Научная статья на тему 'Своё и чужое'

Своё и чужое Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
295
53
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Красухин Константин Геннадьевич

В статье рассматриваются проблемы иноязычных заимствований и русском языке. Автор подчёркивает, что заимствования в любом языке абсолютно неизбежны, так как каждый язык находится в окружении других. Но не следует увлекаться внедрением в родной язык инородной лексики. Наиболее необходимы те «пришельцы», которые заимствуются вместе с предметом.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Author considers the loanwords in Russian language from ancient epoch to the present day. The main inference is such: No is (and can be) language without loanwords. Many of them are necessary members of lexical system. But their abundance is not useful for language. The loan must have such meaning, what lacks in indigenous words.

Текст научной работы на тему «Своё и чужое»

К. Г. Красухин

СВОЁ и ЧУЖОЕ

В статье рассматриваются проблемы иноязычных заимствований в русском языке. Автор подчёркивает, что заимствования в любом языке абсолютно неизбежны, так как каждый язык находится в окружении других. Но не следует увлекаться внедрением в родной язык инородной лексики. Наиболее необходимы те «пришельцы», которые заимствуются вместе с предметом.

Author considers the loanwords in Russian language from ancient epoch to the present day. The main inference is such: No is (and can be) language without loanwords. Many of them are necessary members of lexical system. But their abundance is not useful for language. The loan must have such meaning, what lacks in indigenous words.

Константин Геннадьевич Красухин

Доктор филологических наук, профессор, зав. сектором Института языкознания РАН

Всякий язык не существует в безвоздушном пространстве. Носители языка постоянно находятся в контакте друг с другом, а их речь — во взаимовлиянии. Влияние одного языка на другое проявляется на всех уровнях — от фонетики до лексики и синтаксиса. И одна из наиболее известных статей И. А. Бодуэна де Куртенэ называется «О смешанном характере всех языков». По показателям фонетики и морфологии языки объединяются в языковые союзы. Самый известный из них — балканский, объединяющий греческий, румынский, болгарский, сербохорватский. Здесь в фонетике наблюдается смягчение смычных (с переходом в аффрикаты), падение долготы гласных; в области морфологии и синтаксиса — исчезновение инфинитива, будущее с вспомогательным глаголом «хотеть» (румын. voi < лат. volo; болг. ща < хоща, греч. ^ < ЬЪ п 'хочу, чтобы'). Для таких сближений необходимо многовековое совместное существование и взаимовлияние языков. Но чаще всего языковые контакты проявляются на лексическом уровне. В этом случае языки не обязательно объединяются в языковые союзы: достаточно самых простых и недолгих форм взаимодействия. О лексических заимствованиях в русском языке мы и поговорим.

Состояние русского языка в наше время внушает тревогу. В последние полтора десятилетия его захлестнула волна заимствований, главным образом из английского: бодигард вместо телохранитель, се-кьюрити «охранник», эксклюзивный «исключительный» и многое другое. Причина этого бурного потока очевидна: пал «железный занавес», жизнь Запада, загадочная и манящая в советское время, стала образцом для подражания, когда с ней познакомились многие. Очень много новых слов пришло с новыми вещами: факс, модем, Интернет. Некоторые публицисты считают, что над русской самобытностью нависла угроза.

Но горячность, вызванная злобой дня, — плохой советчик. Надо разобраться в проблеме, как говорится, sine ira et studio «без гнева и пристрастия».

Были утверждения, что в русском языке иноязычные заимствования вообще не нужны; правда, исходили они не от лингвистов, а от писателей. Так, А. К. Югов («Беседы о русском слове») и Б. Н. Тимофеев («Правильно ли мы говорим?») утверждали, что русский язык-де так богат, что вполне может обойтись без заёмных слов. Они имели и предшественников. Самым известным из них был Александр Семёнович Шишков — флотоводец, президент Российской Академии, министр просвещения. В своём трактате «Беседа о старом и новом слоге в российском языке» (1803) он утверждал следующее. Западноевропейские языки заимствуют научную, философскую терминологию, а также абстрактные понятия из латыни. Для них это естественно, так как латынь была языком церкви и университета, а в Средние века — и школы. Для иных языков, например, французского, итальянского, испанского, латынь — это предок, поэтому латинская терминология для них — не чужая. В русском же языке такие заимствования выглядят инородным телом, совершенно чуждым духу языка. Создание новой лексики должно опираться на своё, а не чужое. Своим же для русского языка был церковнославянский. Именно на него должно опираться языкотворчество. Заимствования из него воспринимались Шишковым скорее как освоение исконного наследия, а не как вторжение чужих слов в родной язык. Как образец «правильного» стиля Шишков предложил знаменитую фразу Хорошилище грядет по гульбищу из ристалища «Франт идёт по бульвару из театра».

Конечно, не приходится спорить: церковнославянский язык оказал огромное воздействие на русский. А. А. Шахматов и Н. Н. Дурново считали, что русский литературный язык — это именно русифицированный церковнославян-ский1. В XVII-XVIII вв. образованные русские были двуязычны — владели как русским, так и церковнославянским языками, чётко разграничивая их функции (бытовую и официальную). Количество славянизмов в русском языке ис-

числяется десятками. Многие из них относятся к официальной лексике (градоначальник), научным и техническим терминам (млекопитающие, хладокомбинат); иные ушли в высокую поэзию (брег, млеко). Уже в ХУШ-Х1Х вв. эти два слова и им подобные воспринимались как устаревшие, и сейчас, пожалуй, вышли из употребления. Немало славянизмов и в бытовом языке; порой только тщательный лингвистический анализ помогает их найти. Сравним: небо и нёбо. Это одно и то же слово в церковнославянском и русском звуковом оформлении: в исконно русских словах звук [е] под ударением между мягким и твердым согласными переходил в [о] (веду — вёл, несу — нёс). В церковнославянском такого закона не было; поэтому мы без труда определяем принадлежность прилагательного совершенный и причастия совершённый, литературного лев и диалектного лёв. Известно, что Л. Н. Толстого многие знакомые называли Лёв Николаевич; в пьесе А. Н. Островского «Грех да беда на кого не живёт» фигурирует персонаж Лёв Родионович.

Итак, церковнославянский пласт в русском языке велик и обилен. Но можно ли на его базе создавать новую терминологию, как мечтал Шишков? Всё-таки роль церковнославянского в древнерусском обществе несопоставима с латынью средневековой Европы. Латыни обучали в монастырских школах, — а иных просто не было. На латыни писали трактаты великие учёные, философы и богословы — Роджер Бэкон, Пьер Абеляр, Фома Аквинский; на латыни создавались и художественные произведения; особенно известны драмы Хросвиты, выдающейся поэтессы при дворе Карла Великого, и стихи вагантов. Первые европейские хронисты — Исидор Севильский, Григорий Турский, Иордан, Эйнхард — тоже писали на латыни. Ничего похожего мы не находим на Руси. Церковнославянский язык использовался только в богослужении; ни научных трактатов, ни художественных произведений на нём не создавалось. Следовательно, этот язык не накопил достаточно резервов для того, чтобы стать базой научной терминологии. Торжественность, присущая языку богослужения, становится комической, когда на нём пытаются говорить о повсед-

невной жизни. Оттого-то так анекдотично звучит хрестоматийная фраза Шишкова.

В отличие от А. С. Шишкова М. В. Ломоносов был и великим учёным, и большим поэтом. В круг его интересов входило и языкознание, он отличался поразительным лингвистическим чутьём. Оно безошибочно подсказывало ему, когда лучше использовать заимствованное слово, а когда нужно перевести его. Вместо громоздких на русский слух терминов oxygenium, hydrogeni-ит, carbogenium Ломоносов предложил их кальки: кислород, водород, углерод. А вот греческое по происхождению слово горизонт (horizдn, дословно «ограничивающий»), также им введённое, не режет русский слух. Другой большой языковед — В. И. Даль — грешил иногда пуризмом. Он предложил вместо горизонт такие слова, как ко-лоземица, мироколица, но они не прижились.

Так можно ли обойтись без заимствований? Возьмём крайний случай. Какие русские эквиваленты можно подобрать для кофе, чай, какао, ананас, банан, киви? А ведь все эти слова давно перешли из разряда экзотизмов в самую бытовую, обиходную часть лексики. Так что любому пуристу приходится с ними смириться. И наиболее оправданы иноязычные слова тогда, когда они заимствуются вместе с вещами. Трудно возражать против того, что старая аббревиатура ЭВМ была заменена англицизмом с латинскими корнями компьютер; а вместо громоздкого печатное устройство мы говорим сейчас принтер. Тем более что ЭВМ обозначало именно старые ламповые машины размером с дом; их описания можно найти в повестях и рассказах И. Грековой. Современные же портативные устройства — это именно компьютеры. Упомянутые модем и факс, сканер, дискета, компакт-диск, а сейчас и сиди-ром — на что их заменить?

Собственно говоря, так пришло в русский язык большинство заимствований, появлявшихся в глубокой древности. Греки передали нам такие слова, как корабль2, лампа (с лампадой), фара, ко-морка3, свёкла, грамота, а также множество слов из церковного лексикона: иерей, икона, алтарь, камилавка, канон, кафизма и т. д. Да и само слово церковь в конечном итоге пришло из греческого.

Но заимствовали его наши предки у германского племени готов. Готы приняли христианство в IV веке и старались распространить его среди соседей. Для обозначения церкви они взяли греческое слово kyriakon «господнее» (нем. Kirche, англ. church происходят из того же источника). Слово это было заимствовано в форме цьрькы, родительный падеж цьрькове. Готскими являются и такие слова, как вертоград (гот. aurtigards «сад, огород»), а также виноград. Казалось бы, град— исконно славянское слово, а вино- заимствовано из латыни. Но готское waingards значит прежде всего «виноградник», как и церковнославянское виноградъ, а простое gards — «сад». Родственный ему славянский корень *gord- такого значения не имел, следовательно, особое значение нашего слова пришло именно из готского языка. Впрочем, германцы были не столько учителями славян, сколько их торговыми партнёрами. Поэтому большинство древних германских заимствований относятся к денежной системе и мерам веса: пуд, фунт, берковец, а также пенязь, шеляг4. На память о варяжских дружинах, активно участвовавших в жизни древней Руси, остались слова князь и витязь.

Древние тюрки были для наших предков прежде всего торговыми партнёрами; тюркские заимствования — названия товаров (балык, изюм, башмак), денег и мер (деньги, аршин). Из финно-угорских языков пришли имена предметов быта и продуктов: рига, овин, корюшка, сайка, пельмени. Как отметил В. В. Похлёбкин, у А. Н. Островского в «Бешеных деньгах» это слово встречается в непривычном виде — пермени. Такая форма, правда, известна в некоторых волжских диалектах, но едва ли московский князь Кучумов был их носителем. Это название является контаминацией имени города Пермь и коми pel-n'an «тесто-уши». Оно указывает на регион заимствования.

Временем бурных заимствований явилась Петровская эпоха: ремесленные термины заимствовались из немецкого языка (слесарь, вагранка), корабельные — из голландского (бот, рейд) и английского (юнга). Французский язык обогатил театральную лексику (пьеса, артист, партер, бельэтаж), кулинарную (соус, пулярка); из него же заимствовано много названий одежды (фрак,

сюртук, жилет). Уже в XVIII веке многим казалось неоправданным изобилие заимствований. А. П. Сумароков гневно вопрошал:

Безмозглым кажется язык российский туп:

Похлебка ли вкусней или вкуснее суп?

Но история рассудила иначе. Оба слова различны по значению: похлёбка — это одна их разновидностей супа (густое варево с крупой). В XIX-XX вв. появилось большое количество английской спортивной лексики (футбол, тренер, бутсы, бокс, ринг). Как видим, обилие заимствований — примета не только нашей эпохи.

Отметим такое своеобразное явление языка, как народная этимология. Этот термин имеет два значения: с одной стороны, так называется переосмысление непонятного слова, отождествление его с созвучным; с другой стороны, это может быть и авторская этимология, но без учёта законов этимологии. Когда В. К. Тредьяковский утверждал, что название страны Норвегия — это искажённое Наверхия (страна наверху карты), а народ этруски — хитрушки, — это самая настоящая народная этимология. Но нас больше интересует этимология, зарождающаяся в недрах самого народа. Так, на базе латинского заимствования ординарный и числительного один появилось новое одинарный. Слово это не очень удачно; упоминавшаяся здесь писательница И. Грекова решительно выступала против него. Но есть область, где однокоренное слово приобрело статус термина. На ипподроме делают ставку в одина-ре, в двойном или в тройном (т. е. на то, что данная лошадь придёт первой, второй или третьей). И заменить его можно только на словосочетание, что всегда нежелательно.

Благодаря народной же этимологии немецкое Werkstatt «рабочее место» превратилось в верстак (по аналогии с верстать, хотя верстак используется не для вёрстки5), а название полупрозрачной ткани дымка ассоциируется с дымом, хотя это в действительности тюркское заимствование (тур. dimi «бумазея» из греч. dimition «сотканное из двух нитей»6).

Заимствования могут глубоко внедриться в язык, стать его необходимой частью. Конечно, бывает, что они переводятся на родной язык, —

как правило, в форме калек. Благодаря многовековому господству Австрии7 чешский язык оказался перенасыщен немецкими заимствованиями. И нормализаторы сочли за благо очистить его от германизмов. Были устранены даже такие международные слова, как театр (греч. theatron, дословно «зрелище»); оно было калькировано словом dívadlo. Калек много и в русском языке. Так, упомянутое прилагательное ординарный (лат. ordo «ряд») было переведено как рядовой, французское impression — впечатление (приставка im— в-, корень press— печат-, суффикс -ion--ени-е), лат.

influentia — влияние (fluere «лить»). Любопытно, что заимствованные слова и кальки могут разойтись в значении. Так, ординарный может иметь значение «соответствующий стандарту» (ординарное вино) и (устаревшее) «введённый в штат» (ординарный профессор или академик в XVIII — начале ХХ в.). Помимо кальки влияние в русском языке есть и заимствование (через итальянское посредничество) инфлюэнца «инфекция, грипп».

Замена слов стала происходить в русском языке, когда в 40-е годы была сделана ставка на «борьбу с низкопоклонством». Французские булки были переименованы в городские. Известное кафе «Норд» на ул. Горького (нынешней Тверской) в Москве превратилось в «Север» (та же участь постигла и одноименные папиросы). Примерно тогда же волна переименований настигла и спортивную терминологию. Надо отдать должное тем, кто это осуществил: они проявили неплохое лингвистическое чутьё. Названия самих игр футбол, баскетбол, гандбол, волейбол не превратились в «ручной, ножной мяч, мяч с корзиной, мяч в поле»; а при переименованиях удалось избежать прямолинейного калькирования. Форвард «передний» превратился в нападающего; беки «задние» — в защитников, хавбеки «полузадние» — в полузащитников. Интереснее же всего изменился голкипер «принимающий голы». Для его названия было использовано старое слово вратарь, которое ещё в XVIII веке обозначало стражника монастырских ворот. Аналогично аэроплан был заменён на самолёт, слово, обозначавшее в XIX веке разновидность парома. Оба слова не являются абсолютными синонимами:

аэропланами мы называем первые модели из дерева и полотна. Современные же машины могут именоваться только самолётами.

Итак, совершенно без заимствований обойтись трудно. Наиболее устойчивы те, что, во-первых, заимствуются вместе с реалиями, а во-вторых, приобретают статус термина. Это относится не только к научной лексике: под термином надо подразумевать слово, для которого невозможно найти синоним, а заложенные в него смыслы передаются целым словосочетанием. Ю. С. Степанов, рассматривая роль термина в лексике, высказался так: термин — это слово с бесконечным количеством смыслов. Имеется в виду то, что за каждым термином стоит большой (в идеале) объём знаний о называемом предмете и понятии. А П. А. Флоренский сравнивал термины с другим предметом своего глубокого изучения — диэлектриками. Подобно тому, как изолятор концентрирует и направляет в нужном русле электроэнергию, не давая ей рассеиваться в пространстве, термин организует смысловую энергию понятия. Таким образом, замена термина возможна и желательна далеко не всегда. Язык предельной ясности, на котором говорил Дмитрий Сологдин, персонаж «В круге первом» А. И. Солженицына, остаётся курьёзом (инженер у него назывался зиждитель, копировщица чертежей — прозрачно-обводчица). Это смешно, но вот слов и выражений типа са-ундтрек из блокбастера «песня из популярного фильма» действительно надо избегать: никакими чертами термина оно не обладает, а на русский переводится легко и просто.

И здесь возникает ещё проблема. Иногда приходится слышать, что язык сам способен отобрать нужное и отбросить ненужное. До некоторой степени это, конечно, так. Из новых слов Петровской эпохи удержались далеко не все. Пётр, например, называл любую пирушку или танцевальный вечер ассамблеей. Сейчас же мы так называем только особые официальные сборища (Генеральная Ассамблея ООН — её в Общее собрание не переименуешь!). Но наше время отличается от петровского ролью средств массовой информации. «Вести-куранты» ни тиражом, ни популярностью не могут равняться с современными

газетами, не говоря уж о телевидении. И речевой стиль СМИ, весьма грешащий и неоправданными заимствованиями, и жаргонизмами, может оказывать отрицательное влияние на общенародный язык, способствовать его засорению.

В своё время с этой проблемой столкнулись французы. Надо сказать, что со времён образования Французской академии одной из черт француза стала гордость за родной язык. Во французском языке нового периода мало заимствований; отчасти этому способствовало и то, что французский происходит из латыни, и такие слова, как fragile «хрупкий» при исконном и одно-коренном frêle «слабый», не воспринимаются как чужеродный элемент. Но в конце 60-х во французский язык хлынули англицизмы (благодаря популярности американских фильмов и музыкальных ансамблей). Начал образовываться язык, иронически прозванный franglais «франглийский, франко-английский». И пришлось парламенту принять закон о языке, запрещающий употреблять английское слово там, где существует французский эквивалент. Можно ли надеяться на нечто подобное в русском? Едва ли. Но меры принимать надо. Во-первых, целесообразно создать для теле- и радиокомпаний лингвистическую службу, которая бы отслеживала многочисленные речевые ошибки дикторов и ведущих. Во-вторых, — и это ещё важнее — необходимо воспитывать в народе культуру речи. А как это сделать? Для этого надо двигаться в направлении. противоположном тому, что предлагает Министерство образования: не сокращать количество часов на литературу, а, наоборот, увеличивать их. Необходимо также восстановить в полном объёме экзамен по русской литературе (как письменный, так и устный). Ученик должен к нему готовиться не по «золотым сочинениям», а читая тексты классиков. Только так он сможет почувствовать и полюбить родной язык.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Самый веский аргумент в пользу этой теории — суффикс причастий -щий. Фонетические законы русского языка требуют формы -чий. Сравним горячий — горящий, колючий — колющий, сидячий — сидящий, гремучий — гремящий (ещё Гремячий лог у Шолохова). Исконно русские причастия пре-

вратились в прилагательные, тогда как для образования причастий мы пользуемся церковнославянским суффиксом. Как правило, словоизменительные элементы не заимствуются.

2 Некоторые этимологи считают это слово исконно славянским и сравнивают с короб.

3 Греческое слово kamara означало «крытая повозка со сводчатым верхом» и «сводчатый потолок». Оно было заимствовано в лат. camera 'сводчатый потолок' и 'разновидность судна'. Новое значение «комната, замкнутое помещение» появилось в обоих языках в средневековье. Латинское слово было усвоено европейскими языками, из немецкого или прямо из латыни пришло при Петре I в русский язык. В русском же языке вплоть до XIX века имелось также комора 'свод, палата'. Разными путями, но из одного источника пришли эти слова в русский язык.

4 Особенно интересна судьба слова пенязь. Оно происходит из франкского penning, которое, в свою очередь, заим-

ствовано из латинского pondus «вес, мера веса». Это слово распространилось по всей Европе: нем. Pfennig, англ. penny, pence, литовск. piningaî «деньги», венгерское penge «мелкая монета». Слово шеляг происходит из распространённого германского *skillings, производного от *skild- «щит»; ср. дат. skillingr, нем. Schilling, англ. shilling.

5 По Далю, этот глагол означает «ровнять, уравнивать; || сравнивать, применять одно к другому». Именно это значение повлияло на верстак: стол, на котором можно подровнять деревянные изделия.

6 Другое слово, образованное по той же модели — hexami-tios 'ткань из шести нитей', — стало основой старого русского оксамит (аксамит) 'дорогая бархатная ткань'.

7 Слово господство не следует понимать непременно как «угнетение»; в XVII веке, например, столицей Габсбургской Австрийской империи была не Вена, а Прага. Речь идёт скорее о тесном сосуществовании обоих языков.

ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЙ КОМИТЕТ: ОТ ПЛАНОВ К ДЕЙСТВИЯМ

7 ноября 2006 года Участники Круглого стола, прошедшего в Государственной Думе РФ, высказались в пользу создания представительного форума, в рамках которого объединёнными усилиями финансистов, лингвистов, издателей и переводчиков велась бы систематическая работа по анализу тех новых терминов, которые практически ежедневно появляются в русском языке, их осмыслению и подбору русскоязычных соответствий. Идея была поддержана юридической фирмой «Пепеляев, Гольцблат и партнёры», аудиторскими компаниями ПрайсвотерхаусКуперс, Делойт, финансовыми структурами (Сити-банк).

Национальная лига переводчиков при поддержке Комитета по финансовому рынку Государственной Думы РФ взяла на себя подготовку и организацию работы такого форума.

12 апреля 2008 года состоялось организационное заседание Терминологического комитета. Был принят регламент, обсуждены и согласованы основные направления и общие принципы работы. На первом этапе Комитет уделит первостепенное внимание терминологии в сфере финансового рынка и смежных областей. Это связано

с желанием внести вклад в правительственную программу повышения финансовой грамотности населения и наличием именно в этой сфере большого количества инновативных продуктов, как правило, остающихся без русскоязычного названия. Согласие стать научными руководителями Комитета дали профессор кафедры русского языка филологического факультета МГУ, специалист по культуре речи М. Ю. Сидорова и руководитель Терминологического центра Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН доктор филологических наук, профессор С. Д. Шелов.

С рекомендациями Комитета можно ознакомиться на сайте Национальной лиги переводчиков по адресу: www.russiantranslators.ru в разделе «Терминологический комитет».

Отзывы и предложения по работе Комитета можно направлять по электронному адресу: ligaoffice@russian-translators.ru.

Ю. М. Алексеев, Президент Национальной лиги переводчиков

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.