CC BY-NC-ND
48
Междисциплинарные исследования
М.В. Новикова-Грунд
СЮЖЕТНЫЕ СТРУКТУРЫ ТЕКСТОВ СУИЦИДЕНТОВ И ОБЩЕЕ РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ ТАКСОНОМИИ
Экспериментальное исследование спонтанных текстов, написанных людьми, совершавшими многократные попытки суицида, в сопоставлении с текстами людей, никогда их не совершавших, обнаружило регулярное повторение всего трех сюжетных структур. Пересечения этих структур и их элементов в каждом отдельном тексте давали бесконечное количество комбинаций. Для их классификации были применены методы, разработанные В. Проппом для решения сходной проблемы в фольклоре. Эффективная таксономия открыла возможность экспериментально выявить связи между выборами тех стратегий, которые человек совершает в тексте и в жизни.
Ключевые слова: сюжетные структуры, таксономия, В. Пропп, выбор стратегий, стыд, умолчание.
Изучению нарратива посвящено большое количество работ в психологии, социологии, литературоведении и лингвистике. Так, у ряда авторов, относимых обычно к когнитивистскому направлению в психологии1, присутствует мысль о том, что в сюжетных построениях отображаются смыслы человеческого поведения и что понимание человеком текста и понимание им самого себя имеют сходную природу и структуру. Рассказывая историю жизни (свою собственную или своего героя), автор выделяет в нерасчленимом континууме реальности отдельные дискретные отрезки-события, которые он наделяет смыслом, отсекая от бессмысленных «не-событий». Радикальная позиция в нарративной психологии исходит из предположения о возможности изучать личность как текст. Так, например, Дж. Брунер в своей классической статье «Life
© Новикова-Грунд М.В., 2014
as Narrative»2 пишет: «...разве нарративные формы и соответствующий им язык... не являются просто выражением... внутренних состояний, способом говорения, требуемым природой этих состояний? Может быть, и так. Но я предлагаю более радикальную гипотезу. Я верю, что способы говорения и способы концептуализации, соответствующие им, становятся настолько привычными, что в результате становятся средством для структурирования самого опыта, для прокладывания путей в память, не только управляя жизненным описанием настоящего, но и направляя его в будущее. Я доказал, что жизнь как она есть неотделима от жизни рассказываемой, или, говоря более прямо, жизнь - это не то, "как это было", но как это проинтерпретировано и переинтерпретировано, рассказано и пересказано: психическая реальность по Фрейду».
Действительно, сюжет, т. е. способ саморепрезентации автора текста, это первое, что замечает реципиент текста в любом сообщении, и одновременно первое, что сознательно выбирает автор текста. Соответственно, в ходе последовательной экспликации интуитивного понимания текста как отражения личности его автора специфика сюжета должна занимать первое место. Однако потенциальная множественность и произвольность интерпретаций вызывает неуверенность при использовании такого истолкования для дальнейших построений, а попытки формализации, которая могла бы ограничить эту произвольность, сталкивается здесь с рядом трудностей, представляющихся почти непреодолимыми.
При исследовании текстов текстовых методик, написанных людьми, совершавшими неоднократные попытки суицида, и людьми, никогда их не совершавшими, были выявлены многочисленные повторы трех сюжетных структур, причем вопреки ожиданиям они повторялись как в экспериментальной, так и в контрольной группах, хотя сюжетные структуры экспериментальной группы имели свою ярко выраженную специфику. Повторение одной и той же сюжетной структуры даже в текстах одного автора никак не может расцениваться как случайность. Тем более маловероятно такое событие в текстах разных авторов.
Для того чтобы говорить об экспериментальной проверке факта совпадений сюжетных структур и тем более обсуждать, связаны ли повторы сюжетных структур и их элементов с индивидуальными или надындивидуальными (языковыми, культурными, биологическими) факторами, необходимо было избавиться от произвольности, корректно определить и описать это явление и убедиться, о каком именно сходстве идет речь и что вообще следует понимать под сходством.
Здесь важно отметить два момента.
1. Само явление повторяемости сюжетных структур в текстах разных людей настолько необъяснимо и удивительно, что просто отнестись к этому как к данности, не пытаясь найти этому явлению разумное объяснение, является жестоким позитивистским лицемерием, за которым может скрываться страх оказаться в интерпретационном тупике и допустить в строгие рассуждения произвольность, граничащую с фантазиями.
2. Пока явление, пусть даже совершенно очевидное интуитивно, не описано корректным формальным образом, его не имеет смысла содержательно интерпретировать, поскольку остается момент неопределенности: интерпретируется ли некий реальный факт (или набор фактов) или некое «мнение», пусть даже убедительное, но которое могло возникнуть благодаря разного рода установкам и психическим процессам самого интерпретатора и тех, на кого ему посчастливилось воздействовать.
Однако все попытки создать классификацию сочетаний сюжетных структур оканчивались неудачей ввиду практически бесконечного числа этих сочетаний. С методологической точки зрения для того чтобы классифицировать сюжетные повторы разных типов, их следовало бы выделить, распределить по уровням и собрать в список, но очевидно, что этому препятствовало стремящееся к бесконечности число возможных сюжетных сочетаний.
Проблема классификации сюжетных структур требовала, таким образом, разрешения, поскольку именно их эффективная таксономия открывала возможность описать интуитивно видимые различия между текстами суицидентов и текстами контрольной группы.
В основу создания таксономического принципа для классификации сюжетных повторов была положена таксономия В. Проппа. Из-за разнообразных пересечений сюжетов простые таксономии и получение нумерованного списка сюжетных структур оказались принципиально невыполнимыми. Но обнаруженные препятствия очень напоминали те, с которыми в почти аналогичных обстоятельствах столкнулись фольклористы, когда на рубеже ХУШ-Х1Х вв. ими впервые была обнаружена регулярная повторяемость сюжетов европейских волшебных сказок.
Сходства, вплоть до прямых совпадений, между сюжетами европейских сказок поразили еще романтиков XIX в. Следствием их наблюдений были многочисленные попытки создать так называемые индексы, т. е. их нумерованные списки. Однако при самых различных подходах не удавалось создать корректные индексы, так
как рубрики этих индексов неизбежно взаимопересекались. Так, в большинстве индексов присутствовали рубрики «Сюжет о трех братьях» и «Сказка о волшебном помощнике». Но в реальных волшебных сказках Европы легко можно было обнаружить такие, где одновременно присутствовал и сюжет о трех братьях (Двое умных, третий дурак) и сюжет о волшебном помощнике (Садись, Иван, на меня верхом). Выход из «проблемы фольклорных индексов» в 1922 г. предложил В. Пропп3, который впервые обнаружил особенности сказочных текстов как множеств с заданным на них отношением «покрытия», т. е. отношения, задающего пересекающиеся классы, в которых некоторые элементы принадлежат одновременно двум или более классам. Пропп полагал, что это свойственно исключительно сюжетам волшебной сказки. Метод, созданный Проппом для решения таксономической задачи, состоял в том, что каждый текст интерпретировался как последовательность «функций», или высказывательных форм, причем сам список «функций» был конечным и закрытым, а число их комбинаций бесконечным за счет произвольного количества повторов каждой из функций.
При обработке сюжетов, обнаруживающихся в текстах контрольной и экспериментальной групп, был применен тот же принцип, что и в пропповских репрезентациях волшебных сказок в виде последовательностей «функций». Параллель, таким образом, была проведена между «функциями» у Проппа и элементами сюжетных структур в предлагаемой работе. В основу было положено эвристическое предположение, что в каждом конкретном случае индивид реализует уникальный сюжет за счет теоретически неограниченного числа способов комбинировать элементы сюжетных структур («функции»). Были определены пять элементов сюжетной структуры, представленные конечным списком: экспозиция, завязка, тело текста, развязка, кода. Составленные из них комбинации элементов, как и длина последовательности комбинаций, целиком находятся в поле свободного выбора индивида.
Затем было проведено соотнесение элементов сюжетной структуры с «функциями волшебной сказки» по Проппу.
1. Экспозиция: описание пространства и размещенных в нем фигур и вещей. Ее следует соотнести с пропповской «функцией I» (Исходная ситуация) волшебной сказки, не вошедшей в сквозную нумерацию функций (жили-были).
2. Завязка и 4. Развязка как структурные элементы соотносятся с целым рядом функций по Проппу. Они обозначены Проппом как «парные». Вот список этих парных функций с номерами по Проппу.
1. Отлучка (парная ей функция - 20. Возвращение). 2. Запрет (парная ей функция - 3. Нарушение запрета). 4. Выведывание (парная ей функция - 5. Выдача). 6. Подвох (парная ей функция -7. Пособничество). 8. Вредительство (парные им функции - 19. Ликвидация беды; 30. Наказание: враг наказывается). 12. Герой выспрашивается, испытывается, подвергается нападению (парная ей функция - 14. Снабжение: герой получает волшебное средство). 16. Борьба: герой и антагонист вступают в непосредственную борьбу (парная ей функция - 18. Победа). 21. Преследование (парная ей функция - 22. Спасение). 23. Неузнанное возвращение (парная ей функция - 27. Узнавание). 24. Необоснованные притяжения: появление ложного героя (парные им функция - 27. Узнавание: истинного героя; 28. Изобличение: ложного героя). 25. Трудная задача (парная ей функция - 26. Решение).
Терминология Проппа, большей частью очень последовательная, в отношении парных функций обнаруживает определенную текучесть: «недостача», «вредительство», «беда» и проч. - таковы обозначения не только для различных левых частей парных функций, но и одна и та же функция подчас называется в разных контекстах разными именами. Вероятно, причиной такому сползанию терминологического значения была не редакторская небрежность исследователя, крайне внимательного к деталям в других случаях, а невозможность единообразно определить ряд сходных текстовых событий средствами естественного языка. Сделав попытку обобщения семантики этих функций с помощью метаязыковых подходов, еще неизвестных в 20-е годы ХХ в., мы получили такое «мета-метаязыковое» определение завязки во всем пропповском многообразии: «имеет место нечто плохое = такое, чего герой не хочет, чтобы оно было». Подобных событий в волшебной сказке, как можно убедиться, происходит много, и каждое из них заканчивается развязкой, которую на метаязыковом уровне можно сформулировать как «плохое перестало быть = герой сделал (получил), что хотел».
Таким образом, в структурном элементе 2. Завязка, как и в приведенном выше ряде пропповских функций, содержится «недостача», «беда», «вредительство», т. е. «нечто плохое», а в структурном элементе 4. Развязка это «нечто плохое» либо, как в парном ряде пропповских функций, компенсируется и становится «победой», т. е. «перестает быть», либо признается непреодолимым и становится «поражением», чего не случается в волшебной сказке, но возможно в спонтанных текстах испытуемых, не скованных законами жанра. Правда, необходимо отметить, что печальный финал отличается от счастливого лишь тем, в каком месте рассказа автор
решается поставить точку. Волшебной сказке долженствует быть рассказанной до конца - до финальной развязки, в рассказе же клиента о каком-либо событии точка часто ставится сразу после завязки («недостачи», «беды» и «вредительства»).
В теле текста, хронологически соединяющем завязку и развязку, описываются поступки протагониста, вступившего в конфронтацию с «недостачей». У Проппа, как правило, конфронтации не выделены в качестве отдельных функций, не отделены либо от завязки, либо от развязки. Например, функция 16. Борьба описывается так: герой и антагонист вступают в непосредственную борьбу. Это и завязка (герой «не хочет, чтобы антагонист был»), и конфронтация (герой прилагает усилия и совершает поступки).
Пятый элемент сюжетной структуры, очевидно, соотносится с последней, 31-й сказочной функцией Свадьба, где описывается наслаждение результатами Победы.
Выделенные нами элементы сюжетной структуры текстов можно полагать подобными пропповским функциям волшебной сказки, причем «структурные сюжетные элементы» в рамках предлагаемого исследования семантически редуцированы сильнее, чем пропповские «функции». Но различие в уровнях редукции никак не мешает решению поставленной задачи - созданию индекса сюжетных структур наподобие пропповского, построенного на новом принципе. Этот условно новый принцип предполагает индексацию не сюжетных структур целиком, а их структурных элементов.
Будем полагать каждый структурный элемент буквой, список всех имеющихся букв алфавитом, а каждую реально обнаруженную в тексте сюжетную структуру - словом. Тогда волшебная сказка в пропповском представлении описывается как слово, составленное по определенным правилам из букв 31-буквенного алфавита функций. Точно так же исследуемые здесь сюжетные структуры можно полагать словами, составленными из пятибук-венного алфавита.
Для удобства обозначим буквы пятибуквенного алфавита сюжетных элементов постоянными латинскими буквами: Б. Экспозиция; 7. Завязка; Т. Тело текста; И. Развязка; К. Кода. Сюжетная структура каждого реально встреченного текста представляется в виде потенциально бесконечного слова, составленного из букв пятибуквенного алфавита по следующим правилам. Две буквы из пяти - экспозиция и кода - могут быть использованы независимо, а три буквы составляют кластер, т. е. наличие одной из них требует наличия двух других. Если одной или двух из букв кластера в реальном тексте нет, это отмечается как ноль соответствующей
буквы, т. е. расценивается как умолчание. Кроме того, существует «нормальная», хронологическая, последовательность букв (Б2ТКК), по отношению к которой любая другая должна отмечаться как маркированная.
Формализация сюжетных структур была применена к текстам экспериментальной и контрольной групп. Формальные приемы представления сюжетных структур в виде слов, записанных в пя-тибуквенном алфавите, позволили представить каждый из текстов ТМ как комбинацию из трех сюжетных структур, обнаруженных с помощью анализа повторов. Выделенные в предыдущих работах автора4 три типа сюжетов - «Преступление и наказание», «Победа и поражение», «Цвет-запах-вкус» - в строгом смысле представляют собой блоки сюжетных структур. Структуры каждого блока обладают подобием, хорошо описываемым с помощью пятибуквен-ного алфавита. В каждом конкретном тексте можно легко выделить как наличие структур, принадлежащих тому или иному блоку, так и их индивидуальные репрезентации и способы комбинирования.
Три блока сюжетных структур могут быть представлены в виде «слов», состоящих из букв пятибуквенного алфавита.
1. «Преступление и наказание» - это наиболее частотный блок сюжетных структур в контрольной группе. В экспериментальной группе он не встретился ни разу. Все сюжетные структуры, входящие в этот блок, состоят из последовательностей трех событий, формирующих два цикла.
Первый цикл - это событие Преступления. Его можно представить как завязку - тело текста - развязку (числовые индексы обозначают принадлежность к циклу).
Завязка (71) - первое событие (по хронологии, а не по реальному порядку следования в тексте). Она содержит в себе желание и запрет («нечто плохое» - то, чего не хочет персонаж): одному или нескольким персонажам текста (фигурам) нельзя делать нечто по этическим соображениям или из-за прямого распоряжения другого персонажа.
Тело текста (Т1) - хронологически второе событие. Это нарушение запрета и реализация запретного желания. Оно состоит из действий, произведенных во внутреннем пространстве - решений и отваги - и совершаемых во внешнем пространстве - перемещений и взаимодействий с внешними объектами. Персонаж предпринимает внутренние и внешние действия и нарушает этим установленные для него правила. Его действия компенсируют то «плохое», что заключено для него в запрете, и вызывает к жизни будущее, так как преодоление «препятствия запрета» создает риск впоследствии
навлечь на себя наказание - как «внешнее», исходящее от того, кто запретил, так и (или) «внутреннее» - чувство стыда.
Таким образом, первая развязка (И1), в которой запрет успешно нарушается, вновь включает в себя «нечто плохое» (стыд за совершенное, страх перед возможными последствиями в будущем) и оказывается одновременно следующей завязкой (72), так как нарушение запрета приводит к новой «недостаче». Теперь недостачу испытывает, если так можно выразиться, сам запрет, который оказывается недостаточно сильным и требует восстановления или компенсации.
Второй цикл - это событие наказания.
Нарушение запрета, являющееся телом текста 1, частью своей непременно расположено во внутреннем пространстве персонажа. В случае, когда персонаж описан внутренними предикатами, т. е. его внутреннее пространство максимально проницаемо как для автора, так и для реципиента текста, это очевидно: в процессе совершения «преступления», еще пребывая в теле текста Т1, персонаж испытывает желание, страх, нерешительность, стыд и другие чувства, которые являются препятствием и которые он преодолевает, совершая преступление. Внешнее препятствие факультативно по отношению к внутреннему. В тех случаях, когда персонаж не полностью проницаем или непроницаем вовсе (нет внутренних предикатов), внутреннее препятствие все равно постулируется. Например: родители оставили меня одного дома // вор украл у тетки кошелек. Хотя здесь родители // вор непроницаемы, постулируется, что они должны были знать, что это плохо, предвидеть и опасаться, что могут случиться неприятности, надеяться, что плохого не случится. Исходя из сказанного, второй цикл - описание наказания -обязательно включает в себя в качестве составляющей внутреннее наказание и лишь факультативно - внешнее. Внутреннее наказание прописано с помощью внутренних предикатов для персонажей, представленных в первом цикле как проективные, и наоборот: наличие внутренних предикатов во втором цикле свидетельствует, что соответствующий персонаж проективен, даже если в первом цикле он не был обозначен таковым.
Итак, второй цикл построен следующим образом.
После развязки 1, совмещенной с завязкой 2 (И1 = 72), следует тело текста (Т2), в котором герой предпринимает действия, направленные на компенсацию стыда и страха (самооправдание, осмысление, обращение к философским источникам или к психотерапевту, принятие решений в отношении будущих стратегий поведения), и лишь факультативно - действия, направленные на пре-
одоление внешних санкций (ложь, бегство, вербальное признание своей вины, обещания в будущем избегать действий, совершенных в первом цикле).
После драматического тела текста Т2 по хронологическому порядку следует вторая развязка (И2). Она содержит в себе победу над наказанием (или поражение). Благоприятный, победный исход заключается в том, что достигнут успех во внутреннем пространстве: персонажу удалось победить стыд, достигнуть самооправдания или выработать такую новую стратегию поведения на будущее, которая больше не приведет его к подобным переживаниям. Второй, факультативный успех достигается во внешнем пространстве: персонажу удается избежать санкций со стороны - тот (или те), кто наложил запрет и должен осуществить наказание, оказывается смягчен раскаянием, или обманут, или сам несет наказание за свой запрет. Это окончание цикла 2 и всей минимальной сюжетной структуры в целом.
При неблагоприятной для персонажа развязке И2 цикл 2 не становится последним, развязка И2 оказывается одновременно завязкой 73, и следуют новые циклы этой сюжетной структуры. Следует обратить внимание на то, что, поскольку наказание И2 расположено одновременно в двух пространствах, внешнем и внутреннем, часто встречаются частично благоприятные развязки, когда в одном из пространств усилия персонажа приводят к успеху, а во втором -к поражению. В этих случаях события последующих циклов расположены по преимуществу в том из пространств, в котором не был достигнут успех.
Экспозиция и кода - латеральные элементы, в которых не содержится событий, вынуждающих персонажа к конфронтации с ними. Они обычно создают рамочную конструкцию, маркируя начало и завершение всей сюжетной структуры, но могут и мультиплицироваться и отграничивать каждый цикл внутри сюжетной структуры.
В общем виде полная сюжетная структура сюжетного блока «Преступление и наказание» представима в виде формулы
- > Т1 - > ш = г2 - > Т2 - > И2 (= г2...ш#).
Примечание. События второго (либо заключительного, 1-того) цикла обязательно происходят не только во внешнем, но и во внутреннем пространстве.
Синтаксис структурных элементов в конкретном тексте с сюжетной структурой блока «Преступление и наказание» может быть любым.
Если сюжетная структура не минимальна, т. е. состоит не из двух, а из 1 циклов, то их количество непременно четное.
2. «Победа и поражение» - это сюжет, редко использующийся в контрольной группе и единственный в экспериментальной. Он состоит из двух событий и описывает удавшуюся или неудавшуюся попытку преодолеть некоторое препятствие. Его минимальная сюжетная структура состоит из одного цикла.
1. Завязка 71 содержит в себе желание и препятствие (нечто плохое).
2. Тело текста Т1: персонаж предпринимает действия, направленные на достижение желаемого и преодоление препятствия.
3. Развязка И1: персонаж успешно преодолевает препятствие (победа) и осуществляет свое желание или не преодолевает его (поражение) и вынужден признать желание неосуществимым, либо переосмыслить и трансформировать его, либо повторить цикл с новой попыткой преодолеть Препятствие.
Желание в ряде случаев осознается и формулируется автором текста только в момент столкновения персонажа с препятствием. Оно может умалчиваться вообще, если желание, по имплицитной оценке автора текста, является всеобщим и очевидным (желание жить, есть, избежать боли и др.).
Сюжетные структуры блоков «Преступление и наказание» и «Победа и поражение» почти совпадают. Основные их различия состоят в том, что принципиально различаются длины структур: «Преступление и наказание» представлено минимально двумя циклами, а «Победа и поражение» - только одним. За этим количественным различием стоит важнейшее качественное. В первом цикле «Преступления и наказания» присутствует внутреннее пространство персонажа, и «нечто плохое» происходит именно в нем, хотя часто может сопровождаться и «плохими» событиями в пространстве внешнем. Это «нечто плохое» - зависть, ярость, обида, стыд - относится к ряду негативных и «стыдных» переживаний. Именно для их компенсации оказывается необходимым второй цикл, в котором они либо находят оправдание, либо проходят метаморфозу, превращаясь в иные, «нестыдные» переживания.
Сюжетная структура «Победы и поражения» не требует второго цикла, так как не нуждается в важнейшем сущностном событии «Преступления и наказания» - в метаморфозе, т. е. в изменении как минимум внутреннего мира персонажа. В завязке «Победы и поражения» могут быть представлены события внутреннего пространства, в том числе и негативные, но они не отнесены к разряду «стыдных» и не подлежат изменению. Можно предположить, что в ряде случаев «Победа и поражение» является редукцией основной сюжетной структуры, «Преступления и наказания», где вследствие
умолчаний произошло своего рода редактирование «стыдного». Косвенным подтверждением этому является, во-первых, относительно низкая частотность «Победы и поражения» в текстах контрольной группы и ее абсолютное преобладание в текстах экспериментальной группы. Во-вторых, следует отметить серьезные различия в синтаксисе структурных элементов «Победы и поражения» в текстах контрольной и экспериментальной групп, которые будут детально разобраны ниже.
3. «Цвет-запах-вкус» - это сюжетная структура, достаточно часто встречающаяся в текстах контрольной группы и отсутствующая в текстах экспериментальной группы. Она состоит в описании переживания «Я-объектом» разнообразных чувственных впечатлений и связанных с ними эмоций. Ее трудно свести к элементам завязка - тело текста - развязка вследствие статичности: ничто не мешает рассматривать ее либо как экспозицию, за которой не следует продолжения, либо как коду при умолчании предшествовавших событий. Единственным событием этого блока является метаморфоза: указание на сущностное изменение персонажа (уже тогда я мог так сильно чувствовать или с тех пор я умею замечать это переживание). Отсутствие хотя бы фрагментов этой сюжетной структуры в текстах суицидентов косвенно вновь свидетельствует о том, что события внутреннего пространства, в котором и располагаются все события этого блока, включая метаморфозу, подвергаются ими жесткой редактуре и не становятся объектом описания.
Применение формализации к текстам экспериментальной и контрольной групп оказалось продуктивным. После создания формального способа описания сюжетных структур было проведено сравнение по выделенным критериям текстов экспериментальной группы. Было установлено, что все семь текстов ТМ, написанных суицидентами, представляли один и тот же частный вариант блока «Победа и поражение». После очень небольшой экспозиции (Мой главный поступок еще впереди) следовала завязка 1, содержащая недостачу ( Сейчас мое самочувствие еще не очень хорошее..., Пока мне еще не удалось справиться с тягой к алкоголю..., Сейчас моя работа не дает мне удовлетворения и плохо оплачивается...). Эта недостача, а также ряд других, не вербализованных в завязке 1, успешно компенсировались в будущем (Но потом, когда самочувствие улучшится и у меня будет аттестат о среднем образовании..., Когда меня вылечат так, что тяга к алкоголю навсегда исчезнет и мой профессионализм будет оценен.., Когда удастся устроиться на другую работу и найти много новых друзей...). Тело текста 1, которое
в нормальном синтаксисе функций должно помещаться между завязкой 1 и развязкой 1, отсутствует (т. е. является умолчанием). Зато непосредственно после развязки 1 следует развязка 2. В ней красочно и подробно, занимая более двух третей текстового объема, описываются блага победы: богатство и приобретенные благодаря ему предметы, слава, восхищение окружающих, любовь и уважение новых друзей. Наличие развязки 2 указывает еще на одно умолчание - отсутствие завязки 2, которая однозначно реконструируется как описание недостачи (денег, вещей, славы, восхищения, друзей). Характерная особенность этих текстов состоит в двух регулярных умолчаниях: в отказе от описания конфронтации протагониста с недостачей 1, представляющей собой препятствие, и в отказе говорить о важнейшей недостаче 2.
Формально общая для всех текстов суицидентов сюжетная структура может быть представлена так:
Б - > - > - > И2 - > К;
умолчания распространяются на завязку 2 и на тело текста 1 и 2: 72 = 0; Т1 = 0; Т2 = 0.
Синтаксис структурных элементов всех текстов суицидентов идентичен и единообразно представим в виде формулы
Б - > (г1)&(г2 = 0) - > (Т1 = 0)&(Т2 = 0) - > - > И2 - >К.
В текстах контрольной группы сюжетные структуры блока «Победа и поражение» также иногда встречаются, но они разнообразны как по умолчаниям, так и по синтаксису. В качестве примера приведем фрагмент текста контрольной группы.
Мы сидели с папой дома (Б1), и вдруг нам захотелось мороженого (71). Мы оделись и пошли (Т1). На улице было больше 20 градусов мороза (Б2). В магазине мороженого не оказалось. Мы сначала расстроились (И1 = 72), а потом придумали (Т2). Мы купили по пачке сливочного масла, развернули как мороженое и стали откусывать (И2). Мы шли по улице, лизали как будто мороженое, и все нам улыбались, и было вкусно. Честное слово! (К).
Сюжетная структура этого текста может быть представлена в виде следующей формулы
Б1 - > - > Т1 - >\\ Б2 - > (И1 = г2) - > Т2 = > И2 - > К.
Легко убедиться, что здесь ни завязка, ни тело текста не умалчиваются. Сама сюжетная структура состоит из двух циклов. Первым циклом все могло бы ограничиться, если бы первая развязка
окончилась победой - т. е. если бы в магазине было мороженое. Но в этом случае, вероятно, история не была бы записана ее автором в виде рассказа из-за отсутствия в ней акта конфронтации: герои захотели мороженого, пошли и просто купили его. Правда, если бы исходно хотя бы один из героев страдал, к примеру, агорафобией или орторексией, текст из одного цикла был бы вполне возможен: конфронтация состояла бы в том, что они решились выйти на улицу, либо в том, что они ели бы «вредный» продукт. Но поскольку о фобиях речи не шло, понадобились развязка с поражением и второй цикл, в котором это поражение успешно компенсировалось. Заметим, что тело текста Т2, в котором происходила конфронтация, локализовалось не во внешнем, а во внутреннем пространстве, едином для обоих персонажей текста: (мы) придумали.
Указанные особенности принципиально отличают тексты блока «Победа и поражение» контрольной группы от текстов экспериментальной группы, в которых тщательно умалчиваются поражения, даже весьма условные, и акты конфронтации, расположенные как во внешнем, так и во внутреннем пространствах.
Таким образом, благодаря успешному таксономическому приему удается выявить и частично реконструировать умолчания и прийти к доказательной содержательной интерпретации этого явления. Характерные умолчания исследованных текстов суицидентов разумно интерпретировать как последовательное проявление стыда, слабости и одиночества, обусловленного высочайшей степенью эгоцентризма. Именно стыд заставляет авторов текстов частично умалчивать «недостачу» завязки 1 и полностью отказываться от вербализации недостачи завязки 2. О наличии этих недостач авторы проговариваются лишь в соответствующих развязках. Но особенно важны два умолчания тела текста. Описание и, следовательно, обдумывание и переживание конфронтации с проблемой оказываются для авторов непереносимыми. При этом конфронтация 1, связанная с «внешними» проблемами (болезнь, алкоголизм, отсутствие образования), такова, что ее еще можно вообразить - когда-нибудь в будущем, но конфронтация 2, связанная с проблемами экзистенциальными, невообразима и не решается изнутри: эти проблемы должны уничтожиться сами собой. Косвенно это подтверждается избеганием описывать внутреннюю метаморфозу, которая могла бы привести к изменению поведенческих стратегий и внутреннему росту личности.
Примечания
1 Bruner J. Life as Narrative // Social Research. 1987. Vol. 54. № 1. P. 11-32; Найс-сер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. М.: Прогресс, 1981. С. 232; Олпорт Г. Становление личности. Избранные труды. М.: Смысл, 2002.
2 BrunerJ. Op. cit.
3 Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2001. С. 144.
4 Новикова-Грунд М.В. Психосемиотика. Анализ текста в психологии и психотерапии. LAMBERT Academic Publishing, 2011. С. 325.
