CC BY
24
го дома»: родины, почвы. Бездомными стали целые сословия. Вне родины и своего дворянского уклада оказались: дворянство, купечество, казачество, духовенство. Единственным сословием, как-то хранившим уклад и «малый дом», оставалось крестьянство» [4]. Но и крестьянство сейчас вместе с сельским хозяйством переживает тяжелые времена. Коллективизация закончилась давным-давно, колхозы и совхозы стали разрушаться, многие стали банкротами. Колхоз - своеобразный дом, который кормил и поил крестьян. Невозможно стало жить, люди подаются в большие города, продали дом в деревне, а на квартиру в городе не хватает, жилплощадь дорогая. Вместе с избой уходит почвенничество. Поэтому, если мы не можем сохранить избу в настоящей жизни, это должно произойти в духовном плане. Процесс модернизации необратим, время неумолимо движется вперед, поэтому если мы будем сильны духовно, будем сильны физически, нам удастся сохранить дом, а вместе с домом и таинственный уголок земли, о котором так много и интересно написано, - деревню.
Рубцов уже тогда, в 60-е гг., понял, что наступило время больших перемен. Он это чувствовал и осознавал:
С каждой избою и тучею,
С громом готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
С каждой частицей природного мироздания поэт чувствовал, что смерть висит не только над его плечами, но и над домом, который после него никому будет не нужен.
Образ дома занимает огромное место как в поэзии XX в., так и лирике Н. Рубцова. Изба для Рубцова как для «славянина была не только домом в обиходном смысле этого слова (жилищем, пристанищем), но и храмом, в котором обитало светлое, дружелюбное божество и совершались ежедневные жертвоприношения и мольбы» [5]. Рубцов показал, насколько важна изба, которая плавно переросла в дом, сама при этом не став экспонатом. Дом Рубцова не так красив, как изба Клюева, но зато горница в доме завораживает своей чистотой, в которой кроется свет и простота той русской души, при помощи которой создал свой незабвенно красивый поэтический мир Н. Рубцов.
1. Базанов В.Г. Сергей Есенин и крестьянская Россия. М., 1982. С. 70
2. Абрамов Ф. // Чем живем - кормимся: Очерки. Статьи. Воспоминания. Литературные портреты. Заметки. Л., 1986. С. 137.
3. Распутин В. // Наш современник. 1999. № 1. С. 3.
4. Шорохов А. // Литературная газета. 2005. 915 февр. (№ 5). С. 7.
5. Афанасьев В.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1968. Т. 2. С. 61.
Поступила в редакцию 3.03.2006 г.
ТАМБОВСКАЯ ГИМНАЗИЯ В ВОСПОМИНАНИЯХ СЕРГЕЯ АТАВЫ
Н.А. Русский
Russky N.A. Gymnasium of the city of Tambov in the memories of Sergey Atava. The article investigates the contents and poetics of the “Memories” of the writer of the XIX century S.N.Terpigorev dedicated to the years of studying at the gymnasium of the Tambov Province and stay at the “Noble Boarding School” attached to it.
Сергей Николаевич Терпигорев (18411895), получивший известность в российских литературных кругах конца Х1Х в. как Сергей Атава, родился и вырос в Тамбовской губернии. Талантливый публицист и беллет-
рист, он прочно вошел в русскую литературу как летописец эпохи отмены крепостного права.
Его отцом был обедневший, но довольно родовитый дворянин Николай Николаевич
Терпигорев, образованный, читающий, авторитетный, - занимал место уездного предводителя дворянства, «служил по выборам», был попечителем уездного училища. Мать его, дворянка Варвара Ивановна Рахманинова, была гораздо менее образованная, но сердечная и добрая, что сказалось на характере будущего писателя. Сам Николай Николаевич в свое время учился в «престижном», как сказали бы сегодня, Санкт-Петербургском университетском пансионе. Но к тому времени, как подрос его сын, средства семьи истощились настолько, что пришлось оставить мечты о столичном привилегированном учебном заведении. В 1855 г., успешно сдав вступительный экзамен, тринадцатилетний Сергей поступил в третий класс Тамбовской губернской гимназии и стал воспитанником «Благородного пансиона» при ней.
Жизнь в пансионе и учебу в гимназии С. Н. Терпигорев подробно описал в своих «Воспоминаниях», написанных в зрелом возрасте, в 80-х гг. XIX в. Опубликованы они в шестом томе собрания сочинений, вышедшего в Санкт-Петербурге в 1899 г., уже после смерти писателя.
Стиль автобиографической прозы Тер-пигорева, как и все его творчество, отличается простотой, искренностью и незаурядным юмором. Именно в этом произведении писатель подчеркивает, насколько чуждо ему пристрастие к дешевым эффектам, утверждая, что из всех его написанных рассказов, очерков и повестей нет ни одного, который был бы хотя немного рассчитан на эффектные места в нем, на громкие фразы. «Говори, как знаешь, как умеешь, как было или должно быть дело на самом деле, и это в миллион раз любезнее. Что может быть выше простоты? Что может быть благороднее ее?» [1].
Свои гимназические годы Терпигорев вспоминает с теплом и благодарностью. Он подчеркивал, что благородный пансион был во многих отношениях замечательное заведение. Обращая к нему свой взгляд через тридцать с лишним лет, писатель был склонен думать, что, несмотря на безобразия, совершавшиеся иногда в нем, по духу своему, по отсутствию «мертвечины» в преподавании и в отношениях начальства к воспитанникам, он стоял неизмеримо выше многих образцовых заведений подобного рода.
Пансион помещался на углу двух главных улиц Тамбова: Дворянской (ныне Интернациональной) и Большой Астраханской (ныне Советской) в красивом особняке с колоннами, хорами, стеклянными галереями, большим залом и столовой. Этот просторный барский дом - подарок дворянству от тогдашнего губернского предводителя С.М. Лиона. Воспитывались здесь дети окрестных помещиков, среди которых были и очень богатые и весьма бедные - всего около сорока человек. Вместе с воспитанниками жили приехавшие с ними из имений «дядьки» - лакеи, которых зачисляли в служители пансиона.
О своем крепостном «опекуне» Филиппе Ивановиче С. Терпигорев вспоминает как о «сокровище», не только для него, но и для его друзей-гимназистов. Позже он с любовью опишет этого добросердечного, умного человека в повести «Две жизни: поконченная и призванная». Получится как бы знаковый образ - несмотря на искреннюю преданность бывшему барину и особенно барчуку, Филипп Иванович после объявления «воли», то есть Положения 19 февраля 1861 г. об отмене крепостного права, решает уйти от хозяев и основывает свое небольшое «дело» - постоялый двор.
После утренней молитвы и чая дежурный воспитатель вел обитателей пансиона в гимназию, а после окончания уроков сопровождал их обратно в пансион, где мальчики обедали, гуляли, играли, готовили уроки, ужинали, вставали на вечернюю молитву... И так изо дня в день. Писатель подчеркивает, что, несмотря на кажущуюся монотонность, в глубинах этой казенной программы жила «новая жизнь, росли и зрели живые стремления и идеалы, вырабатывались будущие взгляды на жизнь, складывались характеры...» (с. 431).
Как сообщают авторы изданного в 1999 г. справочника-путеводителя «Тамбов (центральная часть)» А. Горелов и Ю. Щукин, Тамбовская мужская гимназия была основана в 1825 г. на базе народного училища, которым тогда руководил И. П. Менделеев, отец будущего ученого-химика. С 1827 г. гимназия размещалась в двух кирпичных корпусах, расположенных на улице бывшей Пензенской, которую с того времени назвали Гимназической (ныне улица Коммунальная). Фасадами эти здания выходили на главную -
Большую Астраханскую (ныне Советскую) улицу. Сорок лет спустя эти два корпуса объединили пристройкой, в которой соорудили гимназическую церковь. Губернская гимназия в прежнем своем качестве просуществовала до 1918 г. В годы гражданской войны в ее здании располагался военный госпиталь, а позже в нем размещались различные учебные заведения. С 1958 г. это корпус первого в области технического учебного заведения - филиала Московского института химического машиностроения -позже ТИХМа, а сейчас - Тамбовского государственного технического университета.
Вспоминая своих наставников - работавших в 1850-е гг. воспитателей пансионских и гимназических, учителей, надзирателей, инспекторов, директора, Терпигорев не жалеет красок для их портретов. Иной раз получаются сатирические карикатуры, иной раз - прекрасные образы настоящих подвиж-ников-педагогов.
«Пять наших дежурных воспитателей -два в гимназии и три наших пансионских, долженствовавшие руководить нашей нравственностью, следить за нею и подавать нам собою примеры ее, предпочитали заниматься своими делами или придти спать от скуки, чем соваться со своими непрошенными ру-ководительствовами. Два самых старших из них - ш-г Коломб и ш-г Беке, были дезертирами из армии Наполеона в 1812 г., хвастали этим, как подвигом, заслугой перед Россией, вторым их отечеством. Обоим им в то время было с лишком по восемьдесят лет. Один был в «великой армии» горнистом, второй . барабанщиком.» (с. 432).
Третий пансионский воспитатель ш-г Брон, человек гораздо более молодой - лет тридцати, оказался откровенным «альфонсом», не скрывающим перед подростками своих связей с богатыми тамбовскими старухами, у которых был на содержании.
Гимназических же воспитателей и надзирателей, с которыми ученики имели дело в учебные часы, «директор в глаза ругал дураками, топал на них, кричал и вообще третировал нисколько не лучше, чем сторожей и дворников. Он даже и говорил им не «вы», а «ты». Как бы отдельными юмористическими вставными новеллами можно считать рассказы о мальчишеских выходках и проделках гимназистов на скучных уроках бездарных
учителей - законоучителя, члена консистории, откровенного мздоимца отца Якова, преподавателя математики Г. И. Рыльского, совершенно не умеющего себя поставить в отношениях с учениками. «У этого уж буквально были целые представления на лекциях. Собирались из соседних классов учителя, ученики, сторожа и в отворенную дверь, покатываясь со смеху, смотрели на происходящее у нас» (с. 438).
«А учителя латинского языка и географии порой приходили в класс до того пьяными, что прямо тут же засыпали в креслах. Ученики же, в «благодарность» за неожиданное освобождение от урока, сидели тихо, занимались своими делами, чтобы их не разбудить» (с. 441).
Счастливым исключением оказались такие педагоги, как историк Е. В. Крунков и преподаватель русского языка Л.Е. Кованько. Эти два близких друга, выпускники Харьковского университета, вместе приехавшие в Тамбовскую гимназию и бок о бок проработавшие в ней два десятка лет, пользовались искренним уважением и любовью учеников. Терпигорев считал, что всем, что в нем и его друзьях чистого, живого и человеческого пробудили гимназические годы, они обязаны именно этим двум учителям.
В последний год пребывания в гимназии к этим двум «светлым личностям» присоединились еще трое: инспектор А.М. Белозеров и только что окончившие курс в столичном университете математик Фразитский и латинист Преображенский. Эти пятеро сразу и составили особый кружок, надежду и утешение всего, что было порядочного в гимназии. Встречаясь с ними, - вспоминает писатель, -все невольно чувствовали защиту от притеснения, глупости, произвола.
Терпигорев тепло рассказывает в книге о своих самых близких товарищах, с которыми он подружился с первых дней пребывания в пансионе: Александре Львове, Александре Энкеле и Иване Гуадонине. «Беда одного из нас была бедой и всех; точно также и радость. Все мы по совести могли сказать, что ни один из нас не съел ни одного кусочка один, не поделившись с остальными. То же самое тесное единение было у нас и в обсуждениях волновавших нас задач и вопросов» (с. 430). Львов стал видным юристом, служил в Пензе прокурором, Энкель избрал во-
енную карьеру, а главный затейник гимназических проказ Гуадонин в годы, когда писались «Воспоминания», был тамбовским городским головой.
Эту неразлучную четверку признавали в гимназии самым интеллигентным из товарищеских кружков. И любимые педагоги отличали ее особым вниманием. «Жажда чтения доходила у нас ... до степени какого-то запоя. Мы читали вечерами, ночами, утром, для чего вставали за час и больше до общего положенного по расписанию времени и зимой читали при свете топившейся печки. Бывало, холодно, темно еще совсем, а мы, укрывшись шинелями, сидим у печки, она трещит, пылает, один кто-нибудь вслух читает, а остальные слушают. И читали мы не вздор какой-нибудь, а все серьезные вещи: историю Соловьева, Белинского, который тогда только что вышел, Тургенева, Костомарова, Гончарова, только что появившегося тогда Добролюбова. И я, и все мы можем прямо сказать, что этому чтению, или этой охотой к чтению, развитому в нас преимущественно Кованькой вначале, а потом и другими, о которых я упомянул, мы обязаны всем нашим развитием» (с. 442-443).
А вот о личности директора гимназии Г.И. Бернгарда у автора составилось мнение далеко не лестное. Две главы «Воспоминаний» посвящены рассказам о том, как гимназисты с ним «воевали».
«Бернгард, как личность, был в полном смысле слова ничтожество. Жалкий низкопоклонник перед ни на что не нужным ему старым развратником губернатором, перед губернским предводителем, ничтожный и презренный трус перед начальством округа, наезжавшим к нам время от времени из Харькова, и темный, самый бесстыдный взяточник, который брал всем, ни от чего не отказывался: брал деньгами, мукой, крупой, гусями, даже свежей рыбой, пойманной тут же в реке. В качестве директора училищ губернии, он ежегодно летом, после наших экзаменов, отправлялся в объезд ревизовать уездные училища. Что происходило во время этих его объездов и пребываний его в уездных городах во время ревизии уездных училищ - это целая эпопея казнокрадства, мздоимства и лихоимства. Ездившие с ним в эти экспедиции наши пансионские служители рассказывали нам потом все это. Воз-
вращался он из экспедиции, обремененный добычей. Он вез с собой подаренное ему сукно купцами, у которых дети были в училищах, шелковые и шерстяные материи, шали, платки, ковры, полотна, чай, сахар. А возвратившись домой, он встречал у себя дома новое изобилие, которое заключалось в привезенных с каникул дарах родителей гимназистов... » (с. 444-445).
Автор «Воспоминаний» приводит разговоры вернувшихся из дома гимназистов о привезенных начальству денежных суммах и иных подношениях. Вот пример. Родители Энкеля, навестив директора на дому, вручили ему традиционную взятку. Довольная их поведением директорская чета напоила гостей чаем и вышла провожать в прихожую. Но тут, одеваясь, мать Энкеля подобрала платье, и директорша увидела богато вышитую юбку. Жена начальника гимназии беззастенчиво выразила свое желание иметь подобную деталь туалета, причем не хотела ждать, пока вышивальщицы в имении сделают новую. В итоге гостье пришлось тут же снять и отдать свою.
Незадолго до окончания Терпигоревым гимназического курса произошло следующее. Старшие гимназисты давно замечали, что Г.И. Бернгард подчеркнуто несправедливо относится к тем их товарищам, чьи родители не были в состоянии давать ему взятки. Так было с двумя скромными старательными юношами по фамилии Кватц и Пикок. Один из них был немец, второй англичанин - впоследствии оба они стали хорошими докторами. Придравашись к какому-то пустяку -оторванной пуговице или не по форме остриженным волосам, Бернгард поставил Пикока в классе на колени. Вспыльчивый юноша воспринял это как оскорбление. Нечто подобное было проделано и с тихим, но упрямым Кватцем, который в душе тоже затаил обиду на директора.
Эти молодые люди, кстати, глубоко интересовавшиеся химией, затеяли отомстить за себя и заставить чиновного обидчика покинуть гимназию. К ним присоединился друг будущего писателя, деятельный и горячий Иван Гуадонин и под большим секретом привлек к участию в опасной каверзе Сергея Терпигорева. Роли распределились так. Тер-пигорев как лучший литератор пишет текст «прокламации», которая должна была рас-
крыть горожанам глаза на взяточничество директора гимназии. Гуадонин, умевший изменять почерк, многократно ее переписывает. «Химики» Кватц и Пикок, которые запаслись банками со зловонной аптечной жидкостью - ассафетидой, расклеивают ночью по всей округе эти «прокламации» и совершают само «покушение» - бросают вонючие «бомбы» в окна директорской квартиры (она была на территории гимназии).
В лучших традициях приключенческого жанра автор «Воспоминаний» описывает эпопею «войны» с директором, привлекшую к обстановке в гимназии внимание городских властей и жандармов, рассказывает о собственных переживаниях.
Опасная затея удалась: скандал с «покушением» стал достоянием уличных слухов, семейству Бернгарда пришлось надолго эвакуироваться из провонявшей квартиры. Злоумышленников не нашли. Но первая попытка все же не привела к желанному результату -директор не покинул своего поста. И тогда заговорщики повторили ее с немалым риском для собственного будущего - все это происходило накануне выпускных экзаменов. И тут они добились своего: недруг подал прошение об отставке и впоследствии бежал из гимназии, бежал из Тамбова. Тайну своего причастия к случившемуся, так и не раскрытую в ходе следствия, дружная компания сохранила на долгие годы.
Выпускные экзамены Терпигорев сдал успешно. В работе экзаменационной комиссии принимал участие приехавший из Харькова в связи с нашумевшей «историей» инспектор округа Ф.Л. Тюрин. Встреча с этим «худым, бритым стариком, в вицмундире со звездой, ходившим несколько сутуловато и даже согнувшись» (с. 473), оказалась важной для будущего писателя. Написав интересные сочинения по истории и русской словесности, он заслужил одобрительный отзыв Тюрина и получил от него приглашение без экзаменов поступить учиться в Харьковский университет. Но молодого Терпигорева манила столица.
Зато одно из его экзаменационных сочинений - очерк «Черствая доля» - был вскоре, в самом начале студенчества, опубликован в Петербурге в журнале «Русский мир», который издавал А. С. Гиероглифов. Кстати, как сообщает «Тамбовская энциклопедия», изданная в 2004 году, Александр Степанович Гиероглифов (1825-1900), публицист, переводчик, журналист, тоже в свое время окончил Тамбовскую гимназию.
1. Терпигорев С.Н. (Сергей Атава). Собр. соч.: в 6 т. Т. 6. СПб., 1899. С. 522, 523. Далее цитируется это издание с указанием страниц в тексте.
Поступила в редакцию 1.03.2006 г.
ГЕРОИ И ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ ВОЛИ В РОМАНЕ ДЖ.Р.Р. ТОЛКИЕНА
«ВЛАСТЕЛИН КОЛЕЦ»
Т.В. Лебедева
Lebedeva T.V. Characters and problem of free will in the novel by J.P.P. Tolkien «Lord of the Rings». The article investigates the functions of characters in the artistic interpretation of problems about the balance of determination and free will.
Вопрос о соотношении предопределения и свободы воли на протяжении многих веков интересовал не только философов и богословов, но и писателей. К нему обращались Данте, Мильтон, Гёте. В творчестве Дж.Р.Р. Тол-киена этот вопрос также занимает важное
место. В созданной им мифологии валары (их можно соотнести с ангелами), эльфы и люди оказываются на одном уровне, поскольку все они создания Единого Бога, имманентным свойством которых является свободная воля [1, 2].
