CC BY
151НАРОДЫ
Татары-мусульмане Среднего Поволжья: этническая идентичность и слухи о насильственном крещении
Александр Кобзев
Статья построена на архивных материалах о волнениях среди сельских та-тар-мусульман Симбирской губернии, вызванных слухами о предстоящем насильственном крещении. Эти слухи, бытовавшие среди татар-мусульман Среднего Поволжья во второй половине XIX — начале XX века, были тесно связаны с процессом их этнической самоидентификации: способствовали ее актуализации. Этническое единство у татар было заключено в мусульманскую оболочку, в качестве этнонима широко использовался конфессионим «мо-сельман». При такой нераздельности этнического и конфессионального в структуре идентичности периодическое появление слухов о христианизации представляется естественной реакцией татар-мусульман на вмешательство православного государства в их общественный и религиозный быт. Вместе с тем слухи оказывались своеобразным средством стихийной самомобилиза-ции татарского населения на отстаивание им своей этнокультурной самобытности. Именно поэтому их можно считать компонентом того сложного комплекса представлений и переживаний, под воздействием которого и совершается этническая идентификация.
Этническая идентификация опирается на целую совокупность иерархически организованных рациональных представлений и эмоциональных переживаний. Это представления о своей истории, языке, культуре, происхождении — и о других народах; воззрения на межэтнические отношения (деловые, семейно-брачные); разнообразные чувства по поводу своей этнической принадлежности и т. д. Рассматриваемые в статье исторические предания и слухи о насильственном крещении, бытовавшие среди татар-мусульман Среднего
Александр Викторович Кобзев, старший преподаватель кафедры истории России Ульяновского государственного педагогического университета, Ульяновск, участник региональной Школы молодого автора 2004 года.
Поволжья во второй половине XIX — начале XX века, тоже являлись частью этноконфессиональной самоидентификации татар, как минимум, способствовали ее всплескам над уровнем повседневности.
Дело в том, что принятие христианства ассоциировалось у татар с потерей прежней этнической принадлежности, напрямую связывавшейся ими с исповеданием ислама. Вообще говоря, давно отмечено, что для многих мусульманских народов характерно сильное чувство не столько чисто этнической, сколько этноконфессиональ-ной принадлежности. В обыденном сознании у них широко распространено представление: раз человек узбек, татарин, азербайджанец и так далее, следовательно, он мусульманин. С одной стороны, это объясняется универсализмом ислама, его склонностью «замкнуть на себе все стороны жизни человека и общества», устремленностью этой религии к «всеобщности и тотальности» \ С другой стороны, в результате длительного исторического взаимодействия, нередко протекавшего в неоднородном этническом и конфессиональном окружении, у исповедующих ислам «религия и народная культура теснейшим образом переплетаются и начинают восприниматься как идентичные»2. У татар-мусульман Среднего Поволжья ислам издавна являлся одной из духовных основ общества, а после утраты ими государственности в середине XVI столетия и опыта насильственной христианизации в 30-50-х годах XVIII века он стал одной из главных интегрирующих сил, обеспечивавших защиту этнокультурной самобытности3.
Ислам глубоко укоренился в национальной психологии татар-мусульман, а высокая религиозность составила одну из ее особенно-стей4. Этническое единство было словно заключено в мусульманскую оболочку5, и до начала ХХ века в качестве этнонима среди казанских татар и татар-мишарей широко использовался конфес-сионим мосельман6. Окончательно эта форма этноконфессиональ-ной идентичности сложилась во второй половине XVI — середине XIX века. Она была ярко выражена и хорошо улавливалась инокон-фессиональными наблюдателями. Так, в «Симбирских епархиальных ведомостях» за 1897 год специально подчеркивалась неразрывная связь этнического и религиозного самосознания татар-мусульман Среднего Поволжья: «У них понятия татарин и магометанин мыслятся нераздельно друг от друга, у них быть настоящим татарином — значит вместе с тем и магометанином, и наоборот — быть магометанином — значит, и быть татарином»7.
I
Во второй половине XIX века слухи об обращении в христианство, якобы предстоящем в самое ближайшее время, не раз циркулировали среди татар-мусульман8.
Своего рода прецедентным обоснованием для подобных слухов служили сохранившиеся в народной памяти предания о пережитом в XVI—XVШ веках насильственном крещении. Например, у мишарей ходила молва о принудительном крещении во времена Ивана Грозного и бегстве татар на окраины9. В 1878 году священнику Е. Малову местным татарином было рассказано широко известное в народе предание о епископе Луке10, гонителе мусульман и их веры: «Лет 100 назад тому в Казани был один архиерей, который хотел всех нас татар сделать русскими. На многих татар надел он черные русские чапаны и штаны... все татары пожаловались министрам, что архиерей без их ведома хотел сделать татар русскими. Министры осердились на архиерея и сослали его в Сибирь»11. В одном из вариантов предания образ Луки (Аксака Каратуна — хромого черноризца, как его называли татары) обрел зловещие мифические черты: «Он ходил по двору в изорванной одежде, и, о ужас, — голова его обращена лицом назад, а затылком наперед...»12.
Актуализации преданий и, если можно так выразиться, «произрастанию» из них тревожных слухов во многом способствовала религиозная и национальная политика Российской империи13, вызывавшая недоверие и подозрение татар-мусульман. Отчасти негативное отношение к власти распространялось и на русское население. В статистическом сборнике, изданном под редакцией Н. В. Никольского в 1912 году, читаем: «К русским они относятся с крайней подозрительностью, опасаясь с их стороны всяких попыток к обращению татар в христианство и русскому их обучению»14. Возможно, что оборотной стороной этих опасений было крайнее любопытство, для татар Симбирской губернии отмеченное уездным землемером К. Мильковичем. Он писал: «Они столь любопытны, что не только не пропускают ни единого проезжего, дабы о нем не выведать, кто он таков и для какого дела едет, но и в самое рабочее время, собравшись к своей мизгити (к мечети. — А. К.) или на улицу, целую часть дня уделяют на разговоры»15.
Что темой этих разговоров не раз являлось будто бы грозящее татарам крещение, а доказательством угрозы могли служить любые факты, подтверждается многими свидетелями того времени. Напри-
мер, С. В. Чичерина в своих путевых заметках о народах Среднего Поволжья приводит, в пересказе священника Симбирской губернии отца Ф., следующие доводы местного муллы, выдвинутые им в беседе с Ф.: «Вы священники говорите, что русские не хотят нас крестить насильно и сделать нас русскими людьми... а факты доказывают противоположное: зачем в Буинск надо было присылать третьего священника — миссионера? Зачем Р-ский священник усердно изучает Коран и вообще ислам? Видно, что хотят бороться с исламом и нас обращать, хотя мы этого совсем не желаем. Стало быть, с нами начинают бороться»16.
II
В 80-90-х годах XIX века толчком к распространению целой волны слухов о крещении татар послужило решение царского правительства ввести языковой ценз для кандидатов в муллы. Указ о введении для служителей культа мусульманского вероисповедания обязательного знания русского языка был принят 16 июля 1888 года и 7 сентября опубликован в № 207 «Правительственного вестника». В соответствии с указом с 11 октября 1890 года лица магометанского вероисповедания, пожелавшие занять должность муллы, предварительно должны были сдать экзамен по русскому языку. По правилам к испытанию допускались лица не моложе 21 года. В случае положительной оценки на письменном и устном экзаменах выдавалось свидетельство о знании русского языка.
После появления указа многие деревни Симбирской губернии, населенные татарами, стали подавать прошения в Оренбургское Магометанское Духовное собрание17 о том, чтобы оно попросило правительство отменить обязательное изучение муллами русского языка. В частности, еще в январе 1889 года такое прошение подали жители деревни Нижние Тарханы. Оно было отклонено, более того, вышел запрет на подачу подобных прошений в будущем. В том же январе крестьяне Нижних Тархан получили известия, что татары соседних деревень вновь составляют прошения, а в начале февраля прошел слух: грядет крещение. Тогда один из местных крестьян принес некую «черновую записку» 18; в ней было написано, что с 1 июня 1890 года правительство начнет крестить татар-мусульман, возводить православные храмы и открывать русские школы. При этом во время бракосочетания и наречения имени будут служить
совместно священник и мулла. В записке также говорилось, что единственный способ избежать этой напасти — составление прошения об отмене языкового ценза, что это необходимый первый шаг к выражению несогласия татар принять православную веру.
Поводом к распространению слухов послужило воззвание, прочитанное священником с. Кильдюшево об оказании православными прихожанами материальной помощи миссионерам, распространявшим христианство среди язычников и магометан. Ссылаясь на воззвание, крестьянин из Нижних Тархан утверждал, что читал газету в с. Кильдюшево о правительственном распоряжении крестить 20 тысяч татар-мусульман. 8—9 февраля на утренней молитве содержание черновой записки и сообщение односельчанина стали известны всем прихожанам Нижних Тархан. Мулла пытался опровергнуть слухи. Он зачитал подлинный текст указа об образовательном цензе, но поверило ему всего-то человек десять19. В течение месяца верующие просили муллу и сельского старосту составить приговор (прошение), подписать его и приложить печать, мулла и староста на это не соглашались. Староста говорил, что если бы мулла подписал приговор, то тогда бы и его заставили поставить печать; мулла требовал от верующих вместо черновой записки подлинный печатный текст. Напряжение и тревога постепенно нарастали. По свидетельству очевидца событий муллы Галяэтдина Шамшетдина Сагитова, «старики» говорили, что в соседних деревнях уже подали прошения царю «на счет веры», «а мы замедлили, подумают, что мы согласны креститься». Большинство верующих «боялись, чтобы не заставили их креститься, некоторые даже плакали от горя, что им придется расставаться с верой отцов и дедов своих»20. 10 марта верующие решили силой отнять печать у старосты, а его самого сместить. Основанием смещения должны были стать результаты проверки расходования старостой мирских денег. Для проведения учета был приглашен волостной старшина. Он приехал в деревню 15 марта, и сразу же самые активные прихожане потребовали переизбрания старосты. Однако учет показал, что все дела у старосты в порядке21.
В Шихирданской волости Буинского уезда в январе-феврале 1889 года «вследствие нового закона о муллах» татары-мусульмане «пришли к такому заключению, что их приготовляют к обращению в христианскую веру...»22. Они стали приходить в волостные правления и возвращать выданные им в 1887—1888 годах строительные и противочумные правила и инструкции о виноторговле; в их глазах эти бумаги стали предвестниками крещения23. Также подали проше-
ния в Духовное собрание об отмене языкового ценза для кандидатов в муллы и запретили сельским старостам ставить печать на документах и получать какие-либо инструкции24. Как докладывал буинский уездный исправник в рапорте от 23 февраля 1889 года, логика их рассуждений была следующей: сначала им выдали строительные правила, где речь шла о постройке церквей, а о мечетях ничего не было сказано. Потом они получили правила о виноторговле, которыми запрещалась торговля крепкими напитками во время воскресных и праздничных дней до окончания Божественной литургии и во время крестного хода. А затем появился указ о назначении на должности мулл лиц со знанием русской разговорной речи. Значит, назначенных впоследствии «будут обращать в христианство, а затем и всех нас»25. Исправник пытался успокоить мусульман волости, разъясняя им смысл правительственного решения о языковом цензе, но безуспешно26.
До появления Высочайшего указа о языковом цензе для кандидатов в муллы среди мусульманского населения не было никаких волнений по поводу упомянутых выше правил и инструкций27. Теперь же для предотвращения распространения ложных слухов о крещении симбирский губернатор М. Н. Теренин по рекомендации губернской земской управы распорядился опубликовать разъяснения, разослать их в волостные правления с татарским населением, вывесить на видном месте и прочитать на сельских сходах. Распоряжение губернатора выполнялось исправником в период с 12 апреля по 30 мая 1889 года28. Разъяснения касались содержания строительных правил о мерах противопожарной безопасности: они распространялись и на строительство мечетей, хотя прямо об этом в правилах действительно не было сказано29.
III
Тревога и беспокойство были обычными спутниками слухов о крещении. Повседневные заботы и рутинные дела, ранее не привлекавшие всеобщего внимания, с появлением этих слухов начинали восприниматься татарами-мусульманами в совершенно ином свете, чем прежде. Доказательство тому — волнения, прошедшие в июне 1894 года в 12 татарских деревнях Буинского уезда. Поводом к ним послужили проверка призывных списков и зачитывание их на сельском сходе. Местные жители не давали волостным старшинам
выполнить эту привычную для всех процедуру. А крестьяне Верхних Лащей оказали сопротивление волостному старшине при составлении списков с указанием названия селения и числа жителей в нем. Успокоить татар удалось только благодаря энергичным действиям местных властей с участием мусульманского духовенства по разъяснению ложности распространившихся слухов о насильственном крещении татар и обучении их детей в русских школах30.
Вместе с тем было бы неверно утверждать, что слухи возникали вообще на пустом месте. Волнения 1878—1879 годов в Казанской губернии были спровоцированы не только ложными слухами о крещении, но и непродуманными решениями губернских властей, целью которых было воспрепятствовать распространению этих слухов, а также неуместными грубыми шутками некоторых чиновников в отношении татар31. Еще до событий в Буинском уезде 12 апреля 1894 года Оренбургский муфтий издал специальное отношение к «ахунам32 и состоящим при мечетях имамам» следующего содержания: «До моего сведения дошло, что в народе и даже между муллами ходят слухи, что, будто бы, магометан будут крестить в русскую веру. Слухи эти нелепы и вздорны, потому, что правительство не имеет никакого намерения крестить нас, а напротив, разрешает нам свободно исповедовать ислам»33. Появление отношения, пишет Л. И. Климович, было вызвано «действиями некоторых рачителей православия, обращавших в христианскую веру инородческое насе-ление»34. Между тем не далеки от истины слова священника с. Трех-болтаево, высказанные им в рапорте от 16 января 1909 года, что «открытая и публичная проповедь немыслима среди мусульман... ибо она грозила бы целым восстанием»35. Поэтому нет ничего удивительного в том, что события экстраординарные, не имевшие, казалось бы, прямого отношения к идентичности крестьян-татар, трактовались ими в тесной связи с угрозами ей. Так, поражение в Русско-японской войне 1904—1905 годов подчас воспринималось ими как «Божья кара», обрушившаяся на Россию «за не законные, по их мнению, действия миссионеров против мусульман»36.
* *
*
Предания и слухи о насильственном крещении, распространявшиеся среди татар-мусульман Среднего Поволжья во второй половине XIX века, свидетельствуют о том, что в то время связь в их
сознании конфессиональной и этнической принадлежности была неразрывной. Но раз она была такой, то периодическое появление слухов о христианизации представляется естественной (хотя с точки зрения властей совершенно неадекватной) реакцией татар-мусуль-ман на вмешательство православного государства в их общественный и религиозный быт. Вместе с тем по самому своему содержанию слухи оказывались своеобразным средством стихийной самомоби-лизации татарского населения на отстаивание им своей этнокультурной самобытности. Именно в этом смысле их можно считать органичным — и в то же время обусловленным определенной исторической ситуацией и потому преходящим — компонентом того сложного комплекса представлений и переживаний, под воздействием которого и совершается этническая идентификация.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Балтанова Г. Р. Ислам в СССР: анализ зарубежных концепций. Казань, 1991. С. 72, 85; она же. Трудное возрождение // Татарстан, 1995. № 3—4. С. 87.
2 Балтанова Г. Р. Ислам в СССР... С. 85; Ипатов А. Н. Национальная культура и религия. Киев, 1985. С. 8—9; Кобищанов Ю. М. Этноконфессиональные группы во всемирной истории // Вопросы истории, 1999. № 9. С. 47, 59.
3 Исхаков Д. М. Феномен татарского джадидизма: введение к социокультурному осмыслению. Казань, 1997. С. 3—4.
4 Амирханов Р. Ислам в истории татарской общественной мысли // Татарстан, 1993. № 4. С. 83; Абдуллин Я. Мусульманская религия в жизни татарского народа // Татарстан, 1994. № 1—2. С. 108; Мухаметшин Р. М. К проблеме религиозного реформаторства в татарской общественной мысли начала ХХ в. // Язык, духовная культура, история тюрков: традиции и современность. Т. 3. М., 1997. С. 201.
5 Исхаков Д. М. Становление национального самосознания татар // Татарстан, 1993. № 6; Мухаметшин Р. М. Динамика исламского фактора в общественном сознании татар ХУІ—ХХ вв. (историко-социологический очерк) // Современные национальные процессы в республике Татарстан. Вып. II. Казань, 1994. С. 101.
6 Исхаков Д. М. Мишари // Татарстан, 1993. № 3. С. 28; он же. От нации мусульманской к нации татарской // Татарстан, 1995. № 9—10.
7 Краткая заметка об инородцах Волжско-Камского края // Симбирские епархиальные ведомости, 1897, 1 января. № 1. С. 21.
8 Кармышева Б. ІК вопросу об участии татарского духовенства в джадидистском движении // Язык, духовная культура, история тюрков... С. 187.
9 Орлов А. М. Мещера, Мещеряки, Мишари. Казань, 1992. С. 19.
10 Лука Конашевич (?—1755) в 1727 году окончил Киевскую славяно-греко-латинскую академию. В 1738 году был переведен на Казанскую кафедру. Во время своего епископства в Казани отличился особым рвением в насаждении православия среди татар-мусульман, чем вызвал их сильное недовольство. Татары неоднократно жаловались на насильственное обращение в христианство епископом Лукой, и в 1755 году
он был смещен с должности и назначен епископом Белгородской епархии. См.: Веселовский Н. Лука Конашевич // Большой биографический словарь России. Т. Лабзи-ков — Лященко. СПб., 1904. С. 219-221.
11 Руновский Н. Контора новокрещенских дел // Симбирские епархиальные ведомости, 1903. № 11. С. 269.
12 Там же. С. 269.
13 Загидуллин И. К. Татарские крестьяне Казанской губернии во второй половине XIX в. (60-90-е гг.): Автореф. канд. дис. Казань, 1992. С. 13-19; Алишев С. ХНацио-нальные аспекты в антифеодальной борьбе крестьян // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1990. С. 61-63; Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма начала XX в. // Вопросы истории, 1996. № 11-12. С. 42-43, 49.
14 Наиболее важные статистические сведения об инородцах Восточной России и Западной Сибири, подверженных влиянию ислама. Под ред. Н. В. Никольского. Казань, 1912. С. 31.
15 Милькович [К. С.]. Быт и верования татар Симбирской губернии в 1783 г. // Симбирские епархиальные ведомости, 1851. № 44.
16 Чичерина С. В. У приволжских инородцев. Путевые заметки. СПб., 1905. С. 356.
17 Эта управленческая структура, созданная при Екатерине II, осуществляла контроль над деятельностью мусульманских священнослужителей, в том числе ведала подбором претендентов на должности мулл и приемом у них экзаменов.
18 Видимо, имеется в виду первоначальный рукописный текст, составленный та-тарами-мусульманами. В архивном деле оригинала записки нет, но ее дословное содержание приводится в рапортах полицейских чиновников, расследовавших обстоятельства распространения ложных слухов о крещении татар-мусульман.
19 Государственный архив Ульяновской области (ГАУО). Ф. 108. Оп. 50. Ед. хр. 103. Л. 11-14, 15-16 об.
20 Там же. Л. 34 об.-36.
21 Там же. Л. 13 об.-14, 24 об., 31.
22 Там же. Ф. 76. Оп. 8. Ед. хр. 594. Л. 8.
23 Там же. Л. 18 об.-19 об.
24 Там же. Л. 1-2 об., 8 об.
25 Там же. Л. 8-8 об.
26 Там же. Л. 8 об.
27 Там же. Л. 76-76 об.
28 Там же. Л. 29-30, 40-41 об., 78-80.
29 Там же. Л. 39.
30 Там же. Оп. 2. Ед. хр. 1061. Л. 5.
31 Загидуллин И. К. Татарские крестьяне... С. 16-17; Смыков Ю. Н. Крестьяне Среднего Поволжья в борьбе за землю и волю. Казань, 1978. С. 162-174; Материалы по истории Татарии второй половины XIXв. Ч. I. М. — Л., 1936. С. 352, 357, 360, 362-363.
32 Ахун — старшее духовное лицо. В XVIII веке, еще до создания Магометанского Духовного собрания, муллы в звании ахуна составляли в России среднее звено мусульманского духовенства. В XIX веке статус ахунов сильно понизился в связи с постепенным включением ислама в административную систему империи и передачей контроля над деятельностью мулл губернским правлениям. Выборная ахунская должность была упразднена, а само ахунство стало почетным званием, присуждаемым Духовным собранием и Министерством внутренних дел имамам за их особые религиозно-административные заслуги. Ахун был старшим руководителем какого-нибудь
района или округа, осуществлявшим посредничество между муфтиатом и низшим приходским духовенством. См.: ФархшатовМ. Н. Мусульманское духовенство // Ислам на территории бывшей Российской империи. Энциклопедический словарь. Вып. 2. М., 1999. С. 67-69.
33 Климович Л. И. Ислам в Царской России. М., 1936. С. 63.
34 Там же. Во время царствования Александра III в православие было обращено 8544 мусульманина и 50 933 язычника. См.: Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х — начала 90-х гг.). М., 1970. С.129.
35 ГАУО, Ф. 134. Оп. 7. Ед. хр. 839. Л. 54.
36 Чичерина С. В. Указ. соч. С. 17.
