совершенно справедливо отмечает несостоятельность теории, которая отрицает «возможность происходящего», трактуя «неблагоприятные события как результат деятельности внешних сил (таких как нефтяной кризис), но отнюдь не как проявление характеристик», присущих экономической системе. Эндогенная трактовка развития, объясняемая логикой технико-экономической парадигмы, наделяет теорию Перес предсказательной силой, являющуюся альтернативой теории, которая «может удовлетворить желание политиков найти виновного или козла отпущения, но не способна предложить путей решения проблемы» (цит. по Перес 2011, 16).

Вторая фамилия Мировски (Philip Mirowski) вспоминается в связи с возможностью расширенного толкования технико-экономической парадигмы за счет инкорпорирования в нее идеи рыночных автоматов (markomata), суть которых состоит в том, что индивидуальные рыночные форматы могут быть рассмотрены в качестве сети абстрактных алгоритмов, т.е. автоматов (Mirowski 2007, 2010). Уподобление на модельном, а не метафорическом, уровне

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

гетерогенных (что принципиально важно для адекватного, неортодоксального представления экономики) рынков автоматам позволяет лучше уяснить, в частности, наблюдающийся временами латентный, временами явный в экономической системе хаос, обусловленный не столько финансиализацией экономики, сколько стремлением к ее регулированию, приводящим к росту энтропии и дезорганизации системы. Почему так происходит? Вот одно из объяснений: многие из современных финансовых нововведений обязаны своим появлением эконофизикам и математикам, внедряющим свои изощренные модели с их автоматизированными ценовыми схемами и запрограммированными торговыми механизмами в практику банков и хедж-фондов (Mirowski 2010). Подобную мысль можно встретить и у других авторов. Так, по мнению Тони Лоусона, основателя критического реализма в экономике (к слову сказать, математика по базовому образованию), негативный вклад в возникновение кризиса внесли разработанные экономистами-теоретиками нерелевантные математические модели, взятые на вооружение «инвестиционными банкирами и иными спекулянтами и, что, возможно, хуже всего, рейтинговыми агентствами» (Lawson 2009, 117-118).

В результате происходит либо возрастание хаоса вследствие регулирования, либо при отсутствии такого механизма самовозрастание хаоса, обусловленного связанностью различных финансовых институтов и рынков. Итогом всего этого является вполне предсказуемый финансовый кризис, что и связывает это объяснение с таковым, вытекающим из логики Перес. В данном контексте ростом энтропии [статическая] система обязана финансовым «инновациям», которые [в динамике] вкупе с финансовым сопровождением технологических инноваций способны привести к двойному эффекту двойной энтропии (в нашей терминологии), или «двойному пузырю» (Perez 2009).

Третья фамилия Германа Минковского возникла в связи с упомянутой ранее пространственно-временной интерпретацией технико-экономического развития, и вызвала у нас ассоциацию пусть и метафорическую, но емкую, как нам представляется, и символичную, с четырехмерным пространством-временем Минковского.

Четвертая фамилия Маевский. Свойственные каждой технологической революции общепринятые деловые практики с их макроэкономическими проявлениями на уровне взаимосвязанных отраслей перекликаются в известной (какой, предстоит определить) степени с идеей конкурирующих между собой в процессе эволюционного развития макрогенераций Владимира Ивановича Маевского, развиваемой им в рамках теории эволюционной макроэкономики (Ма-евский 1997). Хотя правила и механизмы «естественного отбора», согласно которым менее эффективные производства вытесняются их более эффективными собратьями, напрямую не согласуются с логикой технико-экономической парадигмы Перес (но и не противоречат ей), новое прочтение обеих теорий под углом зрения их взаимного обогащения может, как подсказывает наша интуиция, принести свои плоды.

И, наконец, пятая в этом ряду фамилия Владимира Маяковского навеяна самой Перес в связи с ее отсылками с целью передачи зримым образом специфики различных фаз развития правда, не к Маяковскому, но к Диккенсу и иным писателям, наиболее ярко отразившим в своих произведениях те или иные лики, соответственно фазам развития, капитализма. К традиционному объяснению различия между ранним Маяковским предвестником и певцом революции, и поздним констатирующим окаменелость [не капитализма, правда, а социализма] тридцатых годов, хотелось бы добавить: а может Перес права (без привязки, разумеется, к Маяковскому), и в смене эпох и их восприятия поэтом имеется еще и технологическая подоплека?

Синтез рассмотренных выше трактовок развития гетерогенной социально-экономической системы (см. табл. 3) предполагает не только объединение релевантных элементов, но и дополнение к системе понятий таких элементов, которые отсутствовали в подлежащих синтезу парадигмах развития.

Во-первых, следует провести четкую грань между финансовой составляющей развития, имеющей волновую природу, от таковой, которая не объясняется наличием Л-волн. Речь идет о роли финансов в финансиализации экономики как феномене последних десятилетий и роли финансов в формировании «пузыря» как пускового механизма, способного привести к кризису. Говоря о финансовых пузырях и подчеркивая ее волновую (имеются в виду волны Кондратьева, или К-волны) природу, экономисты неортодоксального толка (ортодоксы волнами не оперируют) нередко упускают из виду тот факт, что рост финансового сектора обусловлен не только волновой природой экономического развития, особенно в периоды позолоченного и золотого веков.

Таблица 3

ИЕРАРХИЯ РЫНОЧНЫХ И ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ АВТОМАТОВ

Автоматы (Automata) Иерархия Хомского (Chomsky hierarchy): Распознающие языки (Recognizable languages) Память (Memory) Рыночные автоматы (Markomata): Иерархия Мировского (Mirowski hierarchy) Рынки (Markets) Технологические автоматы (Technomata): Технология (Technology) Сопряжение (Coherence) Иерархия Ер-знкяна: (Yerznkyan hierarchy): Технологическое развитие (Technological development)

1 2 3 4 5 6

Конечные (Finite) Тип(Type)3: Регулярные (Regular) Нет (None) Тип(Type)3: Рынки с объявленной ценой (Posted-price markets) Морально устаревшая (Morally growing old) Институционализация технологического уклада (Technological society institutionalization) Тип (Type) 3: Ex post от флук-туационного к нулевому (Ex post fluctuation-up-to- zero)

С магазинной памятью (Pushdown) Тип (Type) 2: Контекстносвободные (Context-free) Магазинная память (Pushdown stack) Тип (Type) 2: Закрытые торги (Sealed bid) Традиционная/ обычная (Traditional /usual) Сопряженные производства (Coherent productions) Тип (Type) 2: Бифуркационное (Bifurcation)

Линейно ограниченные (Linear bounded) Тип (Type) 1: Контекстнозависимые (Context-sensitive) Конечная лента (Finite tape) Тип (Type) 1: Двойной аукцион (Double auction) Прогрессивная (Enabling) Передача технологии (Transfer of technology) Тип (Type) 1: Ex ante от флук-туационного к бифуркационному (Ex ante fluctuation-up-to— bifurcation)

Машина Тьюринга (Turing Machine) Тип (Type) 0: Рекурсивно перечислимые (Recursively enumerable) Бесконечная лента (Infinite tape) Тип (Type) 0: Нет (None) Уникальная (Unique) Нет (None) Тип (Type) 0: От нулевого к флуктуационному (Zero-up-to-fluctuation)

Источник: автор, на основе (Mirowski 2010) (колонки 14), (Ерзнкян 20116) (колонки 5-6)

В современном [по преимуществу, западном] мире в отличие от, скажем, мира столетней давности финансовая сфера является доминантой трансакционного сектора (Wallis and North 1986), динамика которого, во-первых, является индикатором происходящих в экономике и обществе институциональных изменений, а во-вторых детерминантом динамики развития национальных государств и мировой социально-экономической системы в целом (Ерзнкян и Ерзнкян 2009). При этом, важно отметить, что лет 140 тому назад доля трансакционного сектора в экономике США составляла, по подсчетам Уоллиса и Норта, примерно четверть ВНП (с торговлей в качестве ведущего элемента сектора), лет 40 назад она перевалила за половину, а затем к моменту кризиса составила почти три четверти объема ВНП (с финансами в роли локомотива трансакционного сектора). Похожая картина с различными вариациями, объяснимыми спецификой национальных экономик, наблюдается и в других странах с той лишь разницей, что в России и иных транзитивных, а также многих развивающихся странах первую скрипку в трансакционном секторе играет и в этом отношении это напоминает США 140-летней давности торговля. Несмотря на такое расхождение между развитыми и переходными (развивающимися) странами финансиализация в целом проявляется практически во всех экономиках правда, в различной степени, но с одной и той же тенденцией к абсолютному (но не везде к относительному) росту финансовой сферы. Как же соотносится финансиализация экономики с волнообразным протеканием технико-экономического развития? Готового ответа у нас нет; в то же время ясно одно: объяснить 140-летний рост финансовой составляющей трансакционного сектора отсылкой [только] к К-волнам (с чем нам приходилось лично сталкиваться), период которых вдвое меньше отмеченного, принципиально ошибочно. Отсюда, для верного представления истинной картины финансиализации, происходящей на протяжении периода, равном двум

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

волнам Кондратьева, следует отделить растущий тренд вековой, нециклической (выходящей за рамки парадигмы К-волн и соответственно интересующей нас технико-экономической парадигмы) природы от роста финансовых пузырей, обусловленных волновым (в смысле Кондратьева и Перес) характером технико-экономического развития.

Во-вторых, чтобы показать не просто различие рынков, но и то, что они различны также в технологическом смысле, т.е. различаются по их принадлежности к тем или иным технологическим укладам, нами вводится похожее понятие технологических автоматов с соответствующим ему неологизмом technomata, образованным из сцепления слов technologica и automata. Техника словообразования, заимствованная у Мировски, позволяет намекнуть на связь, возможно, опосредованную, вышеотмеченных рыночных автоматов с предлагаемыми в качестве новшества технологическими автоматами (Ерзнкян 2011б).

Для понимания как рыночных, так и технологических автоматов существенное значение имеет мысль Хаймана Мински, согласно которой цены не должны трактоваться так, словно их единственной функцией является распределение ресурсов и дохода. Помимо этого цены должны также соотноситься с потребностями денежных потоков в придании законности, легальности капитальным активам, финансовым структурам и деловому стилю в экономике (Minsky 1986, 142). Нечто подобное отмечает и Мировски, и с этим в целом солидарны и мы в попытке перевода пространственной разнородности рынков во временную разнородность технологических укладов (Mirowski 2010).

6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Признание онтологического факта наличия гетерогенной среды, в которой разворачиваются социальные процессы различной природы и направленности, позволяет подойти к особенностям развития экономики вообще, и российской в частности, с отличных от ортодоксии мировоззренческих гносеологических позиций. Такая неоднородность может иметь различные представления; так, любое человеческое общество в той или иной степени стратифицировано, и игнорирование этого обстоятельства в модельных построениях может привести в определенных условиях к существенному искажению действительности. Интересное развитие эти страты получают в концепции социальных кластеров академика В.Л. Макарова (Макаров 2010), с развитием которой он связывает надежды на достойный российский ответ всякого рода угрозам экономике и социуму. Гетерогенный характер среды может проявляться и в языковом разнообразии экономических агентов (Вебер, Габжевич, Гинзбург, Саватеев и Филатов 2009) и множеством иных способов. В настоящей статье, однако, акцент был сделан на различиях, присущих взаимообусловленному характеру технологических и институциональных факторов (при понимании важности всех факторов системного развития), лежащих в основе системной парадигмы развития per se и в особенности технико-экономической парадигмы Карлоты Перес.

По своему образу мышления и стилю изложения научные пристрастия Перес, истоки которых восходят, в частности, к трудам Н. Кондратьева и Й. Шумпетера, находятся в русле неортодоксальных воззрений на экономику, ее статику и динамику, включая технологическое развитие. Общее, что роднит представителей этих воззрений, которых можно отнести к другому канону современной экономической мысли, это неприятие неоклассической аксиоматики и стремление избежать присущих ей системных пороков. С позиций эндогенного объяснения закономерностей технико-экономического развития «корень зла» ортодоксии (мейнстрима, неоклассики) состоит в том, что относящиеся к ней теоретические построения «отвлекаются от чрезвычайно важных, имеющих принципиальное значение внутренних механизмов экономического развития, а потому просто не в состоянии выявить те закономерности, которые присущи данному механизму» (Маевский 2002, 33).

Притягательность технико-экономической парадигмы Карлоты Перес во многом объясняется гармоничным сочетанием в рамках одной, но последовательно и целеустремленно развиваемой ею концепции идей из сосуществующих миров технологий и институтов. Наличие сопричастных экономическому развитию технологических и институциональных факторов факт общеизвестный, и их соприкосновение, совмещение или пересечение лежит на поверхности, на что указывали многие авторы, но именно Перес органично соединила в своей концепции эти факторы и придала пониманию их единства недостающую глубину.

Важность институциональных факторов обусловлена тем, что они присутствуют на всех фазах технологического развития, но в разных формах. Если в фазе вызревания уникальной технологии и дальнейшего ее внедрения первостепенную роль играют неформальные нормы,

то в последующих фазах развитие осуществляется на основе преимущественно формальных правил. Причина заключается в том, что с появлением сопровождающих технологическую диффузию трансакций, которые связаны с понятием передачи прав собственности, правовые вопросы как важнейшая составная часть формальных институтов начинают играть первостепенную роль.

Особую значимость для адекватного истолкования предложенной Перес техникоэкономической парадигмы имеет специфика ее терминологической системы как в отношении формального, так и содержательного ее представления.

В завершение подчеркнем важность технико-экономической парадигмы Перес для практики, которая заключается в ее предсказательной силе не в плане прогнозирования точных датировок наступления кризисных проявлений, а в возможности упреждающего реагирования на появление двойных пузырей и выработки в людях иммунитета от эйфории периодов процветания с неистребимой верой в их нескончаемость.

ЛИТЕРАТУРА

Акофф Р.Л. (1972). Планирование в больших экономических системах. М.: Сов. радио.

Бахтизин А.Р. (2008). Агент-ориентированные модели экономики. М.: Экономика.

Вебер Ш., Габжевич Дж., Гинзбург В., Саватеев А.А. и Филатов А.Ю. (2009). Языковое разнообразие и его влияние на экономические и политические решения // Журнал Новой экономической ассоциации. № 3-4. 28-53.

Гидденс Э. (2011). Последствия современности. М.: Праксис.

Гросс М. и Лантен А. (1971). Теория формальных грамматик. М.: Мир.

Ерзнкян Б.А. (1989). Тензорное представление программной экономики на основе расслоения модели межотраслевого баланса // Ускорение НТП и интенсификация общественного производства / Научные труды НИИЭП при Госплане АрмССР. Ер.: НИИЭП.

Ерзнкян Б.А. (2000). Формирование и развитие корпоративных структур в российской экономике (подход на основе трансакционной концепции). Автореферат дис... докт. экон. наук. М.: ЦЭМИ РАН.

Ерзнкян Б.А. (2004). Шумпетер, мэйнстрим и эволюционная теория экономического развития // Экономическая наука современной России. № 4.

Ерзнкян Б.А. (2005). Деструкция языка как индикатор обновления: семиотика институционального развития и человеческого поведения. / Теория и практика институциональных преобразований в России. Сборник научных трудов / под ред. Б.А. Ерзнкяна. Вып. 4. М.: ЦЭМИ РАН. 20-38.

Ерзнкян Б.А. (2011а). Логика технологического развития: комбинируя технико-

экономическую парадигму и идею рыночных автоматов / Системное моделирование социальноэкономических процессов: труды 34-й Международной научной школы-семинара. Воронеж: ИПЦ Воронежского государственного университета. Ч. 1. 164-167.

Ерзнкян Б.А. (2011б). Системные изъяны ортодоксального подхода к экономике и научнотехническому прогрессу // Вестник университета (ГУУ). № 3. 46-52.

Ерзнкян Б.А. (2011в). Технологический процесс и экономическое развитие: marko— и technomata как альтернативы ортодоксии / Теория и практика институциональных преобразований в России / Сб. научных трудов под ред. Б.А. Ерзнкяна. Вып. 20. М: ЦЭМИ РАН. 6-16.

Ерзнкян Б.А. и Ерзнкян М.Б. (2009). Уроки кризиса: не пора ли задуматься о развитии? // Вестник университета (ГУУ). № 2. 41-53.

Клейнер Г. (2005) Системно-интеграционная теория предприятия // Montenegrin Journal of Economics. Vol. 1. No. 2. 21-40.

ЛьвовД.С. (2002) Экономика развития. М.: Экзамен.

Львов Д. С. и Глазьев С.Ю. (1987). Теоретические и прикладные аспекты управления научнотехническим прогрессом // Экономика и математические методы. Т. 23. Вып. 5. 793-804.

Маевский В. (1997). Введение в эволюционную макроэкономику. М.: Япония сегодня.

Маевский В.И. (2002). Высокотехнологический комплекс и модернизация российской экономики // Вестник университета (ГУУ). Серия «Институциональная экономика». № 1.

Макаров В.Л. (2010) Социальный кластеризм. Российский вызов. М.: Бизнес Атлас.

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 4, № 3. 2012

Ницше Ф. (1873). Об истине и лжи во вненравственном смысле. / Ницше Ф. (1912). Полн. собр. соч. Т. 1. М.: Московское книгоиздательство.

Норт Д. (1997). Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Фонд экономической книги «Начала».

Нуреев Р.М. (2010). Введение в институциональную регионалистику // Журнал институциональных исследований. Т. 2. № 2. 4-6.

Перес К. (2011). Технологические революции и финансовый капитал. Динамика пузырей и периодов процветания. М.: Изд-во «Дело» АНХ.

Прогнозирование перспектив технологической модернизации экономики России: Коллективная монография / А.Г. Гранберг и др. Отв. ред. В.В. Ивантер, Н.И. Комков. М.: МАКС Пресс, 2010.

Райнерт Э.С. (2011). Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М.: Изд. дом. ГУ-ВШЭ.

РумянцеваЕ.Е. (2010). Новая экономическая энциклопедия. 3-е изд. М.: ИНФРА-М.

СахалД. (1985) Технический прогресс: концепции, модели, оценки. М.: Финансы и статистика.

Сушко Е.Д. (2011). Поведение людей и трудовой потенциал в имитационной модели региона // Вестник университета (ГУУ). № 3. 183-186.

Сушко Е.Д. (2012). Мультиагентная модель региона: концепция, конструкция и реализация / Препринт # WP/2012/292. М.: ЦЭМИ РАН.

Хайек Ф.А. (1990). Общество свободных. London: Overseas Publications Interchange Ltd.

Ходжсон Дж. (2008). Эволюционная и институциональная экономика как новый мейнстрим? // Экономический вестник Ростовского государственного университета. Т. 6. № 2.

Шеннон К. (1963) Математическая теория связи. / Шеннон К. (1963). Работы по теории информации и кибернетике. М.: Изд. иностр. лит. 243-332.

Шумпетер Й. (1982). Теория экономического развития (Исследование предпринимательской прибыли, капитала, кредита, процента и цикла конъюнктуры). М: Прогресс.

Boyer, R. (2005). Coherence, Diversity, and the Evolution of Capitalisms - The Institutional Complementarity Hypothesis // Evolutionary and Institutional Economics Review. No. 2(1). 43-80.

De Luca, A. and Termini, S.A. (1972). Definition of a Nonprobabilistic Entropy in the Setting of Fuzzy Sets Theory // Information and Control. Vol. 20. No. 4. 301-312.

Draskovic, V. (2005). Individualizam i instituti // Montenegrin Journal of Economics. Vol. 1. No. 2. 57-70.

Kleiner, G.B. (2009). A New Theory of Economic Systems and Its Application to Economic Policy Studies / RRC Working Paper Series. No. 13. March. Tokyo: The Institute of Economic Research, Hitotsubashi University.

Krippner, G.R. (2005). The Financialization of the American Economy // Socio-Economic Review. Vol. 3. No. 2. 173-208.

Lawson, T. (2009). Cambridge Social Ontology: An Interview with Tony Lawson // Erasmus Journal for Philosophy and Economics. Vol. 2. Issue 1. Summer. 100-122.

Minsky, H. (1982). The Financial Instability Hypothesis: Capitalist Processes and the Behavior of the Economy. In Kindleberger and Laffargue (eds.). 13-39.

Minsky, H. (1986). Stabilizing an Unstable Economy. New Haven and London: Yale University Press.

Mirowski, P. (2007). Markets Come to Bits: Markomata and the Future of Computational Evolutionary Economics // Journal of Economic Behavior and Organization. Vol. 63. Issue 2. 209-242.

Mirowski, P. (2010). Inherent Vice: Minsky, Markomata, and the Tendency of Markets to Undermine themselves // Journal of Institutional Economics. Vol. 6. Issue 4. 415-443.

Perez, C. (2009). The Double Bubble at the Turn of the Century: Technological Roots and Structural Implications // Cambridge Journal of Economics. Vol. 33. No. 4. 779-805.

Richta, R. et al. (1966, 1969). Civilization at the Crossroads. New York: International Arts and Sciences Press.

Wallis, J.J. and North, D.C. (1986). Measuring the Transaction Sector in the American Economy, 1870-1970. In: Long-term factors in American economic growth, ed. by Engerman L. Stanley and Robert E. Gallman. Chicago: The University of Chicago Press. 95-148.

Williamson, O.E. (1975). Markets and Hierarchies: Analysis and Anti-Trust Implications: A Study in the Economics of Internal Organization. New York: Free Press.

Zadeh, L.A. (1965). Fuzzy Sets // Information and Control. Vol. 8. 338-353.