CC BY
41
Д. О. Хаустова*
ТЕАТР МЕСТИ: ТРАГЕДИЯ ДОБЛЕСТНЫХ БРАТЬЕВ Д'АМБУА
Статья посвящена анализу художественных особенностей трагедий Джорджа Чапмена «Бюсси д'Амбуа» и «Месть за Бюсси д'Амбуа». Эти пьесы являют пример трагедий долга, представленных английским зрителям на рубеже XVI—XVII веков.
Ключевые слова: Джордж Чапмен, английский театр эпохи Возрождения, трагедия мести, трагедия долга.
D. Khaustova. REVENGE THEATRE: TRAGEDY OF THE VIRTUOUS BROTHERS D'AMBOIS
The article analyses artistic characteristics of "Bussy d'Ambois" and "Revenge of Bussy d'Ambois", two tragedies written by George Chapman. These plays constitute a vivid example of duty tragedies that were presented to the English audience at the turn of the XVII century.
Key words: George Chapman, English Renaissance theatre, revenge tragedy, duty tragedy.
Кровавая трагедия мести — жанр, получивший развитие в английском театре эпохи Возрождения на рубеже XVI—XVII веков. Основы жанра заложил Томас Кид, написавший в 1588— 1590 гг. «Испанскую трагедию», постановки которой с неизменным успехом шли на сцене в течение многих лет. Последователи Кида развивали удачную формулу трагедии, рассуждая о долге и чести, усиливая значение злодейской интриги или анализируя природу порока.
Центральной темой трагедий мести, представленных английской публике в 1600—1620 гг., стали вопросы защиты чести и справедливого отмщения за злодеяние. Зрители увидели «Бюсси Д'Амбуа» и «Месть за Бюсси д'Амбуа» Джорджа Чапмена, «Честный поединок» Томаса Миддлтона и Уильяма Роули,
* Хаустова Дария Олеговна — аспирантка кафедры истории зарубежного театра Российского университета театрального искусства — ГИТИС. E-mail: [email protected].
«Роковое приданое» Филипа Мессинджера и Натаниэла Филда, «Гамлета» Уильяма Шекспира.
На ограниченном пространстве статьи нет смысла рассуждать о величии и исключительной роли «Гамлета», эта пьеса стоит вне времени. И все же в историческом контексте и по структурным особенностям ее надлежит назвать вершиной английской трагедии мести. Весьма вероятно, что немногочисленность трагедий, посвященных теме долга, отчасти объясняется именно исключительной силой «Гамлета», отзвуки которого отчетливо слышны во всех рассматриваемых пьесах. На русский язык ни одна из трагедий долга, кроме «Гамлета», не переведена. Мысли историков театра (как российских, так и зарубежных) прикованы к «Гамлету»; труды его современников, создавших трагедии долга на рубеже XVI—XVII вв., едва удостоены внимания.
Тем не менее эти трагедии заслуживают детального анализа. Именно они определили героический этап эволюции трагедии мести в английском театре. Отважные герои прежде всего дорожили честью, и месть воспринимали как тяжкую повинность, к выполнению которой их приговорили призраки отцов и братьев, репутация семьи и, наконец, сам кодекс доблести эпохи высокого Возрождения, вступавший в странное противоречие с добродетелями и заповедями христианства.
Пьесы «Бюсси д'Амбуа» и «Месть за Бюсси д'Амбуа» представляют особый интерес для исследователя. Их разделяет около 6 лет, за которые славные времена доброй королевы Бесс сменились тусклым правлением ее преемника Якова I. Но это все еще была эпоха английского Ренессанса. Обе трагедии посвящены теме мести и долга. Их главные герои — родные братья. Оба благородны, оба смелы, оба следуют кодексу чести... и при этом они разительно отличаются друг от друга. Так уловил изменение героя своего времени Джордж Чапмен.
Первая пьеса открывается монологом Бюсси д'Амбуа, который рассуждает об алчности, продажности, жестокости современного ему общества. Вспоминая о тяготах прошлого и думая о том, как мало хорошего сулит ему будущее, герой играет роль хора (в составе которого нет, однако, ни призрака, ни мести, ни прочих полезных в трагедии того времени персонажей) [G. Chapman, 1905].
Принимая приглашение принца, Бюсси попадает в центр дворцовых интриг и мгновенно вступает в конфликт с герцогом де Гизом. Герой не имеет права вызвать на дуэль оскорбившего его де Гиза, но приближенных герцога — может вполне. Дерется он в сопровождении двух друзей, и когда папский нунций рассказывает королю Генриху III о поединке, то поднимает тему мести. Месть (с заглавной буквы) двигала Бюсси, бросившегося на врагов при виде гибели друзей. При этом представитель Папы Римского при дворе Генриха III едва ли осуждал такого рода отмщение.
Тема мести продолжена в споре короля и его младшего брата. Герцог Анжуйский полагает, что верховный закон для настоящего мужчины — закон его чести, его репутации. Генрих возражает, что такой подход чреват беззаконием. Брат короля испрашивает у суверена прощение для своего приближенного. В диалоге звучит осуждение мести, но вместе с тем говорится, что убийцы, совершившие преднамеренное злодеяние, и мстители, умертвившие врага, перед законом не могут быть равны. Бюсси нисколько не мучается вопросом о том, мстить или не мстить; он точно знает, кому и за что.
Конечно, трагедия не обходится без присутствия дамы. Бюсси д'Амбуа пользуется благосклонностью графини де Мон-соро. Герцог Франсуа Анжуйский желает, чтобы графиня стала его любовницей, и получает отказ. Узнав, что его счастливый соперник — д'Амбуа, герцог входит в сговор с де Гизом, чтобы уничтожить своего бывшего фаворита, отомстить за то, что Бюсси в любви к чужой жене более успешен. Едва ли эта месть законна.
Тем временем д'Амбуа приобретает все новые и новые черты человека доблестного, прямого, цельного, лишенного недостатков, достойного восхищения всех без исключения — даже королевской особы.
HENRY
A man so good that only would uphold Man in his native noblesse, from whose fall
All our dissentions rise; that in himselfe (Without the outward patches of our frailty,
ГЕНРИХ
В нём доблестные качества слились настолько, Что благородству нет предела. Он истинным величием отмечен (Что не чета величью напускному). Он знает сам, что безупречен.
Riches and honour) knowes he comprehends
Worth with the greatest. Kings had never borne
Such boundlesse empire over other men,
Had all maintain'd the spirit and state of D'Ambois;
Nor had the full impartiall hand of Nature,
That all things gave in her originall Without these definite terms of Mine and Thine,
Beene turn'd unjustly to the hand of Fortune,
Had all preserv'd her in her prime like D'Ambois...
Все короли могли бы вверить Безграничные державы Таким героям, как д'Амбуа, Будь люди так сильны и телом, и душой.
Природа беспристрастною рукой Дарит всем поровну — тебе и мне. Но в миг творенья д'Амбуа Фортуна,
Должно быть, подтолкнула мать-природу,
И та всё лучшее ему передала.
(Перевод Д. Х.)
Конечно, Франсуа Анжуйский не может быть обличен лишь в том, что его раздосадовал адюльтер Бюсси д'Амбуа и Тамиры де Монсоро. Брат короля мечтает о короне и ждет смерти Генриха III. В словах Бюсси, обращенных к герцогу, звучит яркий рефрен: «Сотвори что угодно, но только не убийство короля» («Doe any thing but killing of the King»). Анжу выступает на сцене в качестве ренессансного злодея-политикана. Благородство и чувство долга Бюсси подтверждено словом и делом.
Идеальный герой просто обязан погибнуть, иначе было бы непонятно, что с ним делать в финале трагедии. Смерть предрешена, но в IV—V актах появляются сцены, в которых духи пытаются уберечь д'Амбуа от предначертанной ему доли. Бюсси хочет узнать свою судьбу, чтобы противостоять ей, и обращается за советом и помощью к брату Комоле. Монах вызывает могущественных духов, что возникают сквозь грохот и дым. Дух по имени Бегемот, «Император тьмы, что скрывает истину» («Emperor of that inscrutable darknesse, where are hid all deepest truths»), волшебным образом убирает препятствия — стены, двери и засовы — и показывает монаху, Бюсси и Тамире заговорщиков. Брат короля, герцог де Гиз и граф де Монсоро замышляют убийство д'Амбуа. Драматически ре-
шение достаточно интересное: Тамира и Бюсси видят своих врагов, но не могут их слышать. Зрителям слышны указания, которые герцоги дают графу де Монсоро. Немая для Бюсси и Тамиры сцена заканчивается. Бегемот сокрушается: опасность налицо, а монах и Бюсси поздно к нему обратились. Единственное, в чем дух уверен, это то, что пока сама графиня не вытянет для д'Амбуа смертельный жребий, он будет невредим. Бегемот обещает прийти на помощь герою по первому его зову.
Предсказание сбывается: рука возлюбленной ведет героя к смерти. Бегемот говорит, что Монсеньор и де Гиз — министры Судьбы (Who are Fates ministers? — The Guise and Monsieur), но, похоже, советует Бюсси попытаться избежать злой доли. Стоики от судьбы не бегут, а кроме того, кто их, духов, знает — чьи они на самом деле, на чьей стороне. Разве можно принимать их слова на веру? (Снова вспомним «Гамлета».) Далее действие развивается удивительным образом: Бюсси, увидев графа де Монсоро, переодетого монахом, решает, что могущественный Бегемот не князь духов, а князь лжецов. Д'Амбуа читает письмо Тамиры и устремляется на свидание. В садовом домике Бюсси, наконец, понимает, что Монсеньор и де Гиз приготовили ему ловушку. Он не намерен отступать и готов драться с трусливыми убийцами. Но сообщники графа стреляют из укрытия и смертельно ранят Бюсси. Графиня умоляет героя пощадить ее мужа, но чуть позже, когда д'Амбуа уже истекает кровью, графиня просит прощения у него за то, что вызвала возлюбленного на предательское свидание.
Гигант погибает, но перед смертью дарует прощение всем и говорит, что его гибель никому не принесет славы. Герой встречает гибель «с мужеством и достоинством стоика» [А. Н. Горбунов, 1986, с. 18].
BUSSY
Prop me, true sword, as thou hast ever done!
The equall thought I beare of life and death
Shall make me faint on no side; I am up.
БЮССИ
На шпагу верную я обопрусь, как в дни былые! Я думаю о жизни и о смерти, что меня
Склонить пытаются то в эту сторону, то в ту.
Но я стою, подобно римской статуе,
Here, like a Roman statue, I will stand Till death hath made me marble.
И буду непреклонен, пока в холодный мрамор Смерть не превратит меня.
(Перевод Д.Х.)
Сцену убийства заключает проповедь, с которой обращается к чете де Монсоро тень брата Комоле. Он просит супругов воссоединиться и убеждает графа, что жену следует простить, а раны, нанесенные ее телу и душе этими страшными событиями, излечить не только снадобьями и бальзамами, но и слезами самого де Монсоро. Трагедию завершает сцена прощения и прощания графа и графини.
Критики нередко называют Бюсси стоиком [i7. Bowers, 1971; А. Н. Горбунов, 1986]. Но какие же качества настоящего стоика отличают Бюсси? Вспомним, их было четыре: благоразумие, мужество, справедливость, мудрость. Мудрец-стоик стремится жить в согласии с природой и избегает сильных страстей. Апатия и отрешенность, в особенности согласно римским стоикам, — идеал поведения мудрого человека [А. Ф. Лосев, 1998]. Д'Амбуа безусловно исполнен мужества. Он благороден и справедлив — в соответствии с канонами XVI—XVII вв. Но Бюсси не достает благоразумия и мудрости. Но главное не в этом: графа обуревает страсть, и именно она становится непосредственной причиной его гибели. Хотя мы понимаем, что глубинные причины много сложнее: это роль Бюсси д'Амбуа при дворе, это его отповедь герцогу Анжуйскому и конфликт с герцогом де Гизом, это твердость его позиции в отношении короля. В целом Бюсси характеризует дерзость поступков: он дерзает, а значит, отваживается, решается, осмеливается, даже посягает (например, на узы брака). «Power to do» — так описал основную черту характера Бюсси Фредерик Боас, посвятивший исследованию творчества Чапмена многие годы [М. А. Boas, 1905]. Значит, об апатичном, бесстрастном герое-стоике не может быть и речи. Напротив, драматург явил публике мощного, волевого, страстного ренессанс-ного человека — героя без страха и упрека.
«Обращение автора "Бюсси д'Амбуа" к философии римских стоиков, Марка Аврелия, Эпиктета и в особенности Сенеки,
учивших преодолевать страсти силой разума, обретая внутренний покой и отрешенность, было типичным симптомом безвременья начала XVII в. При этом стоицизм у Чапмена часто принимал характерную для его эпохи форму неостоицизма, вбирая в себя элементы христианской доктрины и неоплатонизма, что особенно заметно в поздних трагедиях драматурга» [R. Orn-stein, 1960]. Следует согласиться, что в пьесе Чапмена стоические доблести тесно переплетены с христианскими ценностями. Но внутренний покой? Отрешенность? Бюсси эти качества ни в коей мере не присущи. Таким образом, если титаническая личность в духе Марло и приобретает некоторые черты сенекианского человека, то только в сцене смерти, когда герой отвергает помощь возлюбленной и остается непреклонным до последнего вздоха.
В чем причина того, что не вполне обоснованное суждение получило широкое распространение в среде историков искусства? Позволим себе предположить, что произошло некоторое смешений черт героев двух пьес, братьев Бюсси и Клермона д'Амбуа.
Трагедия «Месть за Бюсси д'Амбуа» была представлена публике в 1610 г. Джордж Чапмен был уже известен как автор не только поэтических переводов и поэм, но и трагедии «Заговор и трагедия Шарля, герцога Бирона» («The Conspiracy and Tragedy of Charles Duke of Byron», 1608) и целого ряда комедий, снискавших немалую популярность.
Действие открывает диалог Балиньи (зятя Бюсси) и маркиза Ренеля [G. Chapman, 1905].
BALIGNY
To what will this declining kingdome turne,
Swindging in every license, as in this
Stupide permission of brave D'Am-bois Murther?
Murther made paralell with Law! Murther us'd
To serve the kingdome, given by sute to men
БАЛИНЬИ
Куда стремится это королевство? Устои все перевернув, Убийство д'Амбуа простить и узаконить!
Убийство к правосудью приравнять!
Убийство взять на службу королевству,
Чтобы трусливым пугалам, ничтожествам
For their advancement! suffered Орудье дать спастись от адюль-scarcrow-like тера!
To fright adulterie! what will policie Политика такая привести к чему At length bring under his capacitie? способна?
(Перевод Д.Х.)
Итак, до начала пьесы (что типично для кидовской трагедии) совершено подлое, трусливое убийство, которое сошло злодеям с рук. Адюльтер упоминается, но акцент перенесен на то, что низость (ни намека на месть мужа) была возведена чуть ли не в ранг закона. Частный случай рассматривается как общее, типичное явление: пришло в упадок королевство. В мирное время, без опасностей и войн что-то прогнило («Idlenesse rusts us»). Раньше все было ясно: врагов встречали на поле боя, а теперь преобладают мелочные обиды, зависть, интриги. Ушла эпоха дел, наступило время слов. Пространная беседа заканчивается, однако, тем, что справиться с упадком королевства по силам герцогу де Гизу и его приближенным (де Гиз из злодея первой пьесы превращается в положительного героя второй — возможно, именно потому, что в период разочарования нужен тот, кто способен внести в хаос гармонию). Пока новый мир не построен де Гизом, есть время отомстить за понесенные потери (и нанесенные оскорбления). Прежде всего необходимо обеспечить возмездие за гибель Бюсси д'Амбуа, который приходился бы Балиньи шурином, коли был бы жив, когда его сестра Шарлотта выходила замуж.
Таким образом, со времени убийства прошло уже некоторое время, и теперь призрак (хотя он и не появляется на сцене в первом акте) взывает к отмщению. Обстоятельство, отличающее замысел Чапмена от многих трагедий школы Кида, состоит в том, что мститель питает отвращение к самому акту возмездия. Такое же неприятие мести, которая влечет за собой убийство, смерть, мы встречаем у Гамлета. Принц сомневается, медлит. «.Гамлет страдает оттого, что не в силах отказаться от обязанностей мстителя» [И. А. Аксенов, 1937, с. 83]. Он не доверяет призраку и постоянно возвращается к мыслям о смерти, о тлене. По словам А. В. Бартошевича, «"Гамлет" весь построен на оцепенелом созерцании смерти, на прикосновении к смерти, на диалоге с не-
бытием, попытке, если позволено так сказать, вжиться в смерть, узнать, какова она на ощупь, внюхаться в ее запах (сцена с черепом Йорика)» [А. В. Бартошевич, 2008, с. 5].
Клермон лишен возможности сомневаться в том, кому мстить, но совершить акт отмщения, просто убив врага, не может. При этом переживаний на тему смерти у героя нет: он фаталист и примет любой исход. «Что та краска, что эта», — Клер-мону безразлично. Как джентльмен, понимая, что избежать «ответственности» ему не удастся, д'Амбуа избирает способ, соответствующий кодексу чести дворянина, — дуэль. Дуэли не приветствовались в якобитской Англии, но воспринимались более терпимо, чем акты личной мести.
Герцог Анжуйский дает такую характеристику младшего д'Амбуа:
MONSIEUR Men affirme,
Though this same Clermont hath a D'Ambois spirit,
And breathes his brothers valour, yet his temper
Is so much past his that you cannot move him.
МОНСЕНЬОР
Люди говорят,
Что жив в Клермоне дух д'Амбуа, Что доблести исполнен он, но нрав
Его совсем иной. Он так возвышен,
Что безразличен ко всему: его не сдвинешь.
(Перевод Д. Х.)
Краткое, казалось бы, замечание, но в нем есть указание на стоический идеал. Клермон испытывает отвращение (loath) к мести. Более мягкие синонимы: он не склонен, воспринимает с неохотой, — представляются более точными с позиций стоицизма, так как омерзение, отвращение — форма неприятия, которая является уже аффектом, от чего стоик должен быть свободен. «Его не сдвинешь», темперамент иной — не то, что Бюсси, загоравшегося мгновенно, готового к действию и противодействию. Так стоицизм брата, проявившийся в мужестве, с которым он встретил смерть, перерос в стоическую отстраненность Клермона. Ренессансная гармония тела и духа трансформирова-
лась в дисгармонию красоты утонченного миньона, его «утраченных иллюзий и потерянных идеалов» [А. А. Аникст, 1965].
В первом акте трагедии есть диалог, в котором происходит сопоставление двух братьев: «Ты больше знаешь и стремишься разобраться в сути вещей, ты более простодушен, ты уважаешь закон» («Thy soule, more learn'd, is more ingenuous, searching, judiciall»). Франсуа Анжуйский говорит, что братья д'Амбуа — воины, составляющие славу Франции, но затем напоминает Клермону, что братья были бедны, прибыли ко двору на барже с углем и стали чуть ли не попрошайками. Д'Амбуа наконец проявляет признаки раздражения. В эту минуту напоминанием о «Бюсси д'Амбуа» звучит знакомое: «Но не убийство короля» («But killing of the King»). Ситуация повторяется: теперь уже младший д'Амбуа, Клермон, заявляет Франсуа, что тот недостоин быть братом короля. В дальнейшей беседе де Гиз, д'Амбуа и Балиньи продолжают обсуждать несовершенство мира. Балиньи даже решает, что деяния недостойных надобно представить на подмостках, а Клермон полагает, что достаточно будет кукольного балагана. Герои Чап-мена приходят к неоднократно (временами — блестяще) эксплуатировавшейся формуле: «Весь мир — театр».
BALIGNY
Is not all the world esteem'd a stage? CLERMONT
Yes, and right worthily; and stages too Have a respect due to them, ifbut onely For what the good Greeke moralist sayes of them:
«Is a man proud of greatnesse, or of riches?
Give me an expert actor, Ile shew all, That can within his greatest glory fall'. Is a man fraid with povertie and low-nesse?
Give me an actor, Ile shew every eye What hee laments so, and so much doth flye,
The best and worst of both».
БАЛИНЬИ
Но разве мир не уважаемая сцена? КЛЕРМОН
Да, и заслуженно притом. Но сцена тоже
Полна почтения к великим людям. Нам моралист из греков так сказал: «Гордиться следует делами, не богатством.
Умелого актёра дайте мне, я покажу, Что и в величье есть паденье. Вы в бедность впасть боитесь, в нищету?
Актёра дайте мне, я покажу, О чём вы сетуете и чего страшитесь. Увидит каждый лучшее и худшее на свете». (Перевод Д. Х.)
Де Гиз озабочен судьбой д'Амбуа; он боится потерять фаворита. Как в первой пьесе Генрих III пел хвалу Бюсси, так теперь де Гиз поет славу его брату.
DE GUISE
That Clermont is my love; France never bred a nobler gentleman
For all parts; he exceeds his brother Bussy.
Farre: because (besides his valour)
Hee hath the crowne of man and all his parts,
Which Learning is; and that so true and vertuous
That it gives power to doe as well as say What ever fits a most accomplisht man;
Which Bussy, for his valours season, lackt.
ДЕ ГИЗ
Клермон — любовь моя.
Ведь Франция ещё не знала
джентльмена,
Что благородством превзойти бы мог его.
Он, несравненный, выше, чем Бюсси.
... Доблестный Клермон
Ещё отмечен знаньем, он учёный,
Он коронован мудростью, а это
Придать способно силу и делам,
и мыслям человека.
Клермон так совершенен, целен
так,
Что брат Бюсси сравниться с ним не смог бы.
(Перевод Д. Х.)
Постепенно выясняется, что Клермон — «абсолютный», идеальный человек, лишенный каких-либо пороков. Тем самым Джордж Чапмен использует испытанный прием: герой, прекрасный и телом, и душой, противостоит чуждому ему обществу. Правда, не всему, а с некоторыми исключениями. Ученость (и чрезмерная многословность) Клермона не могла не раздражать простую публику, но мститель, придерживавшийся кодекса английского джентльмена, напротив, не мог не снискать симпатий.
Высшим воплощением благородства для героя, как это ни странно, является герцог де Гиз. Клермон утверждает, что де Гиз не был зачинщиком Парижской резни, он также неповинен в том, что пролилась кровь, как греки невиновны в том, что разразилась Троянская война. Если бы Парис не украл прекрасную Елену, то грекам незачем было бы воевать Трою. Если бы гуге-
ноты не угрожали королевству, то и резни в Париже не было бы. «Де Гиз заслуживает и моей любви, и моей жизни».
Клермон читает пространные нотации, рассуждает о том, что видимость добра ценится нынче выше, чем само добро («More glory in the outward grace of goodnesse then in the good it selfe»), вспоминает греческих философов и ораторов. Некоторое оживление в действие привносит посыльный, передающий анонимное письмо с предупреждением о готовящемся аресте. Как и Гамлет, Клермон не склонен видеть зло в других: письму он не верит.
Джордж Чапмен, не делая протагониста злодеем, настойчиво напоминает зрителям, что месть губит героя, его идеалы рушатся. Д'Амбуа убежден, что если мстишь, отвечая злом на зло, не можешь не стать злодеем.
CHARLOTTE
Send him a challenge. Take a noble course
To wreake a murther, done so like a
villaine.
CLERMONT
Shall we revenge a villanie with villanie.
CHARLOTTE
Is it not equall?
CLERMONT
Shall wee equall be with villaines?
Is that your reason?
CHARLOTTE
Cowardise evermore
Flyes to the shield of reason.
CLERMONT
Nought that is
Approv'd by reason can be cowardise. CHARLOTTE
Dispute, when you should fight! Wrong, wreaklesse sleeping, Makes men dye honorlesse; one borne, another Leapes on our shoulders.
ШАРЛОТТА
Будь благороден: вызов посылай, Излей всю злобу на убийцу, как злодей. КЛЕРМОН
Что, отвечать злодейством на злодейство? ШАРЛОТТА Да, чем не равенство? КЛЕРМОН
И уравняем с изуверами себя?
Вот твой резон!
ШАРЛОТТА
Резонов трусы ищут,
Под тенью их скрываясь от борьбы.
КЛЕРМОН
То, что имеет под собой причины, Мы трусостью считать не можем. ШАРЛОТТА
Всё было б так, когда бы речь не шла о драке.
Негоже мести спать, так ты умрёшь бесчестным.
CLERMONT
Wee must wreake our wrongs
So as wee take not more.
CHARLOTTE
One wreakt in time
Prevents all other. Then shines vertue
most
When time is found for facts; and found, not lost.
CLERMONT I repent that ever
(By any instigation in th'appearance My brothers spirit made, as I imagin'd) That e'er I yeelded to revenge his murther.
All worthy men should ever bring their bloud
To beare all ill, not to be wreakt with good.
Doe ill for no ill; never private cause Should take on it the part of publike lawes.
Коль зло простишь, другое не замедлит
На нас тотчас же навалиться. КЛЕРМОН
Мстить должно, только если Терпенья чаша переполнена совсем. ШАРЛОТТА
Месть вовремя свершишь И беды все предотвратишь. Так доблесть засияет. Упустишь время — потеряешь всё.
КЛЕРМОН
Раскаиваюсь, что поклялся Я брата призраку (так думаю, то он был)
Его убийце отомстить. Достойный человек
Всю кровь свою отдать стремиться должен, Чтобы страданья перенесть. Нет зла такого, чтобы на него Мы злом должны были ответить. Месть личная не может закона роль играть.
(Перевод Д. Х.)
Клермон делает все возможное, чтобы, если не уклониться совсем, то оттянуть акт возмездия. Это ни в коем случае не трусость, но в то же время и не потребность получить неоспоримые доказательства вины убийц(ы) брата.
CLERMONT
Chance what can chance mee, well or ill is equall
In my acceptance, since I joy in neyt-her,
КЛЕРМОН
Испытывает случай вновь меня: К добру иль злу склонилась чаша, — Мне всё равно. Ни в том и ни в другом
But goe with sway of all the world together.
In all successes Fortune and the day To mee alike are; I am fixt, be shee Never so fickle; and will there repose, Farre past the reach of any dye she throwes.
Отрады не найти. Весь мир качается
То в эту сторону, то в ту. Фортуна Так непостоянна. Но мне — Что выигрыш, что пораженье, — Любую краску времени приму.
(Перевод Д. Х.)
Эдакая «ясность, которая ведет к стремительным поступкам, именно потому, что основания для этих поступков являются сомнительными, короче говоря, неопределенность конечных целей и крайняя решительность перед лицом непосредственной ситуации» — так, перефразируя Уайли Сайфера, писал А. А. Аникст о маньеризме в драматургии [А. А. Аникст, 1965]. Но здесь не «зыбкость нравственных понятий» героя (или автора), а напротив, утрированная их жесткость, которая приводит к бессмысленной решимости: «Что быть, что не быть — все одно». Клермон д'Амбуа настолько поглощен мыслями об особенностях философских школ, о смысле высказываний мудрецов, что к внешним, не имеющим прямого отношения к его внутреннему миру событиям и проблемам он просто безразличен.
Де Гиз приходит на помощь Клермону и рассказывает королю о том, какими положительными качествами обладает герой. В этом монологе Клермон назван, наконец, сенекианским человеком. Ни в «Бюсси д'Амбуа», ни в «Мести за Бюсси д'Ам-буа» при всем многообразии неявных заимствований и намеков на Луция Аннея Сенеку больше этот термин нигде не встречается. Сенекианский человек — обобщение, которым герцог де Гиз завершает оправдание героя перед королем.
HENRY
But wherein is this Clermont such a
rare one?
GUISE
In his most gentle and unwearied minde,
Rightly to vertue fram'd in very nature; In his most firme inexorable spirit
ГЕНРИХ
Но в чём же исключительность
Клермона?
ДЕ ГИЗ
Его пытливый, утончённый ум Природой создан для познанья. Он мудр и непреклонен, От ценностей, которые избрал,
To be remov'd from any thing hee chuseth
For worthinesse; or beare the lest perswasion
To what is base, or fitteth not his object;
In his contempt of riches, and of greatnesse
In estimation of th'idolatrous vulgar; His scorne of all things servile and ignoble,
Though they could gaine him never
such advancement;
His liberall kinde of speaking what is
truth,
In spight of temporising; the great rising
And learning of his soule so much the more
Against ill fortune, as shee set her selfe Sharpe against him or would present most hard,
To shunne the malice of her deadliest charge;
His detestation of his speciall friends, When he perceiv'd their tyrannous will to doe,
Or their abjection basely to sustaine Any injustice that they could revenge; The flexibilitie of his most anger, Even in the maine careere and fury of it,
When any object of desertfull pittie Offers it selfe to him; his sweet dispo-sure,
As much abhorring to behold as doe Any unnaturall and bloudy action; His just contempt ofjesters, parasites,
Он не откажется, И твёрд он в убежденьях. К богатству, почестям он равнодушен,
Внимателен к тому лишь, что достойно,
Но презирает всё, что скверно, низко, льстиво.
Его не подкупить подобострастьем. В лицо он правду говорит, свободно,
Ловчить, юлить не станет никогда он.
Душа его в бореньях против злой Фортуны,
Что неудачи нам несёт, так преуспела,
Что бедам вопреки, наветам, Всем умыслам и обвиненьям ложным,
Он выстоит. Он ненавидит деспотов,
Не понимает тех, кто не готов терпеть
Судьбы удары и мечтает лишь о мести,
О справедливости не думая совсем. Он сострадать готов и гнев смягчит,
Коль жалости достоин человек. Он милосерден, зла в нём нет ни капли,
Питает отвращенье он к насилью, Кровопролитью и жестокости. Он также
Позёров презирает, паразитов, Бездельников подобострастных, Поганых сплетников и трепачей.
Servile observers, and polluted tongues—
In short, this Senecall man is found in him,
Hee may with heavens immortall powers compare,
To whom the day and fortune equall are;
Come faire or foule, whatever chance can fall,
Fixt in himselfe, hee still is one to all.
Сказать короче —
Он сенекианский человек. Он
силою
Сравниться смог с самими небесами,
И в радости, и в горе он спокоен, Победу, пораженье, всё приемлет, Что б случай ни принёс, — он будет стоек.
(Перевод Д. Х.)
Манифест завершен.
В пятом акте из-под сцены является, наконец, призрак Бюсси. Зрители и сами теперь видят тень убитого героя. Отличие от ки-довского канона серьезное: не только мститель, но и призрак медлил и ждал момента, чтобы убедительно потребовать отмщения. Интересно и то, что Монсеньору, непосредственно причастному к убийству, возмездие уже не страшно: он умер. Сцена явления тени старшего брата младшему — очевидное подражание Шекспиру. Клермон видит Бюсси, внимает ему. Де Гиз призрака не видит («Saw you nothing there?»), точно так же, как Гертруда не видит тени старшего Гамлета, обращающейся к сыну («Do you see nothing there?»). Но Бюсси гораздо более многословен, чем Гамлет-старший, который ограничивается напоминанием о том, что принц медлит, и призывом сжалиться над королевой.
Нельзя не оправдать тень Бюсси д'Амбуа: это первое явление, и возможности изложить свою позицию в отношении современного мироустройства, расцвета подлости и низости, а также необходимости возмездия у призрака не было вплоть до пятого акта трагедии. Но не будем забывать: Клермон уже видел тень и слышал ее стенания. То есть Бюсси пришел вновь, чтобы «вдунуть жизнь» в готовность младшего брата, которая никогда горячей и не была. На протяжении четырех действий Клермон был занят материями, далекими от мести за Бюсси. Лейтмотив несовместимости правосудия и мести звучит в трагедии несравнимо сильнее, чем тема неотложности отмщения, вложенная в уста неукротимо однообразной Шарлотты и едва прорисованной Тамиры.
Призрак Бюсси, обращаясь к доктрине христианства («true doctrine»), говорит, что думать нужно о жизни духовной («rather without the body than within») и о жизни для Бога («to your God still than yourself»), а затем утверждает, что, раз от власти не приходится ждать справедливости, месть становится делом богоугодным. Тем самым Бюсси пытается разрешить этическую проблему брата. Поддержка, однако, представляется достаточно сомнительной. Клермон неоднократно подчеркивает, что полагается всегда и во всем на себя самого, что точно соответствует принципам стоицизма. Поэтому монолог призрака можно рассматривать как некий христианский протест против этики стоиков, основанный, по мнению исследователей, на положениях известного труда Святого Августина «О Граде Божием». Призрак Бюсси возвещает Клермону, что тот причислен к Граду Божьему и обязан свершить то, что угодно Господу. Но христианство ни в коем случае месть не оправдывает, и на самом деле тень Бюсси обращается скорее к философии брата, считающего себя частью огромного мира, с присущим ему универсальным порядком. В этом порядке добродетельными считаются мужество и справедливость. К этим качествам Клермона в конечном счете и взывает призрак. Нельзя не вспомнить, что если старший Гамлет имел все основания взывать к мести (его подлейшим образом отравил брат, стремившийся к власти), то у Бюсси основания были весьма зыбкими (его убили по приказу обманутого мужа).
Потерявший терпение призрак Бюсси приказывает прекратить разговоры и не отвлекать Клермона: мстить — его долг. На сей раз призрака видят все присутствующие, а Тамира даже порывается его обнять. Бюсси холодно советует ей воздержаться от такого шага, иначе сгусток воздуха, который они воспринимают как его фигуру, взорвется.
В несколько минут де Монсоро, только что пресмыкавшийся перед д'Амбуа, вызывавший презрение и отвращение зрителей, вдруг становится благородным христианином. Стоило ли трудиться и трансформировать образ графа в нечто аморфное и низкое, чтобы дать главному герою лишнюю возможность проявить добродетельность его характера? Отняв при этом шанс явить публике искусство фехтования? Или это сделано намеренно? Затем, чтобы не только месть, но и дуэль развенчать самым беспощад-
ным образом? Вероятнее всего, весь эпизод примирения и взаимного прощения задуман как душеспасительный. Но реализован он в такой утрированной и суетливой форме, что выглядит просто нелепым — этически выдержанным — противопоставлением сцене, в которой Гамлет «дотравил» Клавдия:
HAMLET
Here, thou incestuous, murderous, damned Dane,
Drink off this potion. Is thy union here?
Follow my mother.
(William Shakespeare)
ГАМЛЕТ
Вот, блудодей, убийца окаянный, Пей свой напиток! Вот тебе твой жемчуг!
Ступай за матерью моей!
(Перевод Б. Л. Пастернака)
Д'Амбуа видит явление духов. Среди теней он узнает брата, кардинала и герцога де Гиза. Клермон не может сдержать возглас удивления: «Как странно! Де Гиз средь духов, с ним великий кардинал, но оба живы. И почему все празднуют возмездье это?» Приходит весть о гибели де Гиза. Случилось худшее, и д'Амбуа просит оставить его, чтобы он мог помолиться и подумать. Размышленья укладываются в формулу «Жить ли мне?». Но дилемма Клермона далека от гамлетовской: он не думает о забытьи, о смертных снах, не мучается вопросом, что достойней — «терпеть позор судьбы иль оказать сопротивленье». Логика д'Амбуа проста до абсурдности: де Гиз убит, смысл жизни исчез, королю мстить нельзя, остается одно — умереть.
CLERMONT
Shall I live, and hee
Dead, that alone gave meanes of life
to me?
Theres no disputing with the acts ofKings; Revenge is impious on their sacred persons.
And could I play the worldling (no man loving
Longer then gaine is reapt or grace from him)
КЛЕРМОН
Жить мне, когда его уж нет, Того, кто смыслом жизни для меня был?
Решенья королей не обсуждают, Помазанникам Божьим мстить нельзя.
Сыграть ли роль того, кого заботит суета мирская? Но никого не полюбить, — ведь нет на свете
I should survive; and shall be wondred at
Though (in mine owne hands being) I end with him:
But friendship is the sement of two mindes,
As of one man the soule and body is, Of which one cannot sever but the other
Suffers a needfull separation.
Равного величием ему?
Коль выживу, то буду изумляться
сам,
Зачем я жизнь не кончил вместе с ним.
Ведь дружба — тот цемент, что разум
Скрепляет двух людей, да так, Что и душой, и телом они едины. Коль один оторван, другой Не вынесет разлуки.
(Перевод Д. Х.)
Клермон убежден, что душа, а не тело служит достойным вместилищем разума. Чем жить в окружении воров и мерзавцев и быть рабом властителей, лучше умереть и воссоединиться с герцогом де Гизом. Д'Амбуа совершает самоубийство. В начале четвертой сцены ничто, казалось бы, не предвещало такого развития событий. Клермон добился дуэли с графом де Монсоро и вышел победителем. Но месть не была главной темой трагедии, и зрители получили убедительное напоминание о том, что достойнейший из смертных, отомстив за брата, не мог не вернуться мыслями и душой к своему другу и покровителю.
При первом прочтении «Месть за Бюсси д'Амбуа» представляет собой трагедию мести, приближающуюся к кидовской модели. Убийство совершено до начала пьесы, и к отмщению взывает призрак. Герой клянется отомстить, на помощь к нему приходят друзья и родственники, усиление получают обе стороны — действия и контрдействия. На пути к возмездию возникают трудности, преодолению которых посвящен целый ряд сцен. Мстителя одолевают сомнения, мысли свои он облекает в философскую форму и щедро делится ими с публикой. В финале пьесы злодей, наконец, убит, месть совершилась, и мститель погибает.
Но при детальном рассмотрении пьесы, напротив, просматриваются серьезные нарушения канона Томаса Кида. Де Мон-соро убил Бюсси открыто и признал это, что для протагониста исключает возможность сомнений относительно истинных обстоятельств смерти брата. Упоминание о появлении призрака
Бюсси есть в самом начале пьесы, но к пятому акту, устав от ожидания, зрители уже не испытывают сильных эмоций ни при появлении тени, ни в момент клятвы Клермона. Месть не занимает всех мыслей героя, он поклялся и должен сдержать слово, но у Клермона есть устремления и заботы, весьма далекие от мщения. Препятствия и трудности на пути мстителя вызваны не интригами врагов, а действиями людей, с основным конфликтом не связанных. Сомнения мстителя в контексте развития действия значения не имеют. Герой постоянно пребывает в своем уме, причем настолько трезвом, что временами это не может не вызывать сожаление. Убийца брата ничтожен и настолько занят поисками путей к самосохранению, что задумать интригу ему просто некогда. Та-мира, возлюбленная Бюсси и последовательница Бель-Империи, к плану мести отношения практически не имеет; ей на помощь приходит Шарлотта, отбирающая у Тамиры черты героини, охваченной жаждой возмездия. Акт мести соответствует всем правилам этикета, и зрители теряют возможность насладиться ужасами, наблюдая череду кровавых убийств. Мститель совершает самоубийство по причинам, с актом возмездия за Бюсси не связанным.
«Бюсси д'Амбуа» — пьеса, полная движения и жизни. Герои трудятся без устали: интригуют, любят, спорят, дерутся на дуэли, сплетничают, наушничают, — каждому дано сполна забот по чину (по роли). Страсти накалены до предела и днем, и ночью. Трупов, правда, всего семь. Нет ни потоков крови, ни бессмысленной жестокости: пятеро убиты на дуэли, один скончался, переживая за судьбу влюбленных.
Если Джордж Чапмен и «читает мораль» устами героев, то делает это достаточно искусно. Таковы рассуждения о природе греха (спор Тамиры и Бюсси), о допустимости и законности личной мести (диалог Генриха III и Франсуа Анжуйского), о слепоте природы (беседа герцогов Анжуйского и де Гиза). Современному (невежественному) читателю приходится обращаться к «Словарю всемирной мифологии», но не слишком часто. В отличие от «Испанской трагедии», неполнота знаний о мучениях или подвигах греческих и римских героев и богов не мешает понимать смысл «Бюсси д'Амбуа», драмы, в которой герой эпической цельности, «титаническая личность в духе Марло, объединенная с "цельным человеком" в духе Сенеки» сталкивается с «общим
состоянием мира, чреватым драматическими ситуациями» [А Н. Горбунов, 1986, с. 54].
«Месть за Бюсси д'Амбуа» — трагедия, в которой месть полностью развенчана. Инструментом обличения стало чрезмерное отягощение мстителя приверженностью стоическим доктринам и кодексу чести английского дворянина начала XVII в. Кровавой трагедии мести противопоставлена трагедия успешного возмездия, совершаемого джентльменом, действующим в полном соответствии с общественными идеалами.
Список литературы
Аксенов И.А. Шекспир: Статьи. Часть I. М., 1937.
Бартошевич А.В. Время не для «Гамлета» // Pro Scaenium: Вопросы театра. Вып. 2. М., 2008.
Горбунов А.Н. Драматургия младших современников Шекспира / Младшие современники Шекспира. М., 1986.
Лосев А.Ф. История античной философии в конспективном изложении. М., 1998.
Boas M.A. Introduction to «Bussy D'Ambois» and «The Revenge of Bussy D'Ambois». Boston & London, 1905.
Bowers F. Elizabethan Revenge Tragedy, 1587—1642. Princeton, 1971.
Chapman G. «Bussy D'Ambois» and «The Revenge of Bussy D'Ambois». Boston & London, 1905.
Ornstein R. The Moral Vision of Jacobean Tragedy. Madison, 1960.
Shakespeare W. Hamlet. London, 1998.
Интернет ресурсы
Аникст А.А. Бомонт и Флетчер // Бомонт и Флетчер. Пьесы: В 2 т. М.; Л.,1965. http://lib.ru/INOOLD/BOMONT/bomont_fletcher.txt
