Своими путями. Русские демократические традиции Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Александр Горянин

Своими путями

РусскиЕ демократические традиции

&АТЬЯ ПЕРВАЯ

Сперва общие констатации.

Демократия (народовластие) — умозрительный и недостижимый идеал общественного устройства, к которому тем не менее нужно стремиться, постоянно совершенствуя политический процесс.

Ни одна из современных «демократий» не является наследницей рабовладельческой демократии греческих полисов. Их повсеместно и непреодолимо разделяет множество тиранических веков.

В наши дни более других приблизились к демократии страны, общественное устройство которых обеспечивает (при всех возможных оговорках) наиболее адекватную обратную связь между управляющими и управляемыми. В странах данного типа система принятия решений учитывает мнение большинства. Или пытается учитывать. Связь между управляющими и управляемыми осуществляется через полномочное представительство управляемых.

Полномочное представительство — главный инструмент народовластия и достижения баланса интересов. В наши дни таким инструментом являются избираемые народом органы государственного управления и местного самоуправления, а кое-где и судебные органы.

Монополией, патентом или авторским правом на институты полномоч-

_ ного представительства (равно как и

46 на правовое государство, разделение _ властей, органы коллективного при-

нятия решений, гражданские свободы, механизмы обратной связи, конституцию, парламентскую республику и прочие демократические атрибуты и ценности) не обладает ни одна страна.

Уважая трудный путь других стран в направлении демократического идеала, нам следует знать и уважать свой, российский путь к той же цели.

Ясно увидеть свое можно лишь на фоне чужого. С этого и начнем.

Называя ту или иную страну демократической, мы делаем аванс любой из них. Чаще других «передовиком» демократии справедливо называли Англию. Но даже о ней можно говорить как о «демократической стране» лишь начиная с последних лет царствования Георга V (на троне в 1910-1936). До этого, констатирует английский историк Росс Маккибин (Ross McKibbin. Class and Culture. England 1918-1951. London, 1998), Англия «могла считаться "свободной" или даже "конституционной" (при отсутствии конституции. — А.Г.), но не, или пока еще не, "демократической" ». Всего одна подробность: право голоса, не обусловленное замужеством и достижением 30-летия, английским женщинам было даровано лишь в 1928 году (кстати, позже российских, получивших такое право от Временного правительства).

«Первые полудемократические институты в Британии, — напоминает другой современный английский исто-

(Не хочу быть неверно понятым. Румыны, албанцы, финны, латыши, македонцы, турки, грузины и т. д. в ходе своей истории несомненно создавали собственные демократические институты и веками жили при них. Потребность в демократическом управлении — в природе людей, и это избавляет все народы без исключения от повинности непременно виснуть на подоле умозрительной Западной Демократии. То же относится и к либерализму. Английский профессор Пол Сибрайт и его ученики вполне доказательно утверждают, что либерализм есть общее духовное наследие практически всех народов и культур, существующих сегодня на свете.)

От нас ждут, что мы сделаем примерно такой завистливый вывод: у них, у благословенных «людей Европы», всегда были многопартийные демократии, выверенные идеологии, осмысленное политическое планирование, а посему мы, отсталые, должны есть их глазами и поступать, как они нам внушают. Именно в этом скрытый посыл большинства из бесчисленных (но написанных под копирку) статей о России, переводами которых нас ежедневно балуют сайты вроде «ИноСМИ.Ру» и «ИноПресса.Ру».

На самом же деле говорить о «народовластии» и «народном представительстве» былых веков не приходится, о какой бы стране ни шла речь. Почтительный миф об Англии породило то обстоятельство, что английский парламентаризм на протяжении почти всего XIХ и почти всего ХХ веков служил образцом для других стран мира (сегодня это едва ли так). В чем причина? Об этом стоит рассказать.

рик и политолог Доминик Ливен, — начали появляться в 1830-е годы, приобретало влияние общественное мнение». Подобные датировки способны смутить немало российских либералов. Еще больше их должны изумить выводы Георгия Дерлугьяна, профессора Северо-Западного университета в Чикаго, поясняющего (Известия, 18.01.06), что «американская демократия начинает (!) становиться полноценной только в 1960-е (!) годы». Важно лишь не забывать, что демократическое созревание 1960-х было следствием всего предшествующего развития США — конституции 1776 года, гражданской войны 1860-х годов, усиления законодательной ветви власти, борьбы профсоюзов, прессы. Это был Путь. Каждому народу дорог свой путь, плоды которого не свалились с неба, а добыты в борьбе.

У собирателей в ходу глагол «за-старить» — то есть с помощью особых приемов добиться того, чтобы картина, рисунок, статуэтка, ковер казались более древними, чем они есть. Но заста-ривают не только предметы, застари-вают политические понятия — причем из тех же соображений: чтобы задрать цену, играя на благоговении перед древностью. Именно по этой методике нас неустанно стращают сугубой древностью западноевропейских демократий. Многим на Западе хотелось бы, чтобы мы признали их строителями Акрополя на том основании, что они раньше нас сфотографировались на его фоне.

Особенно хорошо смотрятся в этой роли новые члены Евросоюза. «Мы, люди Европы, люди западной цивилизации, — говорят нам финские, латышские, венгерские, румынские и т. п. нотабли, сглатывая горделивый ком в горле, — у нас, знаете ли, совершенно другой, чем у вас, менталитет, другие традиции». Скоро к ним по праву присоединятся их албанские, боснийские, турецкие, а то даже и косовские коллеги.

Экскурсия в Англию

В Средние века в Англии, как и по всей Европе, дела решались на сельском сходе, на собрании «сотни», на вече (folkmoot). К VII в. сложился witan (или witenagemot) — аналог _

боярской Думы. «Британская энци- 47 клопедия» (14th ed., vol. 23, p. 686) по- _

ясняет, что «его состав определялся по королевскому произволу» («Its composition was determined by the king's pïeasure»). В 1066 г. Англия была завоевана франкоязычными норманнами, при которых, восемь королей спустя, появился прообраз английского парламента. Тот же источник (vol. 17, p. 316), крайне трепетный в вопросах национального величия, описывает это так: «Англо-саксонские землевладельцы и крестьяне были ограблены, в их усадьбах поселились захватчики. Король объявил всю английскую землю своей собственностью по праву победителя; он пожаловал воинам долю в этой добыче, сделав их держателями поместий на жестком условии обязательной военной службы. Англию смирял меч, страна оказалась во власти чужеземного короля, чужеземного дворянства, чужеземного воинства... witenagemot сменился чисто феодальным советом новой земельной знати. Magna Carta (написанная на латыни Великая Хартия 1215 г. — А.Г.) сыграла крайне малую (если вообще какую-либо) роль в становлении парламента...».

Упомянутый феодальный совет (Commune consilium regni nostri) состоял из королевских вассалов — держателей земли, а также из духовенства. Советовался король с почтенным собранием почти исключительно о том, как бы выколотить из страны еще денег, не ущемив при этом крупных баронов, которых побаивался. Поэтому для простонародья изобретались все новые поборы, и их надо было доводить до сведения общин. Делалось это через «присяжных» — представителей общин, присягнувших говорить правду. Как поясняет «Британика» далее, «идея, будто вопросы о налогах требовали согласия общин, очень позднего происхождения. Присяжные, посланные своими соседями, свидетельство_ вали о наложении на народ [к примеру]

48 Саладиновой десятины [сбор средств _ на крестовые походы], их согласия

никто не спрашивал и оно не требовалось — их ставили в известность». В 1265 г. бароны, восстав против короля Генриха III, впервые позвали на «Commune consilium» представителей городов. Тогда и прозвучало слово «парламент» — языком знати продолжал оставаться французский, а во Франции так назывался королевский суд. Впрочем, единичное собрание 1265 г. не может быть признано парламентом, даже если его назвали так.

(Слова меняют свое значение в веках. Встретив слово «вратарь» в старорусском тексте, мы не вправе делать вывод, что во времена Всеволода Большое Гнездо наши предки играли в футбол. Это слово означало охранника у дверей церкви, не впускавшего в нее нехристей и подозрительных лиц.)

Как бы то ни было, когда тридцать лет спустя, в 1295 г., король Эдуард I вернулся к идее сословного органа, он опять назвал его парламентом — слово прижилось. До конца своего правления Эдуард созывал парламенты еще несколько раз, чем (великий король!) заложил основу важнейшего политического института своей страны. «Но институтом, безраздельно ведающим налогами, — продолжает «Британи-ка», — парламенту еще только предстояло стать». Короли созывали парламент лишь по какому-то конкретному поводу, после чего его участников отправляли восвояси. В следующий раз их собирали не раньше, чем монарх вновь испытывал нужду в поддержке и совете.

В 1322 г. король Эдуард II издал указ о том, что дела королевства подлежат рассмотрению «в парламенте королем при согласии прелатов, графов, баронов и общинников». «Брита-ника» пишет об этих общинниках так: «...не ведая о своей будущей силе, они смиренно жались в надменном совете королевства... Скромные купцы из маленьких городков немели перед гордыней и важностью своих знатных коллег. Они понимали, что вызваны сюда

с одной целью — обложить налогами самих себя и своих земляков. Заседания были для них мукой, их дела страдали; поездки [в Лондон и домой] были сопряжены с лишениями и опасностями. Неудивительно, что они увиливали от сомнительной чести, многие пускались в бега, оставив неблагодарный пост... Нет свидетельств, да и не могло быть, чтобы три сословия когда-либо голосовали вместе. Подлежащие обсуждению вопросы зачитывались по сословиям, подчеркнуто раздельно, хотя ответ королю давался единый. Поскольку обсуждения были краткими, они могли вестись порознь в той же палате, однако со временем было найдено удобным удалить общинников в отдельное помещение, а именно в часовню Вестминстерского аббатства».

После 1343 г. хроники начинают говорить о двух Палатах — лордов и общин, но все решала первая — невыборные лорды и епископы. Положение изменил Генрих IV Вшивый (Henry The Lice-ridden), созвавший за 14 лет своего правления несколько парламентов. Он созывал их сугубо ради разверстки новых налогов (чтобы издать новый закон или отрубить голову архиепископу Йоркскому, совещаться с парламентом ему не требовалось), но в 1407 г. этот король провозгласил, что все, связанное с налогами, должно сперва получать одобрение Палаты общин — чтобы податное население видело: это не король из нас пьет кровь, а наши же присяжные. Другой целью Генриха было окоротить лордов. Как бы то ни было, случайно найденная модель помогла Англии стать тем, чем она стала. От нижней палаты теперь что-то зависело, и мало-помалу членство в ней превратилось в желанное и выгодное, она наполняется людьми «благородного» происхождения. В Палате лордов заседали большие господа, в Палате общин — господа поменьше. Перейдя в начале XV в. с французского языка на английский, они сразу осмелели. Шаг

за шагом они приучали королей править с согласия парламента, а не одними указами, но... тут на сто с лишним лет пришла династия Тюдоров, которые перестали обращать на парламент внимание.

После Тюдоров, начиная с Елизаветы I (правила в 1558-1603), английский парламент вновь обретает властные черты, но вряд ли сегодняшний студент-политолог посчитал бы это учреждение парламентом. Король (1603-1625) Яков I мог не созывать парламент по семь лет, мог разогнать его. У Карла I (1625-1649) период беспарламентского правления длился одиннадцать лет.

И все же английский парламент выжил — в отличие от родственных ему институтов в других европейских странах — кортесов, генеральных штатов, соборов, сметенных абсолютизмом. В 1659 г. остаток разогнанного военным диктатором Кромвелем парламента объявил себя учредительной властью, а через год реставрировал ликвидированную было монархию, но теперь уже ограниченную. В Англии не стало источника абсолютной власти. Не то чтобы в стране появился парламент в нынешнем смысле слова, просто под этим именем закрепилось более влиятельное, чем прежде, собрание богатых и сильных. Представляя менее полутора процентов населения страны, они решали за закрытыми дверями (все происходящее в парламенте оставалось секретным до XIX в.) свои дела. Но уже то, что парламент стало невозможно обойти, закладывало фундамент будущей «Вестминстерской системы», послужившей образцом для остального мира.

Впрочем, еще в первой половине XIX в. представительство в этой стране сохраняло архаические (на современный взгляд) черты. Палата общин представляла не общины, а «150 тысяч джентльменов», в основном землевладельцев. Участники «чартистского _

движения» требовали, среди проче- 49 го, чтобы парламент созывался еже- _

50

годно. Реформы проводились после долгих битв, но проводились: была запрещена продажа депутатских мест, узаконены партии («тори» и «виги»), расширялся электорат — если в 1832 г. право голоса имели 1,7% населения страны, то в 1867-м эта цифра выросла до 7,3 процента; в 1874 г. впервые было применено тайное голосование (до того оно было открытым: на избирательном участке вы объявляли, кому отдаете голос). Кстати, оно и сегодня «полуоткрытое». Избирательные бюллетени в современной Великобритании снабжены номерами. Если нужно, легко узнать, за кого вы голосовали, но это, как утверждают, никому не нужно.

Англичане проложили лыжню, шедшим следом было легче. В континентальной Европе партии нового типа, близкого к современному, начали формироваться после волны революций 1848 г. на основе возникших в революционную пору клубов и кружков. Между 1840-ми годами и Первой мировой войной, т. е. на протяжении примерно семидесяти лет, парламентские системы и политические партии оформились и были постепенно узаконены почти во всех христианских странах, включая Россию.

Пикейные жилеты нашего ТВ сильно удивились бы, узнав, что в Англии на выборах 1900 г. было 243 безальтернативных округа (из 669). Или что между 1922 и 1948 гг. в этой стране существовала практика дополнительных «бизнес-голосов», стоивших 10 фунтов стерлингов. Или что их любимец Черчилль называл выборы «несчастьем, препятствующим социальному, нравственному и экономическому развитию».

Князь на договоре

История России — это история успеха. Ничто не предвещало, что малочисленный юный народ, поселившийся в первые века нашей эры среди глухих лесов дальней оконечности тогдашне-

го мира (в краю хоть и благодатном, но страшно далеком от существовавших уже не одну тысячу лет очагов цивилизаций), что этот окраинный, незаметный поначалу народ выйдет на первые роли в мире, создаст сверхдержаву и самое большое по территории и ресурсам государство.

Успех такого масштаба не мог достаться легко. В своем развитии Россия пережила от трех до восьми — считают по-разному — исторических катастроф. Четырежды прерывалось у нас развитие представительных органов (впрочем, оно прерывалось в любой стране, особенно если ей, как России, больше тысячи лет), но всякий раз, что замечательно, они начинали отстраиваться по прежней или обновленной модели. Становление и развитие механизмов представительства в России, как и других демократических механизмов, — плод ее саморазвития, вполне равноценного другим известным моделям демократической эволюции. Я начал с истории английской модели, чтобы было с чем сопоставить российский исторический опыт.

Еще в VI в. Прокопий Кесарийский писал1 о наших предках: «...славяне и анты не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве» (т. е. в демократии). Каждый слышал и о «боярских республиках» Руси — правда, ходячие представления о них, мягко говоря, неточны. Вполне начитанные люди удивляются, слыша, что вече — это отнюдь не буйная толпа, решавшая спорные вопросы кулачным боем на мосту через Волхов. Раскопки показывают: вечевая площадь имела размеры 40х50 метров, причем из летописного рассказа 1359 г. о вечевом отрешении от должности посадника Андреяна За-харьинича видно, что участники Веча не стояли, а сидели. То есть собрание выглядело вполне по-парламентски.

1 Прокопий из Кесарии. Война с готами. М., 1950. С. 297.

Вместимость Веча, согласно расчетам академика В.Л. Янина, никак не свыше пятисот человек. Это много, один край не услышал бы другой, но выступления проходили со «степени», возвышенного места, то есть упорядо-ченно. Председательствовал на Вече степенной посадник. Летописцы не поясняют (для их современников это было лишнее) состав Веча, его устройство, права и процедуры. Усилиями поколений ученых почти все это удалось установить из контекста. Большинство историков согласны, что принимать участие в Вече и иметь право решающего голоса могли лишь те, кто владел дорогой землей, недвижимостью или другим заведомо ценным имуществом. Да и немецкие источники XIV в. называют Вече «тремястами золотыми поясами».

«Голосовать», «отдавать голоса» — очень старые понятия в русском языке. Они родились в то время, когда мнение по обсуждаемому поводу выражалось «голосом» — устно и открыто. Но нельзя не упомянуть и о том, что в Новгороде находят берестяные грамоты с перечислением в родительном падеже нескольких лиц — с отчеством, а то и с именем деда. Что это? Должников записывали совсем иначе, по-другому выглядят и поминальные списки. Археолог А.В. Арциховский первым догадался, что это избирательные бюллетени. К тому же мнению пришли В.Л. Янин, Н.Л. Подвигина и другие исследователи.

Принятое на Вече решение («приговор») записывалось в грамоту, к которой прикладывалась княжеская, а в XV в. — только вечевая печать. В начале вечевой грамоты перечислялись имена архиепископа, посадника, тысяцкого, далее говорилось: «и бояре, и житьи люде, и купце, и черные люде, и весь господин Государь Великий Новгород, вся пять концев, на Веце, на Ярославе Дворе, повелева-ша...» Такое перечисление заставляет думать, что в состав Веча входили

представители всех сословий и всех вечевых собраний новгородских концов («кончанских»).

То, что все происходило под открытым небом, усиливало демократическое начало Веча, это была гласность в полном смысле слова. В.Л. Янин предполагает, что «обстановка напоминала конец 80-х —начало 90-х годов у нас, когда собрание могло переходить в митинг. Новгородцы ощущали свою причастность к государственным делам, они были грамотными в основной своей массе». Простолюдины сидели на деревьях, заборах, крышах домов, криками поощрения или возмущения оказывали давление на боярскую партию, торговую партию, московскую партию, литовскую партию, поддерживали того или иного кандидата в посадники, в тысяцкие, в архиепископы.

В архиепископы, это не оговорка. Система выборного правления в Новгороде и Пскове была заметно демократичнее, чем в близких, казалось бы, по устройству «вольных имперских городах» Германии. В Новгороде и Пскове выбирали не только посадника и тысяцкого, но и архиепископа, чего не было в Германии. Эта духовное лицо было наделено в русских «боярских республиках» значительными властными полномочиями. Архиепископ хранил государственную казну и печать, ведал архивом, руководил летописанием и записями гражданских актов, мирил враждующие стороны, представлял Новгород во внешних сношениях, скреплял печатью договоры и грамоты Новгорода, а с первой половины XIV в. также ведал всеми тяжбами по земельным делам, заверял своей подписью и печатью сделки, касавшиеся земельной собственности. Он вершил не только церковный суд — «во владычне комнате» в его резиденции три раза в неделю заседал суд высшей инстанции при участии десяти присяжных заседателей (по боярину и по купцу от каждого конца), куда дела поступали на «до-

клад» (окончательное решение) или «пересуд» (пересмотр)2.

Наряду с упорядоченным Вечем продолжал жить старый обычай, по которому в вечевой колокол мог позвонить каждый. До революции в детские книги для чтения входило новгородское предание, где речь шла о боевом коне, который не раз спасал своего хозяина, дружинника князя, но состарился, ослеп, и конюший его выгнал. Была морозная ночь, конь забрел на Ярославо-во дворище, где висел вечевой колокол. Пеньковая веревка колокола пахла съестным, и конь начал ее жевать. Сбежались поднятые звоном горожане и постановили: заставить хозяина принять коня обратно и содержать, пока тот жив.

Такие истории не рождаются там, где они невозможны. Сомневаться в существовании вечевого колокола нет причин — а раз так, значит, он «звучал на башне вечевой» (цитируя Лермонтова) не только «во дни торжеств и бед народных», но и по сугубо частным поводам — даже в связи с каким-то затянувшимся бытовым спором.

Вече могло быть и стихийным. В.О. Ключевский говорит об этом так: «Когда народ подозревал или видел со стороны выборных властей либо всего правящего класса замыслы или действия, казавшиеся ему преступными или опасными, тогда вече, преобразуясь в верховное судилище, получало не всенародный, а простонародный состав, представляло одну лишь Торговую черную сторону во главе с боярами демократической партии. Так как движение в таких случаях шло против наличных властей, то оно получало вид народного мятежа... К такому средству, как известно из истории средневековой Европы, прибегал не

52

2 В новгородской «Судной грамоте» 1456 года сказано: «...судити всех равно, как боярина, так и житьего, так и молодчего человека». Это ли не демократический принцип судопроизводства?

один Новгород». (Обратите внимание на выражение «бояре демократической партии».)

Говоря о вечевой демократии, вспоминают обычно Новгород, Вятку (в вечевые времена — Хлынов) и Псков, и это понятно: здесь она сохранялась дольше всего. Но вечевых городов было, по подсчетам дореволюционного историка В.И. Сергеевича, больше шестидесяти. Вот неполная половина этого списка: Брянск, Владимир, Галич Дмитровский, Дмитров, Дорогобуж, Изборск, Киев, Козельск, Кострома, Курск, Ладога, Минск, Москва, Муром, Нижний Новгород, Переяславль Залесский, Полоцк, Пронск, Путивль, Ростов Великий, Рязань, Смоленск, Стародуб Владимирский, Суздаль, Тверь, Торжок, Устюг Великий, Чернигов, Ярославль. В список Сергеевича вошли лишь те города, о вечевом строе которых он нашел прямые упоминания в летописях, но это не значит, что Веча не было в других городах. Вечевой строй, в чем согласны историки, был явлением всеобщим, а не трех русских земель. Вече призывало и, что особенно важно, изгоняло князей. Помимо Новгорода и Пскова, изгнания отмечены в Киеве, Полоцке, Галиче, Владимире, Суздале и еще в десятке городов.

Но что это вообще за республика с князем? Князей новгородцы приглашали скорее в качестве военачальников, хотя даже это не главное. Они могли призвать на престол ребенка, еще не способного сидеть на коне, — его призывали, по предположению В.Л. Янина, как символ связи с другими княжествами Русской земли. Эти княжества жили по сходному обычаю, но лишь Новгород довел до совершенства систему отношений, которую трудно назвать иначе, кроме как республиканской с князем «на договоре». Договор назывался «ряд» или «докончание». Латинского слова «республика» в новгородском обиходе не было. Возможно, новгородцы никогда его не слышали, а услышь — не обязательно усвоили бы.

Решительный прорыв к республике датируется здесь еще первой половиной XII в. Этот прорыв и последовавшие за ним три с половиной века Новгородской республики — важная глава мировой политической истории. Полномочия, владения и доходы приглашенного князя были сильно урезаны, его резиденцию из Детинца (кремля) со временем перевели за город (на Городище). Согласно договору (их сохранилось немало), князь не имел права распоряжаться государственными доходами и расходами, не имел отношения к сбору налогов. Ему запрещалось вершить суд за пределами города, издавать законы, объявлять войну и заключать мир. «Доконча-ния» категоричны: «А без посадника ти, княже, суда не судити, ни грамот даяти». Князь не мог заключать договоры с иноземцами без согласия новгородцев и даже охотиться и рыбачить за пределами отведенных ему угодий. Гарантией соблюдения договоров служил запрет князю и его людям приобретать землю в Новгороде, управлять новгородскими волостями и раздавать в них землю. Князь олицетворял независимость Новгорода, защиту и правду. Дискредитация такого представления о себе грозила нерадивому князю изгнанием, что неоднократно и случалось. Новгородцы проявляли завидное постоянство в своем стремлении выбирать князя по своей воле и превратить его в военачальника, чиновника, посредника, мирового судью.

Не было конституции или не было слова «конституция»?

У советских авторов можно было прочесть, что Вече ничего не решало, все решали бояре в узком кругу. Откуда же брались народные страсти? Почему противостояние по одному-единственному вопросу могло длиться по две недели (как это было в 1218 г.), переходя в драку (как это случалось много раз) пока не «сошлись братья все единодушно»? Станут ли драться

люди, которые «ничего не решают»? А «сошлись единодушно» потому, что пришли к договоренности.

Легко объяснимо и стремление к единодушию. Русские понятия о совести и справедливости не позволяли новгородцам признать законным положение, когда архиепископ, посадник, тысяцкий, бояре и (процитирую еще раз) «житьи люде, и купце, и черные люде, и весь господин Государь Великий Новгород, вся пять концев, на Веце, на Ярославе Дворе» провозглашают акт, с которым не согласна изрядная часть тех, от чьего имени он принимается.

Мнений много («На одном Вече да не одне речи» — это новгородская пословица!), и само слово «вече» родственно словам «вещать», «совещаться» и «совет», — но решение должно убедить всех. А значит, убеждали не только кулаками, была какая-то культура компромисса — то, чего нередко так не хватает сегодня.

Вече издавало и отменяло законы; устанавливало размеры податей и повинностей; решало вопросы войны и мира; призывало князя в Новгород, судило о его «винах» и в случае невыполнения им условий договора о княжении указывало ему «путь чист» из Новгорода; избирало и отстраняло посадника, тысяцкого и архиепископа; ведало назначением и смещением других должностных лиц; распоряжалось финансами, устанавливало денежные сборы, вводило торговые правила и льготы; объявляло войну и заключало мир; избирало представителей власти в новгородских владениях, принимало жалобы на них, а в случае их неправильных действий наказывало виновных; осуществляло контроль за судебными сроками и исполнением решений; в случаях, волновавших весь город, вело непосредственное разбирательство дел.

Во главе непосредственного и повседневного управления в Новгороде стоял посадник — первое по важно-

сти должностное лицо (нечто вроде президента), избиравшееся на Вече из представителей знатных боярских фамилий. Посадник был председателем на Вече, контролировал деятельность князя, выполнял вместе с ним важнейшие функции (командование вооруженными силами, суд), ведал администрацией, внешней политикой, следил за взысканием податей с населения. Новгород делился на пять концов (частей), в каждом конце и на каждой улице созывалось свое вече, избирались кончанские и уличанские старосты. Еще в XIII в. за должность посадника или за то, чтобы его скинуть, концы могли сражаться стенка на стенку, но уже в XIV посадник стал избираться мирно, а главное — ежегодно. С 1354 г. выбор производится из числа пяти кончанских посадников, причем соблюдалась ротация. Такой порядок стал следствием реформы управления, проведенной посадником Онцифором Лукиничем. (После этого, сообщает летописец, «отступился посадничества Онцифор Лукинич по своей воле» — какой пример нынешним государственным мужам!)

Вторым среди должностных лиц Новгорода был тысяцкий. Тысяцкого также избирали на Вече, он традиционно представлял интересы «житьих» (средние землевладельцы и домовладельцы) и «черных» людей. Около середины XIV в. число тысяцких достигло пяти (по числу концов), один из них ежегодно избирался в степенные тысяцкие. Тысяцкий был помощником посадника по военным и торговым делам и вторым человеком в войске, возглавлял «сотских», ведавших десятью сотнями жителей. Тысяцкий курировал торговлю и суд по торговым тяжбам, сбор налогов, организацию ополчения.

Реформой 1416—1417 гг. число посадников было увеличено втрое, а «сте-

_ пенные» посадники стали избираться

54 на полгода. Посадников становится 24, _ а перед присоединением Новгорода к

Московскому Великому княжеству — 36. Это была уже коллегия посадников.

Перед тем как вынести тот или иной важный вопрос на Вече, он обсуждался в Совете господ. В 1439 г. архиепископ Евфимий построил специальное помещение для Совета, сохранившееся без перестроек до наших дней, — ныне оно называется Грановитой палатой Новгородского кремля. Как установил В.Л. Янин, на момент постройки зала заседаний в Грановитой палате в состав Совета господ входили архиепископ, архимандрит, 24 посадника, 6 тысяцких, 2 купеческих старосты, игумены пяти монастырей, сотские, кончанские и уличанские старосты — то есть около пятидесяти человек. Возглавлять Совет было самой важной из светских обязанностей архиепископа. Площадь зала заседаний Совета господ равна 165 квадратным метрам. Если «гласных», т. е. имеющих право голоса, было 40-50 человек, это означает, что на каждого приходилось 3,5-4 квадратных метра, что близко к нормам нынешней Государственной Думы. Судя по тому, что при раскопках Новгорода находят избирательные бюллетени на бересте, в каких-то случаях выборы должностных лиц бывали близки к современным.

Можно ли говорить о двухпалатном законодательном органе, состоящем из Совета господ (который Янин называет новгородским сенатом) и Веча? Пусть об этом судит ученое сообщество. Подозреваю, что после того, как советские историки много десятилетий искали в истории Новгорода главным образом доказательства классовой борьбы, она (история) нуждается в новых, более глубоких разысканиях — благо, простор для поисков велик.

«Новгородским словом», т. е. законом, признавалось постановление, состоявшееся на Вече в присутствии городских властей; «иначе (поясняет В.О. Ключевский) решение Веча являлось незаконным, мятежным актом, поступком неразумной черни, как вы-

разился Совет господ в одном документе». Однако все решения Веча должны были иметь вид народной воли, и это заставляло Совет господ, хочешь не хочешь, делать шаги навстречу этой воле. Именно так в политике рождается дух компромисса, умение приходить к договоренности. Ключевский подмечает важную особенность новгородской жизни, вынуждавшей верхи договариваться с низами: «При постоянном антагонизме между вечевой простонародной массой и правительственной знатью не простонародью приходилось добиваться соглашения с правительством, а, наоборот, боярам происками привлекать на свою сторону часть простонародья, чтобы придать решению веча вид народной воли».

Кончанские посадники представляли не только концы, но и приписанные к концам обширные территориальные единицы, «пятины». То есть представительство было у всех территорий. Новгород был федерацией концов, а Новгородская земля — федерацией пятин. В.Л. Янин дает объяснение новгородскому федерализму: «Новым городом (т. е. Новгородом) стала крепость, построенная на месте здешних же, но более древних поселков, которые были основаны разными народами. Один из них, Славно, принадлежал племени новгородских словен, второй, Людин с Прусской улицей, — другому славянскому племени, кривичам, а третий, Неревский, — чуди, угро-финскому племени. В каждом из этих племен было свое древнее народное собрание, и его пережитком могли стать кончанские веча, когда эти поселки стали концами города. Но город в целом — это федерация концов. Общеновгородское вече, собиравшееся на Ярославском дворище, — орган, составленный из представителей концов, которые к моменту образования федерации уже заняли в них господствующее положение».

Это объяснение хорошо согласуется с географией Господина Велико-

го Новгорода. Пятины расходились клиньями в пять сторон от Новгорода. Только Деревская и Шелонская пятины были вполне русскими. От Нерев-ского конца (в древности чудского) на север простиралась Водская пятина, примерно соответствующая нынешней Ленинградской области. Здесь, помимо славян, потомков кривичей, жили водь, чудь и ижора. В Обонежской пятине, располагавшейся восточнее Водской и тянувшейся к Белому морю, как и в прилегавшей к ней с востока новгородской Заволоцкой волости (Двинской земле), наряду с русскими поморами, жили карелы и заволоцкая чудь. Карельский элемент присутствовал также в Бежецкой пятине. То, что каждый новгородский конец имел живые связи со своей пятиной и мог отстаивать ее интересы, весьма содействовало прочности новгородского государственного организма.

На пике могущества республики новгородские земли простирались на огромные расстояния — от Балтики до Урала и даже (Югорская земля) за Урал, от Белого моря и норвежских владений на Мурманском берегу до Верхней Волги и Волго-Окского междуречья. Средневековый Новгород — носитель государственного суверенитета одного из крупнейших государств тогдашней Европы.

Переход от прямой демократии к представительной (делегированной) мучителен и многократно в истории кончался крахом первой без достижения второй. И в Новгороде, и в Пскове в вечах уже участвовали посланцы с делегированными полномочиями. Механизм делегирования действовал, был всем понятен, мог развиваться.

Вече, князь, архиепископ, посадник, тысяцкий. В русских вечевых городах не читали Монтескье (до его рождения оставалось еще несколько столетий), но разделение властей было в них политической реальностью. Но и это еще не все. Подводя итог теме новгородского представительства, нельзя не

отметить, что в политическом устройстве Новгорода присутствовали несомненные признаки конституционного строя. К этим признакам относятся преемственность основных правовых актов и невозможность их произвольного изменения, последовательное соблюдение процедур, закрепляющих сложившееся государственное и общественное устройство, регламентирование деятельности должностных лиц условиями договоров, никем не оспариваемое уважение к устоям государства. Хотя слова конституция, демократия, парламентаризм, федерация и республика новгородцам известны, скорее всего, не были, они жили в согласии с сутью этих слов. Что же до «государственной вывески», им было достаточно горделивого имени Господин Великий Новгород.

С ростом городов Вече почти повсеместно утрачивало эффективность и отмирало — где само собой, где вследствие ордынского завоевания, где из-за превращения княжеской власти в наследственную. Лишь в Новгороде, Пскове и Вятке (последний случай гораздо менее изучен) Вече выжило — но лишь потому, что

1) на решающем этапе сумело отстоять свое верховенство над княжеской властью,

2) не выпустило из рук право решать главные государственные вопросы,

3) сохранило гибкость и способность к переменам.

В Вятской земле вообще не было князя. Верховная исполнительная власть принадлежала земским воеводам, которых выбирало Вече из числа местных бояр.

Жители трех названных русских земель чувствовали себя причастными к управлению и поэтому были политически активны — ведь все органы здешнего управления были производны от Веча, их деятельность базировалась на вечевых решениях, и любой из них мог быть отстранен от власти волей Веча. Политическое развитие имело здесь

тенденции как к демократической, так и к олигархической (наподобие Венеции или Генуи) эволюции. Шанс узнать, куда вело это развитие (точнее: три версии развития), не дала Москва.

Правовая преемственность

Главный закон русских земель на протяжении веков, «Русская Правда», был принят около 1015 г. под давлением новгородского Веча. Историки находят баснословной ту версию рождения этого документа, которую нам сообщает летопись. А именно, что сперва новгородцы, не поладив с варяжской дружиной князя Ярослава, «перебили варягов во дворе Поромоньем», после чего взбешенный Ярослав в расправился с виновниками гибели своих дружинников, но уже наутро обратился к новгородцам на Вече со слезами раскаяния и просьбой о помощи против Свя-тополка Окаянного; после же победы над Святополком Ярослав отплатил новгородцам, даровав им «Правду» и «Устав».

Вольности, которые Ярослав узаконил для новгородцев, на самом деле были добыты в долгих предшествующих столкновениях горожан с князьями, пытавшимися расширить свои полномочия и судить по личному усмотрению. Отныне приглашаемые в Новгород князья присягали на «Ярославовой грамоте» и целовали крест «на всей воле новгородской». Процитирую Н.И. Костомарова: «Эта грамота давала или, лучше сказать, возвращала Новгороду старинную независимость — право самоуправления и самосуда, освобождала Новгород от дани, которую он платил великому князю киевскому, и предоставляла Новгороду с его землей собственную автономию. Мы имеем много грамот новгородских с половины XIII века до конца XV, — каждая заключает в себе, в главных чертах, повторение предыдущей: они ссылаются на грамоту Ярослава, как на свой первообраз. Новгород, охраняя свою независимость

во-вторых, на протяжении столетий никому не приходило в голову начать с чистого листа, преемственность законов подразумевалась сама собой.

Судебник 1497 г., первый кодекс, обнародованный уже для всего Русского централизованного государства от имени верховной власти, в свою очередь, лег в основу Судебника 1550 г. Конечно, нормы XI в. к тому времени безнадежно устарели, но выкинуть предшествующие законы и без оглядки на них написать новые — такое явно противоречило миропониманию людей средневековой Руси. Это говорит об их уважении к силе и к букве закона, это говорит о том, что историческая Россия — страна стойкой правовой традиции.

Развитие огромной и сложной страны не бывает прямолинейным. Новгородско-псковско-вятский путь общественного развития не стал российским. Собирателем русских земель выступило Великое княжество Московское, присоединявшее к себе княжество за княжеством. Собиратели почти никогда не заимствуют порядки присоединяемых, они приносят свои. Москва была жестким собирателем. Вечевые порядки были ликвидированы в Новгороде в 1478 г., в Вятке — в 1490-м, в Пскове — в 1510-м4, вечевые колокола сняты и отвезены в Москву. Там, в Московском Кремле, уже отбивали новое время колокола, привезенные ранее из Твери, Ярославля, Рязани, Суздаля, Переяславля и других прежде вольных городов. Такова была плата за объединение страны, за рывок к великой державе.

России не было суждено прийти к парламентаризму по кратчайшей прямой, через совершенствование Веча.

и гражданскую свободу, постоянно указывал на Ярославовы грамоты как на свою древнюю великую хартию »3. Каждый новый князь был обязан либо подтверждать новгородские вольности и льготы, либо отказываться от мысли сесть князем в Новгороде.

Нечто подобное имело место и в Западной Европе: бароны, купцы и горожане вырывали у короля те или иные вольности, и преемники короля уже были не вправе от них отступить: не позволяла грамота (хартия, «привилегия», «кондиции», устав и т. д.). Подобные документы, как и ранние сборники законов, — прообраз будущих конституций. Вся история феодальных времен — что на Востоке, что на Западе — говорит о том, что льготы никогда не «даровались» просто так, любую льготу управляемые вырывали у управляющих.

Нормы «Русской Правды», регулирующие те или иные стороны жизни, постепенно меняясь, переходили в более поздние своды законов. Историк А.А. Зимин привлек внимание к самой, быть может, важной особенности «Русской Правды»: она легла в основу правовых актов, отстоящих от нее на столетия, — таких, как Судебник 1497 г. и «Литовский статут» (кодекс Западной или Литовской Руси XVI в.).

К «Русской Правде» примыкали, дополняя ее, княжеские уставы и уставные грамоты. То, что их, как и «Русскую Правду», многократно переписывали вплоть до XVII в. (до наших дней дошла, естественно, лишь малая часть списков), говорит о следующем: во-первых, «Русская Правда», уставы и уставные грамоты использовались по прямому назначению — в качестве руководств по вопросам государственного управления, судопроизводства, налогообложения, наследства и т.д, а

3 Костомаров Н.И. Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). М., 1994. С. 31-32.

4 Примерно в эти же годы сходному занятию — «собиранию Италии», притом куда более жестокими методами, чем наш Иван III, предавались папа Александр VI Борджиа и его сын Чезаре Борджиа, герцог области Романья. Преуспели они меньше, чем Иван III.

Судьба назначила ей испробовать, по пути к этой цели, другие, более извилистые колеи. Не хотелось бы, вместе с тем, присоединяться к известному мнению, будто новгородский путь был «хорошим», а московский — наоборот. Вот образчик данной мысли: «На примере Новгородской республики можно до конца XV в. следить за той исконной русской исторической судьбой, которая явилась бы судьбою всей страны, не будь исторического вызова, брошенного Руси нашествием монголов, и русского ответа на него, выраженного в московской централизации»5.

Во времена упадка Киевской Руси и после ее распада русский народ в своем историческом творчестве создал несколько видов (или подвидов) государственности: Московскую Русь, Галицкую Русь, Литовскую Русь, обширные вечевые республики Новгород, Псков, Вятку (Хлынов), вечевые города. Несомненную альтернативу Киеву, а затем Москве в разное время представляли Полоцкая земля, Рязань, Тверь, Смоленск XII-XIV вв., Поморье (так называемые «Поморские города» в XV-XVII вв.). Менее изучены и известны Тмуторокань (именно такое написание рекомендует академический «Словарь-справочник "Слово о полку Игореве"»6), Черная Русь, Терский городок, старообрядческая Ветка, Ста-родуб, Керженец, государственные образования периода Гражданской войны 1918-1922 гг., не говоря уже об уникальных казацких демократиях. В централизованном государстве, естественно, должен был победить какой-то один тип государственности. Им стал тип московский, переросший затем в петербургский.

5 Петров А.В. О вечевом народовластии в древнем Новгороде // Исследования по русской истории: Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова. СПб.-Ижевск, 2001. С. 57.

6 Словарь-справочник «Слово о полку

Игореве»: В 6 выпусках. Л., 1984. Вып. 6.

Представлять московский тип развития как ориентированный в строго деспотическом направлении (что часто делается) — заблуждение или лукав-ство7.

Любое общество сознательно или инстинктивно переустраивает себя. Давление низов на верхи — залог развития и преобразований. Любое общество движется — почти всегда трагически медленно и никогда не прямо — к большей справедливости, к расширению прав низов, к усилению демократического начала. Московская версия развития не стала исключением.

Дума — орган «стеснения государя»

Вече, известный большинству европейских народов демократический институт, ни у одного из них не был единственным органом коллективного принятия решений. В любом государственном образовании имелась верхушка, располагавшая множеством рычагов для отстаивания своих групповых интересов. Для князя (конунга, герцога, короля) было бы опасно не прислушаться к мнению знатных вассалов, своей дружины, имущественной верхушки, духовенства. Отсюда появление законосовещательных советов. В Средние века подобными советами обзавелись, видимо, большинство больших и малых монархов — по крайней мере в Европе. Английский парламент, до появления в XIV в. Палаты общин, был советом королевских вассалов-баронов, прелатов и представителей городов. Русская Дума состояла из «княжьих мужей», духовенства и «старцев градских». То есть имела тот же состав.

7 Трудов второго рода довольно много, но от внимательного читателя не ускользнет, что за очередной «критикой исторического опыта» нашего отечества, обычно не стоящей (или стоящей?) бумаги, на которой она напечатана, неизменно прячутся (но торчат) личные счеты по отношению — не к отечеству, нет — к «этой стране».

Ранние русские князья все важные решения принимали не иначе как после совета с дружиной. Князь Святослав, может быть, и принял бы христианство, но дружина такое решение отвергла. Наоборот, обращение в новую веру Владимира состоялось после одобрения боярами. Уже в первые века русской истории появляется такое понятие, как Дума. Тот или иной князь решается на что-то важное не иначе, как «сдумав с мужами».

Идея Думы хорошо согласуется с представлениями средневековой Руси о власти. Историки уже давно выяснили, что от начала нашей письменности и до конца XVII в. (т. е. до общеевропейской победы абсолютизма) нет ни одного русского политического текста, в котором царская власть понималась бы как абсолютная, ничем не ограниченная. Единственное исключение — доктрина второй половины (1564-1584) царствования Ивана IV Грозного, хотя и с этим царем не все так просто. Для отечественных мыслителей на протяжении почти шести веков до Петра I «советное» начало было необходимой составляющей верховной власти. Дума была непременным органом при князе, великом князе, царе, она утверждала авторитет их власти, направляла их деятельность, сдерживала царское «самоволие».

Дума присутствует в «Поучении» Владимира Мономаха, написанном около 1117 г.: «Я хвалю Бога, когда сажусь думать с дружиною». Для Мономаха «садиться думать с дружиною» — постоянное, привычное, обязательное занятие. В «Сказании о князьях Владимирских» Владимир Мономах произносит такие слова: «Съвет ищу от вас, моея полаты, князей и бояр, и воевод, и всего над вами христолюбиваго воинства». Мономах просит совета у своей Палаты.

Вполне современное слово «думцы» впервые появляется уже в конце XII в. (или начале XIII) в «Слове» и в «Молении» Даниила Заточника — правда,

об этом мало кто знает: древнерусский текст читают редко, а в переводе это понятие передано, совершенно напрасно, словом «советчики». Этот литературный памятник пользовался большой любовью, до наших дней дошло множество списков-версий, причем в некоторых Даниил в числе «думцев» великого князя желает видеть деятельных людей, выдвинувшихся не в силу происхождения, а благодаря службе.

В отдельных княжествах (Муромо-Рязанском, Черниговском) сила боярской Думы была настолько велика, что в них не смогла сложиться сильная княжеская власть. Первые бояре были вольными дружинниками князя. Позже бояре превратились в состоятельных людей, землевладельцев, несших службу у того или иного удельного князя по вольному уговору с ним и занимавших на этой службе высокие должности. Они составляли его обычный совет, с которым он «думает об устроении Земли». То есть составляли Думу.

Независимость боярских суждений при обмене мнениями в Думе у князя обеспечивалась достаточно просто: недовольный князем боярин всегда мог «отъехать» от него к другому князю, это не считалось ни изменой, ни постыдным поступком; если отъехавший к другому князю боярин владел землей в княжестве первого, он оставался ее хозяином. Но княжеств делалось все меньше, в централизованном Русском государстве отъезжать стало не к кому. Однако, как показал А.Л. Янов (не путать с В.Л. Яниным), утратив такую возможность, бояре обрели другую — выход на политическую арену, они превратились в правительственный класс: в XV веке боярство становится высшим служилым чином.

Обладатель такого чина, имея и другие обязанности, обязан был заседать в Думе, становился постоянным «думником» или «думцем». Вторым «думным» чином было окольничество. Окольничие — это тоже были бояре,

но не из особо знатных родов. Кроме того, Дума не могла обходиться без думных дьяков и подьячих.

Приведу оценку, данную Думе В.О. Ключевским: «С X и до XVIII в. боярская Дума стояла во главе древнерусской администрации, была маховым колесом, приводившим в движение весь правительственный механизм; она же большею частью и создавала этот механизм, законодательствовала, регулировала все отношения, давала ответы на вопросы, обращенные к правительству. В период наиболее напряженной своей деятельности, с половины XV и до конца XVII в., это учреждение было творцом сложного и во многих отношениях величественного государственного порядка, установившегося на огромном пространстве Московской Руси, того порядка, который только и сделал возможными смелые внешние и внутренние предприятия Петра, дал необходимые для того средства, людей и самые идеи; даже идеи Петра, по крайней мере основные, наиболее плодотворные его идеи, выросли из московского государственного порядка и достались Петру по наследству от предшественников вместе с выдержанным, удивительно дисциплинированным политически обществом, руками и средствами которого пользовался преобразователь».

К этой тщательно выверенной характеристике трудно что-либо прибавить. Единственное уточнение: современники не употребляли выражение «Боярская Дума», редко говорили и просто Дума, а чаще выражались описательно: «и бояре, и окольничие, и думные люди», тогда как книжники называли Думу Синклитом или Палатой. Иногда, в переписке с Литвой, Дума называла себя Радой.

Дума была правительственным учреждением — ее члены не только давали «экспертные заключения», как бы

_ мы сказали сегодня, но и сами возглав-

60 ляли «пути» — что-то вроде отрасле-_ вых управлений. Появление в XVI в.

системы «приказов», т. е. министерств, не принизило роль Думы. Крупные приказы возглавили думные бояре и окольничие, более мелкие — думные дворяне.

В нарушение принципа разделения властей (тогда, впрочем, еще не провозглашенного), Дума и «законодательствовала», и отправляла правительственные функции, приводя «в движение весь правительственный механизм». Роль Думы резко возрастала при малолетстве великих князей, а позже — царей.

Дума, собиравшаяся по понедельникам, средам и пятницам, не была «ручным» органом. Думцы не просто оглашали свои соображения, но и отстаивали их. Подробные стенограммы в те времена еще не велись, но известно, что ее заседания проходили в прениях, достигавших порой большого накала. «Встречи», то есть возражения царю, были обычным явлением. Об Иване III рассказывали, что он любил и даже поощрял «встречу». Из слов Ивана Грозного в письме Курбскому видно, что «встречи» в Думе его деда доходили до «поносных и укоризненных словес» государю.

Вообще, представления о том, что бояре только и делали, что отбивали царям поклоны, пришли из дурной литературы. Даже при таком опасном самодуре, как Петр I, они умели отстаивать свою точку зрения. На обеде у Лефорта иностранным послам удалось увидеть конец одного совещания царя с боярами. Царь явился на обед с боярами прямо с заседания и за столом продолжал прерванное обсуждение дел. По горячности и упрямству, с какими бояре отстаивали перед царем свои мнения, иностранцы сочли это совещание скорее громкой ссорой. Иоганн Корб, секретарь австрийского посольства, из дневника которого почерпнут этот эпизод, находил подобную горячность в разговоре с монархом «в высшей степени неуместной».

Умели они отстаивать свою точку зрения и при Иване Грозном. Лучший знаток русского XVI в. Р.Г. Скрынни-ков в своей книге «Начало опричнины» (Л., 1966), говоря о принимаемых Думой решениях, не зря употребляет выражения: царю «удалось добиться» от Думы, царю «удалось провести» через Думу.

Статья 98 Судебника 1550 г. налагала юридический запрет на принятие царем новых законов без согласия Думы. Она устанавливала, что «дела государевы новые, в сем Судебнике не писанные», должны вершиться «с государева доклада и со всех бояр приговора» и только тогда получали силу закона. Боярский приговор стал санкцией, без получения которой новый закон не мог прибавляться к Судебнику.

Неудивительно поэтому, что думские решения завершаются не только формулой «Великий государь говорил, а бояре приговорили». Они порой завершаются совсем иначе: «Великий государь говорил, а бояре не приговорили»8.

Бывало, что царь устранялся от решения, отдавая его на откуп Думе. Так, в 1510 г. Василий III предоставил Думе решить политическую судьбу Пскова: «творити, как себе сдумали» (т. е. поступить по своему усмотрению). Арест псковских властей, таким образом, лежит на совести Levs, это следствие «думного приговора».

Дума сама ведала порядком рассмотрения вопросов. В конце 1552 г. Иван IV, уезжая из Москвы, наказал Думе «промыслить о казанском строении», а потом «сидеть о кормлениях», т. е. о замене кормлений9 денежными выплатами. Поскольку думцев гораздо больше волновал вопрос о кормле-

8 Лихачев Д.С. Раздумья о России. СПб., 2001. С. 39.

9 Кормлениями на Руси называли систему содержания должностных лиц (наместников, глав волостей) за счет местного населения, к XVI в. уже сильно устаревшую.

ниях, им они и занялись, а «казанское строение поотложили», за что на них жалуется летописец.

В 1573 г., во время войны со Швецией, царь написал боярам из Новгорода «о свейском деле поговорити, как с свейским королем вперед быти». Дума «приговорила» вступить с шведским королем в переговоры, приостановив военные действия. Это было очень ответственное решение.

Звание думного человека не было наследственным по закону: в думные чины жаловали, этим Дума отличалась от английской Палаты лордов, членство в которой просто переходило от отца к сыну. Иногда царь собирал не всю Думу, а только тех ее членов, которым он доверял как себе. Это делалось для предварительной подготовки важных решений, особенно в вопросах спорных и щекотливых, способных вызвать «крик и шум велик и речи многие во боярех». Могла быть и другая причина: например, обсуждение дел царской семьи или дворцовых. Иногда же Ближняя дума — в некоторых документах ее именуют именно так — созывалась вместо Большой ради соблюдения тайны, во избежание нежелательных утечек (думское делопроизводство, поясняет Ключевский, соединенное с некоторыми формальностями, сообщало делу известную гласность). Кстати, присягая царю, бояре, окольничие и все думные люди обязывались «госу-дарские думы и боярского приговору до государева указу никому не проносить и не сказывать».

Когда в 1553 г. царь Иван, тогда еще не прослывший Грозным, опасно заболел, он поспешил составить духовное завещание и привести бояр к присяге новорожденному царевичу. Но сначала в Думу были вызваны лишь некоторые бояре. На примере этого случая Ключевский показывает, как действовала Ближняя дума: «После заседания, полного шумных пререканий, большинство приглашенных присягнуло. Эту думу летописец ясно отличает

от Думы всех бояр, рассказывая, что на другой день царь призвал всех бояр и пригласил их к присяге. К началу тогдашнего 1553 года по думскому списку значилось 47 бояр и окольничих, не считая думных дворян и других членов Думы. На совет же "ближних людей" накануне приглашены были до 10 бояр, 1 окольничий, 1 думный дьяк и 2 думных дворянина... Склонить их в желаемую сторону значило обеспечить мирный успех дела, провести вопрос в Думе без шума». Обратите внимание: провести без шума. Не ясно ли, что «мирный успех» был гарантирован далеко не всегда, а «шум» был обычным делом10.

У Пушкина было замечательное ощущение русской истории. Профессиональный историк может повторить множество пушкинских суждений и характеристик, ничуть их не редактируя. Примечательны слова, вложенные поэтом в уста Бориса Годунова из одноименной трагедии. Умирающий царь напоминает сыну: «Ты с малых лет сидел со мною в Думе, / Ты знаешь ход державного правленья» — и требует от него «с твердостью сносить боярский ропот».

Ключевский называет Думу «политической силой, стеснявшей власть московского государя», добавляя, что эта сила «создана была успехами самой власти». Вот как он поясняет эту мысль: «Многочисленное и блестящее боярство Москвы явилось довольно случайно, составилось довольно искусственно и частию даже насильственно. Москва не имела бы такого боярства, если б не совершила такого успешного и повального упразднения самостоятельных местных прави-

62

10 Интересная подробность: один из отказавшихся присягнуть, окольничий Федор Адашев, объявил больному царю, что не хочет повиноваться Романовым, которые будут управлять за малолетством Дмитрия; то, что Романовы через 60 лет станут правящей династией, никому тогда не приходило в голову.

тельств, существовавших на Руси. В Московском государстве цвет боярства составился из людей, которые или предки которых подверглись завоеванию, вооруженному или дипломатическому, из князей, сведенных с своих престолов. » По всем уцелевшим свидетельствам, бояре в большинстве своем были горделивы и заносчивы, ладить и договариваться с ними было нелегко.

Коллегиальное управление страной

Деление Думы на «чины» (бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки) сохранялось до конца ее существования. В первый чин, наиболее важный и престижный, назначались лица из представителей самых знатных родов. Но конечно же, большую роль играли личные и деловые качества — так возвысились Алексей Адашев и Иван Висковатов при молодом Иване Грозном, Артамон Матвеев и Афанасий Ордин-Нащокин при царе Алексее Михайловиче. В конце 70-х гг. XVII в. в составе Думы было 97 человек, из них 42 боярина (меньше половины), 27 окольничих, 19 думных дворян и 9 думных дьяков. Аристократический характер Думы размывался — в Думу попадало все большее количество дворян и дьяков.

Собираясь в обычном составе, Дума слушала доклады по различным вопросам государственного управления и давала на них резолюции. Подготовка оснований для резолюции лежала на докладчике или поручалась тому приказу, который мог дать нужные справки.

Случайно уцелела «шпаргалка» царя Алексея Михайловича, показывающая, как он готовился к заседаниям Думы. Это список вопросов, предлагаемых на обсуждение бояр, и наброски того, что будет предлагать он сам. Готовясь к заседанию, царь явно навел некоторые справки, записал цифры, пометил, какие еще вопросы надо будет выяснить в таком-то приказе: там об этом осве-

домлены, сделают выписку, и по ней, поговорив с боярами, можно будет прийти к решению; по каким-то вопросам у царя не сложилось мнение и он не берется предугадать, что решат бояре; по другим он в колебаниях и уступит, если станут возражать. Он даже старается угадать возражения и заготовить ответы. К примеру, шведское посольство хочет послать в Швецию гонца за новыми инструкциями. «Позволить не будет худа», — записывает Алексей Михайлович. Но ведь гонец сообщит шведам московские вести? «Они давно все ведают и кроме сего гонца». По другим вопросам, как видно из записки, царь уже имеет твердое мнение, за которое он будет упорно бороться в Думе, если встретит сопротивление.

Часто при первом чтении возникала необходимость навести дополнительные справки, и тогда Дума приказывала доложить дело вторично. При втором чтении, случалось, возникали сомнения, верно ли думные дьяки изложили первое чтение. Крупный впоследствии дипломат (он четверть века, в 1570-1594 гг., возглавлял Посольский приказ) Андрей Щелкалов в молодые годы служил думным дьяком и был знаменит привычкой менять смысл указов по своему вкусу и разумению, за что не раз бывал наказан.

Дума XVI-XVII вв. унаследовала от времен удельных княжеств любовь к созданию всякого рода, как мы бы сказали сегодня, временных комиссий: «ответных» — для переговоров с иноземными послами, по местническим спорам (сложные разбирательства о том, кто знатнее), по земельным тяжбам, по делам управления на время отъезда царя из Москвы, «уложенных» — им поручалось составление проектов Уложений.

Дума выносила судебные решения и административные постановления, на которые нижестоящие власти не решилась бы по недостатку полномочий, по отсутствию или несовершенству закона. Дума проверяла и исправляла

действия подчиненных властей, толковала и редактировала закон, заменяла или отменяла его, давала новый закон, регулировала отношения, решала всякого рода «небывалые» дела, показывая, как надобно впредь решать их: ее судебный или административный приговор становился обязывающим прецедентом. То есть она во многом действовала, как сегодняшний Верховный суд Российской Федерации (или как Правительствующий Сенат Российской империи — до 1917 г.).

Важнейшие вопросы: о прекращении войны со Швецией, о преобразовании земского управления, о Казанском царстве и так далее — вполне могли решаться — и решались — Думой в отсутствие государя. Как ни удивительно звучит, но думские правила не требовали, чтобы «приговоры» Думы представлялись на утверждение царю. Царь отнюдь не председательствовал в Думе каждый день, большинство дел Дума решала окончательно и без него, докладывая лишь о том, что требовало «именного указа». Ключевский специально исследует этот вопрос в главе XXIV своего монументального труда. «Было только два рода боярских приговоров, которые всегда или часто представлялись на утверждение государю, — пишет он. — Это приговоры Думы о местнических спорах (о том, кто знатнее. — А.Г.) и о наказании за тяжкие вины. Государь пересматривал такие приговоры, и пересмотр второго рода дел обыкновенно сопровождался помилованием виновного или смягчением его наказания».

Дума была органической и необходимой частью Русского государства. Без нее страна не могла бы обходиться. Даже в 1565-1572 гг., когда Россия оказалась разделена на опричнину (управляемую Иваном Грозным и опричной Думой) и земщину (управлявшуюся, в качестве правительства, «обычной» Думой), для принятия решений по наиболее важным вопросам опричные и земские думцы собирались вместе.

А.Л. Янов напоминает еще об одном важном обстоятельстве: «В начале XVII века, когда конституционной монархией в Европе и не пахло», Дума приняла (4 февраля 1610 г.) «вполне цельный основной закон конституционной монархии, устанавливающий как устройство верховной власти, так и основные права подданных», так называемую «конституцию Салтыкова».

Речь идет о Договоре об условиях избрания королевича Владислава русским царем. Договор предусматривал, сошлемся уже на Ключевского, «не

только сохранение древних прав и вольностей московского народа [sic!], но и прибавку новых... Права, ограждающие личную свободу каждого от произвола власти, здесь разработаны гораздо разностороннее, чем в [кре-стоцеловальной] записи царя Василия Шуйского: все судятся по закону, никто не наказывается без суда; каждому из народа московского для науки вольно ездить в другие государства христианские; вера есть дар Божий, и ни совращать силой, ни притеснять за веру не годится; государь делит свою власть с Земским собором и боярской Думой»11. Земскому Собору отводился «учредительный авторитет» и «законодательный почин», боярской Думе — «законодательная власть»: вместе с ней государь занимается текущим законодательством, издает законы. «Без согласия Думы государь не вводит новых податей и вообще никаких перемен в налогах».

«Конституция Салтыкова» (про Михаила Глебовича Салтыкова можно сказать, что он был одним из руководителей реформистско-либеральной партии своего времени, имевшей мно-

11 Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. М., 1988. Т. 3. С. 42.

жество сторонников) после разгрома «тушинцев» стала восприниматься как навязанная извне, что скомпрометировало ее и не дало воплотить в жизнь, но, как подчеркивает А.Л. Янов, она «явилась не на пустом месте, а отразила уходящую вглубь веков русскую либеральную традицию».

Нередко можно прочесть, что Дума была упразднена Петром I в 1711 г. Это неверно. Указа об упразднении Думы не было, Дума перестала существовать потому, что была расщеплена и растащена на другие учреждения. История предсмертных метаморфоз Думы поучительна, она ясно показывает, насколько любому государству необходима исполняемая конституция, Основной закон. Без него ни один государственный институт, даже самый древний и почтенный, не гарантирован от произвольного с собой обращения.

Начав заниматься государственными делами, Петр почти постоянно находится вне Москвы. После начала, в 1700 г., Северной войны из Москвы выбывает и все больше думных людей — командовать полками, управлять областями, смотреть за постройкой кораблей. С 1703 г. власть и вовсе раздваивается: теперь Дума — боярское московское правительство, а в Петербурге возникает новая столица со своими центральными учреждениями, носящими необычные имена. По списку 1705 г. из 59 бояр, окольничих и прочих думных чинов в Москве находилось всего 28. Дума руководит из Москвы внутренним управлением, между тем как царь ведет дела войны и внешней политики. «Из учреждения законодательного, — пишет В.О. Ключевский, — Дума все более превращается в учреждение распорядительное», то есть выполняющее волю Петра, первого истинного самодержца.