CC BY
164
УДК 81’22:821.162.1
Смердова Е. А.
Так творятся миры:
лингвистические эксперименты Станислава Лема
В статье представлены алгоритмы интерпретации авторских неологизмов Станислава Лема как нереферентных знаков. Показано, что степень вероятностной интерпретируемости искусственных слов определяется числом фильтров интерпретации (системой грамматических показателей, фонетическими ассоциациями, словообразовательными моделями и др.).
We present algorithms of the interpretation of neologisms by Stanislaw Lem as non-referentional signs in the article. It’s showed that the degree of the probability of the interpretation depends on quantity of interpretative filters (a system of grammatical marks, phonetical associations, derivative models etc.).
Ключевые слова: нереферентный знак, вероятностная интерпретация, стабилизатор значения, фильтр интерпретации, Станислав Лем.
Key words: non-referentional sign, probabilitive interpretation, balancer of
interpretation, interpretative filter, Stanislaw Lem.
В гуманитарных исследованиях начала XXI века имя Станислава Лема прочно ассоциируется уже не только с жанром фантастического романа [2; 16; 19; 20; 21; 22], но и с футурологией, теорией информации, проблемами искусственного интеллекта [23]. Менее известен Лем как автор междисциплинарной теории интерпретации текста [10]. «Белое пятно» в лемоведении - это его работы по проблемам философии языка и общей семиотики. Язык как когнитивный инструмент, система естественных и искусственных языков человечества, языки общения человека и компьютера - это вопросы, которые Лем считал важнейшими для развития как самого человека, так и науки будущего. Проблемы философии языка - это предмет не только ряда теоретических работ Лема [8; 10]. Размышления о языке как «творящем конструкторе» обнаруживаются также на страницах его романов.
В рамках этой статьи мы обращаемся к вопросам лингвистического конструирования. Речь пойдёт об особом виде языковой игры, которую очень любил Лем: создании «неологизмов», которые он намеренно оставлял в тексте без объяснения их значения. Одна из первых работ в этой области - диссертация М. Краевской [24], в качестве приложения к своей работе опубликовавшей словарь неологизмов Станислава Лема. В отличие от М. Краевской мы рассматриваем не только собственно лингвистический, но также лингвофилософский и семиотический аспекты этой про-
© Смердова Е. А., 2014
162
блемы. В частности, речь пойдёт о цели создания знаков без референтов и условиях их вероятностной интерпретации, о том, как такими знаками определяется характер возможных миров Станислава Лема.
Анализ проводится на материале «Звёздных дневников» Станислава Лема [25; 26]. Одновременно используются его теоретические работы о языке фантастики [9; 10], проблемах искусственного интеллекта, вероятностного анализа языка, креативного потенциала языковых систем [8].
«Звёздные дневники» - это космологическая эпопея космонавта Ийо-на Тихого, оформленная в виде дневниковых записей. Тихий посещает множество планет, знакомится с представителями инопланетных цивилизаций. «Звёздные дневники» можно назвать также философскими повестями, критическими заметками, социологическим и футурологическим исследованием.
Одновременно этот текст - лингвистическая экспериментальная площадка, где автор выявляет креативные возможности языка, создавая слова для обозначения несуществующих (фиктивных) объектов. В «Звёздных дневниках» нами выделено 230 знаков, отсутствующих в словаре польского или какого-либо другого языка. Применительно к ним мы условно используем понятие нереферентный знак, имея в виду следующее. Лем создаёт только «оболочку» знаков, не предоставляя читателю сведений о том, на какие объекты мира (то есть референты) знаки указывают. В терминологии С.А. Крипке автор производит процесс «первого крещения» знака, однако скрывает от языкового сообщества саму связь между носителем знака и замещаемым им объектом [7]. В этом случае процесс коммуникации с текстом подобен «странной семантической петле» [17]: не отсылая читателя к внеязыковому / внетекстовому миру, знак отсылает к самому себе.
Предваряя полёт на планету Энтеропия («Четырнадцатое путешествие»), Ийон Тихий знакомится с ней по статье в «Космической энциклопедии»: «<...> в этой статье мне всё было ясно, за исключением упоминания о сепульках, трансме и струме. К сожалению, последний вышедший том Энциклопедии заканчивается на статье “Соус грибной”, и потому в нём нет ничего о трансме или струме» [26, с. 107].
Не менее загадочна ситуация и с сепульками. В том же томе Энциклопедии о них сказано только то, что «сепульки - элемент цивилизации ард-ритов, играющий значительную роль в их существовании» [26, с. 107]. Так читатель вовлекается в лингвистическую игру. Как носитель языка он знает, что слово (знак) должно указывать на какой-либо объект (конкретный или абстрактный), замещая его в акте коммуникации, обретая в этом процессе значение. Но поскольку референты этих знаков не описываются автором, читатель не может провести в сознании линию между носителем знака (последовательностью звуков или графем) и объектом указания. Отмечая факт присутствия на Энтеропии сепулек и трансм, Лем лишь утвер-
163
ждает действительность существования этих объектов на планете, при этом сами объекты остаются вне возможностей нашего воображения.
Что из этого следует? Казалось бы, придуманные Лемом «слова» нельзя считать знаками, поскольку они не имеют толкования. Согласно Л. Витгенштейну, «если знак не применяется, то он не имеет значения» [4, с. 66]. Но даже если автор ничего не говорит об объектах, стоящих за созданными им словами, языковая компетенция читателя позволяет, хотя бы вероятностным образом, приблизиться к пониманию значений таких знаков. Это основная идея данной статьи.
Любой, даже придуманный, знак есть часть языковой системы. Внутри неё он обладает, по крайней мере, грамматическим значением и коннотацией [10, с. 261], которые и следует обнаружить в процессе языковой игры с текстом. Создавая знаки, казалось бы не отсылающие ни к одному из известных нам объектов мира, Лем актуализирует принцип семиозиса: нельзя создать знак, существующий вне какой-либо знаковой системы, не связанный в каком-либо отношении с уже известными знаками. А это значит, что читатель, которому автор не предоставляет информацию о том, например, что такое или кто такие сепульки или струмы, неизбежно опирается на свою языковую компетенцию. Знания о системе известных ему языков (родного и / или иностранного) позволяют производить словообразовательный анализ авторского неологизма, обнаруживать фонетическую близость между новым словом и известными словами, выделять грамматические показатели, определять синтаксическую позицию знака в высказывании. В итоге, читатель может вложить в знак то значение, которое будет соотноситься с местом и временем интерпретации, языковым сознанием и текстом памяти самого интерпретатора [6; 10]. Из этого следует, что в действительности речь пойдёт не столько о нереферентных знаках (таковые в семиозисе невозможны), сколько о знаках с намеренно скрываемой автором референцией.
Скрытая референция - это предпосылка языковой игры. Лем отмечает: игра идёт «по обе стороны стола» [10, с. 562], имея в виду, что с языком играют как автор, так и читатель. Первый занимается словотворчеством, второй - интерпретацией произведённых знаков. Правила игры у обоих вероятностны и определяются законами самого языка.
Анализ языковой игры Станислава Лема должен предполагать ответы на два вопроса. Какова цель игры в словотворчество? Почему созданные Лемом слова функционируют в тексте как знаки без референта, вернее, знаки с намеренно скрытым референтом?
За созданием новых слов стоит задача сотворения нового возможного мира, который существует исключительно в языковой форме: «<...> язык, из материала которого строится текст, может уподобляться окну, открытому в мир <...>» [9, с. 31]. Вселенная содержит неизвестные нам объекты, которые следует назвать. Лем опирается на семиотическую аксиому: если
164
есть знак, то есть и то, на что он указывает. И потому, если я придумаю слово, то за ним в рамках моего возможного мира обязательно что-то стоит. Язык, продолжает Лем, может выполнять функцию не только «прозрачного стекла», которое позволяет рассмотреть неизвестный мир во всех подробностях. Язык может быть и витражом, дымчатым стеклом, стеклом с дефектами, с выпуклостями и вогнутостями, и даже совершенно закрытым стеклом [9, с. 31 - 32]. Творя возможные миры, Лем чаще всего использует последние из указанных вариантов.
Употреблением «только что» созданного знака автор «подтверждает», что замещаемый словом объект действительно «существует» в описываемом мире: <...> wnet pojawily si<? na planecie nowe istoty - dwojacy, trojacy, czwartacy, potem osmacy <...> [26, с. 166]; (<...> вскоре на планете появились новые существа - двояки, трояки, четверяки, потом восьмяки <...>) (Здесь и далее перевод наш. - Е.С.). Однако то, как, например, выглядят эти существа, чаще всего, остаётся загадкой для читателя. Вопрос о том, почему Лем так охотно использовал приём намеренного сокрытия референтов, не относится напрямую к сфере лингвистики. На этот вопрос, скорее, могут ответить историки литературы, психологи. А, возможно, он так и останется загадкой самого Станислава Лема.
Однако остаётся вопрос о стратегиях интерпретации знаков с намеренно сокрытыми референтами. Читатель опирается на знание родного (в данном случае, польского) языка. Представим параметры, или фильтры вероятностной интерпретации, которые используются в ходе языковой игры с лемовскими текстами. Мы вынужденно дадим эти фильтры в виде некоторой последовательности, линейно, что обусловлено лишь способом представления знания, законами нарратива. Однако в процессе чтения-интерпретации читатель пропускает знак со скрытой референцией одновременно через всю систему фильтров. Причём, число фильтров определяется уровнем его языковой компетенции. Метафорически фильтр интерпретации есть «сито языковой системы», позволяющее в остатке получать некоторые смысловые элементы. К числу возможных фильтров отнесём следующие: фонетические ассоциации, грамматические
(морфологические) показатели, синтаксическая позиция в высказывании, контекст высказывания, интертекст. «Просеивание» знака без референта сквозь решётки языковой системы есть когнитивный процесс, позволяющий вероятностным образом актуализировать и стабилизировать значение нового слова [1, с. 18; 13, с. 10; 10, с. 99].
Фонетические ассоциации проявляют наличие возможных «деривационных» связей между нереферентным знаком и словами известных читателю языков. Как пишет о словотворчестве Дж.Р.Р. Толкин: «С
фонетическим удовольствием <от созданного слова> смешивается ещё более неуловимое наслаждение от установления и осмысления новых отношений между символом и значением» [15, с. 293]. Например, лемовский
165
знак modraki [25, с. 321] созвучен польскому слову modry (синий). И потому вполне вероятно, что modraki - это синявки, объекты синего цвета или существа, способные окрашивать в синий цвет другие объекты. Фонетические ассоциации - самый вероятностный способ интерпретации нереферентных знаков. Так, слово tufle напоминает польское tulic (ласкать, прижимать к себе), а слово dabry (дабры) похоже на контаминацию dar (дар) и dobry (хороший). Но у Лема tufle, dabry, kompry (компры), borzyszki (божишки) и др. - всё это номинации странного персонажа: картофеля-мутанта, который пожирает пролетающие мимо его планеты космические корабли [25, с. 321 - 322] и, значит, не имеет ничего общего с атрибутом «доброты».
Фонетические фильтры, чаще всего, являются ложными указателями. Однако отметим, что при создании неологизмов Лем в 72% случаев (166 знаков из 230) активно использует приём фонетического подобия. Корни придуманных слов по звучанию похожи на корни польского и латинского языков. Так как интерпретация есть не что иное как операция сравнения, то интерпретатор пробует перекинуть мостик между звучанием нового и известного знака.
Наиболее надёжным фильтром интерпретации выступают показатели грамматического значения и словообразовательные показатели. Как уже было сказано, Лем создавал неологизмы, опираясь на знание польского языка. Теми же знаниями пользуется и польскоязычный читатель. Например, знак sepulka позволяет выделить: - флексию -а (по аналогии с польскими именами существительными женского рода единственного числа gwiazda (звезда), iskra (искра), maskotka (талисман); - корень sepul- и суффикс со значением лица женского пола (или уменьшительноласкательный) -k- В тексте мы обнаруживаем формы множественного числа: sepulki (флексия -i), Винительного падежа женского рода: sepulkg (флексия -$). Следовательно, сепулька может в равной степени оказаться как живым существом женского пола, так и неодушевлённым объектом.
А вот в ходе интерпретации грамматической формы capierzysci (капе-жищи) польскоязычный читатель отметит чередование в конце основы, которое характерно для существительных в Именительном падеже, обозначающих лиц мужского пола (так называемые лично-мужские формы). Соответственно, capierzysci - это некие капежисты.
На основании анализа грамматических показателей Именительного падежа множественного числа можно систематизировать нереферентные знаки из «Звёздных дневников» по семантическим признакам живое / неживое, лицо / не лицо, мужское / женское. Так, kompry (компры), maramony (марамоны), osmioly (восьмёлы) относятся к классам «живое» (об этом свидетельствует контекст), но «не лицо» (в противном случае функционировали бы формы komprzy, maramoni, osmieli). Если бы Лем не употребил форму Винительного падежа единственного числа sepulkg, то по форме
166
множественного числа sepulki можно было бы с равной вероятностностью восстановить две формы единственного числа: sepulka (женский род) и sepulek (мужской род).
Отметим, что в отечественной лингвистической традиции эксперимент по «просеиванию» псевдослов сквозь грамматическую решётку был предложен Л.В. Щербой: «Глокая куздра штеко будланула бокра». Интерпретация данного высказывания возможна только на уровне анализа показателей грамматического значения: слово- и формообразовательных. Например, глокая, по аналогии с мокрая или добрая, - это имя прилагательное женского рода, единственного числа, Именительного падежа. Глокая есть некий признак одушевлённого объекта женского пола (куздра) и т.д. Когда мы определили частеречную принадлежность слов, нам не составит труда восстановить их начальные формы (глокий, куздра, будла-нуть, бокр). Лингвистические игры Щербы и Лема - это способ показать в действии креативный потенциал языковой системы. По Лему, новые слова создаёт не столько автор, сколько сам язык. Его неограниченный потенциал - это потенциал комбинаторики морфем. Интересно, что «создаются» только корневые морфемы, которые остаются семантически непрозрачными. Но в качестве семантически информативных обязательно используются известные носителю языка показатели грамматических значений.
Достаточно информативным является и контекстный фильтр интерпретации. Дескрипции-описания свойств фиктивных объектов расширяют наше знание о возможном мире иных планет: «Kurdel jako zwierzyna lowna stawia najwyzsze wymagania...». (В качестве промыслового зверя курдель предъявляет высочайшие требования...) [26, с. 119]. Дескрипция «промысловый зверь» помогает отнести знак kurdel к классу «диких зверей», «объектов охоты». Значит, на планете Энтеропия, кроме курдлей, есть другие животные, на которых можно охотиться (zwierzyna lowna). Из других контекстов мы узнаём, что у курдлей непробиваемый панцирь, и поэтому на них охотятся, взрывая их изнутри. Таким образом, система дескрипций связывает возможный мир с реальным. Фиктивные объекты обладают свойствами известных нам объектов («промысловый зверь», «непробиваемый панцирь» и др.). Справедливости ради, следует заметить, что Лем крайне редко сопровождает свои нереферентные знаки дескрипциями.
К возможным фильтрам интерпретации можно отнести и интертекстуальные отсылки, частично основанные на фонетических ассоциациях. Так, звучание неологизмов zamachowcy, docelici, powielanie, liniuchowie, rozlewity, prognozity, destrukcjanie напоминает названия средневековых религиозных сект, ересей и др. (прогнозиты, деструктиане, повеляне).
Почему интерпретация знаков со скрытым референтом носит вероят-ностностный характер? Чем определяется степень вероятностности? Система фильтров, способствующих актуализации знака, может частично меняться в ходе каждой последующей интерпретации. Интерпретатор вы-
167
бирает те фильтры, которые считает значимыми. Будучи не в силах объять всю Вселенную полностью, мы воспринимаем её по частям [14, с. 16]. Так и читатель анализирует неизвестное слово, используя аналитический принцип. Там, где это возможно, он устанавливает для знака без референта фонетические ассоциации, извлекает значения из грамматических показателей, анализирует синтаксическую позицию знака в высказывании и т.д. Чем больше фильтров он обнаруживает, тем больше информации получает об объектах возможного текстового мира.
Применительно к интерпретации, классическое определение вероятности, или отношения числа благоприятствующих событию элементарных исходов к их общему числу [5, с. 19], можно понять как соотношение всех потенциально возможных фильтров интерпретации к числу тех, что выбраны читателем. При этом не все фильтры равновероятностны для каждого интерпретатора: «’’Приёмник” имеет в своём сознании некоторое представление о возможных смысловых значениях знака, - одно из них имеет большую вероятность появления, другое - меньшую и т.д.» [12]. В конечном итоге: «Семантика каждого конкретного текста задаётся своей функцией распределения (плотностью вероятности) <...> В тексте смыслы всегда оказываются заданными избирательно. Нам не дано знать всё. <...>. Вероятность оказывается тем окном, через которое мы можем всматриваться в семантический мир» [11].
Чем больше в тексте знаков с непрозрачной референцией, тем большую роль играют фильтры интерпретации. Они призваны помочь читателю частично «воссоздать» референт: например, получить представление о его онтологической природе и функциональном назначении в возможном мире. Покажем это на примере интерпретации нереферентного знака krq-godrqcze (хребтоломки). Вскрыть возможную семантику этого слова помогает устойчивая фонетическая ассоция с двумя польскими словами: kr^goslup - позвоночник и drqczyc - мучить, утомлять. Тогда (добавляя и способ словообразования) заключаем, что krqgodrqcze могут оказаться хребтоломками. У Лема это слово входит в класс со знаками gastrokoly (гастроколы) и mqczywloki (пытконити), которые связаны с семантикой «мучения».
Грамматический анализ позволяет установить, что за знаком krq-godrqcze, в равной степени, могут стоять как объекты женского, так и мужского пола. Флексия -е в польском языке выступает показателем значений существительного множественного числа, Именительного падежа, женского рода и мужского рода. Возможные формы единственного числа: kr^godr^cza (она) и kr^godr^cz (он).
Далее задаём вопрос: krqgodrqcze - это инструменты, с помощью которых некто мучает другого, или это субъекты, осуществляющие данные действия? Обращая внимание на морфологическую выраженность предикативного центра высказывания, в которое включено это слово, получаем
168
уточнение: «Panowie i Panie wspanialsze - gastrokoly, krggodrgcze ... nadesziy!!! - Karkaruana XI» [26, с. 54]. (Прекрасные дамы и господа -пришли гастроколы, хребтоломки). Подлежащее krqgodrqcze определяется предикатом nadesziy (пришли), где - 1у есть показатель существительного, обозначающего «не лицо». Потому krqgodrqcze - это знак для обозначения одушевлённых объектов женского или мужского рода, однако эти объекты не относятся к классу лиц, то есть не обозначают взрослых субъектов-мужчин. Эти выводы подтверждаются и контекстуально.
Сюжет главы «Одиннадцатое путешествие», где упоминаются krqgodrqcze, разворачивается вокруг шпионских игр между роботами и людьми. Оказывается, все роботы на планете Карелирия - это люди, притворяющиеся роботами и стремящиеся делать то, что всегда желают делать роботы: мучить людей. В газетных объявлениях для этой цели предлагаются различные устройства, в том числе и krqgodrqcze (хребтоломки).
Как мы видим, значение нереферентного знака можно «приоткрыть», если рассматривать его как часть языковой системы, как элемент, подчиняющийся её законам (грамматическим). В этом случае посредством формальных показателей передаётся, например, информация об онтологической природе замещаемого объекта: предмет, атрибут, действие; лицо/не лицо и др. Одновременно нереферентный знак включён в пространство самого текста. Контекст - не что иное, как «среда обитания» знака. Способ включения нереферентного знака в текст - ещё один фильтр, позволяющий получить вероятностное представление не только о замещаемом объекте, но и о самом возможном мире.
Нереферентные знаки используются Лемом в качестве инструмента создания возможного текстового мира. Отдалённые уголки Вселенной, которые посещает астронавт Тихий, не похожи на земной мир. Создание новых миров - лингвистический процесс. Для номинации нового объекта требуется новый знак.
Больше всего неологизмов - 48% (111 из 230) - включены в текстовую картину мира как единичное упоминание: <...> Ze zas masy wqzowych splotow nikt nie mial sily dzwigac sam, doprawiano sobie tak zwane pochodki (ogonatory) <... > [26, с. 170]. (<...> А так как огромный вес сплетённых змеиных щупалец оказался неподъёмным, они добавили к телу огонаторы <...>). Из значений польского ogon (хвост) и неологизма pochodki (от chodzic, ходить) выводится вероятностный образ референта: огонаторы -это класс объектов, предназначенных для транспортировки дополнительных органов, появившихся у людей во время «биореволюции». Эти объекты похожи на «прицепы», помогающие биологическому существу перемещать своё тело в пространстве.
Достаточно часто Лем включает в тексты перечисления классов неизвестных объектов: Przemysl wysoko rozwiniqty, glownie srodkow spozywczych. Podstawowe pozycje eksportu: manubrie fosforyzowane, sercoklety i laupanie
169
w kilkudziesigcrn gatunkach, zebrowane i wolno opalane [26, с. 106]. (Промышленность высокоразвитая, главным образом, пищевая. Основные статьи экспорта: фосфоризованные манубры, серцоклеты и лаупаны
нескольких десятков сортов, рифлёные и подкопченные).
Перечисление классов объектов позволяет автору «одним росчерком пера» указать на то, насколько многопланова неизвестная нам Вселенная, насколько её миры могут быть отличны от нашего.
Подведём итоги работы.
1. Нереферентные знаки - авторский инструмент создания возможных миров. Сам характер намеренно скрываемой референции не позволяет читателю реалистично, во всех подробностях представить те объекты, на которые «указывают» лемовские неологизмы.
2. Большинство нереферентных знаков в «Звёздных дневниках» (93%) являются индексами, с помощью которых только фиксируется сам факт существования неизвестных объектов в возможном мире. Однако 10 неологизмов (4%) Лем всё же сопровождает иконическими изображениями (это рисунки Ст. Лема, якобы принадлежащие Ийону Тихому).
3. Интерпретация знаков со скрытой референцией носит вероятностный характер. Степень вероятностности определяется числом используемых фильтров интерпретации.
4. Нереферентные знаки Лема - это результат эксперимента, в котором выявляются креативные возможности (прежде всего, морфемно сочетательный потенциал) польского языка.
Список литературы
1. Арутюнова Н.Д. Номинация, референция, значение // Языковая номинация (общие вопросы). - М.: Наука, 1977.
2. Бак Д. Биография непостижимого, или Время жестоких чудес // Новый мир. -1996. - № 9. - С. 197 - 206.
3. Бразговская Е.Е. Референция и отображение (от философии языка к философии текста): моногр. - Пермь: ПГПУ, 2006.
4. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. - М.: Канон+; Реабилитация, 2011 (Серия «Памятники философской мысли»).
5. Гмурман В.Е. Теория вероятностей и математическая статистика: учеб. пособие. - М.: Юрайт, 2010.
6. Ингарден Р. Исследования по эстетике. - М.: Изд-во иностранной литературы,
1962.
7. Крипке С. Загадка контекстов мнения // Новое в зарубежной лингвистике.- М.: Прогресс, 1986. - Вып. XVIII. - С. 194 - 242.
8. Лем Ст. Сумма технологии. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2006.
9. Лем Ст. Фантастика и футурология: в 2 т. - М.: АСТ, 2004.
10. Лем Ст. Философия случая. - М.: АСТ: Хранитель, 2007.
11. Налимов В.В. Вселенная смыслов. - [Электронный ресурс]: http//v-
nalimov.ru/articles/100/460 (дата посещения: 20.04.2013).
170
12. Налимов В.В. Этюды по истории кибернетики (Предтечи кибернетики в Древней Индии). - [Электронный ресурс]: http//v-nalimov.ru/artides/119/473 (дата обращения: 20.04.2013).
13. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. -М.: Наука, 1985.
14. Пуанкаре А. Теория вероятностей. - Ижевск: Ижевская республиканская типография, 1999.
15. Толкин Дж.Р.Р. Чудовища и критики. - М.: АСТ, 2008.
16. Фантастика и технологии (памяти Станислава Лема): сб. материалов между-нар. науч. конф. 29-31 марта 2007 г. - Самара: Раритет, 2009.
17. Хофштадтер Д. Гёдель, Эшер, Бах: эта бесконечная гирлянда. - Самара,
2001.
18. Эпштейн М. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. - М.: НЛО, 2004.
19. Beres St. Galaktyka Lem // Skibinska E., Rzeszotnik J. Lem i tlumacze. - Krakow: Ksi^garnia Akademicka, 2010.
20. Jarz^bski J. Lustro // Lem S. Solaris. - Krakow: Wydawnictwo Literackie, 2012. -S. 329 - 337.
21. Jarz^bski J. Roboty a ludzie. // Lem S. Bajki robotow. - Krakow: Wydawnictwo Literackie, 2012. - S. 212-222.
22. Jarz^bski J. Spor mi^dzy Munchhausenem a Guliwerem // Lem S. Lem S. Dzienniki gwiazdowe. - Krakow: Wydawnictwo Literackie, 2012. - S. 379 - 385.
23. Jesolkowski J. Stanislaw Lem jako filozof / Praca magisterska w zakresie filozofii na kierunku filozofia. - Torun, 2002.
24. Krajewska M. Neologizmy w wybranych utworach S. Lema i ich translacja na j^zyk rosyjski / Rozprawa doktorska. - Torun, 2003.
25. Lem S. Dzienniki gwiazdowe. - Krakow: Wydawnictwo Literackie, 1982.
26. Lem S. Dzienniki gwiazdowe. - Krakow: Wydawnictwo Literackie, 2012.
171
